Цена мира

Глава 7. О тайнах колдовства

— Собственно, это все, — сказал Ингвар, любуясь игрой света в бокале красного вина, — Теперь, когда Виртджорн мертв, Тивон станет спорной территорией. Права эдлингов Вулфреда и Иммеда на него равны, а это значит, что никто из них не уступит. И коалиция в ближайшие пару лет не укрепится.

— Хорошо, — нейтральным голосом ответил Этельберт, неодобрительно глянув на кесера.

Привычка старшего брата сидеть на столах раздражала его, но бороться с нею он уже восемь лет как устал.

Впрочем, на этот раз для неудовольствия была и еще одна причина.

— Помнится, я не просил его убивать. Его ослабления было бы достаточно, чтобы они выдвинули претензии.

Ингвар безразлично дернул плечом:

— Это вышло ненамеренно. Но очень удачно, ты не находишь?

Король отвернулся, заинтересовавшись пейзажем за окном. Оба они прекрасно знали, что если Ингвар говорил о ком-то с таким безразличием, глупо пытаться вызвать в нем жалость к этому человеку.

А с Ар’Виртджорном у него были счеты еще с тех времен, когда кто-то шибко умный сообразил, что никто не станет вступаться за принца, признанного недостойным собственным отцом.

— Не забыл публично осудить мои действия? — кривовато усмехнулся кесер.

— Как обычно, — развел руками король.

— Осуди еще раз. Скажи, что лишь братская любовь заставляет тебя терпеть рядом с собой подобное чудовище. И кстати, кого из претендентов ты собираешься в итоге поддержать?..

— Вулфреда, — уверенно ответил Этельберт, — Я помню, ты предлагал поддержать слабейшего, чтобы затянуть их противостояние, но Вулфред скоро вернется с победой над данаанскими разбойниками в горах, и мне понадобится наградить его. Вот утверждение прав на Тивон и станет его наградой.

Ингвар хмыкнул, но ничего не сказал. Он оставался при своем мнении; чтобы переубедить его, потребовались бы аргументы посущественнее.

Но вместе с тем, он прекрасно помнил, кто из них король.

— Ты уверен, что Элле и Кенвал справятся? — задал следующий вопрос Этельберт.

Кесер пожал плечами:

— Большинство данаанских рииров, о которых ходила слава колдунов, оказывались лишь трюкачами. Сомневаюсь, что в этот раз будет иначе.

— А если будет?..

— На случай, если будет, я дал Элле Змею. В случае, если придется иметь дело с колдовством, она прикроет его и поможет отступить.

— Ты смотри, — заметил Этельберт, — Если это случится, я все-таки выдерну тебя ему на помощь. И не посмотрю, что у тебя все еще медовая луна.

Ингвар развел руками и шутливо поклонился:

— Как пожелает Ваше Величество.

И залпом осушил бокал.

— Кстати, у тебя же была первая брачная ночь, — сменил тему младший брат, — А ты так и не похвастался и не поделился интимными подробностями. Весьма эгоистично с твоей стороны.

Кесер поморщился:

— Нечем там делиться. Я её не тронул.

Король замер, переваривая услышанное.

— Еще раз, — медленно сказал он, — Ты известен как главное в королевстве средоточие греха и порока. Слухи о твоих похождениях пересказывают друг другу стыдливым шепотом. Два эдлинга объявили тебя своим кровным врагом за то, что ты совратил их жен, а еще трое не смогли этого сделать только потому что ты их убил на дуэлях. Хозяйка одного из столичных борделей держит нескольких девушек специально для тебя как для особого клиента. Но при этом свою законную супругу ты… не тронул?

Ингвар с деланным безразличием ответил:

— Прошлой ночью прекрасная Линетта была бы слишком зажата и напугана. Она не получила бы никакого удовольствия, тем более в первый раз. Тебе, кстати, тоже не помешает учесть это: я слышал, что принцесса Бей’Ханна из Трира на три года младше её. Тебе следует быть еще аккуратнее.

Голос короля похолодел:

— Что мне делать со своей супругой, я разберусь сам.

Кесер лишь хмыкнул:

— Осторожнее, братец. Тебе стоит больше прислушиваться к советам старших и более опытных людей. Если, конечно, ты не хочешь за пару лет получить в своем дворце ЕЩЕ ОДНУ властную мегеру.

И надо же было такому случиться, что именно после этих слов доверенный слуга объявил:

— Ваше Величество, Её Величество вдовствующая королева Вин’Эдита ищет встречи с вами!

— Помяни демона, и он тут как тут, — поморщился Ингвар, одним прыжком слезая со стола и в нарушение всех правил этикета запуская руку в вазочку с деликатесными сырами.

— Вот кто бы мне объяснил, почему сплетня о моем вороньем языке при дворе так и не прижилась?

Этельберт слегка смешался, испытывая неловкость, как и всегда в таких случаях.

— Брат…

— Да, да, я помню, — прервал своего короля кесер, — Мне не следует встречаться с ней лишний раз. Не беспокойся, я выйду через черный ход. Тем более что у меня есть еще кое-какие дела. А над моими словами все-таки подумай. И про Вулфреда, и про Ханну.

В этот день Ингвар Недостойный ощутил прямо-таки непривычный интерес к своей персоне. Обычно люди старались избегать общения с ним. Для верности — по возможности выбирать пути, полностью исключающие встречу. Лишь очень большая нужда могла заставить кого-то пересечься с ним в коридоре дворца и заговорить.

Сегодня же кесер обнаружил, что даже короткий путь может занять кучу времени, если попадающиеся по дороге люди питают нездоровый интерес к тебе и твоей личной жизни. Три придворные сплетницы, жаждущие первыми получить материал для пересудов на светских приемах. Четверо правоверных эормингов, торопящихся осудить его поведение с молодой женой (о котором узнали по большей части от придворных сплетниц). Двое юнцов, чье осуждение оказалось более агрессивным, — но мигом как-то затухло, стоило положить левую руку на рукоять меча и мягким тоном предложить потребовать удовлетворения в поединке.

А также лично леди Бей’Сина. Дама столь же вспыльчивая, сколь и страстная в постели. Некогда она стала для него отличным поводом спровоцировать на поединок её мужа.

Ингвар всегда старался совмещать приятное с полезным.

— Кесер Ингвар! — она обратилась к нему громко, не скрываясь.

Весь двор знал об их связи. Для асканийской благородной дамы подобное было бы концом репутации, — но ей люди скорее сочувствовали.

Невинной жертве колдовских чар, беспомощной пленнице проклятых демонских глаз.

— Я так старалась забыться в вере, но я бессильна перед вами, — затараторила девушка.

Её темные глаза лихорадочно блестели, а полная грудь учащенно вздымалась. Ей было тяжело дышать, и неясно, было ли тому причиной волнение, или же туго зашнурованный корсет.

— Я знаю, что все те распутные вещи, что вы заставляли меня делать, ужасны и отвратительны, но я не могу перестать думать о них. Ваши чары влекут меня на погибель, как пламя влечет мотылька; я иду за вами, как крыса за сказочной флейтой в руках крысолова.

Сам Ингвар «распутные вещи» отвратительными вовсе не считал. Он уже знал, что покойный Виртджорн относился к сексу так, как предписывает Церковь истово верующим эормингам, — как к супружескому долгу во имя продолжения рода.

Кесер полагал, что для страстной женской натуры это или расточительство, или вовсе оскорбление.

— Молю вас, милорд, — продолжала Сина, — Скажите мне, что даже теперь, когда на ваше пламя устремился новый мотылек, вы не забудете меня.

— Я не забуду вас, леди Бей’Сина, — заверил мужчина, — Но и только. Не стоит давать иллюзиям слишком большую власть над собой. Я не любил вас и никогда не говорил, что люблю.

Этот ответ привел её в отчаяние.

— Но неужели моей любви не хватит на нас обоих?!

Порывисто схватив его за руку, Сина прижала её к своей груди.

— Прислушайтесь к стуку моего сердца, кесер Ингвар! Неужто он ни о чем не говорит вам?!

Не сказать чтобы это прикосновение не вызвало у него вполне естественной мужской реакции в теле. Тем более что после неудачной брачной ночи организм прямо-таки требовал разрядки.

Но Ингвар решил сегодня побыть честным. Если не с ней, то хотя бы с Линеттой.

— Он говорит мне, леди Бей’Сина, что в вас нет ни капельки самоуважения.

Девушка дернулась, как от удара.

— С-самоуважения? — запнувшись, переспросила она.

Кесер кивнул:

— Самоуважения. Того самого самоуважения, что определяет наше место в мире. Того, что отличает тирана от правителя. Того, что отличает изгоя от бунтаря. Того, что отличает любовницу от любимой.

— Так… так нечестно! — закричала она, — Вы… это вы сковали мою волю! Ваши чары породили мою любовь к вам!

Ингвар вздохнул:

— Говорят, что все на свете заканчивается там же, где начиналось. Не согласен насчет всего, но в данном случае… Посмотрите мне в глаза, леди Бей’Сина.

Девушка отвернулась, догадываясь, к чему он ведет.

И тогда в голосе кесера прозвучал отголосок металла:

— Посмотрите мне в глаза. Немедленно.

Она задрожала всем телом.

— Смотри мне в глаза.

И не смогла она нарушить его приказ.

— А теперь слушай меня, Сина, — сказал Ингвар, — Слушай, потому что я повторять не буду.

Казалось, что в темных глазах девушки отражается демоническое мерцание его глаз.

— Я отпускаю тебя на волю.

Он больше не стал ничего говорить. Молча направился прочь, не обращая внимания на все то, что Сина говорила ему вслед. Как странно. Раньше такого никогда не бывало. Обычно женщины, поддавшиеся его «чарам», воспринимали это лишь как короткое приключение, о котором можно без опаски рассказать на исповеди, — и навсегда оставить позади.

Как он временами надеялся, сохранив хотя бы в глубинах памяти.

Время уже близилось к вечеру, когда Ингвар наконец-то смог выйти из дворца. К тому моменту казалось ему, что еще немного, и он точно кого-нибудь убьет.

Учитывая, что тем делом, которое оставалось, он гораздо охотнее занялся бы сразу.

Четки с реликвариями сопровождавших его демонов отправил в поместье с мальчишкой-посыльным, наказав передать дворецкому из рук в руки. Он не боялся, что тот додумается украсть их.

Если бы кому-то хватило идиотизма украсть шестерых демонов, тот заслужил бы свою участь.

При себе кесер оставил лишь демона-ворона, бывшего его проводником и информатором. Красный кристалл он сжимал в кулаке, неспешным шагом направляясь к главной городской площади. Здесь проходили общественные собрания, объявления указов, королевские парады. Здесь собирался бы на заседание полный тинг, — чего, впрочем, не бывало уже почти столетие, ибо для управления государством совета десяти тингванов было вполне достаточно.

А еще здесь проводились публичные казни. Хоть и звался король Этельберт Милосердным, но милосердие правителя — штука весьма и весьма относительная. Невозможно править страной и никого не убивать.

Покойный король Беортхельм Суровый старался не использовать одну и ту же казнь дважды за один день. Если одного преступника колесовали, то второго разрывали лошадьми. Находился третий — его могли сварить в кипятке или распилить пополам.

Этельберт к такому проявлению фантазии был весьма холоден и подходил к вопросу казни сухо и деловито. Дворянам — топор. Простолюдинам — веревка. Колдунам и семибожникам — костер.

Кроме того, по его указу каждому казнимому преступнику ставилось на грудь клеймо, форма которого указывала на суть совершенного преступления. Для умеющих читать к виселицам были прибиты и таблички, где вина раскрывалась более подробно.

«Разбойничал на дорогах между Тивоном и Везиром, используя данное для войны оружие против собственных соотечественников»

«Бежал с поля боя во время битвы под Исценой и дезертировал с воинской службы»

«Говорил лживые и порочащие вещи о воинах Эормуна, сражавшихся в Данаане»

На секунду губы Ингвара тронула горькая усмешка. На войне он навидался всякого; с обеих сторон. И даже демоны бледнели перед тем, что подчас творили люди. Он сильно сомневался, что какому-то крестьянину по силам было придумать ложь, что была бы ужаснее правды.

Впрочем, это все было неважно. Он пришел сюда по делу. Боль, смерть, предсмертная агония, — все это превращало площадь в удобное место для того, что он задумал. В таких местах была темная аура, которую люди не осознавали… Или думали, что не осознавали. Было им неуютно, но кто знал, с чего?

Ингвар — знал.

Именно эта темная аура истончала грань между тварным миром и Бездной. Иногда в ней даже образовывались прорехи, через которые проклятые тени могли проникнуть в мир без помощи смертного колдуна, — но редко. В основном истончением грани пользовались такие, как он.

Он шел не останавливаясь, прикрыв глаза и шепча себе под нос заклинание. Шел прямо и не сворачивая, зная, что площадь закончится, и он упрется в стену дома.

И зная, что к тому моменту он будет уже не здесь.

То, что пейзаж сменился, он ощутил всем телом. Как будто в каждую клеточку вонзилась мельчайшая, неразличимая глазу игла. Мышцы мгновенно оцепенели, а кожу засаднило сильнее, чем от пустынного ветра.

Бездна была настолько же недружелюбна для телесных существ, насколько и тварный мир недружелюбен для проклятых теней в их свободной форме.

Во все стороны, куда ни посмотри, простиралась бескрайняя пустошь, укрытая лилово-синим туманом. Здесь не было гор и лесов, здесь не было солнца и звезд, здесь не было даже неба. Не зная, куда идти, здесь можно было блуждать часами, — при условии, что здесь было хотя бы время.

Ингвар знал это не понаслышке. Каждый раз, спускаясь сюда, он вновь и вновь вспоминал, как попал сюда впервые. Вновь и вновь рвались в его голову воспоминания, которые он предпочел бы вырезать ножом и навсегда оставить здесь.

Боль. Привычная боль. Привычная боль и привычное унижение.

Полный негодования вопрос:

«Я ведь сын короля! Почему со мной обращаются хуже, чем со слугой? Почему никто не несет за это ответственности?»

И омерзительное лицемерие, с которым от него отворачивались все, к кому он обращался с этим вопросом.

Не желая просто сказать ему правду.

Ингвар тряхнул головой. Он посмотрел вверх, и увидел истинную форму своего проводника.

Неясное облако черного тумана сохраняло легкое сходство по форме с силуэтом птицы. В глубине его подобно зарницам сверкали вспышки синего света. Демон-ворон был невелик размером: кесер избегал призывать крупных и сильных демонов. Единственным исключением был демон-конь, что носил его как по земле, так и по небу.

— Ты снова здесь, — прошелестел негромкий голос из глубин черного облака.

— Я заметил, — ядовито откликнулся Ингвар, — Отведи меня к Коршуну.

Именно такой была звериная форма демона, что пытался убить Линетту.

Он шел по пустоши следом за проводником, и молчание не могло защитить его от воспоминаний.

«Почему меня считают чудовищем? Почему? Я ведь ничего не сделал!»

«Не обращай внимания. Просто старайся лучше. Будь добрым. Славным. Прощай врагов. Молись.»

Ложь, ложь, ложь. Сплошная ложь.

Как вышло так, что первой, от кого он не услышал ни лжи, ни издевок, оказалась демон-змея? Она видела в нем чудовище, как и все.

Но в отличие от всех, она была рада этому.

И вскоре Ар’Кёл, сын кесера Эсквина, его двоюродный брат — скончался от отравления. Ингвар знал, что это его вина. Что это он, пожелав мести, натравил на него Змею. И что привело его в ужас, так это то, что он не почувствовал раскаяния. Лишь силу, что наполняла его.

И он бежал. Бежал от самого себя. Бежал от слов, что окружали его с детства, но только в тот день смогли проникнуть в самую его душу.

«Ты чудовище»

«Отродье Зверя»

— Ах. Какие сладкие воспоминания. Но разве это было так плохо?

Облако тьмы, бывшее демоном-коршуном, оказалось огромным, размером с небольшую карету. Как странно. Обычно чтобы уничтожить демона в его телесной форме, его силы приходилось истощить до предела. И найдя его в Бездне, Ингвар обнаруживал его маленьким и слабым, легко подчиняющимся его воле.

Этот же был силен. Крайне силен.

Настолько силен, что позволял себе говорить с насмешкой.

— Так скажи мне, сын Фридесвайд, — продолжал демон, — Разве не испытывал ты удовольствия, почувствовав вкус чужой смерти?

— Испытывал, — легко признал кесер, — Потому я и оказался здесь.

В каком-то смысле он был даже благодарен Коршуну за насмешки. Они помогли ему вынырнуть из воспоминаний.

— И сколько времени ты здесь провел тогда? — поинтересовался тот.

— Четырнадцать часов, — ответил Ингвар, приближаясь, — И вынырнул в Данаане.

— И все-таки ты вернулся, — отметил демон, — Вернулся, зная, что возвращение причинит тебе боль. Почему?

— Почему…

Ингвар усмехнулся. Он не остановился у незримой границы Тьмы.

Он шагнул прямо в облако.

— Потому что ты пытался убить мою жену. И ты расскажешь мне, почему.

Потоки Тьмы хлынули в его тело. Темный туман заполнял его жилы вместо крови, синее адское пламя билось в его сердце. Тьма залепляла глаза, нос и рот, ослепляя, удушая, лишая возможности дышать.

Но только собственное его пламя вспыхнуло ей навстречу. Синее пламя его глаз, что с самого его рождения пугало каждого, кто в них смотрел. Пламя, отмечавшее отродье Зверя.

Однако в одном Коршун был прав.

Быть отродьем Зверя иногда не так уж плохо.

Запечатанный внутри смертного тела, демон закричал от боли, силясь разорвать свою темницу изнутри. Ингвар закашлялся, чувствуя, как изо рта извергается кровь.

Но он держал концентрацию. Он контролировал.

И он знал, что ему нужно.

Вспышка. Он находится в незнакомом помещении. Комната с деревянным полом и ставнями. Ингвар попытался оглядеться по сторонам, но не смог этого сделать: в воспоминаниях демона он видел лишь то, что видел демон.

На полу начертан рунический круг, концентрирующий темную энергию. Начинающие колдуны порой думают, что это должно удержать призванного демона, но это не так. Внутри круга он может оставаться в теневой форме, несмотря на всю тяжесть тварного мира.

Так удобнее договариваться.

— Неназываемым именем бога Хаоса я заклинаю тебя: повинуйся мне, проклятая тень!

Чувство чужой колдовской силы Ингвар ощутил как сдавивший виски стальной обруч, — хотя у того, чьи воспоминания он просматривал, не было никаких висков.

Призыватель был человеком невысоким, но крепко сбитым; в его голосе звучала старческая надтреснутость. Это и все, что можно было о нем сказать: бесформенный черный балахон с глубоким капюшоном скрывал его лицо и детали фигуры. Демон-коршун внутренне смеялся над попыткой колдуна следовать сказочному образу, а вот Ингвар первым делом подумал, что он мог знать о возможности спуститься в Бездну и допросить демона.

— Ты думаешь, что сможешь подчинить меня силой? — Ингвар не чувствовал, как произносит эти слова, скорее это ощущалось так, будто они сами рождаются у него в груди.

А еще он почувствовал, как в глубинах его туманного тела формируется костяной шип, готовый убить наглеца на месте.

— Я не надеюсь на это, о великий, — склонил голову колдун, — Я лишь гарантирую, что мы оба будем блюсти заключенный нами договор.

Он повел рукой в сторону, и Ингвар увидел то, к чему обратился взгляд демона. У дальней стены стояла двуспальная кровать; она напоминала ту, что кесер видел в одной из комнат в борделе, но кажется, была все же не той же самой. Хотя возможно, несколько сбивало с толку то, что постель была снята, чтобы не запачкать.

Прямо к голым доскам были привязаны три девушки где-то четырнадцати-шестнадцати лет на вид. Довольно изящные и симпатичные для простолюдинок, темноволосые и смуглокожие, что было характерно для южного Данаана.

И умирающие. Их вены были вскрыты, и по свинцовым желобкам их кровь стекала в ритуальную чашу.

— Все они третьи дочери своих семей, — добавил колдун, — И каждая из них никогда не знала мужчины. Их кровь, их юная жизненная сила, — все это будет твоим. Если сделаешь то, чего я желаю.

— Чего же ты желаешь, смертный? — демон-коршун отвел глаза от сладостной добычи и перевел взгляд на собеседника.

Но даже сквозь соединявшую их колдовскую связь Ингвар почувствовал, как рот наполняется слюной, как будто у голодного человека, что вдыхает запах жарящегося мяса.

— Прямо сейчас ты примешь крылатое обличье и направишься к замку Мозаль. Ровно в полночь у северной стены тебя будет ждать человек по имени Клейн; у него будет при себе реликварий, где ты спрячешься. Он покажет тебе своего хозяина: ты должен будешь запомнить его облик. Когда в замок прибудет девушка по имени Вин’Линетта, той же ночью ты должен будешь принять облик хозяина замка и напасть на неё. Передай ей мои слова: «Ваш жених передает привет». После этого можешь делать с ней все, что пожелаешь.

Несложно было догадаться, что пожелает он убить её, высосать её кровь и использовать для укрепления собственных сил.

Как использовал кровь этих трех девочек. Ингвар ощущал всем телом, как протекает через него их жизненная сила, и извращенное удовольствие охватывало его. Приходилось напоминать себе, что это не его удовольствие. Что это воспоминание демона.

Только слова «Ты чудовище» все равно звучали в памяти.

Покончив с трапезой, Коршун принялся изменять обличье. Не в первый раз Ингвар ощущал через воспоминания демонов, как происходит эта метаморфоза, но если бы кто-то спросил его об этом, он затруднился бы описать. Несколько секунд, — и птичьи лапу приземлились на старческую руку со следом от кольца на среднем пальце.

А затем демон-коршун устремился прочь через распахнутые ставни. Он бросил прощальный взгляд с ночного неба на дом, куда его призвали.

И Ингвар успел заметить потрепанную вывеску с четырехцветной улыбающейся рыбой.