Чердынец

Глава 14

Вчера, после возвращения с речки, выслушав очередную «лекцию» бабули о своем безответственном поведении — «прапал на весь день!», полив огороды, узнал от нее, что в мое отсутствие подъезжал Митин, просил, чтобы я сегодня к нему подъехал. Что-то ему от меня нужно. Или попрощаться хочешь?

После подписания договора, он попросил моих родителей, чтобы позволили ему пожить в гараже еще несколько дней — не торопясь, окончательно собраться, закончить здесь все дела, перед стартом к новой жизни.

Так что — в темпе, темпе, темпе… Мне еще воду таскать, потом к Митину. А потом — бабуля найдет, чем занять внука. «Ежили работать на агароде нисхател!».

Завтра мне к директору!

После доставки воды обеим бабулям, выкатываю мотоцикл, все проверяю. Я и так не понятно себя веду, с точки зрения пацанов — «ему мотик купили, а он не нем не ездит!».

— Ты кудай-та сабрался, на мапедки сваей? — бабушка выходит на крыльцо.

— Ты ж мне сама сказала, что до Митина нужно доехать? — вот же, никуда без нее.

— Так чё эта… ты десить шагов прайти ни можишь? Тут идти-та — пять минут?

— Бабуля! Мапедка эта — должна ездить, а не пылью зарастать в сарае!

Бабуля, ворча, скрывается в сенях.

Выкатываю «байк» за ограду, завожу, оглядываю, прислушиваюсь — все четко!

Ух ты, как я соскучился по этому делу! Аккуратно, не торопясь отъезжаю от дома. Байк мой блестит лобовым стеклом, моргает поворотами — шик и блеск! Вот только тумблер поворотов дядя Костя — далековато поставил. В расчете на мужскую руку, не иначе.

Я его тут на днях видел, спросил про Славку, потом обратился с просьбой — сотворить мне нормальный шлем! Дядя Володя мне задарил один. Но он меня с эстетической точки зрения — не устраивает. Вот как у Моргунова в «Кавказской пленнице»! Так-то — все в таких или примерно таких ездят, но — не к душе это мне.

Дядя Костя задумался, спросил — из чего его делать, по моему мнению. Я и сказал то, что в будущем, в прошлой жизни, он сам мне и объяснял — есть в Дорстрое такое полотно — дорнит называется.

Это такая технология сейчас внедряется — при строительстве дорог, одним из слоев прокладывают эту синтетическую ткань.

Вот я и предложил — попробовать ее слоями «посадить» на эпоксидку. По резиновому мячу изготовить форму, затем — прогрунтовать, и уже по грунтовке — покрасить. А лак можно сделать самим, разведя пластмассу нужного цвета в растворителе.

Ах, какой «горшок» с забралом из оргстекла он мне сделал в тот раз! Мне все пацаны завидовали!

Дядя Костя задумался, что-то стал напевать, теребя свой нос. Потом сказал — «подумаю»! И предложил уже мне подумать над эскизом шлема.

А я что — я его и изобразил за вечер. Даже в нескольких проекциях, с обшивкой внутри из слоев поролона, забранного в кожу, с ремнями и забралом. Он же не знает, что тогда, после первого моего «горшка», она мне потом и «колокол» делал.

С дядей Костей вообще нужно наводить хорошие деловые отношения — он мужик рукастый, и голова у него — светлая! И за все новое — он хватается с интересом. Рутина его гнетет.

Я намекнул ему, что «всякий труд должен быть оплачен» и что человек я — платежеспособный. Дядя Костя рассеяно на меня посмотрел и пробурчал, что «цыплят по осени считают». Дескать рано о чем-то говорить!

Ну — рано так рано, я же в спину не гоню!

Сделал кружок по поселку. А хорошо гудит мой байк. Ровненько так. Скорость я держу такую — вроде похоронной, зачем мне лишние разговоры и жалобы родителям?

Подъехал к Митину. Похоже, Игнатьич собрался. Москвич стоит у гаража с закрытыми дверками, заднее стекло и стекла задних дверей изнутри шторками закрыты, от лишних глаз.

— О, Юра! Привет! Как у тебя делишки? — Игнатьич одет в чистое, перебирает какие-то документы.

— Доброе утро, Трофим Игнатьич! Бабушка передала, что ты заезжал, просил заглянуть. Ты, смотрю, совсем уж собрался?

— Да, Юра! Днем съезжу еще в город, нужно кое-что забрать у знакомых. А завтра, по холодку, двину. Что тянуть… Я ж, Юра, с приятелем своим разговаривал по межгороду. Ждет. Говорит, что и с домом — проблем не будет. Есть у него на примете пара-тройка домиков небольших. Говорит, приедешь, смотреть-выбирать будем.

— Да, Юра! Вот смотри, я завтра, когда уезжать буду, ворота гаража запру на задвижку изнутри. Их так, снаружи, хрен кто откроет. Дверь гаража — замкну на навесной замок, а ключ — вот здесь будет.

Игнатьич показывает в ограде, куда он спрячет ключ.

— Ага. Понятно все.

— Ну что, Юра. По чайку, в крайний раз?

— Давай, Трофим. Чаек у тебя всегда хороший.

Сидим, пьем чай. Молчим — а что говорить? Человек — уже не здесь мыслями, а в дороге. А может уже и там, в Крыму.

— Юра, смотри. Вот я сапоги полетные оставил. Мне они там — ни к чему. Хорошие сапоги, почти новые, вишь — овчина какая внутри. Вот кожух, ношенный, конечно, изрядно. Но — вполне еще по дому, по ограде что делать зимой…

— Да… вот гляди, я оставляю, а там — сам смотри, хочешь бате своему отдай или дедам, а не захочешь — так… хоть выкини.

Трофим достает откуда-то из шкафа аккуратно завернутый в газету продолговатый предмет. Бережно разворачивает обертку и протягивает мне на руке финку в черных кожаных потертых ножнах. Хотя — нет, не финку, есть латунная гарда. Два усика — верхний, если держать нож правильным хватом, чуть выгнут к острию. Нижний — немного загнут к рукояти. Примерно так делалась гарда на «Вишнях», насколько помню. На фотографии в интернете видал.

Рукоять наборная, похоже — из бересты, чем-то пропитана. Низ рукояти — тоже либо латунь, либо медь. Таким ножиком и по голове торцом ручки садани — мало не покажется.

А тяжеленький такой, свинорез! Отстегиваю предохранительный ремешок, тоже кожаный, тяну нож из ножен. Оп-па!

— Это что же — булат? Или — дамаск? Или еще какой харалуг? — разглядываю четко видимый рисунок на ноже — как будто сотни перевитых и плавно изгибающихся волосинок покрывают сероватое тело клинка.

— Не знаю, как это называется… Мне его дружок мой, еще в сороковых годах выковал. Вот — как память о нем остался!

— Так что же ты… память — и вот так чужому отдавать? Нельзя так, Трофим. Не по-людски как-то…

— Ты давай — бери! А нет — так вон через огород и под гору, в болото швырни!

— Ты меня совсем за дурака-то не держи! Такую вещь и в болото?!

— Ну так — бери! Когда — дают!

Я еще разглядываю нож. Знатный режик! В руке — как влитой! Клинок не длинный — сантиметров пятнадцать, может семнадцать. Но довольно широкий — как мне кажется, сантиметра как бы не четыре. Обух толстый, миллиметра четыре, если не пять. Потом, после середины — треугольником спускается к лезвию. Боевое острие — хищной щучкой! И баланс — правильный. Ай, хорош! Вот прямо — влюбится можно, такой вот живопыр!

Я отхожу чуть в сторону, прикрываю глаза, и осторожно… перехватываю рукоять, пропускаю ее между средним и безымянным пальцем правой руки. Оп! Рука идет вверх, уже почти на самом верху, нож разворачиваю в руке, так же придерживая пальцами, на обратный хват, имитирую удар сверху. Оп! Рука идет вниз, нож разворачивается снова в прямой хват. Раз — рука проходит справа снизу влево, вверх; опять обратный хват, укол в лицо! И еще раз так же, и второй — снизу, вверх! Тычок прямой на уровне груди! Мах — на уровне лица! Рука вниз, за спину, перехват левой — раз! Хват прямой, рука вверх — хват обратный! Медленно, конечно, очень медленно! Мне бы мой взводный за такое — душу на раз пробил бы!

Ф-ф-ф-ф-у-у-у-у… выдыхаю воздух… открываю глаза. Нахожу взгляд Трофима, чуть прищуренный, внимательный. Улыбаюсь чуть виновато:

— Давно не тренировался! Хотя… в этом теле — никогда не тренировался!

— Откуда такое?

— Разведрота Н-ской мотострелковой дивизии, семьдесят седьмой — семьдесят девятый… старший сержант, замкомвзвода…

— Ишь ты… значит — нравится мой подарок?

— Нет… не нравится, потому как отдариться за такой нож — нечем!

— А и не надо! Ко двору пришелся — уже хорошо!

— Ну… так нельзя! Вот… хотя бы монетку возьми, — достаю из кармана штанов пятак, — у русских примета плохая — ножи бесплатно принимать.

Трофим хекает, берет монету, прячет в карман.

— А… ты его не поил ли случаем?

Что-то мне говорит, что нож этот — вовсе не «девственник»!

Митин смотрит на меня удивленно, потом отводит взгляд:

— Году в пятьдесят третьем… мы с корешком моим — вот кто этот нож и ковал… решили подкалымить на себя. И подались на Северном Урале по золотишку…

— Тогда каждую весну по тундре, да и по тайге немало бегунков бегало, которых зеленый прокурор позвал. Ловили их, конечно… Это же отморозь полная была. Там и своих на консервы пускали, а уж чужих — и вовсе не жалели. С такими в тайге встречаться — ой неудача! А тут ханты мимо нас шли, говорят — трое в тайгу ушли, и солдатика грохнули, так что автоматик у них есть.

— Ну мы, конечно, ушки на макушке подержали дня три… Да нам же работать нужно, там же каждый день — кормит!

— Вот эта с-с-сука, и подкараулила корешка моего, когда мы уже расслабились. Я возвращаюсь в распадок, а он, гнида мокроделая, уже навстречу мне… И что делать? У меня — один нож на поясе, у того — топор Колькин. Громкого-то у нас не было! Вот мы и сцепились.

— А Кольку я потом уж нашел, у костра… к вечеру до нас опять эти ханты прибежали… говорят — двоих-то они, с автоматом которые были — положили в ельничке. А этот, выходит — самый хитрый был, или самый ссыкливый! Под мох я его спрятал, в болотине, сволоту эту, чтоб сгнил без следа…

— А Кольку… на бугре… хорошее место такое, чистое, светлое…

— … Все на свете семечки друзья!

В дом любой входили мы — только через форточки,

Корешок мой Сенечка и я!

— А у тебя… есть кто за спиной?

— Есть… двое…

Девяностые… они такие, девяностые… святые, ага!

Мы тогда в Сургут ехали, я, мой дружок Сашка Гришин, отморозок, которого в восемьдесят восьмом списали вчистую после контузии в Афгане, в чине старлея, и Андрюха Смолин, мой водитель, бывший десантёр.

Андрюха, тот уже баранку накрутил до зеленых звездочек в глазах, и я его сменил за рулем. Мы тогда петли закладывали — из Кировска в Тюмень, потом — Омск, потом уже — в Сургут. Все эти дела, темы, терки…

В Сургут мы ехали к нашему знакомцу — Мише Капитану. Точнее, знакомцем он был, как раз-таки — Сашке: они вместе с Афгане, в одной хитром полчке, воевали. Только Миша — ротным, а Сашка — группником у него в роте.

А сейчас этот Миша был очень весомым человеком в Сургуте. Меня с ним Сашка и познакомил. Вот такие они, святые, эти годы, когда гвардии капитан становился во главе бригады недобрых молодцев. Ехали мы, чтобы некоторые вопросы порешать…

Так-то я к бандитам себя не относил. Но… если не хочешь быть бараном, которого стригут — будь волком. Вот мы и были такой — стайкой. Небольшой, но неприятной. Дома еще трое-четверо парней остались, на хозяйстве. Связываться с нами… смысла нет — навар небольшой, а проблемы могут возникнуть. Тем более с таким знакомцем, как у Сашки. Я сейчас Мишу имею в виду.

Уже подъезжая к Сургуту — оставалось километров десять, может — пятнадцать, Сашка, сидящий рядом на пассажирском, скомандовал мне — «А ну-ка, стой!». Я — остановился. Потер глаза — спать хотелось, как из пушки! Бумер чуть тихо шептал под капотом.

— Так… чуть назад сдай. Но — не газуй, потихоньку.

Я сдал назад.

— Видишь — грунтовочка вправо отходит, давай туда помалу…

— Сань! Ну что ты там увидел? Что там найти хочешь?

— Ехай говорю…

Ну, я поехал, тихонько и не газуя…

Метров через семьдесят, за околком — как только Сашка увидел! на поляне мы увидели картину — маслом, не иначе! стоит синенькая такая девятка, а рядом с ней — аудюшка, восьмидесятка.

В свете фар — голые женские ноги, чья-то голая задница над ними стоит, штаны спущены, а у девятки — еще один гоблин ошивается; и чуть правее от совокупляющихся оральным методом — еще одна фигура; и поодаль — что-то темное лежит.

Я сразу даже не сообразил — может люди отдохнуть выехали… ну и что, что уже октябрь — охота пуще неволи! Только вот Сашка сиганул из салона, и еще не закрыв двери, заорал:

— Стоять, суки! Стоять, я сказал! Положу всех! Мордой вниз! Вниз мордой!

Я тоже козликом скакнул из машины — ни хрена себе расклады! Ехали-ехали, и наконец приехали! Выскакивая из машины, потянул из-за ремня чуть сзади, Сашкин подарок — «Црвена звезда» — он его из Бендер вывез, в девяноста втором, вояка сраный, вольный гусь!

Ну и тоже заорал:

— Лежать! Лежать, блядь!

Но фигура у девятки, толи обдолбанный в ноль, толи — резкий такой — поднял биту — где она у него была? и с ревом бросился на меня.

На автомате — спасибо Саня, за твои уроки и настырность в их мной усвоении! дослал патрон в патронник и бахнул двоечкой в набегающего!

Потом — раз пошла такая пьянка — перевел ствол на голожопого, который уже пытался перестать таким быть и как мог ковылял в кусты, ускоряясь с каждым метром — еще двоечка!

Тут всерьез бахнуло откуда-то справа. Блядь! Там же еще кто-то был! Заматерился Андрюха Смолин, башка как-то сама по себе отметила — уже вне машины Андрюха!

Тут — дах-дах-дах — захлопал Сашкин «макарка». И все стихло. Только чуть слышно всхлипывала женщина.

Пиздец! Накрошили кого-то! А кого, за что? Хрен знат! как говорится…

Потом — отпаивая коньяком эту девчонку-терапевта из сургутской больницы; замотав разбитую голову ее мужу — хирургу из той же больницы; обработав изрядную ссадину от прошедшей вскользь картечины на морде Андрюхи, стали сводить все в кучу.

В принципе — ситуация в девяностые — вполне банальная:

Поехала семейная парочка на принадлежащей им машинке за город, в кусты. Ну что — понять можно: в двухкомнатной квартире, где еще папа и мама мужа-хирурга, да ребятенок трех лет — сильно супружескими долгами не обменяешься. А ведь хочется, чтобы никто не мешал, чтобы — так — от души!

Вот и нарвались супруги на троицу каких-то упырей, которые подкатили чуть позже на девятке. Пасли, скорее всего, от выезда. Мужу — дали по башке, когда решил постоять за честь жены; жену… ну… понятно. Скорее всего — ничего хорошего бы их не ждало — как говорил Сильвер — мертвые не кусаются!

Но тут — мы, такие красивые и робингудистые! И как бы теперь этим РобинГудам от своего «вышака» откорячится? Трое-то — холодные! А нас — группа, да еще и со стволами! И лица все такие — законопослушными в глазах прокурорских и судейских работников никак не являемся! Неприятно, в общем!

Потом Сашка давал разъяснения девочке, что ей говорить ментам: трахались в машине, в парке, в городе; прицепились какие-то уроды; ударили мужа по голове, ее избили — все! Помогли какие-то пожилые граждане — довели машину до больницы и испарились в неизвестном направлении, благородные такие! Менты по банальной хулиганке искать никого не будут, им и серьезных «висяков» и без того — за гланды!

Про «холодных» насильников — вообще забудь! Не было их! И нас — не было! Сон такой страшный приснился или еще что — на работе вон сильно устала!

Мужик ее, лежал на заднем сиденье, забинтованный, постанывая, и в себя приходить отказывался. Потом мы быренько обшмонали холодных — ничего стоящего не было. Так, мелочь всякая. Бита, дрянная «выкидуха» и напрочь ушатанный обрез двустволки. Деньги какие-то несерьезные…

Сложили их в девятку и загнали в кусты. Я предлагал скатить в речку, но Саня сказал, что тут без Капитана решать не стоит — может не понять.

А вдруг это его посоны? Но Саня — сомневался, бригадные у Миши — посолиднее хлопцы, не эти — укурки!

Так мы и довезли парочку на двух машинах к больнице, где и оставили. Его — на заднем сидении, ее — на переднем — в их родной «Ауди», попросив подождать пару-тройку минут, пока мы не сквозанем подальше. А уж тогда «хелп! хелп!» кричать!

Вот такие пироги с котятами!

Посидели, помолчали, попили чай еще.

Обвожу взглядом открытый шкаф. На одной полке замечаю ремни — один офицерский, времен войны со звездой на пряжке, видно, что хорошо так ношенный; второй — уже современный офицерский же, но парадный — плетеный из золотых и светло-серых нитей с овальной пряжкой. Если бы я был сейчас — здешним, тутошним подростком — это же круть неимоверная!

— А ремни что же не заберешь?

— Да есть у меня…

Мнемся уже. Говорить уже вроде бы и нечего…

— Ладно, Юра! Мне еще в город нужно съездить, все — давай руку.

— Стой, я тебе сейчас адрес напишу. Как приедешь, чиркни письмо, что, мол, так и так — добрался нормально. И потом — хоть как там у тебя сложится…

Пишу адрес бабы и деда на вырванном из тут лежащей тетради листке, протягиваю мужику.

Он прячет его в карман, к документам.

— Ну все, Трофим. Не поминай лихом…

— Юра! Вот…, — Трофим протягивает мне пять коричнево-желтых сотенных бумажек, — бери-бери! Девкам — на конфеты!

Я, чуть постояв, глядя на него, беру деньги и засовываю их в карман. Молча завожу мотоцикл и уезжаю.

Хороший все же мужик! Одинокий… волчара. Удачи ему!

Разбередил, зараза, память… Я же все гнал все эти воспоминания от себя — и тогда гнал, и сумел почти выгнать, лет через двадцать… почти. А здесь — даже не вспоминал. И вот снова — здарова!

К началу девяностых, наше предприятие работало вроде бы неплохо. И кооператив — тоже наращивал обороты. Уже и машин туда добавилось, и водил нормальных прибыло.

Но девяностые — с самого начала обозначили новую тенденцию — беспредел. Никаких корпоративных ценностей, «купеческой чести», верности слову! Неплатежи, задержки в оплате, а то и прямые «кидки» — и прочие прелести новой жизни.

Опытнейшие руководители предприятий оказывались в полнейшей растерянности — как работать? Вот и в нашей конторе, все больше выходил на первое план Батаев, а матерый мамонт Терещенко — чаще и чаще оставался в стороне.

Батаев не был подлецом или сволочью. Но — он умел разговаривать с людьми и договариваться с ними, там, где Терещенко полагался на свой сложившийся авторитет и заработанное уважение у других руководителей предприятий. Но эти моральные императивы уже работали слабовато. Да и руководители эти менялись часто.

Первой ушла наша «главбухша» — Клавдия Степановна. Очень умная и остро чувствующая тетка, она сразу поняла — как прежде — не будет! Мы, по ее предложению, выкупили у нее ее паи нашего кооператива. Я — поменьше, и денег у меня было не так, как у старших товарищей. Терещенко и Батаев — побольше. И остались втроем — владельцами предприятия.

В управлении, в области уже в открытую говорили — забирайте все и работайте сами по себе. Ну… откаты, конечно, ждали — как без этого. Потом, когда стало ясно, что каша заваривается куда как крутая, когда после неплатежей и явного кидалова, понеслись логические продолжения этого — все эти стрелки, разборки, а потом и кровушка стала литься, Терещенко тоже заявил, что в такие игры играть не умеет, да и старый уже. На покой захотел. И вновь Батаев и я — выкупали у директора доли предприятия. Хорошо, что не сразу, он согласился растянуть платежи.

С Батаевым, этим хитрым осетином, мы всегда жили неплохо. Голова у него варила — шоб я так жил! Он и предложил мне, как партнеру, заняться мероприятиями по… скажем так — защите от преступных посягательств. Знакомства у меня были, резких парней — знал немало. Подобрались и внутри предприятия водилы помоложе, да порезче!

Но ведь преступные посягательства — они разные. Есть прямые наезды, типа «а чё, а! а бабки гони, а!» — когда в ответ можно сразу в дыню бить! А есть и другие — когда предприятие у тебя полгода ишачит по договору на дядю, а потом — оп-па! А той конторы больше нет, а дядя — владелец уже совершенно другой конторы, и живет уже не в Тюмени, а, к примеру — в Краснодаре.

И чё? Подарить дяде сладкую жизнь на новом месте за ваш счет и счет таких же лохов, как Вы? Ага-ага! щас!

А государство — оно не вмешивается в споры хозяйствующих субъектов. А в арбитраже можно годами судиться и надеяться, что уж внуки-то — точно дождутся результата! Н-е-е-е… это — не наши методы! Наглец? Кинуть решил? Тебя же никто не заставлял, нет? Ну… лови «обратку»! «Обратки» эти бывали… разные.

Когда раскаявшийся мудак и сам деньги отдавал — после вдумчивых бесед о необходимости жить честно, по заповедям. И даже здоровья не терял. Ну, почти…

А когда приходилось… да — разное бывало. Тут только что нужно? Помнить — нельзя переходить границу. Ага — «берега не попутай!». Есть — твои бабки, а вот это — уже не твои! Компенсация? Ну-у-у… возможна, да. Но! Все же — в рамках!

«Жмуров» за нами все же — не было. Ну — кроме тех утырков, случайных. Телесняки — те да, случались и нередко. Иногда даже — тяжкие. И без этого не обходилось. Пришлось тогда вытягивать на «условку» того же Андрюху и еще пару пацанов.

Деньги были, знакомства среди ментов, прокурорских, судейских, адвокатов — тоже были. Мы с Саней тогда, честно говоря, и Андрюхе с пацанами, по ушам надавали — «в перебор» они ушли, явно. Хоть и правы были, но — «в перебор»!

Опять же, благодаря Багаеву и стало понятно, что времена меняются, и что ездить на стрелки на природу, да по разным промзонам — больше не нужно. Тренды другие — нужно разговаривать в ресторанах, в переговорных комнатах, на бизнес-встречах.

Мы вовремя отскочили, перешли полностью в легальный бизнес.

А многие — «протупили», легли под пулями, или поехали надолго в места, некомфортные для проживания.

Как же не хотелось все это вспоминать! А вот — всколыхнулось же!

Я бездумно катил на мотоцикле по улицам Кировска. Ну как бездумно — на центральные улицы все же не выезжал. Остановился на тихой улице, рядом с центром. Постоял, успокоился. Напился воды из уличной колонки.

Все, на хрен! К черту такие воспоминания! Может мне и придется пройти этот пусть заново, но не сейчас, и — не скоро! Живем здесь и сейчас!

Так… что я хотел сделать? Денежек вон — опять привалило.

А сделаю я вот что! Уже думал об этом, но все откладывал — не знал, как легализовать приобретение! Часы мне нужны, мужские, наручные. Очень неудобно без них! А сейчас можно сказать, что их мне подарил Митин, перед отъездом.

Значит, едем в «Орбиту». Может часы и еще где-нибудь продают, но вот продавец у меня знакомый — пока только там. Приятный такой продавец, очень симпатичный!

Я подкатил к магазину и, пользуясь тем, что ворота на его территорию были открыты, заехал во двор. Это была довольно большая территория, огороженная забором. Здесь же стояли дощатые склады, один длинный бревенчатый пакгауз, и кирпичная кочегарка. У склада разгружался какой-то «газик». Я приткнул мотоцикл недалеко от ворот, снял шлем. Пусть лучше тут постоит — а то на улице или угонят, или менты привяжутся. Угоны мотоциклов у нас были нередки.

— Эй, парень! А ты к кому тут? — от «газика» окликнул меня мужик.

Здесь важно что? Сделать уверенный и деловой вид:

— Да я к бате! Ненадолго — пять минут и уеду!

Я развернулся и пошел ко входу в магазин, со двора.

— Куда он? — слышал сзади, как кто-то переспрашивал у мужика.

— Говорит — к бате приехал, ненадолго…

В магазине прошелся к витрине с часами. Ну что — выбор был. Вот только я ничего не знаю, какие сейчас стоит брать. Мои первые часы — это уже после армии, батины старые. Потом — мне дарили часы, как ценный подарок — за второе место в соцсоревновании, на уборочной. Это уже в восьмидесятых. Лет через десять, двенадцать А сейчас?

Пойду-ка я, поищу Валю. Прошелся по рядам, ни у прилавка, ни в рядах ее не было. Подошел к продавщицам, разговаривающим с покупателями.

— Извините! А вы не подскажите, где бы мне Валентину найти? Она здесь в «Орбите» работает. Молодая такая, симпатичная…

Одна из продавцов, постарше, на секунду отвлеклась от разговора, мазнула по мне взглядом и отвернулась. Вторая, помоложе, была более приветлива:

— Валя? Она сегодня на втором этаже, в женском зале работает, девчонок подменяет.

— Большое спасибо!

Повезло что, Валя, только что рассчиталась с покупательницей, и на какое-то время осталась свободной.

— Добрый день! Валя! Ты сегодня красива — как всегда! — рядом никого не было, и я мог себе такое позволить.

Валюшка зарделась, и похоже — обрадовалась:

— Привет! А ты опять колготки и белье покупать будешь? — это она меня так подкалывает?

— Помощь мне твоя опять нужна — уже в качестве консультанта. Мне часы нужно купить, наручные. Дед вот денег дал, да у меня еще кое-что оставалось. Ну как? Поможешь?

Валя задумалась:

— Ты знаешь, я в этом плохо разбираюсь. Нужно к женщинам в отдел идти, может они что подскажут…

Она махнула рукой еще одной продавщице, и мы пошли вниз по широкой лестнице. Здесь было два пролета и широкая площадка между ними. Универмаг был практически новый, и вся его отделка еще была на месте. Кроме деревянных перил на лестнице, чуть поодаль от перил, шли какие-то ряды украшений, изготовленных из дерева — цветов, фигурок животных, деревьев. Они поднимались выше перил еще на полметра, и получается — закрывали лестницу от взглядов снизу. По стенах же, на лестнице, шла зеркальная мозаика, тоже какие-то рисунки.

Мне было видно: и кто начинает спускаться по лестнице со второго этажа, и кто — с первого поднимается на второй. Я придержал Валюшку за руку, приобнял ее и поцеловал в губы.

— Ты сдурел что ли, Юрка?! Сейчас же увидят! — Валя стала вырываться. Я чуть повернул ее и на ушко показал, какое здесь удобное место, на этой средней площадке. И ползала первого этажа и начало лестницы; и так же — со вторым этажом.

Валя чуть успокоилась, но все равно возмущалась негромко:

— Вот наблюдательный какой, все увидел! Все равно, не приставай ко мне! Я девушка порядочная, и у меня жених есть! — правда говорила она как-то неубедительно, и руки мои — сильно не отталкивала.

— А скажи мне, Валюша, белье-то твоему жениху понравилось?

Валя опять зарумянилась:

— Очень! Даже не знала, что на парней женское белье — так сильно действует! Как взбесился, честное слово!

— Ну… тебе хоть понравилось? Мужики — когда так бесятся — они очень податливые, что угодно с них стребовать можно. Имей в виду!

— Ой-ой-ой! Какой опытный! По себе, что ли, судишь? — Валя негромко засмеялась.

— Ну а как? Потом думаешь — вот как я мог на это согласится? Ты, если что — спроси меня. Я тебе расскажу, где у мужиков еще слабые места есть.

Валя чуть задумалась:

— Так вот прямо и расскажешь? Да и мужики же — тоже все разные. Что с одним пройдет, на другого не подействует.

— Я, Валюшка, в отличие от других мужиков — сторонник женщин. Потому как считаю, что женщины — они всяко лучше нас. И помогать вам стараюсь, в меру сил. Хотя — сразу и честно скажу — небескорыстно. Хочется, чтобы и ко мне хорошо отнеслись. А про разности у мужиков, так-то оно так — но и общего тоже много!

— Вот же кобель растет! А что будет — когда вырастешь?

— Любить вас всех буду! Сильно-сильно!

— Ха-ха-ха! А любилка не отвалится — всех любить?

— Ну — сколько смогу, столько и полюблю!

Валя все же отодвинула меня от себя, поправила платье:

— Пошли уж! Часы-то тебе нужны, или ты про них забыл?

— С тобой, Валюша, я забуду даже то, как меня зовут!

Так перешучиваясь, мы подошли к прилавку отдела:

— Вот парнишка, знакомый моего Витьки, просит посоветовать, что ему из часов купить. А я же ничего в этом не понимаю. Посоветуйте, что тут можно получше выбрать?

Средних лет женщина, выслушав Валю, махнула рукой на вторую, помоложе. Вот же… инфузория… в туфельках! Советский торговый сервис — ненавязчивый такой. Как она здесь еще работает?

Вторая спросила меня:

— Ты какие хочешь? Ну — марку какую? И — на какую цену рассчитываешь?

Я почесал нос:

— В марках я не разбираюсь. А цена — в пределах шестидесяти рублей. Как-то так…

Под витриной, на прилавке я видел разные часы — тут их было видов двадцать, не меньше. От самых простых — за пятнадцать рублей, которые были… да никакие они были. И до вон того «булыжника» из золота за сто семьдесят! Эти часы были массивные, вычурно красивые. Х-м-м… на латинице — «Секундо». Импортные что ли?

Продавец объяснила, что не импортные, а как раз — идут на экспорт, что они у них бывают изредка, но спросом совсем не пользуются — ну да, на кой хрен часы по цене зарплаты брать?

Знакомая Вали предложила мне «Победу» за шестьдесят пять рублей. Синий циферблат, серебристые стрелки — часовая, минутная и совсем тоненькая, но длиннее всех — секундная. С правого края окошко с датой месяца. Стальной круглый корпус. Простой кожаный темно-коричневый ремешок. А что — мне нравится!

— Часы хорошие, надежные и не совсем уж дорогие! Ты же в них купаться не будешь? Ну вот — вполне подходят. И стильные такие…

— Беру!

Заминка произошла, когда я протянул продавцу «стольник». Ну да… такие купюры они в повседневной жизни — не ходят. Максимум — четвертной!

— Бате на работе зарплату с отпускными давали — вот кассирша и всучила. А когда я за часами пошел — мама взяла и все мои деньги забрала, а эту сотню мне дала. Говорит, тебе же все равно в магазин отдавать.

Сразу вдели ремешок, я нацепил часы на руку. Правда девушкам пришлось найти шило и проколоть еще одну дырочку — ремешок явно на руку потолще моей.

Наконец идем из магазина. Валюшка сказала, что проводит меня, если я приставать не буду. Я — пообещал.

Когда вышли, и я выкатил из двора мотоцикл, Валя снова удивилась:

— Это что — твой? Правда?

— Ну да. Так что, Валюша, не буду тебя компрометировать на улице, не буду гадить вам с женихом. Просто помни, Киса, если вдруг в процессе супружеской жизни, тебе станет грустно и захочется как-то развеется, ты меня свистни — я сразу примчусь, и мы с тобой куда-нибудь прокатимся, отдохнем. Обещаю — тебе будет хорошо.

Валя засмеялась:

— А если зимой?

М-да… уела!

— Ну… мы что-нибудь придумаем!

Вечером похвастался «подарком» деду и бабушке. Дед покрутил часы перед глазами, хмыкнул: «вот жа Трафиму делать была нечива, деник девать видна некуда!»; бабушка только покосилась и промолчала.

Вечером же сбегал домой, похвастался маме и Катюшке, спросил про штаны. Катя уже все сделала, и я примерил — нормально. Длинноваты изрядно, но они же по типу джинсов — складки вполне могут быть.

Катюшка же, по моей просьбе, отгладила сорочку. Будет в чем завтра к директору идти. Не пойдешь же в старых трениках и футболке, да в растрёпанных кедах.