Чёрная река

Глава 07. Месяц до лета

Сухие листья Стрякавы трещали под ногами, толстые колючие стебли, поваленные друг на друга ветром, сплелись над дорогой, и стоило отойти от корабля на пять шагов, как он исчез в дебрях. Мёртвый шипастый лес гудел на ветру, иссохшие стебли-деревья угрожающе потрескивали, Кесса косилась на торчащие со всех сторон колючки длиной с её ладонь и ёжилась. Тропа — скорее, просвет среди стволов — прыгала с камня на камень по склону Стрякавной Пади, где-то впереди журчала вода.

— Ай! — Хельг неосторожно махнул рукой и задел молодой лист. Иглы на нём ещё не выросли во всю длину, но яда в них уже было с избытком, и Хельг сокрушённо вздохнул, дуя на покрасневшую ладонь.

— Провались оно в Бездну! — он запоздало потянулся за рукавицами. — Ну вот, Кесса, будет вам, что положить в котёл и в яму.

— Тш-ш! — зашипела та, глядя вниз, на заросшее дно оврага. На краю пологого спуска стоял Речник Фрисс и к чему-то прислушивался. Когда Кесса и Хельг догнали его, он поднял руку, преграждая им путь.

— Здесь это было? — тихо спросил он у юнца. Хельг угрюмо кивнул, указывая на дно оврага — туда, где два невидимых притока речушки сливались воедино, а стрякавные дебри ненадолго расступались.

— Ветер нам в лицо, — сказал Речник Фрисс и принюхался. — Непохоже, чтобы рядом кто-то гнил. Вы чуете странное?

Кесса покачала головой. Хельг нахмурился.

— Тогда я особо не нюхал, — буркнул он. — А сейчас не пахнет. Может, его крысы обглодали…

Фриссгейн опустил руку и шагнул на каменную ступень — первую из ведущих на дно оврага. Он снял с пояса меч и жестом велел Кессе и Хельгу держаться за его спиной. Листья снова захрустели под ногами — Стрякава за зиму щедро усыпала ими овраг. Её стебли, полёгшие от ветра, устилали склоны, кое-где приходилось переступать их, уворачиваясь от шипов.

— Хм, — Речник склонился над выгнутым стеблем. Кора истёрлась и отшелушилась, обнажив внутренние волокна — толстые, грубые, почти как волос Ифи, пожелтевшие от холода и влаги. Вырвав клок «волос», Фриссгейн помял их в пальцах и отдал Кессе.

— Хорошие, — кивнула она, пряча комок в карман. — Дед вовремя о них вспомнил. Нарежем, сколько хиндикса поднимет. Хельг! Ты что, сейчас будешь рубить?

Житель достал из-за плеча топорик и не собирался выпускать его из рук, на слова Кессы он сердито фыркнул.

— Внизу мертвяк! А ты бы шла на корабль. Или тут стой, если жить не надоело.

— Тише, — недовольно посмотрел на них Речник. — По уму, вам обоим сейчас место на корабле, а то и в лагере. Идите за мной!

Травяные дебри расступились, Кесса увидела взрытые груды листьев и обломки раздавленных стеблей. Что-то смяло молодые побеги Стрякавы и втоптало их в землю, старые стволы повалились друг на друга, и между них протянулась широкая взрытая тропа. Речник, оглядевшись, тронул листья носком сапога и повернулся к спутникам.

— Сюда! — он убрал меч и указал на что-то на земле. Кесса подошла, морщась от вони — теперь и она учуяла тухлятину.

— Квайет лежал тут, — Фрисс поворошил листья, чтобы все увидели буроватую грязь. Кесса судорожно сглотнула — смотреть ей не хотелось, но и отвести взгляд она не могла. Холод сочился от земли, и она вздрогнула всем телом. Хельгу почудился шорох, и он резко обернулся, замахиваясь топором.

— Ветер, — сказал Речник, переворачивая листья и поднимая комок земли. — Ты не напутал тогда, Хельг. Это был настоящий мертвяк. Посмотри, тут ещё виден мёртвый огонь.

В чёрной грязи блеснула едва заметная зеленоватая искра. Хельг пригляделся и вздрогнул.

— Вижу… Брось эту дрянь, Речник Фрисс! Она на тебя перекинется…

— Сил не хватит, — Фриссгейн зашвырнул комок грязи в заросли и потрогал землю на изрытой тропе. — Ага… Ну что ж, хорошо, что они не стали медлить. Больше этот кусок мертвечины никого не напугает.

— Что с ним? Где он? — Кесса огляделась, но ничего, кроме Стрякавы, не увидела. — Он… он тут ещё?

— За ним пришли олданцы, — Фрисс кивнул на тропу. — Разделили тело на части и унесли для сожжения. Была бы тут нормальная трава…

Он посмотрел на торчащие из ствола волокна, спутанные в колтун, и покачал головой.

— Да, тут тяжело оставить метку. Не знаю, чей это был род, но медлить они не стали. Сейчас этот Квайет, верно, уже в Кигээле — туда ему и дорога.

— А-а, — Хельг недоверчиво огляделся. — А кто поломал стебли?

— Двухвостка прошла, — Фрисс тронул сломанные и повисшие на одном волоконце шипы. — Олда спустили её в овраг. Мертвяк, должно быть, пытался отбиться, но одному человеку с Двухвосткой не справиться. А когда она его растоптала, оставшееся собрали в кулёк и унесли сжигать. Вон сколько следов осталось…

Он хмыкнул, приглядевшись к помятым листьям.

— Эта Двухвостка была очень сердита! Обычно они ещё и жуют всё подряд, а тут ничего не тронуто. Хотел бы я видеть, как они волокли её обратно…

Он покачал головой и осмотрелся по сторонам, выбирая тропу.

— Здесь разлит мёртвый огонь, тут мы ничего рубить не будем. Начнём вон с тех поваленных стеблей, — он кивнул на склон оврага.

— А я пойду за листьями, — Кесса указала на густую поросль молодой Стрякавы. Тут, в тени, она поднималась едва по пояс человеку.

— Ладно. Наберёшь мешок — зови нас, — кивнул Речник и пошёл вверх по склону, присматривая подходящий стебель.

— Тут всё истоптано, — пробормотал Хельг, задержавшись на поляне. — И что, Речник Айому этих следов не видел?! Нет, он в самом деле только и умеет, что жевать…

— Может, он не разглядел с обрыва, — вздохнула Кесса. — Заросли тут густые.

— Так спустился бы, Вайнег его побери! — скривился Хельг и зашагал вслед за Фриссгейном. Кесса огляделась и достала из-под куртки Зеркало Призраков. Оно было затянуто синеватым туманом.

— Вот тут были странные дела, — прошептала Кесса, поворачивая Зеркало к проложенной Двухвосткой тропе. — А не видел их никто, кроме камней и трав.

…С утра небо было чистым, но к полудню сомкнулись тучи; казалось, ветер уносит их прочь, но внезапно он переменился, и на Синие Взгорки пролился тёплый дождь. Он был по-летнему обильным, ветер, налетающий со всех сторон, срывал навесы и гнал дождевые струи вдоль земли, — и жители, оставив погасшие костры, теснились на палубах хиндикс. Циновки, сцепленные над кораблями в непрочный полог, трепыхались на ветру, но под ними было почти сухо, а полумрак никого не пугал. Кесса сидела под боком у Речника Фрисса, с другой стороны к ней прижималась Сима. Прилетевшие на разных кораблях перемешались под навесами, и иногда слышался топот и хруст — кто-нибудь, услышав голос Речника, пробирался под дождём к его хиндиксе.

— Речник Айому в этом году согласился быть Демоном, — рассказывал Вайгест Наньокет, — а кто будет Колдуньей, я не знаю.

— Кирин будет, — донеслось из темноты ворчание.

— Нет уж. Сит будет Колдуньей, — отозвался Вайгест. — Она хоть издалека похожа… Ай!

Из полумрака донеслись смешки.

— Будет вам щипаться, — нахмурилась Кега Скенесова. — Речник Фрисс, мы найдём и Колдунью, и Пленницу, но Илириком быть некому. Ты выручишь нас хоть в этом году?

— Как сложится, — покачал головой Фрисс. — Я бы с радостью.

— Ты снова улетишь? Не останешься с нами до Праздника Крыс? — помрачнела Кесса. — Это из-за войны?

— Навряд ли будет война, — Речник неловко потрепал её по волосам. — Не бойся. Мы скоро найдём, откуда лезут фарки и их дружки, и наведём там порядок. И я так сразу не улечу. Подожду, пока Ингейн очнётся. А потом отлучусь на неделю… или даже меньше… и тогда уже вернусь в Фейр до конца осени.

— Хорошо! — улыбнулась Кесса, обхватив его локоть двумя руками. — Если ты будешь здесь, никакие фарки сюда не явятся. Речник Фрисс! А ты научишь нас сражаться? Вдруг что…

Речник хмыкнул.

— Айому уже учит тех, кто остался на берегу, — сказал он без тени насмешки. — У него в таких делах опыта больше. Он был воином, когда я ещё по скалам без штанов прыгал…

Под пологом захихикали. Кесса недоверчиво усмехнулась. Сколько она себя помнила, Речник Фрисс никогда не был моложе, чем сейчас, — и таким же помнили его старейшины Фейра, и скорее верилось, что степь была огромным озером, чем что Фриссгейн был мальчишкой.

— Мы будем учиться, — пообещал Хельг. — Вот если бы мы освоили магию, демонам пришлось бы с нами считаться!

— О магии поговори с Ингейном, — вздохнул Речник. — Я её сам не знаю. А вот он… В Хессе много могучих магов, у них чародейство в крови. Если Ингейн тут приживётся, это Фейру на пользу.

В темноте кто-то ткнул локтем Сьютара, и старший Скенес недовольно запыхтел.

— Раз ты так говоришь, Речник Фрисс… — проворчал он. — Что ж, я не против переселенцев. Если Фирлисы этого ящера не прокормят, мы поделимся рыбой и зерном. Что они вообще едят, такие создания?

— То же, что и мы, — ответил Речник. — И мясо, и рыбу, и травяную снедь. Я слышал, будто Алдерам нравятся пряности — маката и камти, а этот Ингейн по виду — родич Алдеров…

— Речник Фрисс, а если он ящерица — почему он хвост не отбросил? — звонко спросила из темноты Алиса Нелфи. — Тогда бы фарки от него отстали…

— Не напасёшься хвостов на всех фарков, — покачал головой Фриссгейн. — Ингейна не отбрасывают хвосты, Алиса. Большие ящеры своими хвостами дорожат — ни у Двухвостки, ни у Алдера ничего так просто не оторвёшь.

— Вот как, — протянула Алиса. — Да, наверное, такой длинный хвост долго растить.

— Да ну тебя с хвостами! — не выдержал Хельг. — Тут, в Фейре, настоящий демон! Речник Фрисс… Как думаешь, он поймёт нашу речь?

— Если слышал её, когда выходил из пещер Энергина, — поймёт, — кивнул Речник. — А если нет — все вы учили Вейронк. Договоритесь. И правда, Хельг… представить не могу, сколько дней пути он сюда добирался! Хорошо, если не откажется рассказать, как и зачем. И ещё… вот кого расспросить бы об Илирике! В тех краях существа живут долго, и память у них крепче. Может, даже его отец или дед видели Илирика, Келгу и Миндену своими глазами. Хотел бы я знать, как они пересказывают эту историю о Великой Тьме…

Он надолго задумался, и на палубу опустилась тишина. Кесса, Хельг и Вайгест незаметно толкали друг друга в бока, но заговорить никто не решался.

— Речник Фрисс! — подала голос Алиса. — Что такое Великая Тьма? Это она была в мире после Применения?

Кто-то из старших усмехнулся.

— Что ты, Алиса, — проворчал Окк Нелфи. — Это было ещё раньше. Так давно, что и горы не вспомнят.

— Но ведь Илирик, Келга и Миндена жили тогда — тогда, при Повелителях Демонов, когда эти твари загоняли нас под землю, во тьму! — возмутилась Алиса. — Тогда, при Короле-Речнике, который прогнал демонов! Это же в его времена было, поэтому мы и Праздник Крыс отмечаем…

Кесса удивлённо мигнула. «История о Великой Тьме? Новая история про Илирика?!» — она смотрела на Фриссгейна во все глаза. «Боги великие, вот бы узнать…»

— А-а… Да, они тогда были здесь, — нехотя кивнул Речник, отвлечённый от своих мыслей. — Но это был не первый раз, когда они рождались. Они приходили к живым много раз. И впервые это было в дни Великой Тьмы, когда пришла первая из Волн.

Все, даже Сьютар и Окк, вздрогнули и беспокойно поёжились — и вовсе не из-за мокрого ветра, лезущего под полог. Кесса невольно пригнулась. О Волне на берегах Реки лишний раз не вспоминали, о ней рассказывали очень редко — пока не слышат старшие, в тёмных пещерках. Хельг и Конен несколько раз пытались расспросить о Волне Речника Айому — и он, обычно невозмутимый, прогонял их с проклятиями. И Кесса не знала о Волне почти ничего — ничего, кроме того, что знал каждый в Фейре: что она приходит из Хесса, что она убивает всё на своём пути, и что «капли» этой Волны — живые существа, лишённые разума.

— И… куда она пришла, если это было до Применения? — нерешительно спросил Хельг. — Ведь в Тлаканте не было ни магии, ни хесков…

— Будет вам! — беспокойно зашевелился Окк. — Мы здесь, на Синих Взгорках, одни, а это скверный разговор. Расскажи нам что-нибудь ещё, Речник Фрисс. Расскажи о делах Короля! Куда Астанен отправляет тебя на этот раз?

Речник едва заметно пожал плечами.

— Небольшое дело с магом, не платящим налоги, — ответил он. — Надеюсь, это ненадолго.

— Ты сразишься с магом?! — встрепенулась Кесса, а Алиса ахнула. — Речник Фрисс! Тебе надо взять с собой Эмму, она…

— Хаэй! — Сьютар, дотянувшись, хлопнул её по ноге. — Думай, Кесса, что говоришь! Надо же было такое ляпнуть…

— Я справлюсь, — отозвался Речник. — Для Эммы здесь дела найдутся. Не хотелось бы из-за этого чародея пропустить Праздник Крыс…

…На длинном шесте, вколоченном в обрыв, развевались на ветру яркие узкие ленты — на самом верху висел тёмно-синий флаг Реки, внизу же были нанизаны флажки-метки Друзей Трав. Их собирали по всей степи — осенью Друзья Трав вешали их на растения, оставленные на семена, зиму ленты лежали под снегом, сейчас же все семена опали и взошли, и жители срубили иссохшие стебли, а флажки унесли в Фейр. Корабль Друзей Трав должен был прилететь со дня на день, и Сьютар не убирал далеко праздничные перья — он был не в ладах со скайотами-наблюдателями, и всё же встречал их, как подобает жрецу участка.

Река отступила от обрыва, вернулась в берега и оставила много места для поленниц. Сухие стебли, разрубленные на части, куски всплывших коряг, связки сухих листьев были повсюду. Из пещер тянуло размятыми листьями Стрякавы — их солили в бочонках, их смешивали с тушёной рыбой и надоевшим солёным Листовиком. Старые запасы жгучей цакунвы достали из каменных чанов, смешали с рыбьими потрохами и ростками пряных трав, щедро заливали ею куски Листовика и рыбы, — снова на участке готовили икко и икеу и с нетерпением ждали, когда приплывут вниз по Реке новые Листовики. Рыба отнерестилась и отъелась после нереста, клевала теперь не так охотно, как в месяце Кэтуэса, и строй рыбаков на берегу поредел — только на рассвете кто-нибудь выбирался с удочкой на причал Фирлисов и проверял сети в тростниках. Зато прогрелась вода, и купаться ходили все — хвала богам, далеко бегать не приходилось!

Кесса выбралась из пещеры, прижимая к груди свёрнутые листья, и остановилась на берегу, задумчиво глядя на воду. Время было позднее — кто хотел купаться, давно окунулся и вернулся к делам, рыбаки разошлись, из открытых нараспашку пещер доносился перестук топоров и хруст разминаемых листьев, пахло копчёной рыбой и соком Стрякавы и Усатки. Пучок свежей Усатки был и в одном из свёртков — Кесса сама его туда сунула, вспомнив слова Фрисса о хесках, любящих пряные травы.

— Хаэй! — негромко окликнули её. На причале Фирлисов сидел Речник Фрисс, одним глазом лениво поглядывал на удочку. Он был без доспехов и без плаща — оставил их в пещере Скенесов, но перевязь с мечами была с ним всегда. Он недавно искупался и теперь ждал, когда кожа обсохнет, одежда грелась на солнце рядом с ним.

— Хаэй! — отозвалась Кесса и помахала свёртком. — Я иду к Эмме и Ингейну!

— Хорошо! — кивнул Фрисс. — Я был у них на рассвете. Всё по-прежнему…

Он провёл пальцем по коряге — там, где кора сошла с неё, и на белесой древесине виднелись полустёртые чёрные линии.

— Ты не знаешь, чьё это? — Речник потрогал рисунок чего-то, смутно похожего на человека. — Айому тренирует лучников в той стороне, тут никто не стреляет, а следы от попаданий видны, и совсем свежие. Кто-то из ваших учится по ночам?

Кесса уставилась на корягу, надеясь, что под волосами не видно, как багровеют её уши.

— Не-а, никого не видела, — соврала она.

— Жаль. По следам видно, что стрелок меткий, — пожал плечами Фрисс и потянулся к удилищу — берестяной поплавок закачался и вдруг нырнул. Кесса на цыпочках прошмыгнула мимо, смущённая и довольная донельзя.

У пещеры Фирлисов было тихо. Кто-то бросил у входа недорубленные стебли Орлиса, незакреплённая дверная завеса хлопала краями на ветру. Кесса почувствовала на себе недобрый взгляд, повернулась к пещере Косгов — там, кроме Диснара и Снорри, стоял сам Сьютар Скенес и вместе с ними что-то вычерчивал среди песка и битого камня. Кусок берега они огородили колышками, и Снорри сейчас прорубал в камне канавки. «Что они там делают?» — Кессе стало на миг интересно, но взгляд Сьютара пригвоздил её к земле, и она, стряхнув оцепенение, шмыгнула в пещеру Фирлисов. «И вечно он не в духе!» — досадливо вздохнула Кесса и тут же забыла о нём.

В пещере Фирлисов, как всегда, было сумрачно, только неровный свет пламени из очага освещал летнюю спальню, а чуть поодаль от очажных камней уже клубился мрак. У огня сидела Эмма, помешивала в плошке над огнём вязкое слизистое месиво — разваренные зёрна Менши. Невдалеке, на ближней к очагу постели, лежал Ингейн, прикрытый старой шкурой товега; мех на ней сильно истёрся, и сама шкура была мала, чтобы накрыть хеска целиком. Его лапа лежала на краю кровати, пальцы слегка подрагивали — а может, красный свет очага метался по ним, и от этого казалось, что они шевелятся.

— Новый рассвет над Высокой Травой! — прошептала Кесса, протягивая Эмме свёртки. — Тут растения и варёная рыба… и ещё прошлогодний Листовик.

— Зелёная луна в небе, — отозвалась Эмма, протягивая руку к полке — за чистой плошкой. Колдунья и раньше не выглядела здоровой, теперь же она словно иссохла — лицо потемнело и осунулось, глаза горели странным огнём. Кесса хотела потрогать её ладонь, но встретилась с Эммой взглядом и отдёрнула руку.

— Как вы живёте? — спросила Кесса. Запах трав, знакомых и не очень, наполнял пещеру и лез в ноздри, но кислухой не пахло. Не пахло и жителями — ни Атуна, ни Нарина не было видно, и их постели были прикрыты травяными покрывалами.

— Всё по-прежнему, — покачала головой Эмма. — Только что бездельники ушли в степь. Прошу богов, чтобы послали им сухие стебли — в руки, а не на голову. А Ингейн… можешь посмотреть на него.

Кесса села рядом с чешуйчатым существом. Его глаза были закрыты, но ноздри оно больше не захлопывало. На груди и животе не хватало многих чешуй — все щитки, которые были повреждены, и которые Эмма тщетно пыталась прирастить, отвалились, и обнажилась тонкая сероватая кожа.

— Да хранит его Хорси! — поцокала языком Кесса. — Так чешуя и не прижилась?

— Он содрал её вчера, — вздохнула Эмма. — Метался и царапал себе грудь, я насилу его успокоила. Может, эти чешуи были лишними?

Она отошла к стене, к припрятанному в нише бочонку, и Кесса прикусила себе палец, чтобы не сказать лишнего. «Самое время пить кислуху!» — сердито думала она. «Вайнег бы побрал все дурманные зелья!»

Лапа Ингейна, помедлив на краю постели, соскользнула вниз и едва не ударилась о пол — Кесса вовремя подхватила когтистую кисть. Ладонь была покрыта серовато-синей кожей, жёсткой и грубой на ощупь, по тыльной стороне шли мелкие чешуйки, твёрдые изогнутые когти были странно короткими — будто их нарочно стачивали, срезая острый край. Кесса подняла тяжёлую руку обратно на ложе, потянулась поправить циновку — и встретилась с затуманенным взглядом светлых глаз. Потом существо приоткрыло пасть и еле слышно зашипело, пытаясь приподняться. Кесса охнула.

— Эмма! Сюда, скорее! — крикнула она. Ингейн уже скинул покрывало и сел, его покачивало. Он растерянно мигнул, глядя на Кессу, снова испустил негромкое шипение и указал на свою пасть. Эмма, вылетевшая из темноты с ковшиком разбавленной кислухи, едва не выронила посудину.

— Пить? — спросила она на Вейронке и поднесла ковш к носу хеска. Существо, едва вдохнув, отшатнулось с сердитым шипением и вскинуло руку.

— Хаэй! Тихо! — прикрикнула Эмма. Кислуху она всё-таки разлила, и от запаха хмельной жижи хеск зашипел ещё громче и злее. Кесса, нащупав на полке горшок с чистой водой, сунула его в руки Эмме.

— Он не хочет кислухи! — сказала она. — Это вода, пусть он пьёт!

Что-то мешалось в правой руке, и Кесса с досадой бросила это на пол, не разглядывая. Хеск отнял у Эммы горшок, недоверчиво потрогал жидкость языком — и поднял сосуд над головой, потоком вливая в пасть.

— Беги за Фриссом! — шепнула Эмма, подталкивая Кессу к двери.

— А ты? — Кесса недоверчиво взглянула на Ингейна.

— Не тронет, — отмахнулась колдунья. — Хотел бы — уже убил бы. Иди!

Когда Кесса и Речник Фрисс ворвались в пещеру, Ингейн сидел у очага и, ни на что не обращая внимания, вылизывал дно плошки. Он съел всю Меншу, которую сварила Эмма, и дожёвывал листья, в которые была завёрнута варёная рыба. Кесса изумлённо присвистнула, хеск покосился на неё светящимся глазом. Он не казался злым — только очень голодным.

— Ясно, — сказал Речник, смерив существо задумчивым взглядом. — Ещё есть хочешь?

Хеск обрадованно зашипел и кивнул несколько раз. Он попытался встать на ноги, но Эмма заставила его сесть обратно. Он был ещё слаб, и взгляд не вполне прояснился.

— Есть ещё еда? — спросил он, прикасаясь лапой к животу.

— Будет, — кивнул Речник. — Кесса, пробеги вдоль пещер, собери, что найдёшь. Скажешь — я просил.

Обратно Кесса вернулась не одна — с ней были Хельг Айвин и Сима Нелфи, и Конен Мейн шёл следом, отгоняя от пещеры Авита и Алису, и поодаль сердито пыхтел Снорри — отец не пустил его к Фирлисам. Все принесли размолотые зёрна Менши — никто не хотел это есть, когда выдавалась сытая зима, и крупа без толку лежала по углам. Принесли и солёных Листовиков, и сырую, ещё не просолившуюся рыбу, и листья Стрякавы. Всё, что нужно было варить, было свалено в большой горшок. Ингейн молча жевал Листовиков — кусок за куском исчезал в его пасти. Кесса боялась, что чешуйчатый хеск раздуется и лопнет, но еда будто в пропасть проваливалась.

— Он мирный? — настороженно спросила Сима, глядя на Ингейна. — Смотри, он выше, чем Речник Фрисс!

— Он мирный, — уверенно кивнула Кесса. — Только очень голодный. Но и ты будешь такая же, если тебя четыре дня не кормить.

Хеск, услышав разговор, чуть приподнял и опустил гребень на затылке и повернулся к Эмме, еле слышно о чём-то спрашивая. Колдунья похлопала его по чешуйчатой лапе и так же тихо ответила. В пещеру вошёл Онг Эса-Юг с закутанным в листья горшком в руках. От горшка пахло рыбой.

— Этого должно хватить, — Речник Фрисс обвёл взглядом припасы и с довольным видом кивнул. — Да, наверняка хватит. Теперь ступайте по домам. Пусть Ингейн поест спокойно. Когда окрепнет — сам выйдет на берег. Эмма, ты за ним присмотришь, или позвать Айому?

— Ещё Айому тут не хватало, — хмыкнула колдунья. — Не бойся за нас, Речник Фрисс.

Кесса нехотя вышла из пещеры. Она несколько раз оглянулась, надеясь, что Эмма позовёт её, но пещера Фирлисов закрылась, и дверную завесу придавили камнями.

— Вот так существо! — покачала головой Сима. — Они всегда так едят?

— Нет — лишь когда ранены, — нахмурился Речник. — Когда он поправится, будет есть раз в месяц, и то не помногу. Вы все пока оставьте его в покое. Ему и так не по себе.

— Да ясное дело, чего тут не понять, — закивала Сима. — Пусть он не боится. Никто его не обидит.

До вечера Кесса с родичами трепала стебли Стрякавы, разминая подсохшие волокна — это было нелёгкое занятие, и бегать по берегу ей было некогда. Снорри, вернувшийся в сумерках, устал не меньше, но ему хотя бы было что рассказать. Он с роднёй разметил на берегу Реки пруд — огромную яму для живых Листовиков.

— Это непростая затея, — качал головой Сьютар, и старейшины Фейра, собравшиеся у очага, согласно кивали. — Но это на пользу всему участку, и мы поможем. Говоришь, вы копали уже такой пруд?

— Не я — мой дед, — вздохнул Диснар Косг. — Но я учился этому и знаю, что как делать.

— А что стало с вашим старым прудом? — спросила Амора Скенесова. — Неужели засыпали?

— Да, пришлось, — кивнул Диснар. — Надеюсь, тут так же не получится. Хотелось бы тихо пожить, без куванцев и прочей нечисти.

— Тут тихо, — заверил Сьютар. — У меня в кузнице пока работы мало, Гевелс с Нууком управятся. Ещё неделю будем летать за травой, а потом мы сможем помочь тебе с прудом.

— А пока мы выделим тебе три пары рук, — сказал Синадин, старший из Наньокетов. — Впятером дело пойдёт быстрее. Хорошо было бы успеть до лета — в этом же году заселить пруд…

На рассвете Кесса, едва окунувшись в тёплую Реку, помчалась к пещере Фирлисов, но на пороге остановилась. У дверной завесы стоял Речник Фрисс, сонно щурился на воду и чистил меч клочком тины. Кесса испуганно замигала, но из пещеры донеслись знакомые голоса, и она облегчённо вздохнула — по крайней мере, все были живы… и, судя по смешкам, веселы.

— А, это тебе не спится, — вздохнул Фрисс. — У Ингейна выросли новые чешуи на брюхе. А я радуюсь, что у меня нигде нет чешуй. Тяжело они отрастают.

— Хвала Хорси! — усмехнулась Кесса. — Теперь он здоров?

— Когда чешуя затвердеет, он выйдет наружу, — устало кивнул Речник. — Пока не знаю, чем он займётся, но…

Из пещеры донёсся смех, похожий на шипение, и кого-то звонко шлёпнули. Фрисс хмыкнул. Кесса покраснела.

— У ящеров по весне бывает гон, — пробормотал Речник, оглядываясь на завесу. — Но я не знал, что он тянется до самого лета. Эмма! Всё в порядке?

— Да-а! — донеслось из пещеры. — Ох… Фрисс, шёл бы ты спать!

Речник ухмыльнулся и поцокал языком. Кесса покраснела ещё сильнее.

— Речник Фрисс, это что же… они теперь… — пробормотала она.

— Их дело, — нахмурился Фриссгейн. — Не то дело, в которое лезут всем участком.

— У него чешуя жёсткая, — Кесса уткнулась взглядом в песок. — И… он ведь ящер!

— Да, странное дело, — кивнул Речник. — Но — опять же — вас туда не звали.

Что-то зашевелилось у обрыва, Кесса вздрогнула, но это был всего лишь Атун Фирлис. Сердито кряхтя, он подошёл к воде и умылся, а потом взобрался на огромную корягу и остался там сидеть, горестно вздыхая.

— Синий демон! Что за гадкая тварь?! — он шмыгнул носом. — Выгони его из моей пещеры! Эмма — человек, и мы все — люди, а не эти…

— Потише! — нахмурился Речник. — Эмма тебя уже выгнала — и выгнала не просто так, а на работу. Так иди за сушняком, а не глазей на меня!

Атун тяжело вздохнул и нехотя слез с коряги. Ещё долго Кесса слышала с обрыва его бормотание, но слов было не разобрать.

Кесса ничего не говорила сёстрам — и тем более дедушке — но к вечеру уже все знали, что для Эммы нашёлся муж, и что у их потомков будут хвосты и синяя чешуя. Сима с горящими глазами поймала Кессу вечером у зарослей Ивняка. Будущая Речница перебралась туда, к тростниковым щитам, с которыми тренировались лучники и копейщики, — на них бреши от попавших лезвий были не так заметны, и им никто не удивился бы.

— Кесса! У нас в Фейре будут жить полудемоны! Понимаешь?! — Сима мёртвой хваткой вцепилась в её запястье. — Это же… как в тех легендах! Как во времена древних Королей… ещё до Вольферта, ещё до Кейи! Как при Короле-Речнике!

— Погоди ты, — отмахнулась Кесса. — Существа ещё только друг на друга посмотрели, а ты уже им десять поколений потомков насчитала. Может, Ингейн не захочет тут жить. Или Эмма его прогонит. Или никто у них не родится.

«А вот любопытно,» — Кессе хотелось почесать затылок, но при Симе было неловко. «Если Эмма выйдет замуж, то кто будет жрецом на свадьбе? Ежели она позовёт деда, то…» Кесса покачала головой — тут её воображение отказало, а то, что всплывало в мыслях, вызывало только смех. Сима, посмотрев ей в глаза, удивлённо мигнула.

— А Речник Фрисс сказал, что их потомки будут богами. Он-то знает!

— Ну-у, раз Речник Фрисс сказал, значит, будут, — покивала Кесса. — Сима, ты будешь кидать ножи?

— Да нет, — покачала головой Сима. — Я пойду поговорю с водой. Эмма на неделе показала хорошее заклятие, надо опробовать.

— Так ты теперь настоящий маг? — мигнула Кесса.

— Пока нет, — вздохнула Сима. — Но боги, кажется, не против.

Ещё день прошёл без происшествий, уже и слухи улеглись — постарался Речник Айому. Молодые жители ходили по берегу в плетёных панцирях, с копьями, лучники засели на высоких постах, выглядывая врага, — фарки ещё не появлялись в округе, и ни с верховий, из Нануры, ни с низовий, из Фьяллы, не доходили никакие слухи, но поселенцы были настороже.

— Драконы и огромные ящерицы! — шёпотом рассказывала Кессе Сима, озираясь по сторонам. — У них есть драконы, дышащие огнём! Речник Фрисс говорил… они даже сармата убили, и он не отбился!

— Тогда нам несладко придётся, — хмурилась Кесса. — Если уж сармат не выстоял, с их-то оружием…

Призраки из Зеркала будто испугались нашествия — стекло притворялось обычным и исправно отражало всех, кто подходил к нему. И когда Кесса утром вынесла его на берег, в нём отразились тёмные волны и белые скалы… и рослое существо в синей чешуе. Оно висело на обломке ветви, торчащем из причала Фирлисов, и раскачивалось на двух лапах, разминая кости. Обернувшись на шаги, оно спрыгнуло на берег и пошло к груде сушняка у пещеры. Там лежали большие, кое-как рассечённые на куски стебли с ветками и листьями, а рядом, на плоском камне — нарубленные поленца и чурки и охапки сухих листьев. Ингейн достал из обрубка топорик и, поставив стоймя один из стеблей, принялся отсекать от него мелкие веточки. Кесса изумлённо мигнула.

— У вас всегда такая высокая трава? — спросил хеск, разглядывая стебель со всех сторон. Кесса ещё раз мигнула, прежде чем поняла, что он говорит с ней.

— Да, — кивнула она. — С — тогда — Река пришла сюда. Раньше она текла там…

Кесса указала на белый обрыв.

— Это всё было песком и грязью. А теперь тут скала… и Высокая Трава.

Она с трудом подбирала слова на Вейронке — говорить с хесками ей раньше не приходилось. Но Ингейн понял, задумчиво посмотрел на скалы и снова подобрал стебель.

— Это — какое растение? Как назвать? — спросил он, выговаривая слова чётко, чуть ли не по буквам.

— Это Орлис. Ор-лис, — так же проговорила Кесса. — Он очень высокий. Во-о-от такой, как скала.

— Орлис, — повторил Ингейн, растирая в ладони листья и поднося к носу. — Это едят?

«Он опять голодный?» — встревожилась Кесса и посмотрела на грудь существа — там, где недавно в чешуе зияли прорехи, блестел ровный строй синих щитков, и уже не понять было, где пролегла рана.

— Листья варят и пьют воду, — ответила она. — Семена… шкурку семян… едят. Это вкусно. Называется «тама».

— Тама? — переспросил хеск с нарастающим интересом. — Это острое? Пряность?

— Да, да! — закивала Кесса. — У нас есть. Принести?

— Хаэй! — вниз по тропе, широко шагая с камня на камень, спускалась Эмма. — Что там за беда? Что случилось?

— Ничего! — крикнула Кесса. — Я рассказываю Ингейну о растениях! Ингейн, ты не был магом там, в Хессе?

Гребень на затылке демона приподнялся и снова опустился.

— Я сейчас маг. И ещё буду, — отозвался он, приоткрывая пасть с острыми передними зубами.

— С дровами ты разобрался? — спросила Эмма, оглядывая груду поленьев. — Тогда хватит. Тебе надо посмотреть, кто и как тут живёт. Ты запомнил, где чья пещера? Вот, походи теперь вдоль берега. Там ловят рыбу. А там стреляют из лука. Там пещерки, где солят рыбу. А там варят кислуху.

— Это отрава, — хеск снова показал зубы. Эмма возвела глаза к небу.

— Можно мне показать Ингейну участок? — вмешалась Кесса. — Я присмотрю, чтобы его не обидели!

Чешуйчатый хеск посмотрел на неё с высоты своего роста. Эмма усмехнулась.

— А покажи, — кивнула она.

…Тем утром Кесса видела, как Ингейн и Речник Фрисс сидят рядом с удочками на причале Фирлисов и говорят о чём-то вполголоса. Близко подойти она не решилась — но, похоже, ничего плохого не было сказано. И к полудню, покончив с дровами, Ингейн вернулся в пещеру Фирлисов, а потом там раздался треск и хруст. Несколько мгновений спустя из пещеры вылетели сердитые Атун и Нарин, за ними выбрался хеск, выкатив на берег самую большую из бочек с кислухой. На ней был намалёван размашистый жёлто-белый знак — «продаётся». Эмма стояла на тропе у пещеры, тянула из ковшика что-то горькое и пахнущее травами, и в её волосах пестрели колдовские перья и лепестки. Кесса, забыв о делах, так и застыла на пороге, и Речнику Фриссу пришлось обходить её.

— Ага, — кивнул он, глядя на бочку и сбегающихся к ней жителей. — Всё правильно. Надо завтра слетать с ним в Лес. Кора, ветки… Там, в пещере, осталось одно гнильё!

— Что делает Ингейн? Ты знаешь? — тихо спросила Кесса.

— Полезное дело, — усмехнулся Речник. — Теперь бы Эмма не подвела. От дурмана нелегко отвязаться, а Ингейн пока что зелья готовить не может…

… «Крогзет, Крогзет,» — Кесса повторяла про себя название далёкой страны, перекатывая его на языке, как медовый шарик. «Крогзет… Далеко, должно быть, эта земля, если даже Речник Фрисс о ней не слышал!»

— Тебе, наверное, непросто будет вернуться домой, — вздохнула Сима. — И скоро ты, Ингейн, отправишься в путь?

— Мне некуда спешить, — хеск разлёгся на примятой траве, щурясь на угасающий костёр. — Два или три больших круга… может, четыре. В Крогзете пока поживут без меня.

— Целых сорок лет?! — Сима недоверчиво покачала головой. — Вы, наверное, долго живёте.

— А как же твои родичи? — осторожно спросила Кесса. — Они не встревожатся, не заскучают? И никто не пойдёт искать тебя?

— А-а, — Ингейн шевельнул спинным гребнем. — Вот о чём ты. Нет… Хвала богам, мой последний выводок уже год как в твёрдой чешуе, и с тех пор я брожу один. И этой весной никто не отложил для меня ни единого яйца. Хвала богам! Три выводка без передышки — это очень напряжно…

Он зевнул, показав острые зубы. Кесса озадаченно мигнула.

— Ингейн! Там, в Крогзете, живут твои дети? А скажи, сколько их? И… — она хотела задать ещё немало вопросов об откладке яиц, но Сима пихнула её в бок и сердито шикнула.

— Э-уэх, — Ингейн, зевнув, помотал головой и кое-как свёл глаза в одну точку. — Четверо. Теперь хочу отдохнуть.

Кесса и Сима переглянулись и удивлённо присвистнули.

— Это много, — кивнула Кесса. — А твои жёны и дети не разозлятся, что ты живёшь с Эммой? Если кто-то надумает навредить ей…

Теперь удивлённо мигнул синий ящер.

— Навредить? Злиться? — он несколько раз сложил и развернул гребень, и на шорох из соседнего спального кокона выглянул заспанный Конен Мейн, но тут же улёгся обратно. — Зачем?

— Ну… чтобы ты вернулся, — неуверенно сказала Сима. Кесса сидела, в задумчивости перебирая травинки. Местность, где жил этот хеск, определённо была очень странной, и его народ — тоже.

— Эмма вылечила меня, — склонил голову Ингейн. — Я теперь отдаю ей долг. Если ей навредят, я должен буду отомстить. И это не поможет моему возвращению. И потом — зачем возвращать меня? Я жив, и я сам туда вернусь, когда придёт время.

— И ты не скучаешь по Крогзету? — осторожно спросила Кесса. — И по живущим там…

— Здесь нескучные земли, — усмехнулся зубастой пастью Ингейн. — Совсем не скучные. Знорки! Вы собираетесь спать этой ночью? Я — собираюсь.

Он мешком повалился на траву и закрыл глаза. Кесса и Сима на цыпочках обошли его и забрались в свои спальные коконы, но сон к ним не шёл. Издалека, с востока, доносился многоголосый вой — в отдалении перекликались волчьи стаи.

— Стало быть, Эмма будет откладывать яйца, — сказала Кесса. — Это, наверное, больно.

— Люди так не умеют, — решительно замотала головой Сима. — Ничего не получится.

Ветер даже ночью не утихал и шелестел в молодой траве, стучал высокими сухими стеблями, трогал борта корабля, но хиндикса со спущенным шаром и снятыми парусами не отзывалась на его свист. Груды дров громоздились на её палубе, и те, кто хотел спать на корабле, улеглись прямо на поленницы. По бортам свисали мешки, полные сухих листьев, стрякавного волокна и свежей травы. Ещё три корабля улетели этим вечером, и злаки, примятые ими, не успели распрямиться, эта хиндикса ждала полудня, чтобы улететь следом. Дебри сухой осенней травы быстро редели, уступая место молодой поросли, все — и люди Фейра, и жители Нануры и Фьяллы, и кочевники-олда — проводили дни и ночи в степи, вырубая остатки сушняка. С юга неспешно, но неотвратимо надвигались летние грозы с их ветвистыми молниями и вечным запахом горелой травы. Близился Майнек, первый месяц лета.