Чердынец

Глава 5

Мда-а-а… Задачка… Тут же надо не просто продумать — что говорить; тут же и кому говорить, момент уловить, обстоятельства, опять же. Как сложно все. Вот кто у меня самые близкие люди? Конечно — мама и батя! Именно они воспримут мои «откровения» максимально доброжелательно, пусть и не полностью на веру.

Даже дед и бабуля — уже не так близки. Ну, тут понятно — у мамы и бати есть я, Катька и Наташка — где-то там, далеко. У бабушки и деда, кроме нас, уже добавляются — дядька Володя, и другие дети. Которые давно живут далеко и отдельно, но тем ни менее — близкие люди!

Поэтому, сначала нужно ограничится мамой и отцом. Катьки в разговоре быть не должно — эта язва будет постоянно сбивать, даже если молча присутствовать будет. Что тоже — сомнительно, чтобы Катрин — и молчала!

Теперь — когда и где? Где — понятно, что у нас дома, не в доме деда! Нужно подгадать, когда родители будут дома, а Катьки — не будет. Вот как-то так! И что говорить, опять же? Нет, говорить, что я перенесся сюда полностью, подменив ранее существовавшего ребенка — не вариант. Тут реакцию мамы предугадать сложно! Сыночка младшенький пропал, а вместо него — вот это вот! Не-не-не…

А вот если сказать, что бывают, что всплывают вроде бы воспоминания «о будущем», от меня же — только взрослого! Частично. Не часто. Не отчетливо. Как-то так, мне кажется, да.

Специально я случая не искал. Не то, чтобы — не искал вообще. Но — так, просто прислушивался — где батя, где мама, когда дома будут, куда Катька намылилась…

Повезло. Бабушка отправила меня в магазин, за хлебом. Это только зимой практически всегда она пекла свой хлеб, в печи. А летом — покупали в магазине. Печь-то летом — не протопишь, чтобы хлеб испечь — ведь жарища в доме будет — не продохнуть!

Было еще не поздно, но уже — конкретный вечер. Выйдя из магазина, решил — проверю-ка. Вроде Катька говорила, что батя должен был на выходные приехать.

Робея, перебарывая себя, поплелся в барак. Странно — дверь без внешнего замка, но — закрыта? Постучал. Молчат, не открывают. Вроде бы и спать — рано!

Потом дверь распахнулась, в дверном проеме — мама. Халат придерживает на груди рукой.

— Юрка?! Случилось что? Ты чего пришел-то? Вроде не собирался? — она явно была растеряна, но отодвинулась и пропустила меня в комнату.

Батя сидел на табурете в майке и трикошках, курил у приоткрытого окна. Кровать расправлена. И атмосфера в комнате какая-то — душновато-смущенная…

«Блин…. Это я что — вообще не вовремя к ним заявился!!! Как стыдно-то! Вот чё поперся-то?!».

И краска, чувствую, по щекам разлилась!

— Я… это… пойду я, наверно… баба вот за хлебом отправила, — что говорить — не понятно, и язык еле ворочается во рту. Стыдно-то как!

— Так, Юрка! Опять натворил что-то? Что мямлишь! Давай, рассказывай, где опять набедокурил! — мама уже подавила смущение и приступила к допросу, приняв мой лепет за признание очередного «косяка».

Батя чуть развернулся, продолжая курить, приготовился выслушать «чисто сердечное признание», смотрел уже с интересом.

— Так… я не знаю, с чего начинать-то… как сказать…

— Юрка, засранец! Что опять натворил?! Опять с Крестиком куда залезли! — у мамы вариантов немного и уже есть готовые шаблоны наших с Крестиком «противоправных действий». Вот как же хорошо женщинам — еще ничего не сказал, а они уже целую цепочку у себя в голове нарисовали — с чего началось, что произошло далее и что ожидать в дальнейшем!

Здесь вообще у родителей по отношению к детям, процедура довольно стандартная: сделали то-то и то-то; участвовали те-то и те-то; ущерб такой-то, приговор — ремень! Вся разница — количество «вкладываемого» ремня и «интенсивность» его применения! Вот и все дознание, следствие и неотвратимое наказание!

Чувствую, помямлю еще — мама разбираться не будет, пойдет чисто «профилактическая» работа! И обидно, блин — как тут настроится на и так не простой разговор!

Как там говорил товарищ Саахов: «Ничего не сделал! Только вошел, да!».

— Мам! Ты успокойся — ничего я не натворил! Просто разговор есть… такой… серьезный — вот про «серьезный разговор» я, наверное, зря сказал. Чувствую, что мама даже больше напряглась!

— Свет! Ты сядь, что ты себя накручиваешь?! Дай ему хоть что-то сказать, — вот батя! вот — человек же, человечище!!!

— Да что Вы меня успокаиваете! Один преподносит что-то… что он может рассказать хорошего? Второй — сидит, успокаивает, видите ли! — а мама не так уж и не права, ничего хорошего я и правду сказать не смогу. Как там Армен сказал: «Баба — она сердцем чует!». Что-то меня на цитаты потянуло?

— Мам! А давай я тебе массаж головы сделаю, ты расслабишься, успокоишься, — я еще пару раз так ей головную боль снимал. Ей нравится и уже привычно. Правда остальные родственники, себя под мои «лекарские» руки пока не кладут — не доверяют, значит еще.

— Массажист малолетний нашелся! — но мама, подчинившись взмаху руки отца, садится на один из стульев, которые расставлены вокруг круглого стола в центре комнаты.

Я встаю сзади нее и ложу руки ей на плечи.

— Тут что хотел сказать… После того случая… ну — когда тонул… У меня иногда вроде как в памяти появляются такие куски… вроде бы я о чем-то помню…, как будто это уже прошло. Вот! — смотрю на батю, маминого лица мне сейчас не видно. Судя по всему, батя — не понял.

Кое как… кое как… но у меня стал получатся вроде бы связный рассказ.

Батя внешне спокоен, только курит чаще обычного. Мама пересела и сейчас смотрит на меня, слушает, прикрыв приоткрытый рот рукой. Глаза… глаза — такие… большие, в общем глаза, да.

— И чё? Все-все помнишь? — батя пытается разобраться.

— Нет, конечно. Так… как обычный человек — что-то помню, что-то нет, что-то лучше, что-то — еле-еле! Как будто это уже давно было! — пытаюсь и объяснить, и выкрутиться, чтобы принять — приняли, но лишних вопросов — не задавали.

— Ну, вот… про старика Гнездилина помню, вроде как от деда или даже от тебя услышал, где ружье его и рюкзак нашли, — стараюсь выглядеть естественным для такой неестественной обстановки!

— Про жизнь, вроде бы свою… будущую… кое-что помню…, — понимаю, что такое нужно подавать, как лекарство, малыми дозами. Нужно разговор как-то сворачивать, пусть передохнут, привыкнут, в голове своей все разложат. А потом — можно еще что-нибудь, маленькими порциями. Мне еще и про билеты нужно будет что-то говорить.

— И про Ветку тоже — оттуда вспомнил? — мама чуть оттаяла.

— Ага… оттуда! Жалко стало, — тут и врать не надо, «говорить правду — легко и приятно!», помню-помню.

— Поэтому мне и играть с пацанами — не интересно. Что, вроде как — стыдно взрослому мужику с пацанами бегать-то, — нужно обосновать свои странности.

— А до какого возраста ты так себя помнишь? — батя все же мужчина, и живет разумом и фактами. Это ему интересней; маме же, как женщине — ближе эмоции.

— Шестьдесят два года, — тут и врать не надо.

— А потом что? — вот тут и маме очень интересно, правда и боязно услышать ответ.

— Ну так… понятно же… погиб я там, — рожа моя уже без притворства, искривляется от эмоций.

Батя молчит, мама испуганно смотрит на меня.

— Погиб? На войне, что ли? — все же батя хочет конкретики.

— Не… на охоте… один дебил, на номере, с перепугу пальнул… да не в лося, а в меня… вот так получилось, — опять меня при мысли об этом — пробивает на эмоции. И эмоции эти, судя по всему — написаны у меня на лице!

Мама подскакивает и обхватывает меня руками, начинает плакать. Меня — «отпускает», и я так же, отпустив вожжи, утыкаюсь в ее грудь и плачу. Тельце подростка реагирует в соответствие с обстоятельствами.

Потом, через какое-то время, мама успокоилась, на плитке вскипятила воды и заварила чай.

— И что — семья у тебя там была? — маме как в дочки-матери поиграть.

— Да. Все в норме — жена, трое детей. Старшая — дочка Машка, потом сын — Егор (батя на этой фразе посмотрел на меня, и кивнул с пониманием и благодарностью — это же я в честь деда, его отца, который на войне погиб сына назвал!), младший сын — Иван, — все выучились, все хорошо. Машка и Егор уже и внуками порадовали. Вот так…

Разговор потек уже, не то, чтобы совсем спокойно, но уже без чрезмерных эмоций. Мы сидели, пили чай, я отвечал на вопросы. Чаще говорил, что не помню. Особенно, если дело касалось каких-то частностей. Странно, но ни мама, ни отец, в числе первых вопросов не задали — про себя.

— И что… когда… ну про меня, что сказать можешь, — все же батя не выдержал, улучив момент, когда мама вышла (ага-ага, туалет у нас все же на улице, общий! Еще бы Крестик там не сидел за любимым делом! Узнаю — морду набью! Да нет… вечер, все уже с работы пришли, опасно — мужики заходят, попасться — легко!).

— Тут батя, такое дело, прежде чем ответить… были там, в рассуждениях всяких ученых людей разные теории, что миров… ну, где мы живем сейчас — не один, и не два, а очень много. Просто они разделены не на пространство, а на время… Вроде ягод на грозди виноградной — все вроде бы рядом, но каждая по отдельности. Или еще понятнее — как тропинка! Идет-идет она одна, потом — раз! И разделяется на несколько! Вот и здесь также — сделал человек что-нибудь по-другому, чем задумывал раньше, и уже дальше жизнь пошла другая. И события будут другие. Так что — далеко тут загадывать нельзя.

— Много ты говоришь…, — батя задумался, — значит, не так уж и много, да? — поднял на меня глаза.

— Нет, ты не так понял. Вовсе не мало, и еще — вовсе не близко! Но — хотелось бы все же — подольше! Тут же — как камешком в воду. Сначала и «плюх» совсем небольшой, а волны дальше расходятся все больше и все шире!

— А ты — здесь, как тот камешек? — как же я люблю этого человека, до мокроты в глазах сейчас!

— Я постараюсь, чтобы — да! Только вот — не навредить бы, хуже не сделать! — я действительно сильно опасался все сделать к худшему.

Мама вернулась, задумчивая и несколько испуганно поглядывала на меня.

— Так, Юрка! Там тебя бабушка уж потеряла, наверно! Так что — допивай чай и топай! — батя тоже задумался.

Я шел к бабушке и думал: «Вот — как с обрыва в реку — бух! И на сердце как-то легче стало! Что уж там надумают мои родители — не знаю. Ну уж точно — ничего плохого для меня! Как-то с этим жить дальше нужно».

— Ты совсем сдурел, ли чё ли?! Ты иде шлындаш-то?! Я уж деда собралась отправлять — тебя искать! Ушел за хлебом и нет, и нет его! — бабушка была зла!

— Да я к нам домой зашел, что-то по бате соскучился, хотел повидаться! — а что мне еще говорить?

— Повидацца он зашел! А мне чё делать-то, чё думать?! Вот же где бестолочь, вот же где беспуть! — бабуля отобрала у меня хлеб, — пойди старого крикни, ужинать пора! А тут — ни одного, ни другого нет! Чё старый, чё малый — вот же наказал меня Бог на старости лет-то! Вот беспути, прости, Господи!

Дед пришел от «Ганадия» явно поддатый. У бабули появилась другая причина и мишень для жесткой критики! Ура!

Баушка к концу ужина все же довела деда, даже его строгое «Маре-е-я!», не срабатывало. Ну да — тут у баушки такая причина! Дед, хлопнул ложкой о стол: «Да подь ты…!». Правда — куда «подь», не сказал, ага.

Пойду-ка я на крыльцо, книжку полистаю, пока бабуля не успокоилась.

Снова огород. Сегодня жарковато, и мы с Крестиком с утра таскаемся с ведрами от цистерны к грядкам. Поливают грядки Катька со Светкой. Как сказала Вера Пална:

— Вам дай гряды поливать — все позальете напрочь! От Вас не польза будет, а вред один!

Да нам-то что — как тем татарам — наступать бежать, отступать — бежать! Одно… членисто, да! Таскаем воду? Как скажете!

Вот только воды требуется много и девчонки выливают воду из леек, быстрее, чем мы подтаскиваем ведрами. Приходится ускоряться. И как бы мы не старались не плюхать воду в ведрах, получается плохо. Уже и ноги мокрые, и треники грязные — на что тут же поступило очередное шипение Катьки! Кеды я снял загодя, босиком гоняю, а вот Сашка уже изгваздал кеды, как будто по болоту день прошагал.

Девчонки, конечно, более аккуратны, но и у них ноги уже изрядно забрызганы — ну что теперь, производственный процесс, однако! Они обе сегодня в легких ситцевых платьях. Платья не новые, и так-то были довольно короткие, а девчонки забыли, наверное, что за осень, зиму и весну — они изрядно подтянулись.

Так что, наклоняться им уже противопоказано! Тем более, Крестик уже «просек фишку»: так и норовит зайти сзади, когда они наклоняются. Нет, вовсе не за тем, что Вы подумали! Нет, конечно! Просто посмотреть, ага, полюбоваться!

Кто-то из девчонок это понял, и они стараются и не наклоняться, и не поворачиваться к нам спиной. Это их раздражает и злит! И ведь ничего явно преступного мы не делаем — подзатыльников не надаешь, причины-то явной нет! А еще их злит то, что на огороде сегодня работают несколько женщин! Женщины отряжены «протяпать» землю вокруг кустов со смородиной. Тяпать — от слова тяпка, а процесс — соответственно — протяпывание!

Наличие женщин меня, кстати, тоже — напрягает! По ранее описанным причинам. Пока еще они не разоблачились, но часам к одиннадцати, думаю, нас ждем конкурс купальников. Хорошо, еще Катька со Светкой не додумались работать в купальниках. Было бы совсем «весело», а так — женщины все же не каждый день на огороде!

Крестик немного сегодня притих. И причиной тому, что одна из молодых женщин — жена его родного дяди, брата дяди Саши — Анатолия. Красивая, кстати! До дядь-Володькиной Галины не дотягивает, но — красивая!

Вот Крестик и побаивается, что, если будет «косячить» — его папка и мамка узнает об этом от тети Наташи. Еще Крестик со своим нытьем про купание, рыбалку и «ну ее на хрен, работу такую», уже «достал» не только меня. Ему и Светка уже выговаривала, а Катька — та, так просто, ухватив как-то за черные кудри, коленом наподдавала под зад.

— Катька у вас, ващщще какая-то злыдня — шипит и пинается! Как ты с ней живешь-то?! — Крестик негромко высказывает мне обиду.

«Ага… Вот так и мучаюсь!»

У Крестика с этим — все проще. Он — старший ребенок. Есть еще младшая сестра — Настька, но она — вообще еще «малек», ей года три-четыре.

— Плакса и мамкина любимица! Все ей не так и все ей не этак! Чуть что — сразу в рёв! И я во всем крайний! — тут Крестик, пожалуй, прав. Только немного недоговаривает. Я-то знаю, что сестру он любит, и частенько возится с ней — не по необходимости, не по заданию родителей, а потому что — брат!

Наконец-то полив закончен, и Вера Пална отправляет нас с Сашкой на протяпывание малины. Сорняки там лезут, как будто их удобрениями кто-то поливает!

Катя и Света усаживаются на крайние гряды, начинают полоть. Хотя, на мой взгляд — там и полоть-то рано. Но заведующей — виднее — «а то глазом моргнуть не успеешь — все травой затянет!».

Малина посажена в четыре ряда, да вдоль почти всей внешней стены огорода. Это метров шестьдесят-семьдесят по длине получается. Тут работы — не переделать! Только закончишь, можно снова вставать в начало рядов и снова тяпать — травы уже полно! А потом еще Вера Пална, если дождей не будет, будет отряжать нас на полив малины. Это сначала нужно вдоль каждого ряда прокопать неглубокую канавку, натаскать воду и пролить все (а она — проверит, чтобы нигде не пропустили!), а потом — каждую канавку снова засыпать и разровнять! И так пару раз в неделю, если дождей нет! Работа кажется вовсе дурной, но стабильно приносит результат — малины к августу столько, что и в садик, и в столовую хватает. Да еще и ведрами работникам продают! Только вот до этого — мама дорогая! Сколько ее раз нужно будет протяпать, да полить!

Но — пока девчонки есть, нас, слава богу! на грядки полоть не отправляют! Это для меня — вообще — жесть!

Мы Крестиком уже стянули футболки, работаем в одних «трикошках», подвернутых под колено. Сашка постоянно что-то бубнит, то со смехом, то с обидой и возмущением. Я прислушиваюсь редко, просто угукаю, во вроде бы нужных местах.

Задумался и не заметил, как Сашкина тетка и ее коллега сначала пропали из поля зрения и вновь появились уже в купальниках! Началось, блин горелый!

У обоих купальники раздельные, синие. Только у тети Наташи — еще и с кокетливым желтым пояском — вроде ремешка. Никаких стрингов, конечно, в помине нет! Даже — не бикини еще! Плавки больше похожи на шортики — из того будущего. Да и лифчики — максимально закрытые, как со стороны будущего посмотреть. Но — все равно! Все равно!

Вон и пара пожилых теток из конторы с осуждением: «Чего это Вы растелешились?!». Сами-то в каких-то синих рабочих халатах парятся под солнышком. Наталья что-то со смехом ответила, отмахнулась от них.

Наталья и ее коллега, Надя Туркасова — они из моторного цеха, простые слесари-электрообмотчицы. А эти двое, в халатах — из конторы! Из бухгалтерии, что ли. Между конторскими и остальными — всегда были «контры». Небольшие, но все же. И общаться они стараются больше со своими.

Тетя Наташа — ладная, довольно высокая. И ножки у нее, чуть полноватые и вполне себе длинные. Грудь… есть грудь, да… И ведь двое детей у нее уже есть, а фигура — класс! Не девичья, а такая… женская уже. Про попу — вообще молчу. Очень уж у нее попа… Черт! Хороша попа, одним словом!

Вот и в той жизни, я всегда считал ее самой красивой женщиной в РТС, когда уже стал поглядывать на взрослых женщин. Можно откровенно сказать — любовался ей! Она была довольно смуглая, с темными волосами, всегда — довольно короткая, но аккуратная прическа. Ее дядя Толя привез уже женой из армии. Он где-то в Молдавии служил, ага. Десантник! Наверное, в Болграде — «пьяная дивизия»!

Наталья была всегда доброжелательна в общении с людьми. Всегда улыбалась, приветливая. Ее в РТС все, ну не то, чтобы любили, но относились к ней всегда хорошо. Не припомню, чтобы о ней плохо отзывались — и женщины, и мужики, и даже старики со старухами. А у тех-то добрых слов не враз дождешься!

А вот муж у нее — мудак! Был он, в отличие от того же брата — дяди Саши, любителем выпить, подраться. Да и не умен был — тут уже я со слов взрослых родственников говорю. И частенько поколачивал тетю Наташу — ревновал, видать! А что — женщина видная, красивая. Кстати — и работник она была хороший. От родителей не раз слышал, что частенько ее имя и фамилия мелькали в списках на премию.

Как я помню, тетя Наташа и после сорока лет была очень интересная женщина. А сейчас ей… лет примерно двадцать пять.

А муж ее так и спился, потом — в девяностых.

Вторая — Надька Туркасова. Ну как Надька… Для меня сейчас выходит тоже — тетя Надя. Ей сейчас вообще около двадцати, она откуда-то приехала в Кировск. Из деревни какой-то, что ли?

Она тоже очень ничего! Чуть ниже тети Наташи и потоньше той. И еще она — спортивная какая-то, что ли? И ноги у нее довольно подкачаные, ровные, животик почти плоский. Грудь, правда, подкачала… Единичка, вряд ли больше. Попа? Нет — у Наталья попа куда как симпатичнее! У Надьки — крепкая такая, но узковатая, на мой взгляд. А еще — Надька на лицо — не красавица. Хотя… Вроде бы и симпатичная, но носик у него великоват, да и с горбинкой явной. Барбара Стрейзанд, блин, у-у-у-у!

Вспомнился Саша Бородач! Саша… Александр… Шурик… Ага! «Понять и простить!». Развеселило!!!

Надька сейчас не замужем пока. Но вскорости, насколько помню, выскочит!

Почему я их так знаю? Так они с тетей Надей в одном цеху работают! А та, как баба Дуся говорит — «болтушка», все про всех знает и ничего не скрывает. Вот, когда она с бабой Дусей к бабе Маше приходят… А, уж тем более, когда — с моей мамой «языками зацепятся»!!! Ага! Про всех переговорят, всех обсудят! А, я чего? Я сижу в комнате, к примеру, и учебники изучаю. Что ж мне — уши затыкать, что ли? Нет, так-то они ничего неприличного не рассказывают — обычные сплетни, да слухи. Ну снижают иногда разговор до шепота, хихикают чего-то.

Вот и получается — РТС — все та же деревня, все про всех знают!

Да… хорошо, что мы — в малине, довольно далеко пока от смородины, где женщины работают. Проще.

Солнце начинает припекать, приходится чаще выходить из малины, ходить к конторе огорода, где у нас в теньке вода стоит. Пить хочется. А попьешь — все в десять минут потом выходит!

Я, в прошлой жизни, каждый год на огороде так загорал, что как негр к школе был! А еще — волосы выгорали до белизны! Тетя Надя смеялась, говорила маме:

— У Вас Юрка, как негатив фотопленки — все наоборот: где обычно темное — у него белое, где нужно светлее — он черный!

Ага, за лето раза три шкура на плечах облазила!

В очередной раз, подойдя к воде, столкнулся там со Светкой:

— Свет! А Вы с Катей почему не загораете? Взяли бы купальники с собой и загорали!

— Ага-ага! А Вы бы с Крестиком на нас пялились? — Светка посмотрела, улыбаясь.

— Ну… ну может быть чуток бы и попялились, что ж с того? Вы же врачами хотите быть — значит должны знать, что солнечный свет нужен человеку. Какой-то витамин образуется под солнцем! Да и просто — красиво же, когда девчонки загорелые, — я, не торопясь, хлебал воду, — степлилась уже, плохо!

— Так что ж Кате такой совет не дашь? — Светка откровенно смеялась.

— Ага… ей дашь совет… так дашь, что потом сам замаешься получать! Не, спасибо! Ну дело Ваше: хотите — загорайте; нет — так и мне-то что с того?

В отличие от нас, работницы на обед уходили — ведь им полный рабочий день «пластаться» на огороде. Как они ушли — я не видел. Но вот уже ближе к концу нашего рабочего дня, мы с ними, так скажем — сблизились. Они, работая, по рядам со смородиной подошли к рядам малины. И девчонки возились уже на грядках, неподалеку.

Я старался вообще в сторону Натальи и Нади — не смотреть. Ракурсы-то они, при работе, создавали… Интересные.

Но тут Крестик, придвинувшись ко мне почти вплотную, начал горячо нашептывать почти в ухо:

— Ты это… только никому не говори, ага… могила — да! Мы ж на первое мая к бабе с дедом ходили, на гулянку. С родителями, ага… Ну там и дядька Толя был, с теткой Натальей… Уже к вечеру, папка чё-та поднабрался уже, а дядька, тот сильно пьяный был. Ну, мамка с папкой домой и пошли, а нас с Настькой у бабы оставили… Потом дед с дядькой еще вино пили… Баба нас в спальне, на полу уложила спать. А потом и тетя Наташа сюда же на кровать спать пришла. Их Ванька с Петькой, малые, тоже с нами спали…

Я уже примерно понял, что он мне рассказывать собрался и восторга, в отличие от Сашки — не испытывал! Но унять его было сложно.

— Потом баба деда с дядькой — разогнала спать. Эта… Ну и дядь Толя — ну, давай приставать к тетке… Она ему такая шепчет — вроде как… сдурел, что ли — ребятишки ж вон на полу! А он ей — да они спят уже давно… ну — пьяный же был… и я — притворился, что — точно — сплю… ты ж знаешь — у деда с бабой возле дома… ну — фонарь там стоит… вот мне и видно все было… я, глаза-то так, прижмурил, а сам все-все вижу.

Что-то мне и вовсе «поплохело» от этого горячего шепота! Я старался и считать про себя и отодвигаться от Сашки — хрен там, свербит у него видать в одном месте — надо до конца высказаться. В общем, пронаблюдал он всю эту сцену. Судя по рассказу, сцена была долгая.

Меня уже и в пот кинуло, и согнуться пришлось, чтобы не видно было, как у меня штаны оттопырились. Я даже на соседний ряд малины перешел, чтобы от Крестика отвязаться. И одернуть его — вроде бы как не в тему, не поймет!

— Сашка, блин! — все! не выдержал я.

— Чё? — тот остановился в своем шепоте, приподнялся, чуть выпрямился.

— Слышь, ты… Не надо, не хорошо так вот… Замолчи уже!

Сашка был явно удивлен — чё не хорошо-то? Это же не про мамку с папкой рассказывать!

Я повернулся к нему, чтобы как-то объяснить и замер.

Наталья с Надей были от нас — метрах в пяти-семи, не больше! Вряд ли они слышали, что шепчет Сашка. Они и меж собой что-то негромко обсуждали, да и тяпки и у нас, и у них стукали-шоркали о землю. Только вот, когда я выпрямился, то взглядом буквально уперся в Натальину… попу! Она как раз наклонилась, чтобы что-то убрать или поправить в кусте смородины. Вот так — раз — и перед глазами обтянутая синими шортиками попа! Ах какая попа!

В прошлой жизни я был, откровенно сказать — бабник! Да, любил я женщин, очень любил! И вовсе не платонической любовью. И предпринимал определенные усилия, чтобы женщин у меня было много. Как та пошлая пословица гласит: «Всех женщин не пере… к-х-к! любишь, но к этому — нужно стремиться!». Вот-вот!

И вкусы у меня сложились определенные, да. Так-то, пока еще пацаном был — там ведь как? Ага… «все, что шевелится!».

А потом, уже, распробовав, понял, что мне нравятся женщины — ну, не сильно худенькие! Толстые, конечно, тоже не нравились, но, если у женщины попа — хороша, и есть хоть какая-то талия — уже очень даже ничего!

Но в идеале — такая… крепкая, спортивная фигура. Чтобы попа была! талия, опять же — явно выраженная! чтобы ноги длинные, не худые, а — такие — крепкие, да! И рост должен быть! «Кнопки» мне как-то — не очень! А вот грудь… да как-то — все равно! Меня еще многие парни и мужики не понимали — а как же сиськи?! А — никак! От первого номера — уже нормально! Двойка — вообще норма! Тройка — все — это граница, дальше не надо!

Ведь как — пока женщина в белье, то есть в бюстгальтере — вроде даже красиво. Потом — оп! сняла… и что? Особенно, если это уже не юная девушка? А — ага — в районе пояса, да! И зачем это нам нужно? Я же с нее не молока жду, нам «пятитысячницы» без надобности!

И вот здесь — я еще шиплю и пузырюсь от рассказа Крестика — а вот и героиня его рассказа, причем — попой ко мне! И попа эта — ну очень близка к тому идеалу из той еще жизни! Писец!

Похоже, я впал в ступор, потому как даже не заметил, как к нам подобрался полный пушистый полярный зверь. Точнее — она, полярная лисичка! Крестик, зараза, куда-то шмыгнул по ряду малины, нырьк — меж рядов и нет его вовсе! Вот как всегда!!! А я как дурак, ага! Блым-блым глазами!

Ухватить меня за одежду было невозможно — я ж без футболки, а хватать за штаны, Катька, наверное, решила — перебор! Поэтому она вцепилась мне в волосы, и, подтянув мою голову к губам, прошипела:

— Хватит глазеть на голые задницы баб! Увидят — стыдоба! Расскажут маме и бабушке! Как им про это слышать, а?! Совсем офигел, что ли?! Придурок!!!

И на каждой фразе она весьма больно трясла меня за волосы:

— Позорник!!! Все сама маме расскажу! Пусть она тебя тряпкой половой по харе бесстыжей отстегает!!!

Хорошо хоть не кричит это все, а шипит еле слышно!

Потом Катька случайно перевела взгляд вниз и что-то такое в районе моего пояса увидела, что даже волосы выпустила. Глаза у нее стали круглые:

— Ты чё — совсем сдурел?!

Я попытался развернуться и рвануть через малину. Блин, хорошо, что ряды еще не подвязаны — поперек кустов рвануть можно! Но Катрин — девушка не промах, успела-таки с размаху приложить меня ногой ниже спины — больно, блин! Ускорение придала!

Уже убегая по ряду, услышал, как тетя Наташа удивленно спросила:

— Кать! Ты что там мальчишек-то так гоняешь? Что они натворили-то? — защитница ты наша, Наталья Каллипига, то есть Прекраснопопая!

— Да работать толком не хотят, балбесы! Все приходится подгонять! Вера Пална сказала, что родителям пожалуется. А мне это зачем, потом от мамы выслушивать, что я недосмотрела?

— Да нормально они работают! Что ты выдумываешь-то!

Вот же Катька-стерьвь! Еще и отговорку вон как, влет, сочинила! Уже будучи в начале ряда, обернулся и увидел, что Катька возвращается к грядке, где на все происходящее со смехом смотрела Светка. А вот тете Наталье что-то почти на ухо рассказывала Надька. Она что — тоже все видела и поняла? Да-а-а-а… стыдоба, тут Катька права!

Я не видел, куда спрятался Сашка, но, чувствуя себя по-прежнему — не в своей тарелке, решил применить радикальные методы. Я нырнул в сарай, где потолочные балки-бруски не были застланы потолком и было возможно их использовать с толком! Методы Илии — форева!!!

Когда через некоторое время дверь сарая распахнулась, я старался в очередной раз подтянуться, вцепившись руками за брусок потолочного перекрытия.

— Да вот он! — в сарай зашла Катя, следом за ней — заглянула Светка.

Я, не обращая на них внимания, упал на руки и стал отжиматься.

— А ты что делаешь? — Светка с интересом смотрела на меня.

— Сам себя наказываю тяжелыми физическими упражнениями! — отдуваясь, пробормотал… а что еще придумать? Надо переключится и успокоится!

Светка хихикнула и посмотрела на Катьку. Та стояла и хмуро разглядывала меня.

— Свет! Дай я с сестрой переговорю! — я встал, и пытаясь сильно не пыхтеть, посмотрел на Катю.

Когда Светка вышла:

— Кать! Ты маме ничего не рассказывай! Я… в общем — не знаю, что на меня находит! Половое созревание, наверное, началось! Ты ж врач будущий, должна лучше об этом знать! Вот и веду себя… бывает… вот так, — что еще говорить — не знаю. Но — стыдно!

Катя хмыкнула, посмотрела задумчиво, потом мазнула взглядом ниже:

— Да я и не собиралась! Так… припугнуть только. Ты и раньше был — дурак-дураком, а сейчас — тоже дурак, только… какой-то — не такой, странный стал, — Катька задумчиво продолжала разглядывать меня.

— Так я и говорю… половое созревание там… гормоны… то — сё…

— Ты только прекращай за женщинами подглядывать, ага! А то — придется все-таки рассказать, — мне показалось, или она меня сейчас так «троллит»?

— Да я и не думал… просто они же рядом… вот как-то так и вышло, — как же противно вот так мямлить!

— Ты, если уж невтерпеж, спрячься где-нибудь, да и… как все пацаны делают, — это что, она сейчас издевается, что ли? охренеть!

— Ты сейчас что имела в виду? — я даже со злости шипеть начал, как она совсем недавно!

Катька хмыкнула, повернулась и уже шагнув в двери, чуть подняла правую руку и сжав ее в кулак, проделала несколько движений кистью — вверх и вниз!

Вот зараза! Я — в шоке! Нет, так-то я понимаю, что и Катя, и Светка сейчас — на той же стадии развития организма, что и я, ага. И «взбрыки» эти — тоже понятны. И что вопросы полов для них, скорее всего — тайной не являются. Но тут какой-то цинизм получается… Или нет? Как она меня мордой-то, да — в навоз!!!

Несмотря на прожитые годы, всей специфики взросления девушек я не понимаю — так только, в общих чертах. И память мне ничего не подсказывает — оттуда, из прошлого. Помню, что и сверстниц, и девчонок постарше мы воспринимали, как вредных, злобноватых, и абсолютно непредсказуемых змеюк. Вот только что — веселы и общительны, то — р-р-раз — и уже дикие, злобные существа! Поэтому, заводить с ними какие-то отношения до определенного возраста, мы почитали за явную глупость.

И даже наличие у меня в той жизни дочки — особо ничего в знание и опыт — не добавило. Там все нити руководства и общения сразу же взяла на себя Дашка. Ну — правильно, мать же! У них были какие-то разговоры, секреты, общие темы. Я в это — не лез! Постепенно Машка с Дашкой стали общаться не как мать и дочь, а больше похоже — как подруги. И понятно, что в той ситуации с разводом, Машка заняла позицию матери. Врагами мы не стали, нет. Машка по-прежнему относилась ко мне как к отцу, даже — по-доброму, но — «мама права!» и все тут!

Хлопнула дверь сарая.

— Домой топай, балбес! Там бабушке нужно будет воды натаскать побольше — она стираться собралась! Скажи ей, приду чуть позже, помогу!

И что? Что-то мне подсказывает, что конфузов, подобных сегодняшнему, впереди у меня — немало. Что делать? Последовать совету сестры? Вот ведь… так, я не матерюсь! Я вообще спокоен! А на родных нельзя злиться и обижаться! Ну разве ведь не… самка собаки?!

Когда уже шел по территории РТС к улице Кирова, к дому бабушки (так ближе — не вокруг же обходить?!), откуда-то из-за построек, вынырнул Крестик.

— Ну чё… живой? Ну — Катька у Вас, ну… вот ведь!!!

— Сашка! Ты вот меня — послушай!!! Ты больше так не делай! — я шел прямо и на него внимания не обращал. Тому приходилось вприпрыжку шагать рядом.

— Как — не делай? Чё я сделал-то?! — Крестик и правда не понимал.

— Чё, чё! Не надо такого больше рассказывать, мне — по крайней мере! — я остановился и повернулся к нему.

— А почему?! Чё такого-то?! Интересно же?! Скажи, что нет?! — Крестик начал злиться.

— Так — встал у меня! Понял! Встал! А тут и тетка твоя рядом, в одних трусах! Вот и получилось — ты все шепчешь, рассказываешь… вот и она перед глазами! Ну и… у меня — колом! — я уже кричу, но шепотом, да!

— И чё такого? У меня, может тоже встал, и чё?! А там я всю ночь ерзал, понял! Чё ты, как девчонка-то? — вот-вот подеремся, я чувствую!

— Так Катька все видела! И что стоит у меня — тоже! Сказала — мамке расскажет! Охота мне лишний раз получать-то?! Поджопников еще мне надавала!!! — я немного сдулся, — да и Наталья с Надькой все видели! Стыдно-то как!

— Да ты чё? Правда? Тогда и вправду — хреново, да! — Крестик тоже сразу сдулся и виновато склонил голову, — может не расскажет? И ничё не будет, а?

— Вот и сиди теперь, думай — расскажет — не расскажет…

— Ладно… Ты меня предупреди, если чё… Еще и тетка может чё поняла, тогда и мне влетит… — Крестик примерял на себя ситуацию. Невесело.

Но пройдя чуть дальше — вот же натура! он повеселел, и уже помахивал руками:

— Слышь! А тогда… ну… утром Наталья у меня спрашивает — ты, Саша, дескать, спал ли ночью? А я чё — дурак, что ли? Конечно, говорю… Как упал спать — только утром меня баба и растолкала! А сам чувствую — щеки горят… покраснел значит… и чувствую — как ты говоришь… вставать у меня начал! Прикинь, да?

— А она чё? — все же и мне интересно это, как не дави в себе.

— Она такая… ну-ну… поглядела на меня и пошла! Но видно — самой неудобно, даже покраснела! Вот я только не понял, увидела она, что у меня встал или нет? — Сашка уже вновь разливался соловьем. Вот же натура!

Да… все же Наталья — она такая женщина! Похоже, не мы одни с Сашкой в РТС на нее слюной истекаем! Вот же досталась — такому придурку, как дядя Толя!

А дома… а что дома — дома все хорошо! Ополоснулся из бочки, потом подумал, снял треники с футболкой, да и залез в нее полностью! Чуток посидел, вылез, помахал руками, поприседал. Согнал с себя воду ладошками, оделся — и за стол к бабушке, там уже обед меня дожидается!

Вот только потом воду ведрами таскал в баню — на постирушки. Это надо ведер двадцать притащить. Вроде и водонапорная башня недалеко — метров пятьдесят-семьдесят от дома деда, на другой стороне улицы, наискось, значит. Но! На коромысле, как все женщины воду носят — мне неудобно. Коромысло плечи давит, прямо — на косточку! Больно, блин! А еще — ведра раскачиваются и поэтому вода — расплескивается! Вот как женщины так плавно ходят?! Вода в ведрах даже не колыхнется! И бабушки, и мама, и тетка Надя и, даже Катька! А у меня — ни хрена не получается!

Вот и приходится — на руках таскать, что ни хрена не легко! Даже если наливать «по рубчик», как дед посоветовал. Но — справился, да!

Полюбил я вечерние посиделки на лавочке с дедами. Хоть и не каждый день получается, у них тоже работы полно! Но все же вечером, после ужина, иногда получается вот так посидеть! Хорошо! Солнышко уже изрядно село и не печет, а греет. Да его и не видно уже — оно за тополя возле садика уже зашло.

Изредка машина по улице пройдет, пыль поднимет. Вот днем — тут их много, одна за другой! И пылища — столбом, оседать не успевает! А сейчас? Личных-то машин — штуки две-три, наверное, на весь РТС. Ага… у директора Никифорова «газик», шисятдевятый; у того же Слуцкого Борис Ефимыча, Москвич-408; да у деда Гусева — мотоколяска, которую «инвалидкой» обзывают. И все! Мотоциклов, правда, много — чуть не в каждом дворе. Но от мотоцикла какая пыль, так — чуток только! Мотоциклы, в основном, «Мински», да «Ковровцы», ну то есть — уже «Восходы». Тяжелых мотиков, как у деда Гены, мало, штук семь-восемь на поселок.

Вот и покойно так сидеть… Редко, кто из прохожих пройдет мимо, поздоровается. Еще реже — если на лавочку присядет, поболтать. Все за день уработались, устали. Всем домой надо. А я — дедам вопросы задаю, мне все интересно! Нет, не совсем детские вопросы. А так — все больше про жизнь прошлую, здешнюю, да про жителей РТС.

Деды сидят, тоже расслабленные, «уработанные». Курят вот только беспрестанно! Я уже и говорил им, дескать, курили бы поменьше! Ну — кто меня сейчас послушает! Деда Иван только сказал:

— Нам, Юрка, с Ганадием, поздно уж про здоровье печься! Жисть прошла — како уж тут здоровье!

Они оба — в линялых клетчатых рубахах, в выгоревших на солнце штанах от спецовки (иногда в РТС выдают спецодежду, но — редко, да и не всем!), обычно — в кирзачах. Но вот так — вечером, могут и в калошах быть.

Тут у мужиков вообще — повседневная одежда: если зимой — то фуфайка, и шапка цигейковая, штаны какие-нибудь, да на ноги — либо кирзачи, либо — валенки, если мороз!

Летом же — какие-нибудь штаны, рубахи, да те же кирзачи, кепка еще на голове — это непременно! Народ живет не богато. На праздник если, или в гости там — тогда костюм выходной, да опять же — те же кирзачи, только — почищенные, ну — или ботинки! Но это уже — типа «форсит»!

Женщины, как уже говорил, более нарядно и красиво одеваются.

А мужики — «Да чё там! Не голый же и ладно! Чё форсить-то? И так — сойдет!».

Родители, после нашего разговора, об этом молчат. Мама уже несколько раз заходила к бабушке. Но — рассказала ли она той — не знаю. Вроде бы — не похоже. Может батя предупредил, чтобы не болтала? Хотя — вряд ли это надолго! Что мама, что тетя Надя — у тех долго ничего за душой не удержится.

Про массаж… Ну — об этом родные уже знают. Но, кроме, опять же тети Нади, никто ничего не спрашивает. А той я сказал, что просто прочитал об этом в каком-то журнале, вот и решил попробовать. А что получилось, так это и для меня — удивительно!

Как-то предложил деду голову помассажировать — у того после ранения и глаз левый почти не видит, и голова — на погоду — болит. Кое как согласился, потом, после массажа, крякнул, прислушался к себе: «А вроде и правда — не болит!» и все! Никаких восторгов, и даже больше не просит!

Бабушке как-то руки помял, по суставам пальцев прошелся. Ну там — вообще труба! За всю жизнь она так руки наломала, что и смотреть больно! Тоже посидела, прислушиваясь к себе. Головой мотнула, дескать, спасибо и опять — все!

Про ситуацию с поисками деда Гнездилина, и моей в этом роли — тоже все тихо! Я так понимаю, что все для себя решили: совпало просто. Может, кто по-другому и думает, но — молчит. Больше всего успокаивает, что участковый как забыл об этом! Да и ладно, мне проще и легче!

Катька про мой конфуз — похоже, сдержала слово! Никому не рассказывала, за что ей — большое, человеческое спасибо!

К счастью, Наталья с Надей больше на огороде не появлялись — видно график до них еще не дошел. Были женщины с конторы, другие правда. И еще парочка — очень ничего! И тоже, несмотря на шипение старших коллег, работали в купальниках. Там правда все проще, чем с Натальей, наверно поэтому я не реагировал так бурно.

Нет, так-то там кассирша, не знаю, как ее зовут — недурна, совсем недурна. Я ее и в будущем помню. Старше, конечно. Звали ее все и тогда тоже — Дюймовочка. Она и правда была совсем невысокая, стройная, даже можно сказать — худовата. То есть — не совсем в моем вкусе, может поэтому я был — более-менее спокоен. Сейчас она вообще — молоденькая девчушка. От той же Светки и Кати — можно сказать, что и не отличается. Только если на лицо посмотреть — видно, что старше, лет двадцать ей.

Вторая из стройняшек — Ольга Ольшица. Ольшица — это фамилия такая. Они с родителями тоже в Кировск приехали не так давно — лет пять-семь, точно — не помню. Она успела уже в институте отучится, и вернулась сюда. Работает — в РТС, как понятно. У нее тоже фигура — ничего так, стройная, спортивная. Посимпатичнее той же Дюймовочки, и даже, наверное — Нади Туркасовой. Но — все портит на лице постоянное выражение какого-то превосходства над окружающими. По типу — «Вы все — гавно, не стоящее даже моего взгляда!».

Как помню, у ее матери — тоже что-то такое есть в выражении лица. Та в РТС не работает, по-моему — где-то в райпо трудится. Может причастность к сфере дефицита так на ней сказалась? И Витька, ее младший сын, брат Ольги — тоже такой же — гавнюк! Он лет на пять старше меня и сейчас, вроде бы, в институт поступает.

А вот отец их — вполне нормальный мужик. По крайней мере, мой батя о нем отзывается нормально. Тот каким-то мастером в РТС работает. Отзыв отца для меня — определяющий, я знаю, что, если он о человеке отзывается хорошо — значит, человек достойный. Если батя молчит — тоже показатель! И уж совсем хреново, если он так и скажет — гавно! Или — мудак, как вариант!

Так вот, женщины отработали, все нормально! Правда, Крестик опять начинал что-то про Ольшицу нашептывать, но я его осек, кивнув в сторону Кати. И все — как обрезало! Сашка с опаской поглядывает в сторону моей сестры. А та, как специально, увидев, что женщины — в купальниках, переместилась со Светкой поближе к нам — типа — здесь пока поработаем! И хотя мы, волей или неволей, иногда пялились на тех, но до прежних конфузов дело не дошло.

А Катька со Светкой — и сами переоделись все же в купальники! Да! И на них было тоже приятно смотреть, особенно на Свету. Но — как-то совсем боязно! Даже Сашка это признал, что дескать — ну их на хрен! Не хочется, чтобы по заднице пинали! Тем более, что у Катьки ноги — длинные, ровные, но — мускулистые! Красивые… эх!

И даже так, все равно Катька выбрала время, когда мы были у сараев, подкралась ко мне тихонько:

— Хватит пялится! Ты на Кузнецовой скоро дырку протрешь! — поняв, что сказала двусмысленность, — Взглядом!

Светка, стоявшая рядом, покраснела:

— Кать! Ты что-то все выдумываешь!

— Ага! Слепая я совсем! Не надо его защищать, Светка! Обормот он, это давно известно!

Я ретировался.

Потом, улучив момент, проходя, шепнул Светке:

— Свет! Ты меня извини, я на тебя не пялюсь! Ну — стараюсь не пялиться! Просто ты красивая, и фигура у тебя классная! Не обижайся! — чем опять вызвал покраснения эпидермиса на лице девчонки.

Так вот… вечерние посиделки. Ага.

— Деда! А вот в гражданскую войну, здесь бои были или нет? — история и в прошлом меня интересовала, правда больше — более глобальная.

Дед пыхнул дымом:

— Не, Юрка! Тут у нас тихо все прошло. Были белые, были — потом раз! И сбежали!

— А что, они пока здесь были — как себя вели?

— Дак чё сказать… Так-то сволочи они были, конечно. Гады, одним словом!

— А почему?

Дед Геннадий объяснил:

— Так они, Юрк, людей — за людей жа не щщитали! Хотят — хлеб заберут! Могут и поросенка прихватить, а то и коровенку! Вроде — не сильно-то и грабили. Но если уж как-то поперек их чё сказал — тут и обобрать могут! Обдерут как липку! Казачки же энти, сволоты самые… У нас жа здесь казаков никого не было, а крестьянин для них — никто… не чилавек вовсе! И заступится за людей некому было.

— Ну… к нам-то в Нагорную они не часто заезжали, так — проездом! Да и слава богу! Век бы их не видать! — дед Иван тоже поддержал брата в отношении к казачеству.

— А почему проездом! Так по большаку же — вовсе мимо, даже и заезжать не нужно! — мне непонятно.

— Так большак-то ране тут проходил! — дед Геннадий чуть повысил голос на непонятливого.

— Где тут? — я все так же — не понимал.

— Да вот тут — по улице этой! — дед ткнул пальцем в направлении дороги, проходящей мимо дома, — это ж уже посля войны большак-то новый построили! А до того — вот здесь все и ездили.

Вот как? Интересно, не знал.

— И чё там с казаками? — продолжал я расспросы.

Деды посидели, повыпускали дымы.

— Вот, Юрка, ты село такое — Степановку, знаш? — дед Иван покосился на меня.

— Ну конечно! Вот же — недалеко, километров десять-двенадцать!

— Во-о-о-о! А там те казачки народу-то и побили! Говорят, человек десять-пятнадцать порубили, да постреляли! Ни за что!

Получалось из рассказов, что в Степановке той белых практически никогда и не было. Народишко — и разбаловался, за власть их не принимал. А в Кировск, тогда — Луговское, если кто и ездил, то — очень нечасто. Времена не располагали к частым поездкам. Дома сиди — целее будешь!

Вот когда отряд казачков для какой-то надобности заехал в Степановку, то местные как-то с ними не так приветливо обошлись. Деды не знали, что послужило причиной бузы, но в итоге казачки, осерчав, порубили смутьянов, а потом еще прошлись и по родственникам. Наверное, за партизан решили выдать.

— Я как-то там, в Степановке, лет десять назад бывал — там у них за старой поскотиной памятник стоит! Люди помнят, — снова дед Иван.

Странно… Я сам не раз бывал в Степановке, но памятника — не помню. Ну ладно, после прихода демократов — много чего пропало. Но я и до 90-х годов там бывал… интересно — где там памятник?

— Да ишшо в Красном Яру, ну — Красноярке, где тетка твоя сейчас, Анна значит, живет — вот там, да — там местные даже в партизанах были! И белых пощщипали, да и те на них неплохо отыгрались, тоже людишек постреляли немало.

Угу… слышал я, что в Сибири гражданская война шла в основном на транспортных магистралях. А река Иртыш — чем ни транспортная магистраль?

— А вот ишшо… помнишь, Ганадий, этих, как их — делегатов, што ли… из Луговского казачки арестовали, да с семьями повезли по Тоболу, к Иртышу… их же тоже побили…не довезли.

— Ну… помню… рассказывали… ага.

То есть, белое движение в Сибири — далеко не везде пользовалось поддержкой, точнее — далеко не у всего населения. Ага. Мягко говоря. И казачков — тоже по-разному помнят!

Помню уже в восьмидесятых не раз бывал в том же Омске, даже в краеведческий музей как-то забрел — время было лишнее, что ли. Там много чего интересного узнал. Что нашим будущим «булкохрустам» — поперек горла потом встало! И что они отовсюду принялись выкорчевывать, чтобы следующие поколения не знали об этом.

— Деда! А вот потом — когда колхозы стали создавать, у вас много кулаков было?

Деды заперхали дымом, засмеялись. Дед Гена рукой помахал, дым разогнал:

— Да не, Юрка. Тут у нас и кулаков-то никаких не было. Жили вроде справно, да. И по паре коровенок в каждом дворе было; и лошадь, а то и две у каждого хозяина. Справно жили, да. Так чё не жить-то — луга вон у нас каки! Травищщи — море! Только коси, не ленись! А сенА — это же коровенки, молоко, сметана, масло. Купчишки луговские, мелкие, да приказчики их — вот и скупали у народа это. Не… справно мы жили, но так… небогато! Ну вот чтобы кулаки? Не… не было у нас таких.

— Так что — и не раскулачивали никого?

— Ха-ха-ха… это Жулебиных сначала малость потрясли… Ну то — не потому, что они кулаки были, нет… Просто жадные они были — что ты! Жадные, да дурные! Им вот говорят — так будет лучше для всех… потому и потому… а они — не… не хотим! Их и так уговаривают и эдак… и уполномоченный этот… да и люди уже просто — соседи… Но — нет, что ты! Вот их тогда и пужнули малость! Но — нет, не выселяли никого!

— Ганадий! А вот в Самарке-то?! — дед Иван.

— А-а-а… дак то — в Самарке же! Не у нас, в Нагорной! Там да, там пару семей услали куда-то… не то — в Надым, не то — еще куда!

— Ты, Юрка, то у баушек спроси — они оттуда! Хотя… они ж уже здесь жили… но людей-то знали… чё там и как…

Со слов дедов я узнал то, что слышал в будущем, но как-то совсем смутно. Бабушки мои жили с родителями в Самарке. Потом, родами умерла их мать. Осталось трое детей — вот бабушки и дед Коля, младший их брат. А отца, в самом начале Первой мировой — забрали в солдаты. И погиб он уже осенью 1914 года. Вот как так-то? Трое детей малолетних, мужик-вдовец, один содержит дом и детей, да и не молодой уже — а его — забрили! Баба Маша с девятьсот пятого, баба Дуся — с девятьсот восьмого, а брат их — с девятьсот одиннадцатого, насколько помню.

— Их, ребятишек-то и разобрали по семьям! Колька-то паршивец, куда-то в Тобольск, к какой-то родне — седьмая вода на киселе, попал. Но — ничё, вырос, даже ремесло освоил, сапоги шьет, да ремонтирует! Семья, опять же — дети! Так если б ишшо не пил, сволота!

— А вот Мареи да Дусе — солоно пришлось! Их жа, сначала к дядьке родному определили. Да все хозяйство их — ему жа и передали. Ну — чё-ба детишков содержал, ага! У него и своих уже трое была, да вот девок еще двох отдали! Больша семья получацца! Так чё ба не жить — хозяйство получилось богато: у отца баушек твоих пара лошадей была, да коров штуки три, аднака… дом опять жа справный. Так этот Васька, дурень Капустинский, ты скажи — как шлея ему под хвост попала — как загулял! как запил! Щщитай за год, аль полтора — вериш-нет? все спустил! А сам паганец — от вина и сгорел! Вот тут и его семья и баушки наши — намыкались, ага! Их родня по жене дядькиной приютила — это Красноперовы, значит. Ну… кому такой огузок-то понравицца?! Шпыняли девок, не родны жа!

Бабушка Мария выскочила за деда Ивана сразу и с радостью. Понятно почему, да. Потом уже и дед Геннадий обженился с бабой Дусей, года через три.

— Так, Юрка, они неграмотными и были — когда ж им было учится, да и на что? Если уж одеть-то толком неча было! Марея только, ишшо при отце, походила год иль два в церковную школу, и все. А Дуся — та и вообще ни дня не училась, ага!

— А Вы, дедушки, где учились?

— Дак, Юрка — в Луговское жа ходили, в церковну школу. Я, а после и Гена пошел. По три года, ага… Дак и учили-та там — так сибе! Поп этот больше линейкой по рукам бил, да за волосья трепал! Чтоб, значит, первым делом — все молитвы заучили! А уж кто ежели собьёцца там… ну забудет чё… вот и получи, значит… линейкой-та… ну, так-та — писать-считать выучили… ага!

— Там же бесплатное обучение было, да?

— Х-х-х-а-а-а… бесплатно, как жа! Кажын год — по три пуда муки, вынь да полож! Да ишшо не простой, а непременно — ситной! Во как! А три пуда муки, Юрка — эта жа всю зиму одного ребятёнка кормить есть чем! А нас двое — ага! То ись — шесть пудов муки — отдай! Кажын год!

— Деда! А вот Луговское, оно как раньше называлось или всегда так?

— Ну… мы, то ись родители наши, когда сюда пришли — оно уж так называлось. А до этого… вроде — Луговские пристаня… там жа — всё пристаня были…

И вот, что интересно — деды вполне охотно рассказывали о своем прежнем житье-бытье, а вот, к примеру — про войну — никогда не говорили! Я же раньше и сам — никогда не спрашивал.

Уже потом мама мне показывала деда Ивана медали — «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией». А у деда Гены — и медалей-то никаких не было. Не получил он никаких медалей, хотя и войны, и плена хапнул — по ноздри!

Бабушка Мария рассказывала, что обоих дедов призвали в одно время — в конце лета 1941 года. Они же мужики были — возрастные, уже к сорока им было.

Сначала, по рассказам, они были где-то под Тулой, в саперном батальоне. Потом деда Ивана ранило, и он несколько месяцев был в госпитале, где-то в Поволжье. Затем дед Иван — снова в саперном батальоне, уже под Сталинградом. А в самом Сталинграде его ранило так, что в госпитале, в Средней Азии, он пролежал чуть не год! После этого, левый глаз его практически не видел, а левая рука постоянно болела, особенно, когда непогода наступала.

Домой он вернулся списанный подчистую только в конце сорок третьего. И еще года два, а то и три — постепенно восстанавливался.

Дед Гена же, по рассказам тетки Нади — хотя во всем ей верить как-то… Болтушка же она! В общем, после ранения деда Ивана, в начале сорок второго, дед Гена попал под Харьков. Он был уже в обозе, повозочным. Там, в числе прочих — оказался в котле. А потом — плен! Потом, по его скудным рассказам, уже в сорок третьем, их частично (кто еще жив оставался после лагерей военнопленных) вывезли в Германию. Был он где-то на юге страны и работал в строительной бригаде. Уже весной сорок пятого, когда стало понятно, что — вот-вот конец, они — «сорвались», по лесам пробирались на восток, где и встретили наши войска. Потом — «фильтр», потом — трудовая армия на севере Сибири еще на три года. Интересно, что баба Дуся туда к нему и уехала, оставив ребятишек на бабу Машу и чуть оправившегося деда Ивана. Там и тетя Надя у них родилась. Со слов бабы Дуси, тетя знала, что в поселении том мать работала на пищеблоке. Уже после, будучи взрослым, вместе с теткой, мы делали запрос в архив. Так вот — дед Геннадий не был осужден, то есть не признавался «пособником». Просто — нужны были рабочие руки, и часть бывших фронтовиков, кто на момент Победы не находился в действующей армии — те же бывшие военнопленные, были зачислены в такую трудовую армию. Но — тоже не «сахар», я так понимаю!

— Деда! А вот у тебя первая стайка, вы ее «холодной» называете, а почему?

— Ну так… она ж холодная и есть! Там всегда корма всякие хранили. Это сейчас там тока комбикорм для скотины, да зерно для курей… А, раньше-то, до войны — все больше продуктами зарплату выдавали. Денег… так только — чтобы материал там какой купить, на одежу. А так — и зерно разное, и другие всякие припасы.

«Ага! Помню где-то в книгах встречал такое — «посадили в холодную»!

У дедов, как уже упоминал — и дома, и надворные постройки — почти одинаковые. За исключением всяких «красивостей», мелочей разных. Вот у деда Гены еще половина ограды навесом закрыта.

А так — справа от дома, вдоль двора, или «ограды» по-местному — сначала эта холодная. Бревенчатый сруб — изрядный, примерно три метра на четыре. Потом — дощатый дровянник тоже метра три на пять, потом уже — стайка для скотины, тоже бревенчатая, большая. В небольшом разрыве между дровянником и стайкой, в глубине — дощатый туалет. После стайки, — небольшая сарайка, для всякого хозяйственного инвентаря — именно там я себе и отвел место для занятий.

Потом уже баня со своим дровянником, правда — небольшим. Вот и выходит, что правая сторона всего участка, почти до самого конца огорода, застроена всякими хозпостройками. Огород, или «огородчик» — небольшой, как я уже сказал — так, в основном под грядки, да чуть картошки посадить.

Вдоль всего дома, с тыльной его стороны, идет дощатая пристройка — сени. Они тоже разделены на две, примерно равные части. Первая, непосредственно от входа с крыльца — это и есть сени. Здесь стоит большой шкаф — под рабочую и простую зимнюю одежду. Выходная зимняя одежда — храниться в доме, в шкафу. Еще в сенях есть большой стол и несколько табуретов. Летом зачастую, здесь и едят — если стоит жара и в доме душно. Здесь же есть и топчан. Дед летом иногда здесь спит — «Легше дышицца!», говорит. А по стенам — полки под разное. Здесь большущее окно в огород, как на верандах, с распашными створками. А хорошо здесь летом завтракать — окно откроешь, чистый свежий воздух из огорода, прохладно и видно встающее солнышко!

Второе помещение сеней — типа чулан. Здесь по периметру вдоль стен — какие-то лари, сундуки. По стенам — полки. Чего тут только нет — и банки пустые; и всякие горшки да чугунки; кувшины для молока; вязанки лука и чеснока в теплое время свисают по стенам! Окна здесь толком нет — так только, мелкое окошко сантиметров тридцать на тридцать, как форточка — для проветривания.

Вот когда погода хорошая, по вечерам, если деды дома — мы сидим на лавочке у палисадника, возле ворот. Но тут и кроме нас посидеть желающие есть — могут и бабушки лавочку оккупировать. Тогда мы с дедами идем на крыльцо. Крыльцо широкое, с толстенными досками-ступенями, с перильцами и столбами, которые венчает двускатная кровля. Ступени крыльца за день нагреваются солнцем и сидеть очень уютно.

А если непогода — можно зайти в сени и там, за столом посидеть. Тоже — неплохо, даже чай у бабушки можно попросить поставить! Правда бабушка не любит, когда мы с дедами тут сидим — деды же курят постоянно, вот и сени все в дыму. А из сеней дым попадает в дом, дверь которого, по летнему времени, тоже открыта, и только тюлевая занавеска до пола мешает набиться в дом всякой летающей «сволочи».

Это только — если гости в доме и все сидят за столом, дедам можно курить в доме. А так — шалишь! Бабуля так «разгуньдиться», что деды и не пытаются курить в доме в обычный день!

— А что, деда — в колхозе-то жизнь голодная была, или нет? — продолжаю знакомиться с историей семьи.

Дед Иван неодобрительно покосился на меня. Дед Геннадий — тоже хмыкнул, зыркнув.

— Ты, Юрка… хоть времена уже и не чета прежним, но меньше языком болтай, ага! Голодная жисть в колхозе… ага…

— Дак, Юрка, она чё до колхоза, чё — после… легкая она никада не была, — это уж дед Геннадий, — вот помнишь, Иван, в середине двадцатых годов… это сколь — года два или три лето тако стояло, чё и фуфайки — вовсе не снимали… холодишша была, что ты… и дажжи, дажжи всё лето! Ничё ж не выросло… ни рожь, ни ячмень, ни овес… да и сено все сопрело жа! Сколь скотины в те годы людям покончать пришлось — что ты, страх божий! Два али три года… впроголодь жа жили… И картоха тож гнила прям в земле, да…

— Ты скажешь тоже — фуфайки! — дед Иван насмешливо посмотрел на брата, — в кожухах тада ходили же! Фуфайки — эта ж уже щас, после войны ходить начали… А тада — да, голодно было… Это щас… како лето — плахо, хароше — зарплата есть, с голоду не помрешь! И есть чё есть, и адеть чё тож есть! Тут и учеба тебе — хош в школе, хош — техникум тот жа! Да хоть — институт! И врачи всяки разны… Вон их сколько — целая больница!

— Ага… эта точна! Раньше ж, Юрка, и до революции, и первое время — после… у нас же в Луговском врачей вовсе не было! Пара фершалов жили и все…

— Один фершал — тот, каторый мужик! А баба ивонная — та — акушерка была… Бабы к ней ходили, да… Да и мужик ее — так, одно название, что фершал… То пьет, зараза… то — сам болет!

— Да… раньше-то как — заболел ли чё ли — ложись да помирай! У нас так и тятя помер… Уже к концу двадцатых, ага… С осени захворал — толи живот надсадил, толи ишшо кака лихоманка прицепилась — кто знат-то! Так до весны и не дотянул, вот… Хорошо, мы уже в силе были, да и семьи у нас уже…

В будущем, я интересовался историей. И попалась мне какая-то статья, больше экономическая или социологическая — с выдержками из сборников земства. Я тогда не сразу и понял, а как понял — охренел! Количество врачей на душу населения в начале двадцатого века. Во времени «святаго» Николая «Кровавого»! В основных, наиболее крупных городах Империи, количество врачей было — один на пять тысяч человек! Всех врачей, независимо от специализации! В самых крупных городах Империи: Питер, Москва, Киев!

Я сейчас даже не про то, что медицина была платная. Бесплатные больницы тоже были, ага… В губернских городах, да в уездах — кое где!

В той статье об этом тоже было! Но! В тех больницах работали либо — святые люди, которых по определения много быть не могло; либо — вчерашние студенты, у которых опыта и практики — кот наплакал; либо запойные «никчёмы». Так что, как дед говорил — «ложись, да помирай».

Так вот… один на пять тысяч. А по мере удаления от центров — соответственно, вторые цифры — росли. А в Сибири и Средней Азии — один врач на 25-30 тысяч человек. То есть — один врач на уезд! Уехал, заболел, запил от безнадеги — все, нет врача!

С образованием там было все так же «хорошо», ага.

— Ты, Юрка, вон у бабок своих спроси, им это больше известно, да и ближе. Вот, к примеру, деревня наша — Нагорная. Не большая, но и не совсем уж маленькая, дворов тридцать, кажись… Гена! Сколь у нас дворов-то тогда было?

— Ну как-та так, ага… Дворов тридцать… Может — тридцать пять, да!

— Так вот… по весне, почитай в кажном дворе — по младенчику, а то и по два. Кучно ж тада жили… Это щас разбаловались — кажнай семье — либо дом, либо квартеру, ага… Так вот… по младенчику… А к весне-то и хлеб уже подъели, и картошки осталось — тока на посадку! О мясе — вообще молчу — к мясоедам последнее доедали. И чё? Бабе ж на сносях тож чё-та есть надо! А чё есть? Вот зелень всяка весной полезет — то и ели! Это вы щас не знаете даже, как клубни камыша прошлогодние в печке запекать, чтоб есть. Да лебеду — тока как сорняк знаете, ага! А вот от такой еды у младенчиков пузо-то и пучит! Мамка наесцца, титьку иму даст, а у иво пузо-то и пучит! Орут-орут как — страх божий! Из дома ведь убежишь от такого! А бабе куда бечь? К осени… дай бог, если ребятишек пять-семь живыми оставались, вот так вот… А ты говоришь — колхоз, колхоз… Не мели, чё не знаш!

Старики курили, опустив головы, задумались. Как-то — невесело!

— Так деда, ты ж сам говорил — справно жили! Молоко в сметану, масло сбивали — купцам продавали!

— Вот же телепень! Ты чё — не знаш, чё каровы к весне в запуски идут все! Како молоко-то?! Её ж тока через месяц раздоишь! Да и како там молоко-то — слёзы же! И телка чем поить будешь, если сам все вылакаш? А телок — это ж будущще, не на мясо — так на продажу, иль себе оставишь, коли телка добрая растет! Весной да на прошлогоднем сене — како молоко?! До травы — ишшо дажить надо!

«Чёрт! Точно! И ведь знал же раньше — и в детстве, и в молодости, пока деды, а потом и родители корову держали! А сейчас — как-то и забыл! А ведь тогда мог и сам корову подоить!».

Мимо нас, поздоровавшись, и оглядываясь прошла пожилая соседка. Дед Иван коротко кивнул, дед Гена — тот вообще отвернулся молча.

— Вот чё ходит так поздно, падла! Змея подколодная, виш — пялицца! Все ей интересно, все сплетни собират!

«А-а-а-а… точно! Это же еще один персонаж, известный всему поселку — Зубариха! Скандальная, склочная баба, сплетница и язык у нее — поганый до невозможности!».

У деда Гены, а точнее — у бабы Дуси с Зубарихой давнишняя война.

— Ладна… Посидели — пора и честь знать! — дед Гена хлопнул ладонями по коленям и поднялся, — во сколь, гриш, Володька подъедет?!

— Так, чё там… Чем раньше, тем лучче! К семи обещал! — деды завтра собрались на покос, траву посмотреть. По времени, вроде и рано еще косить, но — всяко может быть. Иван Купала скоро. А здесь все к этому времени про покос речь заводят. А почему на машине — так они на обратном пути травы накосят и коров подкормить вечером, и телят, и кроликам. А на мотоцикле — что там увезешь? Мешок? Ну ладно — два мешка!

Покосы у дедов — сложены вместе, чтобы, значит, всем вместе и сразу откосить, а потом сгрести, да сметать! И пусть они, покосы эти, одни из самых дальних, уже за Боярышной гривой, а это километров десять, а то и пятнадцать будет, но деды решили — не ругаться с людьми, а так — пусть будет!

— Васька-то Кольцов — не подведет? Скосит, как обещал? — это батя Кольки Кольцова так «колымит». Кони у него — эртээсовские, а косилка — своя, личная. Вот он и подряжается косить людям. И — да, в РТС есть несколько коней. На них и огородчики в поселке пашут, и продукты в тот же садик или школу завозят, да много они еще что делают эти коняги! Их штуки три или четыре в конюшне предприятия. Их же и общественным пастухам, для пастьбы стада поселковых коров — вроде как в аренду сдают. А дядя Вася — там конюхом, на конюшне.

— Да не… Не должен… Сам же знаш — Васька, если договорились, то сделат! Тока как вот к пятнице подгадать ба? А сам знаш — то погода, то ишшо чё!

И мы пошли спать. Утро вечера — мудренее!

Сегодня — суббота. Вроде бы и на работу, на огород ходить не надо, но теть Вера, хитрющая, договорилась с мамой, чтобы мы, значит, с Катькой и Светкой — пришли. Не на весь день, а так — только гряды полить! Ага, там с поливом — как раз часов до двенадцати и провозишься!

Интересно, как она это проводить в оплату будет? И ведь не откажешься, и про деньги — не спросишь. Враз жадным прослывешь, а это — не лучшая характеристика сейчас. Это — не тогда, в будущем, где вопросы оплаты обговариваются заранее.

Рано утром деды с дядькой, на его рабочем Газике, полста втором, упылили покосы смотреть. Здесь и сейчас взять закрепленную за тобой машину — запросто. Договорился с механиком, или завгаром, предупредил на проходной — и вперед! Тем более дядь Володя — шОфёр серьезный, в пьянке не замечен, а значит — попросил, видно действительно — надо! С бензином дела здесь обстоят еще проще — положено по норме на машину — столько-то, значит дадут! Не хватает — еще дадут, только не наглей! У шоферов всегда заначка есть, да и не малая. Тот же бензин, при необходимости, любой по договору с водителем, достать может. Не много — литров двадцать-тридцать — без проблем! И даже — бесплатно, так — ради хорошего отношения.

Социализм, ага! Это я сейчас без всякого негатива — просто так, здесь и сейчас, все живут. Денег у каждого вроде бы и немного, но если просьба не выходит за рамки нормальной, то — денег никаких не спрашивают. Ты сегодня помог мне, завтра — я помогу тебе. Монетаризм, практицизм и коммерциализация отношений — еще далеко впереди.

Крестика сегодня на огороде нет, и мы работаем спокойно. Его и в будний-то день сюда из-под палки загоняют, а, чтобы он в выходной пришел — ха!

Девчонки о чем-то переговариваются между собой. Опять — в купальниках, ага! Я не успеваю один подтаскивать им воду, и они по очереди тоже ходят за водой.

Катрин сегодня настроена благодушно и на меня — не рычит. Даже увидев, как я пялюсь на Светку, которая в свою очередь — «застыла» в наклоне — только хмыкнула, дала подзатыльник и что-то профырчала, вроде — «горбатого могила исправит!». Но без злости, даже как-то добродушно.

А я что? Я, поняв, что взбучки ожидать не стоит, в очередной раз, разминувшись со Светкой на тропинке, окатил ее водой из ведра! Хорошо так окатил, на полведра точно! Светка ожидаемо подскочила и завизжала! А я стоял и любовался, глупо так улыбаясь.

Потом уже они, обе, подкараулив меня возле цистерны с водой, окатили с головы до ног из двух ведер! Причем — Катька держала, а Светка — поливала. И не остановило то, что Катьке самой досталось — чуть не больше меня! Визжат, хохочут! И мне весело, а что я — не такой что ли?

Правда, как-то так получилось, что пока меня держали, да окатывали хохоча, я общупал их везде, где только руки дотянулись! Вот как-то руки отдельно от головы, сами действуют! Причем, я уж потом сообразил, что этих общупываний больше досталось — Катьке, ведь она — держала-то!

До меня как это дошло — я постарался отскочить подальше. Сейчас вот-вот прилетит плюха! А они — ничего, только хохочут, да обсуждают, какая у меня морда была смешная! Но показалось, или нет — вроде Катя на меня так зыркнула удивленно, да!

Потом, когда грядки полили, девчонки еще пообливались — и друг друга, и меня тоже. Тут уже, правда Светка меня держала, а Катька обливала нас. Ну, Светку я потискать уже не стеснялся. Почти не стеснялся. Даже Катька, просмеявшись, чуть посерьезней сказала:

— Ну хватит вам обжиматься! Ишь — понравилось им!

Светка сразу засмущалась и вырвалась. И до меня дошло — а ведь она и не вырывалась почти — так, смеха ради трепыхалась.

Потом мы обсыхали на завалинке конторы. Солнышко! Хорошо! Я, отойдя чуть в сторону, за угол — по очереди снял и отжал и треники, и трусы. Потом одел влажные и вышел к девчонкам.

— Юрка! А ты зачем вот так занимаешься — каждый день и встаешь рано, и бегаешь, и подтягиваешься? И дома, Катя говорит, тоже занимаешься? А что, правда, что ты сам рыбий жир пьешь?! Фу-у-у, гадость! — Светка выстреливала свои вопросы, как пулемет!

— Ну, Свет! Ты же сама понимаешь — что без занятий спортом, тела не разовьешь. Будешь таким — задохликом-позорником! И жир, и подтягивания — это чтобы развивались мышцы, которые отвечают за рост человека.

— А ты высоким хочешь стать? Как Валька Сабанцев? — есть у нас такой парень, старше нас, ну — то есть меня года на четыре. Он хороший бегун-стайер, при этом длиннющий и худой. И сутулый, к тому же!

— Нет, Светка! Я хочу быть пропорциональным! У Вальки рост, конечно, хороший, но вот все остальное… сама знаешь! А я хочу быть высоким и плечистым, чтобы девчонкам нравится, да! — последнюю фразу я, наверное, добавил зря — девчонки на меня сразу эдак снисходительно-насмешливо посмотрели, ага!

Я сидел рядом с ними, но старался смотреть куда-нибудь, только не в их сторону — уж больно у них тела… такие… привлекательные… с кожей, чуть тронутой загаром, и капельки воды на ней везде… поблескивают так… и купальники… намокли так… облепляют тела еще отчетливее.

— А ты откуда все эти упражнения узнал? — Светка любопытна, но, сдается, что вопросы эти — они от них обеих. Катя тоже, не подавая вида, прислушивается.

— Так из журналов — разных. Там одно увидел, прочитал. Там — другое. Потом подумал, сложил все в кучу, выбрал, что больше подходит и никакого инвентаря не требует. Вот так и создал — комплекс упражнений!

— А он для чего? Ну — кроме роста?

В той жизни, так получилось, что когда почти все от августа 1998 потеряли многое — я приобрел. Да и приобрел немало. Инсайд, он такой… инсайд, ага! Хоть и вроде как случайно получилось и страху натерпелся в процессе, аж седина проклюнулась — но это того стоило!

Сразу денежки в ход пускать не стал. Не дурак, да и советы такие поступили, да! А потом — что-то подновил из техники, что-то еще, чтобы дело мое на месте не стояло, а развивалось. Пусть не сильно и не резко — чтобы не привлекать внимания! И вот, находясь в раздумьях тяжких, получил от жены Дашки совет — да организуй хороший спортзал! Народ потянется, и мы с девчонками заниматься будем!

У меня, в большой мастерской и гаражах, построенных еще в конце Союза, был огромный подвал. В Союзе же одни дураки были, ага — они же строили, что попало, и гигантоманией занимались, да!

Так вот — под мастерской было самое настоящее бомбоубежище — все по ГОСТу — с вентшахтами; клинкетными дверями; с санпропускником; с санузлами и большими жилыми помещениями. А здание, и, соответственно, подвал были сто на семьдесят метров!

Вот я и вложился в его восстановление, но перепрофилировал в спортзал и стрелковый тир. Денег вбухал — мама, не горюй! Но довел все до ума — и стрелковая галерея (тогда у меня бзик был — свой стрелковый клуб!) с оружейкой; и сауна с душевыми; и тренажерный зал со всем оборудованием; и зал для фитнеса; и, само собой — классная сауна!

Даже не сауна, а релакс-центр, ага! Вот уж что точно никогда не простаивало — под запись люди шли! Даже то, что ценник я поставил откровенно — конский! не отпугивало!

Ни хрена у меня это не окупилось, конечно! Нет, так-то народ ходил — и в тренажерку; и в фитнес-зал дамочки местные захаживали гурьбой; менты вот местные повадились огневую подготовку, а потом и соревнования проводить! Сауна еще, да!

Но все это так — только, чтобы повседневные расходы окупить! Не более! Городок-то небольшой, ну сколько там я по абонементам имел, слезы! С ментов же, кроме хорошего отношения, что возьмешь? Хотя… хорошее отношение и местных ментов, а потом и УВД — тоже неплохо, да? Грамоты там разные, благодарственные письма…

А содержание? А все документы на тир и оружейку? А инструктора — и в тир, и в залы? Не раз потом матерился, когда мне главбух дебет-кредит докладывала.

Но закрывать было — жалко! Да и сам занимался, не постоянно, но — довольно регулярно, если никуда не выезжал! Пару раз в неделю — это точно! Да еще разок в неделю — пару сотен патронов в тире сжечь!

В общем, если почти двадцать лет в спортзале периодически появляешься — волей-неволей и комплексы, и сеты изучишь! Впору самому было инструктором подрабатывать!

А так — поддерживал себя в форме. Качком, конечно, не стал. И возраст уже не тот, да и времени — толком не было. А точнее — интересы были не те. Так только, чтобы летом на пляж выйти было не стыдно — как одна моя знакомая говорила. Но — в шестьдесят два года — десять-двенадцать раз подтягивался чисто и спокойно! Тоже ведь какой-никакой, а показатель!

Светка с Катькой моим рассказам о том, что занятиями можно сформировать какое угодно тело (ну — почти какое угодно!) — не поверили!

— Девчонки! Вот вы планируете стать врачами! А значит — уже сейчас изучаете анатомию и физиологию. Так?

Девы согласились, с поправкой на то, что только-только приступили к этим наукам.

— Так вот! Регулярными и направленными физическими упражнениями, с постепенным повышением нагрузки, развиваются и мышцы человека. А значит, что? Мышцы становятся больше, сильнее и тянут за собой, что? Правильно — кости, к которым они и крепятся! То есть — занимаясь, давая нагрузку поочередно на те или иные мышцы — можно формировать и рельеф мышц, и строение скелета. Что тут неправильно? Да — не быстро, да — утомительно! Но если задаться целью и «закуситься» — за год-два можно добиться вполне себе видимых результатов!

Девочки сомневались, думали.

— Я вот читал где-то в журнале, что один циркач, после перелома позвоночника, поставив перед собой цель, добился того, что встал на ноги и даже вновь вышел на арену цирка! — понятия не имею, Дикуль уже совершил свой подвиг или нет?

— И для девчонок тоже такое может быть? Вот прямо так — взять и фигуру сделать красивой? — Светка так поглядывала на меня, чуть наклонив голову, что у меня и мысли сбивались, и в горле першить начинало. Приходилось, как тому глухарю — вещать, подняв голову и глядя вдаль.

— Ну, допустим, у Вас с Катей и так — фигуры всем на зависть! Чего тут еще править-то? — я мельком поглядел на описываемые «прекрасности» и тут же постарался отвести взгляд. Катька, зараза, судя по всему — поняла, глянула мне в район пояса, фыркнула и отвернулась.

— Ну… а вот ты можешь сказать… ну… какие фигуры парням нравятся? — это что же такое в лесу сдохло, чтобы Светуля у двенадцатилетнего меня таким интересовалась? Это же у старших подруг спрашивают, или там — у парней гораздо старше!

— Знаешь, Света… Тут про всех сразу и не скажешь! У каждого парня — свой вкус. Тут можно лишь говорить о более или менее больших группах мужчин, у которых вкусы, так скажем, несколько совпадают.

— Это как, объясни! — напор Светкиного любопытства не ослабевал. Да и Катька перестала делать вид — «так просто сижу за компанию, номер отбываю!».

— Ну вот смотри — одним парням нравятся высокие девушки, другим — невысокие! Одним нравиться, чтобы груди были пятого размера; другим — чтобы попа — круглая и красивая, и чтобы — побольше! — свои пояснения я сопровождал жестами рук, девчонки фыркали и смеялись.

— А откуда ты это все знаешь? — вот и Катя заинтересовалась.

Я горестно вздохнул:

— Живу долго, видел много…, — увидел удивленные лица, засмеялся уже сам.

— Ты думаешь пацаны не обсуждают девчонок и даже женщин, хотя бы — молодых? — посмотрел на сестру.

— Это тебе Крестик такие вкусы обрисовал? — Катька захохотала, — вот уж кто — ценитель женщин!

— Ну тут ты зря так-то… Думаешь, если Сашка балбес — то он и понять ничего не может?

— Юр! А вот… ну… занятиями можно… это… — Светка покраснела и как-то непонятно поводила руками в районе своих грудей.

— Светуся! Да у Вас с Катей — очень красивые фигуры, я же здесь не подлизываюсь к Вам! Я говорю так, как есть. А если где-то еще не очень… много, да — так у Вас еще все впереди! Растете же! — насколько помню в будущем, у Светки в этом плане было все замечательно!

— Ты не ответил! — пунцовая лицом Светка настаивала.

— Да можно, конечно! Не переборщить бы только!

— Это как — переборщить? — такая мысль у девчонок вызвала недоумение.

— Объясняю физику, шестой класс! Любое тело, обладающее собственным весом, притягивается к земле в силу земного же притяжения! — я сделал «умное» лицо и поднял указательный палец вверх!

— Ха-ха… ты сейчас на Марковича похож! Только Альберт чернявый и кудрявый! — это она нашего «физика» школьного вспомнила.

Светка «закатилась» и наклонившись по стенке, уперлась своим плечом в мое. Мягкое такое плечо, и теплое… к-г-х-м…

— Только ты еще в шестом классе — не учишься! — рядом улыбалась Катька!

— Так вот, девчонки… Если взять, к примеру, женскую грудь, скажем — шестого размера, — я изобразил обеими руками такую грудь перед своим лицом, задумчиво «помял» ее, поворачивая голову — «осмотрел», — что мы увидим?

Светка, продолжая хихикать, навалившись на меня, приобняла одну руку, взял меня под локоть. И бедром прислонилась еще, вот же-ж!

М-дя-я… так, о чем лекция была?!

— Так, Кузнецова! Не сбивай лектора, он мысль потерял! Отодвинься от него, тебе говорю! — Катюха смеялась, но бдила!

— Да… о чем это я? Ага… берем грудь… размер — шестой! Что видим? Видим… так… что? А-а-а… да — видим физическое тело, обладающее своим определенным весом!

Светка уже сучила ногами и опять придвинулась ко мне, всхлипывала: «Женская грудь — тело! Это же часть тела, Юрка!».

— Светлана Владимировна! Душа моя! Я же сказал — физическое! Физическое! Тело. Да… что значит — физическое… это значит… ага — «данное нам в ощущениях», — я снова изобразил пальпацию виртуального «физического тела» при помощи обеих рук, — мы же его ощущаем… не так ли… коллеги! Что вы думаете по этому поводу — ощущаем мы его или нет?

— Ты, Юрка, наверное — ощущаешь! А нам это — неинтересно, его ощущать! — Катрин, улыбаясь, впала в отрицание!

— Так… ну что это такое? Ну вот как вести лекцию, когда — вот такое отношение, а? Откуда такой скептицизм в столь юном возрасте, Катерина Иванна?

Светка толкнула Катьку локтем:

— Коллега! Если Вас не интересует лекция нашего уважаемого профессора, может Вы покинете аудиторию?

— Ага… Вас покинь! Вы тут и физические тела изучите… в ощущениях! И еще чего-нибудь! — Катька смотрела на нас с подозрением.

— Ладно! Объясняю на пальцах — грудь имеет вес! Чем больше грудь — тем больше вес. Это понятно? — Катька промолчала, Светка — кивнула, — а значит, что? Что с возрастом эта грудь будет все больше и больше провисать! Пример Вы можете увидеть, посмотрев на любую пожилую женщину у нас в поселке! И что из этого следует? Что вовсе не нужно стремиться к большим размерам! Достаточно иметь… г-х-м… комплекцию, в разумных пределах, вот! Что и требовалось доказать! Я закончил. У аудитории есть вопросы?

— Ну хватит уже… лектор. Мне еще у бабы грядки полоть, а тебе — воду таскать в баню. Подожди, мы переоденемся и домой пойдем! — Катька поднялась и потянула за собой Светку.

Дождавшись девчонок, я побрел с ними домой. Настроение как-то схлынуло, и я был задумчив. Брел рядом с девчонками, смотрел, как продолжает веселиться Светка, улыбается и даже немного смеется Катька. Вот интересно, я Катьку такой веселой даже и не помню — видел ли когда-нибудь? Всегда сосредоточенная, строгая даже, без улыбки. А здесь, пусть и посдержаннее, чем Светка, но все равно — обычная девчонка.

Вот зачем я всю эту довольно глупую клоунаду изображал? И шутки мои уже не казались смешными. Ну да, созревание, гормональный взрыв, гиперсексуальность, все дела… Но я же головой своей понимаю, что все это — ни к чему, может плохо кончится. Светка, похоже, там — в будущем, не врала, когда говорила, что я ей еще пацаном нравился. И реши я все же взять от нее, что хочу — скорее всего — получится! Но зачем портить жизнь хорошей девчонке? Да и Катька… Она всегда рядом. И останутся ли они подругами, если я решу… если Светку дожму? А Светка — податливая, да. Сейчас я уже, с высоты своего опыта — точно понимаю. Да и Катька… Вот воспринимаю ли я ее своей сестрой? Сдается мне, что нет. Да — не чужая, это точно. Но вот как сестра? Нет. И мысли всякие, нехорошие, хоть и давлю я их, как могу!

Вот такое я гавно, ага! Все же прожитые годы, они дают о себе знать. И опыт, и цинизм — никуда не делись. Плохой я человек? Пожалуй, что да! Вот я уже почти два месяца здесь. Многих моих родных, там, в той жизни, я похоронил. Как я к ним сейчас отношусь? Плохо? Да вроде бы и нет. Тогда что?

Вот любовь к родным, она есть у меня? Ну, батю я точно люблю и очень уважаю. Тогда, к шестидесяти, я порой задумывался над потерей своих близких — как я ее пережил, что думал. О смерти бати тогда я горевал… точнее — не горевал, а печалился больше всего. Смерть мамы я перенес довольно… нет, не легко… а как-то с пониманием, что ли. Возраст уже… И по тем же дедам — и Ивану, и Геннадию — я скучал гораздо сильнее, чем, к примеру, по бабе Маше. Почему так? Вот кто бы подсказал.

И вдруг вернувшись сюда, как я отношусь к своим родным, здесь живым, людям? Ну — отношение к бате у меня не поменялось, точно! К дедам — теплое, очень трогательное чувство. Этакие чудики… А, вот к бабушке… как-то ровно.

И к дядьке — только с симпатией, без особых чувств. Еще и ведьма эта, его! Тоже — обстоятельство, не иначе! И ведь сам фактически их сосватал!

Хочу я ее? Безусловно — хочу! По-мужски хочу, не как мальчишка, а уже — с пониманием! Без щенячьего подвизгивания, но — очень сильно! У меня такая тяга была в прошлой жизни только к Дашке, моей жене. Больше и не припомню такого.

Да эти сраные гормоны, они постоянно стучатся в башку, откуда-то снизу. То — просто стучатся, напоминают о себе; то — вдруг — бах! и накатывает такое, что и голова кругом. Да я даже на тетю Надю сейчас просто смотреть не могу. Не воспринимаю ее как тетку, вообще! Просто очень симпатичная, молодая женщина! А то, что она с симпатией ко мне — так это только хуже! Вот она меня обнимает, как любимого племянника, а у меня в штанах что-то начинает шевелится! Теплое женское тело, молодое и красивое, ощущаю, а не родственные чувства! Сволочь я? Думаю — да!

И как жить? А хрен его знат! От целей своих я не откажусь, бытовые условия родным я ДОЛЖЕН улучшить. Пусть хоть так, если любви у меня к ним нет. Все им полегче будет.