Чебурашка (СИ)

12. Я снова доктор

Охренеть!

Я, конечно, такое видел и не раз. Но это было в будущем, а тут идиллическое и полное нежных воспоминаний прошлое.

— Таня! — ору я. — Быстро на остановку! Вызывай скорую! Ножевое в живот! Твою мать! И артерия! Бегом!

— Что ты…

— Бегом, Таня!

Хер его знает, артерия или вена, а может, и то, и другое… Сразу из-за травы и видно не было — штанина мокрая и тёмная от крови. Глаза у мужика закрыты и стонов он больше не издаёт. Я быстро опускаюсь, присаживаясь над телом. Просовываю пальцы в разрез на брюках и резко тяну в стороны, разрывая ткань. Мокрая, рвётся плохо, но ножа и ножниц у меня нет.

Бляха, херово. Из бедра течёт. Не фонтан, пульсация слабая, но кровь алая. Живая вода, покидающая тело и уносящая жизненные силы. Действительно, артерия. На живот сейчас времени нет, да и что там сделаешь? Кровотечение несильное, нож, в любом случае, вытаскивать нельзя.

А здесь рана глубокая и кровушка уходит быстро. Не гейзер, конечно, да только неизвестно, сколько уже ушло в сырую землю. Штанина почти вся намокла и вторая частично. Глазом моргнуть не успеешь и всё. Больше двух минут с такой раной не живут. Литра полтора уже точно вытекло, может больше…

Бляха, силы есть, конечно, но… Не раздумывая, жму кулаком на бедерную артерию чуть ниже паха. С первого раза не попадаю, немного перемещаю кулак и… да, хорошо… Молодец, Тёма, опыт не пропьёшь, как говорится….

Наваливаюсь всей тяжестью, но долго так не простою, хрен знает, сколько скорую ждать… Перекидываю ногу и, убрав кулак, быстро жму в это же самое место коленом. Хорошо… Лады. Так… Сейчас во мне почти нет десятиклассника Артёма Кострова, всем заправляет кое-что повидавший доктор.

Я чуть подаюсь вперёд, осматриваю нож. Весь в крови, ручка наборная, из цветных пластин оргстекла. Одной рукой дед бережно придерживает рану, зажимая рукоятку между пальцев. Вторая покоится рядом. Соображает… На руке из-под тёмных кровавых пятен просвечивает синее заходящее солнце с редкими лучами. А над ним выбито слово из шести букв. Боцман.

Наверное, кликуха. Я протягиваю руку к шее этого Боцмана и нащупываю пульс. Слабый, но есть. Лицо у него тёмное, обветренное с глубокими складками. Нос, изъеденный рытвинами, напоминает грушу. Борода редкая, всклокоченная.

И кто же ты такой, Боцман? Куда шёл? К дяде Грише? Шёл, а тебя здесь подкараулил слесарь-сантехник? Если предположить, что именно Слесарь перевернул дядькину квартиру вверх дном, то, значит не нашёл, что искал, раз продолжает бродить здесь, рядом с его домом.

То есть, он мог торчать тут, ожидая, что кто-то придёт. Тот, кто знает, где находится нужная ему вещь. Ждал, ждал и дождался. Появился Боцман. Допустим, Слесарь задал ему свои вопросы, а он ответил. Либо он сообщил необходимую информацию и за дальнейшей ненадобностью было отправлен в расход, либо не сообщил и тоже был отправлен в расход… Оба варианта возможны…

Доносится приближающийся звук сирены, но подъезжает не скорая помощь, а милиция.

— Э! — раздаётся у меня за спиной. — А ну-ка руки!

Я оборачиваюсь и вижу уже практически родных лейтенанта и сержанта.

— Костров, твою мать! — с наездом восклицает Хаблюк. — Ты чё в каждой бочке затычка что ли? Ты зачем на него залез? Это ты его уделал? Слезай быстро!

Они обходят меня и осматривают место преступления.

— Подозреваемый выскочил отсюда пару минут назад, — говорю я и пошёл мимо гаражей в сторону улицы Васильева. Среднего роста, худощавый, впалые щёки, усы, волосы волнистые недлинные… шатен…

— Чё ты несёшь? Слезай с мужика, тебе говорю!

— Куда слезать-то? Я артерию держу. У него большая кровопотеря. Не видите что ли?

В это время снова раздаётся звук сирен. На этот раз приезжает скорая помощь и ещё милиция. Опера, наверное, не знаю. Врач скорой, опытный дядька лет сорока, сразу оценивает ситуацию.

— Молодец, парень, — бросает он. — Если он выживет, только благодаря тебе. Макарыч, быстро жгут. А ты не отпускай, не отпускай пока! Кровь какая была?

— Алая, — отвечаю я, — когда подбежал, пульсация была слабой, думаю, литра полтора точно потерял. Я там шёл, услышал крик, подскочил, а он уже без сознания. Пульс слабый, но есть.

Коллеги работают отлично, молодцы ребята. Слаженно, чётко и грамотно. Пока они возятся со жгутом, я повторяю описание Слесаря. Хаблюка с лейтёхой отправляют проскочить по дворам.

Я поднимаюсь. Мои парусиновые джины перепачканы кровью. Руки тоже в крови… Боцмана грузят на носилки. Появляется тётя Таня.

— Так, гражданка, вы там пока постойте! — командует ей мент и поворачивается ко мне. — Давай, рассказывай, что и как было. Все детали, все подробности.

Я рассказываю. Моя милиция меня бережёт, поэтому выдаю всё как есть. Упоминаю и дядю Гришу. Ещё раз подробно описываю Слесаря, сообщаю при каких обстоятельствах его видел. Говорю и о том, что к дяде Грише он приходил в компании с председателем жилищного кооператива, может, она знает, где можно найти этого специалиста по канализации…

Старший лейтенант всё подробно записывает.

— Если понадобишься, мы тебя вызовем вместе с родителями.

Он никак не комментирует ни мои показания, ни мои действия. Просто кивает и идёт беседовать с тётей Таней.

— Ты прямо герой, — удивлённо качает она головой, когда нас отпускают. — Не растерялся, всё сделал, как надо. А я бы рот разинула и стояла, не зная куда деться и что предпринять… Я слышала бригада с неотложки хвалила тебя. Молодец, Артёмка. Нужно тебе, наверное, в медицинский поступать. Ты решил уже, куда пойдёшь после школы?

— Нет, пока не решил, — мотаю я головой.

Мы идём к дому, а навстречу нам летит жёлтый «козлик». Поравнявшись с нами, «уазик» резко останавливается и Хаблюк, задрав брови, рассматривает нас с недовольным видом.

— Не нашли, Иван Денисович? — спрашиваю я.

— Не нашли, — с вызовом бросает он и, чуть качнув головой, выжимает газ.

— Странный какой-то милиционер, — пожимает плечами тётя Таня и мы двигаем дальше.

Заходим в подъезд и поднимаемся на пятый этаж. В квартире уже всё не так, как было при дядьке. Таня, по всему видать, любит порядок. Окна вымыты, шторы выстираны, пахнет свежестью.

Я первым делом иду в ванную и тщательно мою руки. Прошу у Тани тряпку и замываю кровь на брюках, но куда там. Наверное и не отстираются уже… Хана моим «Джексонам»…

— Татьяна Евгеньевна, — начинаю я.

— Чего так официально? «Тётя Таня» звучит гораздо лучше.

— Хорошо, — киваю я, — Тёть Тань, ничего необычного не нашли, что могли бы здесь искать злоумышленники?

— Нет, — разводит она руками. — Только ненужное барахло. Вон видал сколько сумок? Не знаю, что с ними делать. И выбрасывать вроде жалко, и не могу придумать, кому отдать. Там одежда есть вообще новая, и дребедень всякая. Рукописи вот…

Она подаёт мне две хозяйственные сумки, забитые бумагами.

— Посмотри, может там есть что стоящее. Гриша ведь хотел, чтобы ты по его стопам пошёл.

— Это вряд ли, — заглядываю я в сумки. — Бесталанный я. М-да… Столько трудов… Надо будет издать попробовать.

Она только рукой машет.

— Знаешь же, что не напечатают, даже и посмертно. Он ведь со всеми, с кем только можно переругался вусмерть. Ты вообще единственный на всём белом сете, с кем он ещё разговаривал. Там народ в пот бросает от одного его имени, так что публикаций не будет, это уж точно. На все сто процентов.

— Посмотрим, вдруг со временем что-то изменится.

— Ага, — кивает она, — изменится. Когда рак на горе свиснет.

Я беру две тяжёлые сумки и ухожу. Иду не по Ноградской, а мимо Электро-механического завода, чтобы в таком виде народ не пугать. У стоматологии ныряю во двор и двигаю мимо гаражей на Весеннюю.

Блин… Сантехник не выходит из головы. Мент, мне кажется, вообще не обратил внимания на мои слова, касательно того, что я уже видел предполагаемого убийцу. Надо снова к Вите идти, он конечно понтовитый пижон, но, думаю, такими-то делами шутить не станет.

Постепенно от Вити и от дяди Гриши мысли перескакивают на моё нынешнее положение, на новую жизнь, так похожую и так непохожую на то, что хранят мои воспоминания.

Безусловно я кайфую, вдыхая аромат эпохи своей юности. Здесь и воздух слаще, и вкусы ярче, и чувства глубже. Да только вот… есть один нюансик. Как говорится, не стоит путать туризм и постоянное место жительства. Поначалу я был восторженным и обалдевшим от счастья и кайфа туристом, а теперь превращаюсь в местного жителя. Оседаю, заново прорастаю в действительность и становлюсь частью исторического ландшафта.

А это значит, что пора мне уже начинать чего-то хотеть — не удовлетворения физиологических потребностей, не сна, вкусной еды и физической любви, а чего-то большого и светлого.

Я, конечно, занимаюсь развитием, внося посильный вклад в улучшение собственного будущего, расту физически и интеллектуально, но для чего? Для того, чтобы сделать Тёмного Доктора, сидящего внутри меня более удачливым и немного более счастливым?

Но я не желаю снова становиться Тёмным Доктором. Вообще не хочу. А почти всё, что я сейчас делаю, делается для удовлетворения именно этой сущности. И саморазвитие, и зашибание деньги, и вынашивание планов мести Алику, и даже завоевание сердца прекрасной Виктории происходят по повелению и для удовлетворения той части меня, которую я уже привык называть Тёмным Доктором.

Я выхожу из двора, перехожу дорогу и оказываюсь на бульваре, на серединке. И тут же слышу, как меня окликают.

— Костёр!

Блин, ну почему надо тусоваться именно здесь! Я ведь уже пришёл, уже почти дома.

— Костёр! — кричит Наташка Луткова из параллельного класса. — Иди к нам!

На лавочке сидят девчонки, а перед ними красуются, распускают хвосты пацаны. Цепень и Вика тоже здесь. Если бы не она, я бы просто прошёл мимо. Эта группка… не сказать, что они мажоры, но такие, типа самые крутые. Сильные спортивные парни, красивые спортивные девушки. Самый топчик, в общем.

— Здорово, народ, — усмехаюсь я.

— О, народ! — смеётся Луткова. — Народ и партия едины!

Они все ржут, весёлые, в хорошем настроении.

— У тебя что со штанами-то? Мы хотели тебя в «Солдатское» позвать.

— Бандитская пуля, — усмехаюсь я. — И, к сожалению, некогда мне с золотой молодёжью жизнь прожигать.

— Да у него денег нет, — усмехается Цеп.

Усмехается-то он усмехается, да только во взгляде его нет ничего усмехающегося. Во взгляде у него курится злобный вулкан, способный в любую секунду начать извержение.

— Погоди-ка, — вступает Цеповский прихвостень и подпевала, Валерка Панкратов. — Вика, у него чё, такие же штаны, как у тебя? Ну, ты неслабо их уделал, в натуре. Сто семьдесят рубликов коту под хвост.

О, Вика, я смотрю, предпринимательскую жилку имеет — и от меня скидку получила, да ещё и сверху накручивает. Воистину, ласковое теля двух маток сосёт.

— Да он просто не рассчитал, — ржёт Цеп. — Первая менструация случилась совершенно внезапно. Сумки с макулатурой поднял, а оно как потекло! Да, Костёрыч?

Все хохочут и, что самое неприятное, Вика тоже. Ну, ладно, моя непостоянная и ветренная подруга, всё равно не уйдёшь, всё равно попадёшь в мои объятья. Впрочем, говорить себе можно, что угодно, да только вот такое её поведение…

Блин, мы ведь с ней в общем деле, отношения наши стали из-за этого более тесными, а она смеётся над тупой шуткой? Капец! Надо сказать, это крайне неприятно. Не то чтобы что-то ёкало, замирало или стонало, но типа, как железом по стеклу… Хочется плечами передёрнуть.

— А ты остряк, — хмыкаю я, не подавая вида, что меня это задевает и вообще не глядя на Вику. — Но только палку-то не перегибай…

— А-ха-ха… — со смехом перебивает Цеп. — Это ты палку не перегибай! Кто-то палку кидает, а ты перегибаешь, в натуре, как шею гусаку! А-ха-ха! Туда-сюда-обратно!

— А то, — продолжаю я, — мне придётся во всеуслышанье рассказать о твоих пагубных пристрастиях.

Я улыбаюсь, потому что знаю, меня сейчас обязательно попросят поведать, что это за пристрастия.

— Чё-ё-ё⁈ — надменно тянет Цеп. — Ты берега что ли попутал⁈

— Расскажи! — требует Луткова и остальные подхватывают. — Что за пристрастия у Цепа?

— Нет, чуваки, — смеюсь я, — И чувихи тоже. Не могу, это слишком уж личная информация. Слишком чувствительная и слишком деликатная.

— Колись! — требует Вика.

— Ты чё, в натуре⁈ — свирепеет Цеп, наступая на меня.

— Пока ещё ничего, — с независимым видом пожимаю я плечами. — Не переживай, я никому не скажу, что тебя с недавних пор, после того, как вскрылись некоторые подробности, пацаны начали называть калоедом. Хотя… ты не смущайся, у всех свои особенности. Главное только, чтобы это никому не мешало.

Словечко-то смешное и все начинают хохотать в голос. Даже я посмеиваюсь. А вот Цепень не смеётся. Ему почему-то несмешно. Похоже, отсутствует чувство юмора. Напрочь отсутствует.

Он дёргается вперёд, глаза наливаются кровью, и в них появляется отчаянная решимость.

— Нет! — сквозь смех восклицает Вика. — Не вздумай! Ты понял? Не смей!

— Ах-ха-ха! Калоед!

Я уже начинаю готовиться к неминуемой взбучке, но Цепень вдруг отменяет атаку. Послушный пёсик. Молодец.

— Ладно, ребят, — киваю я. — Мне пора. Вы, главное, никому не говорите. А то неудобно получится. Ну, и мороженым особо не увлекайтесь. Алику, кстати, шоколадное купите.

Все угорают, а Алик злобно скрежещет зубами, и от этого все начинают угорать ещё сильнее.

Придя домой, я заношу рукописи быстро переодеваюсь, засыпаю штаны порошком и заливаю водой, а потом опять ухожу. Бегу я к дяде Вите, нашему дворовому кумиру.

— А ты уверен? — усмехается капитан Шерстнёв, он же дядя Витя. — Судя по описанию, внешность типичная, часто встречающаяся. Так что ты вполне мог обознаться.

— Обознаться⁈ — восклицаю я. — Виктор Фёдорович, я же на него вот так, как на вас сейчас смотрел! Я говорю, его председательша привела и сказала, что он слесарь-сантехник. Только он на сантехника вообще не похож.

— А это ещё что значит? — удивляется дядя Витя. — У сантехников какая-то особая внешность что ли бывает?

Я сижу на стуле, а он — на краешке своего рабочего стола. Он наклоняется вперёд, немного нависая надо мной.

— Да не из работяг он, — машу я головой. — Фраер, понимаете?

— Фраер? — хмыкает капитан. — А ты, я вижу, действительно грамотный, слова специальные знаешь. Ладно, смотри, я тебе сейчас покажу несколько человек, подходящих под твоё описание.

Он поднимается, обходит стол, выдвигает ящик и вытаскивает из него бумажную папку. Усаживается и, развязав тесёмочки извлекает несколько фотографий.

— Глянь, только внимательно, нет твоего клиента среди этих людей?

Он раскладывает передо мной фотокарточки. Действительно, лица у всех этих людей однотипные, и, более того, чем-то они напоминают моего сантехника.

— Не нашёл? — интересуется дядя Витя.

— Нет, его здесь нет, — отвечаю я. — Хотя общее сходство, безусловно имеется, вы правы. Но у нас же есть председательша! Она не просто его видела, она с ним ходила по квартирам, значит знает, откуда он пришёл, понимаете? Надо её обязательно допросить!

— Допросим, не переживай. Ты ведь всё это сообщил моим коллегам, так?

— Так, только они, коллеги ваши, как-то незаинтересованно меня слушали. Им вообще всё по барабану, походу. А этот слесарь-сантехник может пролить свет не только на сегодняшнее преступление, но и на внезапную кончину дядюшки, я уверен.

— Тихо-тихо-тихо, — говорит дядя Витя и поднимает руку. — Тихо, Артём. Ты парень молодой, фантазия буйная и, я тебе так скажу, ты бы, наверное хорошие детективы писал. Да только к настоящей сыскной работе это не имеет никакого отношения. Если дать волю своим мыслишкам, такого насочиняешь, что все охренеют. Поэтому хорошо, что мы работаем с голыми фактами, а не с легендами, притчами и сказками. Улавливаешь мою мысль?

— Улавливаю, — хмуро отвечаю я.

— Вот и отлично. Отлично! Ты всё рассказал и молодец. Остальное — наша забота. Наша служба и опасна и трудна, ты в курсе? И на первый взгляд, как будто не видна. Как будто! Но на самом деле мы трудимся не покладая рук. Поэтому иди домой и отдыхай, а как что-то появится, я тебе сразу дам знать.

— Ладно, — вздыхаю я. — Хорошо. Спасибо, Виктор Фёдорович.

— Не за что пока. Поблагодаришь, когда найдём твоего слесаря…

— Нужно в жэке посмотреть…

— Тебе отлично даётся роль начальника!

— А этот, потерпевший… Он как там? Как думаете, пропустят меня к нему?

— Артём, ну ё-моё!

Блин, хоть самостоятельно ищи. Если Сантехник постоянно крутится у дядькиного дома, возможно хочет снова попасть в квартиру… Да только там же уже всё, Таня залежи полезных ископаемых полностью перетряхнула… И чего ему там надо? Будто мёдом намазано…

Я шагаю в сторону дома, снова и снова складывая пазл в голове. Выходит не слишком хорошо, но я стараюсь. Надо было… Я резко останавливаюсь. Да, надо было не на Витю время тратить, а самому всё делать. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я быстро иду в обратную сторону.

Какого хрена! Поеду к этому Боцману и сам всё разузнаю. По крайней мере, попробую проникнуть к нему прямо сейчас, не дожидаясь, когда там появятся менты. Если вообще соизволят.

Иду к «Кристаллу» и полчаса торчу на остановке. Наконец, приходит автобус и ещё минут двадцать я еду до облбольницы. Здесь я работал, хоть и недолго, но достаточно, чтобы изучить все ходы и выходы в хирургии.

Захожу в санпропускник и справляюсь о пациенте с ножевым. Фамилии не знаю и сочиняю, что прохожу практику в областной газете. Якобы мне нужно написать материал о раскрытии преступления. Медсестра лет сорока отроду идёт мне навстречу и рассказывает, что чувака недавно прооперировали.

Имя его неизвестно, состояние неважнецкое, но доктор сказал, что выкарабкается. Милиция к нему пока не приходила. Да и какая милиция, он ещё в реанимации. Если всё будет нормально, завтра переведут в общую палату.

Я благодарю словоохотливую медсестру и ухожу. Выйдя из санпропускника иду ко входу в отделение, поднимаюсь на третий этаж и заглядываю за стеклянную дверь. Медсестры на посту нет. Я делаю несколько шагов по длиннющему коридору и толкаю дверь слева от себя. Открыто.

Надо же сколько лет прошло, так сказать, а ничего не изменилось. Это сестринская и сейчас здесь никого быть не должно. Так и есть. Людей нет, а халаты есть. Я натягиваю халат и чепец и выскальзываю в коридор. Тут по-прежнему пусто.

Отлично, не пришлось выжидать. Уверенным шагом прохожу через отделение, выхожу на другую лестницу и спускаюсь на этаж ниже, к операционным. Здесь тоже пусто, никого. Судя по всему идёт операция. Точно! Распахивается дверь и из неё выскакивает медсестра. Не глядя по сторонам она чуть ли не бегом несётся в сторону отделения. Я двигаю дальше в реанимационное… Так, тут лучше никому на глаза не попадаться… К Боцману, я не попаду, но, по крайней мере осмотрюсь…

Прохожу вглубь… В моё время здесь были боксы… а теперь. Я останавливаюсь, соображая, куда двинуть, и в этот момент впереди, дальше по коридору, открывается дверь и из неё выходит врач. Он в полном облачении, хирург, наверное.

Не хватало, чтобы он спросил, кого я ищу. Чтобы не привлекать внимания, я быстрой, целеустремлённой походкой, направляюсь ему навстречу. Смотрю перед собой, на хирурга не реагирую, метусь по своему врачебному и совершенно неотложному делу…

Пять, четыре, три, два, один… мы встречаемся и… и невольно обмениваемся взглядами. Я смотрю на него, а он на меня. Доля секунды. Раз, и каждый из нас идёт дальше. Но только… Только… я резко останавливаюсь, как вкопанный, буквально столбенею! Потому что это никакой не хирург! Это тот самый сантехник! Охренеть!