Хотя, вообще-то, я…. Смотрю, смотрю, смотрю… Вроде я… Но и не я… И побои тут ни при чём. Побои, вообще-то, не такие уж страшные. Ну, да, бланш под глазом, нос в крови, но, главное, зубы целы. С этим всё ясно. Неясно только с самой рожей. Рожа эта больно детская. Но… всё-таки моя! Бляха-муха…
Не веря глазам, я начинаю себя ощупывать. Прикосновения чувствую, звуки слышу, запахи ощущаю. Какого хрена здесь творится? Списать всё на Юркин коньяк уже не получится. Если только допустить, что он унёс меня в волшебную страну, навсегда изменив сознание… Но для того, чтобы допустить такое, нужно хотя бы, расстаться с головной болью…
Я выскакиваю из ванной и иду на кухню. Всё как тогда! Ёлы-палы! Старая газовая плита, старая мебель, старый, круглый, как мыльница, холодильник «ЗИЛ». В десятом классе отец новый купит… Жесткач! Выдвигаю ящик. Да, лекарства на месте. Ацетилсалициловая, сульфадимезин, цитрамон, левомицетин, горчичники, термометр, тавегил, анальгин.
Беру анальгин. Знаю, что яд, но от одного разика ничего не сделается. На плите стоит хромированный гранёный чайник. Прикладываю руку. Блин, горячий. На буфете замечаю две бутылки «Саян». Привычным жестом, выдвигаю ящик с приборами и достаю открывашку. Капец, всё та же, что и сейчас. Я до сих пор ей пользуюсь…
То есть… получается, что… если я, конечно, не сплю и если ещё жив… получается, что я в… дайте сообразить… восемьдесят третьем году? Судя по всему, как раз перешёл в десятый класс. В восемьдесят четвёртом закончу школу. И опять все эти мучения, опять всё снова? Опять короткие радости и затяжные удары судьбы?
Запив сладкой и, блин, реально вкусной газировкой таблетку, я иду осматривать свои хоромы. «Саяны», кстати, моя любимая… Так… родительская спальня, коридор, гостиная. Квартира у нас по тем старым временам хорошая, даже очень, сталинка, полнометражная.
Итак, значит, опять вся эта, полная разочарований жизнь? Кошмар! Подхожу к зеркалу в прихожей.
— Серьёзно? — спрашиваю я у своего отражения. — Ты вот это всё серьёзно? Ну, про мучения и прочую дребедень.
Смотрю на себя побитого, но, молодого, полного жизненных сил и вспоминаю Гайдаровский «Горячий камень», когда мальчик не захотел проживать жизнь с начала.
— Ну, и дурак, — усмехаюсь я. — Ну и дурак ты, мальчик! Разве есть в жизни больший кайф, чем молодость и чувство, когда вся жизнь действительно впереди?
Впрочем, в книжке мальчик был маленьким, ему особого смысла не было… А вот мне — есть.
— Твою за ногу! — не могу успокоиться я. — Хер вам, а не мединститут, а если всё-таки он, то без всех этих последующих фирм, а если и с фирмами, то с соскоком, прежде, чем этот ко́зел успеет меня накнокать… Балбес, Артемий, о чём ты говоришь! Мечтать надо о большом, уж точно не о деньгах! Ты же родителей можешь спасти! Да!!! Я спасу родителей!!!
Я болтаю с зеркалом, говорю вслух, вслушиваясь в свой голос. Молодой, зелёный! Ёпэрэсэтэ! Лишь бы этот аттракцион не закончился, лишь бы не сон! Лишь бы не сон!
Я снимаю телефонную трубку. Красная, блестящая, с острыми гранями. Чудо промышленного дизайна рижского завода. ВЭФ. Номер сам всплывает в памяти. Я кручу диск и долго жду. Гудки звучат неторопливо, медленно и равнодушно.
— Аллё… — раздаётся, наконец, заспанный голос.
— Юрик! — уверенно говорю я. — Здорово!
— Здорово, — отвечает он тоном Семён Семёныча из отеля «Атлантик».
— Спишь, зомби?
— Сплю…
— Вставай! Тебя разве великие дела не ждут?
— Нет… Каникулы, какие дела… Ты чё такую рань вскочил?
— На том свете отоспимся.
— Ты как мой дед…
— Слушай, внук, — меняю я тему. — Я про вчерашнее хочу поговорить.
— А-а-а… — тянет он.
— Ты вчера на встрече выпускников был?
— Чего?
— Ну… что вчера в актовом зале было?
— Дискотека, — пыхтит он и вдруг начинает смеяться мелким кудахтающим смехом. — И битва титанов ещё. Ты как? Головка болит? Гога обещал сегодня пивка взять. Придёшь?
— Да подожди ты с пивком. Ты помнишь, там была встреча выпускников, закончивших школу сорок лет назад?
— Нет, ничего такого не помню. Я ведь позже других пришёл. Ты забыл? Мне же книжку надо было пронести, а там на входе военрук с физруком стояли. Почти час ждать пришлось пока они свалят.
— Книжку? Ах, ну да, конечно! Книжку!
Книжка — это алкоголь, бутылка. Почитать значит выпить.
— Французских авторов? — усмехаюсь я.
— Не знаю, где ты там хоть одно французское слово увидел, — смеётся он, — вообще-то коллектив авторов из Молдавии.
— А по-моему, авторы начинающие, самодеятельные и не входящие ни в одно творческое объединение.
— Но тебе понравилось, насколько я помню, — парирует Юрок. — Настолько, что ты решил Цепа отметелить. Как в анекдоте про мышей. Нет, выпьем по три рюмки и пойдём коту морду бить.
Он смеётся. Надо же, и через сорок лет смех останется точно таким же.
— Короче, — говорит Юрик. — У меня мамка к брату уехала в Кузню. Батя на работе. Так что если хочешь, приходи. Только не прямо сейчас, мне ещё умыться надо. Кстати Вальдемар обещал заглянуть. У него братан «Мальборо» достал. Так он принесёт. А Гога с пивом придёт.
— Ладно, — соглашаюсь я. — Зайду попозже.
Я вешаю трубку. Такое придумать трудно. Тем более, что мы действительно торчали у Юрки на следующий день после моего позора на дискаче. Пили пиво и курили «Мальборо», как крутые ковбои, будто вчера и не было ничего и Цепень не шуганул меня от девчонки, которая мне прям сильно нравится. Тогда нравилась, а теперь, после вчерашнего — и подавно.
Вот это жизнь, живи не тужи. Жалко, что не каждый вечер, такая жизнь…
Звонит телефон.
— Алло… — осторожно отвечаю я.
— Тёма, ты встал?
Это же… Это же бабушка!
— Привет, ба! — радостно восклицаю я. — Встал!
Блин! Ради одного этого разговора можно было бы сюда прилететь, даже и зубов не жалко, пусть бы вышибли! Сердце скачет. Ба! Бабуля!!!
— Чего такой радостный? — удивляется она.
— Так каникулы же!
— Ну, да, — соглашается бабушка. — Каникулы. Я сегодня не приду, давление утром было высокое. Так что ты сам ко мне на обед прибеги.
— Да, ладно, ба, не беспокойся. Я дома пообедаю.
— Там же нет ничего. Сказала, прибеги ко мне, не заставляй меня идти по жаре.
— Ладно, понял, — улыбаюсь я.
Да я теперь куда угодно прибегу! Хоть на край света! Лишь бы это не обман был…
Нажимаю рукой на рычаг и снова кручу диск. Блин, кайф. Главное, все номера в голове сами оживают.
— Да…
— Миха, здорово!
— А, Костёр, — усмехается Мишка Зайцев. — Очнулся или ты с того света мне звонишь?
— Уже и не знаю, какой свет этот, а какой тот. Миш, короче, у меня дело. Можешь меня к себе в секцию записать?
Повисает короткая пауза.
— На бокс что ли? — уточняет через несколько секунд Миха.
— Ну, да, на бокс, конечно.
— Во-первых, — рассудительно говорит он, — лето, какая секция, мы в лагерь спортивный уезжаем. Там девки, между прочим, лучше Хаблючки. Главное, спортивные все и дают, не жадничают. А, во-вторых, тебе рановато ещё на бокс. Ты подожди лет пять, а то и десять, вот тогда и приходи записываться.
Он начинает ржать.
— Харэ угорать, Миш.
— Угорать? Ну ладно, кончаю, раз ты просишь. Но это, Артамон, в натуре, какой из тебя сейчас уже боксёр? Тебе лет-то сколько? Какой тебе спорт? Сам подумай.
— Да, какая разница, я же не ради медалей, мне для себя чисто!
— Для себя? Хочешь Цепня вздрючить?
— Хочу, — отвечаю я, выдержав паузу. — Спасибо, кстати, что вступился вчера.
— Да ладно, чё там, — усмехается он. — Я ж не успел к началу. Но я так скажу, для спорта хреновая цель. Секция тебе в этом не поможет. Первым делом тебе вобьют в голову, что дрючить никого нельзя. Врубаешься?
— Миха, хорош мне мозги сношать.
— Иди к нашему физруку, он сказал, что всё лето будет тренировать.
— А что он ведёт? — удивлённо спрашиваю я.
— Ну, там самбо, каратэ немного, джиу-джитсу. Всего по чуть-чуть. Он так-то чёткий кент. Я приходил пару раз чисто из любопытства. Неплохо там у него.
— Это… Летунов что ли? Невысокий такой?
Блин, как его зовут?
— Ага, как ты почти.
— Э-э-э…
— Чё?
— А как его зовут-то?
— Ты вообще что ли на физру не ходил? — удивляется Миха. — Или тебе Черепанов мозги повредил?
— И то, и другое. Ты сказать не можешь без подколок?
— Глеб Алексеевич.
— А, точно! У меня, как в «Джентльменах удачи», — поясняю я. — Тут помню, тут не помню.
— Ты типа фальшивый Доцент что ли?
Не в бровь, а в глаз.
— Ну, типа, — усмехаюсь я.
Поговорив, возвращаюсь в свою комнату. На письменном столе лежат учебники… За девятый класс. Лежат стопкой. Да, помнится, мне прилетело за то, что не сдал вовремя. Капец, люди добрые! Я десятиклассник!
Сколько раз я говорил себе, мол, начать бы жизнь сначала! Ну вот, пожалуйста, начинай. Смотри, не прокакай только жизнь очередную. Но если это глюк и сбой в системе, замыкание в матрице и после починки я снова окажусь на сорок лет впереди, то даже и не знаю, что сделаю. В дурку сразу улечу, стопудово!
Я достаю из шкафа чистое бельё, спасибо, мамочка, всё в идеальном порядке, и бегу в душ. Блин, как мы раньше без шторки мылись? Ёлки, и за ванну течёт. Ладно, это мы всё наладим, улучшим, так сказать, быт советских тружеников.
Снова звонит телефон.
— Тёма, встал?
Мама!!!
— Да, мам, привет!
— Привет. Ты чего так поздно вчера? Мы с отцом уснули, не дождались.
— Да чего может случиться. Всё же нормально. Я с пацанами возвращался.
— Слышала, когда ты пришёл, вставать не стала уже.
Это и к лучшему, пожалуй. Представляю эту встречу.
— Обедать иди к бабушке сегодня. Я вчера не готовила.
— Ничего, мы уже договорились.
— Ну, ладно. Тогда всё. Смотри, не бездельничай там, займись чем-то полезным. Каникулы — это не для безделья, а для развития. Понял меня?
— Да.
— Ну всё, молодец, вечером расскажешь, как понял.
Я быстро завтракаю молоком с батоном и собираюсь на выход. Кое как натягиваю старые, потёртые и уже малые джинсы «Милтонс». Блин, это же самые любимые мои джины за всю жизнь. Капец! За что мне столько счастья за один раз⁈ Джинсы, белая футболка, не застёгнутая клетчатая рубашка с коротким рукавом и кеды. Я готов выйти навстречу жизни.
Хм… А вот с кедами неудобняк, мягко говоря. Чего они такие тяжёлые и плоские? Жесть, как я в них ходил вообще? А люди в них ещё и бегать умудряются… Кандалы, бляха. Смотрю на туфли, в которых был вчера. Страшные, как моя жизнь, как бабушка говорила, ну… то есть ещё и сейчас говорит.
Нет, лучше уж кеды. А вот это…
Это же папины кроссы! Да! Тёмно-синие замшевые «адики» с тремя очень всеми уважаемыми белыми полосками. Производство питерское, но качество получше сегодняшних. Ну, то есть лучше, чем в будущем.
Адидас, три полоски,
Защити, защити нас от солнца…
Исполнять на мотив «Учкудука».
Да, мне иногда разрешалось их обувать. Красота! Не долго думая, я скидываю кеды и впрыгиваю в эти шедевры сапожного мастерства, полагая, что возвращение юности достаточно уважительная причина, чтобы без спросу «поматериться», как говорит Миха, в отцовских кроссах. Ну, вот. Теперь я готов выйти навстречу новой жизни!
И я выхожу. Хватаю учебники и выскакиваю в прохладный полумрак подъезда.
— Здрасьте, дядя Гена…
— А, Артём… ну привет…
Я обгоняю пожилого соседа и, перескакивая через две ступеньки, несусь вниз. Выбегаю во двор и жадно хватаю воздух — пыль, машинную гарь, липкую смолу ещё молодых листьев и свежий ветер.
Вроде, всё то же, я ведь до сих пор в этой квартире живу, вчера вот так же шёл по двору, направляясь в школу, но ощущения совсем другие! Мои рецепторы, вернувшись к практически первоначальному состоянию ликуют и сходят с ума в этом необузданном пиршестве вкусов и ароматов.
Школа находится через дом от меня. Я решаю по улице пока не идти и рвануть через двор. Во-первых, надо сначала самому свыкнуться с фонарём под глазом, прежде чем гордо светить им на людной центральной улице…
Блин, радость, конечно большая, но пока ещё я чувствую себя вроде как самозванцем, незаконно переселившимся в юное тело. Будто какой-то паразит, «Чужой»…
В общем, иду через двор, мимо подъезда Юрика, мимо бабулек на лавочках. Солнце уже с утра припекает, они жмутся в тень, но внимательно рассматривают всех, идущих мимо. Мой фингал вызывает насторожённость и суровое порицание, но я беззаботно пру вперёд.
Огибаю соседский дом, стоящий буквой «Г», так же, как и мой, собственно… В общем, огибаю, захожу за него и оказываюсь в тенистой аллее, идущей вдоль школы. Аллея ведёт на улицу, с которой можно попасть к центральному входу с высоким широким крыльцом.
Но я знаю дорогу получше. В металлическом заборе вон за тем кустом сирени есть дыра, не хватает одного прута. Туда я и ныряю. Смотри-ка не забыл! Юношеская память — это просто счастье какое-то. Проскакиваю за забор и оказываюсь на школьном дворе. Тут футбольное поле, а тут мастерская для уроков труда. Иду мимо мастерской, заворачиваю за угол и подхожу к двери в спортзал.
Открыта, значит физрук здесь. В коридорах пахнет конюшней. Естественно, тут же с учеников сгоняют пот в три ручья. В зале никого. Подхожу к кабинету или, правильно было бы сказать, конуре физрука и стучу.
— Да! — тут же раздаётся из-за двери.
Открываю дверь и оказываюсь прямо напротив самого физрука, стоящего посреди конуры, нос к носу.
— Здравствуйте, Глеб Алексеевич.
— Тебе чего? — кивает он. — Потерял что-то?
Он внимательно осматривает моё лицо.
— Это тебя вчера Черепанов тумаками угостил?
— Ну, вообще-то я его тоже приложил малость. — расправляю я плечи.
— Если бы ходил на физкультуру и не заработал позорный трояк за год, может, посильнее бы приложил. Не думал ты об этом?
— Вы что всех помните, у кого какая оценка?
— Только троечников. Потому что их у меня… ты один. Врубаешься, Костров? Позор вообще-то тройку по физре иметь. Тебе скоро в армию, а ты не можешь норматив сдать.
— Почему не могу? — пожимаю я плечами. — Могу я.
Могу, конечно, просто для этого элементарно надо хотя бы изредка на уроках появляться.
— Ладно, рассказывай, чего тебе, — кивает физрук.
— Возьмите меня в секцию.
— В секцию? — удивляется он.
Ему на вид лет тридцать, короткая стрижка, прямой въедливый взгляд, футболка с гербом на груди, джинсари. Нормальный по виду чувак. Признаюсь, я его не очень хорошо помню, потому как на физкультуре гостем был нечастым. Скучно было время тратить на эту «никому ненужную чепуху».
— Я вообще-то всех подряд не беру, — пожимает он плечами. — А ты от кого узнал?
— От Михи Зайцева, от Михаила то есть.
— От Зайцева? Понятно.
Он молчит, рассматривая мой фонарь.
— Хочешь, значит, овладеть мастерством рукопашного боя? — наконец решает уточнить физрук.
— Да, Глеб Алексеевич.
— Это дело хорошее, и похвальное даже. Но я думаю тебе стоило бы в «Факел» записаться.
— Куда? — удивляюсь я. — В «Факел»? Так я же не трудный подросток.
— Не трудный? А разве на твоей физиономии не отпечатаны трудности? Или это следы вторжения внеземных цивилизаций?
— Не, я ведь член городского комсомольского штаба. Куда мне ещё и «Факел»? Не потяну я.
— Зря, там бы ты многому научился.
Не сомневаюсь, конечно, но мне нужно научиться малому — как отвалтузить Цепня и самому не пострадать. Всё ведь просто.
— Ну, ладно, — принимает решение физрук. — Давай, посмотрим, что ты можешь. Приходи сегодня в семь часов на тренировку.
— Спасибо большое! — радуюсь я. — Что с собой приносить?
— Да ничего пока, обычную форму для физкультуры. Если возьму тебя, тогда уже скажу, что надо приготовить.
На том и расстаёмся. Я заскакиваю в библиотеку, сдаю учебники и… поднимаюсь в актовый зал. А вдруг там портал? Дверь в зал оказывается закрытой, а на площадке ничего не происходит. Никого нет, никаких магических пещер или хотя бы артефактов, я не нахожу. Поэтому резвым весёлым козликом сбегаю вниз и снова через спортзал выскакиваю наружу.
Солнце пригревает, птички чирикают, на сердце легко и всё кажется прекрасным, и все кажутся прекрасными. В общем, благодушничаю по-полной. Выбираюсь через ту же дырку в заборе и снова оказываюсь в заросшей и тенистой аллеи. Иду, шагаю, радуюсь жизни.
— Эй, пацан, стой, — раздаётся за мной. — Э, подожди.
На «эй» зовут… плохих девушек, всплывает из детской памяти присказка, и я продолжаю уверенно вышагивать дальше.
— Э, ты чё не слышишь?
Меня обгоняют трое невзрачных парней. Обгоняют и преграждают дорогу. Либо это полиция времени, либо простые хулиганы. Судя по рожам — второе. Они примерно моего возраста, бледные, плохо одетые, возможно, голодные и, соответственно, достаточно пассионарные для подобных разговоров в формате «трое на одного».
— Постой, — тихо, стреляя глазами по сторонам, говорит один из них.
Он белобрысый, с печальным лицом, как у Пьеро и чуть свёрнутым носом.
— Ты здесь живёшь? — спрашивает он и немного наклоняет голову вперёд.
— Кто интересуется? — чётко и довольно громко отвечаю я вопросом на вопрос.
— Да погоди, — прищуривается он, как от зубной боли. — Тихо, не шуми. Ты отсюда, да? В этом доме живёшь?
Он кивает на девятнадцатый дом, а я живу в следующем, в двадцать первом.
— Давай, ближе к делу, — говорю я.
— Да чё ты грубишь? Мы же по-хорошему с тобой.
— Здесь я живу, местный, а вы откуда?
— Мы давно за тобой приглядываем, там один серьёзный человек просил посмотреть нормальный ты пацан или нет. Ты нормальный пацанчик? Чё? Нормальный или нет? Да не крути ты жопой, прямо скажи.
Ох, приглядывальщики. Видите знаки бесстрашия на моём лице? Делайте выводы.
— Чё за наезд? — недовольно хмурюсь я. — Ты кто такой, чепушило, чтобы спрашивать? Ты кого знаешь, вообще, чтобы так наезжать? Хочешь знать, чё я за пацанчик? Ну, давай, стрелку забьём, побазарим по-пацански.
Я-то, в отличие от него и его другальков, с масскультурой девяностых знаком. Могу, в случае чего, и разговор поддержать. На примитивном, конечно, уровне, но новые словечки для размышления подкинуть в состоянии. Но они парни стреляные, моим речам не внимают.
— Ты уж побазарил, я смотрю, — серьёзно говорит белобрысый, кивая на мой фонарь и кажется делает совсем неверный вывод.
Похоже, он думает, что фингал на лице означает, что мне можно поставить как минимум ещё один для симметрии. Эх, весела жизнь советского подростка в провинции.
— Ладно, — продолжает он, — мы видим, ты пацан чёткий. Короче, Жуку надо к бабе идти, понимаешь? К бабе. У тебя есть баба?
Я отодвигаю белобрысого и пытаюсь пройти, но они вмиг реагируют и зажимают меня в плотное кольцо.
— Да погоди, чё ты дёргаешься? Жуку надо идти, а не в чем, давай, ты же нормальный пацан, да? Ну, так одолжи Жуку кроссы свои. Чё? По-братски. Он сходит сегодня, а завтра вернёт.
Он быстро подносит ко рту руку, щёлкает ногтем большого пальца об зуб и резко проводит этим же пальцем по горлу.
— Бля буду! — бесстрастно заявляет он. — Завтра отдаст. Давай, короче, сымай корки свои блатные. Или ты чмо, а не нормальный пацан? Чё? Чмо что ли? С чмом у нас разговор короткий. Если чмо — значит пидор. Ты кто по жизни-то? Скажи уже.
Да ёшкин кот. Затянулся разговор. Как говорил мой старый и бывалый друг, если разговор дошёл до вопроса, кто ты по жизни, правильных ответов не существует. В этом случае есть только один ответ — бей первым.
— Чё ты молчишь-то? — наседает белобрысый. — Ты кто есть по жизни?
— Доцент фальшивый, — усмехаюсь я.