Чебурашка (СИ)

29. Конец истории

Я отскакиваю в сторону, давая Цепу нестись, как бронепоезду Ким Ир Сена. Я легче и манёвренней, а он тяжелее и сильнее. Он в борьбе несколько лет. Матёрый бычара. А я ещё новичок. Но я знаю, чем всё должно закончиться!

Цеп быстро ориентируется и тормозит. Поворачивается и отражает мою импровизированную атаку, которую я начинаю ему вдогонку. Реакция есть, дети будут…

Мы начинаем кружить по ковру, присматриваться. Я двигаюсь, как заправский боксёр, смещаюсь не рывками, а короткими шажками, экономя силы. Они ещё понадобятся. Цепень же просто переминается с ноги на ногу.

Рядом с физруком и Михой стоит тренер по боксу. Он жестами показывает мне, чтоб я не расставлял локти и держал руки повыше. Да понял я, понял, но тут не совсем бокс…

Пока мы просто присматриваемся. На меня играет то, что как равного соперник меня не воспринимает. Прыг-скок, прыг-скок. Прыг-скок, прыг-скок. Но кота за хвост тянуть я не хочу и, улучив момент, сразу прощупываю его джебом. Чуть увожу голову вправо и резко выбрасываю левую вперёд. Но, блин, этот хер успевает просечь, что я готовлюсь к броску и приседает, уходя от удара. Тут же переходя в атаку, он бросается мне в ноги.

Я отскакиваю, и ему приходится быстро подниматься. На мгновенье он оказывается незащищённым, и я реагирую молниеносно, прописывая ему ногой по уху. Получается не сильно, но обидно. Он вскакивает и глаза его становятся чёрными от ярости. Хорошо, мне нравится. Я улыбаюсь, показывая ему капу.

Мы снова топчемся, двигаясь по кругу. Прыг-скок, прыг-скок. Я работаю в низкой стойке, пытаясь контролировать новые проходы в ноги. Сучонок! Ну, давай! Я чуть подёргиваю правым кулаком и немного по-хулигански поигрываю всем телом, словно прицеливаясь, куда лучше всечь.

Выглядит это издевательски, выводя Цепня из равновесия ещё сильнее. Херак правой! Он опять уходит, но тут же получает от меня ногой по бедру. По жопе практически. Публика одобрительно шумит и свистит.

Противник злится и начинает поддавливать. Агрессивно теснит меня, работая руками и готовя мощный удар. Я снова пробиваю правой, он подаётся назад и снова получает по ноге. И снова устремляется ко мне, снова давит. Я опять делаю то же самое и снова весьма сильно пинаю его по тому же самому месту.

Лоу-кики и движение. Вот моя тактика. Всё повторяется несколько раз. Цеп давит, замахивается, но отскакивает от моего удара и получает по бедру. Наверное оно уже синее, как его трико. Так происходит раз за разом и вдруг… бац! Мой правый достигает цели. Кулак туго перемотанный бинтом, втыкается в его рожу. Он отскакивает, не подавая виду, что что-то не так. Но тычок получается хорошим и немного отрезвляет Цепа.

Он начинает держаться осторожнее, а я прибавляю в натиске, и стараюсь сыпать ударами, заставляя его уворачиваться и терять силы. Пока скорее нервирую своей не слишком результативной бомбардировкой, чем причиняю реальный ущерб. И снова по ноге, лоу-кик, по ноге, по ноге. Херак, его аж разворачивает! Хорошо, хорошо, главное не успокаиваться. Всё ещё впере…

Сука! Он бросается вниз, массой пробивая мою оборону, обхватывает за корпус и, прихватив за правую ногу, обрушивает на ковёр, пытаясь подмять под себя. Но я резко переношу тяжесть, пытаясь выкрутиться и выскользнуть, а его несёт по инерции. Он теряет равновесие и оказывается лежащим подо мной на спине.

Народ заходится в крике. А я оказываюсь обхваченным и сдавленным его ручищами. У него возможности для ударов в этом положении немного, да и у меня тоже не так, чтобы прям очень. Я начинаю его обстукивать, пробивая по тыкве.

Но Цеп, сука, тяжёлый и мощный. Поэтому он скручивается, буквально сбрасывая меня с себя и обхватывает ногу. Но я реагирую быстро и, вскочив, выдёргиваю её, прежде, чем его объятия сомкнутся мёртвой хваткой.

Опять начинается прыг-скок, прыг-скок, и бальные танцы. Я херачу Цепа по ноге и трижды очень хорошо втыкаю ему в харю. К этому моменту он не может нанести мне ни одного серьёзного удара.

Я уже отчётливо вижу, что ему не выстоять, что он полный ноль и мне нужно лишь продолжать работать по этой схеме, пока он не выдохнется и не пропустит решающий удар. Я уже мысленно праздную победу и вдруг, потеряв внимание, пропускаю жёсткий удар.

И тут у него будто планка падает. Цеп бросается на меня, как носорог. Я молочу изо всех сил, но он, не замечая удары и невзирая на боль и кровь, прёт вперёд. Он подминает меня под себя, я перевожу его в гарду, но он нависает надо мной, и как озверевший Кинг-Конг, начинает беспощадно перемалывать, посылая удар за ударом.

Башка гудит, как наковальня, я пытаюсь защищаться, но пропускаю плюху за плюхой. Рефери кружит рядом, готовясь остановить бой, когда я поплыву. И я начинаю плыть. В глазах темнеет и, всё ещё пытаясь отбиваться, я вижу перед собой не мудака Цепа, а Тёмного Доктора.

Он качает головой и протягивает мне световой меч. Просто включи его, как бы говорит он, и ты станешь победителем. Один миг и Цепу конец. Давай, неудачник док, используй своё тайное оружие… Зачем драться, когда ты можешь…

— Заткнись! — хриплю я с капой во рту. — Заткнись! Я уделаю его сам!

Я открываю глаза шире и различаю рожу Цепа. Вот он, сука, замахивается своей кувалдой, чтобы размозжить мою голову. Да только хер тебе! Слишком ты медленный, мудень!

Он видит, что мне конец и всё внимание, все силы и всю страсть вкладывает в этот решающий удар. Замахивается по-пижонски картинно, и по-пидорски манерно. Замахивается, чтобы раздавить меня и закрыть вопрос навсегда. Замахивается, чтобы поставить эффектную точку.

Он, привыкший оставаться безнаказанным, считает себя хозяином жизни, и этот бой всего лишь очередное подтверждение истины. Он даже слегка улыбается, понимая, что моё сопротивление сломлено и можно бить безнаказанно.

Да только не все на ковре с этим согласны. Толпа неистовствует. От визга, свиста и крика лопаются перепонки, кровь стучит в висках, а сердце выпрыгивает из груди. Но это ещё не конец! Хер тебе, Цепень! Это не конец!

Левой, вкладывая в удар всю ярость, я наотмашь херачу его по шее, захватываю и придавливаю башку вниз, налево, а сам подаюсь вправо и хватаю за запястье его левую руку вставшую в нужное мне положение. Это меньше секунды, раз, и всё. Затем я одновременно зажимаю и фиксирую его ногами, просовываю свою руку под его рукой, делаю замок и резко рву запястье вверх к своему колену.

Он дико орёт и начинает лупить свободной рукой, той что только что хотел меня добить, по ковру. Я вырываюсь из-под него и вскакиваю на ноги. Он тоже поднимается, собираясь снова броситься на меня. Да только я оказываюсь быстрее. Быстрее молнии.

Да, Цеп, да! Я отчётливо вижу, что сейчас произойдёт, что я сейчас сделаю. У тебя нет шансов. Больше ни единого, даже самого маленького и ничтожного. Это мой план, и я исполняю его безукоризненно и точно.

Он ещё только разгибается, вставая в позицию, а я, не давая опомниться, высоко подпрыгиваю и обрушиваюсь на него, херача кулаком по виску. В полёте! Вкладывая всю массу! Красиво! Охерительно красиво и без шансов устоять. Запомните! Сфотографируйте и сохраните в памяти этот стоп-кадр. Летящий ужас, разящее возмездие, мощнейший удар, застывшие брызги пота и крови.

Наступает мёртвая тишина. Цеп падает, как подкошенный, и трибуны взрываются диким воплем. Рефери бросается к поверженному противнику и начинает считать.

— Один, два, три…

Хрен ли там считать-то. И так всё ясно. Цеп пытается подняться, но падает и уже лежит спокойно, глядя на пальцы над собой.

— … семь, восемь, девять…

Я стою посреди ковра, залитого кровью и ищу глазами своих болельщиц. Вика кричит от восторга, Наташка радостно машет рукой, а Катя тихо мотает головой, и по щекам её текут слёзы… Да уж, зрелище не для слабонервных.

Цеп, наконец, поднимается и стоит, понуро опустив голову. Юрик пытается перекричать толпу, но это не возможно, тем более, что горны и барабаны тоже играют на их стороне.

Рефери жестом подзывает меня, берёт нас с Цепом за руки и под вопли болельщиков поднимает мою руку. Я подхожу к Цепню и, притянув за шею его голову, прикрываю глаза и включаю свой световой меч.

— Завтра утром ты пойдёшь в милицию с повинной, — говорю я, — и расскажешь всё о своём участии в похищении Кати. Расскажешь, всё что знаешь о Парусе, Аркане и других преступниках и преступлениях, в которых участвовал. Ты ничего не утаишь и сдашь всех.

Я отпускаю его и легонько шлёпаю по щеке, а он молча таращится, хлопая глазами. Надеюсь, он понял, что я сказал.

Ко мне подбегают Миха, физрук и боксёр, а потом и все остальные. Все, кто есть в зале. Меня подхватываю на руки и начинают подбрасывать.

— Не забудьте поймать! — кричу я, но меня никто не слышит.

Кто-то, наверное Юрик, врубает Квинов. We Are the Champions. Ну, а что же ещё! Мы чемпионы, мой друг…

Ну, а на следующий день заканчиваются занятия и вечером начинается праздник. Новогодняя дискотека в актовом зале. Я приглашаю Катю, чтобы она немного развеялась и отвлеклась от тревог и волнений последних дней. Правда, уделить ей внимание не особенно получается.

Сегодня, на удивление, в программе почти одни медляки, а меня, как переходящее красное знамя, передают от красотки к красотке. Опомнитесь, девушки, я не Маяковский, как сказал бы американский энтомолог Джон Поллак.

На сцене ёлка, на занавесе огромные бумажные снежинки, а за окном всё ещё валит снег, превращая город в гряду белых холмов. Нарядные девчата, голые плечи, дикие причёски, помада и блеск, восторг и юная жажда, а ещё распахнутые глаза, ожидание новогодних чудес, любовные вибрации и предвкушение грандиозного будущего. Это школьная дискотека, декабрь восемьдесят третьего. Всё, как и в прошлом… Всё, как и в будущем…

— Нет! — машу я головой, отбиваясь от претенденток. — Этот танец я уже обещал.

Как тяжело быть звездой. И чего все хотят славы? Странные, странные люди. Я нахожу Катю. Она уже начинает танцевать с Цеповским друганом из «А» класса.

— Извини, братан, — оттесняю его я. — Этот танец мой. Если недоволен…

— Не-не, всё нормально… — отступает он, и я прижимаю Катьку к себе.

Мы толком ещё и не поговорили после боя.

— Как ты? — спрашивает она. — Голова после вчерашнего не болит?

— Нет, Кать, нормально. Были бы мозги, мог бы и сотряс получить, а так…

— Да ну тебя, — хлопает она меня по плечу.

— Классно выглядишь, — улыбаюсь я.

— Спасибо…

Какое-то время мы танцуем молча. От неё приятно пахнет и… и вообще, Катька… она…

— Ну, ты доволен, — прерывает она мои мысли. — Тем, что отлупил врага?

— Кать, — говорю я. — Он ведь с этим Парусом заодно. Он малолетний преступник, понимаешь, что с нами хотел сделать дядя Витя?

Она только головой качает.

— Завтра можно будет посетить Валентина, — говорю я. — Хочешь со мной? Вот человек, несмотря на опасность, даже не задумался, сел за руль и ударил по газам.

— Пойду, конечно, — кивает она. — Не забудь, обязательно меня возьми.

— Ладно, — обещаю я.

Она наклоняется вперёд и утыкается мне в плечо. И от этого её простого и искреннего движения мне делается легко, приятно и хорошо на сердце. Мы переминаемся с ноги на ногу, обнимая друг друга.

— Спасибо, — шепчет она, не поднимая головы.

Гремит музыка, но я, всё равно слышу, и чуть сильнее прижимаю её к себе. Над нами льётся голос Макаревича, летает серпантин и кто-то выстреливает из хлопушки, осыпая нас мелкими кружками конфетти.

И пусть сегодня дней осталось мало,

И выпал снег, и кровь не горяча.

Я в сотый раз опять начну сначала,

Пока не меркнет свет, пока горит свеча…

Я в сотый раз опять начну сначала,

Пока не меркнет свет, пока горит свеча…

Когда песня кончается, Катьку забирает Миха, а меня хватает Вика. Вау! Держите меня, семеро! Твою мамочку. Секси, крейзи, стайлиш! Сегодня она просто секс-бомба!

— Вика! Вау!

— Что за «вау» опять?

— Это высшая форма восторга. Значит, что ты просто огонь и у меня от тебя крышу срывает, — поясняю я.

— Ну, тогда ладно, — великодушно усмехается она.

В сумасшедшем золотом мини, держащемся чуть ли не на сосках, с сумасшедшими перьями вместо волос, блестящими губами и глазами, она похожа на эстрадную диву.

— Пошли танцевать уже, я тебя жду-жду, а ты за чужими юбками весь вечер бегаешь. Ты знаешь, что Луткова так за тебя перенервничала вчера, что слегла сегодня?

— Нет, — качаю я головой. — Ну, нафиг. Не может быть такого!

— Ладно, шучу, она простудилась просто. Хотя, вчера она так орала, что голос посадила. За тебя болела, между прочим. А сегодня рыдала в трубку, что родичи не отпускают на дискотеку. Прикинь, какой облом. Она тоже подготовила крутое платье, чтоб тебя завоевать, а тут температура. Но ты ведь только мой. Да?

«Да» она произносит так, будто это не она, а её родитель. Я ржу.

— Конечно, любовь моя, — смеюсь я.

— То-то! — благосклонно кивает она. — Ты видишь, я даже без каблуков сегодня. Всё для тебя, милый.

От неё пахнет «Опиумом», и этот аромат меня отравляет и немного сводит с ума. Мы танцуем под сладкий голос Иглесиаса и Вика тесно прижимается ко мне. И не просто прижимается, она шевелится, производит едва заметные движения, которые заставляют меня невольно реагировать, и она чувствует эту реакцию, и воспринимает, как неоспоримое и по-юношески твёрдое и несгибаемое доказательство своей неотразимой магии.

Я наклоняюсь и целую её в шею и чуть касаюсь языком. Она вздрагивает, содрогается, откидывает голову и смеётся одновременно страстно, победно и призывно… Что ж ты со мной делаешь.

Музыка заканчивается, а мы не замечаем, увлечённые «танцем» и наметившимся взаимопониманием по ключевым вопросам межполового общения. Случайно я замечаю, что на нас все смотрят и останавливаюсь.

— У меня есть квартира, — горячо шепчет мне на ухо Вика, не замечая ничего вокруг. — Подруга с родителями на все каникулы уехала в Ленинград, а я взяла у неё ключи. Пойдём? Прямо сейчас. Хочешь?

Хочу ли я? Ты, должно быть, шутишь, детка. Ну кто же не хочет!

— Конечно, да, — киваю я. — Стой здесь. Я отойду на одну минутку.

Я хочу предупредить Катю, что ухожу и, заодно, попросить Миху проводить её до дома. Эта идея мне не очень нравится. Не знаю, почему, но не нравится. Миха тот ещё ходок. Я ведь сам хотел её проводить.

Бегаю по залу, но Катьку найти не могу. Блин, может, в туалет пошла…

— Миха, ты Катюху не видел? — хватаю я своего дружка за локоть.

— Видел. Она домой пошла.

— Да ну, с чего бы? Ты гонишь, Миш…

В груди кто-то проводит гвоздём по стеклу. Блин!

— Нет, она стояла, смотрела вместе со мной, как ты Вику мацаешь, а потом домой пошла.

Твою мать! Блин… как-то хреново получилось… Я же её пригласил, а сам…

— Во всяком случае, — продолжает Миха, — сказала, что домой. Я хотел проводить, но она отказалась, типа времени мало ещё. Да ладно, чё ты, дойдёт, вон от снега светло. Слушай, Вика сегодня тебе даст, мне кажется, если ты, конечно, найдёшь где. Ко мне не просись.

Миха ржёт.

— Давай, чемпион, не теряйся! — хлопает он меня по плечу.

— Ну, ты где есть-то? — подходит сердитая Вика. — Если другие планы…

— Что ты, какие планы! Пошли, милая, пошли скорей.

Вика проходит в комнату и по-хозяйски включает магнитофон. Начинают петь «Арабески». Обстановка здесь дорогая, мебель импортная, диван с велюровой обивкой и телек явно цветной. В углу наряженная ёлка. На журнальном столике стоит бутылка вина и два бокала, три свечи в подсвечниках, открытая коробка конфет, мандарины… Ну, надо же, подготовилась. Она чиркает спичкой и зажигает свечи.

— Открой бутылку и выключи свет, чемпион.

Класс… Пахнет хвоей и мандаринами… Начало захватывающее и многообещающее… Только что-то не так, что-то не сидит, что-то раздражает и будто, немного царапает. Наверное, то, что мы в чужой квартире, как воры, а это не особо приятно. Наверное, поэтому, я и чувствую себя немного не в своей тарелке. Хотя, с другой стороны, когда меня такое смущало…

— А тебя это возбуждает? — усмехаюсь я и беру штопор.

— Что?

— То, что я чемпион.

— Возможно, — пожимает плечами Вика.

— А если бы вчера выиграл Цеп? Здесь сегодня был бы он?

Вика хмурится:

— Я не поняла, ты недоволен, что здесь не он сегодня?

— Нет, что ты, — мотаю я головой и разливаю вино по бокалам. — Я очень доволен. Я счастлив. Нет, правда. Знала бы ты, сколько лет я о тебе мечтал.

Протягиваю ей бокал.

— И сколько? — чуть щурится она, отпивая вино. — Свет выключи.

Я подхожу к выключателю и вырубаю свет. Комната погружается в сумрак, и три свечи, как магический афродизиак заставляют кровь бежать скорее.

— А гирлянду на ёлочке можно включить, не знаешь? — спрашиваю я.

— Так сколько лет ты обо мне мечтал?

Вообще-то прямо с первого класса. А это целых полвека. Пятьдесят лет. Обалдеть! Вот уж действительно, долог путь к успеху. Я качаю головой и улыбаюсь.

— С первого класса, Вик. Как только тебя увидел, сразу влюбился. Помню тебя с самого первого сентября. Ты тогда в колокольчик звонила.

— Точно, — удивлённо произносит она и её голос слегка прерывается. — Подойди ко мне…

Я подхожу. Провожу кончиками пальцев по шее, по ключицам, по плечу. Веду пальцы вдоль руки. Она вздрагивает от моих прикосновений и легко передёргивает плечами. Неужели волнуется?

— Волнуешься? — спрашиваю я.

Она облизывает губы и молча кивает.

— Я… — говорит она и замолкает. — Я решила… В общем, хочу, чтобы ты был моим… ну, первым мужчиной…

Ого! Кто бы мог подумать! Неожиданно…

— Что? — тихо спрашивает она улавливая удивление в моём взгляде.

— А ты… Ты меня любишь, Вика?

Она снова передёргивает плечами, но на этот раз немного нетерпеливо и раздражённо.

— Ты хочешь устроить вечер вопросов и ответов? — спрашивает она.

— Нет, конечно, — качаю я головой. — Просто… Иди ко мне, милая…

Я привлекаю её к себе и обнимаю. Она немного дрожит и, кажется, действительно волнуется. Я кладу руку ей на шею. Хорошая, податливая, красивая, с тонким запахом с взволнованным дыханием… Настоящий подарок судьбы. Я прижимаю её и вдруг ясно и чётко понимаю, почему чувствую себя неуютно, и что это за кошки или мышки, скребущие на сердце…

— Знаешь, Вика, — тихо говорю я. — Ты мне очень нравишься. Правда. Ты и сама это знаешь, да и чувствуешь. Вот и прямо сейчас, чувствуешь?

Она кивает. Как не чувствовать-то? Я конкретно так упираюсь в неё тем, чего она хочет и боится.

— Но мы ничего с тобой не будем делать. Можем обняться, посидеть, поболтать, хлопнуть вина…

— Почему? — спрашивает она. — Я не понимаю…

— Потому что такая девушка, как ты…

— Какая такая? — чуть грубовато перебивает она.

— Такая красивая, такая привлекательная, желаемая и обожаемая многими. Вот какая. А такая девушка не должна трахаться без любви, только потому, что она решила, будто уже пришло время. Это никогда не поздно.

— Трахаться? — переспрашивает она, выбираясь из моих объятий.

— Ну, заниматься любовью, понимаешь? Любовью без любви.

Она пристально на меня смотрит.

— Ты сейчас серьёзно?

— Ага, — киваю я.

— Опять словечко стрёмное, — прикусывает она губу.

— Ага, — снова, киваю я. — С Новым Годом, Вик. Счастья тебе и любви. И, умоляю тебя, Цепа близко к себе не подпускай. Иначе всё закончится тем, что он заделает тебе бебика, а сам будет бегать за другими девками. Я серьёзно. Я знаю.

— Бебика? — поднимает она одну бровь.

— Ну, ляльку, — пожимаю я плечами. — Ты же поняла.

— Откуда ты такой взялся, Чебурашка?

— Из будущего, Вик, из будущего…

Я выхожу из квартиры, а она остаётся. Ухожу я не потому, что у неё ещё никогда никого не было, а потому, что действительно понимаю причину своего беспокойства. Это Катя. Я вдруг очень хочу её увидеть. Прямо сейчас. Ничего не говорить, а просто… Ну, в общем…

Я иду по вечернему городу, утопающему в снегу. Шагаю по новогодней сказке. Снег валит и валит, кружится в лучах фонарей, падает на лицо, тает и превращается в маленькие капельки воды.

Я захожу в Катькин двор и двигаю к её подъезду. Перед тем, как войти останавливаюсь и прислушиваюсь. До меня доносится лёгкий скрип. Кто-то качается на качелях. Я иду на звук, обхожу большой сугроб и вижу девушку на широкой лавке качелей. Она медленно и равномерно приближается и отдаляется. Приближается и отдаляется.

— Привет, — говорю я, подходя ближе. — Можно с тобой покачаться?

— Садись, — великодушно разрешает Катька, и я вижу, как на её лице расплывается счастливая улыбка.

Утром меня будит телефонный звонок.

— Артём, привет, это Летунов.

Голос физрука я узнаю сразу.

— Здрасьте, Глеб Алексеевич.

— Ты спишь ещё что ли?

— Нет, — вру я, но голос у меня сонный.

— Давай, быстро умывайся и беги в школу, в спортзал. Разговор есть. Десять минут тебе, понял?

— Понял, — вздыхаю я. — Нет даже на каникулах покоя.

— Отставить разговорчики. Бегом!

Я умываюсь, быстро одеваюсь и лечу в школу. В каморке физрука меня дожидается Дмитрий Белобородов, начальник областного «Факела». Он был рефери и, собственно, судьёй моего боя с Цепом.

— Здравствуйте, — киваю я.

— Вот, Артём. Дмитрий Сергеевич хочет с тобой поговорить.

— Да, — кивает тот. — Но разговор у меня не слишком долгий. Простой и короткий. Ты знаешь, что такое «Факел»?

— Ну-у… — тяну я, припоминая, что о них знаю. — Военно-патриотический клуб, вроде.

— Вообще-то Всесоюзное Молодёжное Патриотическое Объединение. Я хочу, чтобы ты вступил к нам. Там много интересных людей. Боевые офицеры, ребята, опять же из школ и вузов, твои сверстники. У нас интересно и, главное, мы не просто так боевыми искусствами занимаемся, мы реальные вещи делаем для своей страны. Такие, что больше никто не может.

— У вас там спецназ что ли? — хмурюсь я. — Но я не планирую армии будущее посвящать.

— Неважно, у нас дело для всех найдётся. Если коротко, мы меняем будущее своей Родины.

Я усмехаюсь.

— Серьёзно? Тогда, возможно, стоит подумать. Но мне учиться-то осталось всего ничего, а потом я хочу в Москву ехать поступать.

— Ничего, в Москве у нас тоже есть отделение, да ещё и самое большое. Руководят всем, между прочим, наши земляки, Скачков и Брагин. А Брагин так вообще в твоей школе учился, вон Глеб Алексеевич его тренировал.

— Ну, это не совсем так… — качает головой физрук. — Тренировал Скачков, вообще-то. Он из «Динамо» к нам пришёл.

— Неважно. Помнишь ты Брагина?

— Ну, так… — пожимаю я плечами. — Он ведь года на три или четыре старше. Особо и не помню.

— Ничего, познакомишься. Приходи. Просто так, без обязательств. Посмотришь, что мы делаем, а там решишь.

— Ну, ладно, — соглашаюсь я. — Приду как-нибудь…

Я возвращаюсь домой, звоню Кате и еду с ней к дяде Вале. К нему пока нельзя, но передачку у нас забирает. Мандарины, конечно же. А ещё записку от Катьки и открытку от меня.

— Поправляется, — говорит его лечащий врач. — Всё хорошо будет, подождать только надо немного…

После больницы я ловлю машину и мы едем на другой конец города. По мосту, через реку, за барахолку, в самую тьму-таракань. Выходим задолго до места назначения и идём пешком мимо покосившихся избушек.

— Куда ты меня завёз? — удивляется Катя. — Что здесь такое?

— Скоро узнаем, — усмехаюсь я. — Я ведь и сам не знаю.

— Как это? Ты что… Уж не хочешь ли ты сказать…

— Хочу, — киваю я. — Именно это я и хочу тебе сказать.

Из труб валит чёрный угольный дым, мальчишки катаются с горок на больших полиэтиленовых мешках, набитых снегом. Машин нет. Мы доходим до небольшого магазина и, свернув за последним домом на улице, подходим к калитке. Забор высокий, глухой. Я останавливаюсь и озираюсь по сторонам. Никого нет, и нас никто не видит. Достаю из кармана ключ и, размотав тряпицу, закрывающую висячий замок, открываю его. Он поддаётся сразу, и мы проходим во двор. Здесь всё в снегу, никто не чистит. Посреди двора стоит ветхая, вросшая в землю и покосившаяся избушка.

Я иду вперёд, а Катя следует за мной. Мы пробиваемся к крыльцу, и я ногами расчищаю снег, чтобы было возможно открыть дверь. На ней висит такой же замок, как и на калитке и тоже открывается тем же ключом.

Внутри холодно. Рядом с раскуроченной печкой стоит косая кровать и шкаф. Есть ещё стол. Стены чёрные, потолок провисший, электричества нет.

— Кать, поглядывай в окно, ладно?

— Ага, — соглашается она. — Ты нашёл карту?

— Записку, — говорю я. — И ключ.

Я отодвигаю кровать, отбрасываю лежащие под ней почерневшие от времени коврики и нахожу люк в полу. Дёргаю за металлическое кольцо и открываю.

— Что там? — взволнованно спрашивает Катя.

— Пока не знаю. Ветошь какая-то…

Я наклоняюсь и выгребаю целый ворох ветхого тряпья.

— Есть что?

— Кажись… есть…

Я опускаю руку и нащупываю отверстия для пальцев.

— Ещё одна крышка, — говорю я. — Тяжёлая гадина, железная.

Кое-как подняв толстый железный лист, я достаю из кармана плоский фонарик, сдвигаю на боку ползунок выключателя и направляю луч вниз.

— Иди, глянь…

Катя подходит. Внизу стоят два старых коричневых чемодана с железными уголками.

— Ну что, проверим, что там внутри?

— Ага, — затаив дыхание кивает Катька.

Мне приходится лечь на пол, чтобы дотянуться до ручки чемодана. Я достаю один из них и кладу на кровать.

— Ну, не тяни, — подталкивает меня локтем моя подруга.

— Ладно, — киваю я и протягиваю руки. — Давай посмотрим, что за клад, оставил нам капитан Флинт. Пять, четыре, три,

— Открывай, — смеётся Катя, и я открываю.

Ого…

— Что это? — не понимает она.

— Это? — хмыкаю я. — Это баксы, Кать.

— Какие баксы?

— Американские. Охренеть, Кать.

Деньги уложены аккуратными пачками в полиэтиленовые пакеты. Я вынимаю один пакет.

— А это дойчмарки. И фунтики ещё. Валюта, Кать…

— И что с ней можно делать?

— Пока ничего, — отвечаю я и достаю второй чемодан.

Он забит казначейскими билетами государственного банка СССР.

— По-моему, неплохой улов, а?

Мы стоим и смотрим на сокровища разложенные перед нами.

— Что ты думаешь? — шёпотом спрашивает Катя.

— Что я думаю?

Я поворачиваюсь к ней, а она — ко мне.

— Ты хочешь знать, что я думаю?

Она кивает.

— Я думаю, — задумчиво произношу я, — что ты очень красивая, Катя.

— Что-что? — поднимает она брови.

— А ещё я думаю, что очень, прямо очень-очень, ты слышишь? Очень-очень-очень хочу тебя поцеловать.

Она не успевает больше ничего сказать, потому что я притягиваю её к себе и мы целуемся. Долго и нежно. И ещё немножечко страстно. Мне, конечно, есть о чём подумать. Например, о том, как я буду выкручиваться в ментовке, объясняя, почему вешал им на уши лапшу с иконой и ничего не сказал о машине.

Ещё я могу подумать, как заполучить моего Чебурашку обратно. Или, например, о том, что, пожалуй, стоит записаться в этот «Факел», раз уж они уже сейчас меняют будущее.

Своё будущее я уже изменил, и это не вызывает у меня никаких сомнений. Моей истории больше нет. Она закончилась. Сейчас передо мной лежит совершенно чистый лист и меня ждёт новая жизнь, непохожая на ту, что я уже прожил.

Так что теперь мне стоит подумать о будущем, о своём и о будущем моей страны. А вот эти бабки в сочетании с рубиновым джедайским мечом в моей голове — очень неплохое подспорье для конструирования этого самого будущего.

Словом, мне есть, о чём подумать, есть над чем поломать голову и попробовать набросать какой-нибудь маломальски толковый план. Но всё это может подождать. Ничего срочного среди этих возможных тем для размышлений нет. Да и не хочется мне сейчас думать обо всех этих делах и сокровищах.

Сейчас мне хочется думать только об одном сокровище, том, что я держу в своих руках. Я неохотно отрываюсь от Катьки и улыбаюсь.

— У меня до вечера никого дома не будет, — говорю я. — Поехали ко мне?

— Поехали, — кивает она. — Я, как раз, хотела спросить об этом…

p. s. Вот такая, друзья получилась история. Спасибо, что прошли её с героями до конца. Спасибо за поддержку, за ваши мысли, комментарии и добые, тёплые слова. Без них точно ничего бы не вышло! Мне немного грустно расставаться с героями, но мы с вами знаем, что каждая законченная книга означает начало новой. Не забудьте на меня подписаться и тогда вы обязательно получите уведомление о выходе новой книжки.

Всем здоровья и счастья!

До новых встреч!