Чёрная река

Глава 20. Подземная весна

К вечеру дождь унялся, но тучи висели низко, и воздух был недвижен. Ветер поднялся с рассветом, и поутру Кесса, выйдя во двор, едва не улетела — свирепые вихри ревели над замком, выгибая стволы высоченных папоротников в дугу и швыряя в окна обрывки листвы и сломанные ветки. Юркнув за дверь, Речница захлопнула створки, но это не помогло — ледяной ветер носился по коридорам, и дверные завесы трепетали и пузырились. «Холодно!» — поёжилась Кесса, с опаской выглянув в окно. Серое небо на вид было затянуто всё той же хмарью — только в тучах один за другим открывались и схлопывались просветы. Ветер силился порвать облачную завесу, но не мог — и с удвоенной яростью набрасывался на лес. Из-за стены то и дело слышался грохот и плеск — очередная ветка, не выдержав натиска, валилась в клокочущую реку.

«Целы ли навесы во дворе?» — подумала Кесса, сворачивая в тихие закоулки. Меланнат — древняя крепость — был весь пронизан ходами и лазами, и за зиму странница изучила их все… ну, кроме тех, о которых и сами эльфы едва-едва догадывались. «Пойду через Башню Когтей. Туда, небось, не задувает!»

Надежда её оказалась напрасной — кто-то пооткрывал все двери, и ветер пролетал по коридорам Меланната, не встречая препятствий. Даже тайный зал под лестницей был приоткрыт. Там, у порога, дремала полосатая агюма, и её шерсть колыхалась от сквозняка.

— Спишь, хранитель? — хмыкнула Кесса, пробегая мимо.

Агюма всё так же дремала, когда Чёрная Речница бежала обратно с коробом за плечами. В нём была обычная зимняя снедь — варёные грибы, корения, квашеная рыба с размякшими костями, мешочек соли и завёрнутый в листья комок тацвы — затвердевшего мёда, одна крошка которого превращала бочонок чистой воды в сладкую жижу. На кухне, как всегда, было жарко и шумно, старшие повара выбирали, какую из оставшихся с зимы туш лучше подать на праздник, и не придётся ли готовить из неё рагу. Кессе на туши посмотреть не дали — аккуратно вытолкнули её за дверь с коробом в руках и наказом к печам не подходить.

— Хаэ-эй! — кто-то из авларинов-юнцов окликнул её и указал на окно. — Видишь? Тучи меняются, скоро Весенний Излом!

— Ох ты! — всплеснула руками Кесса. Весенний Излом! Ей уже и не снилось, что зима в чужом мире закончится. «А в Фейре сейчас…» — она сердито мотнула головой, отгоняя ненужные мысли. «Ничего. Скоро я пойду домой. Как только с неба перестанет лить кислота…»

В Залах Сна окна были прикрыты, но сквозняк проник в двери, и плотные тканые завесы раздувались, как паруса. Из затемнённых комнат доносилось сопение, шипение и ворчание, кто-то плескался в водяной чаше, одна из зал вовсе была открыта, и со светильников поснимали колпаки. Яймэнсы — те, кто ещё дремал в коконах — ворочались и недовольно вздыхали, кто-то дремал на полу, подёргивая перепончатыми крыльями и время от времени приоткрывая глаза. Двое хесков стояли над водяной чашей, опираясь о неё руками, и жадно лакали воду со дна, потом один из них зачерпнул влагу и вылил себе на голову.

— Хаэй! Не холодно вам? Там, снаружи, дикий ветер! — Кесса настороженно смотрела на Яймэнсов. Они загородили ей дорогу к чаше со снедью — совершенно пустой, хотя вчера утром её наполнили до краёв.

— Уммрхф, — неразборчиво пропыхтел хеск, толкнул в бок сородича и подвинулся сам, провожая Кессу затуманенным взглядом маленьких глаз. Под ноги ей шмякнулся, хлопая крыльями, мелкий детёныш, испуганно зашипел и на четвереньках ускакал в угол.

— Скоро Весенний Излом, — сказала Кесса, наливая в чашу воды. — Наверняка откроют купальни.

Яймэнс цапнул из чаши с едой крупный варёный гриб, сунул в пасть и, зачерпнув воды, подошёл к самому большому кокону и вылил влагу на торчащие наружу головы. Кокон дёрнулся, подпрыгнул, и разбуженные хески метнулись в разные стороны. Один с громким шипением согнулся и боднул беспокойного сородича в брюхо, тот зашипел ещё громче и заехал первому кулаком по спине.

— Ал-лийн! — Кесса хотела сотворить маленький водяной шарик и остудить горячие головы, но перестаралась — и обитатели всех коконов оказались под коротким, но бурным ливнем. Шипение и сердитый рёв наполнили залу.

— Ну вот и зачем? — буркнул над головой Кессы рослый авларин, вытаскивая её за шиворот в коридор и опуская за собой завесу. В зале шипели, щёлкали зубами и валяли друг друга по полу.

— Постой! Так до убийства недолго, — Кесса рванулась к двери, но её удержали.

— Они знают меру. Сейчас, — взгляд старшего целителя — Риланкоши — был холоден. — Это ненадолго. Дня два или три, и все они проснутся, и начнётся месяц гона. Тебе тут нечего больше делать, знорка, и прочим юнцам тоже. Иллингаэн ждёт тебя со спальным коконом в Зале Клинков. Куулойри тоже не возражает. Повесишь кокон там, там и будешь ночевать.

— В Зале Клинков? — Кесса удивлённо мигнула. — Вот уж место для ночлега… Я лучше бы перебралась в твои залы — там, по крайней мере, тихо.

Авларин хмыкнул.

— Во время гона, знорка, там не будет тихо. Собирайся.

…Древо Миннэна скрипело, его ветви качались на ветру, и то и дело серебряный лист летел во двор, падал на черепичную крышу или приземлялся на чей-нибудь шлем. Старшие авларины, загнав юнцов и детей под навесы, собрались под деревом, на мокрых корнях. Из распахнутых ворот тянуло жареным мясом и пряностями — целая туша алайги томилась в печи. Полусонные Яймэнсы выбрались во двор и сидели у стены, свернув и спрятав от ветра короткие крылья.

— А ты вниз не пойдёшь? — спросила Кесса у Вейниена. Юнец отмахнулся.

— Отсюда лучше видно. Смотри! Княгиня Миннэн Атоланку возвращается!

Ворота распахнулись, впуская во двор вереницу всадников. Четыре алайги, обвешанные звенящими цепочками и бубенцами, шли впереди. Их всадники спешились, и эльфы расступились, пропуская их к дереву. Над выступом в коре, на котором в день Зимнего Излома стояла княгиня Меланната, всё ещё висел на ветке полуистлевший узелок.

— Силы и славы Меланнату-на-Карне! — сказал Куулойри, поднимаясь на уступ. — Силы и славы всем, кто его населяет! Мы видели, как льды сомкнулись, — теперь же они отступают. Куэсальцин Всеогнистый, Древний Владыка, сказал нам, что он пробудился от сна, и скоро мир наполнится теплом, и зажгутся все огни. Хвала Древнему Владыке!

Он держал что-то в горсти и укрывал ладонью, но теперь разжал руку — и на ветру взметнулся высокий столб огня. В небе на миг разошлись облака, и столб света накрыл собой Древо.

— Мы видели, как уснула вода, — сказал, выступая вперёд, Риланкоши. — Она просыпается. И Карна, и Нейкос, и небесные реки, и все их притоки, — все они будут течь, как текли прежде. Хвала Кетту, Владыке Небесных Вод!

Он поднял над головой чашу и выплеснул её содержимое на корни Древа. Кесса почувствовала знакомый холодок в пальцах, посмотрела на руки и увидела зеленовато-синюю рябь на коже. Вода пробуждалась, и кровь Мага Воды просыпалась вместе с ней.

— Мы видели, как уснули ветра, и только лёд был повсюду, а небо текло ядом, — сказала Миннэн. — Но тучи сменяют друг друга над Хессом, и проснувшийся ветер несёт туман с небесных озёр. Небеса вновь будут просторны и щедры к нам. Смотрите!

Клок небесной тины лежал на её ладони. Он помедлил, будто в растерянности, и раздулся, ловя ветер. Мгновение спустя он взлетел к облакам.

— И мы видели, как всё живое уснуло, — сказал Иллингаэн, снимая с ветки узелок и бросая его в тёмный провал между корней. — Оно спало долго, и хрупкой была надежда на пробуждение. Но Боги Жизни проснулись в свой черёд. Могучий Намра, и госпожа Омнекса, и их сыновья — Каримас и Мацинген — шлют нам привет. Земля вновь будет щедра ко всем живым, снова прорастут травы, и лес наполнится теми, кто носит панцири, мех, перья и чешуи. Смотрите!

Он поднял над головой тонкий стебелёк, покрытый звёздчатыми белыми цветами.

— Зима уходит, и мы встречаем весну, — сказала Миннэн. — Мы живы, и стены Меланната прочны, и небо ещё не рухнуло. Хаэ-эй! Силы и славы!

— Силы и славы! — эхом разнеслось по двору.

…«А интересно, тут ходят будить реку?» — думала Кесса, выбираясь из одежды и примеряясь, как удобнее залезть в кокон. Ей довелось хлебнуть вина, и хотя ноги её держали, в голове клубился туман, и сверкали искорки. Промахнувшись мимо кокона, Речница села на циновку из папоротниковых листьев и едва не рассадила локоть о сундук, стоящий у стены.

— Ай! А это что такое? — Кесса подобрала с пола длинный свёрток. Он развалился у неё в руках — обёртка-лист соскользнула, и странница удивлённо замигала — перед ней были длинные красные когти.

— Ох ты… — Кесса просунула палец в крепление на одном из них и едва успела отшатнуться — коготь был легче тростинки и от лёгкого движения едва не впился ей в глаз. Длинное плоское лезвие, чуть изогнутое, тонкое, почти прозрачное… длиной в целый локоть, и ещё два таких же. Кесса надела их все, отвела руку подальше от лица и пошевелила пальцами, потом согнула их и положила на край кокона, сделав вид, что подтягивает гамак к себе.

— Когти зурхана… — прошептала она. — Как на рисунке, где они дерутся с тзульгом…

Что-то зашуршало в коридоре, и Кесса, вздрогнув, сдёрнула когти с пальцев, завернула их в лист и шмыгнула в кокон. Никто не вошёл в залу, но снова вылезать из гамака Речнице не хотелось.

«На что им такие когти? Такими не посражаешься… пугать кого-то? Так здесь пугливых нет… Вайнег их разберёт! Спрошу завтра у Иллингаэна…» — Кесса протяжно зевнула и заворочалась, устраиваясь поудобнее. «Не забыть бы до утра! Этот эльфийский хмель… Вот бы у нас варили такую кислуху — давно на участке город построили бы!»

…Синяя молния вспорола небо с края до края, гром обрушился на лес, и стволы папоротников пригнулись к земле — то ли от испуга, то ли от порывов ветра, надувшего только что распустившиеся листья, как паруса. Пригнулась к земле и Кесса, укрывшаяся от ливня под навесом. До грибной башни оставалось ещё три десятка шагов, но навес у её подножия рухнул несколько мгновений назад, и желающих вешать его обратно не было. Авларины, занявшие скамью у стены, сочувственно хмыкали, но под дождь не лезли.

— Обычной грозы я бы не испугалась, — Кесса хмуро смотрела на камни мостовой. — Но тут же все воды Реки — и всё мне на голову!

Сразу за навесом начиналась водяная занавесь, уже в трёх шагах всё таяло, как в густейшем тумане, камни звенели под ударами воды — она не капала, она выливалась вёдрами и бочонками.

— Хаэ-эй! — крикнул с высокой ветки один из Яймэнсов. По навесу затопотали лапы — детёныши бегали там, не обращая внимания на ливень. Один из них застрял в дупле и звал на помощь. Из замка выбрался один из взрослых — и порывом ветра его швырнуло в стену. Детёныши протопали по крыше в обратном направлении, тот, кто вопил на дереве, примолк и забрался поглубже в дупло. Дверь замка распахнулась, и наружу выпал клубок чешуйчатых лап, хвостов и панцирей. Двор наполнился сердитым шипением.

— Не бойся, они не за тобой, — хмыкнул один из авларинов, тронув Кессу за плечо. — Не суйся к ним, и они тебя не тронут.

— А друг друга не поубивают? — Кесса с опаской следила за хесками. Клубок развалился, но ни падение на камни, ни ливень не заставили Яймэнсов уняться. Один зашипел на другого, тот развернул крылья и хотел улететь, но дождь вернул его на землю. Третий сбоку прыгнул на первого, сбил его с ног и сам рванулся за вторым, но ещё двое повисли на нём. Один вцепился зубами в плечо другого, но получил крепкого пинка и отпрыгнул, шипя и пригибаясь к земле. Двое столкнулись лбами и заревели, силясь столкнуть друг друга с места. Детёныши на дереве шипели и клёкотали, выбивая барабанную дробь по соседним крышам. Яймэнс, ускользнувший в самом начале, сидел на навесе и утробно урчал, наблюдая за дракой. Когда ему наскучило сидеть, он спрыгнул, подошёл к общей свалке и, нагнувшись, укусил первого, кто ему подвернулся. Из взревевшей кучи протянулись лапы, и хеск, не успевший увернуться, был втащен под груду тел. Шипение сменилось довольным ворчанием, но вскоре кто-то снова рявкнул, и чей-то панцирь затрещал от удара. Куча развалилась, вырвавшийся Яймэнс юркнул за дверь и изнутри навалился на створки, оставив всех остальных под дождём. Они с гневным шипением ударились о дверь, потрясли головами и отошли чуть подальше, примеряясь, как удобнее вышибить ворота.

— Ал-лииши! — один из эльфов хлопнул ладонью по дождевым струям, и вода, сменив направление, тугим потоком ударила в хесков. Они бросились врассыпную — удар водяного кнута прошибал даже их чешую.

— Дверь не ломать! — крикнул авларин. — И окна тоже!

— Настоящий гон, — прошептала Кесса. — А тот, что за дверь удрал, — это самка? Бедная… А как они потом разберутся, чьи дети?

— Из чьего дома самка, того и дети, — отмахнулся эльф. — Из-за этого они не дерутся. Знорка, тебя до башни проводить?

— Я сама попробую, — качнула головой Кесса. — Ал-лииши!

Вода выгнулась над ней в полусферу, и потоки потекли по прозрачному куполу, заливая мостовую. Кесса шагнула вперёд, с опаской поглядывая на Яймэнсов. «А ну как им любая самка сойдёт! Не хотелось бы отложить тут яйца…»

Хески едва ли заметили её — они собрались кружком и чертили на мокрых камнях непонятные карты, что-то подсчитывая на пальцах и переговариваясь невнятным шипением и клёкотом. Потом двое побежали за угол, ещё двое вошли под навес, отряхнулись и направились к одной из башен. Один из оставшихся неловкими прыжками — дождь бил по крыльям, мешая лететь — взобрался на выступ под окном, чуть выше ворот, и распластался там, придерживая стену когтями. Уступ был узковат.

Кесса потянулась к двери грибной башни, но открыть её не успела. Пронзительный вопль, оборвавшийся клёкотом и хрипом, пронёсся по двору, и тяжёлое тело рухнуло со стены на камни мостовой. Кесса обернулась, бросилась к упавшему хеску, — он корчился под стеной, судороги сводили тело, то сворачивая клубком, то выгибая в дугу. Под навесом, невнятно булькая, царапали камни когтями другие Яймэнсы, кто-то упал во дворе и судорожно хлопал крыльями, с ветвей с испуганным шипением посыпались детёныши и уцепились за столбы навеса, трясясь от страха. Эльфы, забыв о дожде, выбежали из-под навеса, кинулись к упавшим. Кесса подсунула руку под дрожащую голову Яймэнса — он тихо клёкотал и хрипел, испуская слюну, но о камни уже не бился. Всё его тело содрогалось, он жмурился и закрывал глаза трясущейся лапой. Чешуя на ушибленной ноге треснула, камни запятнала кровь, но хеск не чувствовал боли — что-то невидимое терзало его куда сильнее.

— Что с ними?! — крикнула Кесса подбежавшему эльфу. Её саму трясло, и ледяная игла впилась под лопатку. Сердце билось часто и гулко, в ушах звенело, но сквозь звон, хрип и клёкот долетал из моховых джунглей ещё один звук — тоскливый протяжный вой, голос Войкса, почуявшего мертвечину.

…Маленький Яймэнс вцепился всеми лапами в Кессу и клацнул зубами, едва не прихватив руку, неосторожно протянутую к его носу. Риланкоши, сверкнув глазами на неумелого помощника, что-то прошипел вполголоса и взял Яймэнса на руки. Тот больше не сопротивлялся, и его крылья постепенно перестали трястись.

— Даже не ушибся, — хмыкнул Риланкоши, отпуская детёныша на ковры. Его собратья уже возились там, толкаясь и дёргая друг друга за хвосты и крылья — но изредка что-то мерещилось им, и они замирали, приникая к полу.

Ушибленный Яймэнс — тот, кто упал с уступа над воротами — покосился на повязку, прикрывшую колено, и потыкал в неё толстым пальцем.

— Сядь! — прикрикнул на него один из авларинов.

— Чего сидеть-то? — щёлкнул зубами хеск. — Некогда мне.

— И верно, — Риланкоши оглянулся на окно — со двора уже нёсся клёкот, прерываемый сердитым шипением. Яймэнсы, забыв недавний страх и болезненные судороги, уже гонялись за самками по двору, дрались и кусались, и двое раненых, слыша эти звуки, шипели и били по лавкам хвостами.

— Ступайте, но повязки берегите, — махнул рукой Риланкоши. — Быстрее заживёт.

Один из Яймэнсов метнулся к окну, но прорезь в толстой стене оказалась слишком узкой — и сородич, насмешливо раззявив пасть, вылетел за дверь первым. Отставший с сердитым шипением помчался за ним. Эльфы переглянулись и дружно фыркнули.

— Постойте! — Кесса потянула Риланкоши за рукав. — Они точно поправились? Им так плохо было… Больше такого не будет? Что это за напасть?

«Подземная лихорадка?» — едва не вырвалось у неё, но она вовремя прикусила язык. Риланкоши повернулся к ней. Он был угрюм.

— Приступов больше не будет, о Кесса. Но вот знак это плохой. Похоже, речь о третьей луне… Иллингаэн! Где ты ходишь?!

— Только услышал вопли — пошёл к тебе, — эльф в чешуйчатой броне остановился у водяной чаши и поцокал языком, подзывая к себе шонхора. Четырёхкрылый ящер опустился на его руку и положил голову на костяшки пальцев, напрашиваясь на ласку.

— По всему замку? — спросил предводитель Детей Намры. — И никто, кроме хесков, не почувствовал?

— Ни мы, ни знорка, ни звери, — покачал головой Риланкоши.

— Идём к княгине, — нахмурился Иллингаэн. — Не хотел бы я оказаться правым, но… Хаэй! Кен» Меланнат! Возвращайтесь к делам, ничего не бойтесь, но за ворота — ни ногой!

…Вечером в Зале Чаш было сумрачно — светильники притушили, кувшины с вином куда-то пропали, и никто не пел и не кидался цветущими щепками и огненными бабочками. Изредка слышался одинокий голос, и тот быстро стихал. Даже вокруг циновок, заменивших столы гостям-Яймэнсам, было тихо, и детёныши, не наигравшиеся за день, возились молча и шипели вполголоса.

Вошла княгиня Миннэн, кутаясь в пепельно-серую накидку. Иллингаэн, хмурый, как зимнее небо, занял своё место за столом, потянулся туда, где раньше стоял кувшин с вином, нашёл лишь пустое место и досадливо поморщился.

— В небе три луны, о Кен» Меланнат и те, кто укрылся в его стенах, — негромко проговорила Миннэн, разворачивая серое полотнище. — Этой весной пробудились не только воды. Агаль вышел из Бездны. Через несколько месяцев весь Хесс накроет Волна. Мы поднимаем знамя трёх лун и укрепляем стены. Наши ворота открыты для тех, кто хочет сохранить жизнь и разум.

— Мы получили вести со всех сторон, — хмуро сказал Иллингаэн. — Это Агаль, все его слышали. А поскольку ещё не было случая, чтобы он, проснувшись, не дошёл до самых пещер Энергина… Берегите свой разум, обитатели Хесса. Волна уже в пути.

…«Волна… Река моя Праматерь… и Нуску Лучистый, и все боги! Волна… Этого ещё не хватало!» — несвязные обрывки мыслей одолевали Кессу всю ночь, и заснуть ей не удалось. Она с надеждой заглядывала в Зеркало Призраков, но там клубилась серая муть. Древнее стекло ничего не знало о Волнах — и Кесса предпочла бы ничего о них не знать.

Когда Речница, вылив за шиворот горсть ледяной воды, выбралась из кокона и влезла в полосатую броню, первые из авларинов-учеников уже вошли в залу, и лучники принялись делить мишени. Копейщики, разобрав шесты, устроили шуточный бой — и в их криках был смех, были упоминания Илирика, и Келги, и знакомых Чёрных Речников, и славных эльфийских воинов, — не было только страха и отчаяния. «Нуску! Они что, весь свой ужас вручили мне?!» — нахмурилась Кесса, и холодные пальцы, стиснувшие её сердце, слегка разжались.

— Тихо! — Иллингаэн, незаметно подобравшийся к лучникам, ударил посохом по мишени, которую они отбирали друг у друга, и юнцы отступили на пару шагов. — Ты, ты и ты — за мной, вы — ждите.

Не прошло и десятка мгновений, как эльфы вернулись — и принесли множество дисков, вырезанных из податливой коры, и полосатых шаров с хвостами из ярких лент. Все, забыв о тренировке, обступили их и загомонили, и даже Кесса протиснулась к странным штуковинам, но возглас Иллингаэна вновь разметал всех по углам.

— Все с деревяшками — на ту половину, Куулойри вами займётся. Я беру лучников. Кто уже стрелял по летучим мишеням, покажет мастерство, потом дойдёт очередь и до остальных.

— А в дозор нас возьмут? — спросил Вейниен. — Мне уже тринадцать зим, и я умею драться!

— Значит, встанешь на стену, когда дойдёт до битвы, — хмуро взглянул на него Иллингаэн. — Кто из иллюзорников здесь? Некогда играть, идите к Риланкоши, у вас лесной урок!

Авларины разбежались по зале, один из хвостатых шаров взмыл в воздух и заметался под потолком, легко уклоняясь от града стрел, на другом краю залы мечники разбирали деревянные клинки и щиты. Кесса застыла на месте, будто скованная льдом.

— А ты о чём думаешь, знорка? — Иллингаэн крепко взял её за плечо и развернул к себе лицом. — Или Чёрным Речникам Волна не страшна?

Кесса мигнула.

— Я пойду домой, — тихо, но твёрдо сказала она. — Там не знают о Волне. Если она прорвётся, всех там убьют.

— Домой? Сейчас? — покачал головой Иллингаэн. — Ты и дня не проживёшь, Речница. Мы сейчас не отходим от стен Меланната, а что говорить о тебе! В небе великие дожди и ветра, у диких зверей — гон, и хески от них не отстают. Сгинешь, знорка. Не выходи из замка. Впрочем, тебя и не выпустят.

— Что?! — Кесса, забыв о Волне, впилась взглядом в авларина. — Мне не говорили, что оставят меня тут навечно!

…Хвост последней алайги промелькнул в воротах, и Кесса едва успела отскочить от падающей решётки. Кованые шипы вошли в углубления мостовой, и в просветах прутьев заколыхался зеленоватый туман. Из-за стены слышалось деловитое фырканье и чавканье, что-то похрустывало и скрежетало, плескалось и шелестело, иногда перекликались между собой полузнакомые голоса, а порой, заглушая и все звуки застенья, и шум дождя, из леса долетал оглушительный вопль, переходящий в клёкот.

«Чтоб им провалиться! И тут не пройти,» — Кесса потрогала решётку — точнее, попыталась её тронуть. Воздух, уплотнившись, оттолкнул её ладонь.

— Хаэй! Знорка, не виси на воротах. Так и пораниться недолго, — заметила со стены стражница Миннайлан. Кесса нередко видела её среди дозорных над воротами, а иногда встречалась с ней, пробегая мимо шорной мастерской.

— Почему меня не взяли в поход? — крикнула она, подняв взгляд на Миннайлан. — Я тоже воин!

— Какой ещё, к Вайнегу, поход?! — озадаченно мигнула та. — С кем воевать?!

— С Волной! — возмущённо ответила Кесса. — Куда они все поехали?! И Куулойри, и Миннэн, и Иллингаэн, — и с такой большой армией?!

— Где армия?! Что-то не то с тобой, знорка, — нахмурилась авларинка. — Полутысяча Куулойри поехала смотреть укрепления. Княгиня с отрядом — проверять дороги после ливней. А Иллингаэн готовит лес к приходу гостей. Думаешь, лесным жителям от Волны меньше достаётся?

— Значит, вы строите стены и ловушки? — неуверенно усмехнулась Кесса. — Но у вас такое войско! Почему вы не поедете и не расправитесь с Волной у истоков?

— У Волны нет истоков, — ответила Миннайлан. — Агаль подбирает существ, где может. Отряды пойдут со всех сторон! Как ты найдёшь их сейчас, когда их нет?!

С окрестных постов на шум стянулись другие авларины. Кесса посмотрела на них с надеждой, но они лишь нахмурились и согласно кивнули.

— Тогда почему бы не заткнуть пасть Агалю? — спросила она. — Вы — мудрый народ, вы знаете, где он зарождается. Я отправилась бы с вами и покончила с этой напастью.

Авларины переглянулись, кто-то горько усмехнулся.

— Это невозможно, знорка. Многие пытались, — вздохнула Миннайлан. — Всё, что по силам нам, — выстоять и пропустить Волну над собой. Вам, наверху, придётся труднее.

Полотнище с тремя лунами, приколоченное над воротами, вздулось под порывом ветра, но никуда не улетело — дождь бросил его обратно на камни.

…Меланнат почти опустел — немногие из старших оставались на день в его стенах, и большинство юнцов уходило за стену с утра, не пугаясь ни дождя и ветра, ни воплей на все голоса, доносящихся из дебрей. Мастерские закрылись — только шорники ещё работали, и кузнецы созвали юнцов себе на подмогу, и что-то шипело и клокотало за тяжёлой дверью в залу алхимиков. Не только юнцы, но и дети, которым едва семь зим исполнилось, учились владеть копьём. В башнях раздавался грохот и треск, иногда стены вздувались пузырями, но, сколько Кесса ни заглядывала в бойницы, она так ничего и не рассмотрела.

«Говорят, Волна делает землю бесплодной,» — думала она, под водяным щитом пробираясь к грибной башне. «А грибы как росли, так и растут. Может, княгиня Миннэн что-то напутала?»

Дверь распахнулась, выплюнув под дождь очередной клубок чешуйчатых тел. Один из хесков — с прокушенным, бессильно висящим крылом — выкатился из-под груды сородичей и кинулся вверх по стволу Древа. С толстой ветки он перепрыгнул на крышу, где и распластался, как циновка. Остальные Яймэнсы поднялись, озадаченно переглядываясь, один зашипел и бросился на другого, тот щёлкнул челюстями, впиваясь в его плечо. Третий, отмахиваясь от дождевых струй, укрылся под навесом и сел на скамью, довольно щурясь на драку. Кесса юркнула в башню — дерущиеся хески занимали слишком много места во дворе, увернуться от них было нелегко.

«Зима уже кончилась,» — думала она, карабкаясь по лестницам в удушливом влажном мареве башни. «А Яймэнсы и не думают улетать. Зачем они тут? Может, ими уже завладел Агаль… Да они и без него — не подарок!»

С полным коробом грибов она вышла во двор и едва успела прикрыться водяным щитом от ливня, как из-за угла вылетело что-то большое и чешуйчатое.

— Уррмх! — выдохнуло оно и цапнуло Кессу за плечо, замахиваясь второй лапой. Рука Речница сама скользнула вниз, к ножнам, и хеск изумлённо зашипел, когда лезвие упёрлось ему в шею.

— Сгинь, тварь Волны! — крикнула Кесса и вновь замахнулась — и вспорола бы хеску горло, если бы он не метнулся в сторону.

— Хаэй! — со стены, не тратя времени на поиски лестницы, спрыгнул авларин-страж. — Стойте, оба!

Отпрянувший Яймэнс, испуганно мигая, ощупывал шею. Нож проткнул толстую шкуру — остриё побагровело, и на пальцах хеска темнела кровь.

— Ты что?! Я есть хотел, и только! — опасливо пригнувшись, он отступил ещё на шаг. — Я грибов хотел попросить! Сказала бы, что нельзя…

— Так просил бы, а не тянул лапы! — нахмурился авларин, жестом отгоняя хеска подальше. Сородичи, удивлённо шипя, уже ждали его под навесом, и он поспешил к ним. Они долго о чём-то шептались, опасливо поглядывая на Кессу и стражника. Эльф повернулся к Речнице.

— Зачем ты схватилась за нож? — спросил он. — Не было бы вреда, если бы хеск съел немного грибов.

— Ты что, не видишь? — изумлённо мигнула Кесса. — Он уже под властью Агаля! Все они сейчас — твари Волны, злобные и жестокие! Они даже друг друга на части рвут, а ведь Волна только началась…

— Хаэй! Опомнись, знорка, — нахмурился авларин. — Выбирай слова, твои речи очень обидны. Никто из наших гостей не «тварь Волны», точно не станет ею в ближайшие два-три месяца и — надеюсь — не станет ею и до конца года! Никого не порвали на части, спроси хоть у Риланкоши, — у Яймэнсов очень жестокий гон, а раненых меньше десятка! Постой, знорка… так ты решила, что Агаль уже ими завладел? Сейчас, здесь, под нашим присмотром?!

— Вот так новости, — хлопнул крыльями один из хесков, выбравшийся из-под навеса. Он стоял за плечом Кессы и внимательно слушал. Речница с опаской заглянула ему в глаза — там не было ни злости, ни кровавого тумана, хеск был задумчив и немного расстроен.

— Так все ваши думают, да? — спросил Яймэнс, складывая лапы на груди. — Что мы уже в Волне? Нам тогда пора улетать. Мы такое слушать не можем.

— Погоди, Урцах, не кидайся сразу в омут, — покачал головой авларин. — Никто так о вас не думает. Но и пугать юнцов и девиц не следует. Смотри, Кесса. Кто тут в Волне? Кто злобный, и кого рвут на части? А вот ты едва не убила Урцаха, хоть Агаль над тобой и не властен.

Кесса растерянно мигнула.

— Ты вправду не в Волне? — спросила она, и Урцах сердито зашипел, но с места не двинулся. — А как же Агаль? Как вы ему противостоите? Он же сразу отнимает разум, и все собираются и идут убивать…

Теперь мигнул Урцах.

— Наверху так и думают о Волне, — кивнул ему эльф. — Это не вам в обиду. Иди по своим делам, знорка. Не пугайся раньше времени. Видимо, кто-то должен рассказать вам о Волне. Поговорю с Риланкоши…

…Зала Чаш вновь наполнилась гулом голосом, смешками, треском крыльев огненных мотыльков. Лапши в чанах поубавилось — к концу подходили прошлогодние запасы зерна — но нехватку щедро возместили жареными грибами и квашеной рыбой из глубоких подвалов. В зале постелили ещё несколько циновок для Яймэнсов — гон подходил к завершению, здравый рассудок возвращался к самцам и самкам, и они уже не пропускали ужин. Отряд Иллингаэна вернулся из леса, все были живы, и никто не ранен. Кесса украдкой спросила соседа о битве, но тот лишь усмехнулся.

— Мы прибрали немного лес, знорка. Пока наши алайги не заперты в стойлах, надо вывезти лишний сор.

— А что, и у них будет гон? — только теперь Кесса вспомнила, что ручные ящеры Меланната, как и дикие, подвластны зову весны. — А они замок не разломают?

— Намра! — не удержался от поминания божества эльф. — А я слышал, что знорки разводят животных — и мохнатых, и ящеров, и эти дела им знакомы.

— У нас негде разводить животных, — вздохнула Кесса. — Разве что кошки…

Она вспомнила, что давно не видела шонхоров в Зале Чаш — да и вообще в пределах замка — и взглянула на стены, но никто из пернатых ящеров не висел там, не ел рыбу на краю стола и не чистил перья у окна.

Четверо служителей обходили столы, наполняя блюда квашеной рыбой и папоротником, кто-то насвистывал песню, и Кесса прислушивалась, пытаясь угадать мотив. Но тут лязгнул гонг, и все вздрогнули и замолчали, повернувшись к месту, где сидела Миннэн. Она не встала, но высоко подняла руку с кубком и указала на старшего из целителей.

— Я вижу, что все насытились и ведут мирные беседы, — негромко сказала она. — Послушайте же, что скажет вам Риланкоши. Речь пойдёт об Агале, о его знаках и порождениях. Никто из нас, сидящих в Зале Чаш, не видел Волну своими глазами, и не все удосужились прочесть свитки. Расскажи нам о Волне, почтенный Риланкоши…

Иллингаэн кивнул, выразительно посмотрел на Кессу и сидящих за ней юнцов. Те удивлённо замигали, но тарелки отодвинули и кубки отставили. Яймэнсы, до того шипевшие о чём-то своём, вскинулись и нахмурились.

— Да, это год Агаля, и это год Волны, — кивнул своим мыслям Риланкоши. — И знамя Трёх Лун уже над нашим замком, и многие города поднимут его в ближайшие дни. Мы, хвала богам, не услышим Агаль, но те, кто ему подчинится, будут свирепы и неразумны. И многие из них не доживут до зимы…

— И нечего на меня смотреть, — недобро сверкнул глазами один из Яймэнсов — кажется, это был Урцах.

— Агаль набирает силу исподволь, капля за каплей, и первые признаки малозаметны, — продолжил, помолчав секунду, Риланкоши. — В существах пробуждается гнев, и они готовы напасть на всех… кроме тех, кто уже одержим Агалем. Сами одержимые узнают друг друга и никогда не путают со свободными. Ненависть в них пробуждают только те, кто ещё не затронут. И ещё — созидание. Созидание и созданные вещи. Даже дом, стоящий посреди леса, притянет их всех к себе, и они не успокоятся, пока его не разрушат. Даже камни, выложенные в ровный круг, даже выкованное оружие… Агаль иссушает разум захваченных так, что они ломают свои же мечи, бросаются на врагов врукопашную, когтями ломают стены. Жаль, что магию он у них не отбирает.

— Нуску Лучистый… — пробормотала Кесса и поёжилась. — Значит, пока существо не ломает вещи…

— Можно не опасаться, — кивнул Риланкоши. — У нас, в стенах Меланната, опасаться вообще не стоит. Пока Волна не снесёт стены, никто из укрывшихся тут не поддастся Агалю. Его влиянием можно заразиться — там, где много одержимых, Агаль передаётся и здоровым… но и сопротивлением к нему тоже можно заразить. Мы, Кен» Хизгэн, неуязвимы для Агаля, и это защищает наших гостей.

— А что с теми, кто уже одержим? — вскинулся один из авларинов. — Их излечит только смерть?

— Если существо сопротивляется, оно может долго держаться, — покачал головой Риланкоши. — И будет пытаться покинуть Волну, даже когда тело перестанет его слушаться. Если захватить его в плен, отделить от других одержимых, то даже кратковременная, но острая боль вернёт ему разум. Я слышал, что Сианги и Хальконеги прижигают себе руки, чтобы оставаться в своём уме. А форны заманивают отряды Волны на лавовые поля.

«Вот ведь напасть!» — Кесса снова поёжилась. «Хорошо, что Агаль не всесилен, но и средства от него… Хвала богам, что на людей он не действует! И на эльфов тоже…»

— Я не советую вам, юные воины, браться за лечение Агаля, — вздохнул Риланкоши. — Особенно — в одиночку против отряда. Лучше всего для нас — пропустить Волну над собой, защитив тех, кого мы можем защитить. А если не выйдет — задержать хотя бы часть её сил на лесных ловушках, пока Агаль не смолкнет. Пока ещё зов не слишком силён, и лесные тропы не так опасны, но месяц или два — и Волна пойдёт по Хессу. Готовьтесь.

…Зеркало Призраков не спешило светлеть — тёмные свинцовые облака закрывали древнее стекло, и багровые вспышки пробивались по их краям. Что-то полыхало в глубине помутневшей пластины, и порой Кессе мерещился исходящий от Зеркала жар. Но она ждала терпеливо — и облака нехотя рассеялись, последняя тень скользнула в стеклянной глуби, и наружу проступило лицо Речницы. Она потрогала Зеркало пальцем — оно послушно отразило её руку, по-весеннему бледную, но крепкую.

Лицо показалось Кессе непривычно блеклым — последние следы раскраски сошли в эльфийской купальне. Траурные линии на запястьях истёрлись ещё по осени, и Речница сочла это добрым знаком — должно быть, Йор и другие мертвецы вновь живут себе в Фейре, и в трауре нет нужды. Теперь побелело и лицо… Покачав головой, Кесса потянулась за корзинкой с красками.

У эльфов раскрашиваться было не принято — кто-то, забавляясь, рисовал на щеках листья и цветы, кто-то превращал лицо в морду зверя или птицы… Местные обычаи Кессе были непонятны, и она задумалась, вспоминая знакомые знаки. «Нуску — око в лучах,» — подглядывая в Зеркало, она провела кистью по лбу. «И синие волны Реки-Праматери…»

— Что ты рисуешь на себе? — спросила, остановившись, пробегающая по зале авларинка. Её лицо и руки были чистыми, незапятнанными, — только по тыльной стороне правой ладони протянулись к ногтям три чёрные черты.

— Я не знаю, что мне рисовать, — вздохнула Кесса. — Это была долгая зима. Теперь я не знаю, кто я. И что будет, не знаю.

Она макнула кисть в чёрное и вывела на левом запястье три кружка — знак Трёхлуния. Авларинка, помрачнев, кивнула и села рядом.

— Выходит, я предупреждала… нет, была предупреждением, — мотнула головой Кесса. — О Волне… А я говорила, что Волны не будет. Надеюсь, мне не поверили.

Она провела по пальцам размашистые линии — от ногтей по тыльной стороне ладони, и три черты сошлись в пучок у запястья. Эльфийка задумчиво сощурилась, и Кессе почудилась в её взгляде усмешка.

— С правой рукой тебе будет неудобно, — заметила авларинка. — Дай кисть, я помогу.

…Сегодня Кесса решила свернуть не там, где обычно, а на три десятка шагов ближе, там, где из пола выступали узловатые корни, — древний замок был богат на скрытые ходы, и непросто было понять, какой из путей окажется короче. Она проскользнула мимо спальных зал, где шуршала листва, и перекликались недовольные хески, и коридор раздвоился — первый путь уверенно устремлялся к кухне, второй взбирался по скупо освещённым ступеням к одной из малых башен и таял в темноте, так и не дойдя до двери. Светильники на лестнице горели вполсилы, прикрытые колпаками. Кесса поднялась на пару ступеней, вгляделась в темноту, — где-то там угадывалась дверь, но ни единый луч не падал на неё. «Вот дела! Тут что, ходят на ощупь?» — хмыкнула про себя Речница, поднимаясь по сумрачной лестнице. Она сняла колпаки с нижних светильников — стены засверкали многоцветием фресок. Краски, будто залитые прозрачным стеклом, не тускнели и не истирались, — тут сплетались багряные ветви холга, и в их сетях резвились маленькие фамсы.

«Мне туда, вроде, по пути,» — подумала Кесса, высматривая в полутьме очередной светильник. «Поднимусь и поснимаю все колпаки! На такой лестнице в темноте бродить опасно. Говорили же мне о путеводных огнях Нуску! Ему они угодны? Ну вот, я зажгу ему много огней!»

Хихикнув про себя, она преодолела несколько ступеней. Последний церит, самый крупный и яркий, таился во мраке над дверью, и Кесса, подбросив на ладони водяную стрелку, сбила с него колпак. Серебряный свет залил лестницу от двери до подножья, и Речница прикрыла заслезившиеся глаза, а когда проморгалась — увидела фреску, растянувшуюся на полстены, и забыла обо всём.

Тут было Древо Миннэна — огромное, ветвистое, всё в серебряной листве, и за ним вздымались крепостные стены с воинами на них. А у корней Древа на куче папоротника лежала горка яиц, и их обвивало пернатым хвостом огромное существо — зурхан. Страшные когти он прижал к бокам, вполглаза приглядывал за гнездом, а из его пасти торчала ветка Древа. Мимо, не замечая ни чудища, ни его гнезда, шли эльфы — кто с огромной рыбиной, кто с окороком, кто с вязанкой дров, а кто с гроздьями ягод. Воин в бирюзовом плаще смотрел на это со стены и хмурился, но по другую сторону Древа кто-то приплясывал с погремушками, и на лицах тех, кто шёл внизу, печали не было.

«И не боятся же!» — покачала головой Кесса, высматривая кровь на когтях или следы побоища. Но зурхан был донельзя мирным — то ли ветки Древа ему понравились, то ли место для гнезда пришлось по вкусу. «Интересно, что это была за история? Они взаправду пустили в замок пернатого ящера?»

Некому было ей ответить, а тяжёлый короб за спиной напоминал о том, что путь её лежит совсем в другой стороне, и там уже заждались свежих грибов. С сожалением оглянувшись на фреску, Речница сбежала вниз по ступеням. Яркий белый огонь так и горел на лестнице, и зурхан косился зеленоватым глазом, как будто и он видел Кессу и знал, что она его гнездо не тронет.

…Ливни унялись — Речница не знала, надолго ли, но ветер свистел над башнями, разгоняя облака, и то и дело на замок проливался ослепительный свет. Солнце, спрятанное за тучами, исподволь набирало огненную мощь и наливалось жаром, — там, куда падали его лучи, пар столбом взвивался к шпилям башен. Реки, вздувшиеся от весенних ливней, клокотали под самыми стенами, в лесу верещали, ревели и выли на все голоса, но всё заглушал гомон эльфов, обступивших берега, и плеск серебряных чешуйчатых спин в волнах. Косяки огромных рыб прорывались вверх по течению, и реки вставали и шли вспять. Кесса, затаив дыхание, смотрела на них со стены, — на рыбьи стаи, и на эльфов с переполненными корзинами, и на кипящую воду, и на Речных Драконов, змеящихся над волнами. Они резвились, вылетая из реки и вновь ныряя, били хвостами по воде. Кесса видела их и смеялась от радости — что бы ни творилось у Бездны, реки всё же проснулись, и живущие в них снова добры и щедры к прибрежным народам.

— Что там за ры-ы-ыба? — крикнула странница авларинам, волочащим длинную корзину к погребу. Из распахнутых дверей пахло рыбой, рассолом, дымом коптилен и пряными травами, двор усеяла блестящая чешуя, и выбравшиеся на свет шонхоры так объелись потрохами, что даже с башни на башню перелетали с трудом. Под стеной, волоча за собой полусъеденную рыбью голову, прокралась агюма.

— Ярга! — крикнул один из эльфов. — Ярга идёт на нерест! Хаэ-эй! Дети Намры! Быстрее, к воде её! Где чашки?!

— Не вопи ты так, успеем, — пропыхтел один из юнцов, подхвативших корзину. Плетёнка трещала и раскачивалась, — рыба была жива, била хвостом, да так, что эльфов швыряло из стороны в сторону.

— Ай! — Кесса, коснувшись стены, придавила крохотную, но уже весьма жгучую канзису и отдёрнула руку, дуя на ожог. — Откуда опять налетели медузы?! Только что их не было!

Маленькие канзисы реяли над двором, ветер пригоршнями кидал их на крыши, и они распускали щупальца во влажном воздухе, выцеживая невидимую мошкару. Кесса стряхнула двух медузок с плеча и покачала головой. «Где, всё-таки, они зимуют? Той осенью я мелочи не видела, а сейчас — ни одной крупной…»

Шелестящий вздох, приглушённый расстоянием и ветвями деревьев, долетел из-за стены, и Кесса, вздрогнув, впилась взглядом в тёмные заросли. Перистые листья, склонившиеся к самой воде, раскачивались, и не от ветра, — что-то огромное ворочалось в них, и вода под ними клокотала. Серебряные рыбы, ничего не замечая, прорывались к верховьям, толкаясь боками и едва не вылетая на берег, и одна из них на миг замерла в воздухе, нанизанная на длинные изогнутые когти. Лапа показалась из ветвей на долю мгновения — и исчезла в зарослях, унося добычу. Листья закачались вновь.

— Сссу-у-урх… — шипение, переходящее в рокочущий вздох, пронеслось над лесом, и Кессе померещилось, что ветки заколыхались и на дальнем берегу, и там зарокотали в ответ.

«Пернатые холмы!» — Кесса, зябко поёжившись, бросила взгляд на безмятежных эльфов. Они будто и не слышали ничего. Двое погонщиков заталкивали во двор недовольную алайгу, нагруженную корзинами с живой рыбой, алайга то и дело вскидывала голову и испускала трубный рёв, — она была стара, и ей хотелось дремать на тёплых камнях, а не таскать тяжести. Кесса повернулась к прибрежным папоротникам — они ещё раскачивались, и ей привиделась большая серая тень, склонившаяся над водой.

…Следы ночного ливня высохли ещё ранним утром, к вечеру собиралась гроза, но пока она неуверенно громыхала за горизонтом — и все, кто мог, сбежались к реке, и то и дело к погребам тащили наполненные корзины. Будто и без того во дворе не было тесно, там собрались, вытащив из замка узлы с припасами, Яймэнсы. С шипением и клёкотом они обвешивались поклажей, кто-то заглянул в башни, чтобы попрощаться с эльфами, — хески улетали. Кесса смотрела на них, удивлённо мигая, — ей казалось, что в замке их гораздо больше, и тут не было никого из детей…

— Теперь мне можно вернуться в Залу Сна? — спросила Кесса у Вейниена. Тот хмыкнул.

— Сейчас-то? Там полно гнёзд с яйцами. Смотри! Никто из женщин не улетает, никто из детей не улетает, и все старики остаются у нас. Там сейчас большое гнездовье. К ним только Риланкоши заглядывает, и то — если зовут. Тебе не нравится в Зале Клинков?

— Сны там снятся странные, — пожаловалась Кесса. — А утром я их не помню.

— Значит, это пустое, — махнул рукой авларин. — Весной, когда боги просыпаются, всякое мерещится. Хаэ-эй! Куда летишь?!

Во двор, едва не сбив с ног замешкавшегося Яймэнса, ворвалась алайга — и встала на дыбы, мотая головой и ревя во всю глотку. Всадник, едва усидев в седле, принялся хлопать её по загривку, подбежавший авларин, прикрикнув на него, отобрал поводья и повёл ящера в стойло. Всадник, подхватив седельную суму, спрыгнул на мостовую. В суме забрякало.

— Загонял ящерку, — нахмурился Вейниен, преградив ему дорогу. — Не мимо заводей ехал? Если Иллингаэн тебя видел, лучше прячься в подвал!

— Вот ещё, — фыркнул эльф. — Ящеры тоже любят размять лапы. Не решил же ты, что я его мучил?

Он окинул недовольным взглядом свою одежду и стал отряхиваться — к его штанам прилипло немало почерневших листьев, а сапоги перемазались в сером иле. Такая же грязь проступала и на брякающей сумке.

— За камешками ездил, — усмехнулся авларин, перехватив взгляд Кессы. — Закончились.

— Камешки? Пёстрые камешки с верховий? — встрепенулась та. — Покажешь?

— Да, они, — кивнул эльф, запустив пятерню в сумку. — Галька со дна древней реки.

На его ладони заблестели мокрые камни — маленькие, едва ли с фалангу мизинца, покрытые тёмно-зелёной коркой ила, но под грязью — непривычно яркие. Один из них, нежно-розовый, был покрыт жёлтыми и чёрными крапинами, другой — серый и невзрачный на вид — покрывали красноватые разводы, ещё один был тёмно-красным в россыпи неровных чёрных крапинок… Кесса тронула его пальцем, стирая ил, но зелёная грязь не поддалась.

— Самоцветная галька! — покачала головой Речница. — Я такое видела в книге. Драгоценная яшма…

— Камешки древней реки, — нахмурился эльф. — Много там бродит искателей драгоценностей. А мы потом спотыкайся об их кости. Просто камешки… Нет, не скреби, — этот ил на них давно, и так просто его не стереть.

… - Хэ! — воскликнул рыжий авларин, подбрасывая над столом рыбий хвост. Чёрная молния сорвалась с колонны, сцапала угощение на лету и прилепилась к дальней стене. Второй шонхор, запоздавший с прыжком, разочарованно крикнул и шмякнулся на стол, едва не опрокинув полупустой кувшин.

— Пшш! — другой авларин смахнул его со стола, подхватил сосуд и заглянул внутрь. — Кесса! Куда это годится?! Твоя чаша пуста!

— Не-не, мне хватит, — помотала головой Речница, накрывая чашу ладонью. — Сильны же вы в питье!

Маленькая зубастая пасть протиснулась под её локтем, вцепилась в недоеденную рыбину и шмыгнула обратно под стол. Кесса махнула рукой, но поймала лишь воздух.

— Это они так сидят на яйцах? — фыркнула она на эльфа-соседа, поддевая на вилку клубок варёных побегов папоротника.

— Это те, кому гнезда не досталось, — ответил авларин без тени усмешки. — Не злись на них — беднягам надо чем-то утешиться! Хэ! Лови!

Он подбросил к потолку варёного рачка, и шонхор, поймав снедь на лету, распластался на колонне и зачавкал. Шелест, скрежет, шорох и скрип летели из открытых окон, выходящих во двор, — Древо Миннэна шумело, серебрясь молодой листвой, и по его ветвям и корням сновали пернатые тени. Кесса покосилась на окно, однако увидела лишь навесы, плетёные стены, молодые побеги, вставшие стеной, — зелёное море колыхалось и шумело, но не открывало своих тайн. «Похоже, изо всех окон только это и видно,» — озадаченно думала странница. «Третий день хочу подойти к дереву — и не получается! Что меня в этот-то раз отвлекло?»

Служитель прошёл вдоль стола, оставив Детям Намры полную миску крапчатых яиц, и Кесса встрепенулась. «Вот это дело!» — подумала она, сглотнув слюну. «Прямо как в Фейре, когда гнездятся чайки! Жаль, миска далеко…»

Одна из эльфиек поднялась из-за стола, взяла яйцо и села на место. Её соседи зашептались, одобрительно усмехаясь. Ещё двое дотянулись до угощения — шёпот усилился. Кесса озадаченно мигнула.

— Можно и мне? — спросила она у соседа. Тот резко повернулся к ней и странно булькнул, будто слова застряли в горле. Пожав плечами, Речница взяла из миски яйцо и, пробив скорлупу, выпила содержимое. Оглядевшись, она вновь мигнула — теперь все смотрели на неё, и шепотки за столом смолкли.

— Иллингаэн! — рыжий эльф повернулся к предводителю. — Что ты молчишь?! Кто и как?!

— Нет, — коротко ответил тот. — Мы все бы заметили. Забудь. Не мешай знорке есть. Там свои обычаи.

— Вы о чём? — мигнула Кесса. — Что не так?

— Зачем ты ешь яйца? — спросил рыжий эльф. — Ты чувствуешь в себе болезнь? Кости у тебя целы, расти тебе поздно…

— Ох ты! А те, кто не болен, не едят яиц? — Речница ошарашенно смотрела на него. — А эти девы…

— Жёны, — поправил авларин. — Те, кто болен, те, кто растёт, и те, кто носит плод. Ты, хвала Намре, не то, не другое и не третье. Возьми лучше папоротника! Нельзя так пугать…

Пернатая морда вновь пролезла под локтём Кессы и ухватила побег папоротника, но, поняв ошибку, недовольно заскрипела. Речница шлепком смахнула ящера со своего колена и поспешно набила рот папоротником, уткнувшись взглядом в тарелку. «Ох уж эти мне обычаи!» — думала она, чувствуя, как уши багровеют. «Предупреждать надо…»

…Двор, пропахший рыбой и усыпанный чешуёй, шелестел, скрежетал и пищал на все лады, и вроде бы ничто не преграждало путь к Древу Миннэна — новую стену под ним не построили — но на дороге попадались то бочонки, то вывернутые корни, то сложенные доски для навеса… Переступив очередную преграду, Кесса пригляделась к ней и сгоряча помянула Вайнега.

— Этот тюк третий раз под ноги лезет! Он что, живой?!

Она оглянулась и помянула Вайнега вновь — расстояние между ней и угловой башней не увеличилось и на шаг, а Древо не приблизилось и на ноготь мизинца.

— Хаэ-эй! — крикнули ей из-под навеса. — Кесса, брось тюк — он для тебя тяжёл!

— Знаю! — ответила она. Ветка над головой закачалась, осыпав её дождём мелких канзис, перьев и чешуи. Речница пригнулась, спасаясь от шишки, хотела придержать ветку — и встретилась взглядом с чёрной харайгой.

Гнездо ящера — хитро свёрнутые листья, проткнутые прутьями — лежало на развилке ветвей, и существо распласталось поверх, прикрыв сооружение оперёнными лапами. Кесса замерла, но тут же поняла, что харайга её не видит — ящер, повертев головой, успокоился и снова лёг. Речница пощупала крошечное клеймо под ключицей, неуверенно хмыкнула и зашла с другой стороны, протянув руку к хвосту харайги. Ящер не шелохнулся.

«На удачу…» — закусив губу, Кесса дотянулась до макушки харайги. Яркий хохолок был прижат к голове, круглые глаза настороженно блестели, но зубы не сомкнулись на пальцах Речницы — ящер только встряхнулся, будто скидывал с головы прилипший листик. Чёрные перья блестели под рукой.

— И тебе пусть будет удача, — прошептала Кесса, погладив существо по «крылу». Длинные перья с красноватым отливом прорастали из плеч — слишком короткие, чтобы поднять в небо, но голову под ними можно было спрятать. Ящер недовольно зашевелился, наклонил голову, высматривая надоедливый листок или насекомое — что-то, что дотрагивалось до его оперения.

«А ведь этот зверь, если встанет, будет с меня ростом,» — по спине отступившей Кессы запоздало пробежал холодок. «И когти у него — с пол-ладони… Хорошо, всё-таки, что у нас в Фейре они не живут!»

…Ветер дул от замка, и Кесса то и дело оборачивалась — тут, у медленно уходящей в берега Карны, пахло подгнившими ветками, прелой листвой, сырым мхом и терпким папоротниковым соком, а над замком цвело серебристое Древо, и сладкие волны накатывали на лес. Яркие звёзды неведомых цветков зажглись среди листьев папоротника, на ветвях холга набухли красные бугорки, — даже гигантский мох надумал цвести! И везде, разгоняя стаи подрастающих канзис, мелькали круглобокие фамсы. Летучие рыбы потеряли всякий страх — их плавники трепетали у самого лица Речницы, а там, где ветки сплетались гуще, фамсы только что не бросались с налёту на всякого, кто подходил слишком близко. Блестящие гроздья икры, свисающие с ветвей, прилипшие к стволам, выползающие из дупел, тяжелели с каждой секундой. Вейниен с ухмылкой пристраивал к ветке приоткрытый куль, и какой-то фамс уже примерялся, как наметать туда икры.

— Кесса, куда ты? Из этого мальки не выведутся, — сказал старший авларин, махнув рукой на прибрежное дерево. — Разве не помнишь, как выглядит зрелая икра?

— Мы рано вышли, — нахмурилась Речница. — Она тут вся незрелая!

— А я нашёл! — крикнул кто-то из юнцов, вприпрыжку взбираясь на дерево. Не глядя, он перелетал с уступа на уступ, небрежно хватался за прядь мха или свисающий лист — и взвивался на верхнюю ветку прежде, чем ненадёжная опора подводила его. Спрыгнув с дерева, он показал предводителю тяжёлую россыпь крупных икринок. Тот одобрительно кивнул.

«Но я-то не белка!» — надулась Кесса, заглядывая в расщелины под корнями. Там было пусто — фамсы старались подвесить икру повыше, и сильнее всего блестели ветви под самыми облаками, там, где смыкались кроны огромных папоротников. «Туда взбираться — крылья нужны!»

Серебристый мох захрустел, неохотно пропуская Кессу, гнилая ветка хрустнула под ногой. Тут был небольшой холмик, и холг сплетался вокруг него, а на склоне выросло узловатое деревце с кожистыми листьями. Его ветви в жёлтых метёлках соцветий блестели и клонились к земле — икра свисала с них чуть не до земли, и фамсы реяли вокруг, оберегая зрелые грозди.

«Ага! То, что надо,» — Кесса с треском вломилась в моховые заросли и потянулась к икре.

— Ссссу-у-урррх!!!

Деревья и мхи пригнулись до земли, клочья листвы и мелкие медузы полетели во все стороны. Над зарослями вздымалась серо-зелёная гора. Кесса, оцепенев, смотрела на неохватное мохнатое брюхо и огромные когтистые лапы. Ящер с рёвом шагнул вперёд, вскидывая когти. Случайно задетое деревце хрустнуло и надломилось.

— Шши-иурх, шшши! — зашипело за спиной, чья-то рука вцепилась Кессе в плечо. — Знорка, не опускай взгляд! Медленно отходи… очень медленно и спокойно! Хсссс, хссу-уршши-и, хшши-и!

Зурхан наклонил голову, громко зашипел, нехотя опуская когти. Кесса, с трудом оторвав от них взгляд, попятилась. Светло-зелёные, как молодая трава, немигающие глаза следили за ней. Ящер шумно вдохнул, пригнул голову ещё ниже — у него была длинная шея, он и до брюха достал бы носом — и заревел. У Кессы зазвенело в ушах, она хотела кинуться наутёк, но эльф перехватил её и затолкал за самый толстый из папоротников. Авларин-предводитель шагнул вперёд, поднял руки и зашевелил растопыренными пальцами.

— Iiie-e-eii? ehhh…

— Знорка, не стой пнём! — сердитый эльф потянул её за собой. — Пригнись!

— Оно его сожрёт! — Кесса запоздало рванулась к предводителю, но мох уже сомкнулся за ним — теперь над кустами возвышался только серый силуэт ящера. Земля мягко дрогнула, закачались ветви, — зверь уходил, но ещё слышно было приглушённое шипение и странные рокочущие вздохи.

— Идём, идём! — эльф тянул Речницу за собой сквозь мох, пока не выбрался к воде. Там, на оставленных половодьем почерневших ветках, его ждали ещё двое Детей Намры, и третий как раз выходил из кустов. Все смотрели туда, где исчез предводитель, и Кесса поёжилась от запоздалого ужаса.

— Надо в замок, взять оружие… — начала было она, но под взглядами авларинов замолчала на полуслове.

— Так вот где Хишиг устроила гнездо, — покачал головой один из эльфов. — Не было бы вреда птенцам! Водяные змеи не пропустят её пригорок.

— Куда смотрели дозорные?! — нахмурился другой. — Если бы мы знали, что она тут сидит, не тревожили бы её лишний раз.

Кесса изумлённо мигнула, посмотрела на авларинов — на их лицах не было страха, только смущение и досада.

Мох закачался, пропуская старшего из эльфов. Он, целый и невредимый, вышел на берег, нашёл взглядом Кессу, облегчённо вздохнул и присел на корягу.

— Как там Хишиг? Ты видел гнездо? — эльфы обступили его с вопросами, и Кесса подошла поближе, хоть ей и было не по себе.

— Успокоилась, — ответил авларин. — У неё пять яиц. Отец бродил на том берегу, но на шум вышел к воде. Когда всё разъяснилось, ушёл обратно. Хишиг здорова, и яйца тоже.

— Хорошо было бы перенести их ближе к стене, — сказал один из младших эльфов. — Хишиг каждый год гнездится по таким дебрям, где я спать не лёг бы!

— Не каждый любит, когда на него глазеет весь Меланнат, — сдвинул брови старший авларин. — Знорка, ты не сильно испугалась?

— Испугалась, — фыркнула Кесса. — Да меня чуть не съели! Этот ящер с когтищами…

— Хишиг не собиралась тебя есть, — качнул головой эльф. — Она всего лишь не хотела, чтобы ты наступила на её гнездо. Знорки — удивительные существа! Как можно не заметить гнездящегося зурхана?! Вроде бы он — не лесная мышь. Ну да ничего страшного, это мой просчёт… Хочешь посмотреть на Хишиг? Теперь она не сердится, подпустит нас близко.

Кесса изумлённо мигнула — ей не почудилось, авларин не шутил.

— Н-нет, не надо на неё смотреть, — пробормотала она, разглядывая носки башмаков. — Пусть сидит в своём гнезде.

— Как хочешь, — пожал плечами эльф, поднимаясь с коряги. — Возьми, это твой кулёк с икрой. Займёмся делом, пока не стемнело. Все усвоили, что туда ходить не надо?

Он кивнул на заросли серебристого мха, за которыми скрылся холмик с гнездом. Авларины заворчали, недовольно переглядываясь. Кесса посмотрела на кусты и снова вздрогнула — ей вспомнилась серая гора, горящие глаза и когти-мечи на могучих лапах.

…Щит затрещал от удара, Кесса вскинула его, отводя край от своей щеки, и ткнула противника в открывшийся бок. Дотянулась, — авларин охнул и бросил деревянный меч на мостовую. Он хотел сесть рядом, но Кессу с силой толкнули сзади, и эльф едва успел поймать её, летящую носом на камни. Трое сцепившихся авларинов, сшибая по дороге и Речницу, и её «врага», покатились по мостовой. Кесса, бросив меч, выползла из-под чьего-то тела и осмотрелась. Сражение незаметно превратилось в свалку, и она близилась к завершению — из-под навеса вышел Иллингаэн и ударил посохом о камень.

— Что ж, неплохо, — сказал он, глядя на поднимающихся бойцов. — Точное видение вашей первой встречи с Волной. Как отряд Волны, вы были прекрасны… а вы — очень хорошие лесовики, впервые взявшие в руки оружие. Провижу множество погребальных костров в Меланнате…

— Хватит тебе, — покачал головой Риланкоши, вышедший из тени вслед за ним. — По крайней мере, оружие они держали крепко. И даже Кесса не потеряла меч в свалке. Хаэй! Воины Меланната! Что вы вспомните сейчас из того, что рассказал я перед боем?

— У Волны есть вожди и воины, — ответил авларин, недавно изображавший хеска-врага. — Те, у кого сильная воля, держатся долго, но когда поддаются — заражают многих. Они ведут вперёд тех, кто собрался вокруг них. И если убить вождя первым, отряд дрогнет.

— А стая Яймэнсов — тоже хороший переносчик Агаля, — дополнил другой эльф. — Но в ней нет порядка. Она будет ждать сильного хеска. И если будет такой хеск, и такая стая, и существа вокруг, — у Волны появится ещё один отряд.

— Вот поэтому мы помогаем Яймэнсам-лесовикам, — кивнул Риланкоши. — Чтобы они не оставались в лесу без присмотра, и чтобы Агаль находил меньше пищи. Хаэ-эй! Все в тень!

Кесса влетела под навес как раз вовремя — там, где она только что стояла, теперь лежала огромная связка тонких стеблей, измятых и перекрученных. Четыре алайги, обвешанные тюками, вошли во двор, и теперь Яймэнсы, пригнавшие их, сбрасывали наземь груз. Те, кто должен был их встретить, отвлеклись на учебный бой, но быстро опомнились — и вокруг вьючных ящеров собрались носильщики. Тюки поволокли к длинным строениям вдоль стен. Хески, избавившись от груза, вновь оседлали алайг и погнали их к воротам — все, кроме одного.

Яймэнс зашёл под навес, неуверенно огляделся. Риланкоши, присмотревшись к нему, жестом попросил юнцов разойтись.

— Ваак! — наклонил голову хеск.

— Ваак, — ответил на приветствие Риланкоши. — Что у тебя болит?

Яймэнс неуверенно шевельнул крыльями.

— Колдовать не могу.

Он протянул чешуйчатую лапу к ветке Древа, болезненно сощурился, — ни один лист не шелохнулся и ничуть не изменился. Хеск досадливо зашипел.

— Руки холодит, в груди жжёт, а колдовства не выходит. Ты такое видел?

— Давно это с тобой? — Риланкоши кивнул хеску на лавку, и тот сел, смущённо поводя крыльями. — А остальные не заболели?

— Дней пять… Мы в лесу были, собирали плетеницу, — ответил Яймэнс. — Другие здоровы.

— Это джиджи, — вздохнул эльф. — Я кому давал натирания? Ты натирался? Чую, что нет.

— Да на кой эта вонь?! — хлопнул крыльями хеск. — Это не джиджи. Что, они теперь незаметно кусают? И так, что следов не остаётся?

— Подними крылья и повернись спиной, — велел Риланкоши и кивком подозвал к себе юнцов. Подошла и Кесса, на всякий случай спрятав руки за спину. «Этот бедняга потерял дар магии! Речник Фрисс говорил, что это навсегда…» — она поёжилась. «А вот Риланкоши что-то надумал… Вот бы помогло!»

— Смотрите, — сказал авларинский целитель, слегка приподнимая панцирную пластину на спине хеска. — Так выглядит убежище джиджи.

В толстой шкуре Яймэнса чернела дырочка — небольшая, шириной с ноготь мизинца. Риланкоши коснулся её края, и что-то зашевелилось внутри.

— Джиджи, — цокнул языком один из юнцов. — Хорошо устроился. Прямо под печатью.

Кесса изумлённо мигнула.

— Это жук? Как он миновал печать?!

— Вайнег бы его побрал, и весь их род, — пробормотал Яймэнс. — Как я его не заметил?!

— Замри, — велел Риланкоши, извлекая из кармана изогнутую костяную палочку. Тонкий стержень погрузился в ранку и медленно провернулся, выталкивая на свет существо, похожее на огранённый чёрный камешек с розовыми точками по всем бокам. Он запоздало шевельнул лапами, выпустил из хоботка белесую нить, но убежать не успел — игла пронзила его насквозь.

— Джиджи, поедатель магии, — сказал Риланкоши, убедившись, что все юнцы видели существо. — Из-за него мы омываемся пахучими смолами. Запах их кажется некоторым вонью, но лишение магии куда более неприятно. Попробуй теперь свои силы, о гость…

Он легонько провёл пальцем вдоль ранки, и Яймэнс шевельнул лопатками — новая кожа, прорастая над отверстием, сильно чесалась.

— Джиджи, — пробормотал он, протягивая лапу к ветвям Древа. — Надо же!

Ветка закачалась, хотя никто не прикасался к ней, её листья выгнулись, как паруса, поймавшие ветер. Хеск хмыкнул, развернулся и пошёл к воротам, на середине двора взлетел, неуклюже хлопая крыльями, и скрылся в папоротниках.

— Опять джиджи, — поморщился Риланкоши, повернувшись к Иллингаэну. — Первый за восемь лет. Они когда-нибудь переведутся?

— Агаль, — пожал плечами эльф. — Волна поднимает пену. Пора почистить лес… Поговори с княгиней, без неё будет трудно.

— Почистим, когда пойдём к Зурге, — качнул головой Риланкоши. — Всё равно собираться. У тебя всё готово?

— А, доспехи, — досадливо скривил губы Иллингаэн. — Даже не знаю. Делали по старым свиткам, что будет на подгонке — сам Флинс не скажет. Ты давно видел Зургу?

— Он давал слово, значит, на сборах будет, — нахмурился целитель. — Тревожно мне из-за всего этого…

Эльф осёкся, огляделся по сторонам, словно только сейчас вспомнил о юнцах, собравшихся вокруг. Под навесом было тихо, все смотрели на предводителей.

— Я пойду, — сказал Риланкоши. — Вечером встретимся.

Иллингаэн поднял посох, ударил им о камни, и поднявшийся было шёпот в толпе тут же оборвался. Кесса испуганно мигнула и попыталась вспомнить, о чём только что хотела спросить — но напрасно.

…Древо цвело. Предгрозовой вечер был душным, ветер утих, и листья папоротников безжизненно повисли, — и облако аромата накрыло замок так, что Кессе хотелось заткнуть нос. Этот запах был бы приятен, будь он слабее — хотя бы в десять раз. А так Речница просунулась меж зубцами стены и свесилась наружу, пытаясь унюхать речную тину или мокрый мох. «Это, наверное, к тому, что пора мне идти домой,» — угрюмо подумала она, отвернувшись от леса.

Со стены хорошо был виден двор, длинные строения, где не утихали треск, лязг и шипение, уснувшие башни, мерцающие печати на воротах. Из тени на миг показалась чья-то спина в серебристой чешуе кольчуги, — стена казалась пустой, но стража не дремала. Кесса прошла вдоль бойниц и думала уже спуститься и идти спать, когда кто-то гулко вздохнул рядом, и вздох оборвался шипением.

— Ну-ну-ну, — успокаивающе пробормотал кто-то, и Кесса застыла на месте и прижалась к стене, узнав голос воительницы Миннайлан. — Ты был очень хорош. Это твоя первая весна! Будут другие, и будут гнёзда на твоей земле, и детёныши повиснут на тебе, как гроздья ягод на Древе Миннэна. Ещё сам будешь не рад, когда все они на тебя влезут!

Шелест и шипение были ей ответом. Кто-то тяжело вздохнул в темноте. Кесса, не дыша, сделала ещё один шаг, — до бойницы оставалось всего ничего.

— Нет, — сказала Миннайлан. — Пока мы живы — ничего такого не будет. Ни пепла, ни обглоданных костей. Все пернатые вылупятся в срок, и созреет икра на ветвях и под водой, и холги будут стоять тут ещё много тысяч лет. Мы не оставим вас!

Невидимое во мгле существо с присвистом выдохнуло, зашуршали тяжёлые перья. Кесса высунулась в бойницу, досадуя на узкий лаз, — ей прищемило уши.

— Разумеется, — сказала эльфийка. — Доспехи для тебя готовы, и я покажу, как надеть их. Может быть, мы будем сражаться вместе… но есть маги и получше меня. Ты очень силён! И твой хвост, и лапы, и грудь, и брюхо… и когти — каждый подобен мечу Илирика! Оставь тревогу, лесной воин. Это Волне следует нас бояться.

Теперь Кесса видела, с кем она говорит, — огромная серая тень замерла у стены, и длинные отточенные когти, чуть прикрытые перьями, блестели в свете двух лун. Миннайлан просунула руку сквозь бойницу и коснулась пернатой морды. Зверь с тихим шипением подставил горло. Эльфийка хихикнула.

— Какие яркие перья на твоей груди! Ты стал красивым и сильным. Придёт весна, и кто-то совьёт гнездо на одном из холмов в твоём лесу. Радостно будет видеть, как умножается род пернатых…

Существо шумно вздохнуло и опустило голову — и снова подняло. Что-то длинное было у него в пасти. Запахло мокрым мхом, рассолом из прошлогодней бочки — и квашеной рыбой, найденной на самом её дне.

— Кецери! — воскликнула эльфийка, принимая тяжёлый подарок. — Спасибо тебе, лесной воин.

Во дворе зашуршали плащи, заколыхались тени, — караульные сменялись на воротах, и кто-то уже поднимался по лестнице на стену. Кесса вжалась в тень и шмыгнула под прикрытие башни. Винтовая лесенка вывела её во двор, где она и остановилась, растерянно усмехаясь и качая головой.

«Так и есть — они сражаются бок о бок,» — думала она, оглядываясь на стену. «Друзья и союзники, создания умные и благородные. Вот бы и мне набраться храбрости…»

Она представила, как прикасается к когтистой лапе зурхана, и вздрогнула — ей будто ледяной водой окатили. Тут же вспомнилась и грозная гора, защищавшая своё гнездо, и страшные когти над головой Речницы, и острые зубки маленькой харайги, порвавшие ногу до кости… а ведь зурхан — не мелкая харайга!

«А может, и ни к чему,» — подумала Кесса, тихо пробираясь к Зале Клинков по сумрачным коридорам. Замок спал, только в кузницах не умолкал рёв пламени и лязг металла. «Очень уж они страшные и вспыльчивые! Я бы обошлась ящерами без перьев — с ними как-то спокойнее…»

…Под потолком Залы Чаш снова вспыхивали многоцветные огни, и лианы прорастали из стен и колонн, выбрасывая широкие перистые листья и взрываясь роскошными соцветиями. За столом, где сидел Куулойри, затянули песню, но Дети Намры не подхватили её, молчали и сотрапезники Миннэн и Риланкоши. Многие места за их столами были пусты, и ни княгини, ни целителя, ни старшего из Детей Намры в зале не было. Агюма, обычно сидевшая у ног Иллингаэна, бродила неприкаянно под столом. Эльфы подманивали её угощением, но существо и ухом не вело — ни папоротник, ни выловленные из чашки с уном рачки, ни лепёшки, ни жареные грибы не пришлись ему по вкусу. За спиной Кессы к стене прилепился шонхор, пару раз сунул нос в её тарелку, утянул половину лепёшки, разочарованно скрипнул и перебрался поближе к потолку.

— Эх-хе… Все в лесу, все в делах, — покачал головой рыжий эльф — один из соседей Речницы. — А скоро и ты отсюда уйдёшь. А могла бы остаться. Копьё ты держишь уверенно, с магией осваиваешься, звери к тебе привыкли. Мало свежей крови в этих краях, мало…

Кесса удивлённо мигнула.

— У меня дом есть, — напомнила она. — И Речник Фрисс. Если бы не ливни и ящерный гон, я после Весеннего Излома ушла бы.

В Залу вошёл одинокий служитель с длинным блюдом, стал раскладывать по опустевшим тарелкам что-то белесое, похожее на мягкий лёд, и все оживились и загомонили. Поблескивающий ломоть плюхнулся на тарелку Кессы, и та настороженно потыкала его вилкой.

— Это кецери, — сказал рыжий авларин. — И такого ты точно не ела. Много сразу нельзя, дай я заберу лишнее…

Три четверти ломтя исчезли с тарелки, и Кесса поскорее прибрала просвечивающий кусок и сунула его в рот. Потом она замотала головой и потянулась за чашей — съеденное следовало побыстрее запить!

Это была рыба — не рыба даже, а Листовик, но пропитанный странной горечью, пряный и кислый, пропахший мокрым мхом и едкими испарениями кислотных рек. Кесса попробовала в стенах Меланната много странных пряностей, но тут не узнала ни одной. Может, их и не было, — только мох, сырая земля и зимние ливни…

— Нравится? — спросил авларин, с сожалением покосившись на опустевшее блюдо в руках служителя. — Это гуш, рыба-остров. А вот что с ней делают — этого никто не знает. А то бы ели кецери каждый день. Вот, выпей ещё, смой горечь.

— Это еда пернатых ящеров? — тихо спросила Кесса, отодвинув чашу. — Эту рыбу принёс зурхан? За то, что вы сделали ему доспехи?

Эльф мигнул. Смех и разговоры вмиг затихли, и снова все смотрели на Речницу — но она уже не удивлялась.

— Зурханы тоже хотят жить, — сказал рыжий авларин. — И защищать себя и свой лес. Поэтому у них будут доспехи — а оружием их одарил Намра. И если они захотят, они поделятся с нами рыбой и травами, а если нет — мы ничего от них не потребуем. И было бы неплохо, о Кесса, если бы ты не вела разговоры о зурханах, когда уйдёшь из Меланната. Это ни к чему.

…Холодные зимние дожди и безумные ураганы Дикерта, — всё давно миновало, и воздух над моховыми дебрями вновь превратился в удушающее раскалённое марево. По ночам приходили грозы, по утрам весь двор был усыпан лепестками и обрывками листвы. Лес цвёл, казалось, даже папоротники покрылись соцветиями, и повсюду реяли канзисы, распустив щупальца по ветру, и сновали мальки фамсов, и цеплялась за остроконечные крыши небесная тина. Кесса, надев полосатую броню, бегала от башни к башне — но, похоже, привыкнуть к местной жаре ей было не суждено. Чёрная куртка давно упокоилась на самом дне дорожной сумы, и, если бы не медузы и колючие травы, Речница убрала бы туда же всё, кроме нижней рубахи и набедренной повязки.

— Река моя Праматерь! У нас в это время ещё к воде не подойдёшь, — качала она головой, выжимая промокшие от пота волосы. — Только-только лёд сошёл, и Река вздувается, и хорошо, если где-то увидишь зелёный листик…

— Да, холодно у вас там, — кивал Вейниен, подсовывая чёрной харайге кусочек рыбы. — Даже ящеры не прижились. А пока ты доберёшься до своей реки, там уже потеплеет?

— Там уже зима настанет, — вздыхала Кесса. — Какой Хесс всё-таки огромный! Я, когда слушала легенды, и не думала о таких длинных дорогах!

Она в последний раз зашла в грибную башню — не с водой и не с пустым коробом, просто попрощаться. Пёстрые шляпки, как и прежде, топорщились на каждом уступе, грозя уронить лестницу — или укрепиться и на ней. Белесые нити змеились во мху, обвивали комья слежавшегося пепла. Кесса склонилась над ними, примеряясь, как удобнее будет поддеть кусок перегноя. «Если не выставлять на ветер и не жалеть воды — может, до Реки донесу? Растут хорошо, на вкус недурны…»

— Не выйдет проку из этой затеи, — негромко заметил Иллингаэн, останавливаясь в дверях, и Кесса, вздрогнув, выронила комок земли и повернулась к нему. — Свитки говорят, что пробовали многие, но никто не сообщил об удаче. Говорят, что и Куджагла на вашей земле не вырастает.

— Жаль, — вздохнула странница. — У вас вкусные грибы. Наверное, другим Чёрным Речникам они тоже нравились…

— Очень может быть, — покивал Иллингаэн. — Но не всё получается так, как хотелось бы. Та же ярга… Чего не хватает ей в прудах и протоках?! Жиреет, живёт долго, но о нересте и не думает… Ладно, едва ли ты хочешь об этом слушать. Зайди перед отъездом в Залу Клинков. Не только Риланкоши хотел бы сделать тебе подарок.

Риланкоши был щедр — так, что Кесса даже смутилась и не хотела принимать дар. Её треугольные башмаки ойтисской работы ещё не сносились, как она ни шлёпала в них по моховым лесам, — а целитель отдал ей настоящие авларские сапоги со звериными когтями! Не у каждого эльфа-юнца такие были, все недоросли бегали в лубяных оплётках…

Кесса собирала припасы — прозрачные авларские лепёшки, и сушёные грибы, и нарезанную на тонкие прокопчённые полоски яргу, и полную флягу уна… В этой фляжке раньше была цакунва, но сосуд давно опустел — и странница наполнила его до краёв. Ун вкусен, и цакунва вкусна, но между краями, где их готовят, дикие бесплодные земли…

— Что же, вина ты с собой не возьмёшь? — удивилась эльфийка-ключница, заворачивая припасы в серебристые листья. — Не понравилось?

— Тут Агаль наступает на пятки, — насупилась Кесса. — Нужен ясный разум. А какая ясность после меланнатского вина?

И этим утром во дворе громыхало и лязгало — из кузниц и шорных мастерских выносили что-то громоздкое, завёрнутое в циновки, грузили на алайг, и ящеры приседали и взрыкивали под увесистым грузом. Иллингаэн стоял у ворот, непривычно резким голосом отдавал указания, пока последний из нагруженных ящеров не выбрался на лесную тропу.

— Ловушки ты минуешь по реке, — сказал Иллингаэн, обернувшись к Кессе. — В Скейнат она тебя проводит. А дальше — ищи дорогу. Не знаю, поможет ли это тебе, но…

Он протянул Речнице круглый деревянный щит — один из тех, с которыми тренировались эльфы-юнцы.

— Будь это простое дерево, оно давно разлетелось бы в щепки, — усмехнулся он. — Но… видела ты в Зале Клинков сломанные или зазубренные деревянные мечи? Или расколотые щиты? Повесь на спину — по крайней мере, прикроешься от шальной стрелы. А что до сражений… Избегай их, пока сможешь. До воина тебе далеко, как до третьей луны.

Зеркало Призраков куталось в лиловый туман, пронизанный алыми молниями, странные сполохи пробегали по нему от края до края, и подвески тревожно звенели. Вейниен смотрел на него недоверчиво, поднёс к древней пластине палец, но потрогать не решился.

— Семечко Древа и перо шонхора, — он протянул Кессе оперённую бусину на коротком шнурке. — Будешь вспоминать Меланнат в своих краях. Заходи к нам как-нибудь… может, когда у вас будет много Чёрных Речников, и ты сможешь отвлечься. Расскажешь нам новые истории…

Водяной волк дремал под навесом, когда Кесса, закинув за плечи дорожную суму, шла к воротам — но, когда она миновала его скамью, он встрепенулся и побежал за ней. У привратной башни он остановился, и Речница присела рядом и погладила его по загривку. Агюма шевельнула ушами, но зубы скалить не стала.

— Постараюсь вернуться, — прошептала Кесса. — Да устоит Меланнат!

Лес затих, все листья замерли в неподвижности, только над тёмной водой струился едва заметный ветерок. Карна неспешно текла, вбирая воды Нейкоса и унося их вниз, к Безднам, и опавшие лепестки плыли по ней. Маленькая лодка ждала Кессу у настила — там, где весной эльфы ловили рыбу корзинами. Среди тёмных ветвей ещё поблескивали чешуйки.

— Поплывёшь к истокам, — криво усмехнулся авларин-провожатый. — Увидишь, как камешки блестят под водой… Когда лодка чиркнет по серому камню на дне, сойдёшь на берег, весло и верёвку оставишь в лодке и вытолкнешь её на стремнину.

— А что там, в Скейнате? Такой же моховой лес? — Кессе было не по себе, и ей всё время хотелось оглянуться на Меланнат, но она знала — увидит лишь непроходимые заросли.

— Он далеко протянулся, — кивнул эльф. — Поменьше говори с Куай и не спи у воды без защитного круга. Звери не тронут, но за жителей никто не поручится. Когда Агаль немного усилится, мирных жителей останется мало…

— Я постараюсь защитить их, — тихо пообещала Кесса.

— Защити для начала себя, — ухмыльнулся авларин, отвязывая канат. Кесса поймала смотанную верёвку, кольцами сложила её на корме и взяла весло.

— Ал-лииши!

Колдовское течение подхватило её и потянуло к верховьям, мимо лепестков, плывущих по чёрной воде, и теней, скользящих в глубине. Кесса оглянулась в последний раз — лес сомкнулся, листья папоротников повисли до земли, и уже не найти было ни причала, ни дороги, ни черепичных крыш.

— Да хранит вас Кетт, всесильный в водах! — крикнула она, сложив ладони у рта. — Силы и сла-а-авы!

— А-а-авы… — донеслось с берега, и где-то сердито ухнул потревоженный зурхан. Кесса опустила весло в чёрную воду. «Чёрная Река,» — подумала она, выглядывая в потоке всплывшие коряги и гнилые ветки. «Я была на Чёрной Реке. И теперь я плыву домой.»