Чебурашка (СИ)

14. Темный Доктор

Маша открывает и впускает в свою мастерскую злых духов, в глазах которых нет ни сочувствия, ни человечности. Они мечутся по комнате, как нетопыри и революционные матросы. У них разговор короткий — раз-два, и к стенке.

Возглавляет их седой человек в штатском с сигаретой, зажатой в жёлтых прокуренных пальцах, и с безумным взглядом. Как у опьянённого кровью обвинителя французского революционного трибунала. Одержимый. Впрочем, говорит он достаточно спокойно, хоть и с мефистофельской улыбочкой.

— Ну что, Маха, доигралась?

Голос негромкий, насмешливый.

— Разве не предупреждал я тебя? Предупреждал ведь. И тебя, Артурчик, тоже предупреждал, просил, заканчивайте свои преступные деяния. Просил, а? А вы что? Послушали меня? Нет, опять здесь цех устроили. Целую фабрику. Детишек вот привлекли. А они ведь плакать будут, и родители их плакать будут, горько, безутешно. И ты Машутка, будешь плакать, и ты, Артурка. Это я вам обещаю. Жизни ваши испорчу, судьбы перекалечу, будущее переломаю. Назидание сделаю всем поколениям отныне и до века. Имена ваши в анналах высеку и вашей же кровью напишу методичку, как ненужно себя вести. Давайте, соколики, понятых, кандалы и розги. Ладно, про розги шучу. Розги потом, розги в остроге будут, в тюрьме-матушке.

Он окидывает всех нас взглядом возбуждённо-восторженных глаз. Ликует, зараза, представляет наши муки. Смотрит на Катьку и в глазах его мелькают сладострастные вспышки предстоящих истязаний. Смотрит на меня и видит, как я корчусь от боли и от страха.

Да вот только корчиться и молить о пощаде мне совсем не хочется, зато хочется врезать хорошенько этому мудаку, чтобы летел он, как мужичонка с котомкой с картины Марка Шагала. И ещё хочется раздавить, как мерзкого таракашку, чтобы чпок — и только мокрое место.

Не страх в моей груди, но гнев, не смирение, но ярость. Так тебя разэдак, смертный прыщ. И мой Тёмный Доктор делается чернее тучи. Он поднимается, восстаёт из мрачных чертогов и душевных глубин, из подкорки, из подсознания, из подполья. Он выходит из моих телесных границ, разрастается необузданным монстром, нависает над врагами человеческими.

И я снова слышу, как в голове включается световой меч. Вж-ж-ж! Снова этот свербящий электрический гул, поляризованный белый шум. Доктор — вот мой секрет. Не память доктора, а его дух — нигилизм, помноженный на бездарно промотанную жизнь.

Пропил Ваня, промотал

Весь отцовский, Дмитриевич капитал

Эй-да-дари-да

Пропил Ваня, пропил Ваня, промотал

Нигилизм и кабацкий угар, надрывный цыганский хор и семиструнный, рвущий душу перебор — это и есть Тёмный Доктор. Это он. Теперь я точно знаю, это он включает световой меч. И я почти не сомневаюсь, в этот раз всё получится. Обязательно получится.

— Встать смирно! — командую я чуть осипшим голосом и показываю на командира этих карателей. — Представиться!

— Майор Алтынов, — чеканит он, вытянувшись во фрунт.

— Я внук твоего министра Федорчука! Забирай своих людей и убирайся отсюда, майор, забудь этот адрес, забудь присутствующих, а все материалы дела сожги! Вы все, менты, пошли вон! Забудьте этот адрес и забудьте, что были здесь. Выполнять!

Ну, вот, так-то лучше. Они недовольно пыхтят, надувают щёки, и даже пытаются возражать, но поворачиваются и шагают на выход. Работает! Работает мой печальный опыт! Помогает избежать новых шишек!

Я не знаю, забудут ли они, что я им приказал, но приказы, касающиеся механических действий, они выполняют достаточно точно.

— Это что было? — спрашивает совершенно обалдевший Артур.

Хороший вопрос… Я, вообще-то, и сам не знаю, что это такое. Ну, не рассказывать же ему про своё внутреннее чудище…

— Нейро-лингвистическое программирование, — пожимаю я плечами.

— Чего-чего? — хлопает он глазами. — Гипноз что ли?

— Нет, — качаю я головой. — Это такая психотерапевтическая методика. Там сложно, много условий нужно соблюсти.

— А заставь меня что-нибудь сделать.

— Иди в жопу, Артур, — предлагаю ему я.

Тёмный доктор уже исчез… Спрятался гад.

— Чего? — таращится он.

— Ну, чего не выполняешь? Подставил нас под ментов и про гипноз решил поговорить, так что ли?

— А они правда нас забудут?

— Вряд ли, — качаю я головой. — Скорее всего, эффект от этого дела будет не слишком длительным. Так что давайте нам наши этикетки и досвидос.

— А ты… можешь, например, зайти в магазин и потребовать… нет, лучше в сберкассу! Зайти в сберкассу и потребовать мешок денег! Можешь?

— Я смотрю, у тебя творческая мысль забурлила, — усмехаюсь я. — Если бы это было можно, я бы и этикетки у тебя вытребовал, как думаешь? Отдай мне этикетки бесплатно. Чего? Чего ждёшь? Отдавай!

— М-да… не работает… А как тогда… Чёт не понимаю…

— Техника сложная, поищи в «Науке и жизни».

Блин… как вызывать этого Тёмного Доктора, а не ждать, пока он сам возникнет? Сейчас бы приказал им всё забыть и никаких проблем… А то как бы легенды не начали слагаться…

— Выходит, это типа гипноза всё-таки, да? — не унимается Артём.

— Не совсем. Слушай, это целая наука. Итак, вернёмся к нашей сделке. Кстати, ты про ткань джинсовую говорил ещё…

— Четыре человека послушались… Ну это прямо очень впечатляет.

— Я советую вам срочно сменить дислокацию, потому что не знаю, когда они вернутся. А если они вернутся, то будут очень злыми, это уж точно. Так что не будем терять время. В общем это работает так, что нужно создать определённый триггер, зациклить на нём внимание объекта и, несколько раз сменив направление нейро-модуляторной фазы переключить психику на конкретное задание.

Я несу всякую ахинею, первое, что приходит в голову, но делаю это уверенно.

— В общем, — продолжаю я, — такой эффект у меня впервые получился. Так что эта фигня совершенно нестабильная и надеяться на неё очень опасно. Сейчас походу я сам психанул, вот всё и сложилось.

— Бля, но четыре человека, а… — качает головой Артур. — Ладно, Маш, отдадим им за сотку все пятьдесят комплектов?

Я бросаю взгляд на Катю. Она стоит спокойно, только губы кусает. Её, кажется, я тоже удивил.

— Согласна, — кивает Маша. — Я ещё заклёпок мешок отсыплю.

— И ткань дайте посмотреть, — напоминаю я. — Кать, глянь.

Хозяйка выкладывает рулон джинсы. Материя оказывается тёмно-синей, довольно тонкой и гладкой. Тереться будет не слишком красиво, наверное, но в принципе нормас. Мы берём пятнадцать метров со скидкой и отдаём за это всё бо́льшую часть заработанных денег. Рассчитываемся и выходим.

Во дворе никого нет. Ф-у-у-х…

— Так, ребятки, — говорит Артур, выскакивающий вслед за нами. — С меня обед. Я приглашаю.

— Не надо, спасибо, — отвечаю я. — Ты мне лучше свой телефончик черкани на всякий случай. А то понадобишься и опять бегать за тобой по всем точкам.

Телефон он даёт, но от нас не отцепляется. Мы спускаемся в метро и едем на «Горьковскую».

— Свожу вас в кафе «Лира»! — анонсирует свою щедрость Артур. — Бывали там?

Бывали, правда в его следующей инкарнации, когда «Лира» стала «МакДаком».

— Нет, — улыбается Катя. — Я вообще нигде не бывала.

— О! Это одно из самых важных центровых мест! Сегодня я ваш экскурсовод.

На «Белорусской» набивается полный вагон и Артур, которого тесно прижимает ко мне, шепчет мне в ухо:

— А вы что, типа пара?

— Что-что? — переспрашиваю я.

— Катя твоя девушка?

— Нет.

Я говорю «нет» и тут же жалею. Не потому что имею лирическо-эротические виды на Катю, а потому, что такого ухажёра ей точно не надо. А он явно с воодушевлением воспринимает известие о том, что мы не пара. На «Горьковской» мы выскакиваем из поезда и идём обедать.

Перед «Лирой» стоят столики с раскрытыми зонтиками, а рядом припаркована куча тачек. Среди них обнаруживается даже «Мерседес». Сразу видно, место козырное. Очередь из желающих попасть внутрь подтверждает моё предположение. Стоять не меньше часа. Пожалуй, не стоит.

Впрочем, стоять не приходится. Артур проскакивает вперёд, заглядывает за стеклянную дверь и тут же машет нам рукой. Мы проходим, как випы, правда взгляды нас сопровождают далеко не восторженные.

Кафе не блещет ни дизайном, ни меню. Обычная стекляшка, максимально простой, уже немного устаревший интерьер, окна в пол и не слишком воодушевляющая еда. Можно сказать, как везде.

Но культовым его делает не это. Должно быть, по вечерам здесь происходит что-то особенное, невидимое глазом…

У дверей заведенья народа скопленье, топтанье и пар.

Но народа скопленье не имеет значенья — за дверями швейцар,

Неприступен и важен, стоит он на страже боевым кораблём,

Ничего он не знает и меня пропускает лишь в погоне за длинным рублём…

Но сейчас не вечер, поэтому мы едим лангет, салат и котлету по-киевски, кто что.

— Коктейли! — восклицает Артур. — Вы обязательно должны выпить «Шампань-коблер»! Сейчас организую!

Он убегает и тут же возвращается. Весь обед он страшно меня злит тем, что откровенно флиртует с Катей. Она, надо отдать ей должное, не смущается, не ведёт себя, как дурочка, а поддерживает разговор вполне открыто и дружелюбно. Когда смешно, она смеётся, а когда нет — снисходительно улыбается. Молодец, хорошая девочка, но я, всё равно, бешусь.

Через несколько минут нам приносят коктейли. Шипучка с коньяком и сиропом, судя по всему. И ещё консервированные груши и персики. Ничего, надо сказать. Вкусенько. Только у-у-у-х! В голову бьёт! Юные организмы алкоголю сопротивляются плохо.

Катька румянится, становится смешливее и доступнее. Артурчик налегает на прибаутки, а я становлюсь всё злей и злей. Ну-ка, докторишко, ты где там? Эй, проснись, мне тут кексу одному сказать кое-что нужно.

Молчит, скотина, не шевелится. Собственно, я же сам постоянно забиваю его в самые глубокие колодцы сознания. Что его пробуждает, интересно, гнев или страх? Нет, не страх, страха-то и не было, но адреналин был. Адреналин и гнев? А если себе вколоть адреналинчику, например? Так, куда-то не туда понесло.

— Артур, — говорю я, стараясь скрыть невесть откуда взявшуюся неприязнь. — Обращаю твоё внимание на то, что Катя ещё несовершеннолетняя, а ты лось здоровый уже. Понимаешь, на что я тебе намекаю?

— Да знаю я, знаю, но несовершеннолетие быстро проходит, это же не приговор.

Он начинает смеяться и Катька тоже. Вот коза, про Наташу, блин, почитай, Ростову! Я действительно злюсь. Гневаюсь. И, кажется, она это замечает и бросает быстрый, несколько недоумённый взгляд.

— Кать, ты когда учиться приедешь, — несётся на своей волне Артур, — я тебя к Маше пристрою, ты шьёшь, как богиня, как я успел понять. Так что будешь зарабатывать нормально. Флэт снимешь, чтобы в общаге не мыкаться, деньжата заведутся.

— Да-да, — киваю я, — если сегодняшняя бригада снова не накроет. — Я так понимаю, и ты, и Маша неплохо с ними знакомы.

— А мы тебя вызовем, — хохочет он. — Потрём лампу и ты такой, как джинн, вылетишь из облака и скажешь, типа, кругом марш и пошли все нафиг. Крибле, крабле, бумс и все дела. Ты ж гипнотизёр у нас!

Я закипаю. Давай, доктор, просыпайся, а то мне придётся самому, ручками уделать этого весельчака. Умения хватит, я вон уже сколько тренируюсь. Я протягиваю руку к Катькиному бокалу, подхватываю и залпом выпиваю остатки. Может, от алкоголя мой доктор проснётся.

Нет. Нихрена.

— Спасибо за обед, — говорю я, — но нам уже пора.

— У вас же вечером самолёт, — удивляется Артур.

— Нам ещё к тётке Катиной нужно заехать, а это время. Она в Свиблово обитает.

— Серьёзно?

— Ага, — кивает Катя, глядя на меня. — Надо навестить.

— Ну, ладно, тогда сейчас пойдём.

Он расплачивается сам, не давая мне поучаствовать, и мы выходим из кафе.

— Ну, ладно, — улыбается он. — Артём, спасибо за сегодняшнюю психическую защиту. Машка всё сегодня перевезёт, на другой адрес, чтобы не дразнить быка. Если что-то будет надо, звони мне, всё решим, ничего невозможного не существует. Кать, ну, а ты, как приедешь, тоже звони. Я тебе Москву покажу. Ну, после экзаменов, конечно. Давайте, ребята, не пропадайте.

Блин! Тёмный Доктор, просыпайся, гад! Мне кажется, он возится, пытаясь появиться, но так и не появляется. Собака неуправляемая. Мы прощаемся с Артёмом и едем в «Третьяковку».

— Ты чего разозлился-то? — спрашивает Катька. — Вроде этот Артур довольно безобидный тип. Пижон, конечно, но в целом нормальный.

— Кать, ты не знаешь, чего таким вот в целом нормальным дяденькам от красивых девочек нужно?

— Так это ж от красивых, — пожимает она плечами, поддразнивая меня, но заметив, что я сейчас взорвусь, даёт задний ход. — Ладно, ладно, я пошутила. Всё я знаю, не ты один Толстого читал.

На «Новокузнецкой» мы выходим и идём по Пятницкой.

— Тёма, расскажи про свой гипноз. Ты, конечно, лихо там напустил тумана про программирование психическое и всё такое, но только мне кажется, что это чушь. Расскажешь?

— Я не знаю, — пожимаю я плечами.

— Не хочешь, — кивает она.

— Нет, правда не знаю, просто так получается в какие-то критические моменты.

— Как тогда, на рынке?

— Ну, да, я, честно говоря, думал, что тогда Хаблюк со своим удостоверением хулиганов разогнал. А сейчас вот уже не уверен. Может, и я. Кать, только ты об этом не говори никому, ладно?

— Мог бы даже и не предупреждать.

— Да, прости, ты права.

— То есть ты действительно не всё время можешь приказы отдавать?

— Приказы отдавать я всегда могу, — усмехаюсь я, — но вот добиваться их неукоснительного исполнения — лишь иногда.

— Ну, давай попробуем. Скажи мне что-нибудь сделать.

— Давай… Чтоб тебе приказать… Ну-ка подпрыгни на пять метров.

— Ну, не-е-е-т, — смеётся она. — Во-первых, у меня сумка, а, во-вторых, это невозможно. Давай, что-нибудь реальное.

— Ну… тогда… Тогда чмокни меня вот сюда.

Я тыкаю себя пальцем в щёку.

— Что⁉ — фальшиво возмущается она, продолжая смеяться. — Нет, нет, нет и ещё раз нет! Не бывать такому!

Тем не менее, она забегает вперёд, останавливается передо мной и чуть поднявшись на цыпочках, тянется ко мне и чмокает, но не в щёку, а в губы, и не просто чмокает, а ненадолго задерживается, и я чувствую мягкое влажное тепло и её дыхание…

Наши глаза встречаются и, вспыхнув, Катя отшатывается назад и буквально отскакивает от меня, как от огня…

Катька срубается сразу, как только опускается в кресло самолёта. Дома уже глубокая ночь. Голова её падает мне на плечо, и я практически четыре часа сижу, не шевелясь, отказываюсь от курицы и от всего остального. Сначала прислушиваюсь к её сопению, а потом и сам проваливаюсь в темноту.

Домой мы прилетаем рано утром. Выходим и идём на остановку «сто первого». Едем к Катюхе, поскольку в половине седьмого утра вернуться «с дачи» было бы немного странно. Родители бы удивились. Пока хозяйка умывается и переодевается, я иду на кухню, обжариваю подсохший хлеб и готовлю яичницу с помидорами.

— О! — улыбается она, заходя на кухню. — Ты что, уже завтрак сварганил⁈

— Ага. Налетай!

Мы хрустим гренками, трескаем яичницу и пьём растворимый кофе из приплюснутой коричнево-бордовой банки с пышнобёдрыми индианками. Диктор по радио бодро сообщает о надоях и сотнях центнеров чего-то с гектара.

Косые лучи утреннего солнца пронизывают слегка задымлённую после моей готовки кухню, мы щуримся, строим планы на ближайшее будущее и тщательно обходим стороной мои «гипнотические» способности.

После завтрака, не откладывая в долгий ящик, принимаемся за дело. Раскладываем шаблоны, обводим и вырезаем, комплектуя наборы готовых деталей. Вернее, всё это делаю я, а Катя конструирует из журнальной выкройки лекала других размеров.

Работёнка та ещё. Удовольствия от неё я точно не получаю. Даже не представляю, что бы меня могло заставить посвятить вот этой дребедени всю жизнь. Ну, а Катюха хочет этого всем сердцем. По-хорошему, надо было бы ей сказать, что ездить и поступать смысла нет. Только нервы, время и деньги потратит. Но как сказать-то?

Полдня мы возимся с этим делом, а потом я всё сгружаю в сумки — в свою и в Катькину — и собираюсь домой. На остаток дня даю ей выходной. Прошу её как следует отдохнуть и выспаться перед тем как завтра мы начнём шить и ставить фурнитуру.

— Пообедаешь? — спрашивает Катя.

— Нет, пойду. Не буду тебя мучить и заставлять готовить. Там бабушка должна прийти, а два обеда я точно не осилю. Если хочешь, пошли ко мне.

— Лучше спать лягу, — мотает она головой.

— Ну, хорошо, отдыхай, отсыпайся, а завтра приходи пораньше. Будем…

Я хочу сказать, что мы будем строчить, но не успеваю. По прихожей разносится трель звонка.

— Твои что ли приехали? — удивляюсь я.

— Они через два дня ещё только… Может, Антошка из лагеря примчался?

Она пожимает плечами и делает шаг к двери. Щёлкает замок, и дверь приоткрывается. Раздаётся фырканье и в щель протискивается мелкая собачья морда. Пёс скребёт лапой и настойчиво что-то пытается «сказать».

— Шарк, фу! — раздаётся неприятный, но знакомый голос. — Это… извини, он у меня невоспитанный. Ты же Катя, да? Я во дворе у бабушек спросил, где тут девушка симпатичная живёт, а они такие, Катя что ли? Ну, да, говорю, Катя. Они мне номер квартиры и сказали. Я вообще у бабушек всегда доверие вызываю. Я Алик… Альбертом можешь называть… Ты одна дома?

Нет, не угадал, не одна. Здесь ещё я и один очень тёмный доктор…