Чердынец

Глава 6

Как-то отвлекся… А я по-прежнему иду домой к бабушке с двумя девчонками.

— Юрка! Ты чего надулся, как мышь на крупу? — на Светку без улыбки смотреть нельзя. Вот же все-таки — огонек, зажигалочка!

— Что Вы хотели, прекрасная синьорита? — чуть обозначил поклон.

— О как! Понятно, Катька — я — синьорита! — сестра в ответ улыбается.

— Юр! Ну я вот опять спросить хочу — ну вот, а тебе… какие девчонки нравятся? — Светка затихает и смотрит на меня.

— Фу такой быть, Кузнецова! — Катька улыбается.

— Ну а чё фу-то, чё фу? Интересно же!

— Тут Светлана Владимировна… вопрос такой — довольно сложный… вот ты сейчас о внешности, о возрасте, о фигуре — о чем спрашиваешь?

— А что, тебе и взрослые тетки нравятся, что ли? А-а-а… точно! Вы же с Крестиком на взрослых теток пялились! Им же уже больше двадцати — вот вы извращенцы! — Светка фыркает и смеется.

Катька тоже смеется, но и ждет ответа — видно, что поглядывает на меня.

Тут в принципе, понятно — девчонкам интересно, что думают парни. Им бы подругу постарше, поопытнее. А кто у них из старших подруг? Ну-у-у-у… наверно Маринка Колесникова… или Светка Коробкина. Хотя — вряд ли они подруги — так, приятельницы. И девушкам тем лет по семнадцать-восемнадцать, не более. И я бы не назвал их — опытными. Девушки, конечно, очень симпатичные, особенно Маринка. Может и было у них что-то с парнями. Но это же — не опыт, нет!

Вон с той же Галиной дядь-Володкиной им бы пообщаться, да даже с тетей Надей. Но — не будут они им такие вопросы задавать, постесняются. А как с тетей Надей, так тут еще и поостережешься — задашь такой вопрос, а через пару-тройку дней и мама будет знать, какие вопросы ее дочь волнуют.

— Света! Вот ты мне скажи — а Галина дяди Володина — она красивая? — вопрос с подковыркой.

— Ну-у-у-у… да. Галина — она вообще красавица! И что?

— А вот у красавицы может быть возраст? Или она красавица для всех — и мужиков тридцатилетних, и пацанов пятнадцатилетних? Если даже Вы, девчонки, признаете, что она — красивая?

Светка с Катей переглядываются, не знают, что и отвечать.

— Или возьмем наоборот: тебе какой актер нравится? У всех же девчонок есть любимый актер, который вот — очень-очень нравится, до замирания сердца! есть же? — девчонки задумались, молчат, — и тебе есть разница, сколько ему лет?

— Или вот возьмем вас, — девчонки переглянулись, — вот вы закончили семь классов, вам по четырнадцать лет! Оглянитесь по памяти назад — много времени прошло? Долго оно длилось для Вас? А ведь еще через семь лет — вам будет по двадцать одному году! Вы уже будете старухами? Да, конечно, же — нет! Вы будете красивыми девушками, вот!

Некоторое время идем молча.

— Девчонки! Вы не обижайтесь! Просто я, наверное, не могу правильно сказать… сформулировать свою мысль. Косноязычный, наверное. А так — спрашивайте, если смогу — отвечу!

— Ага, косноязычный! Всем бы такими косноязычными быть! — вот Светка чем меня еще вышибает, простая же душа — «что думаю, то и говорю».

— Ну вот скажи — что тебе, Юрка, нравится в девушках? Какие фигуры? — Светка не успокаивается.

— Свет! Мне нравятся девушки со спортивными фигурами, высокие, и чтобы попа была большая, вот! — надо ставить точку.

— Фу-у-у-у! Тебе нравятся толстожопые девки? — тут возмущение и отвращение у обеих спутниц одинаково сильное.

— Так-так-так… стоп! Кто здесь говорил про толстожопых? Я говорил? Нет! Я сказал, что мне нравятся спортивные, большие, но! — крепкие и накачанные мышцами попы — очень красивые по форме, пусть и больше, чем среднестатистические!

Девчонки переглянулись:

— Это как у Шмидтихи что ли? У-у-у-у… да ты вообще-е-е-е! — кажется я попал в кого-то из их знакомых, из тех, с кем отношения — очень-не-очень!

«Так, а кто у нас — Шмидтиха? В школе? А-а-а-а! Понятно, есть в их классе такая — Наташка Шмидт!».

Наташка Шмидт… Это такая головная боль и школьных учителей, и школьной администрации, и даже парней-старшеклассников! Вот какой замечательный человек!

Учиться она, вроде бы — неплохо, но — не отличница!

С это фурией не связываются даже десятиклассники! «Прямая как рельс», «что думаю — то и говорю!», «если я тебе не нравлюсь — это твои проблемы!». Ага. Вот такая вот!

А еще она — спортивная гордость района! Единственная на данный момент в районе кандидат в мастера по конькобежному спорту. Ее кулачков бояться все пацаны в школе — от пятых классов — до десятых. Пнуть нахала-шестиклассника под зад — легко! Начистить морду хаму-десятикласснику — легко! Высказать завучу или даже директору! претензии по поводу бардака в школе — не задумываясь!

Авторитетов для нее в школе нет! Ее бы с радостью проводили из школы — да куда угодно! С радостью! Если бы она решила уйти куда-нибудь! Но она — не уходит! Хотя ее приглашали в спортинтернат и не раз!

И ко всему прочему — за нее горой стоят и школьные физруки, и споршкола, и спортивный отдел горисполкома! И даже горком комсомола — тоже за нее! Ага, она еще и общественница! Комсомолка! Спортсменка!

Красавица! Вот тут — не все так однозначно. Нет, так-то Наташка — вполне себе симпатичная! Вот только ее образ отпугивает всех парней. Она… такая… как бы объяснить… ее вид вгоняет парней в комплексы, вот! Мало того, что она конькобежка с именем в области, и даже на Россию постоянно ездит! Так она еще и на лыжах первые места в области берет!

Я и по той жизни помню, как мы ее боялись, когда она шла по школе. А как стояли, разинув рты, когда она крутила на турнике! Ага! Не хуже самых спортивных пацанов в школе! Вот такой — «брульянт» без огранки.

Помню как-то уже в классе восьмом, после тренировки в футбольной секции, мы шли к выходу из стадиона. Сашка Котовщиков, самый наглый из всех наглецов нашей школы, окликнул катящего по ледовой дорожке своего одноклассника — Серегу Конева, конькобежца. Серега прервал тренировку и подъехал к краю дорожки. Сашка стал Серегу подкалывать — вот дескать, Серый, катишь ты по дорожке, катишь — и перед глазами у тебя постоянно задницы девок! Действительно, перед Коневым катились девчонки из старшей группы спортшколы. Он у них постоянно «на хвосте» сидел. Там попы были — действительно — ух! Ну, кто не видел конькобежек с их очень накаченными бедрами и не менее накаченными попами?! Вот Сашка и стебался над Серегой!

Как она услышала речи Кота — я не знаю, хотя он и не шепотом говорил, конечно, но и не кричал! Как она так тихо к нам подъехала, мы тоже не заметили.

Бац-бац! Кот сидит на жопе и вытирает кровь, текущую из носа! Наташка наклонилась к нему: «Что-то еще хочешь сказать про мою жопу?». Кот молчал. Она повернулась к нам: «Может кто другой что скажет про жопы конькобежек?». Мы тоже промолчали. Она, объезжая от нас, бросила Сереге: «Давай, не стой! Тренировка не окончена!».

Помню Кот, прикладывая снег к носу, все смущенно бурчал: «Ну до чего же ебнутая девка!».

Ага… Вот такая Шмидтиха! И оказывается, я описал ее попу. Интересно было бы посмотреть!

Девчонки переглядывались и что-то шушукались.

Да ладно, что-то я сегодня разговорился.

Когда уже вышли с территории РТС, Катька побежала в магазин, а мы некоторое время шли со Светкой вместе. Уже в переулке, когда ей нужно было поворачивать к «двухэтажкам», где она с родителями жила, Светка наклонилась ко мне и шепотом спросила:

— Юр! А ты — правда этот… ну… чердынец?

«Вот же деревня, блин! И семейка моя тоже! Кто? Катька рассказала?».

— Свет! — так же шепотом, наклонившись к ней еще больше, сказал я, — если скажу правду, дашь тебя поцеловать?

— Ты дурак, Юрка, что ли? — она отпрянула от меня, оглянувшись по сторонам.

— Света! Ты хочешь узнать — чердынец ли я, а я очень хочу тебя поцеловать, ты такая красивая!

— Вот ты дурак-то! Я вот Кате расскажу! — Светка решительно зашагала по переулку. «А ножки и попа у нее — класс!».

Зачем я это сделал — кто бы мне сказал! Как-то уже шизофренией попахивает — только что думал одно — делаю совершенно другое! Эта смесь опытного шестидесятилетнего кобеля с малолетним пацаном в период созревания — что-то с чем-то! Меня эта озабоченность временами гнетет — как сказали бы в будущем — «нипадецки»!

Дома меня ждал еще один «сюрпрайс», мать его.

Оказывается, грядки в огороде пришли полоть тетя Надя и Галина. И, дождавшись Катьку, обедать сели все вместе. То есть за столом я сидел один «из мужуков». Стараясь никуда не «пялиться», молча поел, и поблагодарив бабу, отправился на крыльцо — посидеть, «чтобы жирок завязался», как тут шутили.

— Ты, Катя, со мной пойдешь, к баби Дусе. Мы там ткать палавики будим, ты паможешь. Там и Лизушка уже играит, — это она дочь Галины так называет, — а грядки, вон дефки — Галина, да Надя праполют! А патом уж и у Дуси праполим — у ниё жа чуть позжа садили, рана ишшо палоть-та…

Раздав указания, бабуля отправилась к сестре:

— Ты, Юрк, тожа не засиживайся — воду натаскай, да баню затопишь! Када она ишшо прогрецца?! И диды чё-та задержались где-та…

Ну что — глаза бояться, а руки делают! Сто литров — бачок под горячую воду — в первую очередь! Потому как потом — уже можно печь растопить! Сто литров — это пять ходок на водонапорную башню. Потом еще двести литров — в два бачка под холодную воду, еще десять ходок. Так-то и не много, да. Только вот я не один там воду набираю — через раз приходится попадать в очередь и ждать. Хорошо, что башня высокая и напор сильный — ждать долго не приходится!

Почему воды так много? Я думаю, что сегодня у деда с бабой соберутся все — и мои родители, и дядька с женой, и дед Гена с бабой Дусей, и тетка Надя со своими «спиногрызами». Народу будет много, все будут мыться, и воды — тоже много нужно!

В РТС есть общая баня — одна часть котельной отгорожена — там и устроили общий зал с раздевалкой. В пятницу — моются женщины и ребятишки, в субботу уже — мужики. Ну это те, у кого своей бани нет — в основном, жильцы многоквартирных домов, да бараков. Хотя часть из них — моется по частным баням — у родных.

Пацаны — такие как Сашка Крестик, пробовали «освоить это объект» — по пятницам, ага. Но высоко задранные окна, да еще и с побелкой внутри, заставили их признать это дело — бесперспективным!

Таская воду в баню, проходя по огороду, мимо грядок, стараюсь не «косить лиловым глазом» в сторону тетки и Галины. Это сложно, но я стараюсь!

Галина одета в старый, побелевший от многочисленных стирок, комбинезон. Наверное — дяди Володин. Комбез настолько старый, что, мало того, что из синего стал почти белым — очень светло-голубым, так и истончился чуть не до марли. Но — чистый, подштопанный.

Подвязанный пояском, хоть и мешковатый, он все-таки очень подчеркивает фигуру «этой ведьмы». А так как работа предполагает нахождение большую часть времени — «на корточках», либо в позе «мама моет пол», то смотреть мне в ее сторону — противопоказано!

Черт! На нее даже мешок надень, все равно будет — королева! Ага! Как Мерилин Монро когда-то на фотосессии в мешке!

А тетка — та вообще диверсию против меня устроила! На ней какой-то халат, тоже не новый. Как бы не ее же самой халат, но времен еще тех — школьных! Он и короток, да и похоже — так и норовит расстегнуться. Ну да — тетя же после этого — несколько раздалась. Периодически я слышу, как тетя Надя пеняет на халат, фыркает, и постоянно поправляет его.

Галина чуть слышно смеется:

— Это хорошо, что баба Дуся тебя в таком виде не видит! Вот бы она тебе сейчас высказала!

— Что ты! Мне тогда досталось бы! Вот хотела же что-нибудь прихватить из дома! Так нет же — думаю у мамки же что-нибудь осталось из моей старой одежды! Галь! Я что — такая толстая!

— Надь! Ну какая ты толстая — просто халат этот ты носила классе в восьмом, наверно!

— Ну где-то так… Слушай, а как же я в баню-то пойду? Мамка ведь тут уже будет! Может у Светланы здесь что-нибудь есть?

«Хорошо живет на свете Винни-Пух!

У него жена и дети — он Лопух!»

К башне… От башни… К башне… От башни…

Натаскав воды в бачок для горячей воды, принес дров, сажусь растапливать печь. Дверь в баню открыта, и я, сам не желая того, продолжаю «стричь ушами».

Галина смеется красиво, звонко так:

— Да сними ты его вообще! Ну — не голая же ты! Трусики да лифчик же на тебе!

— Ты с ума сошла?! Если мамка или баба Маша увидят — они меня живьем съедят! Да и Юрка здесь «шлындает» — неудобно же!

Галина совсем переходит на шепот:

— Слушай! Я что спросить хотела… А, что, Юра — он всегда такой нелюдимый?

— Да ну… С чего ты взяла? Он веселый парнишка и добрый! Катька вот его только шпыняет постоянно. Я уже Свете говорила, ну что она так его?! А Светка — да все нормально, его не подпнешь — не пошевелится, вроде как –«валОвый»! Так, а я говорю — где ж «валОвый»-то, нормальный парнишка — бойкий. Вон на огороде, бабы рассказывали, уговорил Никифорова душ летний поставить! Так бабы хвалили Юрку — вот, дескать, сколько лет туда работать ходим — хоть бы один мужик о нас подумал, побеспокоился, как там работается… А сейчас — красота — поработаешь днем, а перед тем, как домой идти — обмоешься! И снова как огурчик!

«Ага… мне можно погладить себя по голове — Юра хороший!».

Так… и еще два раза по столько!

К башне… От башни… К башне… От башни…

Тетка, видно, замучилась совсем с тем халатом, и подняла полы к поясу.

«Нет… ну — совсем уже! Юры она стесняется, ага! У самой всю попу видно, в белых трусах!».

Они продолжают шушукаться, смеяться, то — негромко; то — во весь голос, вставая и помахивая друг на друга руками, хохоча!

«Вроде бы все! И баня уже раскочегарилась добро!».

Баня у деда небольшая — три на четыре метра. Но в метре от двери входа — дощатая перегородка, чтобы отделить моечную от предбанника, где раздеваются и оставляют вещи. Получается, что мойка — три на три. Да тут еще место отнимает печь, сваренная из толстенного листового железа, а потом — обложенная кирпичом!

Но полок есть — у дальней стены, широкий и удобный. Пара скамей — тоже длинные, по два метра и широкие — толстенные правда, и тяжелые.

Я с дедами и в той жизни парился, и сейчас уже пару раз с ними в баню ходил. Но мылся с ними — это громко сказано. С ними мыться — невозможно, потому как даже разогнуться в мой теперешний невеликий рост — немыслимо! Температура такая, что волосы трещать начинают и уши в трубочку сворачиваются! Потому моюсь я — на полу!

Сегодня народу много, но деды пойдут мыться и париться — первыми, тут вариантов нет! Потому как «посля всех итти — эта ж не пар уже, а мокрота какая-то! мыцца можна, а парицца — хрен там!».

Кто там за кем будет мыться — мне дела нет. Я и последним могу, с меня не убудет! Но свербит мысль — Галя же тоже мыться будет, да и тетка Надя… Блин! В монастырь уйти — так нет тут монастырей. Поблизости, по крайней мере. А мне бы предпочтительней — в женский, конечно!

Значит времени у меня свободного — полно, пока всех в баню пропустишь!

Я вышел из бани, постоял, подышал. Родственницы уже на меня внимания не обращают, примелькался!

Галина стоит раком, очень красиво оттопырив попу. А тетя Надя — вообще, похоже, забила на борьбу с халатом и расстегнула его полностью. Да еще полы подоткнуты, чтобы по земле не елозить! Получилась такая — распашонка выше пояса! Красивая она все же — тетя у меня!

Не такая, как Галина, а по-другому красивая. Бедра широкие, ноги стройные и полные; хоть длиной ноги похвастать не могут, но форма — выше всяких похвал! И животика нет, несмотря на двоих детей! Талия — такая, красиво очерченная. И груди — тут явная тройка.

Интересно, вот уже и на огороде на женщин смотрел и сейчас… А вот целлюлита — не вижу. Питание что ли другое? Или то, что здешним женщинам постоянно приходится физически трудится? И на работе, и дома, и в огороде! Это же сейчас никаких коммунальных благ — воды принеси; печь истопи; пищу приготовь — так опять же газовых плит пока в поселке — кот наплакал; посуду помой, одежду — постирай; детей в садик/школу — собери, утащи; потом — на работу; а вечером — все в обратной последовательности. Писец просто полный! А молодые еще и кино какое-нибудь хотят и мужа приласкать. Какой тут на хрен целлюлит, с таким «фитнесом»!

Вот и тетя Надя — крепкое красивое женское тело! Не манекенщица — вовсе нет! Картина еще такая есть — видел ее в прошлом… «После бани» называется, что ли? Там, где в предбаннике голая молодая женщина одевает дочку. Не, не помню названия…

«Вот стою и пялюсь на двух красавиц! А чё нам — кабанам! Таким молодым, да красивым!».

Тетка толи не видит меня, толи еще что. Надя стоит прямо, лицом ко мне и что-то со смехом Галине рассказывает. «Черт! Вот только трусики бы ей поаккуратнее, покрасивее! Вот как ее воспринимать как тетю, как табу?!».

— Дорогие мои родственницы! Могу ли я обратится к Вам, таким красивым, с нижайшей просьбой! Не сочтите за труд, обратите внимание на такого недостойного меня! — что-то на сарказм пробило? Или это опять — все та же клоунада?!

Тетка подняла голову:

— Ой, Юрка! — и судорожно халатик поправлять!

Галина медленно разогнулась (ага, спинка-то затекла небось!) и тоже повернулась ко мне. «А вот верх комбеза, пуговки то есть, она зря так низко расстегнула, зря! Я, конечно, понимаю, что такой комбез, пусть уже изрядно тонкий — не одежда на грядках в жару работать — телу-то дышать нужно! Но мне от этого не легче!». Галя правой рукой, предплечьем попыталась поправить волосы, сползшие на лоб, продолжая улыбаться — наверное еще словам Нади!

— Я попросить хотел — вы не могли бы посматривать вот за этой дымовой трубой! Как дым идти перестанет, меня крикнете, я примчусь и подкину дровишек, а? — приходиться отводить взгляд от теток.

— Что-то ты, Юрка, как-то интересно заговорил? Иди уж, позовем, если чё! — тетка, улыбаясь и продолжая руками стягивать халат, кивнула головой на дом.

Я отправился в сени, про себя думая — вот, наверное, курить было бы хорошо — покурил, нервы расслабил, ага. Только мамка меня прибьет за курево. Так-то это было привычное для поселковой пацанвы наказание — «по делам и судят их». Ну или как-то так… Но сам не хочу курить. В той жизни начал курить уже только после армии, а здесь думаю — может вообще не начинать?

Собирался я посидеть с учебниками, пока народ не начал собираться — потом не дадут собраться с мыслями.

Но не успел зайти в дом, как услышал негромкий голос Нади, которая сказал Галине:

— Ой, не удобно-то как вышло! Как мы про него забыли-то? И я ведь чуть не голая!

— Ты ж сама говорила — мальчишка, мальчишка! Что бояться малого? — в голосе Галины явно слышалась усмешка.

— Ага, мальчишка! Ты бы видела, как он на меня смотрел — как раздел всю и это… ну… ну ты поняла в общем!

— Ты — потише! Услышит еще! — прошипела Галина.

— Да нет! Он в избу зашел, вроде дверь скрипнула, я слышала! Вот ты спрашиваешь — нелюдимый, ага! Нет, так-то он мальчишка и веселый, и добрый, и приветливый… Только вот поменялся как-то… Ну — после того как тонул.

«Та-а-а-ак… Вот знаю же, что подслушивать — плохо! Но когда такие разговоры — как не подслушать-то, они ж меня непосредственно касаются!».

И на цыпочках прошел сени, чтобы не отсвечивать в окна сеней, и зашел в чулан. Там и видно все, если на ларь встать и слышно — еще и лучше. Окно дед на лето вынул совсем, вон оно на полке стоит!

— Ну ты ж слышала, что Гнездилиха Юрку чердынцем назвала? — тетка опять присела, выпустив халат. Опять все на виду, ага…

— Так от тебя же и слышала, и что? — Галина явно заинтересовалась.

— Так мамка с бабой Машей, уговорили Светку сходить к Гнездилихе вместе, да расспросить — что к чему! Вот они и ходили. Гнездилиха же с мамкой моей еще по Самарке хорошо знались, да и здесь отношения хорошие всегда были. Вот она им и пересказала, что там, да как!

Галина сидела, склонившись над грядкой, комбез плотно облепил ее спину. Ага… и то, что ниже — тоже облепил, да. Даже трусики проступили рубчиками. И по спинке видно — жарко красотке — темная полоса по комбезу уже от шеи и вниз, к трусикам, по хребтинке!

«Черт! Ты слушай, давай, не отвлекайся! Что ты там за зверь такой!».

Но мне казалось, что я даже отсюда слышу запах женского пота, сладковатый такой, пряный и очень будоражащий! Блин! Аж голова закружилась! И глаз от спинки этой — ну никак не отвести!

Напрягся — отвел глаза! А рядом — Надя сидит на корточках, халат распахнут, ноги чуть расставлены, и трусики все обтянули! И лифчик тоже — в обтяжку!

Черт! Черт! Черт! Рука сама собой скользнула в штаны! Еле успел вытянуть! Вот — затирай теперь этот конфуз, чем хочешь! Мне показалось, что я даже застонал, чуть-чуть!

Чуть отвлекся на исправление ситуации, пока нашел какую-то тряпку, быстренько подтер — блин! противно-то как…

Ага, противно ему! Привыкай пень старый — тебе еще долго вот так, типичным мальчишеским способом нервы успокаивать!

Снова тихонько залез на ларь, чуть подвинулся к окну. Блин! Мне показалось или нет — вроде бы Галина сюда смотрела, но отвернулась, когда я к окошку подвинулся. А что она улыбается? Надю слушает? И мы послушаем…

Не понял, сколько я пропустил, но:

— А она говорит им — вы, бабоньки, не бойтесь. Чердынец-то — он полезный для рода, если его не обижать специально! Только вот до баб он злой — и смеется, мамка говорит! Светка испугалась — как говорит он злой, что ж он их не любит-то и за что? А Гнездилиха как захохочет! Ты, Светка, совсем дурная, что ли? Я ж тебе русским языком говорю — злой он ДО баб, а не НА баб! Мамка говорит, Светка вся бледная сидит — что мне делать-то, говорит! Может быть к врачам его сводить?

«Блин! В Надежде умирает явная актриса — как прямо в лицах рассказывает, как будто сама там была!»

— А Гнездилиха снова хохочет — ты и впрямь, Светка, глупая! Чё ж врачи-то сделают? Может хозяйство ему отрежут, как быку там, или поросенку? Так он точно на такое обидится — а какой мужик бы не обиделся? Сиди теперь, да наплюй на все сплетни!

— А Светка спрашивает — так чё мне делать-то — у меня же еще дочь, Катька. А если он и ее? А Гнездилиха говорит, так всегда ж было — сучка не захочет, и кобелек не вскочит! Смотри за дочкой, да и все!

Мне показалось, что Галина вновь посмотрела в сторону окна! Ох не проста она, не проста — как ведьма все чует! Я вовремя отпрянул к стене.

— Ты уж, Надь, брось! Гнездилиха эта с ума выжила, мелет что-то! Ну чего бы Юрка Катю-то… портил? Она же сестра его! Это ж — вовсе за рамки!

— Галка! Так она ж не родная его сестра-то! Она же приемная у Ивана, да Светки! Так что тут — и нет никаких рамок! Да и раньше — бывало такое! Редко и не у нас, но бывало же! Вот раньше рассказывают — вообще тесно жили, в одной комнате и родители, и дети — мал мала! Всякое, говорят, бывало. А уж если сродные там братья-сестры, или троюродные — то и вообще — частенько! Заиграются чуть и все! Нет у девки целки! Молчат об этом, конечно. Но рано или поздно — вдруг и вскроется!

Тут тетка Надя вроде как поперхнулась и замолчала. Это чего с ней? Чего она там про братьев и сестер? Уж не было ли у нее чего с дядькой Володькой? Они ведь ровесники и росли рядом! И отношения у них очень хорошие всегда были!

А Галина, наверное, тоже что-то такое подумала. Потому как молчала некоторое время. Потом совсем уж тихо сказала тетке:

— Надя! Слушай! Тебе ведь мужика надо, ой как надо! Ведь плохо тебе будет-то! Что же ты сидишь сиднем-то?

— А я, Галка, думаешь не знаю, что ли? Надо, конечно! Ведь знаешь иногда… по ночам… волком выть хочется! Только где его взять-то — мужика хорошего? Они ведь не грибы, под березой не растут! А здесь в поселке… Мамка же меня заклюет! И так поедом ест — то платье короткое одела, то юбка видишь ли ты — «в облипку»! То с тем у магазина лясы точила, то тому — на улице улыбнулась! Вот и как тут быть?

Тут громко брякнула калитка. Оп-па! Ноги-ноги-ноги! Стараясь не шлепать босыми ногами по полу, я проскочил через кухню и нырнул в комнату. Прислушался:

— Ты, девка совсем ополоумела ли чё ли! Ты чё ж эта голяком по огородчику разгуливаш-то? Ох, Надька, дождесся — скажу Дусе, чтобы вожжами тебя поучила! Где ж тако видано-то? — баба Маша распекала Надю.

Вот в пору пожалеть — опять «встряла»! И «по-другому» — тоже бы пожалеть! Но кто ж мне даст, проявить такую «жалость» и сочувствие?

— Ты, Надька, иди домой, там Дусе поможешь! Народу-то сёдня в баню многа будет, нада ж чё-та поужинать сготовить. А мы с половиками этими весь день провозились, ничё ж не стряпали! Вот Дусе паможешь, а тут мне Галя и Катя помогут. Все чё-нить приготовим! А иде Юрка-то? Баню-то протопил?

Оп! И мне сейчас достанется — печь-то я не подкинул! Рысью-рысью-рысью! Выскочил на крыльцо, скользнул с огород, к бане. Возле бани стояла тетя Надя, все пыталась застегнуть халат, но, то та пуговка расстегивалась, то — эта. Грустная такая…

— Тетя Надя! — дождавшись пока она поднимет голову, — ты же знаешь, актриса есть такая — Фаина Раневская?

— Ну, знаю, и что? — совсем что-то загрустила моя любимая тетка!

— Так вот… говорят, что есть у этой Фаины хорошие такие присказки… Советует она, что «хрен, положенный на мнение окружающих, обеспечивает долгую, спокойную и счастливую жизнь». Вот как-то так!

Тетка хмыкнула и посмотрела на меня уже веселее. Сбоку тоже тихо засмеялись. Повернул голову и увидел улыбающуюся Галину, она стояла спиной к ограде и тоже вовсю пыталась застегнуть верх комбинезона. Получалось тоже — не очень, проглядывало тело.

— Видишь, как мы расслабились! Я тоже — растелешилась!

Я снова повернулся к Наде:

— Или вот еще! — я подошел к ней и взял ее за руку, — вот так подними правую руку, резко опусти и громко скажи — «Пошли вы все на хрен!».

Тетка засмеялась:

— Нет, Юрка — это уже лишнее! Как же можно мамку с теткой на хрен отправлять! Нехорошо это!

— Ну ты же может это сказать «про себя», молчком? Правда ведь?

— Ох Юрка! Хороший же ты мальч… да парень уже! — тетка обняла меня и рукой потрепала по волосам, — спасибо тебе!

— Да не за что спасибо! Просто — мы же должны помогать друг другу, да, тетя?

Блин! Как-то двусмысленно это прозвучало. Или это только внутри меня такая двусмысленность?

А вечер закончился вполне душевно! И попарились все в бане, и потом — поужинали, посидели за столом, попили чай!

Снова после ужина, мы сидим на крыльце у деда. Я и деды.

— Деда! А вот скажи мне — вот покос у нас большой?

— Ну дак, Юрка! Там жа два покоса вмести! Гектара два, кажись, будет? Так, Ганадий?

— Ну… дак я думаю, чё побольше — два с полтиной… даже к трем ближе…

— А вот вы ж давно ими пользуетесь! А что бы не подсеять там чего? Может сенА лучше будут?

— Так чё там подсееш-та? Ты говори прямо!

— Ну вот если тот же клевер, например?

— Дак то ж пахать нужна! Потом толька сеить! А на хрена нам это? — дед удивился.

— А если — без пахоты? Осенью — разбросать там семена — что-то же прорастет? Все лучше будет, или нет? Я читал, что клевер — калорийный… ну — сытный! И молоко вроде бы более жирное получается! Если по осени рассеять семена — глядишь по весне, хоть сколько-то прорастет! А потом он и сам уже насеется!

— Да где ж взять-то его, его ж пади не продают в магазинах-то?

— Так вон, Черном Яре, через того же деда Попова и попросить!

Дед Попов, тоже — тот еще персонаж! Дедом Поповым его называли с легкой руки толи Кати, толи меня — вроде бы кто-то из нас его, совсем в детстве, так называл. Жил он в Черном Яре, и до последнего времени был бригадиром в колхозе, или еще каким-то небольшим начальником. Он уже давно приятельствовал с моим батей, который даже и не знаю в каком году, что-то там в колхозе устанавливал-монтировал — так и познакомились.

Он периодически приезжал к нам в гости. Сначала, как я понимаю, оставался ночевать у нас, приезжая в Кировск по работе. Сейчас, уже уйдя на пенсию, просто — приезжая по делам. Он был старше бати существенно, лет на двадцать. Но — так случилось, что они — как-то сошлись.

Дед этот был невысок, но коренаст — этакий бычок, хоть уже изрядно староват! Постоянно наголо выбривал голову, чисто брился и был всегда одет очень аккуратно. А по меркам деревни — даже и с претензией на определенный шик. На его пиджаке всегда висели награды — он не стеснялся, в отличие от многих других, показывать, что во время войны — «не на продуктовом складе подъедался». Со слов бати я знал, что войну дед Попов закончил старшиной стрелковой роты. По малости лет, в наградах я не разбирался, а сейчас уже понимаю, что, дед-то был — героический! Три ордена Слава, Звезда и Знамя, орден Отечественной войны, медаль «За Отвагу» — вовсе не хухры-мухры, а для солдата в пехоте — круть неимоверная! Это как же нужно было воевать, чтобы заиметь такой иконостас?!

Я, конечно, знал, что у бати тоже — и Слава третьей степени, и за Отвагу, и Звезда есть! Я ж гордился своим батей — и по праву! Он начинал в сорок третьем мехводом на Курской, после ранения — до конца войны в полковой разведке. Но награды деда Попова — внушали!

А еще я помнил, что всегда с испугом смотрел, как после бани, употребив за ужином — батя, как всегда — свои пару-тройку рюмок; дед Попов — все что осталось в бутылке! дед ложась спать, раздевался — у него от правой руки вниз, из-подмышки и до правой ступни вился грубый, толстый и витой синевато-красный шрам! Отвратительный, как мне казалось, шрам бугрился по правому боку, через ягодицу — дальше по бедру и на голень! Я его увидел впервые в бане и обомлел — это же что такое?

Дед, посмеиваясь, намыливая вихотку, объяснил — «Это меня так немец пометил, Юрка! Я, вишь ты, за пулеметом лежал! А тут — бац — взрыв и куда тот пулемет, куда щиток! Вот меня так посекло!». Дед еще указывал мыльной рукой на рубец справа на лбу.

Потом, в разное время, в банях, в том числе и общественных, я видел много пожилых мужиков и дедов со шрамами, рубцами, культями вместо рук или ног. Но тот шрам деда Попова казался мне — каким-то уж вовсе чудовищным.

Кроме бати, у нас остальные родные к деду Попову относились — без восторга, мягко говоря! Был он шумный, громкий какой-то — тихо говорить не умел. Не кричал, но говорил очень громко, и так же громко и гулко хохотал. А хохотал он часто! Любил сам пошутить и сам же — посмеяться. Как часто бывает — у таких шутников, шутки, как правило, — не очень! Либо туповаты, либо — грубые до скабрезности. Вот и Попов шутил, как-то все больше, про «это».

Похоже был он изрядным бабником. Что-то такое смутно припоминаю, что он и тетку Надю вроде как пытался — потискать. За что нарвался на отповедь моей мамы.

Поэтому, его приезды, моих родных, кроме бати — повторюсь — не радовали. Хотя с пустыми руками дед никогда к нам в гости не приезжал — то меда в сотах привезет, то — рыбы свежей, то каких-то грибов или ягод.

Вот в разговоре про него я и упомянул.

Деды тоже — поморщились:

— Дак сколь там семян-то надо? Не горстку же! — дед Гена сомневался.

— Ну ведь, если что выйдет — можно каждую осень по чуть-чуть подсеивать!

Дед Иван вздохнул:

— Ладно, осенью можна будит попробовать!

— А вот еще я хотел спросить — ты деда Гена, пару раз в неделю ездишь на мотоцикле — траву подкашиваешь — кроликам там, теленку… А почему после покоса нельзя туда же съездить, да накосить травы сразу — побольше. Ведь через месяц после покоса — трава уже вновь отрастет! А к началу августа — уже и вовсе сантиметров двадцать будет?

— Это чево ж — за-ради двух мешков травы — в такую даль ездить? Ты Юрка, чё — сдурел ли чё ли?

— Ну ты деда сам подумай — ты пару раз в неделю катаешься на мотоцикле по кустам, чтобы там подкосить, тут подобрать. А ведь ты не один так ездишь, вот и получается — чтобы пару мешков накосить, ты катаешься, ищешь, где еще не скошено, время теряешь. А тут — да, ехать подольше, но зато — вот, свой покос, и никто там не косит. И не пару мешков травы можно накосить, а пару… да вон — наматрасников. Увязать их на коляску веревкой, и вперед! Это уже на неделю, а то и на две травы выйдет!

— Ишь… умнай какой! Ты ишшо пойди — выпроси у той бабки эти наматрасники, ага! Даст она тебе их, щас! — но видно, что дед Геннадий задумался. Я — не семь пядей во лбу! Просто в середине семидесятых — то есть чуть вперед — деды так и приспособились делать. Я просто чуть раньше их к этому подталкиваю!

— В августе ж трава уже отросла, там можно по новой все скосить — на осень, пока корову в стайку на зиму не загнали.

— Подумать нада! — дед Иван дал понять, что они поняли и разговор — окончен.

Погода чуть испортилась, периодически налетает мелкий холодный дождь. Было принято решение — сенокос чуток перенести, на недельку — «Время ишшо есть!».

На работе, в такую погоду — лепота! Поливать не нужно, копошимся понемногу с прополкой, уходя на время дождя в здание. Вера Пална и там находит работу. Я — ковыряюсь с инвентарем, девчонки что-то перебирают и сортируют. Скучновато, но спокойно.

Уже почти полтора месяца я занимаюсь физкультурой. Похвастаться пока нечем, но заметил, что это расстояние — до стадиона мне уже не хватает для бега. Легко как-то стало. Добавил еще круг по стадиону, потом — второй круг. Да и турничок с брусьями — уже не вызывают такую тоску. Подходов делаю по пять, подтягиваюсь-отжимаюсь по пять-семь раз за подход. Нужно к сентябрю довести хотя бы до двенадцати-пятнадцати раз.

Еще в первые дни, как «одыбал» после больницы и определил себя в качестве места для занятий — сарай в постройках у деда, взял и померил рост, отчеркнув линию на косяке входной двери. Тогда получилось — сто сорок восемь сантиметров. Сегодня снова померил — плюс три сантиметра! А — неплохо!

К занятиям в сарае, добавил упражнения на растяжку. Тянусь теперь, ага. Благо, знаний по разным упражнениям в голове хватает.

Ковыряясь в сарае, к своему удивлению, нашел старое, затертое и потрескавшееся седло.

— Деда! А седло у тебя откуда? Лошадь что ли когда-то была?

— Так это когда ишшо было! А посли все была жалка выкидывать, мож пригадицца куда. Я и забыл пра ниво! А ты откуда его выташшил-то?

Я попросил деда не выкидывать седло и приспособил его к бревнам стены, вбив пару скоб. Стал потихоньку отрабатывать удары руками. Не груша, конечно — но что-то вроде того: и кожаное, и конским волосом набито!

— А это тибе зачем, Юрка?

— Я, деда, где-то прочитал, что добро должно быть с кулаками, чтобы, значит уметь набить морду любому злу!

— Ты, Юрка, как рехнулся, ли чё ли? Боксом занимацца нисхотел, а щас — вон в сараи руками машеш!

По вечерам продолжаю заниматься с учебниками, решаю, пишу. Почерк — по-прежнему не нравится, коряво как-то. Буду продолжать! И еще заметил — в процессе занятий — машинально, стал чиркать-рисовать на тетрадных листах.

В прошлом у меня были некоторые, приобретенные в процессе жизни навыки. Помню, когда сын Егор перешел в четвертый класс, у него возникли сложности с учителем рисования. Средних лет дама была какой-то отстраненной от всего, и ей было абсолютно наплевать, что пацан — был круглым отличников три года «началки» и продолжает оставаться таковым, кроме ее предмета.

При попытке разговора, дама индифферентно сообщила о том, что Егор — плохо рисует, то есть — не умеет вообще, и что оценки она ему завышать не намерена, а значит в лучшем случае мы можем рассчитывать только на «тройку».

Такой подход меня «взбесил», но формально — она была права. Какое-то время мы ломали голову, пока кто-то из знакомых не подсказал, что есть компьютерные программы, которые обучают рисовать. Домашний комп у нас уже был, и ребятишки его уже вполне освоили. Побегав по специализированным магазинам в Тюмени, я нашел несколько дисков с обучающими прогами. А так как сын уже изрядно «повесил голову», пришлось потратить время и вместе с ним освоить науку, как рисовать, отталкиваясь от геометрических фигур; а также — рисунки штрихами. Занимаясь, мы даже с ним вошли во вкус и как-то соревновались, рисуя всяких кошечек, рыбок и прочих птичек.

Потом и простым карандашом стали рисовать силуэтные рисунки, со штриховкой. Не помню, как точно они там назывались. Это заняло у нас определенное время, но Егор восстановил в себе уверенность — а это было для меня самым главным! Художником он, конечно, не стал, как не стал художником и я. Но изобразить что-то в шаржевом стиле — вполне по силам и быстро!

Да… а эта грымза через год куда-то перевелась. Получается, что мы осваивали эти приемы зря? Да нет. Навыки-то остались! Дашка как-то, щипая меня и посмеиваясь, сообщила мне, что при уборке комнаты сына, нашла у него в столе тетрадные листы, где Егорка изображал одноклассниц в голом виде. А может и — не одноклассниц! Да, дети растут быстро!

Так вот такие карандашные рисунки я и стал «творить» на полях тетрадей. Даже — не задумываясь. Ну — да и ладно бы! Вот только один из них увидела Катька!

— Это что — Галина? Похожа… Правда — похожа! Только ответь мне, гавнюк — почему она голая?!

Потом мне пришлось успокаивать сестру, что «никогда-никогда больше!», что «случайно вышло, просто задумался!», «больше не повторится!»

— Ты когда так рисовать научился, балбес? Откуда такие «таланты»? Ведь всегда были одни «каляки-маляки»?!

Пришлось объяснять и показывать принципы работы с геометрическими фигурами, а также правила штриховки. «В журнале каком-то увидел» — откуда, откуда…

— Так! Все с тобой ясно! Чтобы такого больше не видела! А то — если я могу увидеть, может увидеть и кто-нибудь другой! И этот рисунок — сжечь! Хотя… погоди, дай сюда! Сама сожгу, потом.

На вопрос — могу ли я нарисовать ее, или там — Светку, например, я ответил вопросом: «Именно так она желает быть изображенной?!». За что получил пару подзатыльников и пинок по заднице, когда уже убегал!

Надо сказать — отношения с Катькой у нас все же изменились! Если раньше это были какие-то отстраненно-презрительные с ее стороны, а с моей — насколько я понимаю — настороженно-неприязненные; то теперь… даже не знаю, как сказать. Пикировки между нами происходили постоянно! Внешняя агрессия со стороны сестры — никуда не делась. Только и я, и, по-моему, она тоже, понимаем, что это такая ширма, игра. Лучше отношения стали, как мне кажется… Думаю я ей стал интересен, как брат и человек. Ну, как говорит бабушка Маша — дай-то Бог!

Как же тянется время! Особенно — когда ждешь чего важного! Пару раз в неделю забегаю в библиотеку, просматриваю газеты! Нервы горят…

— Деда! А вот смотри, у нас, ну — в Сибири… Ладно татары там — они здесь всегда жили! Русские — сюда пришли давно! А откуда у нас здесь столько разного народа — и украинцы здесь; и прибалты всякие — и латыши, и эстонцы, и литовцы! Даже финны, говорят есть!

— Юрка! Вот тебе всё нада, ага! Те эта зачем, знать-та? — дед Иван улыбается, слушая недоумение брата.

— Интересно же! Родина же наша, живем мы здесь!

— Ну… хохлы те жа… ты вот мне скажи — а иде тех хохлов нету, а?! Оне ж даже на полюси, и то, кажись, есть! Куда не плюнь — всюду хохол! А если сразу не попал, то хохол иде-та рядом! Оне, хохлы — ух и домовитый народ-та! Все к сибе тянут, ага! Не… так-та я ничё ни скажу… вроди и правильно… но как-та с перебором, ли чё ли! Как жиды, ага! Только тех жидов всё ж поменьше, чем хохлов-та… шибка поменьше…

— А остальные, Юрка, так жа, как и мы, постепенно сюда добирались! — дед Иван настроен менее саркастично по отношению к другим, — те жа бессарабы, или малдаване ишшо… вот у нас, слышал — болото есть — Бессарабка? А почему? Там же озеро раньше было, сильно раньше! А вкруг озера как-та хутора появились, все больше те бессарабы жили, хуторами, ага!

— А вот я слышал, что вот прибалтов тех же — их ссылали сюда, ну… при Сталине, — я, конечно, почитывал раньше про «все это», но интересно же и от людей услышать мнение, людей «шибка поживших».

— Мож каво и ссылали… только вот деревни — слышал — Эстонка, Лифляндка, Курляндка… так вот они шибка раньше появились… еще при царе.

— Фины ишшо есть — деревня така…, — дед Гена добавил.

— И этих, как их там… бульбашей у нас тож полно — целые деревни тут есть, старые деревни… при царе Горохе ишшо…

— А вот немцев откуда у нас столько? — интересуюсь.

— Так, эта… Юрка… кажись их посли вайны многа стала… а так-та… их жа к казахам в войну-та отправили, ага… от фронта подале… на всякий случАй… А уж потом оне к нам стали перебирацца… С казахами, Юрка, тожа… непроста как-та… народ такой… непростой, да… Сибе на уме, народ-та! Посмотрел я на их, была дела! Да и щас оне… нет-нет, да появляюцца у нас тут… по колхозам вот ездют, коней скупают… ага!

Дед Ганадий:

— И вот чё интересна — казахи те — татар ни в грош ни ставят, ага! Навроди ж похожи, а нет… ни в грош! Чё-та меж ними када-та случилась, стычка кака-та наверна! А так — да… сибе на уме… Эт тока русский Ваня — прастадырый жа всигда… Все чё-та маракуют, чё-та сибе выгадывают. И тока Ваня, все — расдаст, а чё не расдаст, то пропьет!

— А немцы-та, чё… народ-та справный, работяшший… порядошный народ-та… с немцем тем рядом робить можна… в спину не пихнёт… не…

— А вот у меня одноклассница — Тальвик! Она кто — немка, или еще кто? — интересно, кто одна из самых красивых девчонок в классе?

— Эта Ваньки Тальвик дочка што ли? В Дорстрое живут, не? — дед Гена.

— Ну да, там вроде бы живут. Или в поселке Мелиораторов? — я знаю лишь приблизительно.

— Да не… в Дорстрое! Ванька-то Тальвик — он и есть этот эстонец жа! Ничё так мужик, работяшший, спокойный. Выпить тока не дурак! А так — хороший тракторист! Вот он, вроди, из тех, из ссыльных. Он посли войны здеся объявился уже… Посидел изрядна мужик… да… — деды повздыхали.

— Деда! А вот как вы про немцев — вроде с уважением! Мы с ними воевали! Вон сколько людей погибло, сколько всего разрушено, — мне интересно отношение дедов к немцам.

— Вот ты, Юрка, дурной все жа! Так там каки немцы-та? А здесь каки? Эта ж наши немцы-та! А не те! — дед Геннадий возмущен моей глупостью!

Да, Сибирь, как тот плавильный котел — приняла массу разных народов, и все жили здесь вполне нормально. Я, здесь и сейчас, вообще не слышал каких-то унизительных слов в сторону других национальностей. У нас в школе каких только фамилий не услышишь! И никто на это внимания не обращает! Кто ты есть сам по себе — вот важное, а не какая у тебя фамилия!

Периодически бабушка отправляет меня в магазин, то за тем, то — за этим! Вот — хлеб каждый день нужен! Хлеб к нам привозят всегда в одно и то же время — примерно в четыре-половине пятого. К этому времени к магазину подтягиваются пожилые женщины-пенсионерки и уже откровенные бабки.

Здесь же шныряют ребятишки, которых тоже отправили за хлебом. Тетки-бабки стоят степенно, мелят языками, перемывают кости родным и знакомым. Только изредка могут прикрикнуть на мальцов, если те расшумятся-разбалуются!

Мне баловаться не хочется, поэтому стою в сторонке. Можно вообще сходить в столовую — вот она рядом! Выпить газировки, даже съесть какую-нибудь булочку. Прислушался к себе — нет, не хочу. Газировка сейчас в буфете стоит возле окна (ящики с бутылками — всегда там стоят!), а в окно светит солнце. Значит газировка — теплая! Не, не хочу.

Хлеб привозят еще теплый, ароматный. Булки хлеба еще не «съежились» до шестисот граммов, большие такие! Мальки, чуть отбежав от магазина, сразу же вгрызаются в уголки буханки — традиция-с! Мне это — тоже уже не по возрасту, не солидно!

Пропустив вперед всех бабок, покупаю хлеб.

Мое присутствие для бабок не остается не замеченным. Но шушукались так, в меру. Все же народ сейчас все больше — настроен критически ко всяким слухам о иррациональном. Атеисты все больше! А кто — не атеисты, те вынуждены плыть по течению с большинством!

Для бабок обсудить важнее и интереснее другое — какой Ванька своей Маньке под глаз «фингал» поставил; чей Петька вчера пьяным в канаве валялся; самый смак — пошептаться: что вот говорят, ага-ага, что, тот-то с той-то, ага-ага! Точно-точно! Вот — истинный бог! Кума своими глазами видела! И соседка — слышала! Точно, тебе говорю, точно! Хотя кума уже дальше собственного носа ничего не видит! А соседка — ни хрена не слышит, по причине отсутствия слухового аппарата, а свой природный аппарат у нее отказал, еще когда по улице Кирова казачки галопом носились!

Нет! Так-то я к бабулям отношусь нормально! Но! Если они — поодиночке, а не стайками! А если стайки становятся покрупнее — они вообще представляют общественную опасность, по причине своей явной деструктивной направленности!

Магазинчик наш небольшой — бревенчатое строение с дощатым задом, где имеется склад товаров. Сейчас здесь душно и скучно! Бабули уже большей частью разбрелись, лишь пара-тройка еще чего-то шушукаются неподалеку — недообщались!

В магазине, большей частью, продукты. Разнообразия особого нет — только самое необходимое. Есть правда, слева от входа, несколько полок с резиновыми сапогами, вешалка с фуфайками, да мыло хозяйственное — темно-коричневыми брусками.

Прямо прилавок, за ним продавщица и горизонтальные полки с консервами. Продавщица эта — довольно противная особа средних лет. Интересно, что живет она здесь же — в поселке, но «лаяться» с покупателями — не стесняется! Халда, как есть, халда! Кстати, она — именно что та самая хохлушка, фамилия у нее — Зинчук!

Никакого дефицита нет. Его, дефицита, я и не припомню до середины восьмидесятых. Ну… я сейчас говорю — у нас, в том же Кировске, в селах вокруг, в Тюмени… Хотя — за Тюмень уже не уверен!

Все самые нужные товары — есть. Вон даже сгущенка стоит, а это — показатель! Просто она, сгущенка, сейчас стоит шестьдесят копеек за банку. Это — неподъемная цена для ребятишек! А родители — не купят — потому как это баловство, а не еда!

И конфеты есть, правда — все больше простенькие: всякие «подушечки»; да разноцветный «горошек»; вон еще — ириски. Но те уже начали слипаться, товарный вид — теряют! Ну тут объяснение такое — холодильника в магазине нет от слова «совсем».

И как на такой жаре хранить шоколадные конфеты, скажите пожалуйста? По той же причине редко бывает и колбаса. Жара — портиться быстро; к тому же — ее и берут-то нечасто и понемногу. Понятно же, что лучше съесть мужику после работы тарелку борща с приличным куском мяса, чем давится пусть и копченой, но колбасой! Это потом, по причине всеобщего психоза, наличие колбасы и количество ее сортов, станут выдвигать мерилом социального прогресса!

Ага-ага! У них там — сто сортов колбасы! А у нас — ни хрена!

Как-то, еще в конце восьмидесятых, при Союзе, разговорились «за политику» со стареньким технологом с нашего мясокомбината. Тот возмущенно «трындел», что никаких «ста сортов» колбасы быть просто — не может! Потому как — не бывает из пяти-шести самых распространенных видов мяса столько колбасного разнообразия! Он вещал, что семь, ну — девять сортов, он еще может себе представить! Пусть — двенадцать! сказал он, подумав, — если включить все мыслимые и немыслимые варианты составов, ингредиентов и методов приготовления! Но — не больше!

Он уверял меня, что знает все ГОСТы и ТУ! Ну чего бы не поверить человеку, если он уже лет тридцать — главный технолог мясокомбината? Он был категорически согласен с демократическими обновлениями общества! Он полностью соглашался с преступностью власти КПСС, и тиранией Сталина! Он приветствовал все преобразования и смену курса страны — вперед, на Запад! Вот только с колбасой… Наверное, что-то цифрами напутали, может — не поняли чего-то… Ну не бывает столько!

Вот — русская интеллигенция, чего уж там!

Здесь и сейчас нет еще того, часто иррационального, поклонения перед потребительством, нет преклонения перед импортными шмотками. Может в Москве — уже есть, а в сибирской глубинке?

Как понять шоферу — почему он должен платить за ботинки сто двадцать рублей, при зарплате в сто семьдесят, потому что ботинки — германские? Так вот же — ботинки, стоят рядом, стоят шестьдесят рэ! Ну и что, что отечественные! Кожа жесткая, давить и натирать будет? Ха! А вы кирзачи разносить не пробовали? После этого — разносить эти «штиблеты» — смешно! Ноги болеть будут? Ну — дня три-пять — может и будут, потом-то — перестанут!

Или германские — разнашивать не надо? Ах, все-таки, надо? Так в чем разница? После германских ноги будут болеть один-два дня, а после наших — пять? И — разница в шестьдесят рэ? Вы серьезно?

Ах, не модный фасон? Так эта мода пройдет через год-два, а я ботинки носить буду лет пять! Их же так и называют — несносные! Мне что же — каждый год ботинки покупать, чтобы за модой успеть? И каждый раз — по сто двадцать кровных рубликов? Которые я зарабатываю своим хребтом, крутя «баранку» и в жару, и в холод? Вы с ёлки не падали, нет? Да и где я, Кировск и мода? С Миланом не спутали?

Чем можно объяснить выбор синтетики в ущерб натуральным тканям? Нет, я согласен, что в ряде случаев и в ряде предназначений — синтетика — предпочтительнее! Но в основном-то? Как можно к любимой попе приложить синтетику и носить ее днями, шоркая по ней самым дорогим — отбросив в сторону хлопок, трикотаж, и прочие натур-продукты?

Помню, как угадал на курс по противопожарной безопасности — ну нужно периодически руководителям и владельцам проходить его, нужно! Ну их на хрен, с их такими штрафами! Проще запланировать и угробить день на сидение в аудитории, чтении книг на телефоне, и прочая!

Ага. Так вот, средних лет капитан был ожидаемо блекл, скучен, и без эмоционален! Но если вслушаться — он говорил страшные вещи! Попробуйте, вслушайтесь хоть раз!

Запало в память, что в настоящее время (это двухтысячные!) у человека в замкнутом помещении, при открытом горении, шансов практически нет! Два-три вдоха дыма — от синтетики отделки! — отравление, потеря сознания! Температура повышается резко — за минуты, «а мы с вами — все без исключения! — одеты в одежду из синтетических тканей», что крайне быстро, буквально за пару-тройку минут, приводит к их (тканей!) вскипанию прямо на теле и последующему горению, с выделением опять же — высокой температуры и крайне токсичному дыму!». Веселый капитан, ага! То есть, если бы я был одет по меркам середины двадцатого века, и очень немодно! — шанс у меня был бы! Да, пусть ожоги! Пусть лечение! Но — шанс! В двухтысячных — шансов нет вообще и смерть мучительная!

Ничем, кроме всеобщей потери разума под воздействием одурманивания я все это объяснить не могу. Кто-то где-то сказал, что величина человеческого разума на всей планете — постоянна, а население-то — растет!

Да, ладно — к колбасе и шоколадным конфетам! Они обязательно появляются. Перед праздниками. Когда у продавца есть уверенность, что их купят.

Ха-а-а! А вот я увидел в магазине кое-что интересное, что другие покупатели — не видят! Нужно будет запомнить и чуть позже — реализовать! Что же я увидел? Трехлитровые банки с березовым соком! Зачем их пытаются здесь продавать? А я — не знаю! Свежий березовый сок мы пьем весной, из-под дерева! Покупать это в магазине? Стоимость трехлитровой банки с соком — один рубль ноль пять копеек! А вот буквально недавно слышал разговор своих бабушек, что банки, дескать — нигде не купить, а в них очень удобно хранить всякое-разное — молоко, например!

Покупаем сок. Сок… Да той же бабе Дуси и вылить! Ага! Она иногда, по необходимости, ставит. Да. Ставит. Что ставит? Да брагу она ставит! Потом самогон гонит. Только для себя, своих нужд, без цели продажи, ага! Околоточный на таких — глаза закрывает обычно. В отличие от той же Зубарихи, которая гонит на продажу!

А банки — презентуем бабулям! Ценный и очень практичный презент! А если по магазинам города пробежаться? Можно обеспечить ВСЕ потребности в банках всех наших семей. Банка — она не одноразовая, её, при должной аккуратности, годами можно пользоваться! Как идея? Согласен — не спасение СССР! Близко не стояло! Ну так я и не Бэтмен с партийным билетом в кармане! А уж ценность банки для бабушек… Тут и говорить нечего! Уже в следующую секунду после сливания сока, в глазах бабули, ценность этой банки возрастет до величины… Такой величины, что всякий, кто разобьет эту банку… Ну нет — убийства, конечно, не будет. Но репрессии — воспоследуют, однозначно! Враг народа, да!

Сегодня дождливо и ветрено. Бабули уселись под навесом дед-Гениной ограды, ткут половики. Деды здесь же, чуть поодаль проводят ревизию инвентаря на сенокос — вилы, грабли.

— От у них всигда так-та — на охоту итти, сабак кормют! — баба Дуся — сама язвительность. Баба Маша, не отрывая взгляда от станка:

— То — так, то — так… А как жа! Па другому — не умем!

Дед Иван поглядел на бабок, фыркнул. Ганадий — не сдержался:

— Вы б малчали лучче б! Охота им, сабаки каки-та… Сёдня на покос уж идти, ли чё ли? Не? Ну так и сидите, пришипившись!

Я напросился к дедам в помощь — может что сделать нужно?

— Ты, Юрка, вот бери грабли, да зубья смотри! Где чё сломана — в старонку откладай! Я посля менять буду! Иван! Ты литовки посмотри… мож клин где вывалился… да и оселком пройдись, можа заржавели где.

Инструмент для покоса, это такое дело — для горожанина вовсе непонятный. Сами вилы — магазинные, на четыре зуба. Но вот черенки на них — другие, не такие, как, к примеру — в стайке управляться. Черен на вилах для покоса — длинный, сантиметров на тридцать, а то и более, длиннее обычного. Чтобы, когда стог заметывать будут — сено наверх подавать было сподручно! Никто не использует вилы и там, и там, меняя черенки по необходимости. Тот же черен насадить — с первого раза и не выйдет, если рука не набита. То Уже его сделаешь, то насадишь плохо — через час работы вилы на черене болтаться начнут.

Литовки, косы, значит — тоже только полотно покупное. А остальное — каждый хозяин мастерит сам — под свою руку, и как привык — как дед с тятей научили! И сам черенок — кому подлиней, кому — покороче, выберется из определенных сортов дерева. Срубленный ствол тонкого дерева (сантиметра три в диаметре!) ошкуривается и долго сушится в тени — лучше всего — вообще подвесить его вертикально. Тогда не поведет его, пока сохнет.

Одни выбирают черен на литовку из черемухи, кто-то — из тальника. Вот ни разу не видел, чтобы ставили на литовку березу. Тяжелая она, да и ровной — не найдешь!

Вот елка вроде легкая, но ведь смолистая же, зараза! Хрен ее дочиста отчистишь, отскребешь! Только вроде почистил, чуть на солнышке побыла — снова смола выступает!

И рогулина — тоже из черемухи или талины делают! Тоже есть нюансы — как ее согнуть, да чтобы — не лопнула. Кто советует постепенно гнуть — согнул, закрепил веревкой — подожди пока. Потом, через пару дней — гни дальше.

А кто-то — да ну на хрен, столько ждать! — кипятком ее распарить, да и согнется она за раз! Тоже верно, вот только — трескаться потом будет и долго — не прослужит!

А грабли для покоса — это же вообще — технология-с!

Черен опять же, длинный и тонкий, должен быть ровным! Длина черена и до двух метров доходит! Толстый конец нужно аккуратно расколоть и вставить оба конца раскола в сами грабли, точнее — в деревянный бросок — каждый конец — в свое отверстие. На этом же бруске коловоротом делается ряд отверстий — под зубья грабель. Зубья тоже готовятся заранее, и тщательно просушиваются. Сырой зуб поставить можно, только он быстро выпадет, как чуть подсохнет! У дедов, насколько помню — даже запасные зубья подготовлены в достаточном количестве!

Такие грабли — легкие-легкие, куда там магазинным! Металлические зубцы магазинных — будут цепляться за все кочки и ямки. А эти — пружинят череном и не «вгрызаются» в землю! А попробуй-ка магазинными — денек посгребай сено — так под их весом к вечеру без спины окажешься. И черенок на них, на своих, длинный, позволяет, не сходя с места, изрядно выбрасывать грабли по длине вокруг себя!

Эти все крестьянские ухватки будут постепенно сходить на нет. В двухтысячных уже единицы из сельских мужиков, кто мог те же грабли сделать!

— Деда! А хочешь побасёнку про мужика на покосе и инструктора райкома партии? — мне надоело молча проверять зубья, и в случае необходимости — выбивать их бородком.

— Побасёнку? Х-м-м… ну давай! Пади с «картинками»? — так тут называют неприличные побасёнки.

— Не… но бабушка лучше не слышать, а то — все равно уши надерет!

— Пошли, Ганадий, в огород, подымим, да и внук что расскажет!

Мы вышли в огород, сели на старую банную лавку.

— Вот значит, едет инструктор райкома партии на бричке по сельской дороге — колхозы проверить нужно — как там дела обстоят?! Смотрит — на лугу мужик что-то делает. А инструктор — молодой, да еще и из городских, сельской жизни толком не знает. Но с высшим образованием! И — партийный, конечно!

Дед Гена уже заперхал, закашлял:

— Эт так! Эт всигда так! Как ничё не понимаш — то точно начальник!

— Подъехал инструктор к мужику ближе, остановился, посмотрел и кричит: «А ты что это делаешь?!». Мужик и отвечает: «Так вот — сено кошу! Вишь — литовка у меня!». Инструктор походил вокруг, почесал затылок: «Вношу рацпредложение — вот ты прокос делаешь, а назад, когда разворачиваешься — у тебя «холостой» прогон выходит! Так?». Мужик почесал затылок: «Ну так, выходит. Так всегда ж так косили!». Инструктор — «Ты это брось, «всегда так косили»! Нечего в прошлом жить! Нужно по-новому и смотреть вокруг, и работать! И производительность — повышать, на благо Родине и Партии!».

Покорячились-поковырялись, но приладили второе полотно к черену — только в другую сторону!

Инструктор: «Вот — другое дело! Ты и туда — косишь! И назад — косишь! В два раза больше накосить сможешь!»

Ну что, начал мужик косить. Пыхтит, корячится — старается! Видит же — инструктор смотрит, контролирует.

Постоял инструктор, посмотрел: «А вот сено сзади тебя — его же как-то сгребать нужно, так же? Вот давай тебе сзади к ремню на поясе — грабли привяжем! Ты сразу и косить, и сгребать сено будешь!».

Мужик плюнул, выматерился и говорит: «Тогда давай уж мне и вилы к хрену привяжем! Я тогда сразу сено в стог метать буду!».

Деды закашлялись, захохотали. Дед Геннадий, махая рукой, выматерился.

— От все так и есть! Все как в жизни! Чё ни «попка» — все мужика учит, как тому жить!

Бабушка Маша из ограды подала голос:

— Вы чё там, старые, так хохочите! Ржете, как того Васьки Кольцова жеребцы!

Дед Иван, вытерев слезы в уголках глаз и высморкавшись:

— Да ничё! Так… Ганадий случАй смишной рассказал! — и уже тихо мне, — те, Юрка рановато таки побасёнки рассказывать! Уши те точна драть нужна!

Й-й-е-е-е-с-с-с! Й-е-с! Й-е-с!!!

Я еле удержался, чтобы не пустится в пляс прямо в библиотеке! Есть! Вот он — выигрышный номер! Да! Да! Да!

Я постарался спокойно выйти на улицу, и свернув за угол, выдал какой-то дикий танец!

— Юрка! Ты чего это?! Что с тобой?! — смутно знакомая молодая женщина испуганно смотрела на меня.

— Ой, извините! — пытаясь отдышаться хихикал я, — настроение просто хорошее! Смотрите — денек-то какой! Солнышко, птички поют — лепота!!!

— Ну-ну…, — понятно, как посмотрев на меня, женщина, покачивая головой, пошла дальше.

Опс-опс-опс!!! Душа тряслась и ликовала! Два! Два! Билета! И оба с выигрышной комбинацией номеров! Два! Билета!!!

Все! Мне хватит на все! На дом! На его достройку! И может еще что-то на обустройство останется!

Нужно сбегать в город, купить газету, а лучше парочку, чтобы бате показать и корешки билетов, и газету! Бате! Сначала расскажу бате, а с мамкой — пусть он сам объясняется. Это, все-таки, его жена! Мать сына толи послушает, толи — нет! А вот жена мужа — точно хотя бы выслушает!

Дождавшись приезда бати, который подгадывал приезд к сенокосу, я, придя домой, и улучив момент, поманил его на улицу.

— Бать! Разговор есть, очень серьезный! Давай где-нибудь сядем, поговорим, чтобы никто не мешал!

— Ты, Юрка, меня что-то пугаешь в последнее время все чаще! А мать-то — почему при этом не должна быть! — батя с явным напряжением смотрел на меня.

— Я, батя, боюсь — прибьет она меня от таких известий, не разобравшись!

— Что натворил-то?! Убил кого-то, что ли?

— Да нет, батя! Там все как раз — хорошо! Только… сильно уж хорошо, наверно!

Батя покрутил головой:

— Ну… пошли уж тогда… вон — в сарайку, что ли? Вот же… что ни день — то беда новая!

Мы зашли в наш сарай, я прикрыл дверь. Над дверью было приличное окно и света в сарае — хватало. Томить отца я не стал:

— Батя! Я деньги выиграл! Много денег! — газету и билеты и предварительно засунул под футболку.

— В карты что ли? Ты сдурел совсем?! — батя был ошарашен.

— Нет. В билеты… в Спортлото. Так получилось…, — я вытащил газету и билеты и протянул отцу, — вот… сам посмотри — вот в газете выигрышные номера, а вот в билетах — те же номера!

Батя посмотрел, потом постоял, уставившись в стену. Снова посмотрел. Очень аккуратно свернул билеты и газету.

— Как же это? — батя снова помолчал, — Оттуда знал? — батя кивнул головой куда-то вверх и в сторону.

— Да. Билеты я у Славки Крамера купил. Он мне рассказал, что хочет их Гоше Слуцкому отдать, за долг. Вот я и выкупил их.

— А там… как же… кто деньги-то выиграл?

— Гоша и выиграл. Отцу отдал, — я понимал, что тут начинается самое сложное — убедить отца, что ничего плохого в этом нет.

— Получается… ты их украл что ли?

— Вот с чего ты это взял? Гоша мог и не взять у Славки билеты за долг, и они бы так и провалялись у Славки дома! Гоша мог вписать другую комбинацию цифр — и ничего бы не выиграл! Я ж тебе говорил, что вовсе необязательно, что все повторяется — как тогда! Точнее — УЖЕ все не так, как тогда! Вон — Галина с дядькой в тот раз так и не поженились! Деда Гнездилина в тот раз — так и не нашли! Может и еще что изменилось, да мы — не знаем! Вон и летнего душа на огороде в тот раз еще лет пять — не было! Уже все меняется… А ты говоришь — украл! Я же не деньги, уже выигранные, у них из дома вытащил!

Батя помолчал, потом закурил:

— Ладно, пошли на лавочку вон сядем…

Мы сидели с ним на лавочке, и я ждал, что он скажет.

— А тогда… Слуцкие деньги получили?

— Ага… Только в два раза меньше — Гошка тогда билеты по-разному заполнил. Один — угадал, другой — нет. Борис Ефимыч на них машину себе поменял. А Гошка ее через два года — разбил… и ноги себе переломал!

— Это ты — благодетель, выходит? — с сарказмом и не добро так батя протянул.

— Нет. Не благодетель. Просто хочу, чтобы деньги эти более правильно были приложены. Слуцкие — и так живут, не тужат. И деньги тогда — фактически профукали. А нам вот — жилье нужно!

— Уже придумал и куда их деть? — ох и не нравится мне, как у нас разговор выворачивает, настрой батин — не нравится!

— А давай их в Фонд мира сдадим! Или еще куда, в какой фонд! А на них — автоматов или еще чего-нибудь каким-нибудь папуасам в Африку отправят! Им же — нужнее, ага! Коммунистам Америки, к примеру! Пусть с девками по казино прогуляют! А сами — так и будем жить в бараке! А что — нормально же! И тебе, и маме в одной комнате с практически взрослыми детьми! Вон Катька — уже скоро заневестится, а — ни туалета своего нет, ни воды там! Куда как хорошо-то!

Батя курил, смотрел на террикон из бетонных блоков, которые все никак не могут стать нашим клубом.

— Все так живут! Вон сколько людей — рядом с нами!

— Батя! Всем я помочь — не могу! Нет у меня такой «помогайки»! А если мы с жильем что решим — в нашу эту комнату тоже люди въедут, которым тоже жилье нужно! Разве нет?

Батя молчал. Долго молчал, только курил папиросы одну за другой.

Я уже пал духом — вот же коммунист упертый! Честный! Совестливый! Какой же я мудак, по сравнению с ним! У меня и сомнений никаких не было — как поступить!

— Ладно… С матерью — поговорю! Вот же задал ты мне задачку. Вот наслушаюсь я сейчас!

Фу-у-у-х… От сердца отлегло!

— Бать! Только… с жильем нужно решать! У меня и предложение есть! Хорошее! С плеча не рубите, прошу!

Батя махнул рукой:

— Это — потом все… обсудим.

— Тогда я у деда буду, хорошо?

Батя промолчал, и я стартовал с низкого! Трусовато, конечно, выглядит — так его на разговор с мамой оставить. Но — не вынесу я эти женские «разборки» еще и с примесью «родительской тирании». Обожду в затишке!

Часа через два рысью принеслась Катька:

— Иди домой, придурок! Родители ждут!

Пошли… Катька подгоняла и пытала:

— Ты что опять натворил, балбесина?! Чего там мама с отцом так ругаются — уже и перед соседями неудобно! Мама и кричала, и плакала! Что наделал-то?

— Кать! Ты не поверишь! Сам не знаю, как получилось!

— Да что получилось-то?

— Я, Кать, старуху Гнездилиху — обрюхатил!

Катька встала как вкопанная:

— Чего ты сделал? Не поняла? Что — Гнездилиху?

Уж очень у нее вид такой… смешной. Не выдержал — захохотал!

— Ах ты, сволочь! Ах ты, скотина!

Навстречу, как назло, попалась Наталья Любицкая:

— Катька! Ты опять брата шпыняешь! Да что ты за злюка-то такая! Все лупцуешь его, и лупцуешь!

— Заработал, потому что! Сейчас мама ему еще поддаст!

Наталья с сочувствием проводила меня взглядом.

— Ишь! Старушка твоя как за тебя вступается-то! — Катька шипит, как та змеюка!

— Кать! Ты что-то уже в перехлест пошла! И не старуха она, и не моя! К сожалению! — Катька услышала, и мне пришлось вытерпеть еще пару щипков! Больно же!

Батя сидел на своем любимом месте, возле приоткрытого окна и курил. Мама, бледная и с покрасневшими глазами — за круглым столом:

— Ну, давай, рассказывай, — посмотрела на Катьку, — Катюшка, может ты сходишь, погуляешь?

— Мам! Да пусть она тоже слушает, своя ведь! И все равно — узнает!

Опять рассказ, про долг Славки, про билеты, про их выкуп, заполнение, выигрыш! Правда, без своего послезнания, вариант «лайт», для Катюшки!

Катька — ошарашена:

— Сколько-сколько?

— Два билета по пять тысяч каждый. За вычетом налогов.

— Это же жуткие деньжищи! Батюшки! Люди-то что скажут?! — мама уже не истерила, но только покачивала головой и потирала виски пальцами.

— Мама! Давай я тебе боль скину! — преодолев несильное сопротивление матери, я посадил ее на стуле ровно и стал поглаживать, потирать, чуть надавливая в нужных местах кожу головы. Катька своими глазами это еще не видела и смотрела с интересом.

— А люди… Мам! Люди всегда что-нибудь говорят! Не то, так другое! Хорошие люди — позавидуют по-хорошему, плохие…, да они всегда по любому поводу недовольны и языками чешут! Что нам до их языков? И хороших людей все же больше, не так ли? А значит — зачем мы будем об этом думать.

Говорил я негромко, чуть наклонившись, массажируя голову маме и стараясь «вытянуть» это неприятное «тепло».

— Ты, Юрка, как тот гипнотизер, или как кот — и мурлы, и мурлы! Аж в сон потянуло! — Катька опять ехидничает.

Батя засмеялся:

— Я тоже так подумал, правда, не про гипнотизера, а про цыганку. Те тоже заговаривать — мастаки!

Ну вот, так-то лучше! Все чуть успокоились, эмоции, пусть не ушли, но — в рамках. Поэтому уже можно вести конструктивный диалог.

— Мам! Я думал, тебе нужно будет позвонить по телефону, указанному в газете — рассказать про наши билеты, уточнить как, где и когда можно получить выигрыш. Только нужно будет обязательно взять листок и ручку, и всю информацию — подробно записывать! — знаю я мамину безалаберность, пока домой идет — половину забудет! — или вон, Катюшку с собой возьми, у нее память — ого-го!

— Батя! Деньги получать нужно будет тебе! Мне их никак, и никто не выдаст! Поэтому владелец билетов — ты! Как мама позвонит и все узнает, так нужно будет ехать, получать! Насколько я знаю, в Тюмени отделения Спортлото нет, только в Свердловске.

Мама спокойно, уже довольно сонным голосом сказала:

— Вот молодец какой! Все решил! Всем задания раздал! Какой хороший руководитель — сам кашу заварил, и всем указания дал — нам только исполнять осталось!

— Мам! Ты как? Как голова?

— Спасибо, уже хорошо! Еще бы не эти твои известия — вообще бы замечательно было! Отец сказал, что ты уже и куда их деть — придумал?

Я отошел от мамы, и тщательно вымыл руки под умывальником.

Катька подошла ко мне и спросила:

— А ты зачем там сильно руки намывал?

— Это я мамину болячку смыл! Боль с нее вытянул и вот — водой смыл! Ну — может и неправильно объясняю, но вот — как мне кажется.

Катька с интересом посмотрела на меня:

— Потом поговорить нужно будет, хорошо?

— Угу…

— Так что ты там надумал-то? — маме интересно, куда можно деть такую прорву денег.

— Жилье нам нужно! Готовый дом покупать — это же его кто-то под себя строил. Да и нет в РТС хороших новых домов, да еще и на продажу. А вот у брата бабушки Криченко — есть, недостроенный правда. Но, думаю, нам тех денег хватит и достроить — уже так, как мы хотим, под себя!

— Да ты сдурел, Юрка! Там же не дом — домина целый! И бабы говорили — там только стены и крыша! Это же сколько туда еще труда вложить нужно?!

«Ну, домина — это громко сказано! Дом, нормальный дом — и все!».

— Большой — не маленький, это и лучше! А труда и денег — вложим, чего уж! И жить будем — лучше всех в РТС! И плевать, кто, что скажет! Мам! По тому, моему рассказу — помнишь? Так вот… я там последовательно построил три дома для себя. ТРИ! Дома. И пусть, и не сам все строил — людей нанимал, но, как и что делать — помню. Стройматериалы… да, сейчас это проблема! Но — с деньгами, решаемая, я думаю. Давайте поступим так — отдайте на откуп мне этот вопрос! Советоваться с вами я буду — тут я по-другому и не думал, но вам нужно будет меня как-то прикрыть. А то — кто со мной, мальчишкой, будет сейчас разговаривать? Вот я и буду действовать от вашего имени — где позвоните кому надо, договоритесь, что я подъеду; где — записку напишете, так мол и так! Но трудится руками нам придется всем, без этого не обойдется!

Катька сидела, глядя на меня широко раскрытыми глазами — одно дело слышать от кого-то, что ее брат неведомый чердынец, другое дело самой слышать от брата, этого засранца, придурка, балбеса — такие речи.

— Как, сеструха, хочешь свою, и только свою! большую и светлую комнату в новом, просторном доме? — я ей подмигнул.

Катька моргнула, как-то судорожно сглотнула, и продолжая глядеть на меня, молча кивнула.

— Значит — будет тебе комната! Вон — дедам закажем мебель красивую и прочную! Будет тебя и кровать деревянная шикарная, и стол письменный на две тумбы, и шкафы платяные и книжные! И рабочий стол — под твою швейную машинку — тоже будет!

У нас была мамина швейная машинка «Подольск». Они сейчас у многих в домах есть. Особыми умениями мама не обладала, так наволочки или простыни подшить; шторы подрубить да прострочить; те же трусы семейные мне и бате сшить.

Но вот уже не раз слышал, что и мама, и тетя Надя говорили, что Катька шьет куда как лучше — и аккуратнее, и быстрее, и с фантазией.

— Ты прям как Остап Бендер, про Васюки рассказываешь! — ну не змея ли моя сеструха?

— Ладно, посмотрим, кто из нас Остап Бендер! Батя! Вот еще что — мне сейчас, как все закрутится, придется пчелкой летать то туда, то сюда! Я вот о чем… Мне бы мотоцикл. Дорогой — не нужен, но вот «Минск», а? Насколько я бы быстрее все делал?

Мама всплеснула руками:

— Нет, ты посмотри на него! Мотоцикл ему! Да тебе же двенадцать лет всего! Кто тебе разрешит на мотоцикле ездить? Да и не ездил же ты на нем никогда! А убьешься?

— Мамуля! Ну что ты в самом-то деле! — я подошел к ней и приобнял на плечи, наклонившись, и чуть не в ухо негромко так, — Мам! Я там на мотоциклах лет десять, а то и пятнадцать отъездил! И за рулем я там — больше сорока лет! И гарцевать на мотике я не собираюсь, мне он для дела нужен!

— А не девчонок катать! — посмотрел на сестру, — ну… только если сильно попросят. Но не всяких там злючек-змеючек, а добрых и симпатичных! И по городу, по центральным улицам — ездить не собираюсь, зачем привлекать внимание милиции? А что — никто не ездит, так ты здесь не права, сама ведь знаешь!

Здесь это было вполне нормально — пацаны лет с двенадцати вполне ездили на мотоциклах, если не баловаться и по делам. И родители — разрешали!

А участковый смотрел пристально — кто нормально себя ведет, а кто — гоняет без дела! Вон тот же Славка Крамер — у них «Урал», вполне себе с отцом и на рыбалку, и в лес. Только жаловался, что тяжелый для него «Урал», управляться сложно. И Вадик Плетов, на батином «Восходе» — не раз уже куда-нибудь ездил.

Даже девчонки — ездят на мотиках! Вон сестры Волынские — обе вполне себе управляются с «Юпитером». Им правда лет по 17-18, а не двенадцать, как мне. И ездят они на мотоцикле — часто просто вынуждено — отец их любит «заложить за воротник»! Не раз сам видел, как он в коляске пьяный болтается, а кто-то из сестер его за рулем везет! Бабки еще плюются — «села верхом, ляжки все наголе!». Ага! Есть такое — вполне себе красивые ляжки!

— Ну что, батя! Что скажешь? Может что не так я говорю?

— Нет. Все — по делу. Нормально. Просто нужно нам все это пережить, обдумать, успокоиться, — батя посмотрел на маму, — а как получится, видно будет!

Вот! Я говорил уже, что люблю батю? Ага, так и есть!

— У меня еще одна просьба, — я посмотрел на маму и сестру, — я понимаю, что вскорости все будет известно всему РТСу, тут — шила в мешке не утаить. Но хотелось бы все же — помедленнее… чтобы не очень резко слухи расползались, а?

Мама порозовела и отвела взгляд, Катька рассержено фыркнула, а батя отвернулся к окну, прикрыв улыбку рукой с папиросой.

Итогом разговора стало то, что родители, посовещавшись, решили, что — Катя отнесет билеты и газету бабушке. Слухи пойдут, а у нас дома часто никого не бывает, зачем искушать людей. А бабушка от дома практически никогда не отходит, и баба Дуся — тоже постоянно рядом.

Пока шли к бабе, Катька задумчиво молчала, лишь изредка поглядывала на меня.

— Ты о чем хотела поговорить со мной? Ну — по поводу массажа? — чтобы не молчать спросил я.

Катька покраснела почему-то, отвернулась.

— Не знаю даже, может и не нужно было спрашивать… Не знаю, как сказать…, — «вот еще новости — Катюха чего-то жмется и стесняется!».

— Знаешь, у Кузнецовой проблема… Сама она никогда не скажет и не попросит.

— Катюшка! Ну что это такое — я не узнаю свою сестру! Что это за стеснительность в разговоре с балбесом?

— Тут… если бы ты был и правда балбесом малолетним… я бы даже с тобой и не подумала говорить! — сестра видно — решилась.

— В общем… у Светки бывают боли… сильные. Фу-у-у, вот как сказать…, — нет, она все же — только четырнадцатилетняя девчонка, пусть и бойкая, и резкая.

— Ты, наверное, хочешь сказать, что у нее во время месячных бывают сильные боли? — для взрослого мужика, если он не полный тупиздень, это — не новость, такое бывает, и не редко!

Катька снова облилась краснотой.

— Ну да! Сильные боли! Она тогда не то, чтобы танцевать или что-то делать, вставать-то с кровати толком не может!

«Да. Проблема!».

— А как она… там же еще и брательник ее, Андрюха, — «вот кто точно — балбес и придурок, а не я, как Катька меня постоянно называет».

— Ну так вот же! Сам ведь уже понял. Ее мама что-то там пытается сделать, какие-то травки, настойки. Но это все — ерунда, не помогает толком! Они даже к Гнездилихе ходили!

— И что эта ведьма сказала?

— Не буду я тебе говорить, что она сказала, — Катька отвернулась, даже ушки у нее стали пунцовые.

Ага, могу себе представить, что сказала эта ведьма! Бытует неправильное, но глубоко укоренившееся мнение, что эти боли проходят после начала регулярной половой жизни. Хрень полная! Бывает, конечно, и так. Но — редко! Чаще всего — боли остаются на всю жизнь, изрядно ее портя!

Об этом я знал и со слов жены Дашки, она хоть и терапевтом была, но в женских болячках ей приходилось разбираться. Да та же Катька, насколько помню, Дашку и консультировала по этому вопросу. Катька к тому времени была опытным и знающим гинекологом, вполне себе известным в Тюменской области.

— Ты хочешь, чтобы я попробовал полечить Свету?

— Ну а что я еще могу попросить?! Жалко же Светку!

— Катюшка! Я могу попробовать это сделать. Только это — не лечение будет, а так только — боль снять, — насколько я помню, это даже в будущем лечить толком не научились, только — таблетками боль снизить!

— И еще есть проблемы, несколько… К примеру, я боль сниму, а через три-четыре часа — она вернется, то есть это — временное… Дальше — сама Светка-то согласится на это? Может ей — легче боль терпеть, чем вот так вот… ко мне обратиться? И еще — через одежду я ничего сделать не смогу — просто не получится! А значит — ей раздеваться придется, она готова к такому?

Катя широко распахнула глаза, краснеть дальше — ей было уже просто некуда!

— Что? Совсем раздеться? Догола?

— Нет. Можно в трусиках. Но мне придется массажировать ей низ живота и низ поясницы. Причем делать это нужно будет все дни, пока…, ну — ты поняла. И еще — где это делать? У них дома? У бабушки? У нас? Представь — если кто-то увидит? Ведь хрен поверят нашим объяснениям!

— Я… Мы подумаем! А с Кузнецовой я поговорю… Уговорю ее! Смотреть на нее в это время не могу, так жалко!

— Ну… если ей будет так легче? Можно сказать, что будем завязывать мне глаза — я наощупь могу это делать.

— Да-а-а… на ощупь он сможет это делать?! Черт! Вот слышал бы кто — о чем мы говорим и о чем я прошу! Пиздец просто какой-то! — оп-па-на! А вот как Катька материться я и в этой жизни не помню, да и в прошлой тоже — сомневаюсь, что такое слышал!