Чемпион флота

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Алексей Громов родился и вырос в Крыму, в древнем приморском городе Феодосия, раскинувшим жилые кварталы на южном побережье просторного залива, который голубой овальной чашей врезался в каменистую твердь земли.

Почти три тысячи лет назад люди облюбовали этот прекрасный уголок прибрежной земли, защищенный с одной стороны отрогами Крымских предгорий, а с другой — открытый южным степям Керченского полуострова. Море, горы и степи создали неповторимый строгой красоты пейзаж и удивительно благодатный климат. Такого климата больше нет ни на одном морском курорте, нигде в мире. Какой воздух в Феодосии! Дышишь им и не надышишься, словно пьешь и пьешь из божественного источника. Порой даже не верится, что стоишь на берегу моря, у самой кромки воды, и у ног твоих с ласковым монотонным говором плещутся волны. Чистый, словно на горных вершинах, наполненный ароматами луговых трав предгорий и непривычно сухой, как в древнем Самарканде, насыщенный жарким зноем сухих степей, и при всем этом этот воздух, поистине морской, черноморский, насквозь просоленный, поскольку вобрал в себя всю прелесть и оздоровительную благодать Черного моря.

Алексей помнил, как давным-давно, в детстве, отец водил его в весенние теплые дни на голое, едва поросшее первой пахучей травкой взгорье, что круто подымалось сразу за домами, водил, чтобы «подышать чистым морем».

Он уже тогда знал, что вода в море бывает разной. Чистой и прозрачной она была на пляже, а в порту, где отец работал главным среди грузчиков, вода всегда была мутной, в бурых маслянистых разводах, на поверхности ее плавали разные ошметки, окурки, бумажки, огрызки фруктов. А вот как можно «дышать морем», Алеша еще не знал и не мог себе этого представить, поскольку водой морской, если нырнуть с головой и там открыть свой рот, можно запросто захлебнуться.

Но отец был большим и сильным и, наверное, знал секретный способ, как можно «дышать морем». Алеша верил, что, когда он подрастет, отец обязательно раскроет ему этот свой секрет. И еще отец был ласковым и добрым, приносил с работы подарки: оранжевый апельсин, конфету или яблоко, грушу, а то и сладкие финики. Отец не такой, как дед Степан, который всегда ворчит: «Балуешь много мальца, Иван!»

Апельсины и финики Алеше нравились больше всего. Но большие корабли почему-то привозили в своих трюмах другие товары: черный уголь, белую муку, серый цемент, пахнущие лесом бревна и пиленые доски, а то даже желтый песок, которого полным-полно на пляже.

Потом с годами, когда Алексей подрос, он сам, уже без отца, часто поднимался на взгорье по старым-старым, но еще заметным приступкам, а потом — по знакомой тропе. Почти на самом верху, возле большого камня у него имелось свое любимое местечко — небольшая терраса с земляным барьером и прямым обрывом. Алексей помнил, как отец рассказывал, что на этом месте когда-то стояла турецкая пушка, потом русская — суворовской армии, а совсем недавно — в Гражданскую войну — пушка нашей Красной Армии, в которой отец служил военным моряком. То местечко на взгорье было знаменито своей прошлой военной историей. Отсюда открывался вид на город, на морской простор, а с другой стороны, за спиной, громоздились величавые хребты Крымских гор.

Сюда, на свое «любимое местечко», Алеша приводил и девочку Лару, с которой в школе они сидели за одной партой до пятого класса. У них была хорошая дружба, хотя одноклассники часто Лару и Алешу дразнили обидными словами:

И на заборах писали мелом «Лара + Алеша = Любовь». А они только смеялись…

Алексею было приятно знать, что Ларе тоже нравится смотреть отсюда на город, на залив. Здесь они были одни, никто им не мешал говорить на разные темы, интересные обоим. Приносили книги, школьные учебники, по очереди читали вслух, заучивали заданное. Лара учила Алешу правильно произносить немецкие слова, ставить голосом в нужном месте ударение.

Лара была из семьи обрусевших немцев, чьи предки поселились в Крыму еще при правлении царей. Она мечтала стать учительницей, а Алеша хотел быть военным моряком. Эти мечты были их секретом и важной тайной.

С этого места смотрелось всё далеко и вольготно. Открывалась широкая панорама Феодосии, которая расположилась полукругом у самого берега морского залива. Густая зелень парков и садов, линии уличных деревьев, среди которых хорошо просмотрелись дома, большие и маленькие, их темно-красные черепичные крыши. Поблескивали на солнце купола церквей и соборов, вздымались вверх минареты мечетей, темными коробками стояли цеха табачной фабрики и механических заводов, одиноким зубом торчала каменная башня Константина — остаток от древней крепости, защищавшей когда-то город. За ней на берегу моря располагался железнодорожный вокзал, с вагонами и паровозами, из труб которых попыхивал дымок, и большой порт с подъемными кранами и причалами, пришвартованными кораблями и пароходами, большими и малыми, на их мачтах развивались флаги разных цветов и расцветок. А справа от порта, за матросским парком, вздымались массивные каменные стены и башни древней крепости, около которой в зелени садов приютились небольшие домики рабочего люда, крытые красно-бурой черепицей. Отсюда был виден и старый дом, крыша которого прогнулась от времени, — в нем жила семья Громовых.

С левой стороны, за вокзальной площадью и высокой гостиницей, стоял величавый просторный Дом-музей знаменитого художника Айвазовского. Дальше, где на горке вздымалась водонапорная башня, в зелени садов виднелись красивая дача Суворина и дворец феодосийского богача Стамболи. За ними, за пляжем, темнел крышами рабочий поселок станции Сарыголь, потом зелеными пятнами виднелись Ближние Камыши, село Каранель, Дальние Камыши и, сколько мог охватить взор, светлой полосой тянулся берег, который, как широко распахнутые объятья рук, веками удерживал живую гладь морского залива.

Отсюда, с высоты, залив был совсем не таким, каким он виден с берега, где с шумом плещутся волны, спешащие бесконечной чередой к земле, словно кто-то подгоняет их, и видно, как море занято своей извечной черновой работой, изнурительной и однообразной. С высоты залив представал величаво торжественным в своей простой гладкой красоте и властной силе, хранящим в своих глубинах тайны, и равнодушным ко всему, что происходит на берегу.

В порту пароходы гудками что-то говорили друг другу, но отсюда они казались маленькими и темными на голубом шелке воды, сливающейся на далеком горизонте с таким же светло-голубым небом. Казалось, что две могучие природные стихии встали одна против другой, смотрят друг на друга тысячелетиями и не могут насмотреться, не могут и разойтись, ибо обречены извечно быть рядом.

Море смотрит на небо, в бесконечную даль вечных просторов вселенной, а небо глядит на море, как в зеркало, видит свое отражение, но никак не может постигнуть сокровенной тайны, скрытой в темных морских глубинах.

Алексей и Лара тоже были рядом, и вся их жизнь простиралась в будущее, как просторы моря, а в юных сердцах возникало и росло неиспытанное чувство единения с окружающей природой, крепла и утверждалась вера в значимость и необходимость своего присутствия на земле.

Небольшой дом в две комнаты, с открытой террасой, в котором проживала семья Громовых, был сложен из местного ракушечника невесть когда, и крыша от старости под тяжестью черепицы прогнулась, образовав седловину. Подобные седловины были и на крышах соседских домов, крытых такой же красно-бурой черепицей давно, больше сотни лет назад. Он стоял на покатом склоне, неподалеку от высокой крепостной стены с ее сторожевыми башнями — в былые времена стена опоясывала весь приморский город-крепость. Теперь от нее оставалась лишь небольшая часть, и со стороны казалось, что эта древняя стена, словно квочка, прикрывающая своими крыльями цыплят, своей мощью оберегает хрупкие домишки.

Около дома, рядом со входом на террасу, как часовой, рос старый абрикос, пустивший свои корни глубоко в каменистую почву, его огромная крона создавала уютную тень в долгие месяцы лета и ежегодно радовала обильным урожаем некрупных, но сахаристо-сладких плодов. Две молодые вишни росли во дворе около забора, рядом с кустами черной смородины и целебного боярышника, а на солнечной стороне зеленели три грядки. Под окнами тянулись к солнцу неприхотливая мальва, которая цвела почти все лето, и золотые шары, расцветавшие по осени.

Алексей, как он себя помнил, помогал родителям «содержать квартиру в порядке», поскольку они с раннего утра и до поздней ночи «пропадали на своей работе». Отец — Иван Степанович Громов — пока был жив, трудился в порту, дед — Степан Александрович — несмотря на преклонный возраст, работал в типографии верстальщиком, сам он именовал свою профессию на старинный лад — «метранпажем». Наборщики приносили набранные столбцы статей, а он формировал из них газетные полосы по макету из редакции, «делал газету». Мать — Мария Игнатьевна — тоже работала в типографии наборщицей и гордилась своей мужской профессией.

В ежедневные обязанности Алексея входил (кроме соблюдения чистоты и порядка в доме и похода в продовольственную лавку за продуктами) полив овощных грядок. На них мать выращивала «зеленую приправу» — лук, лук-батут, кинзу, морковь, чеснок, укроп, петрушку простую и кудрявую, сельдерей, майоран, тмин, отдельно полгрядки занимал вечно растущий щавель, а у забора кустился длинными листьями многолетний хрен.

У Алексея была и своя небольшая грядка. На ней он решил вырастить помидоры. Мать купила ему на базаре рассаду. Она принялась и хорошо пошла в рост. Алексей радовался и даже гордился тем, что его помидоры рослее и крупнее, чем у соседей, хотя те постоянно занимались выращиванием разных сортов томатов. Но через неделю случилась беда. Стебли внезапно обмякли и беспомощно повалились набок. Только три штуки уцелели. Грядка напоминала поле после сражения, большинство солдат в зеленых шинелях геройски погибли в боях с неизвестным противником…

— Зазря старались, Леша, — сказала мать. — Медведка поразбойничала. С этой прожорливой тварью нет никого сладу.

— Неужто на нее нет управы? — спросил Алексей.

— Не знаю, сынок, — вздохнула мать. — Коль появилась в огороде, то лучше помидоры не сажай.

— Не может такого быть! — упрямо твердил Алексей.

Ему никак не хотелось признавать такую жуткую несправедливость. Все его мальчишеское существо протестовало против разбойной деятельности медведки на огородной грядке. Алеша был глубоко убежден, что паразитам вообще не должно быть места на земле. Так его воспитали школа и пролетарская семья. Прогнали же в нашей стране люди человеческих паразитов, разных помещиков, князей, фабрикантов, капиталистов-эксплуататоров. Даже в главной песне, которую всем классом поют в праздничные дни, которая государственный гимн называется, есть правильные слова о том, что трудящиеся люди имеют право владеть землей, а паразиты — никогда! Так почему же на грядках на них не найти управы?

— Есть способ, — сказала учительница по ботанике, к которой обратился Алексей. — Надо каждый стебелек перед посадкой обернуть вощеной или промасленной бумагой, оградив таким образом коренную систему от посягательства прожорливых разбойников.

Алексей уговорил мать купить новую рассаду…

Теперь он знал, как надо бороться с медведкой. Защищенные стебельки принялись и быстро пошли в рост. Было приятно и радостно сознавать свою победу.

Солнце уже садилось за горою, но его теплые лучи все еще согревали весеннюю землю. С моря веяло прохладой. Издалека оно приветливо светилось голубизной, притягивало к себе, и никак не верилось в то, что море еще совсем холодное, купаться в нем рано, и никто из мальчишек даже на спор не отважится сигануть в воду.

Алеша заканчивал поливку грядок, когда с улицы послышался знакомый властный свист. Алексей пошел к забору.

На улице маячил Филин. Он жил неподалеку, отец постоянно в плавании, мать торговала на рынке. Как всегда лохматый и взъерошенный. Шапка темных нечесаных волос оттеняла смуглое от загара лицо, на котором выделялся крупный с горбинкою нос, похожий на клюв хищной птицы, и острые маленькие глаза. Отсюда и было его прозвище. Синяя потертая рубаха свободно болталась на жилистом теле, как плохо поставленный парус.

— Ну? — Алексей поставил лейку на землю.

— Топай сюды, Капитан, дело есть!

В мальчишеском кругу у Алексея было прозвище Леха-капитан, или просто Капитан.

Филин был старше на пару лет. Среди мальчишек считался заводилой и задирой, в любой момент готовым к драке. Его побаивались, уважали и сторонились.

— Айда в бумажки перекинемся.

— Во что? — удивился Алексей.

— В бумажки, — Филин насмешливо сощурился и, снисходительно глядя на удивленное лицо Алексея, пояснил: — В картишки, сопля, если уже по-научному.

— Ты сам сопля!

— Ладно, ладно! Не петушись, Леха-капитан! — Филин дружески улыбнулся. — Шуток, что ли, не понимаешь!

— Да иди ты, знаешь куда?

— Не, не пойду! — рассмеялся Филин. — Я ж к тебе пришел.

— Ну и что с того?

— Дело есть. Своя компания собралась на чердаке, — сказал Филин деловито. — Может, и тебе, Капитан, с нами интересно будет. Айда!

В конце улицы стояло старое заброшенное здание, некогда сложенное из белого ракушечника. Оно смотрело на мир пустыми глазницами выбитых окон, схваченных железными решетками, и большими железными поржавевшими дверьми, запертыми на массивный замок. Этот запущенный дом давно облюбовали мальчишки.

На чердаке Алексей никого из своей компании не обнаружил. Возле крохотного оконца с мутным стеклом, бросавшего бледный пучок света, находились двое. Одного из них Алексей знал, и встреча с ним не радовала. То был гроза местных мальчишек, задира и драчун, долговязый Киян, в свои шестнадцать лет уже успевший побывать в колонии для малолетних преступников. А второго Алексей видел впервые. Он был намного старше Кияна и по внешнему виду — не из местных. Одет довольно прилично. Лицо круглое, слегка скуластое. Глаза острые, цепкие. Даже при тусклом свете бросалась в глаза его бледная кожа, не тронутая южным крымским загаром. На запястьях рук и на груди, сквозь расстегнутый ворот клетчатой рубахи, чернильной синевой отчетливо виднелась замысловатая татуировка.

Оба сидели на полу, поджав ноги по-турецки. Перед ними на разостланном газетном листе стоял глиняный кувшин с узким горлом, два стакана, наполненные темной жидкостью, еще один — пустой, горкой лежали караимские мясные пирожки, распространяя по чердаку аппетитный запах.

— Так это и есть Капитан? — спросил незнакомец с татуировкой, и в его голосе Алексей уловил откровенную заинтересованность.

— Он самый, Леха-капитан, — сказал Филин и больно толкнул под ребро. — Поздоровайся с хорошими людьми.

Незнакомец, к удивлению Алексея, сам проворно встал и шагнул навстречу. Он оказался почти на голову выше ростом, плотным, и рукопожатие его было сильным — стиснул ладонь Алексея, словно железными клещами. А на лице добрая, приветливая улыбка.

— Будем знакомы. Звать меня Грифт, — и добавил: — Садись, Капитан! Мы тут все рыцари моря, пираты южных морей.

— А меня Кияном зовут, небось слыхал? — произнес Киян таким тоном, что не поймешь, шутит он или говорит серьезно.

— Выпьешь с нами? — предложил Грифт, усаживаясь на свое место. — Мы тут сухим вином балуемся для затравки.

— Со знакомством это положено, — добавил важно Киян.

— Не знаю, — смутился Алексей, поскольку ему еще никто из старших не предлагал так запросто выпить вина, лишь по праздникам дед позволял пригубить рюмку сладенькой настойки.

— А ты чуток на глоток, — понимающе улыбнулся Грифт и плеснул из кувшина на донышко пустого стакана.

— Лей побольше, чтоб нам хватило на двоих, — вставил Филин, облизывая губы.

— Верно, Филя, лишней посудины у нас нету, — поддержал его Киян.

— За удачу на суше и на море! — поднял свой стакан Грифт. — За наш пиратский клич, за череп и кости!

— За череп и кости! — повторили Филин и Киян.

Киян и Грифт выпили дружно.

Алексей сделал пару глотков и отдал стакан Филину. Вино оказалось совсем не горьким, а, наоборот, даже сладким и с приятным терпким вкусом.

— Че, понравилось? — спросил Филин.

— Ага! — кивнул Алексей.

Недавняя скованность как-то сама собой улетучилась. Ему стало хорошо и свободно.

— Самое что ни есть наилучшее из подвалов винсовхоза, — пояснил Филин.

— Чудные там в совхозе специалисты! Написали на бирке фанерной, что вино марочное, а я там никаких наклеенных марок не нашел, — сказал с усмешкой знатока Киян и толкнул локтем Алексея. — Лопай пирожки, пока еще теплые. Алексей с охотой откусил караимский пирожок. А Грифт меж тем вынул из кармана колоду атласных карт.

— Махнем, пираты, в морскую игру.

— В очко? — спросил понимающе Филин.

— Точно, — кивнул Грифт, тасуя колоду.

Алексей о такой игре слышал, но ни разу еще не играл. Знал, что в очко играют на деньги. А он умел играть лишь в подкидного «дурака» и честно признался в этом.

— И денег нет у меня, — сказал Алексей, смущенно.

— Не тушуйся, Капитан! Мы будем играть не на деньги, а на интерес, — сказал Грифт. — Научишься быстро, игра самая что ни есть простая и сложной арифметики не требует.

Алексей, к своему удивлению, довольно быстро освоился с правилами карточной игры. Да к тому же ему везло. Он вместе с Грифом оказывался в выигрыше. А проигравшие Киян и Филин, став на четвереньки, то лаяли собаками, то хрюкали поросятами, то мяукали кошками.

Всем было весело и интересно.

Разошлись, когда совсем стемнело, и условились, что встретятся завтра.

На следующий день Алексей, придя из школы, быстро приготовил уроки, переделал все домашние дела и поспешил к заброшенному дому.

Там его уже ждали Филин, Киян и Грифт.

Снова ели теплые караимские пирожки, пили сладкое красное вино, играли в очко. Только на этот раз уже на деньги, на копейки. И снова Алексею везло. Карты сами шли в руки. Он выиграл больше двух рублей. Таких денег у него никогда раньше не было. Он внутренне гордился и своим успехом, и тем, что обзавелся новыми друзьями. Да еще такими! Свой выигрыш Алексей хотел было отдать в общий котел, чтобы внести свою долю на покупку красного вина и караимских пирожков, но Грифт запротестовал.

— Выигрыш твой и делай с деньгами, что хочешь! А сегодня угощаю я, поскольку прогуливаю свои законные бабки, заработанные в плавании.

На моряка Грифт не был похож. Алексей откровенно высказал, что для моряка у него слишком светлая кожа, нет обычного морского загара.

Грифт не обиделся, а весело рассмеялся.

— Ты, Капитан, плохо учил географию. Помимо Черного моря есть еще и Белое, где солнца не бывает по нескольку месяцев, усек? Там не загорают, поскольку слишком холодно. А я, к твоему сведению, находился не на палубе, а под ней.

— В машинном отделении? — догадался Алексей.

— И в трюме тоже, — загадочно улыбнулся Грифт. — Как пираты южных и северных широт. Череп и кости!

— Череп и кости! — дружным хором выкрикнули Филин, Киян и Алексей.

А в последующие дни карточная фортуна повернулась к Алексею спиной. Ему страшно не везло. Все время был сплошной «перебор». Он проиграл весь свой недавний выигрыш и еще рубли, одолженные ему Грифтом.

Долг ярмом повис на шее. Отдавать было нечем. Грифт по-дружески одолжил ему еще пятерку:

— Выиграешь, отдашь!

Но Алексей и ее проиграл.

— Запомни, Капитан! — сказал на прощание Киян. — Карточный долг — это долг чести! Где хоть раздобывай, а отдай! Череп и кости!

Через пару дней около дома появился Филин и властным свистом вызвал Алексея.

— Грифт ждет тебя, — и, приблизившись, шепнул: — Должок пора возвращать! Череп и кости!

— Попроси за меня, Филя, пусть еще немного подождет.

— Двадцатый век и дураков нет! Когда я проигрывал, то и хрюкал сам, и мяукал, а вы все хохотали. За меня никто не отдувался!

— Ну, ты же понимаешь, что нет сейчас у меня ни копья…

— Вот сам расскажешь и сам попросишь насчет отсрочки.

Разговор с Грифтом, к удивлению Алексея, был коротким. Тот хорошо понимал безвыходное состояние, в которое попал Алеша. Зато Филин и Киян, словно сторожевые псы, стояли по обеим сторонам виновного и были готовы по первому знаку Грифта кинуться на Алексея. Киян, как бы между прочим, поигрывал остроконечным «перышком» — отполированной до блеска финкой.

Грифт, не докурив дорогую, с длинным мундштуком папиросу, сунул ее Филину, и тот с благодарностью принял дымящийся окурок.

— Конечно же я могу еще немного подождать, хотя рублики каждому завсегда нужны, — сказал Грифт, кривя физиономию, словно он надкусил кисло-прекислое яблоко. — Но как можно поверить малознакомому человеку, а? Как узнать, твердое ли у него слово?

Алексей стоял, виновато опустив голову. Как доказать, что долг он обязательно вернет? Да и поверят ли ему? Он был на грани отчаяния, ибо знал, что в ближайшее время таких денег не соберет…

— Может, его как-нибудь проверим, а? — предложил Киян. — Парень он вроде свойский. А вдруг у него на самом деле слово — закон?

Алексей с благодарностью посмотрел на Кияна. Ухватился за его предложение, как утопающий за конец веревки, сброшенной с лодки.

— Испытайте, ребята!.. Докажу! Череп и кости!

Грифт задумался. Филин и Киян почтительно выжидали. Алексей с надеждой смотрел то на Грифта, то на Кияна и Филина.

— А что, орлы? Он парень гвоздик, только никуда не лезет, поскольку с обеих сторон тупой, — сказал Грифт, и все дружно засмеялись.

— Что же ему предложить на пробу? — подсуетился Филин. — В море нырнуть?

От предложения Филина у Алексея похолодела спина. Море-то еще холодное. Заболеть можно запросто.

— Нырнуть в море любой фраер сможет. Тут ума большого не надо, — сказал Грифт, показывая, что само испытание должно быть более серьезным. — Парень-то он смелый… А мы должны испытать его ум и твердость воли. Чтоб видно было само дело. Сказал слово и выполнил!

Киян и Филин примолкли, Алексей внутренне насторожился. С таким подходом к испытанию его воли он был согласен, но…

— Я вот что предлагаю, — сказал Грифт, задумчиво хмуря брови, как бы соображая о важном мероприятии. — Слушай меня внимательно, Капитан!

— Слушаю, — поспешно произнес Алексей.

— Скажи нам честно, как на духу. Сможешь ли ты вот так запросто к своим знакомым в гости сходить?

— Хоть сейчас! — выпалил Алексей, удивляясь легкости испытания.

— Ты не спеши с ответом, помозгуй. Надо не просто сходить и чаек попить с вареньем да конфетами, а выполнить наше задание, — сказал Грифт.

— Какое такое задание? — осторожно спросил Алексей.

— Да ничего особенного. Пустяк! — улыбнулся Грифт.. — Но это испытание на твердость твой воли и твоего слова. По нашему заданию обойти все комнаты. Хватит ли у тебя на это духу?

— Хватит! — не задумываясь, выпалил Алексей.

— Тогда вот что, дорогуша. Сейчас мы тебе наметим объект, — лицо у Грифа стало жестким, хотя он и старался придать ему мягкость. — Ты вчера у Клуба моряков с кем встречался? Что за чувиха?

Филин и Киян притихли.

— Вчера? У Клуба моряков? — Алексей радостно улыбнулся. — То Лара была.

— Давно ее знаешь?

— В одном классе учились, а потом, когда они переехали, она в другую школу перешла.

— Как ее фамилия?

— Шнайдер. У нее папа был художник.

— А где живет, знаешь?

— Конечно! Недалеко от Клуба моряков, на Черноморской.

— Вот и выбрали объект для твоего испытания. К ним и пойдешь, Капитан. И смотри у меня, язык держи за зубами, а глаза раскрой пошире. — Грифт сделал паузу и уже иным, приказным тоном продолжал: — А теперь слушай! Обойдешь всю квартиру, все комнаты и запомнишь, что и где стоит, какие картины у них на стенах висят. Усек?

— Ага, — ответил Алексей.

— И пойдешь сегодня. Сейчас же! Киян тебя проводит. — Грифт дал ему такой подзатыльник, что Алексей еле устоял на ногах. — Топай! И помни: череп и кости!

Алексей, еще мгновение назад радовавшийся приятному исходу дела, со страхом понял, что Грифт шутить не любит и добра от него ждать не следует. И еще он поклялся себе, что, как только расплатится с долгом, навсегда порвет с этой компанией.

Дом, в котором жила Лара Шнайдер, стоял за высоким забором, на тихой, тенистой улице, по обеим сторонам которой росли старые акации. Калитка открывалась просто: надо потянуть за узелок шпагата и изнутри поднимется защелка. А вход в дом шел через застекленную веранду, похожую на большой аквариум. В углу, между забором и верандой, был отгорожен железной сеткой крохотный участок. Там квохтали куры. Алексей вспомнил, что отец Лары любил пить сырые яйца.

— Топай, Капитан! — Киян толкнул Алексея в спину. — И смотри, чтоб все чин по чину!

Лара была дома одна. Мать ее еще не пришла с работы. Девочка радостно захлопала в ладоши и объявила, что напоит гостя чаем, и не простым, а зеленым.

— Зеленый пьют в Средней Азии, — сказал в ответ Алексей, показывая свои познания в этой области.

— Да… — Лара погрустнела и закусила губу.

Алексей сразу понял свою оплошность.

— Прости, Лара. Я нечаянно, не хотел напоминать…

— А я никогда и не забываю… Второй год, как мы одни с мамой.

— Мы без папы уже пятый…

Алексей знал отца Лары, они раньше жили почти рядом, на одной улице. Известный художник Шнайдер рисовал его отца, прославленного бригадира грузчиков порта. А потом художнику дали эту большую квартиру, но долго он в ней не пожил. Уехал в творческую командировку в Среднюю Азию, присылал письма и рисунки из Ташкента, Самарканда, Бухары, Хивы… А потом пришло известие, что умер от укуса змеи.

Чай пили на кухне. Потом Лара показала Алексею свою комнату, комнату мамы, кабинет отца и они расположились в гостиной. Лара завела патефон, поставила пластинку, и полились плавные звуки модного танго «Брызги шампанского».

— Тебе нравится? — спросила Лара.

— Да, — кивнул Алексей.

— А мне очень, очень нравится!

Алексей оглядывал стены, на которых висели картины. Большие и маленькие. Попытался запомнить. На одной — горы и море. На другой — лес и речка. На третьей — море и парусный корабль. На четвертой — улица и дома… Картин было много. Они были во всех комнатах. Алексей растерялся. Как их запомнить все?

— Что-то я не помню, чтобы ты интересовался живописью, — улыбнулась Лара.

— Все эти картины твой папа нарисовал?

— Нет, не все. Есть работы и других художников. Папиных друзей. — Ларе нравилась роль экскурсовода. — Эта, маленькая, работы французской школы. Ее нам подарил мамин дедушка, привез из Парижа еще давным-давно, до революции. А это вообще редкость. Подлинная работа самого Айвазовского. Его этюд к знаменитой картине «Торжество Феодосии».

— Что-то я не помню картины с таким названием в картинной галерее.

— Ты не все знаешь.

— Могу поспорить, что нет там такой! — уверенно произнес Алексей, поскольку картинная галерея великого художника находилась неподалеку от типографии, где работали дед и мама, и он часто бывал там.

— Она была! Была! А потом сгорела.

— Как это? — удивился Алексей.

— Очень просто, на полсаре. В девятьсот пятом году.

— Картинная галерея никогда не горела, — уверенно сказал Алексей.

— Да не она, а здание старой городской власти! Там в зале много народу собралось, обсуждали царский манифест о свободе. Помнишь, учили по истории?

— О том пожаре мой дедушка часто вспоминает. Он там тоже был и еле выбрался, когда пожар начался.

— Правильно! В том здании и находилась картина Айвазовского «Торжество Феодосии», которую он подарил буржуазным властям города. — Лара победно посмотрела на мальчика. — Вот она и сгорела тогда, понял теперь?

— Ага.

— А этот этюд сохранился. — Лара подвела Алешу к небольшой картине в позолоченной раме. — Папа говорил, что ей цены нет. Потому что она единственная в целом мире!

— Ух ты, а я и не знал! — признался Алексей. Потом они сидели на диване, вспоминали класс, в котором учились вместе. Лара рассказала, что, когда ей бывает грустно, она ходит на гору, на место, откуда видны вся Феодосия и широкий залив моря.

— На наше местечко? — обрадованно спросил Алексей.

— Ага! Там так здорово!

— А я редко бываю.

— Ну и дурак!

— Я чаще на кладбище хожу, — сказал Алексей, — на папину могилу.

— Прости меня, я не хотела обидеть. Прости…

— Ладно, прошло. А на площадку нашу обязательно схожу, — и предложил: — Может вместе?

— Давай сходим, Леша, — согласилась Лара и добавила: — Пусть та площадка навсегда будет нашим местечком. Идет?

— Завязано! — горячо согласился Алексей.

Ему было просто и приятно находиться рядом с этой девочкой. Они говорили обо всем и не могли наговориться, как старые друзья после разлуки, хотя никакой разлуки вообще-то не было. Они жили в одном городе, просто почему-то ослабла та ниточка, которая их некогда связывала, а теперь она снова становилась крепче.

Но хорошее настроение враз улетучилось, когда Филин и Киян, подталкивая Алексея в спину, заставили его подняться на чердак.

Грифт уже находился там и жестом руки указал место около себя:

— Садись, Капитан!

Он сунул Алексею в руки чистую бумагу и карандаш.

— Рисуй план хаты!

Киян и Филин встали за спиной. Попробуй возразить, так тут же прибьют. И никто не узнает о твоей гибели. Алексей взял карандаш и дрожащей рукою стал рисовать вход в дом, кухню, комнаты… Он только теперь начал осознавать, какой ценою расплачивается за карточный долг.

— Где висят эти картинки?

Грифт показал вырезанные из журнала цветные репродукции. Алексей сразу узнал их. То были фотографии картины французских экспрессионистов и эскиза «Торжество Феодосии».

— Они висят… Они висят, — Алексей грустно вздохнут. — Там много разных картин.

— Выкладывай, где висят эти! — Киян сунул ему кулаком под ребро.

— Больно! Ты чего?

— Показывай и не темни.

— Дай припомнить…

— Дать? Мы тебе сейчас так дадим, что враз копыта откинешь, — пригрозил Киян.

— Не дави на Капитана! — повелел Грифт. — Он парень смекалистый и все припомнит.

Алексей карандашом ткнул в гостиную, показывая, где висели картины:

— Вот тут… Обе.

— Точно? — голос Грифта был суровым.

— Ага! — устало выдавил из себя Алексей. — Там висят.

— Браво, Капитан! Наводка что надо! — Грифт тут же стал иным, добрым и веселым, довольно потер ладони. — Живем, братва! Я ж говорил, что нам подфартит. За эти вшивые картинки знающий человек нам целую мошну отвалит! — И тут же ласково похлопал Алексея по плечу: — Не дрейфь, оголец! Первый раз всегда поджилки трясутся.

Все сразу оживились. На иллюстрации из журнала смотрели так, словно перед ними уже лежала куча денег. А Алексею было не по себе. Ноги стали чугунными, руки непослушными. Острое чувство вины, словно раскаленные угли, жгло его изнутри. Он, он во всем виноват! Из-за каких-то жалких рублей, позорного долга, открыл бандюгам дорогу в дом к хорошим людям. Ему казалось, что сейчас он не сдержится, не выдержит и все скажет этим… А что он может им сказать? Не надо грабить? Да кто его послушает?!

— Хату берем сегодня! — властным тоном сказал Грифт и, спрятав в карман брюк репродукции картин, стал распределять роли. — Ты, Филин, на стреме! Быть на углу улицы. Первым к хате подходит наш Капитан. Он знает, как открыть калитку. Мы с Кияном запираем голубушек в спальне, заткнув им пасти и связав руки-ноги. В эти минутки орудуешь ты, Капитан. Найдешь картины и снимешь их нам. — Он пальцем погрозил Алексею: — Смотри, не напутай! Голову оторву!

— А если они милицию вызовут? — и Киян набросился на Алексея. — Почему про телефон зажилил?

Грифт жестко, словно у него были не пальцы, а щипцы, схватил Алексея за ухо и нагнул к нарисованному плану квартиры.

— Где стоит аппаратик?

Алексей взвыл от боли. Торопливо ткнул пальцем в гостиную.

— Здесь… у окна телефон! Вы ж не спрашивали… Больно… Отпустите!

— Киян, как зайдем, сразу отрезай телефон, — приказал Грифт.

— Бу сделано!

— А если наш скачок сорвется, то знайте, никого не пощажу! — пригрозил Грифт, глядя в упор на Алексея.

Умирать Алексею никак не хотелось. И идти на кражу — тоже. Страх липкой паутиной опутал все тело. Алексей мысленно представил, как Грифт хватает Лару за горло, всовывает в рот тряпку… Как луч фонарика скользит по стене, по картинам… Неприятная испарина выступила на лбу, взмокли ладони.

— Пей! — Киян приставил к губам Алексея стакан. — Самое лучшее в подвале винсовхоза, которое написано, что с марками. И не дрейфь!

Алексей выпил с жадностью до дна, стуча зубами о край стакана.

Потом пил еще и еще. За удачу, за дружбу. Как-то сразу стало легче. Закусывали копченой колбасой, сыром и вареной осетриной. Страх исчез, появилась надежда. Может быть, в доме не спят, опасно будет соваться, и все сорвется…

Грифт рассказывал смешные истории. Потом вытащил карты и играли в очко. Алексею подфартило. Карты шли в руки. Он выиграл почти пять рублей! Впрочем, везло не только ему одному. Не меньше выиграли и Филин с Кияном…

Ночь была темная.

К дому шли разными путями. Алексея сопровождал Киян. На перекрестке остановились. Киян закурил, осмотрелся. Улица была безлюдной. Где-то вдалеке лениво тявкала собака. Со стороны порта доносился стук вагонных буферов, пыхтение паровоза, шум моторов.

Работа в порту не прекращалась и ночью. У Алексея спазмы подкатили к горлу. В порту раньше работал отец, он был бригадиром грузчиков. В те года в России, особенно в Поволжье, была засуха, тысячи людей умирали от голода. В разных странах собирали средства для спасения голодающих. Французский писатель Анатоль Франс пожертвовал свою Нобелевскую премию. Знаменитый норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен создал благотворительную «Организацию Нансена», которая занималась сбором и отправкой продовольствия в Россию. Пароходы нужно было срочно разгружать, а груз перемещать в вагоны. Грузчики работали и день и ночь. За героический труд порт Феодосии, единственный во всей стране, был удостоен высокой награды — ордена Трудового Красного Знамени. А Иван Громов и с ним еще несколько передовиков порта были награждены правительственными грамотами «Листок Трудового Красного Знамени». Эта грамота и сейчас висит в доме на стене, в рамке под стеклом. На той бессменной работе отец и надорвал свое богатырское здоровье…

— Топай! — велел Киян. — Открывай калитку. На другом конце улицы показались Грифт и Филин.

Алексей на деревянных ногах поплелся к дому художника. За каменным забором было темно. Кругом тишина. Тусклая лампочка освещала жестяной квадрат с номером дома. Сердце бешено колотилось в груди. Во рту стало сухо. Ноги не слушались. Алексей споткнулся. Зашиб большой палец левой ноги о камень. Таких много на берегу. Детвора таскает их и бросает, где попало. Тихо ойкнул от боли, и тут его вдруг пронзила, словно ударила током, спасительная мысль. Надо разбудить их! Запустить камнем в окно! У них же телефон!

Вызовут милицию!

— Ты что делаешь, падла? — донесся хриплый голос Филина.

Но Алексей, не думая ни о себе, ни о возможных последствиях, уже запустил крупный, окатанный морем голыш в окно дома. С гулким треском разлетелось толстое стекло, и тут же Алексей получил сзади сильный удар в ухо. Отлетел в сторону и, падая, видел краем глаза, как в доме вспыхнул свет.

— Падла! Паскуда!

Его свалили на землю. Били все трое. Яростно, безжалостно, по-шакальи торопливо. Алексей молчал, только закрывал голову руками.

Залаяли соседские собаки. Захлопали двери. Послышались людские голоса. Кто-то из соседей выбежал на улицу.

— Держи хулиганов!

— Атанда! — подал команду Грифт. — Врассыпную!

Он и Киян успели убежать. Задержали Филина и Алексея, который с трудом поднялся на ноги. Филин тут же выкрутился.

— Это он, падла! Он камень запустил в окно! Он! Прибить его надо, чтоб не ползал по земле! Мало ему дали! Мало!

Алексей и рта не успел открыть в свое оправдание, как двое мужчин скрутили ему руки. Кто-то влепил подзатыльник. А женщина воскликнула с негодованием:

— Да он же пьяный! Несет, как из бочки!

Подошли мать Лары и сама Лара. В ночной сорочке, поверх которой был накинут цветастый халатик, в шлепанцах на босую ногу. Она с удивлением уставилась на Алексея.

— Алеша… Как же так?.. Как же так!.. Ты… Ты!..

Она закрыла лицо руками и, никого не стесняясь, заплакала. Потом круто повернулась и пошла в дом.

— В милицию его! — раздались голоса. — Там разберутся!

Алексею было горько и обидно. Слезы сами потекли из распухших глаз. Кровоточила разбитая губа. Болело все тело. Подталкивая в спину, его повели в милицию. Не отпускали и Филина, хотя тот и пытался ускользнуть. Его задержали как основного свидетеля. А о том, что он бил ногами лежачего, никто и не вспоминал.

В милиции разговор был недолгим. Никто не хотел слушать Алексея. Впрочем, он и не настаивал, чтобы его выслушали. Мужественно спасал своих дружков, беря всю вину на себя одного. Никого не назвал, никого не выдал. Надеялся, с мальчишеской наивностью, что это ему зачтется, что приятели оценят его благородный поступок. Филина вскоре отпустили, и, уходя, он пригрозил Алексею, показав сжатый кулак.

Дежурный старшина, крупный телом, с запорожскими усами обходительно разговаривал с матерью Лары, обещая «довести дело до конца» и примерно наказать злостного хулигана.

— О результатах, гражданка Шнайдер, мы вам обязательно сообщим.

Алексей сидел в углу на табуретке, избитый, взъерошенный, глотая слезы. Сидел, понуро опустив голову, сгорбившись, и со стороны выглядел не отчаянным хулиганом, каким его представили, а жалким птенцом, вывалившимся из родительского гнезда.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в эти минуты не появился капитан Сергеев, первый заместитель начальника милиции. Он выезжал в море вместе с пограничниками, и они успешно провели операцию по задержанию шхуны с контрабандным товаром. По дороге домой капитан решил заглянуть в управление. Старшина быстро отрапортовал ему о ночных происшествиях в городе, особо подчеркнув факт задержания молодого хулигана, да к тому же еще и пьяного.

— Из местных, Громов фамилия. Говорят, что батька его был уважаемым человеком.

— Где он? — спросил Сергеев. — В камере?

— Нет, еще здесь, в дежурке. Вона в углу хорохорится.

Алексей, услышав знакомый голос, опустил голову еще ниже. В командирской милицейской форме перед ним стоял дядя Костя Сергеев, друг отца, который некогда частенько бывал у них дома. Алексей не раз слышал от деда, что «Костя пошел в гору» и стал знатным начальником в милиции.

— Протокол составили?

— Как положено, товарищ капитан! Чистый малолетний преступник.

— Завтра разберемся, а сейчас парня забираю с собой, — сказал Сергеев и повернулся к Алексею: — А ну-ка, Алексей Иванович Громов, прошу следовать за мной.

Алексей, не поднимая головы и горько всхлипывая, встал и понуро пошел за Сергеевым к выходу. У подъезда стоял легковой автомобиль.

— Чушь городишь, Лешка.

— Так надо было, — упрямо повторил Алексей.

— Ну, ежели так, тогда другое дело, — с нескрываемой усмешкой сказал Константин Петрович. — Сейчас и разберемся.

— Садись, Алексей Иванович, — строгим голосом сказал капитан и велел шоферу ехать на Карантин. — Доставлю тебя к деду и матери, и там разберемся, как ты до такого опустился. Они, понимаешь, трудятся в поте лица, как все сознательные люди, рубли зарабатывают, чтоб тебя одеть и накормить, а ты шкодничаешь, как самый паршивый кот!

— Совсем и не шкодничал я, дядя Костя…

— А кто ж тогда окно раскокал?

— Так надо было…

— Надо? — удивился Сергеев.

Машина быстро мчалась по ночному городу. Лучи фар выхватывали из темноты очертания знакомых зданий, заборов, деревьев, но теперь они казались иными, особенными.

Перед домом, когда они вышли из машины и зашли во двор, Алексей ухватился за руку Сергеева.

— Что это, дядя Костя?

В предрассветной темноте было видно, что двери распахнуты настежь.

— Родители дома? — спросил Сергеев.

— В ночной смене… — ответил Алексей, предчувствуя недоброе.

— Пошли, — сказал капитан и, не ожидая ответа, направился к распахнутым дверям.

Алексей с бьющимся от волнения сердцем поспешил за ним. Было похоже, что в доме побывали чужие люди. А когда включили свет, Алексей замер. В пустом гардеробе не было ни дедушкиного костюма, ни пальто матери, ни его новой куртки… Даже скатерть со стола унесли.

— Поработали основательно, пока ты шкодничал, — сказал Сергеев, осматривая комнаты. — Заезжие, что ли, появились?

Алексей молчал. Внутри у него все похолодело. На полу валялась Почетная грамота «Листок Трудового Красного Знамени» — память об отце. Кто-то сорвал ее и с ненавистью растоптал. А на стене, на том месте, где висела грамота, куском древесного угля был нарисован череп и скрещенные кости. Такие черепа рисовал Грифт. Алексей смотрел на стену и не верил своим глазам. Как же так? Он их в милиции прикрывал, не выдавал, всю вину брал на себя, а они…

— Гады!.. Гады!.. А я им еще верил! Клялись в дружбе навек… Это их метка!

— Ты их знаешь? — в голосе капитана звучало откровенное удивление.

— Ага…

Торопливо, глотая концы слов, Алексей рассказал все. Про Филина, Кияна и Грифта, про игру в карты, про то, как хотели ограбить квартиру художника, выкрасть картины, про Лару, про то, как не хотел он идти на кражу…

— Выходит, что ты окно разбил с умыслом? Хотел разбудить и предупредить их об опасности?

— Я ж сразу вам сказал, что так надо было.

— Они за это тебя и били?

— Все трое…

— Что ж ты мне сразу всю правду не рассказал, а? Эх, голова садовая, сколько времени потеряли! — Сергеев ласково потрепал Алексея по голове. — Поехали назад в милицию!

Чутье подсказывало ему, что Алексей поможет ухватиться за ниточку и взять преступную группу.

У ворот Сергеев оглянулся. Алексей стоял около дерева, обняв его руками, и его плечи вздрагивали от плача.

— Алексей, ты что?

— Вот смотрите… мои грядки! Паразиты!.. Они хуже, чем медведка…

Грядка с помидорами, за которой так старательно ухаживал Алексей, была безжалостно вытоптана. Уцелела лишь пара стебельков, и они сиротливо торчали на истоптанной земле…

В милиции Сергеев провел Алексея в свой кабинет. Усадил за стол. Вынул из шкафа и разложил перед ним фотографии особо опасных преступников, на которых был объявлен всесоюзный розыск.

— Посмотри внимательно. Может, здесь и твои знакомые?

Алексей взглянул на разложенные фотографии и сразу указал на одну. С нее смотрел Грифт. Только под носом у него были маленькие усики.

— Это он, дядя Костя, самый заглавный. Только без усов.

— Спасибо тебе, Алеша! Его по всему Крыму разыскивают, а он приютился у нас под боком. Как же мы его проворонили?

— Так он на чердаке отсиживался. Даже никакого загара нет на лице, хотя и говорит, что он моряк и с северного моря прикатил.

— Моряк да еще с северного моря? С севера это точно, но только из тюрьмы, потому и бледный такой, — капитан положил Алексею руку на плечо. — Это очень опасный преступник. На его совести кровь многих людей и крупные грабежи.

По распоряжению Сергеева к заброшенному дому срочно выехала оперативная машина с работниками уголовного розыска. На чердаке никого не нашли. Были перекрыты выезды из города, вокзал и порт. Но все усилия оказались тщетными. Грифта нигде не было. Вместе с ним исчезли Киян и Филин.

Наутро капитан Сергеев позвонил на квартиру художника. Матери Лары он рассказал обо всем и добавил, что Алексей Громов совершил мужественный поступок: спас не только ценные картины, но и их жизни…

В дом к Громовым Сергеев приехал в воскресный день. Он вызвал Алексея:

— Поехали со мной!

Алексей, ничего не спрашивая, покорно уселся на мягкое сидение легковой машины. Сергеев повелел шоферу:

— К Шлюпкину!

Кто такой Шлюпкин, тогда Алексей не знал. Он просто доверял дяде Косте.

Приехали к Клубу моряков.

— Не отставай, Леша!

Сергеев повел Алексея во двор, где находился спортивный зал. В продолговатом помещении с низким потолком шли тренировочные занятия боксеров. Одни в пухлых кожаных перчатках, к удивлению Алексея, дубасили друг друга, другие колотили два длинных мешка, которые свисали с потолка на веревках, третьи прыгали через скакалку, как девчонки. Алексей знал, что при Клубе моряков работает «кружок по боксу», разок даже смотрел на их тренировки через окно, но не отважился переступить порог.

Навстречу Сергееву вышел плотный рыжеволосый мужчина в спортивных шароварах и футболке, сквозь которую просматривались крутые мышцы. От него веяло добротой, силой и уверенностью.

— Привет, Константин Петрович! — сказал он, пожимая руку заместителю начальника городского отдела милиции. — Привел?

— Вот он, наш герой! — Сергеев ласково подтолкнул Алексея. — Научи-ка его боксерским навыкам, чтоб умел в жизни постоять и за себя, и за нашу рабоче-крестьянскую власть. Надо сделать из него человека! А ежели станет отлынивать или пропускать тренировки, сразу докладывай мне. Я сам приму нужные меры!

Сергеев повернулся к Алексею:

— Познакомься, Леша. Это Кирилл Бертольдович Шлюпкин, твой тренер и учитель по боксу. Слушайся его, как отца родного!

— Хорошо, дядя Костя! — Алексей с радостью кивнул.

Так в его жизнь на долгие годы вошел человек, соединивший в себе русское имя Кирилл с нерусским странным отчеством Бертольдович и с морской фамилией Шлюпкин. Боксеры называли его на русский лад Борисовичем, а за глаза ласково именовали Кир-Бором. Именно благодаря ему Алексей шагнул в загадочно-таинственный мир спорта, имя которому — бокс. Но путь к вершинам оказался весьма и весьма тернистым…