Чемпион флота

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Море штормило. День выдался серый, мутный, по-зимнему пронзительно холодный. Тучи плотно залепили небо, лишь кое-где проглядывали вспененные пушистые обрывки, словно ватные клочья, вырванные из старого одеяла.

Дмитрий Слухов, надвинув черную форменную шапку почти на глаза, оглядывал небо и горизонт. Встречный ветер продувал насквозь, бил в лицо, хлестал по глазам холодными солеными брызгами. Капитан катера не обращал никакого внимания ни на ветер, ни на колючие брызги. Небо его радовало — низкие тучи покрывали море серым пологом, уменьшали видимость и помогали оставаться незаметными для немецких самолетов-разведчиков. А море тревожило. Оно монотонно и безжалостно поднимало боевой тяжело нагруженный корабль, потом стремительно бросало его вниз, и пенистые брызги от очередной волны шумно прокатывались по стальной палубе морского охотника.

Слухов вел свой катер во главе отряда. Оки везли штурмовые подразделения — десантников-моряков первого броска. Предстояло совершить невероятное, то, что в военной практике никто и никогда еще не совершал: неожиданно и дерзко глухой зимней ночью ворваться в порт противника, высадить штурмовой отряд и, захватив причалы с маяком, обеспечить возможность причаливания крупных кораблей. Дмитрий знал, какие мощные силы готовятся к броску на Крымский берег. У причалов Новороссийского порта стояли два крейсера, эсминцы, многочисленные транспортники, тысячи людей спешили на посадку, громоздились штабеля всевозможных грузов, ждали погрузки танки, пушки разных калибров и даже лошади.

Здесь же, на причале, случайно Слухов встретился с Аркадием Мокеевым — многократным чемпионом флота в полусреднем весе, командиром главного калибра стомиллиметрового орудия на тральщике.

— Привет, Дима! — Мокеев, широко раскинув руки, преградил Слухову путь.

— Аркаша!

Они обнялись, крепко сжали друг друга в объятиях.

— Ты тоже туда? — спросил Аркадий, намекая на десант.

— Да! — ответил Слухов.

— Порядок!

— Воюем, Аркаша?

— Да разве мы воюем? Так, небо коптим. Извозчики-перевозчики. Вот они воюют, — и Мокеев кивнул в строну пехоты, идущей по трапу на корабль.

— Как я рад встрече, Аркаша! — Дмитрий ласково ткнул друга кулаком в плечо. — Расскажу об этом Алеше Громову!

— А он разве здесь?

— В нашем военном госпитале.

— Не знал, а то бы обязательно навестил. Но сейчас уже не вырваться мне… Как он там?

— Поправляется, и знаешь, тренируется. Придумал даже упражнения с костылями.

— Молодчина! Передавай от меня флотский привет и пожелание поскорее вернуться на ринг войны!

На том и расстались…

Слухов настороженно смотрел вперед, а мысли уносили его назад, в Новороссийск. Выкроив время, Дмитрий забежал в военный госпиталь навестить Громова. Но Алексея в госпитале не оказалось. Сосед боксера по палате по секрету сообщил Дмитрию, что чемпион тайно сбежал, что за ним прибыла машина и он прыгнул в нее прямо из окна.

— А ранним утром сюда явились из флотской спецкомендатуры, чтобы арестовать его, и сказали, что он, Алексей Громов, не то дезертир, не то чуть ли не шпион. Все в госпитале переворошили, искали его, а следователь допрашивал каждого, кто лежал в нашей палате, насчет поведения чемпиона и его настроений, требовал вспомнить, как и что он говорил и высказывался, особенно про нашу власть и войну, — поведал словоохотливый раненый.

Шустрая медицинская сестра, которая приглянулась Дмитрию в первый его приход в госпиталь, рассказала, что все документы Громова забрал и увез офицер из Главного штаба Черноморского флота.

— Он сказал главному врачу, чтоб тот ни о чем не беспокоился, поскольку старшина первой статьи Алексей Громов выполняет очень важное и ответственное задание командования, — чуть ли не шепотом сообщила девушка.

Она же рассказала Дмитрию, что вслед за офицером из штаба заявился следователь военной прокуратуры, который, обнаружив, что Громова в госпитале нет, составил протокол, допрашивал раненых и персонал, причем прилюдно ругался и грозил главному врачу госпиталя крупными неприятностями.

Белиберда какая-то и чушь несусветная! Алексей сбежал из госпиталя? Выполняет какое-то «ответственное задание»? Почему же тогда за ним охотится военная прокуратура? Не знаешь, чему и кому верить. А разобраться толком времени не было. Вот и перелопачивает Дмитрий Слухов в голове разношерстную информацию, вот только толком разобраться в ней никак не может.

Очередная штормовая волна вздыбила юркий боевой корабль, и ветер швырнул Дмитрию в лицо крупную порцию холодных брызг, возвращая Слухова к действительности, к прямым обязанностям капитана, на плечи которого возложена ответственность за корабль, за его экипаж, и главное, за первый штурмовой отряд морских десантников.

За кормой остались бонные заграждения, проходы в минных полях. Из портов Новороссийска, Туапсе и других в открытое штормовое море вышли нагруженные корабли. Их было много. Боевые и транспортные, малые и большие, идущие своим ходом и на прицепе. Огромная армада, чем-то напоминающая неимоверно большой косяк рыб, в котором соседствовали уверенные и степенные белуги, осетры, шустрые лещи, судаки, макрели, юркая кефаль и султанки, — вся эта масса двигалась по направлению к причалам древней Феодосии.

Впереди, уверенно вспарывая набегающие волны, шел эскадренный миноносец «Шаумян», за ним степенно двигались два крейсера — «Красный Кавказ» под флагом командира десантной операции и «Красный Крым», на борту которого находился командир передового десантного стрелкового корпуса. За ними двигалась целая эскадра транспортных судов и пассажирских пароходов: «Дмитров», «Ташкент», «Кубань», «Шахтер», «Красный Профинтерн», «Жорес», «Ейск», «Ногинск», «Зырянин», «Калинин», «Березин», «Азов», «Фабрициус», «Красногвардеец», рыбачьи сейнера, самоходные шаланды и баржи, баржи на буксире. В кильватере у них шли, тоже с десантниками, эскадренные миноносцы «Железняк» и «Незаможник». По бокам армады на соответствующих курсах двигались два тральщика, прыгая по волнам, преодолевали штормовое море двенадцать сторожевых катеров. Водяные валы накатывались на них и свободно разгуливали по палубам…

На каждом корабле — большом и малом, повсюду, где только возможно разместиться, расположились десантники, с личным оружием, боеприпасами, гранатами и вещмешками. На палубах — орудия, танки, автомашины, штабеля ящиков, все закреплено и укрыто брезентовыми чехлами. В трюмах, непривычные к морской качке, тревожно храпят и ржут лошади.

За несколько часов до выхода десантной армады из Новороссийского порта вышли подводные лодки. Их задачи — непосредственная разведка погоды и акватории порта, установка навигационного обеспечения.

Как только корабли с десантниками выдвинулись в открытое море, на всех кораблях по местной радиотрансляции было объявлено о цели похода. В кубриках и на палубах появились лозунги «Даешь Крым!» Командиры и политработники зачитывали воззвание военного совета к десантникам — красноармейцам и краснофлотцам, командирам и политработникам:

К вечеру подул северо-западный ветер, который крепчал с каждым часом, шторм зашкаливал отметку в шесть баллов. На крупной волне особенно трудно приходилось малым транспортам и сторожевым катерам. Командующий отрядом капитан 1 ранга Басистый приказал сбавить ход до 14 узлов.

Вот воспоминание одного из участников десанта:

Успех десанта в Феодосию во многом зависел от внезапности.

Разведывательное управление флота провело серьезную и кропотливую работу. В кратчайшие сроки были проанализированы все сведения, поступающие из различных источников — от тайных агентов, засланных разведчиков, допросов взятых под Керчью пленных, из трофейных документов, расшифрованы фотосъемки с самолетов. На основании выверенных данных на стол командующему Черноморским флотом лег документ глубокого анализа, который вселял надежду на то, что командование немецких войск не ожидает высадки десанта, дополнительных мер по усилению противодесантной обороны в районе Феодосии немцы и в настоящий момент не предпринимают.

Шторм и низкая облачность, пронизывающий декабрьский ветер, а еще праздничное рождественское настроение и своевременно предпринятые меры дезинформации усыпили бдительность противника, да и гитлеровская воздушная разведка прозевала движение десантной армады к берегам Восточного Крыма.

Вот как описывает свои переживания и опасения в тот день и ту ночь Александр Илларионович Зубков, командир крейсера «Красный Крым»:

К трем часам ночи 29 декабря 1941 года корабли десанта, не встретив сопротивления противника, преодолели бушующее море, незаметно подошли к Феодосийскому заливу и начали сосредотачиваться, как и было предусмотрено планом операции, южнее Феодосии, у выступающего в море скалистого мыса Ильи.

Берег был мрачно темен и таинственно молчал.

Ни огонька, ни звука, только монотонный шум волн. Феодосийский маяк не горел, лишь его темный силуэт просматривался на скале на фоне сине-серого неба как поднятый вверх указательный палец, который словно предупреждал десантников об опасности.

Что их ждет там, на крымской земле? Какие уловки приготовили немцы? Не заманивают ли в западню?

На ледяном, пронизывающем до костей ветру стыли сигнальщики и наблюдатели, напряженно всматривались в берег. Они — глаза и уши каждого боевого корабля. Молодая луна, словно испугавшись грозных событий, которые вот-вот начнут разворачиваться в Феодосийском заливе, пряталась за тучи и торопливо катилась к горизонту, стремясь поскорее нырнуть в море. Видимость, и без того плохая, ухудшалась с каждой минутой. Наплывал зарождавшийся в море предрассветный туман…

Молчание берега тревожило и беспокоило. Не верилось, что немцы ничего не знают, ни о чем не догадываются и ничего не подозревают.

Капитан 1 ранга Николай Ефремович Басистый нервно прохаживался по капитанской рубке крейсера «Красный Кавказ», изредка поднимая руку и поглядывая на светящийся в темноте циферблат ручных часов. Стрелки двигались, приближая время «X», а доклада ни от разведчиков, ни от гидрологов пока еще не поступало, хотя они уже должны были высадиться из подводных лодок. Басистый снова поднял бинокль и стал всматриваться в темный молчаливый берег.

Вся ответственность за исход десантной операции взвалена на его плечи. Только он один сейчас может принять решение — отменить высадку или произнести решающие слова приказа, после чего вся армада кораблей придет в движение, загремят орудийные залпы, в сполохах огня и грохоте разрывов тысячи людей ринутся вперед — на таинственно настороженный берег, навстречу смерти или бессмертию…

Лишь сейчас, накануне начала событий, он осознал и ощутил тяжелый груз личной ответственности.

А месяц назад все было иначе… Никакой тревоги, никакого беспокойства. Даже наоборот, если говорить честно. Было приятно и радостно осознавать, что именно ему, заместителю командующего эскадрой, а не какому-либо другому командиру доверено командовать такой ответственной и небывалой морской операцией.

На строго секретном совещании в штабе Новороссийской военно-морской базы присутствовал узкий круг командиров и комиссаров боевых кораблей. Сама обстановка совещания, на котором запрещалось что-либо записывать, была необычной, чувствовалась торжественность момента, ожидание чего-то нового, выходящего за рамки обычных флотских дел. Первые же слова начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала Елисеева подтвердили эти предположения.

— Ставка утвердила наш план и сроки проведения крупной десантной операции…

Басистый, как и другие командиры, слушал, затаив дыхание. План штурма Феодосии, высадка десанта непосредственно в порту, поражали воображение своим размахом, дерзостью и смелостью…

— Командовать отрядом кораблей и высадкой десанта в целом, — начальник штаба сделал короткую паузу и произнес: — Военный совет Черноморского флота поручает капитану первого ранга Николаю Ефремовичу Басистому!

Военный совет поручил, и он же будет спрашивать, — награждать или наказывать… Жизнь кораблей и судьбы тысяч людей сплелись в один узел, и этот узел сейчас в его руках.

За спиной послышались уверенные шаги. Басистый не повернулся, продолжая разглядывать темный берег.

— Товарищ капитан первого ранга, поступило сведение от радистов!

По голосу он узнал Гущина, командира флагманского крейсера «Красный Кавказ».

— Слушаю.

— Радисты зафиксировали сигналы нашего радиомаяка!

Это была первая приятная новость. В короткой фразе спрессована огромная информация, зафиксирован напряженный труд, героические усилия отважных подводников, скрытно доставивших отряд к вражескому берегу, и группы смельчаков, которые в штормовую погоду на надувной резиновой лодке, рискуя разбиться о прибрежные скалы, успешно высадились и установили где-то в расщелине скалы такой нужный радиомаяк. Маленькая, но очень важная деталь, подтверждающая, что план операции выполняется, что сделан первый шаг к успешному осуществлению высадки на занятую врагом крымскую землю.

— Значит, успели, — произнес Басистый, взглянув на часы. — Молодцы!

— Впереди зажегся голубой фонарь, — радостным тоном сказал стоявший рядом капитан 1 ранга Андреев, назначенный командовать огнем артиллерийской поддержки десанта.

— Где?

— Впереди, слева, под вершиной скалы, — уточнил Гущин.

— Теперь вижу, — подтвердил Басистый.

На гранитной скале, уступом выступавшей в залив у самого порта и носившей название Корабль-Камень, яркой голубой звездочкой, торопливо мигая, работал спецфонарь, световые сигналы которого были видны только с моря. Его установили гидрографы, которые высадились с другой подводной лодки и на шлюпке добрались до скалы. Укрепив световой маячок, они поднялись выше по скале и неожиданно напоролись на немецкий блиндаж. В короткой схватке все моряки погибли, а голубой маячок, невидимый с берега, слал и слал свои световые сигналы.

— Еще один маячок! — сообщил Гущин. — Далеко справа, еле-еле заметный.

— Вижу, — сказал Андреев, не опуская бинокля.

— Это на севере, у поселка Каранель, — уточнил Басистый.

Световые маячки крепко помогли. По ним корабли быстро уточнили свое место расположения, и армада, медленно разворачиваясь, взяла курс на Феодосию.

«Была не была!.. Сто бед один ответ. Отступать поздно!» — подумал Басистый и, опустив бинокль, отдал долгожданный приказ:

— Передать всем! Отряду перестроиться в боевой орден!

Торопливо заработали светофоры. Крейсеры и эскадренные миноносцы легли на боевой курс, не меняя строя. Сторожевые катера и морские охотники дружным косяком отделились от армады, отвернули влево и пошли к берегу. Находясь в тени скал и отвесных гор, они скрытно подходили к Феодосийскому порту, выходили на стартовую позицию перед решающим броском, ожидая условного сигнала о прорыве в гавань.

Армада кораблей, скрытая темнотой, все ближе и ближе подходила к Феодосии.

Басистый через увеличительные стекла морского бинокля просматривал далекий берег. Там было тихо, темно и спокойно. Это благодушное мирное спокойствие вызывало у него недоверие и усиливало тревогу. Никак не укладывалось в голове, что немецкое командование ничего не знает и не готовится встретить их убийственным огнем.

Береговая охрана немцев изредка, через определенные промежутки времени, запускала ракеты. Они огненной струей взлетали ввысь, ярко вспыхивали, повиснув в небе, освещали штормовое море, а потом медленно опускались и исчезали в пенистых волнах… Больше ничего, никакого движения, никакого намека на опасность.

— Пора начинать артиллерийскую подготовку, — сказал Андреев, но в его голосе звучало не утверждение, а вопрос, обращенный к командиру отряда.

— Повременим, — сказал Басистый. — Подойдем ближе.

— Мы уже достаточно близко!

Басистый сдержал себя, чтобы не ответить резкостью. Не хватало еще поссориться накануне начала операции! «Нервы шалят не только у меня одного», — подумал он.

— А нужна ли она? — вставил свое слово Гущин, имея в виду артиллерийскую подготовку.

— Как это нужна ли подготовка?! — уже в повышенных тонах произнес Андреев. — Может быть, вы думаете, что нас ждут на берегу с распростертыми объятиями?

— В том-то и дело, что не ждут! — Гущин сделал упор на два последних слова. — Мы подошли скрытно. И по всему видно, что немцы нас действительно не ждут.

— Вы уверены в этом? — ехидно спросил Андреев. — Можете дать гарантию?

— А зачем терять момент внезапности? — в свою очередь ответил вопросом на вопрос Гущин.

— Может быть, ваша подпись стоит под планом операции, товарищ капитан второго ранга? — строго произнес Андреев, не скрывая раздражения.

Гущина откровенно удивляло, что в разговор не вмешивается Басистый. Его молчание озадачивало. Решалась судьба начала десантной операции. По всему было видно, что у них появился еще один дополнительный козырь, умножающий эффект нежданной атаки порта. Подарок судьбы! Внезапность! Редкий счастливый случай! Взять порт с ходу и овладеть городом с малыми потерями. Зачем же терять такую благоприятную возможность? Гущин надеялся, что Басистый его непременно поддержит. И сказал:

— Мое мнение, если хотите его знать, — артподготовка не нужна! Мы не знаем расположения огневых точек врага и будем палить, как говорится, на авось, по площадям, — и добавил уверенно и твердо: — Зачем же устраивать немцам громкую побудку? Чтобы они поскорее заняли оборонительные рубежи и встретили десантников огнем?

Басистый и на этот раз промолчал. А что он мог сказать? Что оба правы? Один — по существу, а второй — формально? У него были свои проблемы. Неизвестно, как начнется и как пройдет сама десантная операция и, главное, — как и чем она завершится? При любом раскладе — дадут они залпы огня по Феодосии или не дадут — спрос будет с него, с командира. В памяти еще не изгладился и страшный 1937-й, и трагические предвоенные годы, и «чистка военных кадров», когда «врагами народа» объявляли прославленных маршалов Тухачевского, Егорова, Блюхера, когда летели головы генералов и адмиралов, не говоря уж о командирах рангом пониже, когда срывали погоны и отправляли в дальневосточную тайгу в концлагеря только за одно неосторожно произнесенное слово… Все это было! Было! А здесь не одно слово, даже не слова, а нечто большее — самовольное изменение плана, утвержденного Ставкой! Это вам не шуточки шутить, не на мирных учениях и маневрах мы пребываем, а на войне. На карту поставлено слишком многое.

Басистый не отважился рисковать.

Разве мог в то время предполагать Николай Ефремович, человек безусловно храбрый от природы, что его минутная нерешительность войдет в анналы морской военной науки как наглядный пример слепого подчинения утвержденным свыше планам? Будто бы он не знал, что план — это не догма, а руководство к действию…

Молчание Басистого ободрило Андреева. Он строго посмотрел на Гущина и сурово выпалил:

— Никому не позволено своевольничать! — и тем же тоном, не допускающим никакого возражения, высказал: — Артиллерийская подготовка предусмотрена приказом!

Тут же, даже не ожидая поддержки или хотя бы кивка головы со стороны Басистого, он подал команду:

— Передать всем кораблям отряда артиллерийской поддержки десанта мой приказ! Открыть огонь по Феодосийскому порту!

Содрогнулся от внезапного грома морозный воздух. Языки пламени вырвались из орудийных стволов и, словно десятки молний, на краткий миг озарили пенистые волны, стальную палубу, десантников, втянувших головы в плечи… Могучая сила отдачи резко качнула тяжелый, перегруженный людьми и боевой техникой крейсер.

Басистый взглянул на часы. Они показывали 3 часа 48 минут по московскому времени. Он мельком подумал, что начало нового дня 29 декабря 1941 года они уже вписали в историю огнем корабельной артиллерии…

Вслед за орудиями флагманского крейсера «Красный Кавказ» ударили залпом пушки «Красного Крыма». Эскадренные миноносцы «Железняков», «Шаумян», «Незаможник» стреляли по порту Феодосии еще и осветительными снарядами.

Германское командование, гестапо и военная жандармерия на самом деле ничего не знали о готовящемся десанте и, естественно, никаких оборонительных мер заблаговременно не предприняли. Вот как описывает эту последнюю тихую ночь Константин Симонов, побывавший в первые дни успешного десанта в Феодосии. В своей книге «От Черного до Баренцева моря. Записки военного корреспондента», изданной в 1942 году, он пишет: