4

Дождь лил так, что, казалось, по крыше молотят камнями; во дворе пахло мокрой землей. Скоро все опять должно было высохнуть, но не надолго. В это время года что ни день, то дождь. Вера и Вайолет вместе с тетей Тасси отправились за кокосовым тортом и сдобными булочками в соседнюю деревню. Тетя спросила, не хочу ли я пойти с ними, но я сказала, что мне нужно делать уроки. Она хмыкнула:

— Вечно ты зарываешься носом в свои книги. В один прекрасный день ты утонешь в одной из них, и мы не будем знать, где тебя искать.

Вера и Вайолет захихикали, как будто это было смешно. Они были одеты в одинаковые бело-зеленые платья.

— Об этом можно только мечтать, — ответила я. Едва они ушли, я, даже не подумав переодеться, спустилась вниз, прихватив ломоть хлеба, стакан молока и свои учебники. Под домом было жарко и душно, как бывает, когда трудно дышать. Еще там было много комаров.

Я любила сидеть под домом. Куры бегали вокруг меня, поклевывая землю, козы, Антуан и Антуанетта, лежали в тени или щипали густую травку. Однажды мне показалось, что из кустов выпрыгнул олень и улегся рядом с ними. Было уже темно и плохо видно. Но через пять месяцев на свет появились детки, которые не были похожи на коз — они были ужасно хорошенькие, с крапинками на спинках. Вскоре они все умерли. Роман сказал, что я все выдумала, потому что на Тобаго не водятся олени.

Было четыре часа, и я знала, что они вернутся не раньше чем через час. Романа тоже не было, и я решила, что он, наверно, у своей приятельницы Рут Маккензи.

Приподняв ящики с кока-колой, я извлекла из тайника запылившийся узелок со своими сокровищами. Развернув его, я стала доставать вещицы и раскладывать вокруг себя, воображая, что это музей и люди приходят сюда и платят деньги, чтобы поглазеть на них. В тот день я собиралась присоединить к коллекции новые находки: обточенный морем осколок стекла, старый рыболовный крючок и кусок тесьмы. Я сделала из тесьмы петлю и вставила в нее стекло, чтобы получилось похоже на ожерелье.

Уже по тому, как Роман карабкался по ступенькам, я поняла, что он пьян. Высоким голосом он сказал «добрый день» и, свесившись вниз, заглянул в мое убежище.

— А где Тасси?

Я ответила:

— Они пошли в пекарню в Бакуу.

— Зачем?

— За кокосовым тортом и булочками.

— Ах да, для нашей именинницы!

Я гадала, пойдет ли он в дом и ляжет спать или сначала поест, а потом ляжет. Обычно это зависело от того, насколько он пьян. Я знала, что на плите стоит большая кастрюля еще теплого пилава — это было одно из его любимых блюд. Я прислушивалась, ожидая услышать его шаги у себя над головой. Но слышала только громкое чириканье кискаду, повторявшего: «Чё он грит? Чё он грит?» Поэтому я очень удивилась, подняв голову и обнаружив, что Роман растянулся на лестнице и наблюдает за мной.

— Что это у тебя там? — поинтересовался он. — Нет ли там чего-нибудь для дядюшки Романа?

— Всякий старый хлам с пляжа, — я встала и начала быстро собирать свои вещицы.

— Селия всегда така-а-ая таинственная, — пропел он, запрокинув голову и обращаясь к небу.

А потом — не знаю, спрыгнул он или съехал вниз по ступенькам, — но в следующий момент он уже был возле того места, где я стояла, стараясь отряхнуть школьную форму. Роман ухватился за столб, но все равно его раскачивало, как в лодке. Когда я попыталась обойти его, он ухватил меня за руку.

— Открой мне свой секрет, Селия. Расскажи мне что-нибудь. — От него несло ромом, глаза разъезжались в разные стороны. Подумав, что он выглядит больным, я двинулась к лестнице, но он продолжал меня удерживать.

— Неужели у тебя нет секретов? — Роман глупо ухмыльнулся.

— У тебя воняет изо рта, — прошипела я. — Вот и весь мой секрет. — И я снова попыталась вырваться.

— Ах ты, мерзкий мешок дерьма, — сказал он, еще сильнее вцепившись мне в руку. Я почувствовала, как его вторая рука лезет мне под платье.

— Отпусти меня, — потребовала я.

Но его пальцы только поползли еще выше.

— Хочешь побаловаться? Хочешь получить удовольствие, мисс Задавака?

Прежде чем я успела что-нибудь понять, он швырнул меня на землю. Лежа в пыли, я прошептала «дядя Роман» и попыталась встать. Господи Иисусе, помоги мне, взмолилась я, но не ощутила Его присутствия. Маленькие глазки Романа стали совершенно дикими. Он опрокинул меня на спину. Я воскликнула: «Что ты делаешь, что ты делаешь?» Потом я сказала: «Пожалуйста, дядя Роман», — и еще раз попробовала встать. Он больно ударил меня в бок, и я скорчилась на земле. Он снова ударил меня. Я подумала, что он сошел с ума. Потом, подняв взгляд, я увидела, что он стоит надо мной и возится с застежкой своих замусоленных штанов. Я прошептала: «О нет, Господи, о нет!», и посмотрела в сторону, и увидела солнечные лучи, прорвавшиеся сюда, под дом. Если бы я могла встать, думала я, если бы я могла встать и убежать через двор и дальше по дороге в деревню. Но я не могла встать. Когда я снова подняла глаза, брюки Романа уже болтались вокруг колен.

— Снимай трусы.

Что-то в его глазах сказало мне, что если я не послушаюсь его, то умру. Я стянула трусы. И начала плакать — не так, как я обычно плакала, а скулить, как побитый котенок. Он уже стоял надо мной на коленях и из волосатого гнезда у него между ног торчала прямая змеиная головка. Я сказала: «Пожалуйста, дядя Роман, пожалуйста». Он попытался засунуть ее мне в рот, но я отвернулась. Несколько мгновений он выглядел озадаченным, но потом взял ее в руку и начал теребить. Я подумала, может быть, это все, может быть, больше он ничего не сделает, но почти сразу поняла, что это еще не все, потому что уж слишком давно и слишком сильно ему этого хотелось, и он прижал меня одной рукой к земле, а другой задрал мне платье и ногами пригвоздил мои колени. «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…» Он засунул в меня руку. Ох, какой громадной была его рука, будто ветка дерева.

Роману пришлось приложить всю свою силу, чтобы проникнуть в меня, потому что, когда он вытащил руку, я постаралась зажаться. Он поплевал на пальцы и натер слюной головку. Потом он начал пристраиваться у меня между ног, только я не пускала его, я зажималась изо всех сил, и он таранил меня снова и снова, пока не прорвался внутрь, и опять таранил и крушил, пока уже полностью не залез в меня и на меня. Мне казалось, сейчас он разорвет меня изнутри, мое тело распадется на две половинки, как туша, что как-то висела в мясной лавке. Не знаю, как долго это продолжалось, я только видела, что он чего-то добивается с перекошенным от напряжения лицом — настолько искаженным, что если бы в этот момент мне сказали: «Это Роман Бартоломью», я ответила бы: нет, что вы, я не знаю этого человека. Слезы текли у меня из глаз. Я зажмурилась, потому что поняла: если я смогу думать о чем-нибудь другом, представлять что-нибудь другое, я могу спастись. И я увидела почтовую открытку с видом Саутгемптона, увидела людей на пристани, и серое небо, и чаек, парящих над миром… Как вдруг сильная оплеуха вернула меня назад, и я снова оказалась там же, в пыли под домом. Роман выглядел совершенно обезумевшим; как видно, он испугался, что я вот-вот отключусь. Потом он продолжил. И я уже понимала, что должна держать глаза открытыми.

Я не знала, чего он дожидается, пока это не случилось. Меня как будто залило густым молоком. Рот наполнила рвота, я сплюнула и откашлялась. Роман откатился в сторону. Он вытерся майкой, встал и натянул брюки.

— Если ты хоть что-то скажешь Тасси, то горько об этом пожалеешь. Тасси на тебя наплевать. Чем скорее ты это уразумеешь, тем лучше.

Шаркая ногами, он начал подниматься по ступенькам. Дойдя до верхней, он остановился, вытер мокрое от пота лицо, оглянулся и пристально посмотрел на меня, как будто это я заставила его сделать то, что он сделал.

Загрузка...