Чебурашка (СИ)

26. Моя жизнь среди пиратов

С раннего детства Лёша грезил морем. Его пленяли истории про пиратов, приключения и таинственные клады. Ром, абордаж, морская пена, крепкий солёный ветер и необитаемые острова — вся эта романтическая чушь накрепко въелась ему в голову. И не только ему. Все мальчишки в детдоме мечтали о дальних странствиях.

Это и понятно. Жизнь маленького Лёши была не сахар. Так что желание вырваться из душного ада действительности, сладкая грёза о свободе, и независимое превосходство джентльмена удачи над всем миром стали мечтой всей его жизни. Его и Сани, его единственного друга. Лёшу прозвали Боцманом, а Саню — Парусом…

Дальше идёт рассказ о жестоком директоре детского дома, ломавшем и калечившем психику воспитанников. О нём говорили, что он бывший моряк, он носил тельняшку, а в его кабинете висел барометр и была книжная полка с «Островом сокровищ», «Наследником из Калькутты», «Капитаном Педро», «Молодым волком» и «Одиссеей капитана Блада».

Боцман и Парус по ночам пробирались в его кабинет, брали книги и читали под одеялом, подсвечивая страницы фонариком. А потом пересказывали истории остальным детям.

Всё это я пробегаю глазами, включая историю, как повзрослев, они действительно стали пиратами, хотя и сухопутными, заделавшись натуральными уголовниками. Вопрос «тварь я дрожащая или право имею» был однозначно решён ими в пользу «право имею». В общем, Боцман и Парус превратились в безжалостных преступников. Но при всей их социопатии, они продолжали хранить искреннюю и нерушимую дружбу.

Впрочем, в итоге разрушили и её, ибо начав разрушать, невозможно остановиться. Это, кстати, одна из идей рассказа. Далее в нём повествуется о том, что в криминальном сообществе произошёл конфликт, перешедший в настоящую войну, скрытую, впрочем, от глаз обывателей.

Один авторитетный вор, как истинный капитан Флинт, приватизировал общак или его часть. Тут в рассказе имеются несостыковки, требующие редактуры, но не суть. В общем, приватизировал и исчез из поля зрения со всеми несметными богатствами.

И никто не мог его разыскать, хотя желающих было, хоть пруд пруди. И все они погибали при странных обстоятельствах, не приблизившись к цели ни на шаг, поскольку золото это, по соображениям рассказчика, было проклятым. И только Боцман и Парус, тоже отправившиеся в погоню за сокровищами, смогли добиться ощутимых результатов.

Поиски привели их в сибирский городок, где, по воле судьбы располагался их детдом. Вернувшись в него, они зарезали престарелого и впавшего в маразм директора, а его коллекцию пиратских книг сожгли в знак несбывшихся юношеских надежд.

Но проклятье клада их тоже затронуло. Они почуяли запах денег, и на фоне жажды обогащения у них произошёл конфликт, так что, напав на след своего сокровища, они разругались в пух и прах, поклявшись убить друг друга. С этого момента их дорожки разошлись.

Боцман преуспел значительно больше своего бывшего друга и нашёл Флинта, правда лежащим на смертном одре. Перед кончиной тот сообщил, где находится ключ к сокровищам. Их местонахождение капитан Флинт указал на карте, а карту спрятал в старый убитый «запорожец» золотого цвета.

Боцман забрал тачку, но за ним по пятам шёл Парус. И тогда Боцман отыскал старого знакомого по детскому дому, от чьего имени и написан этот рассказ. Он попросил спрятать машину, а сам пошёл на битву с Парусом. В битве они оба погибли, а рассказчик сбросил машину с обрыва, навеки похоронив проклятое золото.

— Ну, что скажешь? — спрашивает Катя, когда я заканчиваю чтение.

— Дядя Гриша никогда не жил в детском доме, — качаю я головой.

— Неважно, это ведь рассказ, литературное произведение, в нём вполне может быть некоторая доля вымысла.

— Скорее, изрядная, чем некоторая, — отвечаю я, потирая висок.

— То есть, ты не думаешь, что Боцман, Парус и «запорожец» из этого рассказа — это твои Боцман, Парус и «запорожец»?

— Я думаю о том, что никакой карты с обозначением сокровищ в машине нет. Где она может быть? Я даже старый двигатель разобрал, разбортовал колёса, снял всю оббивку, оставил почти голый кузов. Где? А может, это вообще просто дядюшкина фантазия? Мало того, что рассказ выглядит неправдоподобным, так ещё и автор её имеет репутацию человека с воспалённым воображением. Откуда он вообще мог знать этого Боцмана?

— Но почему тогда Парус охотится за Чебурашкой?

— Да вот хрен его знает. Не знаю…

Я снимаю трубку и начинаю крутить диск.

— Алло, — раздаётся на том конце провода.

— Вик, привет, — говорю я и замечаю, что Катя хмурится и поджимает губы. — Чего? Погоди это я не тебе…

— Ничего, — мотает она головой.

— Ты с кем там? — спрашивает Вика.

— С Катей. Она тебе привет передаёт. Слушай. У тебя отец во сколько с работы придёт сегодня?

— Да откуда же мне знать? Ближе к вечеру.

— Можешь мне позвонить, когда он появится?

— Ну… ладно. Ты только за этим звонил?

— В принципе да, — говорю я.

— Понятно… Ладно, бывай тогда.

Она отключается.

— Проходи, Кать, ты чего у порога стоишь?

— Нет, я пойду, у меня дела ещё. Просто я как этот рассказ прочитала, решила сразу тебе его показать. Вот и всё…

— Вот и всё… — задумчиво повторяю я…

Примерно через час звонит Вика, и я иду к ней домой. Ну, не к ней, а к её тяте.

— Иван Денисович, здрасьте. Есть пять минуток? Мне с вами поговорить надо.

Он долго смотрит на меня своим фирменным высокомерно-агрессивным взглядом, а потом кивает в сторону кухни:

— Ну, пойдём.

Он великодушно наливает мне чай и садится напротив.

— Говори.

— Мне надо встретиться с Парусом. Помогите свидание устроить.

— Зачем?

Хороший вопрос… Кое-что уточнить надо…

— Да, понимаете, — объясняю я, — не даёт мне покоя эта икона… И вообще, хочу узнать, как дядя умер.

— Херово он умер, — мрачно говорит Хаблюк. — Я тебе сейчас кое-что скажу, но это чисто между нами. Ты понял? Не вздумай родичам своим сказать. Вообще никому. Ясно тебе? Чего, Вика⁈

Он бросает взгляд мне за спину, и я оборачиваюсь. В дверях стоит Вика в домашнем халате. Редкое зрелище, надо сказать. И редкое, и редкостное, да ещё и волнующее.

— Чаю хотела с вами попить. Мама пирожные купила.

— Какие пирожные! Ты на диете! Иди, дай нам поговорить две минуты!

Вика немного обалдевает от такого отпора и, подняв брови, растворяется в коридоре.

— Ну, ладно… Говорите, пожалуйста…

— Короче, ты понял? — снова обращается ко мне Хаблюк.

Он встаёт, подходит к двери и закрывает.

— Не дадут, мля, поговорить спокойно.

Чего он сказать-то хочет?

— Короче, — продолжает он, возвращаясь за стол и понижая голос. — Приплыл твой дядя Витя. Он подменил заключение судмедэксперта на дядьку твоего. Только, чтоб никому не вздумал брякнуть!

— Никому, само собой. Могила. А вы точно знаете?

Хаблюк с царственным видом откидывается на спинку стула. И по лицу его чуть ли не титры бегут: «я знаю всё» и «я, реально крутой чувак». Ну, что же, чувство собственной важности можно и подогреть немного. Почему не сделать человеку приятное?

— Иван Денисович, вы офигенно крутой! — качаю я головой. — Похоже, вы реально всё можете!

Как Супермен и Спайдермен.

— Да ладно, чё там, — скромно пожимает он плечами. — Короче, помелом своим не маши нигде, жди, когда официально доведут. Но между нами я тебе сообщаю. На теле покойного были множественные гематомы. То есть этот Парус его избил. И у того, похоже, не выдержало сердце. От испуга могло случиться, понимаешь?

— Капец…

— Вот именно.

— То есть… Выходит этот Парус выбивал из него какую-то информацию? Так что ли?

— Выходит… А Витя Шерстяной покрывал. А может, и сам навёл. Он знаком был с дядькой твоим?

— Не знаю… Вряд ли… А Витю арестовали или что там?

— Нет ещё, поэтому я и сказал, что данные секретные. Но самое главное не это.

— А что?

— Что? — качает он головой. — Да вот, есть ещё кое-что. Парус, бл*дь, свалил, вот что!

Он сообщает мне это и внимательно следит за моей реакцией. То есть насколько я охренею.

— Как это «свалил»? — охреневаю я.

— Вот и я говорю, как это? Свалил, дёрнул, ноги сделал. Сбежал, короче. Скок-поскок. Наверное, Витя твой и организовал. Так что его сейчас будут с поличным брать. И, если что, я тебе точно ничего не говорил. Не знаю, откуда ты эту информацию взял. Ты понял?

— Да понял-понял. Чё делать-то?

— Делать? — чуть покачивая головой и в упор глядя на меня, повторяет он. — Язык засунуть в жопу и сидеть молча, вот что делать. Ты понял меня? Но будь на стрёме. Я не думаю, что он к тебе первым делом кинется, конечно… Хотя, кто их разберёт.

— А может, — прищуриваюсь я, — попробуем его на живца взять?

— Ну ты Чебурашка, в натуре! Я тебе что только что сказал? Ты вообще русский язык понимаешь? Сиди и не дёргайся!

Ёпэрэсэтэ… Сидеть и не дёргаться, я думаю, не получится… Если он сунется ко мне, то что же его будет интересовать? Вот вопрос так вопрос. Не машина ли случайно? Надо её срочно перегнать в другое, безопасное место. А для этого… Для этого колёса хотя бы нужно поставить.

От Хаблюка я несусь прямо в гараж и пропадаю там в течение нескольких дней в перерывах между школой и тренировками. А в школе, между прочим, происходит кое-что интересное. Народ не забыл. Народ ждёт. И чем ближе день боя, тем он, народ то есть, сильнее оживляется и волнуется.

В спортзале появляется стенд с моей и Черепановской фотографиями. Вырезанные в виде овалов они оказываются приклеенными на лист ватмана. Под моей фоткой написано: «Чебурашка», а под фоткой Цепа — «Цепень». Сначала кто-то приписал в начале букву «Б» и получилось «Б. Цепень», но потом «Б» густо заштриховали ручкой. Возможно, даже он сам и заштриховал.

Справа надо мной написали «10 А», но потом додумались и исправили на «Б». А кто-то особо сочувствующий, заранее присудил мне корону, пририсовав её над моей фоткой красной ручкой. Под фотографиями столбиками размещаются цифры. Это кстати, довольно интересно. Ставки. Минимальный размер один рубль.

Принимает их Миха и вписывает под претендентами. Больше ставят на Цепа. Ну, с одной стороны, это выглядит логично, а, с другой — значит мне и моим сторонникам больше денег достанется. Чтобы придать азарта и увеличить фонд, я делаю ставку на самого себя. Ставлю целую соточку. Теперь на Цепа ставить веселее, есть на что рассчитывать. Ну, вот, пусть и рассчитывают.

— А почему ты мою ставку не принимаешь? — злится Цеп.

— Так ты за прошлое пари ещё не рассчитался, — качает головой Миха. — А у пи**оболов мы ставки не принимаем. Мужик, в нашем клубе только чёткие пацаны и девчонки.

— Чё⁈ Ты кого назвал пи**оболом⁈ — взвивается Цепень.

— Тебя, конечно, — усмехаюсь я. — Нарушаешь правила, не выплачиваешь долги. Как тебя ещё назвать? С тобой вообще зашквар дело иметь. Если бы я не хотел вышибить тебе мозги, отменил бы бой.

— Да чё ты ноешь⁈ Ты сам смухлевал!

— Придётся тебе кровью смывать эту клевету, — усмехаюсь я.

Отвечаю, усмехаюсь, поддерживаю разговор, но сегодня всё на автомате. В груди с самого утра волнение. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Сердце сегодня на повышенных оборотах.

Вокруг нас постепенно собирается толпа юных физкультурников.

— Не, Цеп, — резюмирует Миха, — пока не расплатишься за прошлое, тебе, кроме, как быть мешком для битья, здесь ничего не светит. Никаких ставок, никаких призовых. Кури бамбук, короче, и соси банан.

— Я вообще тогда не буду с этим глистом в обмотках биться. Много чести.

— Значит, все будут думать, что ты зассал, — усмехается Миха. — Будешь ссыклом.

— Да подавитесь, вы, — щерится он. — Отдам я ваш сраный полтинник. Козлы.

— Не полтинник уже, а соточка, — с серьёзным видом заявляет Юрик. — Пеня набежала.

— Чего⁈ Я тебе щас набегу по сраке!

Цеп пытается схватить Юрика за футболку, но тот выскальзывает.

— Цеп долг зажал! — раздаются голоса. — Цеп шаромыжник!

— Это кто щас проблеял⁈ — разъяряется тот. — Морозова, ты что ли такая умная?

— Шаромыжник! — несётся с другой стороны.

Цеп резко разворачивается, но тут воздух прорезает резкая трель свистка.

— Становись! — командует физрук, заходя в зал. — Давайте-давайте, расходитесь, а то я ваш плакат уберу сейчас. Проходим на построение, десятый «Б»!

Мы становимся в шеренгу.

— Ты чего сегодня вечером делаешь? — спрашивает у меня Миха. — Не хочешь во дворец пионеров с нами зарулить вечерком? Там музыкальный вечер, ну, дискотека, типа. Мы с биатлонистками договорились. Их трое и нам тоже третий нужен, сечёшь? Потом ко мне можно будет, у меня мать сегодня в ночь работает.

— Не, не получится, сорян, Миш. Мне надо тачку доделать, кровь из носу. Да и скоро бой у меня.

— Ну и чё? Ещё сколько дней до боя?

— Так два вообще-то.

— Фигня, наоборот, хорошо. Психологическая… эта…

— Разгрузка.

— Точно. Пошли, я тебе самую чёткую отдам. Она прям твоего роста, и у неё дойки сотый номер, ты понял? Я не знаю, как она на лыжах с такими буферами бегает, но…

— Зайцев, Костров, отставить разговоры! — обрывает нашу беседу физрук.

— Не, Михась, не пойду… Точно не смогу я. Не до того сегодня.

Ни на какую дискотеку я не иду. Какая там дискотека к херам! Я, конечно, виду не подаю, но сегодня с самого утра страшно мандражирую. На самом деле, беспокоиться не о чем. Ну… ничего ведь сложного, просто задержать родителей на несколько минут и всё.

И та злополучная машина проедет мимо. Они не будут перебегать на жёлтый свет, а водитель не ударит по тормозам, его не занесёт и он не вылетит прямо на моих маму и папу. Он просто проедет мимо и никто не узнает, кто он и куда едет.

Впрочем, этого и так никто и никогда не узнал, потому что он не остановился, а притопил газ и унёсся в неизвестно направлении…

После школы, пообедав, я на самом деле, как и сказал Мишке, иду в гараж. Мне действительно надо закончить со своим пиратским фрегатом «Чебурашкой». Там чуть-чуть осталось. Правда карты, с указанием места, где спрятаны сокровища, я так и не нашёл, но машину нужно от греха убрать, а то не ровён час, на горизонте появится Парус.

Белеет, как говорится, парус одинокий, хотя мне больше нравится другое — парус, порвали парус, и я совсем не каюсь… На всякий пожарный я договорился с отцом, что мы отвезём Чебурашку на некоторое время на завод, в цех к его товарищу.

Полностью, конечно, машину я пока не доделал. С обшивкой пола, потолка и дверей будет та ещё песня, но ездить уже можно. Вот и поедем. Завтра с самого утра. На первый урок не пойду, уже отпросился у физички.

Она сначала отпускать не хотела, но приняв во внимание мои резко возросшие за последнее время показатели, решила, что стоматолог — это довольно уважительная причина.

Я выглядываю из гаража, осматриваюсь. Всё вроде спокойно, посторонних не видно. Снег идёт, ветра нет. Крупные хлопья падают сплошной стеной заметая на глазах прочищенную дорожку. За ночь так наметёт, что и не проехать будет. Придётся завтра хорошенько помахать лопатой вместо зарядки. У Валентина дверь приоткрыта и горит свет.

Я закрываю гараж и заглядываю к нему.

— Здрасьте, дядя Валя.

— Здорово, коли не шутишь.

Он пилит напильником железяку, зажатую в тисках.

— Трудитесь?

— Часик побуду ещё, да домой пойду. Надо тут кое-чё доделать. А ты всё уже?

— Ага.

— Ну, давай, — говорит он, поворачиваясь ко мне и вытирая лоб тыльной стороной руки. — Сейчас ехал на машине, то ещё удовольствие. Снегу по уши намело. Хорошо, у кого «Нива». Да и на Чебурашке твоём тоже хорошо. А моя ласточка похуже справляется. Но тут от умения зависит, подмигивает он.

Я засовываю руки в карманы пальто и иду к дому. Иду медленно, шагаю по свежему пушистому снегу, оставляя глубокие следы. Сейчас уже вечер, но от снега делается светло. Огромные снежинки беспорядочно мечутся и вьются в луче фонаря, а лавочки и машины обрастают мохнатыми белыми шапками и превращаются в сугробы. Кайфовая погода. И всё бы хорошо, только я волнуюсь…

Дворник отчаянно скребёт дорогу, но снег тут же делает его работу напрасной. Я останавливаюсь, задираю голову и смотрю на светящееся окно кухни. О! Там мама. Увидев, что я поднял голову, она машет рукой.

Я машу ей в ответ, но она не останавливается и продолжает махать призывно и настойчиво. Давай быстрее, как бы говорит она. Наверное, ужин остывает. Я киваю и направляюсь к подъезду. Неспеша поднимаюсь по лестнице и захожу домой. Дверь открыта.

— Привет! — улыбаюсь я. — Папы нет ещё?

— Нет, он немного задерживается. За цветами заскочит и придёт сейчас. Мы с ним к Храбровым в гости идём, у Леры день рождения сегодня. Ужин на плите, кстати. Но я тебе не поэтому махала. Слушай тебе тут мужчина какой-то десять раз звонил уже.

— Мужчина? Кто же? Не Миха Зайцев?

— Нет, — мама качает головой и слегка улыбается. — При всей моей любви к Мише, какой же он мужчина? Он ещё мальчик. А тут взрослый мужик, по голосу чувствуется.

— Интересно. Может, Хаблюк?

— О, интонацию Хаблюка можно узнать безошибочно, но нет, это был не он. Да и почему бы ему нам звонить?

— Да, — неопределённо машу я рукой. — Он по машине кое-что обещал… Так чего хотел этот мистер Икс? Сказал?

— Нет, в том-то и дело, что ничего он мне не сказал. Так что, ни кто он, ни с какой целью звонит, я не знаю. Но знаешь, мне кажется, я уже слышала его голос, только вот не помню где… Он сказал, что будет скоро перезванивать, я поэтому и махала, чтобы ты скорее шёл, а не стоял там, как Емеля-дурачок.

— Емеля разве дурачок? — пожимаю я плечами. — Мне кажется, ленивый просто…

Интересно, что же это за мужик здоровый… В этот момент звонит телефон.

— Ну, вот, — разводит руками мама. — Наверняка, он опять. Послушай.

Я снимаю трубку.

— Алло…

— Здорово, Чебурашка, — говорит хриплый голос. — Узнаёшь?

Твою за ногу! Узнаю! Это Парус!

— Саня, ты? — на всякий случай уточняю я, вспоминая имена героев рассказа дяди Гриши.

Повисает короткая пауза.

— Слушай сюда… Твоя швея у меня.

— Какая ещё швея? — едва переводя дыхание, спрашиваю я, уже зная, о ком идёт речь.

— Катя-Катя-Катерина, — хмыкает он. — Знаешь такую?

— И что ты хочешь? — задаю я вопрос опять-таки зная ответ.

— Тебе известно, что я хочу. Привезёшь тачку, получишь девку.

— Невредимой.

— Ну, — сипло и зловеще смеётся он, — смотря сколько ехать будешь. Максимум тебе двадцать минут. Если опять натравишь ментов, девке конец! Мне терять нечего, ты понял? Я её своими руками порешу. И я тебе не Саня.