Карточного салона нет, бабки-княгини нет, ничего нет.
Одно плотное серое марево вокруг. Вокруг меня?
Не знаю. Потому что тела тоже нет — ни рук, ни ног, ни головы я не чувствую. Это и есть смерть?
Нехудший вариант, далеко не худший. Тепло, сухо, спокойно. Не хочется ни есть, ни спать, только бороздить неведомое нечто и ничем больше не заниматься.
Жаль, память не отбило, было бы совсем идеально. Потому что я всё ещё Ольга Щенкевич, недовампир, ясновидящая и истинная пара одного неверующего волка. И природной жажде деятельности быстро надоедает здесь болтаться.
Вот только какой выбор?
В ничто вдруг слышится знакомый смешок.
Кто здесь?
Но в ответ тишина. И насмешка. И укор.
«Всё-таки опоздала».
Да что происходит?
Но толком возмутиться я не успеваю. Меня затягивает в воронку, от круговорота которой сразу же начинает тошнить. И за мгновение до того, как содержимое несуществующего желудка планирует вырваться наружу, я открываю глаза.
Сипло и оглушительно громко вдыхаю, словно не в нечто болталась, а топилась на дне океана.
И, увы, всё-таки выворачиваюсь наружу.
— Скоро ты станешь рекордсменом по количеству смертей, — этот смешок идентичен тому, что я слышала в серой мути. Но ещё одна судорога мешает высказать Бенешу все претензии прямо сейчас. — Пей. Не кровь.
Губ касается стеклянный бок, и я делаю несколько жадных глотков. Выдыхаю. И откидываюсь на подушки, встречаясь взглядом с князем.
— Ты. Снова.
— Прости, что не дал тебе умереть, — весело пожимает плечами, сидящий на краю кровати, Бенеш. — Снова.
Оглянувшись, я не узнаю комнату, в которой нахожусь. Зато спящего в кресле оборотня узнала бы даже с закрытыми глазами.
— Что ты с ним сделал? — беспокойно киваю на Мара.
— Да брось, он просто спит. Должен же я был как-то тебя оживить без свидетелей. — Князь показательно поправляет моё одеяло. — А твой Дворжак не выходит отсюда последние сутки.
— Сутки?
— Ещё немного, и вытащить тебя не удалось бы даже мне, — качает головой князь. — Так что будь добра, не умирай больше.
И, поднявшись, он прямым ходом идёт к открытому окну.
— Подожди… стой! — Подняться нереально — тело не слушается, руки-ноги словно не мои, но я всё равно пытаюсь. К счастью, Бенеш останавливается и без геройств с моей стороны. — Объясни, что это, вообще, было?
Выразить, что конкретно меня интересует, не получается.
— А с этим, моя неслучившаяся княгиня, — он весело улыбается, — вы разберётесь и без меня.
Одно мгновение отделяет князя от побега, а Марека от бодрствования.
Последний, встретившись со мной взглядом, кажется, даже дышать перестаёт.
— Оля? — хриплым то ли ото сна, то ли от волнения голосом.
Метка то ли вконец оборвалась, то ли временно в отключке, поэтому, что именно чувствует Мар, я не знаю. И впервые об этом жалею.
Потерев глаза, он встаёт, чтобы занять место, где ещё недавно сидел князь. Принюхивается.
И я не выдерживаю.
— У меня ничего с ним не было. С Бенешем. Он не…
Заговариваюсь по такому поводу я, кажется, впервые.
Марек же с улыбкой придвигается ближе. Его ладонь аккуратно придерживает мой затылок, а губы касаются губ. Легко, практически незаметно, но мы оба вздрагиваем, как от удара током.
— Ты тоже почувствовал? — выдыхаю поражённо.
И осознаю себя, обнимающей его за шею. Силы вдруг вернулись из ниоткуда. Или не из ниоткуда?
Отрастив коготь, я прочерчиваю рану на собственном запястье и даже не удивляюсь, когда она появляется и у Марека. На том же запястье.
— Кажется, я и правда твоя слабость, — фыркаю, утыкаясь лбом ему в плечо.
— С этим я как-нибудь справлюсь, — тихо отзывается он, уверенными движениями поглаживая меня по спине. — А с твоей очередной смертью точно нет.
— Мар, — вдруг вспомнив, вскидываюсь я. Заглядываю ему в глаза и очень не хочу говорить, но… — Виктор Чех, его надо поймать. Это он хотел уничтожить всех вас, чтобы встать на место главы. И подставлял тоже он, и…
— Тише, всё хорошо. — Марек касается лбом моего лба. — Я всё уладил.
— Уладил?
— Ладно, почти всё, — хмыкает он, рассматривая моё лицо, словно впервые увидел. — Не успел слегка, мне помешали.
— Как будто я специально, — со вздохом. — Меньше всего я рассчитывала на встречу с Чехом в такой обстановке. Он…
— Я знаю, Оль, — несмотря на улыбку, его взгляд ожесточается. — Я успел к финальной ноте вашего… рандеву.
— Так вот кто открыл дверь, — качаю я головой.
— Открыл, только давай договоримся. — Мар берёт мои ладони в свои и по очереди подносит к губам. — Больше никаких расследований. Никаких тайных ходов. И никаких… Чехов. Хотя больше и не осталось, — усмехается он.
— Подожди, — я вырываю руки, заглядываю ему в глаза. — В смысле не осталось? Ты что, его казнил? — встав на колени. — Без меня?
Без Чеха мне будет гораздо сложнее доказать причастность Стаси ко всему этому беспределу.
— Надеюсь, это не Стокгольмский синдром, — поднимает бровь Мар. Улыбается, заправляет прядь мне за ухо.
— Он жив?
С романтикой потом, в отпуске, а пока у меня есть ещё дела.
— Жив.
— Тогда смотри.
Обхватив его лицо ладонями, я показываю сначала подслушанный разговор, а потом и всю нашу с Чехом занимательную беседу. Чувствую, как в Мареке поднимается ярость, но всё равно заставляю досмотреть до конца.
— Казнить тварь, — выдыхает он, стоит мне убрать руки. — Надо было сразу.
— Да отвлекись ты от Чеха! — с силой ударяя его по плечу. — Или что, у тебя выборочная глухота? И слепота заодно.
Вместо ответа, Мар встаёт и делает несколько шагов. Нервных, резких, выдающих весь его восторг.
— Стася… чёрт. — Он отчаянно запускает руку в волосы, встречается со мной взглядом. — Она под домашним арестом.
И вот теперь яростью накрывает меня.
— Что? — преувеличенно вежливо.
— Оль, она… — Мар шагает ко мне, но натыкается на взгляд. И не доходит до кровати.
— А она, конечно, бедная, несчастная и непонятая… стерва, — последнее слово рявкнув так, что стёкла отзываются звоном. — Гадина, которая без жалости убивала братьев. Родных братьев! И ты всё ещё…
— Я тебе верю. — Он перехватывает меня за руки, подтаскивает к себе. — Верю, Оль, но Глава всё ещё отец и он не даст Стасю… — Мар запинается, но договаривает: — Казнить. Он против, а твои слова для него пустой звук.
— А твои? Тоже пустой?
Марек закрывает глаза. Глубоко вдыхает, медленно выдыхает.
— В этом случае да. Он не позволит её тронуть. Не тогда, когда впереди похороны трёх сыновей.
— Трёх? — я едва не падаю, но он удерживает.
— Трёх, — с отчаянием обречённого. — Я… не успел.
И я не могу больше это выносить. Крепко, до боли сжимаю его в объятиях. Вцепляюсь когтями в затылок, наверняка оставляя кровавые следы. И чувствую такое же безнадёжное объятие в ответ.
Теперь ему нет смысла сдерживаться, я стала ненамного слабее оборотня.
И не знаю, сколько мы так стоим, но отстраняюсь я первой.
— Мар, — он вскидывает больной взгляд, — мне нужно поговорить с Чехом.