Цена мира

Глава 23. Об обличьях Зверя

Эффектное появление — бесценно.

С юных лет любивший театр, Ингвар считал это правило непреложной истиной. Разумеется, вопреки слухам, он не мог просто возникнуть где угодно в вихре адского пламени или рое летучих мышей. Все, что ему было доступно, это тщательный выбор времени и места, в чем прекрасно помогали демоны с достаточно компактными и незаметными звериными обличьями: Крыса и Змея.

Вот и сейчас, свернувшись средь лепнин под самым потолком, верная служанка подслушивала разговор в коридорах дворца.

— …я тоже был изрядно удивлен, когда услышал это, — признавался отец Бернар, — Но слова кесера Ингвара имеют смысл. Всем известно, что в походе, из которого вместо него вернулся демон, эдлинг Вулфред должен был сражаться с данаанскими семибожниками. Возможно, что демон и вправду ждал своего часа в их рядах. Но обвиняя весь Данаан, я полагаю, кесер Ингвар все-таки перегибает палку. Ведь известно, что действия рииров Кормака и Джейлеса шли вразрез с планами королевской семьи.

— По крайней мере, так утверждает сама королевская семья, — прокомментировал кесер Эсквин.

Будучи родней асканийского короля, он мог себе позволить большую смелость в высказываниях.

— Как бы то ни было, эти слова меня тоже удивляют, — заметил Иммед, — Супруга кесера почти что вьет из неё веревки. Неужто он высказался бы против неё?

— О, в его любви к ней я не сомневаюсь, — ответил отец Бернар, — И хоть и не принадлежит она к нашей вере, я полагаю, что принцесса Вин’Линетта лишь заблуждается. В сердце же своем она остается достойным человеком и своим существованием доказывает, что и среди данаанцев есть те, кто заслуживает шанса на спасение…

Не сказать чтобы эти слова были приняты собеседниками, но сверх недовольного гула возражать главе Церкви никто не посмел.

— Поэтому вы отдали ей фрагмент покрова Эормуна? — спросил темноволосый молодой хеленд, чьего имени Ингвар не помнил.

— Этот дар — выражение нашей надежды, — ответил первосвященник, — Надежды, что мы и данаанцы сможем мирно сосуществовать. Однако, когда я говорил с кесером Ингваром, он выразил сомнение. Хотя он доверяет своей супруге, он говорил о том, что необходимо тщательно расследовать, кто мог стоять за подменой эдлинга Вульфреда проклятой тенью…

И вот здесь Ингвар решил вмешаться. Не сказать чтобы это был идеальный момент. Он рассчитывал на что-то более… ироничное.

Но вот с детства ненавидел он, когда ему приписывали чужие слова, ибо случалось это до отвращения часто.

— Необходимо, это верно, — громко сказал он, — Но только я вам об этом не говорил!

Выйдя из-за угла, он стремительным шагом направился к говорящим. Взгляды всех присутствующих, как Бернара и его собеседников, так и случайных зевак, обратились к нему.

Хорошо. Чем больше аудитория, тем сложнее скрыть предъявленные доказательства.

— Возможно, я не вполне точно передал ваши слова, кесер Ингвар. Прошу меня простить.

Слова предстоятеля эормингской Церкви звучали безукоризненно вежливо, но на целых две секунды на его лице отразилось ошеломление и отчаянные метания. Он не ожидал его появления.

Не ожидал, что он еще жив.

Удивлен был и Эсквин, но кажется, все-таки не настолько.

— Племянник, мне не доложили, что ты прибыл во дворец.

— О, я пробрался иным путем, — пояснил Ингвар, — Как раз для того, чтобы всех удивить. И вижу, что прибыл я как раз вовремя, чтобы опровергнуть ваши слова.

— Помилуйте, кесер, — развел руками Иммед, — Зачем бы вам их опровергать? Неужто в словах о необходимости расследования есть что-то порочащее вас?

— Меня?

Ингвар приподнял бровь.

— О, нет, совсем нет. Я склонен полагать, что единственный, кого может опорочить ложь, это тот, кто её произносит.

— Племянник! — предостерегающе строгим тоном сказал Эсквин, — Следи за тем, что и кому ты говоришь. Подобные обвинения неприемлемы.

В ответ на это Ингвар осклабился. Это была как раз та самая улыбка, что в сочетании с потусторонним сиянием глаз заставляла многих неосознанно отступать назад.

— Я не обвиняю, дядя. ПОКА не обвиняю. Пока что я лишь констатирую факт. С того момента, когда пал от моей руки демон-нетопырь, я сказал отцу Бернару лишь четыре фразы. Все четыре — в вашем присутствии. Вы можете вспомнить, что это были за фразы?

Впрочем, к тому моменту священник уже справился с удивлением, и весь вид его отражал лишь смирение и благочестивую отрешенность.

— В общих чертах, — признал Эсквин, — Но если даже там не звучало этих слов, это не дает тебе права проявлять неуважение к главе Церкви. Боюсь, что слава победителя демона слишком вскружила тебе голову, племянник.

— Полагаю, мне вскружило голову нечто иное, — не согласился Ингвар.

Он промедлил, якобы делая паузу перед пояснением, — а на самом деле дожидаясь недостающих участников представления. Толпа вокруг становилась все гуще и плотнее, но особого гостя не могли не пропустить.

— Что здесь происходит? Из-за чего ссора?

Король Этельберт подошел стремительным шагом, сопровождаемый Вин’Эддифом и вдовствующей королевой. Как раз очень удачно. Все в сборе.

— А, вот и ты, брат. Я как раз ждал тебя. Дорогая мачеха, на этот раз я рад видеть и вас. В вашем присутствии я хотел бы задать вопрос святому отцу.

Жестом фокусника Ингвар извлек из рукава старый отрез когда-то красной ткани.

— Вы знаете, что это за вещь?

Отец Бернар нахмурился.

— Это фрагмент одеяния Святого Эормуна. Отданный мною вашей супруге ради того, чтобы она своим светом озаряла путь вашей душе. Насколько могу судить, вам известно об этом не хуже, чем мне.

Ингвар укоризненно цокнул языком.

— Эх, отец Бернар, отец Бернар. К столь драгоценной вещи вы могли бы присматриваться тщательнее. Вот тот фрагмент, что вы подарили Линетте.

Из того же рукава он извлек маленький кусочек обгоревшей ткани.

И толпа взорвалась гулом возмущения.

— Что это значит? — воскликнул отец Бернар, впервые за долгое время демонстрируя видимый гнев, — Вы осмелились осквернить святую реликвию Эормуна?!

— Объяснись, брат, — поддержал его Этельберт.

Ингвар широко улыбнулся, оглядываясь вокруг и убеждаясь, что завладел вниманием аудитории.

— Большой вопрос, святой отец, какая из реликвий осквернена сильнее. Та, что пострадала от огня… Или та, которая как раз уцелела. Потому что второй фрагмент покрова Эормуна я забрал у недостойного рыцаря, подосланного в мое поместье, чтобы убить меня.

Он больше не улыбался. Взгляд его, холодный и жесткий, был нацелен на священника, как острие стрелы, и адово пламя разгоралось в глазах все ярче.

Пламя, что казалось, готов было испепелить обидчика на месте.

— И вот теперь я вас обвиняю. Это вы отдали ему реликвию. Вы подослали его ко мне, чтобы убить меня и моей смертью развязать войну.

— Вы бредите, кесер, — спокойно ответил отец Бернар, — Любовь к семибожникам ослепила ваш разум. Если какой-то хеленд и пытался убить вас, не стоит связывать это с Церковью.

— Полагаю, мой племянник выпил лишку, — предположил Эсквин, — Простите его, святой отец. Не сомневаюсь, что немного проспавшись, он принесет вам свои извинения.

Ингвар прикрыл глаза:

— Занятная деталь. Я не говорил вам, что это был хеленд. С вашей стороны, как правоверного эорминга, логичнее было бы подумать, что это был риир. Значит, вы все-таки помните, кому и для чего отдали реликвию?

Зрители наблюдали за словесным поединком, переводя взгляд с одного участника на другого. Отец Бернар же недовольно нахмурился:

— Помню, конечно. Один из фрагментов покрова Эормуна я вручил молодому хеленду Ар’Бранду после того, как он рассказал, что столкнулся с демоном близ замка Мозаль. Я сделал это, чтобы ему сподручнее было защищать вашу супругу, но я никак не ожидал, что в нем взыграет данаанская кровь и побудит его использовать священную реликвию для предательства.

— Складно звучит, — ответил Ингвар, — И напоминает мне еще об одной вещи. Пожалуйста, отец Бернар, вытяните руки перед собой.

Предстоятель эормингской Церкви подозрительно смотрел на него, не спеша выполнять указание. Явно ничего хорошего он от этого не ждал.

Однако король Этельберт предпочел вмешаться:

— Действуйте, отец Бернар. Не бойтесь.

Осторожно, будто в пасть льву, священник протянул старческие, узловатые руки. Несколько секунд Ингвар внимательно изучал их…

А потом резким движением сорвал со среднего пальца церемониальный перстень. Символ статуса предстоятеля эормингской Церкви.

Реакция не заставила себя ждать, причем со всех сторон сразу.

— Что вы себе позволяете!

— Племянник!

— Да как вы смеете!

— Объяснись!

— Святотатство…

Ингвар же слушал хор возмущенных голосов, и легкая довольная улыбка играла на его губах. Он привык к возмущению, привык к обвинениям. Привык быть чудовищем в глазах людей.

И может быть, поэтому именно ему пришла в голову мысль, чудовищная и кощунственная для любого правоверного эорминга.

— Вы довольно редко бываете на солнце, отец Бернар, — заметил он, — Но когда бываете, на вас всегда этот перстень, символ вашего статуса.

Небрежно подбросив на ладони церковную регалию, он продолжил:

— Вы носили её столь долго, что на вашем пальце остался след, полоска незагорелой кожи. Но придя в столь небогоугодное место, как «Пляшущая Форель», вы, разумеется, не могли выдать себя столь приметной вещью. Хоть покойный Хорса и хвалился тем, что не выдает тайн своих посетителей, никто не гарантировал, что какой-нибудь случайный свидетель не опознает кольцо. А опознав — не пустит слух, что предстоятель нашей Церкви приходил в бандитский притон, чтобы уединиться в дальней комнате с тремя малолетними данаанскими проститутками.

— Я должен выслушивать этот поклеп? — вопросил побагровевший от гнева первосвященник.

Король задумчиво кивнул:

— Брат. Остановись. Ты переходишь границы.

— Перехожу границы?..

Ингвар недобро усмехнулся.

— Нет, Ваше Величество. Границы здесь перешел не я. Вы допустили серьезную ошибку, отец Бернар. Именно на эту руку приземлялся демон-коршун, которого призвали, чтобы убить мою жену. Приземлившись на неё, он ясно видел след от перстня на пальце колдуна. А я впитал его воспоминания, — и со всей ответственностью заявляю, что этот след до мельчайших деталей идентичен тому, что оставил на вашем пальце церемониальный перстень первосвященника. Поэтому сейчас… При всех присутствующих, включая потомка и наместника самого Эормуна…

Короткий поклон в сторону Этельберта.

— …я предъявляю вам обвинение в черном колдовстве.

И стало тихо.

— Ты перешел границы, племянник, — подал голос Эсквин, — Тебе многое сходило с рук, но не подобное.

— Как мы все знаем, вы и есть единственный в стране практик черной магии, — указал Бернар, — И вы полагаете, что подобное обвинение от вас будет иметь вес?

Ингвар лишь пожал плечами:

— Я лишь привожу факты. И предлагаю Его Величеству рассмотреть их.

Этельберт хмуро смотрел на брата. В его взгляде так и читалось «Обязательно было делать это именно так?».

Но что-то подсказывало, что по-другому и вправду было нельзя.

— Отец Бернар, — сказал он, — Кесер Ингвар. Мы с вами продолжим этот разговор в моем кабинете. Без свидетелей.

— Тебе непременно нужно было поднимать шум на весь дворец?!

Таков был первый вопрос, который задал король, когда троица осталась наедине. Сняв корону и сгорбившись над столом, Этельберт массировал пальцами виски.

Гостям он присесть не предлагал.

— Нужно, брат, нужно, — сейчас, когда не было необходимости играть на публику, голос Ингвара выражал скорее досаду, чем веселье, — Я ведь прекрасно понимаю, что будь у тебя хоть малейшая возможность, ты предпочел бы замести это дело под ковер. А этого допускать нельзя: слишком серьезный оно приняло оборот. Поэтому мне пришлось поднять волну.

— «Пришлось», — передразнил его король, — Еще скажи, что тебе это не понравилось!

Ингвар хмыкнул:

— Поверь мне, брат. Если бы я выбрал тот вариант, который бы мне понравился, ты был бы доволен еще меньше.

Он допускал возможность того, чтобы решить вопрос, не привлекая короля. Напрямую, как привык. Однако первосвященник не стал бы сражаться на дуэли. А демон-змея могла не суметь устранить его тихо: слишком уж силен он был в колдовских искусствах.

Раз ему подчинялись Коршун и Нетопырь.

— Похоже, что вы как были демоном от рождения, так и останетесь им навечно, — подал голос отец Бернар.

— В любом мужчине проснется демон, — парировал Ингвар, — Когда его любимой женщине причиняют боль.

— Сейчас мы обсуждаем не это, — напомнил о себе король.

Без разрешения Ингвар все-таки уселся на стол. А вот отец Бернар, против обыкновения, остался стоять.

— Вы хотите знать, я ли стоял за действиями полукровки? — спросил он, — Да. Это был я. Но я прошу выслушать меня, Ваше Величество.

Жестом Этельберт велел брату молчать.

— Я слушаю вас.

— Я сделал это, — продолжил священник, — Но не ради власти, не ради наживы. Я сделал это ради нашей страны. Семибожники не друзья нам, Ваше Величество. Мирный договор был ошибкой. Все, к чему он приведет, это возможность для врага нарастить силу — и вновь вторгнуться в нашу страну!

Он развел руками:

— Я лишь защищаю нас от опасности. Исполняю свой долг перед страной и потомками Эормуна.

— Только чтобы защищать нас от опасности, вам пришлось ее сфальсифицировать, — не сдержался Ингвар, — Если опасность реальна, то что вам мешало найти НАСТОЯЩЕГО убийцу? Вместо того, чтобы организовывать убийство самим и обвинять невиновного?

— Я организовал покушение на вас, — согласился отец Бернар, — И я не прошу за это прощения. Если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, я поступил бы так же. Вы должны были умереть, кесер Ингвар. Ваша жизнь стала бы ценой мира.

— Мира? — переспросил кесер.

— Мира, где Тьма будет изгнана окончательно! — ответил предстоятель, — Через годы, десятилетия. Мира, о котором мечтал Эормун. Где не будет Зверя, не будет семибожников. Где никого больше не принесут в жертву Зверю, как моих братьев. Где будут жить лишь праведные и достойные люди, чтущие Завет Эормуна.

— Ну, да, — фыркнул Ингвар, — Что у нас там в Завете? Да будешь привечать чужака как брата; видимо, именно поэтому вы так хотели развязать войну между двумя народами. Да не прибегнешь ты к колдовству; отличный повод заняться призыванием демонов, я полагаю. Да не принесешь жертвы людской; видимо, те три девочки совсем не в счет…

— Ингвар! — повысил голос Этельберт, — Успокойся.

И лишь когда тот замолчал, безмолвно кинул взгляд на священника, давая ему знак говорить.

— Это все жертвы, которые каждый из нас приносит ради Аскании и Эормуна, — ответил тот, — Жертвы, приносить которые — моральный долг каждого, кто не служит Зверю.

— Как благородно, — фыркнул Ингвар, — Особенно когда жертву приносит кто-то другой.

Отец Бернар посмотрел на него почти что с жалостью.

— Вы действительно так думаете обо мне?.. Вы ошибаетесь, кесер. Когда я начинал это дело, я знал, чем рискую. Я знал, что цена для моей души за общение с демонами будет стократ страшнее. Я знал, что если меня поймают, то непременно казнят. И я готов был заплатить эту цену.

В его руке появился кинжал, и Ингвар вскочил между священником и королем…

…но отец Бернар приставил клинок к собственному горлу.

— Я готов отдать жизнь ради вас, Ваше Величество, — сказал он, твердо глядя в глаза Этельберту, — Ради потомков Эормуна. Ради Аскании. Ради спасения мира. Просто прикажите, и я сам заплачу последнюю цену.

— Я запрещаю, — ответил Этельберт, — Вашу судьбу определит суд, отец Бернар. Стража!

Повинуясь его приказу, Бернар опустил клинок, и к моменту, когда в кабинет вбежали двое гвардейцев в синих табардах, казался вполне мирно беседующим.

— Проводите отца Бернара в восточную башню, — распорядился король, — Там он проведет время в уединенных размышлениях, пока я не приму решение в отношении его судьбы.

Предстоятель эормингской Церкви склонил голову, безмолвно соглашаясь с приказом своего короля. И сам, не дожидаясь стражников, направился к выходу.

— Ингвар, ты ведь захватил полукровку живым? — уточнил Этельберт, — Доставь его в дворцовую темницу. Я допрошу его, хоть и сомневаюсь, что ты мог что-то упустить.

Он отвернулся, не желая смотреть на брата.

На брата, доставившего ему столько проблем.

Королевский суд традиционно проводился на закате, когда последние лучи Солнца окрашивали главную городскую площадь в кроваво-красные тона. Красным же было и церемониальное одеяние короля. Широкий плащ развевался за спиной, как крылья, струящийся длинный камзол ниспадал потоками жертвенной крови, а начищенный до зеркального блеска двуручный клинок казался пылающим алым огнем. В старину суд всегда завершался исполнением приговора лично королем, но сейчас от этой практики отказались.

Ныне король символизировал власть закона, а не карающий меч.

Внизу, на площади, собиралась толпа. По традиции, ближе к помосту собиралось простонародье, знать же довольствовалась местами по краям. Для Ингвара с Линеттой, впрочем, как и для Ханны с Эдитой, было выделено особое место по правую руку от короля.

Как для тех, кто более других пострадал в этом деле.

По левую руку, под охраной вооруженных мечами королевских гвардейцев, располагались отец Бернар и хеленд Бранд. Священник держался спокойно, невозмутимо и как-то смиренно; сейчас, одетый в простые одежды, он как никогда напоминал обычного скромного монаха. Рубашка рыцаря до сих пор хранила следы крови, пролитой им во время ночного боя; на лице появилось несколько свежих ссадин, но упрямый взгляд ясно давал понять.

Он остался полностью убежден в своей правоте.

Когда Ингвар с Линеттой поднялись на помост, прежняя и будущая королевы уже находились там. Эдита ограничилась величавым кивком, а вот Ханна сделала книксен:

— Сестра, вы ведь позволите называть вас так?.. Я очень беспокоилась о вас. Рада видеть вас в добром здравии.

— Это мне следовало беспокоиться о вас, — откликнулась Линетта, — Лекарь сказал, что вы очень тяжело пережили случившееся. Как ваше здоровье?

— Благодарю, мне уже лучше, — Ханна перевела взгляд на Ингвара, на удивление смело посмотрев ему в глаза, — Благодаря вам, кесер. Мне ведь так и не удалось поблагодарить вас за спасение.

— Пустое, — ответил мужчина, — Я ведь спасал в первую очередь Линетту. Так что возможно, это её вам следует поблагодарить.

И приобнял супругу, предпочитая сразу четко обозначить расклад. Ханна чуть улыбнулась и сменила тему:

— Значит, это тот человек повинен в наших страданиях?

Она не показывала пальцем, — это было бы неподобающе, — но взгляд ее был устремлен на подсудимых.

— Да, — подтвердила Линетта, — А второй — убийца, подосланный к нам по его заданию.

— Тихо! — прошипела вдовствующая королева, прерывая их разговор.

Церемония начиналась. Скоро правосудие должно было свершиться.

Этельберт воздел меч над головой и плавно опустил, опираясь на него, как на посох. Он не опускался на трон раньше времени: во время вынесения приговора король должен был возвышаться над всеми. Однако и произносить всю свою речь сам он тоже не собирался.

Повинуясь его жесту, вперед выступил Вин’Эддиф.

— В течение последних трех лун, — начал зачитывать со свитка Голос Короля, — Были совершены чудовищные преступления перед законами людскими и Небесными. Обвиняемый в этих преступлениях предстанет сегодня пред судом потомка Эормуна, чтобы принять заслуженное наказание. Овладев запретными тайнами черного колдовства Зверя и принеся человеческие жертвы, обвиняемый призвал две проклятые тени, придав одной облик эдлинга Бей’Вулфреда, а другой эдлинга Ар’Бардальфа. По его приказу проклятые тени убили множество людей, включая эдлинга Бей’Вулфреда и леди Ар’Челсею, а также совершили покушения на принцессу Вин’Линетту, принцессу Бей’Ханну и лично Его Величество короля Бей’Этельберта. Данные преступления не могут быть прощены и должны быть наказаны гневом Небес.

Закончив речь, Эддиф скатал свиток, повернулся к королю и низко поклонился.

И вот тогда Этельберт подал голос:

— Верный долгу перед Эормуном и страной, я обязан покарать виновника. Вы признаете свою вину…

И легкую заминку допустил он, прежде чем закончить:

— …хеленд Ар’Бранд?

Хоть и шатало его слегка, но рыцарь сделал твердый шаг вперед.

— Я признаю свою вину, — с достоинством ответил он, — Я призвал демонов и пытался убить Его Величество. Я сделал это по собственной воле, чтобы показать вам всем. Асканийцы и данаанцы — не друзья. И никогда ими не станут.

На секунды воцарилось ошеломленное молчание. И Ингвар почувствовал, как рядом с ним Линетта просто подкинулась от возмущения.

— Это ложь! — воскликнула она, — Он не действовал в одиночку! За ним стоял отец Бернар!

Однако голос её потонул в криках толпы:

— Убийца! Предатель!

— Колдун!

— Семибожник!

— Отродье Зверя!

— Данаанский выродок!

— Полукровка!

— Чужак!

Каждое слово, исполненное ненависти, казалось, вонзалось в тело Бранда подобно стреле, но несмотря на это, он стоял молча и смотрел прямо. Он не пытался более оправдаться.

Он принимал все предназначенные ему удары.

— Тихо! — крикнул Голос Короля.

И как по волшебству, толпа действительно затихла.

— Отец Бернар, — подал голос Этельберт, — Что скажет святая Церковь?

Предстоятель вышел вперед, и лишь теперь Ингвар смог увидеть, что церемониальный перстень первосвященника снова красуется на его пальце.

— Властью, данной мне Эормуном, — сказал отец Бернар, — Я объявляю, что этот человек продался Зверю и более не является правоверным эормингом. Он может быть отдан суду Вашего Величества и наказан в соответствии с законом.

— Да будет так, — кивнул король, — В таком случае, веление Эормуна ясно для нас…

И тут подал голос Ингвар:

— Брат… Ваше Величество, — поправился он, — Пересмотрите обстоятельства дела еще раз.

Он сделал несколько шагов вперед, испытующе глядя на младшего.

— Этот человек не мог действовать в одиночку. Он не обладает колдовской силой. Вам известны факты, указывающие на его сообщника. Не верьте слепо словам фанатика. Разберитесь в этом деле тщательнее.

— Нет, брат, — откликнулся король, — Дело уже решено, и истина установлена. Ар’Бранд действовал в одиночку и сам призвал демонов. Не стоит недооценивать его и пытаться принизить его вину.

— Но это ложь! — возмутилась Линетта, вставая рядом с мужем.

— Ты смеешь обвинять Его Величество во лжи?! — зашипела вдовствующая королева, — Какая дерзость! Стража!

Гвардейцы шагнули было к принцессе, — но шарахнулись назад, стоило зазмеиться в руке Ингвара лезвию демонского клинка.

— Кто сделает еще шаг, умрет, — предупредил кесер.

— Отставить! — почти одновременно с ним крикнул Этельберт, — Всем успокоиться! Прочь мечи!

И лишь после того, как оружие вернулось в ножны, продолжил:

— Я понимаю, как тяжело вам, Ваше Высочество. Вы через многое прошли и потому говорите необдуманно. Я прощаю вас и надеюсь, что в объятиях моего брата вы вскоре оправитесь от пережитого. Я в неоплатном долгу перед вами за ваши действия в Великом Соборе, но я не позволю никому подвергать сомнению мои решения.

Не делая паузы в речи, он вновь обернулся к Бранду.

— Хеленд Ар’Бранд, вам дается шесть дней и ночей на то, чтобы раскаяться в своих грехах и отмолить свою душу. По их истечении вы будете преданы огню на главной площади, ровно в полдень. И да будет Эормун милосерден к вам.

— Я следую Его воле, — откликнулся рыцарь, — В жизни и в смерти.

— Ты поступил как полный кретин.

Едва они остались наедине в королевском кабинете, Ингвар поспешил сказать брату те слова, что могли бы стоить ему головы, если бы их кто-то услышал.

— Это я-то? — огрызнулся король, — А сам? Зверь тебя надоумил полезть со своими возражениями во время суда. Знаешь, что могло бы быть, если бы ты и вправду кого-нибудь покалечил?

Ингвар безразлично пожал плечами:

— Калечить? Я не собирался никого калечить. Если бы кто-то из них протянул свои лапы к Линетте, я просто убил бы его.

— В этом весь ты, — закатил глаза Этельберт, — Творишь что хочешь, а мне потом разгребать последствия. Не мог я обвинить отца Бернара, понимаешь? Не мог! Он — опора Церкви и символ эормингской веры! Народ верит в него! И не простил бы…

— Иными словами, ты струсил, — сделал безжалостный вывод кесер, закидывая в рот кусок сыра.

— Я проявил благоразумие. Может быть, тебе это не понять, но я отвечаю не только за себя. Я не могу позволить себе всегда поступать по справедливости. Я король! И несу ответственность за стабильность в стране!

Последние слова Этельберт почти выкрикнул. Все это время он избегал смотреть брату в глаза.

И что-то подсказывало, — не потому что боялся приворота.

— Ты король, — согласился Ингвар, — Но проблема в том, что ты слабый король. Ты не можешь справиться с ситуацией, поэтому ты лишь усугубляешь её.

— А ты бы уж конечно поступил правильно, — ядовито ответил Этельберт.

Кесер поморщился, признавая частично его правоту.

— Да нет. Я понимаю, что правильного решения тут нет вообще. Но я знаю одно. Сегодня ты выпустил опасного демона. Я имею в виду, фигурально. Ты дал понять Бернару, что он может творить что хочет. И даже то, что едва не стоило тебе жизни, ты стерпишь. Более того, ты дал понять это любому, кто хоть немного поинтересуется обстоятельствами дела. Бранд-одиночка хорош для толпы, но и только.

Этельберт вздохнул. Он ничего не говорил.

Но молчал выразительно.

— Чего я еще не знаю? — спросил Ингвар.

— Ознакомься вот с этим, — ответил король, протягивая официальный свиток с коллективным прошением, — И скажи, что думаешь.

Ингвар ознакомился. И сказал.

К сожалению, в силу стеснительности биографов и вездесущих правил приличия, что именно он сказал, в историю не попало.

— Как-то так, — согласился Этельберт, — Половина из подписавшихся не принадлежат к фракции Церкви. Понимаешь? Поддержка у отца Бернара гораздо больше, чем мы могли себе представить. Если я пойду против него, очень скоро лишусь короны.

— Может быть, так, — задумчиво ответил Ингвар, — Или же кому-то еще выгодна его деятельность при твоем дворе. Но в любом случае, что ты планируешь теперь? Дать им понять, что будешь плясать под их дудку?

Младший брат прикрыл глаза и кажется, мысленно сосчитал до десяти.

— Отец учил меня, что мудрый полководец никогда не вступает в битву, когда все преимущества не в его руках.

— Меня тоже, — поморщился Ингвар, — Но только это чушь. Лучшие свои победы я одержал, когда противники считали, что все преимущества достались им.

Этельберт мотнул головой.

— Брат, пойми одну простую вещь. Пора наконец повзрослеть. Твое глупое бунтарство подходит подростку, но не взрослому мужу. Ты вечно мнишь себя одиноким волком, но знаешь, что: в природе одинокий волк — это отщепенец, которого не принимает стая. И общество людей работает точно так же. Ты не можешь бороться один против всех. Всех — все равно больше.

— Как минимум, кое-что это бунтарство нам уже принесло, — холодно ответил Ингвар, — Мир между Асканией и Данааном. Не будь моего глупого бунтарства, сколько бы лет еще продлилась война?

— И с последствиями этого разбираться тоже мне, — резонно возразил младший брат.

— Думаю, в данном случае это зеркально, — усмехнулся Ингвар, — Тебе приходится улаживать дела с дворянским собранием, а мне с женой. И я не уверен, что тяжелее.

Король усмехнулся в ответ:

— Считай, что ты пострадал за отечество. Но я понял твой намек. Несомненно, своим решением я обидел принцессу Линетту, и я постараюсь искупить вину и смягчить ее обиду.

Ингвар склонил голову набок.

— Брат. Линетта — первая красавица Данаана. Как ты думаешь, что с ней случается чаще: ей дарят дорогие подарки, или же ее пытаются убить, похитить и распять на кресте? Ты всерьез веришь, что твои подарки ее обиду смягчат?

— Так что, не дарить? — хмыкнул Этельберт.

— Дари. Но гораздо важнее другое. Если я прижму того, кто стоит за всем этим… Не мешай мне.

Ингвар пожал плечами:

— Я не надеюсь, что ты мне поможешь. Но хотя бы не мешай.

Тысячью глаз заглядывал Зверь в мир людей — и смеялся.

Тысячью рук направлял он события — и смеялся.

Тысячью ртов он нашептывал людям — и смеялся.

Не прекращая нашептывать.

Сто шестьдесят три года прошло с его заключения в Бездне. Люди верили, что он там заточен. Они верили, что он не может влиять на реальность.

Они верили, что жалкие, захиревшие, почти истребленные секты зверопоклонников — это все, что дает ему силы оставаться там. Что с их полным уничтожением власть его над царствами земными иссякнет.

Они не понимали, что… ему никогда не были интересны зверопоклонники.

Они скучны. Они обычны. Что за интерес до них богу Хаоса?

Те, кто служат проклятым теням, могут быть полезным инструментам, но сами никогда не проложат дорогу к Его новому правлению.

О, нет, другие интересовали его. Те, кто воевал за мир. Те, кто убивал ради жизни. Те, кто угнетал ради равенства. Кто подчинялся ради власти и предавал ради верности. Кто приносил жертвы, чтобы никому не быть жертвой, и призывал демонов, чтобы изгнать их навсегда.

Такие нынче возглавляли все стороны собирающегося конфликта, — и Зверь находил в этом особое, извращенное удовольствие.

Он никогда не ставил на одну лошадь — зачем? Какой в этом смысл? Смертные делали это ради азарта, но он не был смертным.

Он знал, что лучший способ выиграть — это поставить на всех лошадей сразу. Ни одна игра не допускала такого пути: это противоречило всем правилам любых игр.

Но Зверь был богом Хаоса. Богом парадоксов.

И потому всегда выигрывал.

Тысячью глаз заглядывал он в мир смертных, где скоро должно было начаться самое интересное.

Тысячью ртов спросил:

— Так кто же из вас станет новым королем? Кто?

Больше книг на сайте — Knigoed.net