Черное солнце, желтый песок

Глава 20

Денису Литовченко не нравился его казахский коллега из КНБ. Литовченко знал, что был высокопоставленным офицером в 'Арыстане' и имел репутацию превосходного бойца. Булат Килибаев был красив и чрезвычайно вежлив. У него были тонкие губы, подстриженные усы и черные волосы, которые он носил по-военному коротко подстриженными и зачесанными назад со лба. Это был суровый стиль, но Булат Килибаев был суровым человеком. Его космополитические манеры и непринужденная грация скрывали аскетизм духа, который Литовченко находил смущающим. Литовченко только что видел демонстрацию способности Килибаева входить и выходить из двух своих личностей, и ему это не понравилось.

Они находились в второй городской больнице с двух часов ночи. И Евгений, и Равиль перенесли длительные операции, и доктор не позволил Литовченко и Килибаеву увидеть их обоих до рассвета. Татарин был первым. Доктор шепнул им, когда они входили в палату интенсивной терапии, что Равиль умрет. Его живот превратился в кашу, и он оставался жив только благодаря адреналину. Как только это закончится, все будет кончено. Они толкнули вращающиеся двери и обнаружили пациента, подключенного к сети катетеров, капельниц и электронного оборудования. Он лежал на кровати, широко открытыми глазами наблюдая за всем, что двигалось: медсестрой, склонившейся над оборудованием, подключенным к его телу, двумя рыдающими женщинами, оказавшимися его матерью и сестрой, муллой, молящимся в одиночестве у пульсирующего кардиомагнитофона. Доктор встал в ногах кровати, а медсестра отошла, чтобы Литовченко и Килибаев могли подойти. Литовченко посмотрел на коллегу и кивнул ему, чтобы тот шел вперед. Килибаев посмотрел на Равиля, встал перед Литовченко, когда глаза татарина поймали казахские черты Килибаева. Голосом, слишком тихим, чтобы Литовченко мог расслышать, что было сказано, Килибаев выплюнул резкую, натянутую фразу по-казахски. Глаза Равиля закатились, когда две женщины уставились на Килибаева. Прежде чем тот успел сказать что-нибудь еще, мужчина широко раскрыл рот в приступе зевоты, и его начало рвать.

Прежде чем первый глоток крови и слизи пролился на простыни, медсестра закричала, и доктор оттолкнул Литовченко и Килибаева в сторону, когда мулла оттащил двух женщин от кровати. Мужчина умер, пока они наблюдали, как медицинская бригада работала над ним в отчаянной битве, чтобы отразить неизбежное. Килибаев вышел в коридор и закурил сигарету. Он повернулся к Литовченко.

- Я когда-то знал женщину, удивительно похожую на эту медсестру. Она тоже была медсестрой и излучала огромную ауру сексуальности, сама того не осознавая. Я думаю, близость к смерти делает это с некоторыми женщинами. Это невероятно.

Затем он прошел по коридору в приемную. Ситуация с Шофманом ничем не отличалась. Доктор не пускал их к нему, пока не стало ясно, что маленький еврей умрет. Расспрашивать его не было никакого риска. Было семь тридцать, и тележки с завтраком двигались по коридорам, наполняя стерильные, отполированные коридоры приятными запахами бекона и кофе, запахами утра, которые обещали еще один новый день надежды и жизни, еще одно начало.

- Этот коротышка действительно страдает, - сказал им доктор, когда они стояли в коридоре. - у него уже были осложнения до этого, но он не знал об этом. Я сомневаюсь, что он когда-либо проходил настоящий медицинский осмотр. Некоторые его внутренние органы так же деформированы, как и все остальное. Настоящая головоломка. Он накачан наркотиками, но по какой-то причине его чувства обострены. Его организм действительно испорчен.

Комната была синей от флуоресцентных ламп низкой мощности, расположенных за потолочным бра. Литовченко подумал, что было холодно, а затем заметил, что медсестра, сидевшая у мониторов рядом с кроватью, была одета в свитер. Доктор подошел к кровати, отодвинул в сторону тележку для капельниц и накрыл пластиковый пакет с жидкостью, висевший рядом с Евгением. Он подошел к дальней стороне кровати. Литовченко встал рядом с Шофманом и прошептал его имя. Глаза миниатюрного еврея распахнулись и уставились на него, затем повернулись к Литовченко.

- У меня есть несколько вопросов. Евгений,- тихо, извиняющимся тоном произнес Литовченко.

По какой-то причине ритмичное постукивание сердечной машины заставляло его собственное сердце колотиться. Это угнетало его, казалось, имело больше общего с умиранием, чем с жизнью. Он попытался не обращать на это внимания.

Шофман кивнул.

- Ты знаешь, кто это сделал?

- Казахи. - сказал Евгений. Его голос, доносившийся из глубины выгнутой груди, сменился с баритона на рокочущий бас.

- Да, - сказал Литовченко, наклоняясь вперед. - Кто их послал?

- Не знаю. - Евгений покачал головой из стороны в сторону.

- Мы нашли кассету у тебя дома. Запись тебя с Маратом. Откуда это взялось? Это твое?

Евгений снова покачал головой.

- Это сделал Саша Гриневич?

Еще одно отрицательное движение.

- Кто?

- Толстый ... коротышка ...

- Ты его знал?

Ответа не последовало, за исключением отрицательного движения головой, а затем раздался стон:

- ...Кот.

- Килибаев стоял у локтя Литовченко с блокнотом и ручкой.

- Он упоминал о коте? Это фамилия такая или животное? Знаешь ли ты о маршруте в Казахстан? Больше, чем на пленке?

Литовченко повторил вопрос Евгению, который снова повернул голову и продолжал катать ею, не останавливаясь. Литовченко посмотрел на доктора, который только пожал плечами. Килибаев положил руку на плечо Литовченко и вежливо пересел на свое место рядом с Евгением. Он наклонился, пока не оказался всего в нескольких сантиметрах от головы Шофмана.

- Толстяк был один? - спросил он. - Он сам участвовал в пытках? Он спрашивал вас о каких-либо конкретных городах в Казахстане? А как насчет кота?

Голова Евгения непрерывно вращалась, рот приоткрылся.

- Он был один?

Килибаев говорил механически, как будто его настойчивость могла вызвать ответ умирающего Шофмана.

- Он упоминал какие-нибудь конкретные города в Казахстане?

Голова Евгения задвигалась сильнее, и он заплакал, огромные глицериновые слезы увлажнили его раскрасневшиеся щеки.

- Мы должны знать, - бубнил Килибаев. - Конкретные города в Казахстане. Он спрашивал вас о каких-либо конкретных городах в Казахстане? Что такое кот? Может, Котов?

Литовченко отвернулся от этого издевательства, а доктор подошел к одной из капельниц и открыл ее. Голова Евгения билась о подушку, туда-сюда, туда - сюда.

- Для тебя уже слишком поздно, - безжалостно настаивал Килибаев, - но ты можешь спасти других, если поможешь нам. Мы должны знать эти вещи. Города, места, что угодно!

- Достаточно, - сказал доктор. - Я не могу позволить вам продолжать. Килибаев посмотрел на доктора, потом на плачущего карлика.

- Совершенно верно. Конечно. Спасибо. - Он на мгновение замолчал, затем повернулся и вышел из комнаты мимо Литовченко.

Они вдвоем молча прошли по больничному коридору. Когда они подошли к зоне ожидания со стеклянной стеной, которая выходила на переднюю часть больницы в парк, они остановились. Килибаев закурил сигарету и глубоко затянулся. Он подошел к стеклянной стене и посмотрел на мокрые от дождя деревья. Он засунул одну руку в карман, а другую держал на уровне груди и близко к голове, так что постоянно щурился сквозь дым, который поднимался к его лицу. Он говорил, отвернувшись от Литовченко:

- Итак. Что у нас есть? Немного. У нас есть записанный на пленку разговор между Евгением и Маратом, который, по-видимому, был записан кем-то другим, кроме них самих. Не вами и не нами. Очевидно, Корейцем Ченом. Я хотел бы знать, как он это сделал. Но это не важно, не так ли? - Он вернулся туда, где стоял Литовченко. - Мы знаем, что был определенный маршрут, по которому Дана Громова собиралась перевезти эти документы. На пленке Евгений сказал, что некоторые из его информаторов сказали, что пункт назначения - Павлодар, другие сказали, что Петропавловск. Только что он сам сказал что-то про кота. Мы знаем, что она пыталась уговорить брата помочь ей. Он отказался, но хотел спасти ее от убийства. Поэтому он начал собственное небольшое расследование... придя к этому Саше Гриневичу. И это все, что мы знаем из этой записи, не так ли?

- Ты думаешь, что "толстяк" - это Кореец Чен, не так ли? - сказал Литовченко.

Килибаев уже отошел к окну.

- Да, я так думаю.

- Но это не соответствует его описанию.

- Вы видели его фотографии с две тысячи двенадцатого года? Никто не видел. Это было шесть лет назад, - просто сказал Килибаев.

- Значит, он все еще в городе.

- Он был здесь вчера в полночь.

Литовченко наблюдал, как гебист закопал окурок сигареты в песок пепельницы, а затем закурил другую. Он нашел метод казахского коллеги не только замечательным, но даже любопытным. Вчера вечером, когда Литовченко и Килибаев прибыли в квартиру Евгения, в операции произошел серьезный сдвиг. Машина 'скорой помощи' и фургон морга уже уехали, и Хузин с Мостовым снова ждали их. Когда Литовченко увидел кассету посреди пыточных принадлежностей, он понял, что попал в переделку. Он был бы вынужден слушать это в присутствии Килибаева, и это могло бы создать проблемы. Так оно и было. Литовченко спросил двух полицейских, слушали ли они кассету, и когда они сказали "нет", он спросил их, не возражают ли они, если он и Килибаев послушают запись наедине. В середине ленты

Марат начал описывать Евгению свой разговор со Даной в парке и в процессе он выложил всю историю о правительственных документах Бакаева. Килибаев замер, словно загипнотизированный тем, что услышал. Он знал, на что наткнулся, и в то время Литовченко отдавал ему должное за хладнокровие. Должно быть, это было поразительное открытие. Он непреднамеренно раскрыл связь между его собственным правительством и Соединенными Штатами, заговор между ГРУ и ФСБ, чтобы заблокировать эти договоренности, и, наконец, новость о том, что у РКО теперь есть эти документы. Материалы имели колоссальное значение для его правительства. Когда они стояли в обломках кухни Евгения, Килибаев посмотрел на Литовченко и сказал:

- Ты знаешь, что это значит?

Денис кивнул, сердитый и смущенный одновременно.

- Боже мой, какое откровение, - сказал Килибаев. - Мне нужна копия записи для посольства в Москве.

Это было вскоре после полуночи. Было уже восемь часов, и Килибаев ни на минуту не выходил из поля зрения Литовченко и до сих пор не предпринял никаких попыток связаться с послом или своим разведывательным начальством в Астане. Килибаев был не из тех, кто забывает о подобных вещах. Денис наблюдал за сотрудником КНБ, жалея, что не может читать его мысли.

Наконец он подошел к окну и молча встал рядом с Булатом.

- Мы на перекрестке, да? - сказал Килибаев, выдыхая дым. Литовченко промолчал. - Чен потерял "помощника". Мы полагаем, что с ним все еще работает женщина, да? Дана Громова потеряла своего близкого партнера, Салимова. Марат Громов исчез. Зоя Левкоева исчезла. Мы думаем, что маршрут для взрывоопасных документов должен был пройти через Петропавловск или Павлодар, но к настоящему времени это легко могло измениться. Может быть, через Костанай?

- Большой вопрос в том, покинули они Россию или нет. пересекли ли они уже границу. - сказал Литовченко. - Присутствие Чена у Шофмана прошлой ночью наводит меня на мысль, что он думает, что документы все еще в городе.

- Верно, - сказал Булат, взглянув на часы. - Но, как я уже сказал, это было... восемь часов назад.

Литовченко нашел в кармане пальто печенюжку и съел ее. Медовая сладость была приятной на вкус. Он выпил слишком много кофе.

- Его главное преимущество, - сказал Литовченко, сглотнув, - в том, что он знает, что произошло между Даной и Клейменовым. Я не знаю, как Клейменов смог подобраться к ней так близко, в такой комнате, не выдавая себя за потенциального перевозчика. Если это так, она могла подробно рассказать о маршруте. Чен услышал бы это через микрофон на шее Клейменова.

Килибаев вздохнул и кивнул. Он повернулся к Литовченко с легкой улыбкой на тонких губах.

- И как, по-вашему, мое правительство отреагирует на запись, которую мы прослушали вчера вечером? Как, по-вашему, теперь будут сотрудничать наши спецслужбы?

Литовченко ответил с легкой улыбкой.

- Я давно понял, что не могу предвидеть действия или мотивы в Москве. Они не рассказывают мне всего. Они никогда не спрашивают моего совета.

- Что ж, скоро увидим, - сказал Килибаев. - Теперь я должен идти к торгпреду Левкоеву. И вы должны пойти и сообщить Москве, что шило вылезло из мешка. Если случится так, что ваше задание приведет вас в Казахстан, пожалуйста, будьте уверены, что я окажу вам такое же сотрудничество, какое вы предлагали мне здесь, по эту сторону границы.

Денис почувствовал укол тонко завуалированного упрека, когда Булат Килибаев протянул руку. Литовченко пожал ее, и Килибаев ушел. Литовченко достал свой мобильный и позвонил Усманову в его офис.

- Килибаев как раз сейчас уезжает отсюда. Я предполагаю, что он зайдет к вам, чтобы забрать свою копию записи, а затем он должен быть на пути к Левкоеву. Я хочу, чтобы вы приставили к нему лучшего топтуна, который у нас есть, и сказали ему, чтобы он был готов следовать за Килибаевым до самой Алматы, если понадобится. Позвоните в Астану и поставьте всех наших агентов в режим ожидания. Убедитесь, что они получают ежечасные обновления по электронной почте. Я скоро приду.

Денис смотрел вниз на дождливую улицу и думал о печальном повороте событий. Он должен был признать, что потерял все преимущества, которые мог иметь перед КНБ Казахстана и 'Арыстаном'. Килибаев тоже почувствовал перемену. Литовченко испытывал животный страх перед необходимостью руководить операцией в Казахстане, но он знал, к чему это приведет. Череда смертей, которые они видели в Питере в течение последних двух недель, будет похожа на детскую игру по сравнению с резней, которая, несомненно, произойдет, если им придется въехать в Казахстан. У него не было никаких зацепок в Казахстан, и он не мог рассчитывать на помощь из столицы. Теперь это была игра 'Арыстана'. И Корейца Чена.

Зоя начала бороться с напряжением и изоляцией в крошечном номере гостиницы задолго до истечения минут четвертого часа ожидания. Теперь оставалось меньше тридцати минут до крайнего срока, который Марат дал ей, когда она должна позвонить по номеру экстренной помощи РКО. Мрачная погода только усилила ее беспокойство. Она не могла поверить, что Марат не позвонит раньше срока. Он этого не сделал. Вместо того чтобы позвонить по номеру РКО, Зоя набрала номер в пансионе "Номад". Связь так и не была завершена. Она пыталась четыре раза, и каждый раз соединение не проходило. Она позвонила оператору, который после бесконечных поисков смог только сообщить, что, по-видимому, это не рабочий номер. Ее колебания заняли двадцать минут. Заставив себя действовать точно, она набрала номер РКО. Она ждала, прислушиваясь к тому же глухому гудению, которое слышал Марат, а затем к жужжанию. Ни один из звуков ничего не значил для нее, поэтому она была поражена, услышав хриплый голос, который ответил простым:

- Да.

- У меня сообщение, - нерешительно сказала она. - От Льва Белова. Он должен был позвонить мне в течение четырех часов после своего звонка вам. Он сказал, что если я не получу от него вестей за это время, то что-то будет не так, и я должна сообщить об этом вам. Он сказал, что вы сможете ему помочь, - добавила она.

Это была мольба. Тишина.

- Вы меня слышите? - закричала она в трубку. - Есть там кто-нибудь? Она с трудом сдерживала слезы.

- Да. Пожалуйста, успокойтесь. У меня есть сообщение. Где я могу снова с вами связаться?

Зоя замерла. Она внимательно слушала, желая услышать каждый слог, каждый нюанс искаженного голоса. Во рту у нее пересохло, когда она напрягла слух.

- Алло? Где я могу вас найти? - повторил голос.

Зоя была ошеломлена. Она знала этот голос! Он был изменен, но она знала его. Как это могло случиться? Что она натворила? Она сказала ему:

- Госпожа Белова, отель "Скандинавия".

Связь прервалась, когда она неподвижно прижала трубку к уху. Какой ужас, что она наделала? Она быстро набрала номер, но связь так и не была установлена. Послышались те же звуки, которые она слышала в багажнике

когда она попыталась позвонить по номеру в пансион "Номад". Внезапно этого номера просто не существовало.

Она знала, что разговаривала с Файзуллой. Она не могла ошибиться, узнав этот голос за тринадцать лет. Неужели она передала Марата правительству Бакаева? Откуда у Файзуллы номер РКО? Действительно ли 'Арыстану' удалось проникнуть в систему? Она знала, что Марат не ожидал такой возможности. Он предполагал, что секретный номер будет в безопасности, что это всегда будет затишье в центре бури, которая пронеслась над ними. Для этого не было никакого плана на случай непредвиденных обстоятельств; ей придется действовать в одиночку. Марат не должен попасть в руки правительства Бакаева, чтобы стать одним из многих пропавших без вести, оплакиваемых сбитыми с толку семьями. Она знала свой единственный план действий.

Это правда, что Денис Литовченко тоже искал его, что Марат действовал не на том театре военных действий. Но они были друзьями. Это должно было что-то значить. Что-то перед лицом пустоты. Литовченко вернулся в свой кабинет из больницы, чувствуя себя отвратительно из-за того, что почти сорок восемь часов не мылся и не переодевался. Хотя его голова казалась кочаном капусты, а глаза были зернистыми от недосыпа, он работал за своим столом весь день. Он зашифровал телеграмму Уварову, что Булат Килибаев узнал о документах, и весь остаток дня агенты были заняты, пытаясь предугадать реакцию из Астаны. Но казахское правительство было зловеще спокойным, и Москва нервничала. Сестра-хозяйка Файзуллы Левкоева сказала, что его нет дома, а наблюдатель, которого приставили к Килибаеву, не появлялся с тех пор, как он уехал на задание.

Когда зазвонил телефон, Литовченко был совершенно не готов к тому, что услышал.

- Это Зоя Левкоева.

Последовала короткая пауза, пока Денис собирался с мыслями, прежде чем он сказал:

- С вами все в порядке, госпожа Левкоева? Я уверен, вы знаете, что вас считают пропавшей без вести.

Литовченко нажал кнопку звонка в кабинет Эдуарда Ледовских. Когда офицер подошел к двери, он жестом попросил его отследить звонок.

- Я в полной безопасности, господин Литовченко, и я прекрасно понимаю, что вы, вероятно, отслеживаете этот звонок, поэтому я буду краткой.

Она быстро изложила ему предысторию ситуации с Маратом и свое участие, приведя Литовченко прямо к моменту ее звонка на номер РКО и узнав голос Файзуллы.

- Я могу сказать вам, где он был четыре часа назад, господин Литовченко, но мне нужны кое-какие гарантии в ответ.

- Какие гарантии?

- Что он не будет привлечен к ответственности, когда все это закончится. То, что он делает, он делает для своей сестры, а не по политическим причинам.

- Мне это известно, госпожа Левкоева. Я могу заверить вас только в том, что сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить его. Однако я сомневаюсь, что в этом будет необходимость. Строго говоря, то, в чем он замешан, не подлежит уголовному преследованию в соответствии с федеральным законом. Он участвует в специальной акции, инициированной правительством России. Это не черно-белая ситуация. Вы понимаете, о чем я говорю?

- Я не совсем уверена.

- Я могу сказать вам одну вещь. - сказал Литовченко. - Если мы не доберемся до него первыми, правительству России так или иначе нечего будет сказать по этому поводу. Нам придется действовать быстро.

Наступила тишина, и сердце Литовченко колотилось так сильно, что сотрясало все его тело. Она не могла повесить трубку. Он посмотрел на большую красную секундную стрелку, бегущую по циферблату часов над дверью напротив его стола. Ему понадобилось еще две минуты.

- Я в "Скандинавии" в Сестрорецке. Я не знаю названия улицы.

Литовченко не мог в это поверить.

- Все в порядке. Мы доберемся туда, - быстро сказал он. - Слушайте внимательно.

Он записал название отеля в блокнот и передал его Усманову, который вошел в его кабинет с двумя другими агентами, когда Эдуард сказал им, кто на линии.

- Я пошлю за вами пару человек. Я собираюсь начать подготовку к полету в Казахстан. Вы поедете со мной? У меня миллион вопросов. Вы можете мне очень помочь. Это единственный шанс, который у нас есть, чтобы вытащить Марата из этого, - добавил он стратегически.

- Да, - сказала она. − Я поеду.

− Отлично. Просто оставайтеь в своей комнате.

Он жестом велел двум другим мужчинам уйти. чтобы Усманов остался.

- Они будут там через несколько минут и доставят вас прямо в аэропорт. Ладно?

- Да, - ответила Зоя. - Я буду готова.

Литовченко повесил трубку и быстро начал делать заметки.

− Усманов, послушай меня. Я хочу, чтобы вы оформили документы на самолет ФСБ в аэропорту Пулково. Дайте мне двух лучших радистов, которые у нас есть. Проследите, чтобы они получили оборудование, необходимое нам для установки мощного сигнального поста в гостиничном номере и обеспечения пяти или шести агентов рациями. Нам понадобится табельное огнестрельное оружие для нас четверых. Наши люди из Астаны могут привезти свое. Дайте мне знать, как только самолет будет готов.

Литовченко посмотрел на коллегу.

- Ты можешь ехать со мной, Усманов. Да уж, я не могу в это поверить. Ни с того ни с сего.

Он оторвал листок от блокнота и отдал его агенту, который повернулся и поспешил из комнаты. Литовченко быстро зашифровал сообщение Уварову, сообщив ему о повороте событий, и попросил Эдуарда отправить его. Затем он связался по прямой линии с Иваном Уткиным, поджарым жителем Самары, который был специальным агентом, ответственным за отделение ФСБ в Казахстане. Изложив Уткину предысторию неожиданного звонка Зои, он рассказал ему, что у него на уме.

- Я хочу, чтобы вы взяли половину своих людей и как можно быстрее отправились прямо в Щукинск. Это значит нанять самолет. Доберитесь до отеля и вытащите оттуда Громова. Будьте осторожны. Я не могу представить, что у него на уме, но вы можете поспорить, что он напуган. Отправь остальных своих людей в Петропавловск. Пусть они поселятся в отеле, в номере, достаточно большом для всех нас и начинают прочесывать город. Если Громов выбрался из Щукинска, его водитель должен где-то припарковать машину.

− Это нереально, Дэн, - отрезвляюще протянул Уткин.

− Я знаю, Ваня, но это также единственный шанс. Мы знаем только, что Петропавловск − это контрольный пункт. У нас нет ничего, кроме этого. Зоя Левкоева летит со мной, и я собираюсь допросить ее по дороге. Когда я узнаю больше, я передам это по рации или сообщу вам, когда доберусь туда.

−А как насчет поддержки КНБ теперь, когда они знают, что происходит? Я могу на них положиться? - спросил Уткин.

- Я бы и не пытался. Но последнее, что мы получили из Москвы, было то, что наше свободное передвижение в Казахстане все еще является частью соглашения в рамках ОДКБ. Делайте то, что должны.

В неглубоких лужах на черном асфальте отражались огни двухмоторного "Липунова", стоявшего в конце изолированной взлетно-посадочной полосы в международном аэропорту Пулково. Литовченко сидел в служебной машине и наблюдал, как Усманов и два радиста загружают оборудование, которое он заказал, в хвостовой отсек самолета. Он видел пилота, сидящего в ярко освещенной кабине, потягивающего кофе и просматривающего свои карты. Погода по-прежнему была отвратительной, но не было турбулентности, которая запрещала им взлетать, когда они были готовы. В дальнем конце поля фары автомобиля свернули на взлетно-посадочную полосу и направились к ним. Литовченко вышел из машины, постоял в шуме и стал ждать. Как только машина остановилась рядом выключив фары, он подошел к задней двери авто и помог Зое Левкоевой выйти из машины.

- Надеюсь, все в порядке, - сказал он.

- Сколько времени займет этот рейс? - спросила она, игнорируя его любезность.

- Три с половиной часа, может быть, четыре, - сказал он.

Она поспешила вверх по трапу самолета, и он последовал за ней. Пилот запустил двигатели, когда Усманов и два радиста закончили загружать оборудование и поднялись по ступенькам позади них, когда они вошли в самолет. Через несколько мгновений пилот получил разрешение покинуть башню, и сдвоенные двигатели повели самолет по взлетно-посадочной полосе в темное ночное небо. Они выбрались из-под дождя и летели в облачном покрове, пока не оказались над Поволжьем, где облака начали рассеиваться. К тому времени, когда они пересекли границу и вошли в воздушное пространство Казахстана, у них было чистое небо со звездами, сверкающими, как крошечные булавочные отверстия в темном пологе вселенной.