Черное солнце Афганистана

1

Приближалось время, когда предстояло идти служить в армию. Санька и Колян были в восторге от кинофильма «Джульбарс», восхищались храбрыми пограничниками и, поразмыслив, прикинув и «покумекав своими шариками», взвесив все «за» и «против», подали заявление в военкомат на предмет поступления в пограничное училище. Мечта о небе с годами не угасла, но поступать в авиационное училище Беляк не решился, хотя и очень хотел. Уж слишком опасным казался такой шаг. Среди молодежи ходили слухи, что медицинская комиссия там необычайно строгая и придирчивая. Говорили даже о том, что существуют тайные ямы, незаметно закрытые специальными люками. Идешь по коридору и бац! — проваливаешься. А там на тебя со всех сторон набрасываются врачи и, пока не очухался, разделывают под орех: щупают, измеряют, проверяют твое нутро и все поджилки. Санька напрямую не верил тем рассказам, но все же понимал, что отбор в авиацию особенный. А проваливаться еще раз никак не хотелось. Достаточно ему было позора при поступлении в медицинское училище. Тогда они еле «отмылись». Повторять ошибку не хотелось.

— Будем служить на границе! — сказал Санька.

— Классно! — соглашался Колян.

— Будем проситься в тайгу, на самый Дальний Восток.

— У нас будет своя умная немецкая овчарка, и мы запросто выловим шпионов и японских самураев.

Их, будущих воинов, а ныне допризывников, перед самым Новым Годом официальной повесткой пригласили в военкомат и направили в Уфу для прохождения республиканской медицинской комиссии. Факт, что им предстоит поездка в столицу Башкирии, обретал вес и значение в глазах одноклассников и товарищей. Оба друга накануне отъезда помылись в бане, надели чистое белье и утром, радостные и тревожно возбужденные, двинулись в путь.

В Уфе во дворе военкомата уже толпились молодые парни, такие же, как и они, допризывники, пожелавшие стать курсантами различных военных училищ. Знакомых среди них не было. Парни съезжались со всей республики.

— Санек, выходит, что эти все, как и мы, командирами хотят стать, — сказал Колян.

— А чего тут плохого?

— Да я просто так, — ответил Колян. — Много желающих.

— Желающих много, да кто пройдет врачебный отбор, в этом и весь вопрос.

— Мы-то с тобой пройдем! — уверенно сказал Колян. — У нас с тобой никаких изъянов и болячек в организме доктора не обнаружили.

— Не загадывай наперед.

Ровно в девять часов к ним вышел военный. В годах, но стройный, моложавый, подтянутый. Военная форма на нем смотрелась красиво. На плечах офицерские погоны, на груди в два ряда орденские планки. В руке держал папку.

— Внимание! — произнес он зычным, командирским тоном и сразу привлек к себе всеобщее внимание. — Слушай мою команду! В одну шеренгу, — он сделал краткую паузу, — становись!

Шум и разговоры смолкли. Толпа задвигалась, рассыпаясь и вытягиваясь в относительно ровную линию. Санька и Колян не проявили должной сноровки и вынуждены были занимать место в строю в самом конце.

— Погоны с двумя просветами и одна звездочка, — со знанием дела сказал Колян.

— Майор, — уверенно произнес Санька.

— Тише вы, — зашикали на них стоявшие рядом.

Майор раскрыл папку и, выждав минуту, произнес в наступившей тишине:

— Со строевой подготовкой, товарищи будущие курсанты, у вас еще далеко до уставного положения. Затягиваете простейшее построение. Но это дело поправимое. Не в училище, так на службе быстро все усвоите! — он понимающе улыбнулся и, сделав паузу, продолжал: — А теперь внимание! Начинает работать медицинская комиссия. Сейчас каждый из вас получит медицинскую карту и с ней пойдет делать обход по медицинским специалистам. Понятно?

— Ясно, товарищ майор! — раздались голоса из строя.

— Первыми проходят медицинское обследование те допризывники, кто изъявил желание поступать в летные военные училища. По списку значится двадцать один человек, число счастливое, — и приказал им: — Выйти из строя на шаг для получения медицинской карты!

Санька с нескрываемым удивлением и открытой завистью смотрел на этих счастливчиков. Ничего особенного из себя они не представляли. Такие же, как и они с Коляном, даже на вид многие будут намного послабее. Просто они оказались более смелыми, не испугались строгости медицинского отбора. А у него, у Саньки, с самого детства была мечта стать пилотом, покорять суровую стихию неба. Он всегда восхищался легендарными летчиками, такими как Чкалов, Байдуков, Беляков, зачитывал до дыр книги, в которых рассказывалось о героических перелетах. Голубые просторы воздушного океана звали к себе, притягивали невидимым магнитом, манили и, как ему казалось, ждали его. А он допустил слабину, не решился. Не подал документы. Он смотрел на счастливчиков, получавших медицинские карты, и в его душе бушевал и клокотал, как в кратере вулкана, огненный сплав зависти и обиды. Как же он проморгал, упустил такую редкую возможность?

Когда последний, двадцать первый, получил медицинскую карту, Санька не выдержал. Поднял руку и вышел из строя.

— Товарищ майор, можно обратиться с вопросом? — спросил он с замиранием сердца.

— Слушаю вас.

— А можно и мне?

— Что можно?

— Пойти на комиссию по отбору в летное училище! — выпалил Санька единым махом, с надеждой глядя на майора.

Майор окинул оценивающим взглядом ладную фигуру Беляка и остался доволен. Эти мгновения Саньке показались вечностью. Он ждал ответа, как ждут приговора.

Майор одобрительно кивнул и сказал:

— Можно! — и добавил. — Будешь двадцать вторым.

Одно это слово «можно» разом перевернуло все в душе Беляка.

— А если не пройду? — на всякий случай спросил Санька.

— А куда поступаешь?

— В высшее пограничное.

— Ну, если не пройдешь, тогда и пойдешь в пограничное.

— Согласен с большой радостью!

Санька локтем подтолкнул Коляна, как бы говоря, мол, давай и ты. Но Колян не последовал его примеру, не сделал шага вперед. Он не решился. А может быть, просто не захотел поступать в летное училище. Небо его не привлекало. А может быть и пугало. Колян не отважился рисковать своим будущим. В эти краткие мгновение и пролегла между закадычными друзьями незримая тонюсенькая трещина, которая незаметно разъединила их. Но в то время они еще не осознавали этого. Просто каждый сделал свой выбор.

Проходить медицинскую комиссию оказалось не так страшно, как казалось, но и не очень-то приятно. Тут ты вроде бы уже и не человек, а становишься подопытным кроликом, которого осматривают со всех сторон, ощупывают, взвешивают, измеряют, проверяют зубы, заставляют высовывать язык. Заглядывают в рот, в уши, проверяют слух и зрение. Измеряют кровяное давление, выслушивают легкие, считают пульс, заставляют нагибаться, ложиться на кушетку, застланную чистой простыней, велят по десятку раз приседать и снова измеряют давление, считают пульс, слушают ритмы сердца. А ты находишься в самом неблаговидном виде. Полностью нагишом, в чем мать родила. Смущаешься, и от стыда краска бросается в лицо, когда врачом оказывается женщина, да к тому же еще и приятной наружности. А они на твое смущение не обращают никакого внимания. Обследуют и передают тебя дальше. Почти как неодушевленные детали по заводскому конвейеру, от столика к столику, от одного врача к другому. И ты движешься от специалиста к специалисту, и каждый из них дотошно интересуется именно тем участком твоего тела, тем внутренним органом, который ему наиболее хорошо знаком, в котором он досконально разбирается, и, освидетельствовав, проверив его, выдает свое заключение. А из таких разрозненных заключений, как из мозаики, и создается общая картина твоего организма, определяется состояния здоровья на предмет пригодности несения военной службы в избранном роде войск.

И у каждого столика, врачи и медсестры, с нескрываемым удивлением обращали внимание на Санькину спину и задавали один и тот же вопрос:

— Это откуда у вас?

А там у него по всей широте спины красовался дугообразный синяк. След от удара шлангом. И Санька в который раз пояснял:

— Отец лупанул.

— И за что это он так?

— За нарушение домашней дисциплины.

Это произошло дома за неделю до вызова на республиканскую комиссию. Отец огрел его шлангом за то, что Санька в тот день не наколол дров, а уехал с ребятами в Белорецк навестить заболевшего учителя физкультуры. Молодой преподаватель увлек десятиклассников занятиями самбо. По субботам, для закалки, они вместе с учителем даже устраивали баню с купанием в снегу.

На мандатную комиссию из двадцати двух кандидатов строгие врачи допустили лишь одного Саньку с кратким заключением «годен к летной работе».

Председатель комиссии, седовласый полковник, поздравив с успешным преодолением медицинского барьера, спросил:

— В какое летное училище хотел бы поступить?

Тут Санька и растерялся. Гордость, что он успешно прошел строгую медицинскую комиссию и признан годным, враз улетучилась. К своему стыду, он не знал ни одного летного военного училища. Слышал лишь о Челябинском штурманском, но штурманом ему быть не хотелось. Санька не знал, что сказать. Понимал, что попал впросак. Стоял понуро, закусив губу.

Выручил майор, который вручал медицинские карты.

— Это тот самый смелый парень, который напросился в последний момент.

— Двадцать второй?

— Он самый, товарищ полковник.

— Похвально, — он заглянул в его личное дело, — похвально Александр Беляк! Авиации нужны смелые люди, способные быстро принимать ответственные решения. Вы на правильном пути. Перед вами открываются двери любого летного училища.

Саньке было приятно слышать похвалу в свой адрес, но он топтался на месте и сгорал от стыда, что готов «идти туда, не знаю куда».

— Выбор большой, — полковник взял со стола бумагу. — Вот есть у нас заявка от Сызранского высшего летного. Прекрасное училище! Можем направить туда, если нет возражения?

— Согласен, товарищ полковник! — выпалил Санька с радостью и сразу почувствовал облегчение, что наконец-то он вышел из затруднительного положения.

— Очень хорошо! Значить, в высшее Сызранское и направим.

Санька вышел из мандатной комиссии окрыленным. Мечта сбывается! Он будет учиться на летчика!

Правда потом, пару месяцев спустя, узнав о том, что Сызранское училище вертолетное, как он жалел о своем поспешном согласии, как мучился, писал запросы, просил перевести в Качинское, где готовят летчиков-истребителей, однако получал стандартный холодный ответ: «Ваше личное дело направлено в Сызранское…»

Но тогда в те первые часы его буквально распирала гордость.

А Колян медицинскую комиссию не прошел и особенно не переживал, даже вроде бы и не огорчался.

Домой друзья возвращались радостными и довольными.

Санька тем, что он нежданно-негаданно получил счастливый шанс осуществить свою мечту. Как многие в его годы, он обладал пылким воображением. Оно рисовало в сознании захватывающие картины воздушных полетов. Он мысленно уже летал на истребителе, покорял суровую стихию неба, даже не предполагая о том, что еще ему предстоит пройти нелегкий путь, прежде чем он поднимется в воздух.

А Колян был доволен, что не надо никуда ехать на учебу, которая его не особенно и привлекала, и служить в далекой тайге, где и жилья человеческого поблизости нет, а, главное, что он наконец-то отвязался от постоянного покровительства Саньки. Он так и думал с тихой радостью: «наконец-то отвязался».

Каждый из них сделал первый самостоятельный выбор. Выбор жизненного пути. Первый шаг в будущее.

2

Когда у человека, а тем более у молодого человека, появляется цель, а тем более, если эта цель направлена на осуществлении заветной мечты, то все его существование становится осмысленным. И Санька Беляк, осознавая, что перед ним открывается перспектива всей будущей его жизни, на глазах менялся. Он понимал, что сделан только первый шаг. Важный, определивший дальнейшее направление его жизни. Но — только первый. Нужно готовиться совершить второй — преодолеть барьер вступительных экзаменов. Тут дело будет намного посложнее. Если медицинский барьер он преодолел за счет природных данных и крепкого здоровья, то на экзаменах придется напрягать мозговые извилины, показывать свои знания. А с этим у него не очень шибко-то, особенно по математике. В отличниках не ходил, среди хорошистов не значился.

По приезду из Уфы он обратился к Михаилу Дмитриевичу, классному руководителю выпускного 10-го, преподавателю алгебры и геометрии, которого побаивались и уважали, с просьбой помочь подготовиться к вступительным экзаменам в летное училище. Учитель Михаил Дмитриевич был очень жесткий, строгий, требовательный и справедливый.

Выслушав просьбу Беляка, он спросил:

— А ты серьезно решил?

— Да, Михаил Дмитриевич!

— Трудно будет тебе, заранее предупреждаю. Знания твои хлипкие и укреплять их придется серьезной работой.

— Буду стараться! — твердо сказал Санька и добавил. — У меня нет другого выхода.

— Тогда начнем!

И потекли дни учебы с дополнительной нагрузкой. Занимались и по воскресеньям то дома у Михаила Дмитриевича, а жил учитель в Белорецке, то на дому у Саньки. А по понедельникам, по расписанию, первыми уроками были либо алгебра, либо геометрия. И когда в класс заходил Михаил Дмитриевич, то он, даже не дойдя до стола учителя, зычным голосом произносил:

— Александр Беляк, к доске! — и диктовал условия задачи или алгебраического примера.

Это была настоящая пытка на глазах всего класса. Санька старался изо всех сил, но редко получал спасительную «тройку», чаще «кол» либо «два». Но упорный труд не прошел даром. На выпускных экзаменах на вопросы отвечал уверенно, алгебру и геометрию сдал на твердую «тройку».

3

Сызранское училище для Саньки началось в солнечный торжественный день выпускного вечера. Праздничное мероприятие в школе должно начаться в пять часов, а в полдень в калитку постучал старый почтальон. Шустрая младшая сестренка открыла калитку:

— Давайте я получу!

— Тут не твоего носа дело. Александр дома?

— Дома.

— Ему официальная почта.

— Я ему и отнесу!

— Сказано, что не твоего носа дело, — сурово произнес почтальон. — Зови брата! Он должен подпись свою поставить, что получил вовремя.

— Санька! — позвала сестренка, удивленная тем, что именно брату пришла важная «официальная почта».

А Беляк уже догадывался в чем дело, но верил и не верил. Не слишком ли рано вызывают в училище? Может это из милиции, на прошлой неделе он был в серьезной потасовке тобольских с сухановскими…

— Повестка из военкомата, — строго сказал почтальон и многозначительно добавил. — Из самой столицы, из республиканского военкомата! Ишь ты у нас какой знатный призывник!

Почтальон раскрыл широкую конторскую тетрадь и ткнул пальцем:

— Тут и распишись!

Санька, быстро поставил свою подпись, взял повестку и торопливо прочитал краткий текст. Слова звучали по-военному строго, как приказ. В повестке значилось, что Александр Беляк должен без опоздания явиться в город Уфу на республиканский призывной пункт 23-го июня к 9.00. Санька еще раз прочел повестку. Нет, никакой ошибки, все так и есть. Но утро 23-го наступит уже послезавтра, а ехать поездом до столицы Башкирии больше суток…

— Чего задумался? — спросил старый почтальон.

— Как же я успею?…

— Успеешь! Еще вона сколько часов есть у тебя в запасе до ночного поезда.

— Так у меня в школе праздник, выпускной вечер…

— У нас в сорок первом тоже кувырком пошел выпускной бал. Война в тот день началась, все разом перечеркнула. А ничего, выдюжили! — и по-отцовски ласково добавил. — Иди и собирайся в дорогу. Успеешь! Как говорят, попадаешь с корабля на бал, только у тебя, шебутного, наоборот выходит, с бала на сухопутный корабль, то есть на поезд. Привыкай вертеться! Жизнь-то и не такие выкрутасы может делать, только успевай и не зевай!

4

На рассвете поезд увозил его в Уфу.

Санька лежал на жесткой койке с закрытыми глазами, но сон не шел к нему. Напряжение последних часов не покидало. Эта половина суток с момента получения повестки из военкомата промчалась в ускоренном ритме, отсекая все ненужное и второстепенное. И он всюду поспел. Все успел сделать. Словно знал наперед, что уезжает из родительского дома, из родной Ломовки надолго, хотя в те часы об этом и не догадывался.

Он лежал с закрытыми глазами и мысленно возвращался назад, к прожитым в бурном темпе часам последнего школьного дня, он был еще дома, в Ломовке, в кругу друзей, и словно в кино, прокручивал в памяти все события, большие и малые, уже прошедшие и ушедшие в безвозвратное прошлое.

Санька улыбнулся, вспомнив приятные минуты на выпускном вечере. В школьном зале торжественно чествовали отличников, хвалили хорошистов, но и его, неожиданно для Саньки, наградили бурными аплодисментами.

На сцену поднялась пожилая учительница, которая принимала их в первый класс и дала им, нынешним выпускникам, начальное образование, научила считать, читать и писать. В руке она держала тоненькую папку.

— После окончания четвертого класса на последнем уроке каждый из вас получил чистый лист бумаги и ответил на два вопроса: «Кем ты хочешь стать после окончания школы и почему?» — сказала она. — Сейчас я зачитают ваши ответы, ваши детские мечты о будущем.

В зале возникло оживление. Многие ответы вызывали искренний смех. Санька улыбнулся, вспомнив наивный ответ Коляна: «Хочу быть шофером, потому что зимой холодно, а в машине тепло».

— Но были и серьезные ответы, которые раскрывали мечту о своем будущем, — продолжала учительница, — Вот, например, Люба Рогушкина написала, что хочет быть «как доктор Айболит и лечить людей и зверушек». Сейчас Люба учится в медицинском училище. И Саша Беляк тоже точно предсказал свое будущее. Он написал: «Хочу быть летчиком, потому что А. Беляков перелетел через Северный полюс, а я тоже А. Беляк, сокращенно Беляков». И сейчас Саша Беляк воплощает детскую мечту в действительность. Он, единственный из выпускников, успешно прошел отборочную республиканскую медицинскую комиссию, сегодня получил повестку из республиканского военкомата и, сразу же после выпускного вечера уезжает сдавать вступительные экзамены в высшее летное военное училище! Пожелаем ему успеха!

Таких бурных и долгих аплодисментов в свой адрес он никогда не слышал. Санька как-то сразу стал героем вечера, но насладиться внезапно возникшей славой, у него просто не было времени.

Люба все же пришла, хотя Санька уже перестал и надеяться. Она появилась в школьном зале, когда праздничное веселье набрало полные обороты. Колян, не выпуская из рук бокала, толкнул локтем Саньку:

— Глянь, Любка!

Она была в темном платье, которое красиво облегало ее фигуру. Любка как бы не нарочно, поднимала руки, поправляя прическу, но этим простым жестом лишь подчеркивала красоту своего тела.

— Люба, давай к нашему берегу! — крикнул Колян, опережая друга.

Рогушкина приветливо им улыбнулась.

На Саньку так и полыхнуло душистой волной, когда она подошла к нему.

— Поздравляю, Саня, с окончанием школы! И всех вас, мальчики!

— Опоздавшей налить штрафную!

— Не откажусь!

Ее звонкий голос, зажигающий смех, вызывающая улыбка и бойкая речь, как-то сразу придали веселью новую окраску. Девчонки разом насторожились. Одни фальшиво улыбнулись, другие недовольно косились. А Санька почувствовал, как что-то горячее прилило к сердцу, и кровь разом хлынула в голову.

Когда заиграла музыка и начались танцы, они выскользнули из зала. Нашли укромное темное местечко. Любка обняла его и прильнула к лицу Саньки горевшими губами:

— Сокол ты мой! Единственный!

У Саньки голова пошла кругом.

— Я буду ждать тебя! — шептала Любка. — Будем завсегда вместе!

— А если пошлют служить в дальний гарнизон к чертям на кулички?

— Так я ж медичка! И там мне работа найдется.

Санька чувствовал, что куда-то летит. Мир вокруг завертелся буйным вихрем, а ее волосы щекотали лицо, шею…

Стрелки часов, казалось ему, двигались слишком быстро. На сборы в дорогу и прощание с родственниками оставалось всего ничего, считанные часы.

Мать сердцем чувствовала, что сын, любимый и родной Санечка, вырос и отрывается от родительского гнезда, что он выбрал себе опасную и полную бесконечных тревог жизненную дорогу, но ни удержать, ни отговорить его уже нет никакой возможности.

Отец по такому важному событию основательно перебрал и был мертвецки пьян.

Санька появился дома уже далеко за полночь, после выпускного веселого праздничного вечера, после прощание со школой и друзьями, и Любкой.

— Мам, в дорогу вещи собрала?

— Две рубашку и пару трусов постирала и погладила, полотенце вот чистенькое, выстиранное… Мыло земляничное, носки. Да не забудь зубную щетку и зубной порошок, Саня!

Санька быстро складывал в небольшой фанерный чемоданчик вещи, приготовленные мамой в дорогу.

— А где мои полукеды?

— Рядом с тобой, сынок. Под столом.

Она порылась в комоде, где лежала ее кошелек, и достала десять рублей:

— Возьми вот на дорогу, сынок!

— Спасибо, мам!

…Санька не обращал никакого внимания на пассажиров. Он лежал с закрытыми глазами и опять чувствовал Любку рядом с собой. Он ощущал ее молодое, цветущее тело, точно окруженное благоухающим облаком, слышал, как она прерывисто дышала, и не мог толком разобраться, чье же это сердце так сильно бьется. Его или ее? А в голове звучал голос:

— Я буду ждать тебя, Санечка! Мы будем завсегда вместе!

Поезд увозил его все дальше и дальше, отмеряя колесами километр за километром, увозил в туманную неизвестность будущего.

За окном вагона из-за гор поднималось солнце нового дня.

5

В Уфе собралось человек сорок, как кто-то пошутил «кандидатов в летчики», прибывших из разных концов Башкирии. Парни молодые, веселые, задиристые и гордые уже одним тем, что преодолели первый отбор. В тот же день, получив проездные документы, в сопровождении молодого лейтенанта из республиканского военкомата, поездом направились в Сызрань. Если при посадке и устройстве в вагоне возникали какие-то неурядицы и перепалки, то уже вскоре, несмотря на тесноту, все как-то угомонились, успокоились. На столиках появилась припасенная в дорогу снедь, бутылки с газированной водой, пакеты с молоком и кефиром, куски колбасы и сала, хлеб, пирожки и булочки домашней выпечки.

Кто-то предложил, по такому случаю и для знакомства, скинуться и купить водочки и пива. Но сопровождавший лейтенант предостерег:

— Не стоит! Вас там ждет новая медицинская проверка, которая будет построже, чем наша.

«Активисты» примолкли, многие задумались.

— Горячительные напитки заменим горячим чайком! — сказал Санька Беляк и это его предложение приняли дружно.

А спустя некоторое время «кандидаты в летчики» уже пели песни, большинство из которых пришло с экрана. Особенно громко и с задором пели припев знаменитой песни, слегка изменив одно слово, вставив слово «вертолеты» вместо «самолеты». Получалось складно и к месту:

В Сызрань прибыли на рассвете. Небольшой чистенький городок. Воздух наполнен влагой, сладко пахло смолой и рыбой. Чувствовалось, что где-то неподалеку, за жилыми кварталами, протекает легендарная и могучая Волга. Оттуда доносились в утренней тишине гудки пароходов.

Дружною толпою, протопав чуть ли не через весь полусонный город, часам к семи добрались до училища.

Саньке казалось, что в училище они попадут до подъема. Но, переступив порог проходной, он, да и все «кандидаты в летчики» были удивлены тем, что в училище уже кипит жизнь. Санька на все смотрел с удивлением и восторгом. Строгие, массивные здания казарм и учебных классов из красного кирпича. Огромная площадь внутреннего двора, больше чем стадион, заасфальтирована и разлинована белыми линиями, замысловатыми фигурами, заполнена военным народом. По этой площади, в разных направлениях, большими и малыми квадратами движутся курсанты. Все строго, по-военному. Бравые курсанты, чеканя по-уставному шаг, отдают честь старшим по званию. Тут же топают строем, не очень слаженно, отряды молодых парней в гражданском, под командованием сержантов. «Как и мы, „кандидаты в летчики“», — подумал Санька, шагая с фанерным чемоданчиком в руках, к канцелярии.

Он жадно всматривался в каждое строение. Искал глазами аэродром с множеством невиданных вертолетов. Ведь именно отсюда, если повезет, предстоит ему взлететь в небо на боевой винтокрылой машине. Новая армейская жизнь манила и притягивала своей строгой основой, суровостью и четкостью.

В канцелярии училища он узнал, что их группа из Башкирии прибыла одной из последних. Перекладывая папки с личными делами «кандидатов в летчики», служащие разговаривали между собой, перебрасывались фразами, не обращая никакого внимания на посторонних, в том числе и на Саньку.

— В этом году жирный косяк привалил.

— А сколько выходит?

— На сегодняшний день по четырнадцать на одно место. Много с золотыми и серебряными медалями.

— Есть из кого выбирать.

— Отберем самых лучших.

— И самых красивых и симпатичных, — вставила молодая светловолосая женщина в очках.

— Красивые и симпатичные нужны для балета, в летном деле важна внутренняя красота, а это — мужество и решительность.

От случайно услышанного разговора Саньке стало как-то не по себе. «Ни фига себе конкурс! Четырнадцать гавриков на одно место! — с грустью подумал он. — Ребята с золотыми медалями… И я туда же, как граф, приперся со своими тройками…» Радость, которая переполняла его все это время, поблекла и истаяла, как утренний туман над поймой реки. Ему стало обидно и горько. Та республиканская медицинская комиссия и мандатная, в общей сложности, выходит так себе, все лишь предварительный отбор. А он поверил! Распетушился! Распустил, как индюк, веером цветастый хвост и крылышки. Ну почему же ему так в жизни не везет?

Вспомнил, как пару лет тому назад они с Коляном пытались поступить в медицинское. Как провалились на первом же экзамене. Как тогда он быстрым и решительным действием прикрыл позорный провал, как они успели, не теряя времени, в тот же день взять свои документы и вернуть их в школу. Мальчики «передумали»…

А как быть сейчас?

Забрать свое личное дело пока не поздно? И — назад в Ломовку? Но с какими глазами он там появится, после тех красивых проводов… Да и как добираться домой, когда на обратный билет денег ни фига нет? В заначке лишь десятка, что мать дала…

— Что загрустил, Сань? — спросил Виталий, рослый парень из Уфы, с которым Беляк познакомился еще на медкомиссии.

— А ты что, не слышал? Четырнадцать на одно место.

— А по мне, так хоть и все двадцать! — улыбнулся Виталий.

— Так ты, что ж… Выходит медалист?

— Не, я из рабоче-крестьянских аристократов. Свистнем, гикнем и — вперед!

— Будем брать штурмом? — веселое настроение Виталия невольно передавалось Саньке. — А если провалимся?

— Если такое случайно произойдет, то после летного в любое другое военное можно запросто определиться! — утвердительно сказал Виталий и многозначительно добавил. — Здесь, понимаешь, и медалисты без конкурса не проходят, ставят их в общий строй. На равных со всеми нами! Тут идет какой-то особый отбор. Давай попробуем потягаться? Попытка, как сказал товарищ Берия, не пытка!

Саньку, как и остальных «кандидатов в летчики», разместили в казарме. Он впервые видел такое просторное помещение. Вдоль стен ровным строем размещались железные кровати в два этажа и тумбочки. Санька устроился на верхотуре, а Виталий внизу.

Началась военная жизнь, только в гражданской одежде, непривычно строгая и четкая. Жесткий распорядок дня: подъем в 6.00, в 22.00, после проверки, отбой. Завтрак, обед, ужин, по солдатской норме. С первых же дней, с непривычного режима, возникло чувство голода, постоянно, как весело отметил Виталий, сосало «под ложечкой».

Каждое утро, после подъема — завтрак и без перекура, строем на медицинскую комиссию и сдачу экзаменов. Белобрысый старшина, невысоко роста, но с луженой глоткой, командовал с нескрываемым удовольствием.

Начинали с шага на месте под громкую команду:

— Р-р-р-ясь, р-р-р-ясь, р-р-р-ясь, да-а-а, три-и-и! Р-р-р-ясь, р-р-рясь!

В строю твердого шага нет, потому что на ногах у каждого то, в чем приехал: ботинки, кеды, летние туфли, сандалии.

— Вперед, ша-агом арш!

Большая часть дня уходила на медицинскую комиссию. Санька никогда даже и не предполагал, что у медиков существуют мудреные аппараты, которые раскачивают, как на гигантских качелях, и лежа, и сидя, крутят человека во все стороны и вверх тормашками. И тут же, не дав отдышаться, перевести дух, тебя проверяют на реакцию, на внимательность, на координацию движений, на сообразительность.

— Настоящий психотбор! — комментировал Виталий.

Санька с приятным удовлетворением отмечал, что все эти мудреные испытания он преодолевает. Одни легко, другие с напряжением, но довольно уверенно. Природа щедро наградила его отменным здоровьем и здравым умом, а занятия самбо, хоть и не продолжительные, но выработали умение владеть собой и своим телом. И, как бы ни было ему тяжело, как бы не кружилась голова и все внутри не переворачивалось, он не терялся, не позволял себе распускаться даже на мгновение, быстро переключался с одного на другое, как того требовали, моментально принимал правильные решения. По глазам строгих медиков и лаборантов он видел, что те довольны его показателями, и часто краем уха слышал добавление к полученной оценке приятное слово «с плюсом».

Но не всем так везло. Санька стал свидетелем печальной драмы, которая произошла на его глазах. Рослый, атлетически сложенный парень, глотая слезы, доказывал женщине-врачу:

— Ну что из того, что не сразу выполнил… Я в школе ни одной четверки не имел, окончил с золотой медалью! И второй разряд по штанге у меня… А вы! Вы!

— У вас, молодой человек, слишком замедленная реакция. В полете нужна не ваша медаль, а быстрая реакция, умения мгновенно принимать решение.

Этого парня он больше в казарме не видел.

Отчисляли не только по неудовлетворительным медицинским показателям. За плохие оценки на экзаменах, за нарушение распорядка дня, за дисциплину и другие провинности. Шел жесткий отбор, своеобразная борьба за профессиональную пригодность. И Санька тогда еще даже не предполагал, что эта суровая и беспощадная борьба за выживание, станет стержнем всей его дальнейшей летной жизни. Он видел вокруг себя курсантов, молодых и ничем не лучше его. Если они прошли все испытания и были приняты, то чем он хуже? У них по одной голове и по две руки, и у него тоже. Так что можно потягаться на равных. И он старался.

На экзаменах, к сожалению, таких приятных слов, как на медицинской комиссии ему слышать не доводилось, однако и опасных «двоек» Беляк не получал. Но приближался последний день, последний экзамен, последний рубеж, которого больше всего и опасался Санька, который мог превратиться в шлагбаум, перекрывающий путь в курсанты: математика!

Он шел на экзамен на ватных ногах, шел, как на публичную казнь. Вида не подавал, но лихорадочный блеск в глазах выдавал внутреннее волнение. Даже на школьных экзаменах так не волновался. Но там рядом был Михаил Дмитриевич, и его спокойный вид вселял в Саньку уверенность. А тут он один, сам по себе… И в такой день! Нарочно не придумаешь. Выпало же горькое счастье сдавать экзамен именно в день рождения. Нормальные люди в это день веселятся и радуются, а у него все шиворот-навыворот. Тот еще праздничек, на всю жизнь запомнится!

Взял билет с краю. Первый попавшийся. А чего выбирать, когда в голове сплошная неразбериха?

Сел за отдельный столик. Вчитался в вопросы. Их было три, как на экзаменах в школе. Грустно улыбнулся. Вопросы были знакомы, но вот ответов на них у него не находилось. Санька хорошо помнил, что именно на такие вопросы он отвечал Михаилу Дмитриевичу в классе у доски. Помнил и страницу в учебнике, где нужная теорема была подчеркнута синим карандашом. А вот само ее содержание вылетело из головы. Словно ветром сдуло.

Много лет спустя Беляк узнает, что в жизни человека бывают пиковые ситуации предельно стрессового состояния, когда на какое-то время он забывает многое, даже то, что ему хорошо знакомо. Но до тех будущих лет Саньке еще надо было дожить.

А тогда в аудитории он мрачно сидел и, вспотевший от напряжения, решал задачку и доказывал теорему на листе с печатью училища… В группе все уже поотвечали и ушли.

— Александр Беляк вы готовы? — преподаватель расстегнул ворот гимнастерки.

За окном бушевало лето, и солнечные лучи длинными светлыми полосами ложились от высокого окна на паркетный пол.

— Почти готов, — нехотя ответил Санька.

— Тогда прошу! — и преподаватель жестом руки указал на стул, стоявший рядом с его столом.

Санька сел, и ему показалось на какое-то мгновение, что это стул его казни. Так в Америке казнят преступников на электрическом стуле, но он-то себя ни в чем не считал виноватым, просто судьба у него непутевая…

Преподаватель просмотрел решения, исчеркал их красным карандашом, исправляя явные просчеты и ошибки. На вопросы Санька тоже отвечал не ахти как.

— Да, Беляк, знаниями ты особенно не блещешь, — преподаватель повертел в руках ручку. — Так что же тебе поставить?

«Вот и все! — с горькой грустью подумал Санька. — Последние минуты в училище». И его охватила бесшабашная отчаянность. Погибать, так с музыкой!

— А что угодно! Любая ваша оценка будет мне подарком!

— Не понял? — удивился преподаватель. — Даже неудовлетворительная?

— Любая, на ваше усмотрение.

— А в аттестате была какая?

— Тройка.

— Понятно, — и добавил, что училище не просто летное, а высшее военное и знание необходимы твердые, особенно по математике.

— Сегодня у меня праздничный день, — упрямо сказал Санька. — День рождения!

— Покажи паспорт! — потребовал преподаватель.

Санька подал свой новенький, гражданский.

Преподаватель раскрыл, прочел, убедился. Потом просмотрел какие-то бумаги. Вернул паспорт и сказал:

— Идите! Вы свободны.

Санька молча направился к выходу.

В казарме после отбоя загустела тревожная атмосфера. Многие не спали. Разговаривали полушепотом, словно чего-то опасались. В другом здании, в главном корпусе, заседала мандатная комиссия. Там решалась судьба каждого кандидата в курсанты.

Было душно и жарко. В распахнутые окна струилась прохлада, и далекие звезды равнодушно смотрели с ночного неба и тихо перемигивались. Санька тоже не спал. Итоги последнего экзамена по математике почему-то не объявляли. Перенесли на завтра. Что ему принесет утро? В ушах звучал голос преподавателя: «Идите! Вы свободны». Куда идти? От чего он свободен? Собирать свои манатки и оправляться назад домой?

Поговорить, поделиться тревожными думами было не с кем. Виталий уснул сразу, едва улегся. Зато Санька заснул лишь перед рассветом, и сон был какой-то беспокойный — то он падал в пропасть, то куда-то карабкался, лез в гору.

А утром было построение. Необычное и торжественное.

Вынесли знамя училища. Выстроились и офицеры-преподаватели. После команды «смирно» и «равнение на середину», в наступившей напряженной тишине моложавый полковник, зачитал приказ начальника училища о зачислении на первый курс тех, кто выдержал конкурс, кого отобрала медицинская комиссия, кто успешно сдал вступительные экзамены, кого утвердила мандатная комиссия.

Санька замер, сердце толчками бухало в груди. Назывались имя, фамилия и — рота, взвод, классное отделение.

— Есть! — радостно выкрикивал счастливчик и бежал через плац на другую сторону.

Там стояли офицеры училища, его будущие командиры и преподаватели.

Называлась одна фамилия за другой. Один строй, огромно-большой, напряженно застывший в ожидании, постепенно редел, а второй — значительно меньший, но радостно-счастливый, пополнялся. Он рос на глазах. Те, кого приняли, не скрывали своих чувств, а на них, с откровенной завистью, смотрели сотни тревожно-хмурых сосредоточенных глаз.

— Беляк Александр Викторович, четвертая рота, пятьдесят третье классное отделение!

Санька оторопел от неожиданности и свалившейся радости. Он верил и не верил своим ушам. Кровь хлынула в лицо, жаром полыхнуло внутри. Виталий шлепнул его ладонью по плечу:

— Поздравляю!

— Есть! — громко и радостно выдохнул Санька.

Он вскинул руку и с криком «Ура!» подпрыгнул вверх, что-то выкрикнул восторженное, нечленораздельное, и не чувствуя под ногами земли, пустился во весь дух, словно за ним кто-то гнался, на противоположную сторону площади. Санька не бежал, а, казалось, раскинув руки, как крылья, летел туда, на счастливую сторону просторного плаца, безвозвратно улетал в новую жизнь.

Ура!!!

Его приняли!

Свершилось!

Он будет летать!

На земле, в этот момент, не было человека, счастливее его.