Черная Скала

33

Я позвонила тете Тасси и сказала ей, что возвращаюсь. Она пришла в восторг:

— Я надеялась, что ты приедешь. У меня было предчувствие. Надо привести дом в порядок; видела бы ты, что у нас творится. С тех пор как не стало Романа, у меня опустились руки. Что тебе приготовить? Я заранее сделаю что-нибудь вкусненькое. Скажи мне точно, в котором часу приходит корабль. Вайолет и Вера будут счастливы, — тараторила она. — Погоди, увидишь, как они выросли.

Судно отправлялось в девять вечера, а значит, на пристани надо было быть в семь. Я радовалась, что поплыву ночью — будет хоть немного прохладнее. Мы вовремя приехали в порт. Пока Вильям бегал в кассу за билетом, я стояла в толпе пассажиров. У пристани как раз швартовался большой пароход из Майами, возле трапа уже стояло несколько американских военных. Мне показалось, что я узнаю одного из них, с загорелым удлиненным лицом. Это был охранник с пропускного пункта в Чагуарамасе. Темнокожая девочка, на вид не старше пятнадцати лет, держала его под руку. Я снова вспомнила песню:

Пассажирам на Скарборо велели выстроиться в очередь. Мы с Вильямом оказались недалеко от женщины, которая торговала чанной[32].

— Хочешь рыбы, Селия?

— Нет, спасибо, я куплю что-нибудь на корабле. — Потом я предложила: — Может, ты уже пойдешь? Все равно мы скоро отправляемся. — С того места, где мы стояли, можно было разглядеть за воротами порта грузовичок Соломона.

— Лучше я еще побуду с тобой. — У Вильяма были затуманенные, грустные глаза. — Никак не могу понять, зачем ты едешь. С чего вдруг такая спешка.

— Мне нужно повидаться с тетей Тасси. Хочу посмотреть на кузин, поплавать в море, — я улыбнулась, как будто страшно радовалась этой возможности.

— Господи, только бы все получилось. Я приеду на Тобаго, как только смогу.

— Вильям, — начала я, глядя ему в глаза, — что бы ты там ни затевал, пожалуйста, не делай этого ради меня. Я ничего не могу тебе обещать. Я сама не знаю, чего теперь хочу. И вообще, лучше всего забудь обо мне. — С этими словами я быстро поцеловала его. — Иди, Вильям. Пожалуйста, будь осторожен.

Он замер с озадаченным видом, но потом улыбнулся, сжал руку в кулак и прижал к сердцу. Я смотрела, как он смешался с толпой и исчез в темноте. Я не чувствовала ни печали, ни страха, я просто оцепенела.

На корабле почти не было свободных мест. Люди возвращались на Тобаго после праздничных выходных. Я нашла тихое местечко на верхней палубе, где дул ветерок и сквозь рейки перил можно было разглядеть остров, который я привыкла считать своим домом. Я смотрела на мигающие огоньки, смотрела на постепенно удаляющийся Порт-оф-Спейн. Я так как следует и не узнала Тринидад. Что я видела — Порт-оф-Спейн, Ариму, Таману, Пуэнт-а-Пьер. А как насчет безлюдной части за американскими лагерями? И красивейшего северного побережья, о котором все столько говорят? И многих других мест? Я размышляла об этом, а тем временем Порт-оф-Спейн вдруг исчез из виду, и не осталось ничего, кроме ночной темноты.

Спустившись вниз, я купила рома с содовой и села на стул возле барной стойки. Почти все вокруг спали. Какие-то дети лежали рядком, прижавшись друг к другу, наверно, это была какая-нибудь школьная экскурсия. Двое сильно подвыпивших пожилых мужчин разговаривали неподалеку от меня. Я побоялась, что они могут со мной заговорить, и вернулась на верхнюю палубу. Там я достала из сумки одеяло, завернулась в него и легла. Судно приятно покачивало. Я слушала мерный шум двигателя. И скоро заснула.

Мне снилась тетя Сула. Она была молодой и беременной. Она сидела в кресле на веранде своего домика в Тамане. Я попыталась заговорить с ней, но она меня не слышала. Она все улыбалась и улыбалась, пока я не поняла, что это только фотография на стене в каком-то чужом доме.

Когда мы подплывали к Тобаго, солнце уже взошло. Я смотрела на знакомую береговую линию и видневшийся вдали город — это мог быть только Скарборо. И по мере того как мы приближались, предметы начали приобретать очертания и уже можно было разглядеть и здания, и деревья, и длинную дорогу вдоль берега, и холм, на вершине которого стояла больница, и опоясывающие этот холм ряды магазинов. Шпиль церкви, возле которой была похоронена моя мать. Баколет и высокое здание отеля на берегу. И к своему собственному удивлению, при виде всего этого я, против ожидания, не испугалась и не пришла в уныние, а почувствовала что-то вроде облегчения. Как когда ты ужасно устанешь и наконец можно положить голову на подушку. Именно так. Поэтому, когда я увидела здание порта и пришло время готовиться к выходу, я сделала это с легким сердцем.

Я поравнялась с тремя женщинами, стоявшими у подножия трапа, и, если бы тетя Тасси не окликнула меня, возможно, так бы и прошла мимо.

Тетя Тасси заметно постарела за то время, что я ее не видела, она сильно поправилась и поседела.

— О мой Бог, Селия!

Она обняла меня и расцеловала в щеки. Вера и Вайолет были одеты в простые ситцевые платья; волосы были заплетены в косы и одинаково заколоты на затылке. Они выглядели ужасно серьезными и старомодными. У них даже были дамские сумочки!

— Сула говорила мне, что ты выросла, но я и представить не могла, что ты такая высокая!

Я подошла к Вере и Вайолет и по очереди обняла их. Они смотрели на меня как на кинозвезду, полуоткрыв рты от восхищения. Меня это не радовало, мне совсем не хотелось, чтобы они меня стеснялись.

— Вы только посмотрите на них! — сказала я. — Держу пари, парни вам проходу не дают.

Вера довольно хихикнула. Сестры разглядывали мои босоножки, прическу, элегантный пояс, который мне когда-то достался от Элен Родригес. Вайолет, не подумав, даже пощупала ткань моей юбки — жесткую, с необычным цветочным узором.

— Какое у тебя красивое платье, — сказала она, наклоняясь. — Такое модное.

Я ответила:

— На Тринидаде много магазинов, где можно купить очень симпатичные вещи, и не так уж дорого.

— А ты поможешь мне выбрать ткань? Меня пригласили на вечеринку, это будет через два месяца.

— Да, конечно.

Тут я наконец заметила, что мы стоим посреди дороги и не даем людям пройти. Тетя Тасси сказала:

— Давайте пойдем к автобусу.

— На сколько ты приехала? — Тетя Тасси с удобством расположилась на сиденье. — Сможешь остаться подольше? Я очень надеюсь. Нам надо многое наверстать.

Я сказала:

— Еще не знаю. Будет видно.

Она погладила меня по руке:

— Селия, мы так рады, что ты снова дома.

Дорога была спокойной и пустой, если не считать нескольких случайных машин. По обочине шли люди с корзинами на головах — по всей вероятности, на рынок, решила я. Босоногий парнишка гнал вниз с холма стадо коз. У него был такой безмятежный вид, словно ему было наплевать на все на свете.

Тетя Тасси сказала, что мне повезло, потому что Вера и Вайолет сегодня отпросились с работы. Они сказали своему начальнику, что им надо встречать кузину с Тринидада. Вся Черная Скала только об этом и говорит.

— Сегодня вечером к нам зайдет миссис Мэйнгот. Она сказала, чтобы ты обязательно зашла к ним повидаться с Джоан. О, видела бы ты ее малыша, такой красавчик!

Я опустила голову на спинку сиденья, внезапно почувствовав, что у меня нет сил.

— Мы уже вот-вот будем дома, — сказала тетя Тасси.

Я закрыла глаза.

Без Романа дом казался гораздо просторнее. Да, он нуждался в покраске, но он был светлее, чем мне помнилось. Может быть, это ветерок, проникавший сквозь жалюзи, подействовал на меня таким образом, что все казалось ярче? На стенах появились новые картинки; оказалось, что Вера любит рисовать. На одной были изображены морской берег и лодка, на другой — два попугая, сидящих на дереве. Когда я сказала ей, что у нее талант, она спросила: «Ты и вправду так думаешь?» Пока все толпились на кухне, я спустилась вниз. Ящики с кока-колой стояли на прежнем месте. Я заглянула под них, надеясь увидеть свои сокровища, завернутые в старую занавеску, но они исчезли. Я села на то же место, где я любила сидеть, наблюдая за Антуаном и Антуанеттой. В наступившей тишине я заставила себя взглянуть на двор, на дерево франжипани, по-прежнему похожее на старую кость, на высокую траву, и дальше — на дорогу, по которой я ходила в школу и где нашла мертвого котенка, и на огромное хлебное дерево на обочине.

Я спросила у Веры, куда делись козы.

— Сначала умерла Антуанетта, а вслед за ней — Антуан. Наверно, его сердце было разбито.

Мне стало жалко бедных козочек.

— А что случилось с лианой? Куда она исчезла? — спросила я, выдвигая стул.

Мы собрались вокруг стола, тетя Тасси подавала ланч. Она приготовила оладьи и жареные пышки с соленой рыбой, а также каллаллу, рис и кристофен. На столе стояли кувшины с имбирным пивом и напитком из гибискуса. Тетя Тасси расстаралась, как могла.

— Видишь ли, за Вайолет ухаживает один молодой человек, который очень хорошо разбирается в деревьях и вообще в растениях.

Вайолет прижала руки к щекам:

— Но он вовсе не мой бойфренд!

— Еще какой бойфренд! — возразила Вера. — А если нет, то он очень хорошо притворяется.

Вера и тетя Тасси рассмеялись. Затем тетя Тасси спросила, есть ли у меня бойфренд.

— Нет, — ответила я. — И если миссис Джеремайя права, я никогда не выйду замуж.

— Миссис Джеремайя сказала тебе это?

— Это и еще многое другое.

— Что другое? — спросила Вера.

— Всякое-разное, — ответила я. — То, о чем лучше забыть.

Тетя Тасси поймала мой взгляд и сказала:

— Миссис Джеремайя умерла в прошлом году, наверно, ты об этом еще не слышала.

— Нет, конечно, — потрясенно пробормотала я.

— Как-то ночью она ловила крабов, и огромная ветка свалилась и пробила ей голову. — Тетя Тасси стукнула себя кулаком по ладони. — Она умерла на месте. Ей устроили подобающие похороны с песнопениями — все, как полагается. Но всем интересно — если она была такой ясновидящей, почему же не предвидела, что ее ждет?

После ланча Вайолет и тетя Тасси готовили для меня кровать, а мы с Верой убирали со стола. Я продолжала думать про миссис Джеремайя — как странно, что она так внезапно умерла. А может быть, подумала я, она знала, что конец близок, но просто никому не говорила? Все произошло мгновенно, без долгих страданий. Бывает гораздо хуже.

Я спросила у Веры про Романа. Мне хотелось точно знать, что с ним произошло. Вера не удивилась, бросив взгляд в коридор и убедившись, что тети Тасси нет поблизости, она села к столу и, понизив голос, заговорила:

— Он пошел к Рут Маккензи. Ты знаешь, он часто к ней заходил. — Вера сделала большие глаза. — Ну вот, ей нужно было сбегать за хлебом, и он сказал, что останется и присмотрит за Кларой.

— А сколько же тогда было Кларе? — Я помнила Клару совсем маленькой девочкой.

— Девять, но выглядела она на все девятнадцать. Дальше, Рут обнаруживает, что забыла кошелек и возвращается домой. Там играла музыка, поэтому они ее не услышали. — Вера опустила глаза. — Она подошла к двери и заглянула в щелку; они и не подозревали, что она там. Папка держал свою штуку наготове, Клара сидела рядом с ним без штанов, и, если верить Рут, все выглядело так, будто папка собирался вставить в нее свою штуку. Рут ворвалась в комнату и набросилась на него с кулаками. Потом схватила вазу и разбила о его голову, здорово его при этом порезав. Он вылетел из дома, кровь заливала ему лицо и глаза. Рут позвонила в полицию, приехала огромная полицейская машина и — бац! — папку арестовали и увезли в Скарборо.

— Ох, Вера, — прошептала я.

— Одно дело — вытворять такое со взрослой женщиной, но совсем другое — с девочкой. Рут сказала, что никогда, никогда не ожидала от него такого. И тут все сказали, чтобы ноги его больше не было в Черной Скале. Так что когда его выпустили под залог, он тихо сидел дома и пил, пил, пил. Было уже совсем поздно, и мама сказала, чтобы он шел спать. Но он вышел на улицу. Ну, а дальше дети нашли его мертвым на песке, и все вокруг было в крови. Кое-кто говорит, что это Эрл подкараулил его и убил. А может, это те бродяги, что живут на берегу, напали на него. В общем, не знаю.

Я подумала, что для сестер, наверно, это было тяжелым испытанием.

— Ас вами он никогда не пытался проделывать ничего такого?

— Нет, никогда. Он всегда хорошо к нам относился. Старался быть хорошим отцом и все такое. Ну, ты знаешь.

Поднявшись, Вера начала протирать стол. Она не спросила, делал ли Роман что-нибудь со мной. И очень хорошо. Еще будет время сказать тете Тасси, если я решу, что хочу этого. Но пока что я не была уверена, что нужно это делать. Тете Тасси и так досталось. Я всегда представляла, как расскажу ей, просто чтобы она знала, почему я сбежала из Черной Скалы. Но сейчас и это уже казалось неважным. Нужно было думать о других вещах.

Я не предполагала, что у тети Тасси тоже могут быть свои секреты.

— Селия, — позвала она меня из своей комнаты, — не хочешь ли прогуляться со мной на речку? Я там так давно не была.

— Конечно, — удивившись, ответила я, быстро надела тапочки и пригладила волосы.

— Нам надо кое о чем поговорить.

Солнце уже начало садиться, и в золотистом свете уходящего дня все казалось мягче и нежнее; мы шагали медленно и в такт — левая, правая, левая, правая. Я слышала, как шелестит платье тети Тасси, где-то рядом пел кукурузник[33].

Тетя Тасси сказала:

— Знаешь, когда ты была маленькой, то вечно задавала вопросы. Я всегда говорила: и откуда только взялась такая любопытная девчонка? Ты спрашивала: и какая у моей мамы была прическа, и какого цвета были ее глаза. А когда я отвечала — черные, то ты опять выпытывала: а какие именно черные? Черные, как дерево, или черные, как осы? И стоило мне решить, что уже все, как ты начинала сначала.

— Может быть, мне казалось, что я так и не получила точного ответа.

— Может быть, и так. Не так-то легко было тебе отвечать.

— Не понимаю почему.

Тетя Тасси как-то странно улыбнулась.

— Давай-ка присядем вон на те камни.

Камни были еще теплыми от солнца. Над водой летала бабочка. Потом я увидела еще одну и еще. Несколько минут мы просидели в молчании. Сквозь прозрачную воду виднелись черные камни. Все было знакомым, словно я никуда и не уезжала.

Тетя Тасси начала:

— Я должна кое-что рассказать тебе, Селия. Это очень нелегко, поэтому, прости, пожалуйста, если я скажу что-то не так.

У меня внутри что-то напряглось.

— Когда ты позвонила, что приезжаешь, я решила, что это знак.

— Знак чего?

— Знак, что ты должна узнать правду.

Тетя Тасси пристально смотрела на меня.

— Что, если я скажу тебе, что тетя Сула — твоя мать?

— Тетя Сула?

— Да, — кивнула она.

Я готова была к тому, что она вот-вот рассмеется над своей шуткой. Но она не смеялась.

— Тетя Сула — моя мать?

И снова она ответила мне: «Да».

Я уставилась на тетю Тасси. Мне казалось, что все это — сон.

— Ты говоришь правду?

— Да, Селия. — Глаза тети Тасси вдруг наполнились слезами.

— Скажи мне еще раз: тетя Сула была моей матерью?

— Тетя Сула была твоей матерью.

Все вокруг вдруг начало кружиться, хорошо, что я сидела, иначе могла бы свалиться в речку, как уже случилось в детстве.

— Почему она мне не сказала?

— Она хотела сказать тебе, когда ты начала приезжать к ней в Таману. Но потом она заболела. И решила, что нет смысла говорить тебе, если она скоро умрет. Ты уже привыкла жить без матери.

— Но я виделась с ней и до того, как она заболела.

— Сула заболела уже очень давно.

Я прижала руки к лицу.

— Селия, она хотела, чтобы ты была счастлива. А если бы ты узнала, это перевернуло бы твою жизнь вверх ногами.

— Но какая разница, тогда или сейчас?

Слезы застилали мне глаза.

— А как же тогда Грейс?

— Да, она умерла. Грейс умерла от туберкулеза наследующий день после того, как ты родилась.

— И поэтому вы говорили, что она — моя мать?

— Сула считала, что так будет правильно.

— Правильно или удобно?

Тетя Тасси покачала головой.

— А как же ты?

Она развела руками:

— Что я могла поделать?

Тетя Тасси смотрела на противоположный берег реки, поросший густой высокой травой. Через некоторое время я заметила, что выражение ее лица изменилось, и поняла, что последует что-то еще.

— Все было очень сложно. Она не могла взять тебя с собой в Таману из-за твоего отца.

— Моего отца?

Тетя Тасси твердо посмотрела мне в глаза.

— Джозефа Карр-Брауна.

И перед моими глазами сразу же возник Джозеф Карр-Браун — широкополая шляпа, длинное лицо, голубые глаза.

Я уставилась на тетю, как на привидение.

Она кивнула.

— Сула любила его. Они любили друг друга.

Я снова увидела, как они сидят вдвоем на веранде, играют в карты, пьют чай.

— Я так и не знаю, сказала она ему о тебе или нет. Конечно, он мог и сам как-нибудь догадаться. — Помолчав, тетя Тасси добавила: — Она очень тебя любила.

Я не могла шевельнуться. Я не могла говорить. Слышно было только журчание воды и шелест ветерка в сухой листве.

— Мне очень жаль, Селия. Я понимаю, как тебе тяжело. Это и не могло быть легко.

— Как долго?

Тетя Тасси непонимающе смотрела на меня.

— Как долго они были вместе?

— Больше десяти лет.

Это был шок. Я ожидала, что она скажет — год, может быть, даже меньше. Десять лет — это огромный, огромный срок.

— Это началось вскоре после того, как она стала у них работать. Она не хотела этой связи, но не хотела и возвращаться сюда. Поэтому она осталась. В те времена выбор был невелик.

— А что его жена?

— Говорят, что она была в курсе. У него уже случались связи до Сулы; он всегда любил женщин, но никогда не относился к другим так, как к Суле. С ней все было по-другому. И пока он не позорил жену внебрачным ребенком, миссис Карр-Браун закрывала на все глаза. Так часто бывает. Но потом Сула забеременела. Она сказала, что поедет на Тобаго, чтобы ухаживать за Грейс — та к тому времени была уже очень больна. У него не было причин ей не верить. Она провела здесь шесть месяцев.

Я сделала глубокий вдох. Слишком много всего на меня обрушилось. Я чувствовала, что еще немного — и я не выдержу.

Тетя Тасси поднялась и протянула мне руку:

— Пойдем, детка.

Никогда, никогда я не могла представить себе ничего подобного.

Тетя Тасси обняла меня и потрепала по спине.

Дома Вера и Вайолет вели себя очень тихо. Они оставили меня одну в моей прежней комнате. Я сидела на кровати и смотрела в окно. Не знаю, долго ли я так просидела. Потом я легла и стала смотреть в потолок. У меня было ощущение, что или я попала в другой мир, или мой мир перевернулся вверх ногами.

Я перебирала воспоминания о Тамане, натыкаясь на свидетельства, которым раньше не придавала значения: ежедневные чаепития, близость и мягкость между тетей Сулой и Джозефом Карр-Брауном. Знает ли он? И если знает, то почему ничего не сказал? Почему тетя Сула хранила все в секрете? Если бы я знала, вся моя жизнь сложилась бы иначе. Если бы я знала, я давно уехала бы из Черной Скалы и поехала в Таману, я сама была бы другой, я бы по-другому воспринимала все — свой дом, себя, свою жизнь. Я подумала о миссис Карр-Браун — так вот почему она заранее была настроена против меня.

Ночью тетя Тасси пришла ко мне в комнату и села на край кровати. Ее плечи сгорбились, как будто на них давили все тяготы мира.

— Я всегда говорила Суле — ложь только порождает новую ложь. И это так и есть. Чем больше ты уклоняешься от правды, тем труднее вернуться назад.

Я спросила, знал ли Роман, и она ответила, что нет.

— Сула тобой очень гордилась.

— Какое у нее было право гордиться? — внезапно разозлившись, возразила я. — Забеременеть и родить — это несложно.

Тетя Тасси взглянула на меня с жалостью; потом протянула руку и завела мне за ухо выпавшую прядь. По моим щекам катились слезы.

Следующие несколько дней я в основном оставалась дома. Тетя Тасси всегда старалась быть поблизости. Она сказала, что готова ответить на все мои вопросы. Она готовила мои любимые блюда, и я удивилась, обнаружив, что ем с удовольствием. Она ухаживала за мной, как будто я приболела. Я никогда не знала ее такой.

Тетя Тасси разыскала старые фотографии — она, Сула и Грейс, которых я раньше не видела. Одна из них была снята неподалеку, на берегу в Черной Скале. Я пристально всматривалась в Сулу и — да, я узнавала себя. Я спросила, нет ли у тети Тасси фотографий Джозефа Карр-Брауна. Нашлась одна, очень старая, на которой он стоял на помосте для сушки какао. Именно таким я увидела его, когда в первый раз приехала в Таману навестить тетю Сулу. Мою маму.

— А почему Саутгемптон? — спросила я.

— Да просто я знала это название. У меня была открытка от одного человека, который туда ездил. От отца Кармайкла, помнишь его?

— Она родила меня на Тринидаде?

— Нет, она приехала на Тобаго заранее, когда еще ничего не было заметно, чтобы никто ничего не знал.

Я приложила руки к своему маленькому твердому животу.

— Ты присутствовала, когда я родилась?

— О да. Сула и плакала, и смеялась одновременно, впервые в жизни она сказала, что счастлива. Она сказала: «Какой у меня чудесный ребенок». И она проплакала всю дорогу, возвращаясь на Тринидад. Это была ее самая большая ошибка. Она сама мне призналась, когда приезжала сюда. Сказала, что ей надо было оставить тебя у себя, что ты важнее, чем все остальное. Что она прислушалась к голове, когда надо было слушать сердце.

Тетя Тасси улыбнулась:

— Помнишь, она приезжала и вы нашли на дороге опоссума-манику?

— Да, — сказала я. — И Роман швырнул в тебя тарелкой.

— И Роман швырнул в меня тарелкой, — ровным голосом повторила она.

Как-то, когда мы были на кухне, я спросила:

— А почему ты на все согласилась?

Тетя Тасси перестала чистить батат и положила его на стол.

— К тому времени я уже встретила своего мужа — отца Веры и Вайолет. Я никуда не собиралась. Сула всегда присылала деньги на твое содержание.

Я вспомнила ежемесячные посылки.

— И потом, ты была таким прелестным ребенком, разве же я могла сказать «нет»? Не всегда легким ребенком, — добавила она, смеясь, — но очень красивым.

Очень часто я думала о Джозефе Карр-Брауне и его дочерях. О том, как им повезло иметь такого отца, знать, что он их отец.

— Может быть, мне стоит съездить в Таману и поговорить с ним.

Тетя Тасси пожала плечами:

— Почему бы и нет? Теперь, когда Сулы нет, от этого никому не будет вреда.

— Но он может мне не поверить.

— Ну что ты, почему он вдруг не поверит?

Я думала о том, как быстро и без усилий я приспособилась к жизни в Тамане, о том, как легко ладила с лошадьми. Может быть, я унаследовала это от отца? Я вспомнила, как моя мать однажды сказала, что я «храбрая, как Джозеф Карр-Браун».

Когда первый шок миновал, я стала воспринимать все уже по-другому. Думая о тете Суле, о том, как она умерла, так и не открыв мне правды, я сердилась и в то же время грустила. Я все время вспоминала ее лицо в тот последний день, когда мы стояли на ступеньках и осматривали ее садик. Я представляла их вместе — мою мать и моего отца. И каким-то странным и неясным для меня образом их отношения представлялись совершенно понятными.

Известие, что мой отец живет на Тринидаде и нет нужды отправляться в далекую Англию, чтобы разыскать его, в каком-то смысле тоже принесло облегчение. Но как он ко мне отнесется? Увидит ли он во мне свою дочь? А может быть, я буду лишь грустным напоминанием о Суле? Захочет ли он мне помочь? Конечно, он будет ожидать, что я попрошу у него денег. Но этого, пообещала я себе, я никогда не сделаю.

И все это время я продолжала думать и о своей жизни. Теперь я совсем иначе относилась к ребенку, которого носила под сердцем. Теперь было ясно, что я повторяю судьбу своей матери. Если бы моя мать от меня избавилась, я никогда бы не узнала, что такое жизнь. Я обязана сохранить своего ребенка. И доктору Эммануэлю Родригесу пока что совсем не обязательно знать о моем решении. Но скоро я должна буду во всем признаться тете Тасси.

Черная Скала совсем не изменилась. И школа Сент-Мери стояла на прежнем месте, только снаружи ее покрасили в приятный светло-зеленый цвет. Проходя мимо, я через окно увидела мисс Маккартни, проводившую урок. Она выглядела так же, как и раньше: зачесанные вверх рыжие волосы, длинная юбка и блузка. Я решила как-нибудь зайти к ней. Я расскажу ей о себе, обо всем, что случилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. Надеюсь, она не слишком во мне разочаруется. Мне хотелось спросить у нее: можно ли на самом деле стать всем, чем ты хочешь стать?

Я прошлась по центральной улице и заглянула в церковь. Она всегда мне нравилась: чистые белые стены, деревянный алтарь. Присев на минуту, я закрыла глаза. Я думала о своей матери — видит ли она меня сейчас? Я очень отчетливо помнила ее лицо, ее округлые скулы, слегка раскосые глаза.

Зайдя в маленькое почтовое отделение, я проверила, нет ли чего-нибудь для меня. Остановилась возле бара Джимми, но не стала заходить, а пошла дальше, к бару дядюшки К. Там не было никого, кроме старого бармена. В помещении пахло табаком и несвежим пивом. Бармен спросил, может, я кого-то разыскиваю.

— Призрак Романа Бартоломью, — ответила я, криво улыбнувшись.

Бармен удивился, но потом сделал жест, как будто отмахивался от мухи:

— Роман сейчас там, где ему самое место — в аду.

Потом я зачем-то взобралась на Каменистый Холм и дошла до дома старого Эдмонда Диаза. Отсюда начиналась узкая тропинка, устланная толстым слоем листьев, которая вела к дому миссис Джеремайя. Все было точно таким, как мне помнилось. Где сейчас миссис Джеремайя? Хотелось верить, что она покоится с миром.

Домой я пошла по Курланд-Бей. Там не было ни одного рыбака. Пеликаны ныряли в море, а потом высоко поднимали головы с наполненными рыбой мешками под клювами. Волны, более высокие в это время года, разбивались о черные скалы. Я прошла дальше, туда, где пляж становился уже. На песке лежали кучки разбитых кораллов, раковины, прибитые к берегу деревяшки. При прикосновении дерево оказывалось мягким. Я подошла к темному раскидистому мангровому дереву, кишевшему голубыми крабами, они меня больше не пугали.

Джоан Мэйнгот жила в маленьком домике на участке за домом ее матери.

— Селия? — неуверенно спросила она, прищурившись, будто меня было так трудно узнать.

— Да, Джоан, — сказала я. — Помнишь меня?

И я рассмеялась, а потом рассмеялась и она. Джоан пригласила меня в дом и дала подержать своего сына. Его назвали Уилфридом, в честь ее отца.

— Ты не представляешь, как мы до сих пор скучаем по папе. Дня не проходит, чтобы я о нем не вспоминала.

От маленького Уилфрида пахло мылом и детской присыпкой; его кожа была нежной, как кожица молодой сливы. Я заглянула в его влажные темные глазки.

— Как хорошо, — сказала Джоан. — Наверно, ты ему понравилась — до этого он целый день капризничал.

Джоан повзрослела и немного поправилась. Она показала мне свой дом. Видно было, как она им гордится, особенно когда она завела меня в их с мужем спальню. На стене висела их свадебная фотография. Джоан в длинном белом кружевном платье выглядела очень элегантно. Лицо ее мужа показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить, как его зовут.

— Не знаю, как долго ты здесь пробудешь, может быть, успеешь с ним познакомиться, — сказала сияющая Джоан. — Он сейчас в Гайане, моет золото на приисках.

С Уилфридом на руках я пересекла лужайку и подошла к дому миссис Мэйнгот, где нас уже ждала тетя Тасси.

— Вы только посмотрите на него! — воскликнула она и ловко взяла мальчика на руки.

Во дворе росла крупная агава и несколько помельче, с более короткими шипами.

— Сейчас у него такой возраст, что за ним глаз да глаз нужен, особенно с этими колючками, — заметила тетя Тасси, поднимаясь по ступенькам.

Мы расселись на веранде, и миссис Мэйнгэт подала чай, а к нему сладкие булочки и кокосовый кекс из кондитерской в Бакуу.

— Селия так шикарно выглядит, — сказала Джоан и наклонилась, чтобы получше рассмотреть серьги, подаренные мне доктором Эммануэлем Родригесом. Она спросила, какие у меня планы.

— Еще точно не знаю.

— Ты всегда говорила, что хочешь уехать в Англию.

— Говорила, — сказала я и посмотрела на тетю Тасси.

Миссис Мэйнгот сказала:

— А помнишь, мы все время говорили, какая странная девочка Селия?

— Ну, как видишь, все наладилось, — ответила тетя Тасси.

Мое сердце наполнилось теплом и любовью.

В течение дня Вера и Вайолет работали в отеле Блу-Рейндж, но по вечерам возвращались домой. Они казались вполне довольными жизнью: шили, болтали, слушали радиоприемник, деньги на покупку которого скопили совместными усилиями.

Как-то вечером, при свечах, я стала учить их играть в «сердечки». Они быстро ухватили суть. Увидев, как я мастерски тасую колоду, тетя Тасси широко раскрыла глаза:

— Где ты этому научилась?

Я ответила:

— У своего отца. В карточном салоне Сулы.

И мы все переглянулись.

Все это время я чувствовала, как растет мой ребенок. Скоро мое состояние можно будет заметить, я уже чувствовала, что одежда стала мне тесна. Я слышала, как это бывает: вроде бы ты такая же, как была, и вдруг в одну минуту становишься огромной, как бочка, и всем уже все понятно. Я готова была рассказать тете Тасси. Но в то же время мне хотелось подождать еще несколько дней, чтобы все как следует успокоилось и утряслось.