Чердынец

Глава 7

Покос. «Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!».

Сидя по вечерам дома, занимаясь наверстыванием учебы, решением задач и выполнением упражнений, я периодически уставал от этого, выходил в сарай и занимался физкультурой. Но бывало, что учебники — уже поперек горла стоят, и физкультура уже — невмоготу, а сменить вид занятий — требуется. И я, с удивлением для себя, обнаружил, что мне нравится читать стихи. У бабушки была пара книжек со стихами Есенина и Блока, наверное — от детей еще остались. Маленькие такие книжки. Я их прочитал быстро, но — мне понравилось!

Вот уже чего не мог от себя ожидать! В прошлой жизни я читать стихи не то, чтобы не любил — я не мог их читать! Уже на третьей-четвертой строке я начинал терять рифму, и читал, точнее — пытался читать просто как прозу, не ощущая поэтики вообще!

А здесь — как пробило, да! Я даже, наведываясь в библиотеку просмотреть газеты, несколько книг взял. Маяковский, Пушкин, те же Есенин и Блок. Шекспир еще, ага! Другие книжки я тоже таскал из библиотеки РТС — разные, но вот к детским — интереса уже не было. А вот Распутина, Астафьева, Залыгина, «лейтенантскую» прозу — перечитывал сейчас с удовольствием.

Когда Катюха, принеся к бабушке в сундук на сохранение завернутые в газету билеты, объяснив, что это родители передали какие-то важные документы, которые нужно спрятать и не потерять, и проконтролировав исполнение бабушкой этого «наказа», собралась уходить, то увидела эти книги. Подошла, перебрала, прочитала названия, и взяв в руку пару книг со стихами, подняла взгляд на меня:

— Вот только не говори мне, что это ты читаешь! Не добивай меня совсем уж!

— Хорошо! Не буду! В смысле — добивать тебя! Я же люблю свою сестру!

Катька, еще не отойдя от нашего обсуждения проблем Кузнецовой, молча положила книги на стол и вышла.

Поразительный я человек! В последнее время только и делаю, что поражаю родных и близких! Ага! Вот такой я загадочный зверек! Чарталах, да!

На покос мы отправились большой и дружной компанией. Дома оставались обе бабушки и, на их попечении — два «спиногрыза» тети Нади и Лиза — дочь Галины.

Как мы уместились в кузов дядькиного «полставторого» — это отдельная песня. Мама и батя, оба деда, тетя Надя, Катька и увязавшаяся с ней Светка и я. Вроде бы — что здесь такого, всего восемь человек. Но! Здесь же были вилы, грабли, топоры, пара фляг с водой — умыться и поесть сготовить, мешки с припасами и еще куча всего-всего.

В кабине, за рулем — дядька Володька, и рядом с ним — Галина. Мама с Надей что-то пошушукались с Галиной перед посадкой, а потом объявили, что Галина поедет в кабине. И до этого я уже видел, что бабушка выговаривала деду, что «Галину сильно-та не гоняйте, чё ба не надсадилась».

Ну понятно, дело-то сугубо житейское. Даже мужикам понятно — Галина — на сносях. Видно этого практически не было, но даже если бы не слышал и не видел все эти перешептывания и не слышал слов бабушки, я почему-то и как-то — знал, что она беременна. Сам понять этого не смог — вот знаю и все!

Катька со Светкой тоже о чем-то перешептывались, сидя чуть в стороне ото всех. И я даже догадывался — о чем. Светка краснела, что-то возмущенно возражала Кате. Потом — встретив мой взгляд — еще больше запунцовела и отвернулась в сторону и с Катькой, даже демонстративно перестала разговаривать.

Деды были в своем репертуаре — сидя на самом неудобном месте, у заднего борта, курили, переговаривались. Мама, тетка и батя — расположились у одного из бортов. Батя был спокоен и невозмутим. Встретив мой взгляд, неожиданно подмигнул мне и улыбнулся. Ну, слава Богу! Батя все передумал, все взвесил, и принял правильно! Вот — камень с души!

Грузились — еще только рассветать начало, поэтому, даже с черепашьей скоростью, по причине грунтовой, не самой хорошей дороги, на покос приехали рано. Деды не торопились — пока роса не высохнет, сгребать сено — не стоит. Поэтому, все — без беготни, с расстановкой.

Я не раз бывал на этом покосе в той жизни, мне здесь нравилось –красиво было на этом месте. Действительно — покос гектара два с половиной примерно. Его полностью не видно — некоторые его участки закрыта околками. Вокруг лес, в основном — березняк. Тянущаяся от Кировска гора довольно далеко, не меньше пары километров — ее почти и не видно за верхушками деревьев.

Сейчас по покосу еще клубится туман. Редкими клочками садится на землю. Хорошая примета — туман лег на землю, значит дождя не будет! А вот если поднялся вверх и потом — рассеялся, то к дождю.

Ровные валки скошенной травы лежат по всему покосу, рядами. И по валкам, и по стерне, на солнце, чуть промелькивают маленькие, но яркие вспышки «бриллиантов» — так роса сверкает на солнце.

Вчера деды ездили сюда на мотоцикле — посмотреть, как дядя Вася Кольцов скосит покос. По виду — все сделано умело, хорошо.

В начале покоса, слева от дороги, в редком березняке у дедов давно уже оборудован стан. Здесь — сбитый из привезенных досок и врытый в землю стол и лавки по обеим его сторонам. Стол и лавки сделаны с запасом — даже нашей, довольно большой сегодняшней компании, места за столом хватит с избытком. Неподалеку — костровище, с рогульками и жердью. По другую сторону от стола — балаган, этакий шалаш, сбитый из жердей и досок и накрытый кусками толи. Он невысокий, не более метра высотой, может чуть повыше. Это правильно — там не жить, там спать предполагалось. А значит — можно и пониже, чтобы ночью было теплее.

Пока выгружаем все из кузова машины, дед Гена, покуривая самокрутку и поглядывая на работающих:

— Ты, Юрк, палкой пашаруди в балагани-та… мож змеюка кака залезла.

Стоявшая неподалеку Галина, испуганно покосилась на балаган и поежилась. В балаган будем заносить все припасы, а ей, как я понял, выпала должность поварихи — значит в балаган ей залазить придется не раз.

В балагане по сторонам лежало старое, изрядно примятое и слежавшееся сено — с прошлых ночевок.

— Дед Ген! А что — часто здесь ночевать приходится? Комаров поди — море?!

— Так как, Юрка… Это сёдня нас вон кака арава, а так-та бывала и троем— четвером приходилось и косить, и метать. Тут за день — не управицца! А комарей… ну как — канешна… тут их не мало, ага! Вон жа — балатина рядом!

— А вот дальше, если через покос и по дороге — там что будет?

— Дак… слева ежели — то та вот балатина и есть… Ана далё-о-ока идет. А справа если, так там сначала биризняк будит, ага… а посли — рям. Хароший рям такой, да! Там в другой год ягад — хоть жопой ешь, ага! И клюква, и брусника. А правей если взять, по ряму-та… подальше — там и черника, и голубика, по-над-лесом! Змей, правда, полно! А я эту гадасть — вот терпеть нинавижу, вериш-нет ли? Ты, Юрк, помниш, где мы с Иваном бочак наладили, нет? Ну, если помнишь — надо будит потом Гали воды принесть. Так-та на готовку она и с фляги возьмет, а так, чё… помыть там, или умыцца, руки помыть… вон из бачага воды взять.

Бочаг этот я помнил. Там протекает ручей или родник какой — вот деды на хорошем подходе к нему вырыли яму, углубили — положили на землю жердей. Благоустроили, значит.

Народ перетаскивал все в балаган. Галина руководила укладкой — что подальше можно положить, что — поближе. Можно, конечно, и не заморачиваться — не укладывать все привезенное туда, оставить на столе и возле него. Но тут — как? А вдруг — дождь, пусть и маленький, грибной даже — и подмочит? Нет. Лучше все прибрать, правильно это!

Нас десять человек, а значит и припасов — не маленький мешочек. Людей, особенно тех, кто выполняет тяжелую работу, нужно хорошо кормить! Привезли с собой и картошку с морковкой, и лук-чеснок, и сала вон вижу, в бумаге — шмат добрый, здоровенный даже. И хлеба — не одна булка. По запаху чувствую, в бумаге и пирожки бабы Дусины есть. Немалый такой кулек! Это — вообще здорово! И молоко вон — в трехлитровой банке, даже — две банки, ага!

Когда перетаскали все, народ присел передохнуть перед работой. Батя с дядькой Володей что-то залезли под капот «газика». Женщины и девчонки налили себе по кружке молока, лопают с пирожками. Эдак и мне не останется!

— Деда! — это я к деду Ивану, — а может сразу в стога метать будем? Народу-то — хватает!

— Не, Юрк! Рискавать не будим! Сначала в капешки, как абычна, патом уж — в стага! Вдруг — чё!

Ну ладно, им видней.

Солнышко уже чуть поднялось, стало пригревать.

— Ну чё? Начнем, благаславясь, аднака! — деды встали, заплевали свои самокрутки, побросали их в кострище — порядок блюдут!

Народ, разобрав вилы и грабли, потянулся к покосу.

— Юра! Юр! — окликнула меня Галина, которая чуть приотстала от всех. Ну — правильно, обед только часа в два, а готовить нужно часа за два с половиной до этого, так что она сейчас со всеми и поработать успеет.

— Да, тетя? — смотрю на нее с удовольствием. Она опять в том же комбинезоне и косынке, и хороша — как всегда.

Она чуть растеряна и оглядывается на уходящих.

— Юр! Я на такую ораву никогда не готовила! Боюсь — как бы не опозорится мне! Подскажи, как и что! Может — знаешь?

Странно, почему она у мамы не спросила? Или у тети Нади? Боится, что за неумеху примут?

— Тет…

— Так, Юра! Давай ты меня просто Галиной будешь звать, ну или Галей. А то — тетя, тетя! Я себя старухой какой-то чувствую! Ну — хотя бы, когда мы один на один — говорит она без какого-то кокетства, по-простому, без всякой подоплеки.

— Ладно… Галь! Я ведь и сам на большую компанию готовить не мастак. Но давай рассуждать логически. На проголодавшегося человека нужно жидкой пищи не менее полулитра, то есть супу нужно сварить не меньше пяти литров. Лучше — литров семь-восемь. Тут у нас едоки собрались не из последних! — пошутил я и Галя улыбнулась.

— То есть закладку готовим из расчета: воды литров десять — выкипит литр-полтора точно, пока готовим. Картошки — из расчета по паре на каждого, чистим, то есть — двадцать штук. Ну — пару морковки, лук… Лука побольше — хуже не сделаем. Обжарку на сале… Ты, вот что! Ты как пойдешь начинать готовить — попроси деда, чтобы он меня к тебе отрядил — костер там зажечь, дров натаскать-порубить, воды натаскать. Вдвоем мы это дело как-нибудь да — обстряпаем! Не боись, все будет пучком! — улыбнулся я Гале.

— Каким пучком? — не поняла она.

— Да — любым! Хочешь — пучком лука, хочешь — укропа! Да шучу я, шучу!

Деды разделились сами и поделили народ: «штоба жопами тут не талкацца!». Дед Иван, мама, отец, тетка Надя и, так получилось — дядька Володька, отправились на другой конец покоса. Они оттуда начнут копны ставить. Нам начальником достался — естественно, дед Геннадий. Он, поворчал на деда Ивана: «вот жа хитражопый где, а! сибе всех мужуков сгреб, ага! А мне тут с дефками, да Юркой валандацца!».

Получилось, что Катька со Светкой — идут по одному валку сена. Мы с Галиной — по-другому, а дед Гена — по третьему.

Галина снова поближе подошла ко мне, и поглядывая с опаской на деда:

— Юр! Я ведь и на покосе никогда не была — ты подскажи и покажи, что делать?!

— Не бойся! Ничего тут сложного нет, просто смотри как я или вон девчонки работают! На деда — не смотри, ты за ним все равно не угонишься! У него такой стаж и опыт в этом деле — учебники уже писать можно! Да и не стесняйся ты так, все же понимают, что раньше ты таким не занималась!

Я показал Гале как граблями сгребать сено:

— Вот так сначала гребешь его, работая граблями сбоку от себя! Справа или слева — как тебе удобно! Чуть устала рука или бок — зайди к валку другой своей стороной и с другого бока так же сгребай. Как нагребла побольше, можно вот так сделать, — я показал, как одной рукой удерживая грабли, подтянуть их и сено кверху, и придерживая второй рукой сверху, оттащить на место формирования копёшки.

— Вы, маладеш, сильна-та с капешками не мильчити! Не мильчити! Но и наабарот — шибка уш бальшую тож — не нада! — дед Геннадий дает указания и одновременно — обучает.

У меня как-то довольно быстро стало получатся вполне себе и быстро, и качественно. Эту работу я и в прошлой жизни делал не раз, и не два. Знал не понаслышке, а что силенок пока еще — не очень-то, так тут никто и не заставляет брать «на пуп» лишнего.

— Галь! Ты давай, за мной иди и подчищай! Как наберешь кучку побольше — я ее сам утащу! — я пошел-пошел-пошел по валку. Солнце пока высоко не встало, еще не печет — работается легко и дышится… Ах! Как дышится! Запах свежего сена! Это же — не описать и не высказать, какая это лепота! Прямо до одури в голове пахнет!!!

И «вжиков» еще нет, не вьются вокруг! Будем надеяться, что и днем их будет немного — скота же в округе нет. Это возле скота их — не продохнуть! И комаров уже нет! Эта сволочь солнышка не любит, им тень нужна или сумерки и ночь! Вот уж точно — вампиры!

— Юрка! Ты куды так бижиш-та?! Кто тя гонит-та? Запыхашся ж быстра! Робить нада нитараплива, размеряна! Так быстра дыхалку собьеш и всё — какой с тибя работник-та?

«Ну… тут он прав! Что-то я разбежался — вот и Галя за мной не поспевает — уже пот со лба вытирает!».

Я сбавил обороты и шепнул Галине:

— Ты извини, что-то я рванул не понятно куда! — она улыбнулась в ответ.

Копны ставили не часто — «ни чистИли, ага!». Копешки, по требованию деда, делали метра по полтора высотой, может чуть выше!

— Навалить-та можна и под два метра — а как ты на газике ее патом ташшить к стогу-та будиш? Или развалиш всю или газик не потянет!

Девчонки работали старательно, аккуратно, но — не быстро. Обе они сегодня были одеты — как и я. Трикотажные спортивные штаны от костюма и рубашки, кеды.

«Так… рубашки у обеих какие-то подозрительно знакомые! Так это же мои рубашки! Ну — ладно, мне не жалко! Только вот они им чуть коротковаты и немного — тесноваты, ага!».

Катька сейчас больше чем на полголовы меня выше, и Светка — примерно так же. И по размеру — на размер больше им одежда нужна. Но, так как девчонки пока сверху ничем похвастать особо не могут, особенно Катя, то в общем-то ничего у них не выпирает. Почти… меньше «не выпирает» у Светки. Все-таки рубашка на пацана и никаких вытачек там нет, поэтому — выпирать-не выпирает, но облегает Светку рубашка точно.

Они отстали от нас, что-то переговариваются, даже смеются. И Светка улыбается. Вряд ли Катька ее так быстро уговарила на массаж, просто, думаю, решила временно отступить, перегруппироваться и подготовить новый штурм!

Чем работа на покосе — более неудобна, чем прочая работа на солнце — снять рубашку… не то, что нельзя — не советую! Пыль, мелкие семена от сена, травинки и прочая мелкая «жбонь»! — лезет везде и чешется-чешется-чешется! И ничего не поделать! Только терпеть! А рубашку снимешь — все «это» моментально покроет все тело, прилипнет на пот — будет еще хуже!

Все наши женщины и девчонки работают в платках, мужики — в кепках. В волосы тоже все это забивается очень быстро и качественно! Я выпросил у бабы Маши платок и завязал его на голове — на «пиратский» манер!

Хорошо еще, что мы не стогуем! В смысле — не сметываем сено в стога! Там сено нужно вилами накидывать на стог сверху, то есть — наваливать-подавать сено наверх, держа его вилами на вытянутых руках. И вся эта мелочь летит на тебя — в лицо, за шиворот, лезет в нос, в рот, в уши! Лепота, да!

— Акуратней, акуратней, дефки! Капешки далжны быть гладенькими, акуратными такими! — дед Гена поправляет прихваченными вилами сложенную девчонками копну. В нашу сторону он зыркнул, но ничего не сказал — значит все я делаю правильно.

Работаем уже часа два. Я сбегал к стану за водой, принес бидончик воды и все жадно напились, прямо через край бидона.

— Чё та я, Юрка не видел, взяли те-та воды с сабой, ли чё ли? Мож сбегаш, унесеш им вады?

Что сделаешь? Бегу — несу воду в другом бидоне.

Пока я бегал, Галина перешла работать к девчонкам. И втроем им веселей, что ли! Смеются, оживились!

Так мы работали примерно до одиннадцати часов. Деда не пришлось просить — он и сам мне сказал:

— Ты иди с Галиной-та! Памоч ей нада… дров там, воды приташиш!

Натаскать сушняка, порубить его топором, разжечь костер — что тут сложного?

— Галя! Я там у бочага, ведерко воды на палку меж сучков приспособил. Ты пойди, обмойся — легче будет! — увидев сомнение в ее глазах, улыбнулся, — я подглядывать не буду!

Она засмеялась:

— Да я и не об этом! Как там обмываться-то — одной рукой. Ведро же наклонять как-то надо? Может я девчонок подожду, сольем там себе по очереди…

— А как ты сейчас готовить будешь? И так у костра жарко… А обмоешься — все легче! Ну — дело твое, а я тогда пойду, обмоюсь!

Я ушел к бочагу, разделся полностью, и наклоняя ведро одной рукой, кое-как обмылся. Ну — хоть так, да! Когда я посвежевший и повеселевший вернулся к костру, Галя посмотрела на меня с завистью.

Я сел чистить картошку, которую она уже достала из мешка. Она встала, мнется.

— Что, Галь?! — поднял я на нее глаза.

С досадой она пробурчала:

— Надо было кого-нибудь из девчонок с собой брать! Чешется же все тело — невмоготу!

— Ну… давай я глаза себе завяжу! Или спиной к тебе встану!

— Как ты мне поливать тогда будешь-то? — засмеялась Галина, но чуть покраснела. Ага, заметно.

— Вот тут, по-моему, в самый раз поговорка — «И хочется, и колется!».

— И правда — колется, и чешется все! — Галя покраснела уже явно.

— Слушай! Ну ты же — взрослая, красивая женщина! Что ты стесняешься какого-то двенадцатилетнего мальчишку? — вот такой я подлый, такой провокационный.

— Неприлично как-то… Неудобно… И ты — вовсе не двенадцатилетний мальчишка! Что ты меня за дурочку держишь!

Галина начала раздражаться, а мне это вовсе не надо!

— Действительно — как дети, блин! Пошли я тебе полью! — я решительно встал.

— Так… А если увидит кто? Представь, что будет? А… а если… ну… у тебя… вот что ты тогда делать будешь?! — красивая и румяная, да!

— Галюша! Ну что ты как девочка? Вон Катька со Светкой себя так ведут! Никто сюда еще часа два не придет! А мы — время теряем, обед нужно готовить! И — спасибо, что думаешь обо мне. А если случится какой конфуз со мной (а он точно случится, уже чувствую, шевелится — этот конфуз!), то… да убегу вон — в кусты, да и… ну — сама должна понимать… успокоюсь, значит! Пошли!

Я отвернулся, пока Галина возле бочага снимала комбинезон. Отвернулся я, а у самого аж в затылке чешется — так хочется хоть одним глазком, хоть искоса, но посмотреть. Но — воленс ноленс — вытерпел!

— Вот… я всё. Поливай. — а голос-то какой-то с хрипотцой стал, что положительный эмоций мне не прибавило.

Я повернулся боком, приподнял ведро с водой, и искоса глядя на стройное, красивое тело с такой обалденной золотистой, смугловатой кожей, стал поливать!

— Хорошо-то как! — застонала Галя, — еще, еще поливай!

«Еще! Еще! Ага! Дас ист фантастишь! Блин! У меня уже все — очень ярко и четко выражено, в штанах, ага! Ух! Терпеть, терпеть, мать твою!!!».

Она была здорово выше меня, поэтому ей пришлось то сильно наклонятся, то — приседать! «Наклоняться!!! Млять!!!»

— Ох, еще, еще! Вот здесь сейчас еще обмоюсь!

«Блять! Вода кончилась!».

— Сейчас, я воды зачерпну! — стараюсь идти мимо нее, не глядя. Я подошел к бочагу и набрал полное ведро воды. Галина стояла ко мне полубоком, прикрываясь руками.

«Да ее как не поставь — разницы никакой! Со всех сторон — пиздец Юрке, называется! Как же она хороша! Бля, какая фигура, а?!». Галина тоже старалась на меня не смотреть.

Я подошел к ней:

— Наклоняйся!

— Ага… ага… вот сюда… на голову не лей! Ой, мамочки, хорошо-то как!!! Вот еще маленько… О-о-о-о… Все… все…

Я поставил ведро и выпрямился.

— Юр! А как ты… как же…, — понятно, куда она смотрит, а там все очень видно, отчетливо. Даже уже болеть начинает!

— А вот так…, — я развернулся и на деревянных, негнушихся ногах промаршировал к бочагу. Плюх! О-о-о-о! Бля, какой кайф! Вода в бочаге не сказать, что холодная. Так… прохладненькая. Но как же хорошо-то!!! Я замер. А глубина-то тут приличная — метра полтора — точно! У-у-у-ух! Отхожу, кажется. Чуть успокоившись, я оглянулся.

«Ага! Зону бикини тут брить еще даже не думают. Но щетинка совсем короткая. Это она их все же стрижет, или у нее так всегда? А бедра у нее — классные: широкие женские бедра и никакого лишнего веса на них. И талия — очень четкая, даже странно. У кого-то такую же видел, на фото… Софи Лорен, что ли? А спинка какая! Вон как змея изгибается, гибкая какая?!!»

Галина, чертыхаясь, и припрыгивая, пыталась натянуть на мокрые ножки штанины комбинезона. Нет, все же — какая она красивая! Дашка моя была покрасивее, конечно. Но Галина все равно — красавица!

— Смотри не упади! Выпачкаешься — больше поливать не буду! — будучи под водой, я себя чувствовал увереннее и мог даже подкалывать ее.

Покачивая попой уже в трусиках и подергиваясь, она натягивала комбез на бедра.

— Блин! Не тянется!

— Не порви, а то в чем ходить будешь! Он же тонкий совсем уже! — прохладная вода сделала свое дело, и я мог уже более или менее спокойно разглядывать Галю.

— А ты — не подглядывай! — ага… женская логика, чё!

— Ты сама-то поняла, что сказала? — в ответ Галя засмеялась, и справившись с комбезом на бедрах, стала вправлять руки в рукава.

— Ты хоть комбез стряхнула от мусора?

— Стряхнула… Ты уж совсем за дуру меня не принимай! — вот, красотка справилась с комбезом и застегивая пуговички на груди, повернулась ко мне. Оп! А она уже и уверенность в себе вернула — вон как улыбаясь, с издевкой смотрит!

— Ну что, всю рассмотрел!

— Да. Не везде, правда, в подробностях. Но в основном — рассмотрел. Отвернись, я вылезу. Мне отжаться надо.

— А что это такое? Может и я тебя рассмотреть хочу! — так… вот уже и руки в боки, улыбается. Ножки расставлены — твердо так на земле стоит, ага. И требовать — уже может!

— Это ты сейчас издеваешься так? Чего там рассматривать?

— Ну — это ты зря! Я же видела, как оттопыривались штаны! Все-таки что-то есть!

— Все-все-все! Цирк окончен. Нами правда обед готовить нужно, а то нас не поймут!

Улыбаясь, Галина повернулась и покачивая бедрами, пошла к стану.

Я же в темпе отжался и пошел следом.

Так. Времени мы потеряли не так уж и много. Сколько там плюхались — минут десять, вряд ли больше.

Ведро с водой — на огонь. Картошку в четыре руки почистили быстро. Галина иногда поглядывала на меня, давя улыбку. А глаза-то выдают — там смех плещется!

— Так, Галя! Вот ты сейчас над чем смеешься! Я не сержусь — мне просто интересно!

— Не сердится он, как же! Видно же! Ладно — успокойся, все — больше не буду!

— Как-то быстро ты стесняться перестала и на смех перешла!

— Так я и сейчас стесняюсь! Ну нужно же женщине как-то себя отвлечь! А у тебя вид был такой — забавный!

— Вот же… нашла забаву! А если ты мне теперь каждую ночь сниться будешь? Как я буду бабушке объяснять, что мне каждое утро трусы застирывать придется?

— Даже обидно сейчас говоришь — а раньше что, я тебе не снилась?!

— Вот же и впрямь — ведьма ты! Снилась… и что теперь?!

— Красивая я? — Галя выпрямилась, потянулась всем телом вверх, закинув руки за голову, потом рукой откинула прядь волос с лица.

— А то ты не знаешь? — я старался на нее не смотреть.

— Ну — хочется же, что бы постоянно об этом говорили!

— У тебя есть кому об этом говорить! — даже противно сейчас самого себя — как мальчишка обижаюсь, или как дед бурчу. Ведь она просто играет, как кошка с мышкой. Чего не понятного-то?

— Ой, Юрка! Какой ты забавный!

Потом помолчала и спросила:

— Юра! А сколько тебе лет?

— Двенадцать… здесь…, а было — шестьдесят два.

— Значит права Гнездилиха, а? Я так-то сразу почуяла, что с тобой что-то не так. Но — не поверила себе, что ли…

Поболтать — это, конечно, здорово! Но и готовить надо!

— Морковку порежь помельче. И лук — тоже!

Сам стал резать сало — часть мелко — на обжарку. Часть — крупно. Запеку потом не костре. Жареное на костре сало — кто же на природе от этого откажется?

— А обжаривать в чем будем? Сковороды же нет? — Галина покрутила головой, осматривая нашу утварь.

— Вон в котелке обжарим!

— Так там же чай ставить!

— Помоем, я уже руку набил, на мытье разном, ага!

Галя засмеялась. Как она хорошо смеется, звонко так и заливисто! Вот можно ли в нее влюбится? Не знаю! Но вот голову от такой потерять — это да, раз плюнуть!

— Юра! А картошку как резать — как дома, мелко или по-другому?

— Давай я сам порежу!

Мы успели. И суп сварили, густоватый, правда получился. Но густо — не пусто! И картошки я, помыв ее предварительно, насыпав в ведро, перевернув его в угли костра, поставил запекаться.

Вот, кстати, тут я этого пока не видел — такого способа запекать картошку — все по старинке больше, просто — в костре.

Даже нарезал веток — запекать сало! И лучок покрошил крупными дольками — репчатый; а зеленый, помыв, просто пучком положил на стол.

Поэтому, когда работники, подтянулись к столу — у нас уже все было готово!

— О как! А неплохо, неплохо, Галина Ивановна! — батя, потирая руки, осмотрел стол. Мама косо на него посмотрела, и ревниво оглядела стол.

— Девчонки! Пойдемте, там Юра ведро с водой приготовил — можно обмыться перед обедом — Галя повела наш женский коллектив к бочагу.

Сначала все ели молча, насыщаясь. Потом, сбив голод, начали переговариваться.

— Бать! Дядя! А может Юрка и прав, может уж начинать стоговать? До вечера как раз один стог смечем? — дядя Вова сидит рядом с Галиной, смотрит на дедов.

— Вот дай поись спакойна, а! — дед Иван не поднимает головы от тарелки.

Девчонки, уже пообедав, отошли от стола и сев на траву, что-то обсуждают с тетей Надей. Мама просто отдыхает, прислонившись спиной к стволу березы.

Деды насыщаются обстоятельно, неторопливо. Они все в жизни делают так — без спешки!

— Кто чай заваривал? Юрка, ты? Добрый чай сгоношил! — дед Гена со смаком швыркает из большой кружки.

Я тоже — налупился, как Бобик на помойке! Лежу, отдуваюсь. Думаю, как я сейчас работать буду?!

Деды, посовещавшись между собой, вынесли вердикт:

— Так, значит… Щас дефки пойдут оставшиися капешки даделывать. Ты, Вовка, заводи газик — будишь копна подтаскивать! Иван! Щас пайдем бирёзу спилим на волокушу. Глядишь — к вечиру стог смечим хоть один. А если пошевелимся — то и другой смечим. Чё такой аравай-то ни смитать?!

Всего, как я понял, предполагается с покоса сметать четыре стога — по два каждому деду. Стога сейчас делают небольшие — центнеров по пятнадцать. Больших тракторов сейчас нет — типа К-700, а на ДТ-75 — большой стог в тридцать центнеров, чтобы одной корове на всю зиму хватило — не утащить, не потянет он такой стог!

Как сказал в итоге дед Ганадий — «упизьдякались» мы все — до изумления, ага — «вусмерть!»! В первый день скопнили все сено и поставили два стога. На второй день на покос уже женщины не поехали, кроме тети Нади — как сказал ее отец: «Надька-та — идреная! Ага! Она робит, как другой мужик не робит! Наверх ее пустим, пусть стог складават». Меня тоже взяли, за повара и «подай-принеси». На второй день сметали еще два стога. Довольно быстро — после обеда уже поехали домой.

Дома нас ждала уже протопленная баня. И это было — не сказать, как прекрасно!!!

За два дня я вымотался, как… не знаю кто! Болело все тело: ноги, спина, плечи. Но больше всего болели кисти рук! Как они ныли!!! Я в бане долго держал их в горячей воде, настолько горячей, что — сколько можно терпеть, вот настолько. Это помогло, но не полностью. Даже ночью спал плохо — настолько устал и руки ныли!

«Наломался!» — сказал дед Иван, а бабушка смазала мне руки какой-то своей настойкой. Что и позволило мне уснуть!

Зато — «атжин!». Это такой обычай — после большой работы, устраивать стол — «за отжин!». Отжали, значит. То есть — за окончание страды. Бабушки настряпали с помощью девчонок, мамы и Галины, всяких блюд. Но… даже после бани, я толком не смог поесть. Просто в рот ничего не лезло. Так, почти насильно что-то пожевал.

Зато утром, несмотря на уговоры бабули, я встал, как обычно, и побежал. Как там у японцев кричат: «О-о-о-о-с-с-с-с!». Терпеть, значит! Вот!

Во вторник вечером к бабушке снова прибежала Катюха:

— Пойдем!

— Чё ты все бегаш? Чё бегаш? Случилась чё, ли чё ли? — бабушка забеспокоилась.

— Да нет, баба! Просто папа завтра уезжает, он Юрку сказал позвать, что-то там поручить ему хочет!

Когда мы вышли на улицу:

— Там к нам Слуцкий пришел. Он с папой поговорил, вот папа и послал за тобой.

— Какой Слуцкий? Гошка, что ли?

— Да какой Гошка?! На фиг Гошку этого! Отец его пришел!

«Та-а-а-ак… А ему что от меня надо? Если бы ему нужно было что-то от бати, за мной бы — не послали! Про билеты — так он и знать про них не мог. Про них даже Гошка — ничего не знал, я же их у Славки потом забрал. Гошка их и не видел вовсе!».

Батя и Слуцкий сидели за накрытым столом. Ну как накрытым — так, слегка. Гостей же не ждали. Стояла бутылка початая и не водки, а — коньяка! О как! Батя же коньяк — не пьет. Значит Слуцкий принес! А зачем — что-то ему, видать, надо! Немудреная закуска…

Когда мы с Катькой пришли, мама кивнула ей и сказала бате:

— Мы к Наде зайдем, посидим!

Ага. Я же не сказал, что тетка со своими пацанами живет с нами в одном бараке, только вот с другого входа, где длинный коридор и много комнат.

Дождавшись, пока мама с сестрой уйдут, батя махнул мне:

— Присядь к столу, Юрка! Тут у Бориса Ефимыча к нам разговор…

Слуцкий с удивлением посмотрел на отца, потом уже, с интересом, на меня и начал излагать.

У меня как-то из головы вылетело, что при больших выигрышах в тиражах, государство предлагало счастливчикам не брать деньгами, а купить за билеты автомобиль. В нашем случае, получается, можно претендовать на «Волгу», и со слов Слуцкого — даже новый ГАЗ-24! Вот он и предлагал выкупить наши билеты по номиналу. То есть за десять тысяч рублей. Он брал на себя все хлопоты — вот только возьмите деньги и «не рьвите сибе нерьвы!», ага! И говорит-то так, убедительно, заботливо даже. В смысле — о нас он заботится.

Вот же ж! Я слушал его и разглядывал. Как и в будущем, когда мне довелось с ним общаться — никак он не был похож на еврея. Невысокого роста, такой — коренастенький, с русыми, с обильной сединой, волосы. Правильные черты лица и ничего не указывало на семитские корни. Ну разве что хуцпа, вот как сейчас!

Так-то я, не помня про автомобиль, и рад был бы взять деньгами — это же никаких тебе поездок и нервотрепки с бюрократией! Но тут Слуцкий — прокололся! Не нужно было ему говорить про «Волгу», ох — не нужно было!!!

Так, теперь надо выжать из ситуации все возможное. Это же — как еще один билетик выигрышный вытянуть!

— Спасибо, Борис Ефимович, я все понял, вы о нас беспокоитесь! Еще раз — спасибо! — дождавшись кивка бати, я решил обозначить нашу точку зрения по докладу выступающего.

— Только вот, вы не упомянули моему папе, — тут батя чуть удивленно на меня посмотрел — я его «папа» и не называл никогда, может в раннем-раннем детстве, но — не уверен, просто не помню, — что десять тысяч рублей — эту стоимость этой машины указывает государство. Не так ли? — Слуцкий как-то погрустнел, — а вот ее рыночная стоимость — это если продавать машину на рынке — новую, заметьте, машину, на которой, извините за выражение — муха не сидела! То за нее уже просят семнадцать-восемнадцать тысяч рублей! И это за ГАЗ-21! Здесь же речь идет за ГАЗ-24, не так ли? А это же — совсем другая история, так — Борис Ефимович? Новая «Волга»! У кавказцев цена ее, в зависимости от цвета и комплектации — стартует от двадцати пяти тысяч рублей? Поправьте, если я ошибаюсь?

Батя сначала сидел, смотрел на меня просто с интересом, но, когда я обозначил рыночный ценник, удивленно поднял брови и перевел взгляд на Слуцкого.

— Тут, Юра, ты и прав… и — не прав, одновременно, — Слуцкий достал платок и вытер лоб, потом подумал и вытер все лицо, — само оформление выигрыша, дело — не совсем простое и не быстрое. У меня есть знакомые знающие люди, поверь мне. Да, после его оформления Вам предложат машину, но кто тебе сказал, что ГАЗ-24? ГАЗ-21 — да! А вот новую «Волгу» — сильно вряд ли! Так что… не рассчитывайте, что все будет так уж легко…

— Согласен, Борис Ефимович! В любом государстве, населенном людьми, просто быть не может. Любое же государство населено людьми? С ними, с людьми — всегда все не просто, согласен! А с теми людьми, которые что-то могут решать — непросто совсем. Такая уж у них натура, у этих людей, да. Но мы же уже поняли позиции сторон, Борис Ефимович, не так ли? И Вас мы понимаем, и Вы нас — поймите!

«Не забивайте Микки баки!», да-да…

— Поверьте, Борис Ефимович! И мой папа, и я, это уж тем более — мы Вас очень-очень уважаем! Но Вы, в свою очередь, тоже — хоть немного уважайте нас, а? Разве я много прошу, просто чуточку уважения, не так ли? Дорогой Вы мой человек! Давайте Вы уже назовете приличную цифру — не большУю цифру, ни боже ж мой, ни в коем случае не скажу — большую! Приличную цифру, без этой Вашей хуцпы, ради Вашего же здоровья! Шоб я так жил, как я вас уважаю, Борис Ефимович! Ну же! Ваше слово, — хотел добавить «товарищ маузер», но решил — не перегибать. Уже и так батя удивленно на меня смотрит.

Слуцкий мялся, сопел, но молчал. Похоже, арифмометр в его голове засбоил. ТэО давно не делали, что ли?

Наконец Борис Ефимович на что-то решился и поднял голову:

— Иван Егорыч! Юрий! Я могу предложить Вам тринадцать… тринадцать с половиной тысяч рублей.

Мы с батей переглянулись, я — с вопросом в глазах, батя — «охуе…» очень удивленный, так скажем. Потом батя, взяв пачку папирос, отошел к окну, приоткрыл его и сев на стул, закурил.

Я же, глядя в стол, забарабанил пальцами по столу. Так, с него можно взять больше, это точно. Но вот сколько? Как найти ту грань, за которой он может попросту — сорваться? Я не силен в этих торгашеских делах. Да — проводил переговоры, да — заключал договора. Но — там же и бухгалтера, и юристы, и экономисты работали предварительно. Хоть примерно возможности и резоны, и свои, и контрагента я знал, а здесь — рассчитывать… на что? На интуицию? А она у меня есть? Вроде что-то подсказывает, что можно еще ваньку повалять…

— Борис Ефимович! Мы с Вами живем в Сибири. Чем благодатен этот край? Этот край богат на северные, в общем-то некомфортные для проживания территории. И наше государство, в заботе о каждом, знает все тяготы проживания и работы здесь, в Сибири. А значит, в заботе своей, оно платит повышенные зарплаты, которые существенно больше, чем зарплаты в том же Краснодарском, действительно благословенном крае. А, значит, что? У нас таки есть в Сибири люди, которых можно смело отнести к категории состоятельных. Да, может быть — не в Кировске. Но — есть же?

Слуцкий пожевал губами:

— Юра! Иван! Я заплачу Вам… пятнадцать тысяч! Больше у меня просто — нет. Тут я нисколько не лгу.

Батя кашлянул:

— Ладно, Юрка! Завязывай этот рынок! Борис! Когда ты сможешь принести деньги?

— Завтра! Завтра — у меня просто часть денег на сберкнижке, а часть — наличными.

— Вот завтра и решим все вопросы!

— Я могу быть спокоен…?

— Можешь, Борис, можешь! Я тебе сказал — приносишь деньги, мы отдаем тебе билеты. Даже не так — поедем в кассу вдвоем. Ты снимаешь, я — кладу!

— Батя! На книжку — десять. Остальные будут нужны наличкой.

Это даже лучше, чем я рассчитывал, в самых радужных мечтах!!!

Когда Слуцкий ушел, батя подошел к столу и налил себе сразу полстакана коньяка. Выпил залпом, поморщился, посмотрев на меня:

— Вот никогда не мог понять — что они в нем находят, в коньяке этом.

А что — коньяк как коньяк. «Паленки» здесь сейчас нет и быть не может. Ну да — не «Двин», обычный такой коньяк, пять звезд, цена пять рублей семьдесят копеек.

— Батя! Про десять на книжку и пять наличкой, я тебе так сказал, для введения в заблуждение посторонних. Не нужно на книжку класть больше выигрыша. В сберкассе тоже люди работают, сболтнут еще где, что больше клали. Объясняйся потом…

— Ладно. Мне вот командировку придется на день отложить, объясняться с Никифоровым. Мы же завтра собирались уезжать.

— А ты надолго уедешь? А то — там… и дом посмотреть нужно и обсудить все… мотоцикл еще — на тебя же оформлять придется.

— Юрка! Ну что ты все гонишь-то — все вскачь, все вскачь. Ну куда торопишься-то? Да и дом тот… я тут поговорил… там работы — на полный год!

— Нет, батя. До зимы — зайти нужно! В лепешку расшибусь! Или ты тут в бараке еще год зимовать хочешь? Вот еще что! Стройматериалы сейчас в магазине толком — не купить. То одного нет, то — другого. Я как-то слышал, что кто-то у нас в РТС что-то под зарплату брал. Поговори с Никифоровым, может можно что-то в организации взять. У них там тоже фонды, но там и объемы такие, что то, что нам будет нужно — так, не объемы — слезки.

— Ладно, Юрка! Я сейчас в Красноярку поеду. Там в колхозе, ферму будем оснащать. Примерно на неделю, может чуть больше, работы там — немного. А с директором поговорю. Только я же не знаю, чего-сколько нужно будет…

— А я — пока тебя не будет, проскачу, дом посмотрю, прикину, посчитаю все.

— А чего ты в этот дом вцепился-то?

— Я там… его покупал и ремонтировал. Там и жил, в последнее время.

— Поговорить бы нам, посидеть-поспрашивать тебя — как там у тебя было и что. Это же интересно, х-м-м… У нас — все — как в книжке какой происходит, даже не верится, что с нами.

Да, батя был тоже — книгочей, как и я. Наверно, именно потому, что я часто видел батю с книгой, я и полюбил чтение. Правда, читать он мог, в основном только в зимнее время, когда большей частью, работал без выездов, на месте. А с весны и до поздней осени — мотался по всему району. Да и по другим тоже.

А вот маму с книжкой застать можно было — реже. Она и без командировок, моталась по всему поселку до позднего вечера.

— Да по-разному там было… Когда и правда — интересно, но больше — скучно, рутинно так…

— Ты вот, что, Юрка! Ты Катю, наверно, забери сегодня с собой, пусть переночует у деда с бабой. Мне, думаю, много сегодня матери объяснять придется, да разговоры разговаривать. Сам же ее знаешь — эмоции, нервы, слезы…

«Ну вот еще, блин! Катька мой любимый диван оккупирует! Ладно — в сенях на топчане пересплю! Хорошо, что я уже деньги из учебников собрал и в «нычку» переложил!».

Слухи и сплетни… они такие, да. Сначала вроде бы понемногу и медленно, а потом — как лесной верховой пожар — ух! Пронеслись по поселку и вышли за его пределы!

Хорошо еще мама, после разговора с отцом, заинструктированная им, сама собрала дедов и бабушек, а также тетку Надю, дядьку Володьку с Галиной, и, в семейном кругу, рассказала им. А то бы обиды были — вселенские, как же — не рассказали родным, скрыли! Мне тоже пришлось провести доклад по обстоятельствам моего выигрыша. Катька тоже присутствовала, правда — уже более спокойная. Реакция была… разная!

Дядька Володька, вот простая душа — бурно радовался: ну племяш — ты даешь! Молоток! У тети Нади — примерно так же, плюс широко открытые глаза; у Галины — несколько удивленный и заинтересованный взгляд, больше никаких эмоций — не последовало; дед Иван — крякнул и хмыкнул — ну-у-у-у, типерь разгавораф по эртыэсу будит!!! Деда Гена — тот выразился восхищенно и полностью нецензурно; сложнее — с бабушками, у них, получается — лишнее подтверждение слов Гнездилихи про чердынца — «памагат роду сваму!», баба Маша — промолчала; баба Дуся — покачала головой, сурово поджав губы!

Вот запланируешь как что — хрен чего получится!!! Тут — беготня начинается, а Вера Пална попросила маму, чтобы я еще с неделю поработал на огороде. Вот — вроде же договаривались, что до июля, а — нет же!

«Еще недельку! Вера Пална просила!!! Тьфу, блин!!!».

На огороде — самый «сенокос» начался — грядки колосятся, ягоды отцвели, капуста в рост прет! Народу здесь добавилось. Кроме нас, со Светкой и Катей, ежедневно работают шесть-семь женщин. Прополка-прополка и еще раз прополка! Ну и — полив, куда без него!

Я, после утреннего полива гряд и капусты, ухожу в малину. Ее, заразу, тоже — хоть каждый день протяпывай! А на грядках — женщины в халатах, платьях, купальниках в разных позах и видах. «Конторские», как всегда — чуть в стороне, «наособицу».

— Вера Пална! Хочу вот что Вам предложить… В этом-то году уже поздно, а за зиму — дожмите Никифорова, чтобы Вам здесь летний водопровод провели — труб дюймовых примерно метров тридцать-сорок. Пусть хоть и старых — просечки можно и резиной обмотать! Или шлангов, хоть кусками — тоже встык — да вот, хотя бы до гряд от цистерны протянуть! И все насколько работы меньше станет!

— Так напора же не будет! Как поливать-то?

— Если цистерну приподнять над землей метра на полтора хотя бы, да заполнять ее почаще, чтобы полнее была — и того хватит! Все не ведрами корячится, затаптывать все тропинки! Можно еще и воздуха туда дунуть — чтобы давление создать, но это уже сложнее — и клапан мастерить нужно, переходники там… и ладно! И утечки наверняка будут — цистерна же старая! Ну хотите, я Вам схемку какую-нибудь изображу, да посчитаю, сколько труб нужно. Да трубы — не на сварке, а на скорую руку чтобы собирать — уголки, тройнички, сгоны. На подмотке — пойдет на лето. Осенью — разобрали, сложили в сарай до весны. Да вот — хоть и муж Ваш соберет, он же слесарь в Дорстрое, не так ли? — вовремя вспомнил я.

Вера Пална уже, по моему совету, заставляет водителя водовозки, когда он приезжает, заполнять водой не только цистерну, но и бак летнего душа. Ага — а то я уже и лестницу сколотил из обрезков брусков, взятых на пилораме, и скакать по этой лестнице мне приходится с ведром с водой чуть не каждый день — душ активно используется работницами практически весь день, а уж к концу рабочего дня — так целая очередь получается.

«Юра! Натаскай нам воды в бак!», «Юрочка! Вода кончается!», «Юрочка! Что-то напор стал слабоватый!». Сам придумал — сам корячусь! Вот уйду на хрен — пусть сами таскают!

Вот и сейчас, тюкаю тяпкой сорняки в малине, а с грядок жу-жу-жу — разговоры, смех, а порой — и хохот!

Светка сегодня какая-то квелая, и Катька на меня эдак искоса поглядывает. Не иначе — придется сегодня показывать чудеса «рукоприкладства» к интимным местам девичьего тела. Стараюсь гнать от себя эти мысли, ну и — волнуюсь тоже… Слегка… Получится ли помочь девчонке?

Сегодня на огороде — и Наталья Любицкая, и подруга ее, и даже тетя Надя. В ту сторону я вообще стараюсь не смотреть. Во избежание, ага… Они чуть отдельно, все трое — в купальниках.

Туркасова-то у меня особых восторгов не вызывает, нет. А вот Наталья, да и тетя тоже… Они разные. Наталья — без всяких «яких» — красивая. Галя наша, конечно, покрасивее ее. Наверно…

Нет, не так! В Гале, кроме красоты, есть еще что-то… Вот не знаю, как сказать! Чертовщинка какая-то, что ли? Иначе — отчего у меня от нее так «крышу срывает». Эта помывка на покосе у меня постоянно перед глазами встает. Да… «встает»… угу…

А интересно — а если бы там к ней приставать стал? Чтобы она сделала? Отдалась? По морде надавала? Орать бы начала? Не знаю… Но то, что она прекрасно понимала, что меня провоцирует — это и двенадцатилетним умишком понять можно. А зачем? Власть свою ведьмовскую проверить или передо мной показать? Типа, «вот я покрутила попой и все, ты весь — дурак-дураком! Знай кто я, и кто ты!». Черт их поймешь, этих женщин!

А Наталья… Она другая. Красивая, но… какая-то более… мягкая что ли? Нежная? Н-е-а… не то! Но — другая, да!

А вот тетка Надя? Она — без сомнения — очень привлекательная молодая женщина. Она такая… Ух! Прямо — ядреная девка! И веселая, да! Вся такая — крепенькая, пышечка! Хотя нет, не пышечка. Лишнего у нее — ничего нет. Она — прямо сбитая вся!

Вот тоже же — человек! Сколько себя помню — она всегда жила «без копейки в кармане»! Получит зарплату или там — алименты! Фыр-фыр-фыр, все! — нет денег! Как живет человек? Чем думает? Хотя… и сама она была всегда одета очень неплохо — да получше той же мамы моей! И мальчишки у нее всегда чистенькие, одеты — красиво! И в комнате у нее, в бараке — и чисто, и порядок всегда — сколько раз заходил!

Дед Гена с бабой Дусей тетке постоянно помогают, но — от бабы Дуси Наде всегда доставалось! Она ее и пилила, и пилила! Все не так: и живет она не так, и детей воспитывает — не так, а уж ведет себя и одевается — вообще жуть! Тетка, даже потом, когда баб Дуся получила «трешку» и на себя и, получается, на тетку, даже и не жила с матерью толком. В гости могла прийти, переночевать, пацанов оставить на день-два, но жить — старалась отдельно! Иначе — «запилит» бабуля!

И еще что мне всегда странным казалось — вот молодая женщина с двумя детьми. И денег никогда толком нет. Но знакомых у нее было всегда — море! Причем и из тех знакомых, которые где-то работали в таких местах, что можно было что-то достать или купить! Из дефицита, ага!

И колготки у нее всегда были, хотя вот мама — все штопала и штопала, носила уж — до последнего! А колготки в это время — это ух, какая «круть» и какой дефицит! И вещи какие-то яркие, нарядные! И духи — не самые простые!

Ха! Да у нее даже в конце семидесятых — начале восьмидесятых — пакеты пластиковые, яркие, со всякими певцами-певицами, да девушками — у первой появлялись, да и менялись часто! Тоже ведь дефицит тогда был — что ты!

Ну, кроме нужных знакомых, у нее и простых знакомых было еще больше. Легкая она какая-то, веселая, общительная! И относились к ней — хорошо, без злобы! Пусть болтушка-хохотушка, пусть даже — пустая, кто и так называл, но — добрая!

А еще тетя Надя очень хорошо вяжет — всякими способами — и спицами, и крючком, и еще как-то — я в этом — дуб дубом! Она всегда Катьке воротнички и обшлага, ну… или как там они называются — на рукавах школьных платьев, вязала. И свитера разные, помню у меня даже шарф был, ей связанный — когда в начале восьмидесятых стали модными длиннющие шарфы! Тут она — мастерица, что сказать. У нее и заказов было много всегда.

Кстати! О знакомых тети Нади… Есть у нее одна знакомая, которая, как мне кажется, мне очень пригодится. Тоже — персонаж в поселке — непростой! Верка-парикмахерша! Этакая — мадемуазель-скандал!

Так-то Вера в скандалы сама не рвалась, но с ней они случались — регулярно. Она и модная такая, яркая! Пышновата, на мой вкус, но сейчас такие — в тренде! Одежда, прическа — «блонди» пергидрольная! Несколько — вульгарно накрашена, наверно… Но — ярко!

Ей… лет — двадцать пять, примерно!

Но даже не прическа или одежда несла в себе причины скандалов. Верка — шалава, Верка — беспутная, Верка — профура… Как только ее не называли бабы и бабки в поселке.

Я не знаю, откуда она взялась — тоже откуда-то приехала, но жила она в небольшом домишке со своей теткой. А когда тетка умерла, то наследовала ее домишко.

Я, тогда, по малым годам, не мог знать наверняка, насколько правдивы эти сплетни про парикмахершу. Но слышал краем уха, что ей предъявляли женщины — то за одного мужа, то — за другого.

Еще что будоражило женщин — с Верки все — как с гуся вода! Она была независима, и была — выше всех сплетен, слухов и даже оскорблений. Хотя –при нападениях тоже — спуску не давала. Бойкая была, да.

А мужики — посмеивались над женскими возмущениями, да подмигивали друг другу, провожая взглядами выдающуюся «корму» парикмахера.

Почему ее не выселили из Кировска, в административном порядке — была такая мера к возмутителям спокойствия — я не знаю. Знаю лишь то, что те же женщины, которые, возможно, месяца три-четыре назад устраивали с Веркой разборки, бегали к ней же на дом, делать прически. Потому как, тут сходились в одно все слухи — парикмахер она была — очень хороший и брала — недорого!

Вот она мне и нужна — как парикмахерша! А не то что… м-да… Так-то тоже была бы нужна, только вот — сомневаюсь я, что нужен ей в таком статусе! Нужно будет с теткой договорится о подстрижке, а то, как вспомню, как пытался промыть свои отросшие лохмы после покоса! И ведь материться нельзя — родные услышат и не поймут!

Здесь пацаны не заморачиваются с прическами и стрижками — с конца учебного года, и до начала следующего, — можно вообще об этом не думать! Подстричься можно и в конце августа! А многие, кто блюдут верность моде — вообще стараются не стричься — Пол и Джон в пример!

Вылез из малины попить и умыться, подошел к конторе, где всегда стоит в теньке фляга с питьевой водой и кружкой — оп-па! А здесь все три моих «страдания» стоят, посмеиваются. Ага, Любицкая, Туркасова и тетя моя любимая!

— Юр! Вот Надя нам рассказывает про тебя, а мы и не знаем — верить или нет! — Наташа-Наташа, как же ты хороша! Она стоит, улыбается и ждет ответа.

Я окинул их взглядом, черт! у-у-у-у, вражины!

— Не верьте! То всё — гнусные инсинуации и происки врагов! Я не виноват не чем, меня — нагло оклеветали! — прошел мимо, открыл кран и умылся. Потом выпрямился и посмотрел на Наталью:

— Вы сейчас о чем, тетя Наташа?

Все трое стояли, удивленно вытаращив на меня глаза. Первой прыснула Любицкая:

— Ну Юрка, ну комик-юморист!

Тут тетка:

— Юр! Расскажи девчонкам, как деньги выиграл, а то они не верят!

Я оторвался от кружки с водой, подумал:

— Вот что я Вам, красавицы, предлагаю: близится время вашего обеда и вот ведь совпадение — я тоже жрать хочу, как из пушки! Вам на обед идти — необязательно: ребятишки ведь в садике. Вот у Нади Туркасовой и детей пока нет! — та фыркнула, непонятно только — на «Надю», без приставки «тетя», или на то, что детей у нее пока нет. Ну, про «тетю» — обойдется, не так уж и намного она меня старше! — Я сейчас все равно в кузню пойду — тяпки надо наточить! А там махну через забор, к столовой, и куплю там перекус какой-нибудь — так сказать — «проставлюсь» за свое нежданное «богачество»! Так, совмещая приятное с полезным, и проведем нашу пресс-конференцию!

Тетка моя откровенно смеялась, Любицкая — тоже:

— Я же говорю — юморист ты, Юрка! — чуть посерьезнее, — только вот неудобно как-то — ты, мальчишка, будешь угощать взрослых тёток! Давай мы скинемся, да и купишь чего-нибудь!

— Вот обидеть меня норовите, прекраснейшая Наталия Батьковна! И ведь не правы вы во всем! И я не мальчишка, а «богатей» и завидный теперь жених! И вы — не тетеньки вовсе, а очень красивые молодые женщины! А некоторые и вовсе — девушки! — я покосился на Туркасову.

— Слушай, Юрка! Ты хоть и богатей, но какой же ты жених?! Рановато вроде бы! Да и мы старые для тебя, к нам-то свататься! — Наталья смеялась и была чудо как хороша!

— Красавицы! Ну что такое — моя дикая юность! Годы летят — через шесть лет мне — восемнадцать, оглянутся не успеете! А вам к тому времени сколько будет? Ну — тридцать! Ну что это за возраст для красивых таких?! Вы будете — в самом соку, как говорится! И я — молодой, красивый и богатый жених! Подумайте, не отказывайтесь впопыхах!

Тетки хохотали. Туркасова почему-то не веселилась:

— Смотри, жених, как бы Натальин Анатолий тебе «женилку» не оторвал!

— Вот злая вы, тетенька Надинька! Не… мне такая злая жена — не нужна! Мне добрые нужны — вот как эти красавицы!

Тетка, вытирая глаза рукой:

— Ну, Юрка, меня-то зря сюда приплел. Я же тетка твоя, какая же я — невеста!

— Советское законодательство запрещает браки между близкими родственниками, а близкими родственниками, по тому же законодательству, являются родители — отцы, матери; родные братья и сестры; дедушки-бабушки там. Про теть там ничего не написано!

— Ох, иди уже в столовую, жених!

— Так… Вы заказывать что будете? Фуа-гра и утку по-пекински заказывать не стоит — это в нашей столовой не делают! — я продолжал дурачится.

— А что это… вот то, что ты сейчас назвал?

— Вот видите! Видите!!! Я не просто молодой, красивый и богатый жених! Я еще и умный! Запомните это, когда будете обдумывать мои слова про будущее! Мое и, возможно, свое!

— Все — топай! Хватит нас смешить! — тетка развернула меня и шлепнула по заднице.

— Вот… Тетя Надя — это сейчас как воспринимать, этот шлепок? Как наказание, или как начало заигрывания?

Тетка продолжая улыбаться, но уже — меньше:

— Иди уже, я сказала! А то расскажу матери, как ты со взрослыми женщинами заигрываешь! Враз ремня получишь!

— Ну вот как жить-то! Как жить! Чуть пофлиртовал с красивыми девушками — уже ремнем стращают! — надо и правда топать, а то тетя, что-то веселится перестала.

Отдав тяпки кузнецу, дяде Пете Фирсову, я сквозь доски забора РТС, вылез к столовой. Таких мест в заборе было немало, и местные пацаны знали их все.

У меня теперь всегда с собой была пятирублевая купюра — не слишком много, чтобы вызвать вопросы у взрослых, в случае «палева». Вот ее я и собирался потратить.

Закупил котлеты; хлеб, колбасу и сыр попросил порезать. Взял еще пирожки двух видов, и пирожных — помадок и бисквитных, с заварным кремом. Взял газировку двух видов — обычную «Буратино» и редко привозимую сюда из Тюмени — «Крем-сода». Все свои покупки объяснил тем, что меня за едой послали женщины, которые сегодня работают на огороде.

Так. Вроде бы всего хватит. Женщин трое, и мы с сестрой, и Светкой. Вот только как это все тащить-то? Ни авоськи — называемой здесь у нас попросту — сеткой, нет, ни сумки какой. Но мне помогла буфетчица — все аккуратно сложила и завернула в плотную оберточную бумагу.

С этим свертком я еле пролез через забор, ага. А потом еще карячился со свертком в одной руке, и с тяпками на другом плече. Но — одолел все напасти!

Так… две длинных доски, положенных на горловины флаг, перевернутые ведра — стол готов. Хорошо, что бумага есть — постелить под продукты! Продукты, газвода. Можно было и чай нагреть — у Веры Палны в кабинете есть и электроплитка, и чайник. Но хозяйка огорода куда-то «свинтила» в неизвестном направлении и контору — закрыла на замок.

— Что это мы празднуем? — довольно хмуро поинтересовалась Катя.

— Вот женщин решил угостить, что им на обед тащиться — пока туда, пока — обратно: сколько там на сам обед останется?!

— А деньги где взял? — что это с Катькой сегодня? Вроде с утра была вполне весела.

— Кать! В свете последних событий, не нужно у меня спрашивать, откуда я взял деньги на то, или на это, хорошо? Мне сейчас предстоит много чего и где закупать, в том числе и не в магазинах — мне перед тобой за каждую копейку отчитываться? Ты чего такая взвинченная?

— А-а-а-а… Кузнецова дурит! И плохо ей, и стесняется! То вроде бы — согласна, то — опять — ни в какую!

— А где ты это решила проводить?

— Ну как где? А какие еще могут быть варианты — у нас, конечно! Мама — на работе будет, папа — уехал. Что еще искать?

— Ладно, не дуйся — я постараюсь, Кать! Свету давай, подготовь. Может правда мне — глаза завязать там или еще как?

— Да что ты выдумываешь тоже! Ладно! Зови женщин, я Светку позову.

— Вы это сейчас, о чем? — неожиданно вынырнула из-за сарая тетя Надя.

— Надь! Я потом объясню, хорошо? — Катька махнула рукой. Вот интересно — Катька меня старше на два года, но называет тетю просто Надей, а я — тетей. Это они так договорились, или просто я — дурак?

Конторские упылили на обед, и мы тоже решили садиться! Женщины и девчонки расселись по местам. Женщины — в купальниках, как были. И мне приходится постоянно отводить взгляд от них, чтобы не «залипнуть».

— Ну что, дорогие дамы! Извините за скромный стол — изысков и деликатесов в нашей столовой — не подают! Прошу — угощайтесь!

— Ой! Крем-сода! Я ее так люблю! — как интересно, Туркасова реагирует как девчонка! Может это маска у нее такая — типа взрослая, ага!

— Вот пирожки: здесь мужские — с мясом; здесь женские — с повидлом!

Пообедали ничего так, плотно. Даже Светка ела с удовольствием! В процессе я рассказал, как купил у Славки билеты, как заполнил их, как выиграл — случайно! Все — сплошная проза, кроме результата!

Женщины помолчали, потом обсудили наши планы по поводу жилья — про уже выбранный мной дом — я не сказал. Тетка и Наталья хвалили меня и радовались — по-моему искренне! А вот Туркасова — как-то блекло. Да и ладно! Что я, зависти не ожидал, что ли?

— Нет, девочки! Вот как они так делают — вот котлеты столовские! Ну понятно же — что хлеба там больше, чем мяса! Но — вкусно же! У меня дома, из чистого мяса котлеты так вкусно не получаются! — Наталья искренне удивляется! «Эх, Натали! Если бы ты знала — из чего будут делать котлеты в будущем! Ха! Хлеба в этих, видите ли, много!».

«Натали! Утоли мои печали! Натали!

Натали! Я прошел пустыней грусти полземли!»

Я отвлекся. Почуял паузу в разговоре и поднял голову, на меня смотрели все.

— Эй, вы чего это?

Тетка Надя:

— Юр! Это что — песня какая-то? — оп-па-на! Я что вслух что ли пропел?! Писец полный! Вот это штампище про попаданцев! Вот это — боянище!

— Ну да, слышал где-то! Не помню уже где — может по радио?

Уже Светка с ожиданием:

— А можешь спеть?

— Да вы что, совсем уже? Какой с меня певец-то? Нашли Кобзона!

— Ну вот сейчас ты вполне хорошо пел! — это уже тетя.

— Да я и слов толком — не помню. Слышал давно!

— Юрка! Ну вот что ты ломаешься, а? Только недавно нам песни хвалебные пел — дескать, какие красавицы, а сейчас — как малыш — капризничаешь?! — ах, тетя, тетя! Ну кто же так на слабо берет, а? Это же совсем по-другому делается!

— Ладно! Только… стесняюсь я!!! Правда! Ну вот — какой из меня певец?! — хрен бы они меня заставили петь, хрен! Но меня вышибло то, что Любицкая на меня молча смотрела и чуть улыбалась!

— Так… хорошо! Просьба — глаза закройте, или отвернитесь! Или просто — не смотрите на меня, ладно! — вот, действительно — стесняюсь.

Я откашлялся:

— В старом парке пахнет хвойной тишиной

И качаются на ветках облака.

Сколько времени не виделись с тобой

Может год, а может целые века?

Дашка всегда сама записывала на флэшку музыку — и себе, и мне. В машины, чтобы в дороге можно было слушать. Иногда спрашивала у меня предпочтения, хотя — чаще не спрашивала! После тридцати лет совместной жизни — что она, не знала мои вкусы? Да ладно…

Этих флэшек постепенно скопилось изрядно, они то терялись, то неожиданно находились. Были — ее любимые флэшки, были — мои любимые. Они постоянно перепутывались, кочевали по нашим машинам.

Вот такую «ми-ми-ми» — я как-то не очень… Розенбаум, Высоцкий — конечно же! Трофим. Песни 70-80 годов — очень многие. Антонов, к примеру. Из девяностых — уже меньше, но были. Иностранщина еще…

Когда в дороге, а я ездил далеко и часто, постоянно, из года в год, слушаешь те же песни — пусть их и очень много! Но запоминаются. Память она — такая… Ага — память, в общем!

Иногда вот вроде — только что прослушал, а слов всех уже и не напоешь. А иногда — вылазит из памяти что-то, что не слушал уже очень давно.

А в дороге как? Если едешь давно и долго, и уже — устал; а в машине ты один и стесняться — некого и нечего — ох, я и «блажил»! Как я орал! Ну… пел, в смысле, да!

Вот и сейчас, прикрыв глаза, как тетерев на току, я старался держать мотив и боялся, что не вспомню следующую строку. Но строки сами, как в караоке, выходили из памяти. Я старался петь очень негромко, боясь, что дам «петуха», но как-то само собой выходило и поднимать голос, и интонировать.

Когда я закончил, некоторое время была тишина. Потом ко мне подскочила, чуть не сбив с ног, тетя Надя:

— Юрка! Юрка! Как ты… — и обцеловала меня, буквально — обмусолила всего. Нет, так-то я — не против, даже очень — за! Но… как-то не при всех! Хотя… пользуясь тем, что правая рука моя была скрыта от остальных, сидящих у стола, а тетя была по-прежнему — в купальнике… В общем, пару раз я ее тисканут-погладил по попе и ноге, ага. Не сдержался, чего там! Да и не видел же никто! И она, похоже — даже не поняла, на эмоциях-то! А значит и не было ничего!

Тетка снова села, повернулась к Любицкой:

— Здорово же, да?! Слуша-а-а-й, я чуть не описалась, пока слушала! — это она уже шепотом, оглянувшись на меня и смутилась!

Та кивнула, поглядела на меня, отвернулась. Ой! А что это мы — покраснели, а?! На ее смуглой коже это было не очень видно, но — все-таки видно.

— А откуда эта песня? Что-то я раньше ее не слышала? — вот Катька, ну что тебе — больше всех надо, а?

— Я же говорю, слышал где-то. Сам не помню где!

Мы еще посидели, поболтали.

— Теть Надь! — я постарался говорить негромко, чтобы не привлекать внимания, — ты же знаешь тетю Веру, парикмахершу?

А чего это все прислушиваются? Что это Катрин и Светка — ушки навострили? И Наташа смотрит с удивлением.

— Ну, знаю. А тебе — зачем? — тетка тоже удивилась.

— Ну как зачем? Разве не понятно — подстричься хочу! А в парикмахерскую идти — так как они там подстригут? У них же там — «бокс», «полубокс». А «канадка» — вершина профессионального мастерства! А тут — и мастер, как говорят — хороший! Ты же сама к ней ходишь?!

— Да к ней полпоселка бегают! Правда — все женщины! Да и зачем тебе стричься-то, тебе и так хорошо! — тетка протянула руку и потрепала меня по волосам, — тут только позавидовать можно, какие волосы! Правда — выгорели уже все! — тетя засмеялась.

Ага! Хорошо… Прическа у меня… ну — какая прическа — лохмы беспорядочные! Вот как у Электроника, в том фильме. Кому как — а мне — не нравится!

— Не… мне бы все же подстричься!

Времени уже было довольно много, наш рабочий день закончился и Катя, поднявшись, махнула мне головой: «На выход, мол!».

Ага! Точно! Мне же еще Светку в порядок привести нужно!

Я встал и пошел за сестрой.

— Юра! — окликнула меня Любицкая, — можно тебя попросить? Ты бы прибил гвоздик в душе, а? Что бы… ну — одежду можно было повесить?

«Для тебя, киса, я готов хоть весь душ гвоздями обколотить!».

— Снаружи или изнутри? — вот клоун из меня так и лезет, ага!

Женщины засмеялись.

— Изнутри, конечно! Только — повыше, чтобы одежду не мочить! На двери можно.

— Вот в кого он такой нахал, а?! — смеясь спросила Надя у Натальи, — хотя… у него батька, в молодости — тоже покуролесил, потрепал нервы Светке.

Это она уже шепотом, но я услышал! А что — батя тоже ходок был? Вот уж точно — не знал!

— А ты не подслушивай, что взрослые говорят! — типа строго прикрикнула Надя, — ну-ка погоди, что скажу…

Она встала и догнав меня, завела за контору:

— С Веркой, если тебе так надо, я поговорю. Только вот Светлана, она… боюсь — ругаться она будет. Верка, она… Ладно, поговорю я с ней! Топай! И знаешь, что, племяш? Если ты меня еще раз за задницу тискать будет — я тебе… Накажу, вот! Ишь, обнаглел совсем! — мне показалось, или глаза у нее — смеются? Чуть не вырвалось — «тебе что — не понравилось?». Но это уже явно — перебор!

А гвоздик я прибил, успел.