Чердынец

Глава 10

А сейчас, значит, у меня продолжается огородная деятельность, что б ее!

В таких вот размышлениях, то хмурых, то повеселее, я и копошился до трех часов.

Закончив работу, девушки подождали меня у ворот огорода. Катька была задумчива и иногда поглядывала на меня странновато. Светик — страдала, это было видно невооруженным глазом.

— Свет! Ну — потерпи, сейчас придем домой — и полечу тебя. Лучше будет.

Светка угукнула, кинула на меня взгляд и залилась румянцем.

Когда пришли домой, я спросил:

— Сразу лечимся, или можно чаю попить-перекусить? А то в брюхе урчит, как будто я кота живьем съел.

Катя посмотрела на Светку:

— Свет! Ты как насчет чайка?

— Ну… можно чаю выпить, — Светка была задумчивая, иногда чуть морщилась от боли.

Когда уселись пить чай, девушки вели себя как-то странно — они большей частью молчали, постоянно переглядывались. Потом Катька, как более смелая, начала:

— Слушай… А… вот — интересно… А у тебя там… ну… много женщин было?

Я хмыкнул.

Что — интересно, то — интересно. Катька подчас ведет себя так, как и раньше — брат придурок, а значит нужно ему вправить мозги! А когда и по-другому, вроде бы как к постороннему, но — интересному человеку. Видно, что часто хочет что-то спросить, потом — откладывает. Стесняется? Потом — снова задумчиво смотрит на меня. Похоже, что ее отношение ко мне поменялось. А вот как — пока не понятно.

Со Светкой все более или менее ясно. Она и раньше ко мне нормально относилась, с симпатией, а сейчас… Вот были бы мы постарше — сказал бы, что она на меня — запала!

И про возраст. Похоже, что и Светка, и Катька — ну, когда не включает «старшую сестру», они относятся ко мне как более старшему парню. Даже не парню, похоже — а как к молодому мужчине. Вот так примерно они общаются с дядькой Володькой. Ну уж точно — не как к шестидесятилетнему старику!

А я? Насколько я себя чувствую? Не физически, а… психологически, что ли?

Не на двенадцать лет. Но и не на шестьдесят — к таким как Катя, и Света — я как к малолеткам — не отношусь. А как отношусь? Да как к молоденьким девушкам — так, кто они сейчас и есть.

И к более взрослым, и более интересным для меня дамам, уж точно отношусь не как к «тетенькам»! Если так вспоминать прошлое… То у меня сейчас поведение, психология — на уровне тридцатилетнего мужика. Примерно…

Ладно, послушаем, что скажут юные прелестницы.

— Кать! Ну вот сколько это — много? Я был женат на красивой женщине. У меня и до свадьбы, и после свадьбы были другие женщины. А много или мало… Ну — не считал я их!

— А ты что — жену не любил, что так ей изменял? И как она терпела такое? — это уже Светка. Похоже ей так интересно, что она и про боль забыла.

Вот же — вопросы! У меня и настроение испортилось! Жену не любил, ага…

— Знаешь, Света… Я и сейчас ее люблю, и лучше нее для меня женщины, после нашей встречи — не было. Она… она была лучше всех! А другие… ну… что другие? Ведь вокруг столько красивых девушек и женщин — как можно удержаться, если есть… возможность — так скажем. Я и других женщин — тоже любил. Кто-то просто — нравился… К кому-то я относился больше, чем с симпатией. Не знаю, как объяснить, да и поймете ли вы… А Дашка? Она была… она была очень красивая и умная. Веселая… И она, сначала… относилась к этим женщинам — с юмором, что ли? Она же знала, видела, что кроме нее — я никого не люблю. Ну — так сильно, как ее. Подшучивала… хотя… иногда могла разозлиться и пощечин надавать… если заходил уж очень… терял чувство меры. А потом, с возрастом она стала меняться. Все люди меняются, постепенно, даже — можно сказать, незаметно. Вот и я — не заметил. И она — ушла. Вот как-то так…

Как будто услышал Дашкин голос: «Годы идут, люди меняются. Вот и я думала, что ты наконец-то повзрослеешь, остепенишься… Тебе уже за пятьдесят, а ты все такой же! Все скачешь по чужим койкам! Тебя — только могила исправит! Устала я, устала! Все… надоело…».

«Только девчонкам я не скажу, что обязательно найду ее! Здесь найду! Через несколько лет! И своих ошибок — повторять — не буду… У меня не будет других женщин? Нет… все же будут… думаю. Я же не монах! Но — что по-другому буду себя вести — это точно!».

Мы — помолчали. И я, и девчонки.

Потом Катька фыркнула:

— Я же тебе говорила, Кузнецова — кобель он! И даже любовь свою не сохранил, придурок!

«Вот спасибо, Катерина Иванна! Поправила настроение! Хотя… а в чем она не права? Права ведь, признайся?».

— Знаешь, Катюшка… Есть такая поговорка — если человека назвать сто раз свиньей, на сто первый раз — он хрюкнет! — «хотите, чтобы я был кобелем? Окей, буду! Вот вас сейчас и…. Так, стоп! Что-то меня заносит! Узбагойзя, придурок!».

Светка молчала, смотрела на меня:

— Ну что ты, Катюшка… Он ведь все равно хороший.

— Вот ведь, Светка! Вот что ты за… Ладно, все, прекратили, — Катрин махнула рукой, — слушай… а ведь я знаю, где у родителей еще коньяк стоит! Кто будет чай с коньяком?

— Кать! А откуда у нас коньяк-то? Тот — Слуцкий принес, а еще — откуда? — я удивился. Батя если изредка и выпивает рюмку-другую с устатку за ужином, то — водки.

— Да я откуда знаю?! Знаю, что есть и все! Ну! Кому чаю еще налить?

И я и Светка — согласились. Только мне показалось, что Катюшка коньяка чуток больше плеснула. На вкус вроде — побольше концентрация в чае получилась. В голове даже чуть зашумело…

Катрин продолжала удовлетворять свое любопытство:

— А вот… вчера ты сказал, что ну… вот так руками можно… а еще — губами и языком. Это… как это? Прямо вот «там»! — губами и языком? А разве — не противно это? Это же… ф-ф-фу-у-у-у…

— Катюшка! Вот ты сейчас себя ведешь так, как будто — это ты ребенок! Вот сама представь — ты очень любишь человека… Да даже и не любишь. Просто — он тебе очень нравится, очень! И что — такому человеку сделать приятное… тебя это остановит? Ну — не знаю… Меня вот — нет! Наоборот, когда человек нравится и такими ласками доводишь его… до оргазма. Так это же — и у самого… у тебя, то есть… ну — эйфория! Ты же видишь, как ему хорошо! Это же — кайф!

Катька задумалась, а Светка сидела, широко открыв глаза от услышанного и была… так говорят: от щек — хоть прикуривай!

— Когда мужчина и женщина — нравятся друг другу… они же оба могут так ласкать партнера. И он, и она.

Вот только что казалось, что Светки открывать глаза шире — уже некуда. Ан нет! Есть куда, ага! А вот Катька как-то… уже довольно спокойно отнеслась к услышанному, задумчиво.

— Вот не поверю, чтобы вы ничего про такое — не слышали. Все равно же, кто-то из подруг, пусть старших, или знакомых — что-то такое говорил, рассказывал, хоть мельком.

Светка встрепенулась, хотела что-то сказать, но Катька жестом остановила ее.

Ха! А девчонкам-то — тоже «захорошело», и теперь понять — от чего у них румянец больше: от коньяка или разговоров — уже сложно!

— Ну ладно! Ты — Светку-то лечить будешь?

— Конечно! Светуля! Ты как — готова?

Светка засмеялась, потом — глядя мне в глаза:

— Юр! Только вот мы с Катей договорились, что она… ну в общем… она здесь побудет.

Опять удивили!

— А ты как же — стесняться не будешь?

— Буду… только ты, я думаю, мне стеснение это… тоже, как и боль снимешь. Я же в прошлый раз и не понимала, где я, кто вокруг — так вот хорошо было.

Ага… нет — что-то коньяк как-то подействовал… чересчур. Или это — не коньяк был? Да нет… вроде бы… на коньяк было похоже! А может — это какая-то баб-Дусина настойка? У нее там градусов — куда как больше, чем в магазинном коньяке. А тогда — зачем Катька это сделала? Стресс снять? В голове — приятный шум… и ноги что-то — вяловатые стали.

Вот о чем я сейчас… а, да! Определяю ли я сейчас Катьку и Светку — как малолеток, что для шестидесятилетнего мужика — табу?! Ведь я же нормальным мужиком был, не извращугой каким-нибудь, не педофилом!

Хрен там… никакими малолетками они для меня сейчас — не определяются! А почему? Стал ли я Гумбертом-Гумбертом? Да вроде бы нет. Или это все же есть… такое неотчетливое даже для себя самого понимание, что мне сейчас… точнее — моему телу — двенадцать. Черт ногу сломит, в этой психологии! Или это уже — психиатрия?

Вот кто такая малолетка для мужика? Малолетка — это точно лет до тринадцати-четырнадцати. Вот уже пятнадцатилетняя девчонка — там уже не так все явно. Есть такие восьмиклассницы, что просто — ой!

То есть, примерно так — есть двадцатипятилетний молодой мужик. Есть малолетка… лет тринадцати-четырнадцати… Табу? Однозначно! А если ей шестнадцать? Тут — уже не все так ясно. То есть разрыв в возрасте — лет десять. Воспринимает ли тридцатилетний мужик двадцатилетнюю девушку — как малолетку? Да — с чего бы?! То есть, я — шестидесятилетний, никак не мог воспринимать женщину на десять лет младше — как малолетку. Так? Ну — конечно! Там для меня — тридцатипяти-сорокалетние женщины — были самый смак! И даже двадцатипятилетние знакомые были, ага! Получается… где-то затык.

Но все равно, встречая тогда в книжках размышления попаданцев, бывших пожилых людей, о том, что для них — пятнадцатилетние девчонки представляются малолетками, пусть даже им самим сейчас было лет по пятнадцать… Я как-то думал — хрень это! Не может такого быть! Видать комплексы какие-то у попаданца были! Или — у автора? Или нет… Что-то меня несет куда-то… Коньяк этот, Катькин!

Помню, где-то в Уренгое, ожидая лётной погоды и бесясь от скуки, согласился сходить с мужиками в сауну. Одного я знал так — более или менее, уже встречались с ним по работе несколько раз. Двое были — вообще незнакомые, просто соседи по гостиничным номерам, кто, так же, как и я — встряли в этом городе по причине сильных метелей.

Разговорились, попарились, приняли на грудь по паре-тройке коньячку. Хорошо! Один из незнакомцев — оказался тоже вполне нормальный мужик, и собеседник — интересный. Четвертый наш со-банник все время молчал, сопел, потел. Был он — нашего возраста, лысоват, толстоват. Потом, когда мужики, после принятого, начали рассуждать — не вызвать ли «фей»? этот мужичок категорически заявил, что тут — приезжают одни малолетки, что — чревато, типа! Потом он, на почве выпитого, или просто — мужика понесло, стал объяснять нам тонкости и нюансы правовых отношений с девушками… которые — очень уж молоды!

Оказалось, что он — из бывших прокурорских, и долгое время сидел на этой теме. Рассказчиком он оказался интересным, не просто сыпал статьями и комментариями к ним, а — с примерами, экскурсами в историю, и прочими антуражными особенностями.

Получается, что правовые нормы, то есть — писаное право — они, если праводатели, они же — законодатели, работают нормально, по запросам общества, то есть принимаемые ими нормы — соответствуют общественным отношениям и запросам социума, в принципе — вполне себе отражают сложившиеся в обществе мораль и нравы. То есть, если в УК говорится, что — до шишнацати — ни-з-з-я! Значит так и есть! Но есть нюанс — вступать в связь до шестнадцати лет — нельзя второму партнеру, которому уже больше восемнадцати лет! А если обоим партнерам — пятнадцать? Ха! А нету у вас статьи на Костю Сапрыкина!

Мы тогда спросили его — а вот — развратные действия в отношении несовершеннолетних, то есть — до восемнадцати, это как? Он и рубанул — что тут — прямая хрень! Это такой крючочек, на который можно посадить человека, если у него нет хорошего адвоката! Ну, или «повезло» мужику нарваться на тот реликт, который почти до восемнадцати лет жил-жил в неведении о вопросах пола где-то на необитаемом острове, а потом — раз! и появился в обществе, и сразу — перед этим несчастным мужиком! Бывает такое? Ну-у-у-у… может и бывает… но что-то слабо вериться. А вот денежку потянуть с лоха… Это — да! Это давнишняя такая забава. Имеет место быть, ага!

А наличие таких вот — реликтов, из несовершеннолетних, за «развращение» которых потом тягают некоторых «самцов»? Ага! В эру интернета, при том информационном обществе, которое сложилось, при сверстниках, которые актерам из «Браззерс» сто очков вперед дадут! Вериться слабо!

И та ложь, и лицемерие, когда уже и «педофилы — тоже люди!» и сто гендеров… Или вот — периодически привлекают к ответственности молодых и постарше женщин, про которых четырнадцати-пятнадцатилетние тупиздни проболтались что — «имели с ним связь»! Странно? По мне — так очень! Если вот честно — это ведь «испокон веков» — мальчишеские фантазии по поводу старших женщин: учителей, знакомых, родственниц. И можно сколько угодно рассуждать — что это неправильно! Вон — даже термин такой придумали — мильфы!

— Юра! Ты что — уснул? — Светка засмеялась, глядя на меня.

О как! Она оказывается уже расположилась на диване и штанишки сняла и футболку приподняла, и даже трусики чуть сдвинула вниз! А я стою перед ней, пялюсь на нее и — ни гу-гу! Черт! Что же за коньяк там был?!

— Извини, Киска — что-то задумался…

— А о чем? — Светка откровенно потешалась надо мной. Скосил взгляд на Катьку — там тоже изрядное удивление! — Кать! Ты что-то многовато ему коньяка плеснула!

— Не. С коньяком — все в норме! А задумался я вот о чем — являюсь ли я развратителем для тебя и вот — Кати? — я опустился на колени перед диваном, — так, Светуля — а давай ты ножками в другую сторону ляжешь? Мне так просто будет более сподручно, — «ага, под правую руку все же лучше будет».

— Развратителем? Так ты же сейчас просто лечишь Светку, — вот Катька как-то провокационно сказала, и сидит позади меня, оборачиваться на каждую ее фразу — неудобно.

— Ну… пусть так, — я интенсивно растер себе руки и положил их на такой привлекательный животик, — Опять не так! Солнышко, а давай мы начнем с массажа спинки?

Светка уже развернулась ногами в другую сторону, а теперь еще и повернулась на живот.

Я стал поглаживать, потискивать ей спинку, разогревая. Потом — чуть интенсивнее, спускаясь от поясницы к крестцу. Поправил чуть трусики, приспустив их чуть ниже.

Светка ушла в себя, прислушиваясь к ощущениям. Катя сзади тоже молчала. Уже заканчивая разминать Светке верх попы, решил чуть пошалить и помял-потискал ей такие красивые ягодицы. А если… попробовать — настроился и постарался по своим рукам… пустить обратно тепло, но не то тепло, которое вытягивал из Светки. Там — плохое тепло, даже — жар… А вот с кончиков пальцев пустил этакие импульсы — когда пальцы чуть подрагивают, совсем незаметно, и пальцы чуть нажимают на кожу. Помню Дашке такое — очень нравилось!

Светки задышала более прерывисто.

— Все, Киска! Поворачивайся на спинку! — Светка повернулась… на губах у нее улыбка, а щечки — очень розовые.

— Юр! А ты так… ну в конце совсем… сделаешь, ну — как вчера? — Светка смотрела на меня сквозь свои пушистые ресницы.

— Понравилось? Хочешь?

— Очень понравилось! Очень-очень! Очень хочу! — Светка смущалась, но желание почувствовать «это» было гораздо сильнее, — слушай, а я сразу и не обратила внимания — а у тебя губы уже не пухлые, как вчера были… Только вот синяки кое-где остались! Это ты сам себя так лечил?

Ага… вчера вечером, уже ложась спать, задолбавшись чувствовать пельмени вместо губ, попытался, накрыв их рукой, потянуть из них боль и чуть снять воспаление. В той жизни у меня никогда не получалось лечить себя — вообще никак! Даже чувство тепла ни разу не возникало.

А здесь… сначала тоже ничего не чувствовал, а потом — ноющая боль стала проходить. Утром встал — кроме кровоподтеков кое где на губах — ничего, не припухлостей, ни боли. Шаман, аднака!

Светка протянула руку и погладила меня пальчиками по губам. Ух! Как мне сразу в голову шибануло!

Я уже вовсю массировал ей низ живота, опустившись фактически… до предела, да.

— Ты как? «Боль есть?» —хрипловато спросил я.

— Не-а… хорошо так… вот только — не так хорошо, как вчера. Юра-а-а! Н-у-у-у… Ну что ты? Ну… просить тебя надо, что ли? — Светка скорчила такую просительную мордочку, что вторая волна по позвоночнику шибанула мне в мозг!

— Сейчас, Света… Сейчас… А… вот давай так сделаем… Сними футболку… я тебе и… к-х-м… верх тоже поглажу… — в голове туман!

Светка, покосившись туда, где за столом сидела Катя, приподнялась и стянула с себя футболку. А потом, чуть подумав и лифчик.

«А здесь уже есть с чем работать… Не нулевка — точно. Единичка, я думаю».

— Какая ты красивая…, — я, не снимая правой руки с ее лобка, наклонился и медленно, и очень аккуратно, нежно поцеловал ее в губы.

— А-а-ах! — Светка как задохнулась, а потом чуть-чуть, неумело, стала отвечать мне на поцелуй. Правая рука у меня продолжала свою развратную деятельность. Только — не забыться и внутрь — не лезть. И рвать-ломать там ничего не хочу, да и занести туда что-нибудь с рук — тоже не нужно, в такие-то дни!

Потом я оторвался от таких вкусных Светкиных губ и пошел путешествовать губами по ее телу — шея (очень-очень медленно и нежно, со всех доступных сейчас сторон! то опускаясь к ключицам, то вновь поднимаясь по шее вверх и чуть прикусывая мочки ушек!), потом — ниже: ключицы, чуть дальше — по плечам; потом — ниже, к грудкам. Здесь остановка — очень нежно, очень! и вокруг, и чуть помять-погладить рукой, и про свои губы — не забывать, и язык — подключаем постоянно: то короткими совсем мазками, то — более длинно — проводя по таким прелестным холмикам! А уж соски — здесь предельное внимание! И чувствовать, чувствовать Светку — правильно ли я делаю!

Я так увлекся процессом, что даже не представлял, сколько времени я на это тратил. Как мне показалось, Светка кончила. Она то просто стонала, то рукой подтягивала моя голову к себе, и мы целовались. Был момент — когда очень страстно! Но без укусов, как вчера. Она вроде бы что-то шептала, только я ничего не слышал. В голове — гул и сладкая муть! А когда она протянула руку и положила ее мне на… штаны, да… смутно чувствовал, что очень приятно там мяла-потискивала, не грубо… а так — очень нежно.

— Ну все! Все! Ишь, как телята облизываетесь! Все, говорю! — это Катька нас прервала. Мы медленно всплывали с той глубины, где нам было так хорошо!

Светка прерывисто дышала. Лежала, закрыв глаза, прикрыв рот своей рукой. Я, пошатываясь, поднялся.

— Светуля! Ты как, душа моя? — как-то сипло у меня получилось.

— О-о-о-о-х-х… Как же мне хорошо…

— Юрка! А… а что у тебя со штанами… — Катька была очень удивлена. Я опустил голову. Ну, да — все ясно! Обкончался!

— Вот же ж… Состирнуть нужно. Как я до бабы пойду?

Девчонки смотрели на меня — Катька удивленно, а Светка… Светка как-то очень пристально, но не на лицо, а на штаны. Потом она поднесла руку в носу:

— Это оно так пахнет? — она втягивала запах со своей руки, — х-м-м… и ничего противного здесь нет… даже… даже приятно как-то…

Я нырнул к умывальнику, за занавеску.

— Девчонки! Сюда не подглядывать! Катюшка! Посмотри мне что-нибудь в шкафу. Не мокрым же мне идти.

Я слышал, как они чуть слышно перешептываются. Чуть отодвинув занавеску, одним глазом посмотрел — чем это они так заняты, что Катька даже не сочла нужным мне ответить.

О как! Ни хрена себе! А Катька обнюхивала руку Кузнецовой, и они потом что-то шептали другу другу — прямо в ушки. Кузнецова закатывала глаза, улыбалась и все шептала. Катька внимательно слушала.

— Катюша! Ну же! Посмотри, что мне одеть!

— Сейчас-сейчас!

Я, не глядя, что делаю руками, стирал трусы, а потом — штаны. А сам все подглядывал за девчонками. Светка оделась, чуть пританцовывая. Потом подняла голову, все же увидела чуть отодвинутую занавеску, и показала мне язык!

Катька подошла ко мне и не смущаясь, что я голый — протянула мне шорты:

— Вот! Что-то больше я ничего не нашла. Наверное — большая часть твоей одежды у бабушки.

Когда я оделся и вышел в комнату, к умывальнику скользнула Светка:

— И не подглядывай! — засмеялась.

Я сел за стол. Катька сидела, уставившись в стол и задумавшись. Даже губку нижнюю прикусила!

Светка вышла и тоже села:

— Катюша! Может еще чаем нас напоишь?

— А? Да-да, сейчас!

— Снова с коньяком? — я усмехнулся.

— А — давай! — Светка залихватски махнула рукой.

— А не много будет? — я улыбался, глядя на такую довольную, я бы даже сказал — счастливую Светкину мордашку! — как домой-то пойдешь? А ну как мамка перегар учует?

— Так я же сегодня здесь с Катей ночую! А ты не знал, что ли? Тетя Света же в Красноярку с Натальей Алексеевной уехала, по работе. Они там у вашей тети Ани переночуют.

Я удивленно посмотрел на сестру. Катька в ответ кивнула.

Я знал, что периодически маме одной, или вот так — с врачом РТС, приходилось ездить по филиалам организации, по своим, медицинским делам. Этих филиалов было, на данный момент, вроде бы — три, в разных селах по району. И в Тюмень мама тоже ежемесячно ездила — туда за лекарствами и препаратами, инструментами для медпункта на базу головного предприятия.

— Кузнецова! Ты лицо попроще сделай! Светишься вся от счастья! — Катюшка недовольно нахмурилась, посмотрев на «светящуюся» Светку.

— Это, девчонки, анекдот такой есть. Хотите расскажу? — Светка радостно кивнула, а Катя — промолчала.

— Приходит поздно вечером жена домой и говорит мужу: «Дорогой! Ты не представляешь — меня сейчас в парке… изнасиловали! Муж хмуро посмотрел на нее и говорит: «Ну… съешь лимон и ложись спать!». На второй день, вечером — ситуация повторяется. И снова — «съешь лимон и ложись спать!». И на третий день также, на четвертый! На пятый день жена не выдержала, спрашивает: «А зачем я должна лимон съедать?» Муж: «Чтобы я не видел твой счастливой физиономии!».

Светка расхохоталась. Даже Катька заулыбалась:

— Вот-вот! Только лимонов у нас нет! Кузнецова — может тебе лимонной кислоты в ложке дать?

В ответ Светка показала ей язык и подмигнула мне.

— Вот ты, Юрка говоришь — не развращаешь ли ты нас… Ну… может быть и так… но я же сама этого хочу. И… мы же не трахнулись, как ты говоришь. Так просто… И девочкой я осталась, так же? И… мы же никому не скажем, правда? А зачем кому-то знать?

— Свет! А ты… кончила? — мне же интересно, насколько я умел и нежен.

Светка, улыбаясь, запрокинула голову и закатила глаза:

— О-о-о-о… тут даже и не знаю, что сказать… Раза два, наверно… или три… там, знаешь… как волна такая была… не взрыв — бах! а — плавно так… и я улетела. И в животе — опять бабочки порхают! Немного щекотно, но та-а-а-к классно! Юр! А как еще можно, а? Есть еще — ну способы, чтобы… без проникновения.

Неправильно это все, неправильно…

Но я долго рассказывал девчонкам про петтинги-неккинги, про фелляцию, про кунилингус, про минет, ага — тоже рассказывал.

— Да, я знаю, это называется — «она сосет»! — вот что-то настроение у Кати мне не нравится. Нет, так-то она внимательно слушает, только вот реплики…

— Ну… можно это и так называть, Катюша! Только мне кажется это — грубым. Вот — больше по душе, как французы называют — «минет», или — французский поцелуй. Да и слово это — наше, оно даже не совсем правильно определяет сам процесс. Там же — не только сосут, там — куча всего-всего. А то — можно подумать — закинула в рот, как карамельку или там — ириску, и все — дело в шляпе! И, кстати, очень немногие женщины могут это делать хорошо! А уж — очень хорошо — вообще — единицы! И почему-то не понимают, что это — такой метод захомутать мужика, охмурить его, и держать — на коротком поводке, что мало еще что с этим сравнится. Борщ там, чистота в доме, забота и нежность — это все хорошо, конечно. Но вот если еще и минет — на «пять баллов», то тут уж никуда мужик не денется!

— Ха! Ну — ты же гулял от жены! Или у нее с этим — не очень было?

— Нет, Катюшка! С этим у Дашки все было очень и очень! Она и в постели была — королева! Лучше всех! Но… тут уж такая натура — мужику иногда, как псу, хочется сорваться с цепи и поносится по улице, вроде как на свободе. Потом-то он все равно домой придет, поджав хвост и повесив виновато голову.

«Интересно — зачем она продолжает меня «подкусывать»?».

— А вот… ну… а как вот… ну — вот как оно — трахаться, как ты говоришь, а? — это Светка интересуется.

— Солнышко! Ну вот как объяснить… Вот тебе же сейчас было хорошо, правда? — я с улыбкой смотрел на счастливую Светку.

— Нет… не так! Мне было… мне было… ох, как мне было! Вот! — Светка прямо светилась.

— Ну вот — видишь! А там… там просто добавляется еще куча способов довести тебя до этого! Что-то может быть — хуже, а что-то — лучше! Может быть даже — намного лучше!

— Да ну… разве может быть еще — намного лучше? — Светка задумалась.

— Катюшка! Ну чего ты куксишься? Ну… родная моя! Ну что с тобой? — я все же не мог игнорировать Катькино поведение.

— Вот Юрка! Ну и дурак же ты все же! Правильно Катька говорит — балбес и придурок! Она же сама этого хочет! Неужели ты этого не понимаешь? — Светка мельком отвлеклась от своих размышлений — «как это может быть — намного лучше» и, этак походя, макнула меня рожей да прямо — в дерьмо!

— Кузнецова! Ты сейчас доболтаешься у меня! Совсем сбрендила, дура?! — Катька вспыхнула.

«Ой я — дурак! Вот же скотина тупорылая! Ведь… видно же было! Видно! Вот же — идиот! Доигрался в помощь и спасение!». Мне было стыдно! Очень стыдно! Я не знал куда себя деть!

Я вскочил и подошел к Кате. Сзади, наклонился над ней, сидящей на стуле и обнял ее. Крепко обнял и зарывшись лицом в ее волосы, зашептал:

— Катюшка! Родная моя! Любимая Катюшка! Ну — прости меня! Прости идиота! Вот — тупая деревяшка я! Бесчувственный чурбан! Ну — вот что хочешь для тебя сделаю!

Катюшка сначала пыталась скинуть мои руки со своих плеч, потом затихла и обмякла. Я, продолжая ее обнимать, начал шептать какую-то чушь о том, как я ее люблю; какая она у меня красивая; какая у нее потрясающая фигура; какие у нее ножки — длинные, ровные и очень-очень соблазнительные! И как от нее замечательно пахнет; как я схожу с ума, когда на нее смотрю; как меня бесит, когда она разговаривает с другими парнями; как… да много чего я ей шептал. И… вовсе не чушь это была. А… да все так и было, чего уж там!

Я видел, как у нее порозовело ушко, чувствовал, как она стала глубже дышать… Еще я видел, краем глаза, как широко раскрыв глаза, смотрит на нас Светка. Я, не размыкая объятий, взял Катю за руки, поднял, и потянул за собой к дивану. Если она и упиралась, то — самую чуть!

— Нет… нет… не надо! — прерывистый шепот, и потом, уже громче и четче, — Кузнецова! Отвернись!

Я даже и не помнил — я раздел Катьку, или она сама разделась. Мы стояли возле дивана и сумасшедше целовались, взасос, «по-взрослому!».

А Катька целуется лучше Светки! Это когда она так научилась? И с кем? В этот момент я ревновал ее — дико!

Я тискал ее за попу, гладил по талии, а она, обхватив меня руками за шею, страстно целовала.

Потом… потом, когда первый порыв прошел, я мягко увлек ее на диван и уложив там, стал наглаживать. Везде. Я видел, что она то лежит с закрытыми, даже стиснутыми веками глазами; то — смотрит на меня, широко распахнув их. Я ласкал ей лицо; шею; чуть обозначенную, еще совсем юную грудь; такие трогательные, небольшие, но уже набухшие сосочки; потом целовать животик, особое внимание уделив ее такому красивому пупку — вылизал его!

Я и сам не помнил, как и когда, продолжая ласкать-наглаживать ее бедра, раздвинул их и опустился лицом туда. Это было… не помню я — как это было. Но — очень, очень возбуждающе!

Пришел я в себя, когда понял, что вот еще чуть-чуть и Катька своими ногами, такими длинными, ровными и красивыми, но очень сильными и мускулистыми, просто сломает мне шею. Вырваться никакой возможности не было! Она стискивала ноги так, что у меня перехватывало дыхание. А еще — резко дергаясь, поворачивала их то влево, то вправо! Мне казалось, что я даже похрустывание своей шеи слышу. Она, не отпуская меня из захвата, то становилась «на мостик», то — вжималась в диван. Единственное, что я мог сделать — это прекратить движения языка и ухватится покрепче руками за ее талию. Сколько это продолжалось — я не знаю, но показалось, что очень долго!

Потом она затихла. Я еще полежал, пока ее ноги чуть-чуть не расслабились и потихоньку выбрался «на свободу». Оказывается — рядом с нами сидела Светка!

— Света? Ты чего тут-то сидишь? — я натурально хрипел.

— Ну! Ну… ну — вы даете, блин! — Светка была в шоке, не меньше.

— Кузнецова! Помолчи, пожалуйста, хоть чуть-чуть! «Очень тебя прошу!» — еле слышно прошептала Катя, не открывая глаз.

Я чувствовал, что у меня мокрое не только лицо, но и волосы, и даже грудь. Вот это Катрин задала жару!

Я привстал, собираясь сползти с дивана. Светка, придержала меня рукой, и пальцем другой руки — прижала себе губы — так вот — «т-с-с-с!». Потом наклонилась… и обнюхала меня — лицо, волосы, грудь! Вздохнула и судорожно выдохнула!

— Ты чего? — спросил я чуть слышным шепотом — «Кате не нужно сейчас мешать, пусть чуть отдышится!».

— Какой запах! Обалдеть! — Светка ошарашенно покачала головой.

— Запах женщины… что может быть его прекраснее? — я потянулся по дивану, и очень нежно поцеловал Катю в губы.

— Еще… еще — поцелуй! — вот как, ну если девушка хочет — кто же противится будет. Поцеловал еще, нежно и долго.

Катюшка обхватила меня руками за голову и шею, резко открыла глаза:

— Еще хочу! Еще! — я охренел.

А она меня — не отпускала и смотрела в глаза. Что-то в ее глаза было, что-то такое — дикое и пугающее, что я только прошептал:

— Хорошо. Как скажешь, душа моя.

Второй раз все было… более… спокойнее, что ли. Ну — сначала.

Я также нежно ласкал ее тело, иногда поглядывая на ее лицо. Катюшка лежала тихо, глядя куда-то в потолок. Потом… потом — началось! Это уже не были такие дикие скачки, с моей головой между ног, но… я был в опасности, да. Катя в какой-то момент согнула ноги в коленях, давая мне доступ к… ко всему, короче. Потом — закинула ножки мне на спину.

Я — старался. Постепенно и сам теряя голову от ее прекрасного тела, от ее запаха, и вкуса ее сока. Было немного неудобно и в какой-то момент я привстал на колени, приподнял Катю за попу и придерживал ее так — чуть на весу.

Ни я, ни Катька — совсем не обращали внимания на бесстыже сидящую буквально рядом с нами Светку. Может она — энергетический маньяк, может она — так питается нашими эмоциями, и хочется ей быть поближе к эпицентру их.

В какой-то момент, совсем уже потеряв голову от моей партнерши, я вдруг почувствовал, как шорты сползли с меня, а чья-то рука, обхватив… ага — его обхватив, да… вовсю мастурбирует мне. О! Это было вовремя! Похоже, что кончали мы с Катькой вместе.

Потом я лежал, обняв Катю и уткнувшись ей в шею, шептал о том, как же мне с ней хорошо. Сюда же, с конца дивана, приползла изрядно растрепанная Светка.

— Ну вы и даете! Это вы что тут устроили-то? Это же… капец какой-то! — но глаза ее смеялись.

— Кузнецова! Ты что — так с нами рядом и просидела все время? Бесстыжая же ты, а? — голос у Катьки был слабый и заметно дрожал.

— Вот ты, Катюш, неблагодарная какая! Если бы я тебе первый раз рот руками не закрывала — тут бы уже полбарака сбежалось!

— А ты что — мне рот закрывала? Я что — кричала? — Катька была поражена.

— Ну а кто же так орал-то? Вот ты громкая! Я всегда знала, что ты любишь поорать, но, чтобы при этом!?

— Ладно… не гуньди, мне и так стыдно! — теперь уже Катюшка уткнулась в меня.

— Погоди, Долгова, повернись сюда! — Светка тянула Катю за плечо.

— Ну что еще?

— Вот смотри! — м-да, какая непосредственность! Светка протягивала Кате руку к лицу, и рука у нее… да, была основательно испачкана.

— Ты чего? Это… это — то, о чем я подумала? — Катька удивленной не казалась, скорее — заинтересованной.

— Ага! Хочешь — вот, понюхай! Здорово же пахнет, а? — так, мне нужно умыться. А эти две исследовательницы пусть нюхают, что хотят. Вот же ж… Хотя… если разобраться — это здорово, когда вот такие… результаты секса у женщин вызывают не брезгливость и омерзение, а интерес. Бывали у меня такие женщины. С ними — очень здорово! А вот с теми — кто — «ф-ф-фу-у-у, фу… какая гадость!», с теми — не очень, да.

Натягивая шорты, я поглядывал на шепчущихся девчонок с удовольствием — какие они красивые! И да — пусть то, что произошло… неправильно, харам! или как угодно назовите… Но мою проблему — основную на данный момент — это поможет решить. Мы вместе сделаем это нашей тайной. А уж девчонок — я найду как отблагодарить! И, сука, плохо будет тому, кто хоть чуть посмеет их обидеть! Горло вырву, блядь!

Я зашел за занавеску и стал умываться. До пояса.

С улыбкой слушал, как «ты что, Кузнецова, совсем дура? ты ее и на вкус попробовала что ли?», и «ну что дура-то, что — сразу — дура! ты вот сама, вот… ну что? ну интересно же, а? даже — приятно как-то на вкус, разве нет?», и «ну… может быть… не знаю… ладно, согласна — неплохо… но вот стыдно такой быть, Светка!».

Потом Катька тоже мылась за занавеской, а мы с Кузнецовой сидели на поправленном уже диване. Ничего не делали, просто сидели, перешептывались. Светка подлезла ко мне ближе и сейчас сопела мне — прямо в ухо!

— Юр! А… когда у меня… ну — кончатся… ты мне так же сделаешь, как Кате? Ты знаешь, я, когда смотрела на вас, у меня там… так горячо-горячо было…

— Угу… обязательно приласкаю тебя, Киса! Сам хочу попробовать, какая ты там на вкус! — Светка покраснела и разулыбалась:

— А что — у всех вкус разный?

— Ну, конечно, разный. Люди разные, женщины разные, и запахи, и вкусы — тоже разные.

— А Катька… она — вкусная, как по-твоему… — Светка почему-то сильно покраснела, я смотрел на нее с удивлением и удовольствием — вот уж не ожидал этого!

И на ушко ей:

— Очень… очень вкусная. У меня — аж голова кружится, вот так — нравится. Но — ты же сама нюхала, разве не приятный запах?

Светка еще больше покраснела, хотя казалось бы — куда больше?

— Да, очень приятный… у меня… тоже дыхание перехватывало… хотелось — нюхать, нюхать и нюхать… а еще — попробовать… только ты Кате — не говори, Юра… а то… она и так меня сумасшедшей считает…

Светка очень хочет попробовать… да ладно?

— А давай, Светусик, как-нибудь, когда повторить решим… ну — с Катей. Она же — ты же видела, в какой-то момент совсем голову теряет… вот — можно и поменяться… ну — я буду тебя ласкать, а ты — ее. Как тебе?

Светка уткнулась мне в плечо и похоже, она вновь готова «начать» — чему способствует то, что все это время я ее активно потискиваю и поглаживаю! Нет, не так — совсем явно и прямо — «там», но — и ножки наглаживаю, и попу.

— Я, Юрка, наверное — очень развратная? Да? Но мне — очень, очень интересно! И то, что ты предлагаешь… да, очень хочу попробовать. Ты… только никому не говори, особенно — вот, Катьке! Я ее очень люблю, давно уже!

Ни хрена себе — откровения! Похоже девчонка полностью доверилась мне. Такое — дорогого стоит и такое — не предают. Нормальные люди — не предают, да!

— Кисуля! Мы в следующий раз ее вдвоем, да?

— Ага, Юрка! А еще… я вот… еще что хотела… ты мне потом расскажешь… ну — про минет, а? Только — без Катьки как-нибудь! А то я стесняться буду… Только не рассказывай ей, хорошо?

— Хорошо, прелесть моя! А любить мы ее теперь вдвоем будем, да?

Я оставил девчонок вдвоем, шептаться, обмениваться впечатлениями, а сам, «чумной» и с дурацкой улыбкой на губах, ушел к бабушке.

Наконец-то! Наконец-то я освободился от этого огорода!!!

Правда Вера Пална, все-таки вытрясла с меня обещание, что, если у нее будет какой-нибудь форс-мажор, какие-то дед-лайны и прочие хрен-лайны — я приду и помогу. Вот зря я ей пообещал, но — какой-то я стал мягкотелый и сговорчивый. Что мне — не нравится совсем. Ну ладно — все-таки времени у меня будет больше на все задумки.

И вот еще — сегодня после обеда дядя Володя, с дядей Юрой Жилкиным привезли мне — мотоцикл!

Нет-нет! Я не понесся его сразу же обкатывать — он был только с магазина и с ним еще нужно поковыряться — как минимум отчистить от консервационной смазки, все подкрутить, подвернуть.

Дядьки сказали — вечером! Кроме мотоцикла, они привезли еще несколько больших, замотанных в промасленную упаковочную бумагу и перевязанных шпагатом, кульков — с разным ЗИПом, запчастями, прикупленными по случаю, а еще — мотоциклетное лобовое стекло. Не от «Минска», к тому такое — не идет. В комплекте и сейчас — по крайней мере.

Еще «повороты». «Повторители поворотов», я имею в виду, на никелированных трубках. Тоже — не от «Минска». Но, как сказали дядьки — найдем, как приспособить.

Я еле дождался вечера! Чтобы хоть чем-нибудь себя занять — провел усиленную тренировку, до седьмого пота! Вот — вроде и мужик уже пожилой, а как увидел этот «мотик» — все, двенадцатилетний пацан во мне пробудился!

Дядьки подошли к делу — обстоятельно. Пришли вдвоем, и пивка прихватить не забыли. Под пивко-то — оно, дело, лучше будет идти. Это же — ясно!

Сначала все разобрали, перебрали, промыли в бензине, потом принялись собирать. Работали неторопливо, а что вокруг я кружу — как тот слепень — так и отмахнутся так же, как и от того, можно. Рука же не отвалится! Вместе со мной, рядом переживали Крестик, Славка Крамер и еще — Вадик Плетов. Тот тоже как-то узнал о покупке.

Это еще один мой дружок. На год меня старше, пацан такой — основательный. С меня ростом, но — коренастый, он уже года два ходил на бокс. Это именно он меня туда приволок. Правда, меня хватило буквально на пару месяцев. Не понравилось! И атмосфера там была такая — что-то от будущей дедовщины, когда старшие ребята, которые занимались уже не первый год, не то, чтобы «гнобят», но пусть — психологически поддавливают младших. И внимания от тренера, Волкова Алексея Васильевича, нам было — поменьше. По принципу — кому понравится, тот будет заниматься, а кому — не нравится, тот — свободен! Ну да, зачем отвлекаться от подготовки уже показавших себя ребят на тех, кто долго и не задержится.

Вот Плетов — тот задержался и даже уже начал показывать какие-то результаты. На соревнования уже ездит. Вадик — он такой, обстоятельный во всем. Не суетливый, ага. И с Крестиком у него по поводу разности характеров, частенько бывают стычки. Но Крестик, хоть и шиложопый, но не дурак, на рожон — не прет. Вадик и по сопатке может наладить.

Дядьки отодвинули нас в сторонку, чтобы не мешались под ногами, и мы сидим рядом — на лавочке. Деды выходили, посмотреть. Но деду Ивану вся эта техника — не интересна. А дед Геннадий — поклонник тяжелых мотоциклов. То есть деды — здесь не задержались. Неожиданно к нам присоединились отец Крестика — дядя Саша, и его корешок — дядя Паша Бажков. Иногда споря меж собой, разглядывая и обсуждая то или иное, мужики споро подготовили мотоцикл.

Вот с лобовым стеклом и поворотами — вышла затыка! Я так и не понял, от какого мототранспорта было это стекло, но крепления на руль и фару — не подходили. Хотя Жилкин сказал, что ничего там страшного нет и завтра он на работе — все отладит. Он даже зарисовал на листе бумаги пару моментов, и снял замеры. Дядя Паша тоже покивал — типа, не страшно, все сделаем! Они вместе в слесарке работают. А вот по поводу поворотов… тут мужики «репу» почесали! Установить-то их — не проблема! Вот эти — на переднюю вилку! А вот эти… Да вот — хотя бы сюда! А вот с проводкой и ее подключением… Здесь — думать нужно!

Дядя Саша, покуривая, показал рукой на Славку:

— А вот с батей его поговори! Он мужик и головастый, и рукастый! Решит, как и куда, что подключать! Ну… как-то отблагодаришь его, за мозги и руки, чё там!

Славкин отец — он стал этаким авторитетом в РТС. Буквально за пару лет. Но авторитет его был — немного странный, или еще сказать — необычный. Все признавали, что «голова у него варит — будь здоров!», «чё хочешь придумает, и покажет, как нужно сделать!». То есть придумщик такой — рационализатор, и руки у него — если не золотые, то уж серебряные — точно!

Насколько я знал, с рассказов Славки, они жили толи в Тагиле, толи в Челябинске. На Урале в общем! И батя его работал на заводе, сначала сменным инженером, потом и замначальника цеха, а потом — и некоторое время, начальником цеха. Только вот завод этот был — вовсе не по профилю РТС. Какой-то радиозавод что ли? И батя его соображал вовсе не в сеялках-веялках и тракторах с комбайнами, а — в радиотехнике, электрике, и сложных таких приборах, и механизмах.

А сюда, как я понял, переехали они — вынужденно. Просто здесь жила и работала тетка Славки — родная сестра его мамы. Которая, в свою очередь, была женой нашего инженера-энергетика Глушкова. В РТС его трудоустроили без вопросов: с инженерами всегда были проблемы. Как говорил Никифоров — не успеет человек приработаться, опыта набраться — а его уже на другое место тянут, с повышением. Кузница кадров, чё!

И мама Славки тоже здесь же работала. Правда — не знаю кем. В конторе, вроде бы.

Вот Славкин батя за прошедшие два года организовал в РТС — миниАТС, громкую связь по подразделениям и внутреннюю телефонную связь. А сейчас маялся в радиоточке, толи радистом, толи — монтером. Или еще кем — пацанам это было неинтересно. Но вот Славка говорил мельком, что скучно его бате — работы по знаниям нет. От этой скуки он и начал заниматься всякими изобретениями и улучшениями. От которых, когда — отмахивались, а когда и внедряли. Я думаю, Никифоров и сам понимал, что так использовать Крамера-старшего — что гвозди микроскопом забивать. Но куда его применить — еще не нашел!

Вот и порекомендовали мне — обратится к Крамеру-старшему.

Мотоцикл собрали, все что надо — подтянули, протянули, на искру — проверили, бензин — залили. Но сначала аппарат — заводится отказывался напрочь! Кто к нему только не подходил — все дядьки по очереди, потом и мы тоже. Хрен там! Потом я спросил у дяди Володи — а вы все по паспорту делали. И ожидаемо так услышал — «да чё там смотреть-то? мы и так уже все знаем!». Вот все так — как мой батя говорил!

Мы с пацанами (я, Вадим и Славка), пока мужики закуривали неудачу и запивали ее пивком, пролистали умную книгу, подумали логически (тут только Славка, ну — может немного — Вадик!), и решили — проблема в зажигании. Неправильно выставлено! Конечно же — были высмеяны, даже немного — обматерены! Но! Чуть подшаманили, подкрутили зажигание — опс! А мотоцикл — завелся, затарахтел и начал исправно выдавать густой дым!

— Пусть прогреется, да прогорит там все! Приработается — дыма меньше будет! — Квалифицированы заявил дядя Володя, — а чё сделали-то? Чё он завелся-то?

— Так вот, дядя — тут же схема есть, как зажигание выставлять! А вы без схемы, так — на глазок, да по опыту!

Мужики переглянулись:

— Ишь ты, в батю, значит, пошел — тот тоже все сначала в схемах изучит, потом уж за работу принимается! — это дядя Саша Любицкий одно время работал с моим батей.

Еще посидели. Мужики — поболтали за жизнь. А мы — так, послушали умных людей. Тут пришла Галина за дядькой, позвала его ужинать. Жилкин, как увидел Галю — сразу домой засобирался. Он ее побаивается, что ли?

Любицкий, проводив взглядами Галину, дождавшись, пока за дядькой и ей стукнет калитка, сказал негромко Бажкову:

— Вот до чего же красивая баба! Взгляд не оторвать! — дождавшись подтверждающего хмыка, предложил другу — а пойдем-ка ко мне, у меня дома пузырек припрятанный есть. Посидим в сарайке, пока моя не видит!

И они тоже ушли. А мы со Славкой — на заднем сидении, покатили к его бате — жаловаться на жизнь и «повторители поворотов», и просить, чтобы он чем-нибудь, да помог. Освоился я мотоциклом — практически сразу. Да что там осваиваться-то, если я в той жизни лет пятнадцать на разных отъездил?

Через пару дней мотоцикл мне довели до ума — и стекло поставили, и повороты установил дядя Костя. Получилась у меня «бибика» — всем на зависть! Так-то у нас в поселке «Мински» есть, но вот так — со стеклом, да с поворотами яркими — шалишь! Я еще к нему багажник сооружу — пока на этих моделях «Минска» штатного багажника — не предусмотрено! И дуги — как у меня в прошлом-будущем были! Жалко вот, что сумки на него сбоку не навесишь — как на «Харлеях» там, или на БМВ немецких — маловат мой козлик для этого!

А девчонки мои — что-то затихли. И на последний сеанс лечения — не пригласили, и уже пару дней Катюшки у бабушки не было. Ну ладно — дадим им паузу — пусть обдумают все, обсудят, успокоятся. Я даже жалею, что так все вышло…. Вот — честно, жалею! Может — если бы ничего не было, было бы проще и им, и мне? Но — лучше жалеть о том, что сделал; чем о том — чего НЕ сделал, я так понимаю! Но как же они хороши, девчонки мои! А наши игры, такие приятные — мы сохраним в тайне. Эх! Нам бы место еще, чтобы никто не мешал!

А я выбрался к дому! Пошел пешком — чтобы не будоражить соседей и не расстраивать местных бобиков! Очень уж они возбуждаются, когда кто-то на мотоцикле по улице проезжает! Дошел до дома бабушки Криченко, спросил брата где найти? Не у нее спросил — ее дома не было. Но старушки у соседнего дома, на лавочке — подсказали, что он там и обитает, возле своего дома, в старом домишке. Домишком это я бы не назвал. Я и в прошлом-будущем его разбирать не стал — очень уж он хорошо был переоборудован под гараж. Качественно так сделан был! И полы-потолки и сам весь — очень добротный. Я тогда только ворота поменял — мой Крузак-75 в них никак не входил.

Вот и сейчас, подойдя к дому, я увидел приоткрытые створки ворот гаража. А у гаража — Москвич-408. Точно! Четыре машины в поселке, получается! Про этот Москвич — я забыл, выходит! Постучался, попросил разрешения войти. Услышав хрипловатый голос, прошел в гараж. Со света там было темно, и я не сразу увидел хозяина. Ну да, таким я его и помнил. Смутно — но помнил. Невысокий, худой, чуть сутуловатый. Изборожденное множеством морщин лицо. Темный пиджак на простую сатиновую рубаху, и кепка серенькая.

— Тебе чего, малой? — он взглянул на меня из-под бровей.

— Извините, вы же — Митин Трофим Игнатович, да?

— Ну я им буду, ты чего искал-то? — хозяин, сидя у верстака, что-то выпиливал из деревяшки.

Опачки! А вот такой мастерской, тогда, когда я покупал этот дом, тут не было! Точно не было! Вот этот шкаф — помню, и диван этот кожаный тоже. Правда, диван тогда уж вовсе никакой был — пришлось выбросить. А тут — и верстак для работы по железу, и верстак — по дереву. И станки — токарный, по дереву, вроде бы — тут я не спец; и сверлильный; и тиски; и трубогиб; и наждак. И, вон — из-под верстака, сварочный аппарат виднеется. И инструментов тут — много! И все это в полном порядке разложено, расставлено, развешено — на полках, в ящичках, в петлевом подвесе!

Нет, ребята! Если сговоримся, а чего бы нам, таким красивым — да не сговорится? эту мастерскую — в полном объеме — надо у хозяина отжимать! Она нам вовсе не лишней будет, такая хорошая! Моя уже, ага! Тут можно многое сделать, да еще если и дедов сюда запустить?!

— Я, Трофим Игнатович, Юра Долгов. Меня родители попросили сбегать до вас, разузнать что к чему. Сами уж они попозже зайдут — батя мой сейчас в командировке. А мама одна не пойдет, без бати она ничего не решает. Я — про дом сейчас речь веду. Вы же продаете его? Или нет? Может мы — опоздали уже?

Мужик посидел, помолчал, подумал.

— Ага! Вон чего! Вы, стал быть, дом посмотреть хотите? Ну что ж — можно! Смотрите. Только он же — не достроен! Родители-то знают о том?

— Знают. Вот и сказали мне — сбегай, посмотри, что и как. А то, что им идти, если может и ходить — смысла нет.

— А ты — чего ж посмотришь? Ты чё в этом понимаешь?

— Ну — вы уж скажете тоже! Что же — у меня глаз нет, что ли? Или память дырявая, что и запомнить не могу? Хотя… вот я блокнот и карандаш взял — что-то может чиркнуть или посчитать.

— Так ты и считать тоже будешь? Интересно как у вас дела делаются — мальца посылают дом смотреть…

— Мне, Трофим Игнатович, двенадцать лет. И отучился я уже пять классов. Что же я — площадь или объем посчитать не смогу, что ли? Вон у меня у дедов по три класса церковно-приходской школы, что же — они тоже ничего не понимают?

Мужик развеселился:

— Ты себя-то с дедами не сравнивай! Они жизнь прожили, опыт имеют! А ты — сопля зеленая еще!

— Иные и до седин доживут, а мозгов — не наживают! Это я не про Вас сейчас, и не про своих дедов — я увидел, как мужик нахмурился, — или скажете — не бывает такого?

— Да нет… как не бывает? Бывает, еще как! Интересный ты пацан, однако! Как говоришь твоя фамилия? Долгов? А-а-а-а… а не тот ты пацан, что в лотерею недавно выиграл?

— Ну — я… Повезло…просто.

— Ага-ага… везет тому, кто сам везет! — мужик уже с интересом разглядывал меня, — фартовый, значит? Интересно…

— А вы — из «бродяг» значит? — мне вот ни разу не нравилось, как развивается наш диалог.

— Из бродяг? Давненько я такого не слышал. Да нет! Когда это я бродягой-то был! Сколько уж минуло! А ты, значит, что посмотреть хотел? — мужичок смотрел остро.

— Да — вот, посмотреть дом. Стоит ли вообще связываться? Может работы там столько, что проще новый начать, уже по-своему. Приценится, опять же.

— Ну — пошли. Смотри, приценивайся.

Ну прошли с ним по ограде, мельком — посмотрели участок. А что там смотреть — примерно понятно, вместе с домом — соток примерно шесть-семь. В целом, неплохо. Немало, но и немного. Огород изрядно подзарос, там росла только картошка. И то — как-то не ухожено. Вдоль старенького уже забора — бурьян. «Забор, кстати, на замену, однозначно!».

Потом прошли в дом. Что мне понравилось еще, когда я покупал его тогда, в будущем — пристрой с котельной и верандой — под единой крышей с домом, а не отдельной, односкатной крышей.

Здесь и сейчас — голые кирпичные стены. Пристрой — в два кирпича, сам дом, как бы не в шесть! Так-то и немного, но и — немало. С хорошим отоплением — стены вполне толстые. Тепла — хватает. Тогда я сделал практически полностью автономную систему, с мультитопливным отоплением; насосы, датчики, даже генератор был встроен. Газ уже был повсеместно — и он был основным топливом. Кроме него — и твердотопливный котел, и электрокотел. Поэтому все это я убирал в подвал, а в пристрое была — шикарная ванная комната, ага — с джакузей!

Сейчас такого нет и долго еще не будет.

Заглянули в подвал — пол еще не был постелен, только половые балки и доски лежали кое-где, чтобы пройти можно было. Я и прошел. Поморщился на стены подвала. Они были сложены из бетонных блоков. Но — толи блоков не хватило и застройщику пришлось заполнять пространство обломками; толи — сэкономить решил дядя, но стены были — прямо скажем — корявые. Мне и тогда пришлось все это штукатурить, выравнивать, выводить под ноль. Зато и комната отдыха вышла — на загляденье. Мягкая зона, домашний кинотеатр. Места — полно! Даже Кетлеровский полный тренажер в углу не мешал.

Прошел по доскам по комнатам. Как и предполагалось — большая кухня: около шестнадцати квадратов. Напротив, через не узкий коридор — спальня, примерно той же площади. Дальше по коридору — приличный такой зал — квадратов двадцать. И из зала — еще одна спальная — около двадцати квадратов.

Мне, в прошлом, одному-то — за глаза!

Когда я решил воссоединиться с Дашкой, которая к тому времени проживала в Крыму, в моем вновь построенном доме, ага — во все том же Н-ске (детство, воспоминания, ностальжи!), я позвал сына Егора, которому и собирался передать свое дело и свой дом. И даже его Кристина, уж на что стала очень капризной дамой, и то ничего по поводу дома не сказала — вложил я в него все же — немало. Отделка, вся техника — все из лучших брендов и наиболее новых моделей!

А здесь… Такого я никак не смогу повторить — по объективным причинам. Но даже — если просто все сделать «по уму» — такого дома здесь нет ни у кого! Даже на уровне директоров, типа Никифорова, даже на уровне номенклатуры горкома — очень и очень неплохо будет, да! Опять зависть людская? Да и хрен с ней! Дом — кирпичный, не подожгут!

Как плюс — в подвале увидел приличную такую кучу мелкого щебня, и кучку — ПГС. Будет из чего выровнять пол подвала, а потом — зацементировать и сделать стяжку, ровненько так.

— Трофим Игнатович! А для чего такой подвалище копали-то? Непонятно мне!

— Я смотрю — ты так смотришь, как будто уже бывал здесь… Не ново все для тебя? А подвал — так тут все просто. У бабки, что здесь, в доме раньше жила — здесь, на этом месте погреб был. И не лень же было копать под четыре метра?! Вот и получилось — либо засыпать, что — глупо; либо — вот так — расширять все на ту же глубину.

— Ага… ну — так я примерно и представлял, — я достал из кармана портновский метр, стал замерять стены.

— Ты что же — все здесь замерить решил, что ли? — хозяин был удивлен.

— Ну — посудите сами. Чтобы с вами торговаться — нужно хотя бы примерно знать, во сколько вам все это обошлось. Меньше предложим — пустой ведь разговор; больше предлагать — так тоже, не хотелось бы! Нам хоть деньги эти и «дуриком», считай, достались, но их все же ограниченное количество. А дом — достраивать нужно, правильно? Затраты будут — да не меньше, чем вы потратили. И потому нужно понять — а хватит ли? Стоит ли браться? А то впряжемся, да и пуп развяжется, и денег не хватит. А я родителей люблю — зачем им эти «веревки»?

— Подожди. Я сейчас рулетку принесу. А то — только мерить будешь три дня.

К сожалению, принес Игнатович вовсе не рулетку из будущего, на что я, в глубине души, надеялся, а этакую ленту в рулоне — не знаю я, как она называется. Геодезисты еще такими пользуются.

— Хорошая вещь! Не продаете? — я заценил эту рулетку.

Митин хмыкнул:

— Если в сделке сойдемся — так подарю.

Мы проползали с ним часа три. Высота дома — почти три с полтиной. Это — стены. Размеры — десять на десять по внешним углам — ну, это я и так знал. Высота потолков в доме — когда они там будут — примерно два восемьдесят. Очень неплохо по нынешним меркам, когда высота потолков — два семьдесят. И это очень много считается. Здесь я не беру купеческие дома и сталинки. Там-то, конечно, ого-го!

Я скептически прошел вдоль стен, поскреб швы пальцем, приложился, оценивая прямизну стен.

— А тут-то чего тебе не нравится? — не выдержал Игнатович.

— Стены — как бык поссал! И цемент — не очень! А значит — что? Шубу лепить нужно. А это — опять расходы! Доски вот я посмотрел в доме. Неплохие ведь плахи — и на полу, и на потолке. Но — ни там, ни там — не пришиты. То есть, их уже повело! Значит — весь этот пилмат — вон только в сарай — на пол, или в стайку. И то… хрен пришьешь! Попилить — да в печь!

— Ишь ты! Вот ведь — и то ему не так; и это ему — не эдак! Тебя что — в понедельник делали? — Митин злился.

— Вот уж, уважаемый — чего не знаю, того — не знаю. Папка, думаю — и сам не помнит, а у мамки — неудобно спрашивать!

Дед развеселился:

— Ишь — разговорчивый какой, веселый!

— Да где же веселый, уважаемый Игнатович?! Я не веселый — я озабоченный! А этот разговор — это озабоченность моя так вот выходит. Можно мы вернемся в гараж, мне кое-что посчитать нужно.

Мы вернулись в гараж.

— Устал я с тобой по стройке ползать! Вот же въедливый какой! Вроде фамилия — Долгов, а ведешь себя как самый последний — Абрамович! Чаю хочу! Будешь чай пить?

— Буду… и благодарен тоже буду. Только если не чифирь, — посмотрел я на деда.

— Не… какой чифирь, я свое уже отпил. Сердце барахлить стало. Так — купчик заварю.

— О! Это со всем нашим уважением! Заранее — благодарю!

Я устроился на верстаке чиркать и считать в блокноте, а Митин стал возиться с плиткой и чаем.

— Юрка! А не про тебя бабки языками мелют, что, дескать, чердынец в поселке поселился? — я, задумавшись в расчетах, поднял взгляд, прищурился и уставился глаза в глаза старику:

— С какой целью интересуетесь, гражданин?! — постарался добавить в голос этого — холодно-делового тона «людей в погонах».

— Ишь ты чё! — дед отвел взгляд, — вон оно как, значит!

Потом хмыкнул:

— Ну чисто — чекист столичный! Вражина красноперая!

— Да шучу я, шучу. Вы пошутили, и я посмеялся. Смех — он же жизнь продляет, не так ли? — и я снова уставился деду в глаза. Ну — шалю я так, шалю!

— Ты вот что… ты — это брось! Я уже давно у хозяина не был, и меня так на арапа не возьмешь! — но дед немного засуетился, разливая чай по алюминиевым кружкам. Интересно, что он такого вспомнил из своей жизни?

Чай был… это — не купеческий чай… это — к чефиру ближе гораздо!

— Есть чем погасить? — спросил я у деда.

— Вот, сгущенка. Привык я к ней, на Северах, понимаешь!

А хорошо так — со сгущенкой чаек пошел.

Мой взгляд остановился на каком-то щите у стены:

— А это что такое, Трофим Игнатович? — ткнул я рукой в щит.

— Так трансформатор же! Ток-то сам знаешь какой — прыгает и прыгает, то — еле лампочка горит, то — аж трещит все! Вот я и договорился тут… с людьми. Ну — и поставили мне шкаф этот!

Даже не знаю, во что это обошлось деду, но дело это — стоящее! Он прав — сейчас напряжение в сети скачет так, что только — ой! До конца семидесятых такая хрень будет продолжаться. Пока во всех углах города, в поселках не поставят трансформаторные будки! И телевизоров сейчас нет без обязательного для них — стабилизатора. В каждой квартире, в каждом доме!

А так — лепота! Запитать весь будущий дом отсюда, через трансформатор — и никаких проблем, не нужны никакие стабилизаторы! И сразу становится ясно — как мне организовать теплую воду в доме. А то уж я думал — газовый котелок в кухне ставить. Как в благоустроенных сейчас домах. А сделаю я — водонагреватель! Точнее — не я сам, конечно. Найду людей — пара ТЭНов, корпус из нержавейки — и душ, и в кухне вода теплая. Заипись!!!

Я еще раз оглядел мастерскую. Моя! Может сам и не буду здесь каждый день ошиваться, но — хай будэ, как небратья наши говорят!

— Игнатович! Мне на расчеты нужно день, а то и два. Рассчитать все, осметить — нужно маме и бате все красиво, и понятно преподнести. Через пару дней — приду. Может что еще — забыл? Да — наверняка что-нибудь забыл! И — последнее… Ну — чтобы представлять масштаб трагедии — сколько вы будет просить? А то какие-то странные люди говорят за восемь тысяч! Нет, я понимаю, что за пять — это обидно! Но за восемь? Это же — нелепица какая-то, согласитесь?

Дед развеселился:

— Эк ты на Шнейдера Леву сейчас похож был! Вот же — бывает ведь так, а? Был у меня приятель когда-то… Тоже — веселый был человек, с каких-то Лук, близ Бердичева. Ага! Жаль, мишка его потом съел, годе так в пятьдесят пятом!

— Ага! Марк Шнейдер был маркшейдер! Нет… в тех краях я не бывал. В Жмеринке там, или еще какой Щепетовке… А, в Бердичеве — нет. Ну что — до послезавтра? И я таки не услышал вашей цифры, Трофим Игнатович!

— Ладно, топай. Потом поговорим. А восемь тысяч я загнул, чтобы все, кому ни попадя ко мне не лезли.

Два дня я просидел за столом, считая, чиркая, перечеркивая. Когда уставал — выходил в свой спортзал. Потел до одурения, стучал в седло. Потом обливался водой из бочки, и снова садился за стол.

Если думал, что развяжусь с огородом и все — буду заниматься только домом, так хрен там! Да ту же воду таскать с башни — на полив. Двести литров — каждый день как с куста! А тут еще и баба Дуся — просекла фишку — и ей тоже — двести литров! Двадцать подходов с ведрами к башне!

А вечером после того, как солнце печь перестает — и полить натасканной водой огороды — и бабы Маши, и бабы Дуси. У бабы Маши-то — нормально все, а вот противненькая баба Дуся — постоянно — плохо полил: «Не пролил жа ничё!», то — перелил: «Все слил! Все залил! Вот жа ирад игде, рукажопай!».

Да в магазин сбегай, да еще чего-нибудь!

Вот снял мерки, почиркал на листе, подготовил размеры, эскиз — сходил заказал багажник на «Минск». По совету дядьки:

— Ты к этому придурку Максюте — не ходи! Он, конечно, сварщик-мастер, но характер — мудак же конченный! Да и пьет, как не в себя! Пообещает, а потом еще полгода за ним ходить будешь, обещанное забирать! Ты лучше к Ваське, его подсобнику иди. Тот вроде бы и молодой, но дело свое знает, и гонору у него такого нет. А так — пятерку ему дашь, да через пару дней и заберешь.

Забрал сделанное — а что, неплохо! Поручковались с молодым парнем, сделал зарубку в памяти — можно обращаться! Теперь — покрасить нужно!

И я знаю где! Топаю в электроцех, где трудятся любезные моему сердцу молодые красавишны — тетенька Надинька, Наталья, ну и Туркасова с ними же. Там у них все для покраски есть — и пульверы, и краска, и сушильный шкаф. Там же моторы разбирают, потом — выжигают; после того, как сменят обмотки и отремонтируют, соберут — красят и сушат, после покраски.

Прохожу цех разбора, потом — сборки, и захожу в цех обмотки.

— Здравствуйте, дорогие женщины! И уважаемые дамы, и юные леди! К вам я принес свою буйную голову, кручиной согбенную! К вам припадаю я, в надежде и ожидании! Подведете ли меня, иль развеете грусть-тоску и поможете в бедствие моем?

Женщины пожилые, не знакомые еще с Юркой Долговым после вселения в него чарталаха, смотрят с удивлением и некоторой опаской. Тетка и Наталья — хохочут, и даже Надя Туркасова — улыбается. Здесь трудится человек двенадцать женщин, но только трое названных мне близки.

— Что случилось у добра молодца? — певуче так поддерживает меня Наталья.

— Грусть-тоска меня снедает! Одолела молодца, лаца-дрица-гоп-цаца! — я еще и вприсядку что-то такое изобразил, похлопав ладонями по ляжкам-голяшкам и в итоге — завершил — на груди!

— Ох, Юрка! Артист! С тобой не соскучишься! — женщины веселятся.

— Ты толком говори, артист! — тетка подходит ко мне, улыбается.

Я показываю ей багажник, объясняю, что, мол, покрасить бы нужно. Она задумывается:

— Так это — не проблема! А вот в какой цвет-то? У нас же — либо шаровая, либо — кузбаслак, либо синий… А, нет — вроде бы зеленый еще есть!

М-да… незадача. Как-то все — не подходят к моцику. Останавливаемся на кузбаслаке.

Тетка приобнимает меня за талию:

— Пойдем! Я с мужиками договорюсь! — ну да, покраской женщины — не занимаются, вредно это и довольно сильно.

— Ты, балбесина, чего перед Натальей перья все распускаешь? — она ведет меня, негромко говорит, а сама, время от времени, щиплет за бок и — весьма больно! — думаешь это — незаметно? Сам черт-те что в голову себе вбил, и женщину — смущаешь! Что-то рано ты, Юрка, взрослеть начал. Я ведь люблю тебя, но — не выдержу, и Светлане все расскажу, вот — попомнишь!

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней:

— Надюша! Душа моя! — она удивленно поднимает брови и готова, кажется, возмутится такой фамильярностью, но я — опережаю ее, — вот неправа ты сейчас, не права! Я ведь… я и вправду уже не тот пацан, которого ты знаешь. Да ты и сама это чувствуешь, не так ли! А что — если она мне и правда — нравится?! Ну я ведь — не захожу за рамки, правда ведь? Я — просто шучу, клоунаду устраиваю. И да, ты мне тоже очень-очень нравишься! И хоть вот морду мне набей — не могу я к тебе относится, как к своей тетке! Ты ведь очень красивая молодая женщина, Надя!

Пока говорю, машинально беру ее руку в свои руки и начинаю поглаживать-массажировать! Вижу, как она меняет выражение лица — с удивленного, на — смущенное, а потом — очень задумчивое. Хорошо, что в этот цех толком никто не заходит — проход — в стороне остался, а камера покраски и сушилка — дальше по коридору. Здесь пусто и гулко. Если кто пойдет — слышно будет загодя!

Потом подношу ее руку к своему лицу, разглядываю. М-да… ну что сказать — молодая красивая женщина — работает постоянно с железом, причем грубым, тяжелым и грязным железом. Видели руки слесарей или токарей? Вот тоже самое — только у женщины, молодой и красивой, как уже сказал.

— Надюша! Радость моя! Давай ты придешь к бабушке вечером, а я тебе ручки твои обработаю — ванночки сделаем, отмоем-отчистим, кремом смажем, да массаж я тебе сделаю, а может и маникюр сделаю? Лак-то у тебя есть? — «а что — попробовать-то можно? я как-то Дашке делал и не раз! нет, качественный маникюр — я, конечно, не осилю; но — ванночку, очистку и массаж — почему нет?»

— Спасибо, Юрка! Только мне же завтра — опять на работу! Какой тут маникюр? Смешной ты! — упс, правда — дурак, не подумал. А кроме работы с железом, они еще и руки моют каустиком, просто — больше ничем не отмыть! Женщины — каустиком! Жесть! Руки после него, хоть и чистые, но — как у старушки, съежившиеся и в морщинах! И как тут помочь? Думаю — никак.

— Ну не знаю, Надюша! Ну — хочешь, я тебе массаж ножек сделаю! Хороший такой массаж, я же умею, ты — знаешь! — она, хоть и видела уже не раз, как я это делаю маме, даже смотрела с интересом, — почему-то никогда не просила ей так сделать!

— Неудобно как-то, Юра! Да и мамка моя — что подумает? Одно дело — когда ты своей маме такое делаешь, другое — когда — мне! — вот же черт! опять права! Баба Дуся — она такая. Там такие тараканы в голове, что знаменитый Янычар из «Бега» — отдыхает!

— Ну ладно, красавица! Придумаем что-нибудь, хорошо? Вот может быть — у тебя как-нибудь встретимся? — я смотрю на нее, и расплываюсь в этих серо-голубых глазах.

— Юрка! Не надо — я тебя бояться вот так начинаю! Мамка предупреждала меня, что, дескать, девка — держись от Юрки теперь подальше! Это, говорит, раньше ты с ним возилась да тетешкалась! А сейчас — не смей! Даже не подходи, говорит! Не он это! Ты знаешь, что они к Гнездилихе ходили? — я киваю, ага — ее же и подслушал, как она Гале все это рассказывала! — знаешь, что она им там наговорила? Говорит — девкам от тебя будет смерть сладкая, вот как!

Ну, это уже перебор — ну какая смерть сладкая? И вот даже непонятно, это и вправду Гнездилиха такое «набуробила», или уже от бабы Дуси — собственные дополнения, для большего страха?

Мы с ней стоим очень близко, практически вплотную. Я даже сам не понял — это я так к ней подошел незаметно, или она так придвинулась? От нее пахнет металлом, какой-то смазкой, а еще — женщиной! И я плыву от этого запаха! От ее глаз и этого запаха!

— Юра! Ты знаешь, что у тебя глаза меняются — вот только голубые были! А вот — уже — сине-серые, как небо зимой в солнечный день! А вот — опять — ярко-голубые! И запах от тебя… такой — толи полынью, толи медом — приятно так, аж голова кружится! Нет, Юра! Не надо ко мне в гости приходить! Боюсь я — беда может быть! Не приходи!

— Ну ладно! Только ты успокойся, Надюша! Я же тебе зла не хочу! Вот поверь мне! Я — тебя очень люблю! Правда! Ты — очень красивая и хорошая! Тебя хочется погладить и приласкать! — блин! вот что я говорю?!

— Вот и я говорю — не приходи! — тетка как-то встряхивается, как кошка, потягивается, и уже глядит на меня весело, как-то с задором, — а Наталья мне призналась, что ей тоже рядом с тобой как-то не по себе! Беспокойство какое-то, говорит, охватывает — вроде бы как душа что-то томится! Ты, смотри, чердынец, Наталью не трожь! Не обижай ее, она тоже хорошая! Обещай!

— Ну вот что с вами делать, а?! Я к вам — всей душой, а вы — вот так ко мне?! И что же мне делать? Хорошо! Красить-то багажник будем? Или забыла зачем и куда пошли?

Мы доходим все-таки до камеры покраски и Надя договаривается с мужиками о покраске. Оба рабочих разглядывают багажник:

— Это что за багажник? Куда такой — на велик, так вроде бы большеват! — объясняю, что и куда, — а ничё так-то! А кто тебе его делал?

— Да — Василий, подсобник у Максюты.

— А справно так сделал — аккуратно! Ладно, мы сегодня к вечеру как раз моторы задувать будем, покрасим и твой багажник. Потом в камеру его, в сушку. Завтра с утра придешь, заберешь!

На вопрос, сколько я буду должен — отмахнулись! Сколько тут работы-то?! Мелочь! Попросил, чтобы поаккуратнее, без потеков. Пообещали.

Мы идем с Надей назад. Я любуюсь ее попой. Даже в рабочем халате, вроде бы — бесформенном, попа ее обтягивается тканью и очень соблазнительна! Халат что ли на размер меньше взяла? Так не удобно же работать?

— Юрка! Я все чувствую, хватит пялиться! Знаешь — иди-ка ты впереди!

У прохода, где мне нужно поворачивать к выходу из цеха, я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней. Она, задумавшись, упирается в меня, и я обнимаю тетку. Роста мы практически одного, и она чуть испугано смотрит мне прямо в глаза.

— Радость и печаль моя! А когда мы с тобой пойдем к твоей знакомой, Вере? Ты не забыла, что мне подстричься нужно?

— Юрка! Дурак что ли — ну-ка отпусти меня! Увидит же кто-нибудь!

Я не выдерживаю и опуская руки ниже, чуть потискиваю ее за попу. Ах, какая у нее попа! К удивлению — по морде не получаю. Она вообще затихла в моих руках, как зайчонок! Только вот в глаза смотрит! Я целую ее в губы, очень нежно! Губы мягкие, полные, очень… аппетитные. Но отклика нет, и я отрываюсь от нее, но ее попу из рук не выпускаю, продолжая наглаживать и чуть стискивать.

— Ну что же ты делаешь! — чуть слышно стонет она.

— Я тебя хочу! — шепчу ей на ушко под косынкой.

— Отпусти, слышишь! И еще упирается в меня… чем-то… внизу! — она уже всерьез отталкивается руками.

Ладно, уже и так накосячил — на сто наказаний! Отпускаю… но, к удивлению, она сразу не отходит. Потом вздыхает и отворачивается, идет к цеху.

— Я так понял, стричься мне — не судьба?

Надя уже в дверях поворачивается, улыбается:

— Не-е-ет! К Вере тебя одного отпускать нельзя! На субботу, часов на одиннадцать договорюсь! У бабушки будь, я зайду за тобой! — махнула рукой и ушла.

Хорошо, что дырка в заборе есть прямо возле цеха. А то по территории идти в проходной — вот вообще никакого желания! Мысли — в раздрай!