Чёрные узы и Белая ложь

29

Бек

— Ну, это мило, — говорит Марго у меня за спиной.

Я игнорирую ее, сдерживая оскорбление в адрес комнаты. Это нехорошо. Это будет чистая пытка. Уважение к желаниям Марго стало проверкой каждого дюйма сдержанности, который у меня когда-либо был. Теперь гнев, вспыхивающий между нами, и знание того, что ее теплое тело будет спать в нескольких дюймах от моего, спутали мои мысли с похотью. Ситуации не спасает и большая кровать, усыпанная лепестками роз.

Больше всего я злюсь на себя за то, что не послушал ее в первый раз, когда она предупредила меня о метели. Я хотел добраться до нашего конечного пункта назначения, сосредоточиться на работе и быть пронизанным встречами, где я не тонул в ее присутствии.

Мужчина может только сдерживаться, и я понял, что постоянно держать Марго рядом со мной было не лучшей идеей. Так могло быть, пока она не установила между нами дурацкое правило, что мы не можем целоваться, прикасаться или делать что-либо за кулисами, потому что мой придурок брат не обращался с ней так, как она того заслуживает.

Я сдерживал себя рядом с ней, потому что я тоже хороший человек. Если бы она дала мне какое-нибудь другое оправдание, кроме того, которое она дала, я бы уже нашел способ преодолеть ее защиту. Стены, которые она воздвигла между нами, были бы разрушены, и мы бы уже поддались явному влечению между нами двумя.

Марго что-то говорит, но я не понимаю слов. Я наполовину надеялся, что здесь найдется кушетка или что-то еще, на чем я мог бы спать. Мне не предоставлена такая роскошь.

— Я действительно не понимаю, почему ты ведешь себя как взбесившийся, — выпаливает она, наконец привлекая мое внимание. — Если кто и должен злиться, так это я. Ты был мудаком со мной, когда я с самого начала предупредила тебя о снеге.

Я бросаю пакеты из сувенирного магазина на стол. Я не даю ей никакого ответа, зная, что будет лучше, если я буду держать рот на замке. Вместо того чтобы сказать что-то, о чем потом пожалею, я сердито шагаю в ванную. Я немедленно тянусь к душу, включаю самую горячую воду. Быстро нагревается, несмотря на холодную погоду на улице. В помещении начинает быстро образовываться пар.

— Бек! — Марго останавливается у входа в ванную, в ее глазах снова горит огонь. Я понимаю, почему она злится на меня. Я был мудаком с ней, но я все еще слишком раздражен, чтобы извиняться.

Вид ее все еще подкрашенных синих губ, промокшие, мокрые пряди ее волос, которые сразу замерзли, заставляют меня ненавидеть себя с чувством вины. Если бы я просто послушал ее о снеге, мы бы не оказались в этой ситуации. Нам было бы тепло в роскошном отеле, препираясь о чем-то совершенно мирском.

— Садись, — требую я, поворачивая голову в сторону душа.

Ее рот открывается. — Ты игнорируешь меня, а потом думаешь, что можешь просто командовать мной? — Она разочарованно качает головой и исчезает в комнате. — Этого не произойдет, Бек. Ты не контролируешь меня.

Я следую за ней по пятам. — В последний раз, когда я проверял, я твой босс.

Обостренный звук вырывается из глубины ее груди. — Я не на смене.

Я хватаю ее за локоть, поворачиваю лицом ко мне, прежде чем она садится на большую королевскую кровать.

Мои зубы скрежещут друг о друга, угрожая сломаться под давлением. — Прими. Душ.

Ее глаза метнулись туда, где я ее держу. Она дрожит под моей хваткой, просто еще один гвоздь в гроб моих сожалений о прошедшем дне.

— Нет.

— Да.

Она пытается вырвать руку, но я останавливаю ее, усиливая давление.

— Какого черта ты вообще хочешь, чтобы я была в душе? Это твой способ раздеть меня?

Я закатываю глаза от ее нелепых рассуждений. — Если бы это была попытка раздеть тебя, Фиалка, ты бы уже была голой и жадно брала мой член на той кровати позади тебя.

Это останавливает любое остроумное замечание, которое она собиралась высказать мне в ответ. Ее рот захлопывается. Даже несмотря на ее молчание, ее гнев ощутим по дерзкому положению плеч и взгляду в глазах.

— Какая разница, приму я душ или нет?

Мои пальцы дергаются на ее мокром рукаве. — Потому что твои зубы стучат, а тело дрожит от холода, и если мне придется еще минуту смотреть, как ты страдаешь из-за принятых мною решений, я могу потерять рассудок.

На долю секунды мне показалось, что она меня слушает. Мои слова, кажется, настолько застают ее врасплох, что она действительно может сделать то, что ей говорят. Это была хорошая мысль, пока она длилась. Несколько мгновений спустя в ее глазах вспыхивает неповиновение, она скрестила руки на груди. — Я в порядке.

Я вздыхаю, проводя рукой по лицу. Не может быть, чтобы она была в порядке. Я чертовски замерзаю, и моя одежда была толще, чем у нее. Мое пальто на ней дает ей немного больше слоя, но этого все же недостаточно. Ей должно быть холодно, и ее отказ сделать что-то, чтобы согреться, просто назло мне, — это ребячество. Я не в гребаном настроении разбираться с этим.

— Просто помни, что я пытался сделать это по-хорошему, — рычу я.

Между ее бровями появляются линии. — Что ты…

Ее слова обрываются в тот момент, когда я перекидываю ее через плечо. Вся вода на ней делает ее тяжелее, чем обычно, но она все еще легкая по сравнению с другими людьми.

Она пинает ногами вверх и вниз, когда я вхожу в ванную. — Какого хрена, Бек! — кричит она, неоднократно ударяя меня по спине. — Ты не можешь просто взять меня, как гребаный пещерный человек, пока не добьешься своего.

Все еще неся ее, я вхожу в душ и позволяю горячей воде стекать по нашим одетым телам. Ее тело скользит по моему животу, когда я опускаю ее, и когда она смотрит на меня, на ее лице появляется сердитое выражение.

Вода стекает по нашим лицам, пар клубится вокруг наших тел. — Ты не можешь просто замёрзнуть до смерти, пытаясь мне что-то доказать, — отвечаю я.

Протянув руку между нами, я дергаю молнию пальто, которое ей одолжил. Он падает на землю, совершенно забытый, когда я делаю то же самое с тонким пальто, которое она упаковала для себя.

Ее рука шлепает мою. — Ты не снимешь с меня одежду.

— Ты снимаешь их, или я снимаю, но замерзшая одежда не согревает тебя.

Она делает шаг к двери душа, пытаясь отступить. Я обхватываю рукой ее талию, сильно прижимая ее к своему телу. — Ради бога, Марго, перестань драться.

Ее тело напрягается рядом с моим. Слои одежды отделяют наши тела от соприкосновения, но я клянусь, что чувствую тепло ее кожи кончиками пальцев. Я прижимаю ее к себе, пока, наконец, не чувствую, как ее тело расслабляется.

Она отходит от меня на шаг, поворачивается и убирает мокрые волосы с лица.

— Отлично. Ты победил. Но только потому, что мне холодно.

Я вздохнул с облегчением, ожидая, когда ее губы вернутся к своему естественному красному цвету, который сводит меня с ума. Она смотрит в пол, снимая один слой за другим, пока не остаётся в комплекте нижнего белья, который слишком чертовски сексуален, чтобы надевать его в командировку.

— Что это за хрень? — Я ворчу, мой взгляд сосредоточен на ее твердых сосках, борющихся с черными кружевными аппликациями лифчика.

Она шагает глубже в поток воды, испуская тихий стон, когда ее охватывает жар.

На самом деле это может быть худшей чертовой идеей, которая у меня когда-либо была. Я думал только о том, чтобы вернуть тепло ее телу, но я и представить себе не мог, каково это будет быть с ней в душе, особенно после того, как я нашел то, что она прятала под всеми этими чертовыми слоями.

— Марго, — рычу я.

Ее глаза распахиваются, она смотрит на свое тело. Она должна знать, как чертовски сексуально она выглядит прямо сейчас. — Это, — начинает она, проводя руками по волосам, пока вода стекает по длинным прядям, — это маленькая вещь, которую ты мне купил.

Я зажимаю переносицу, поворачиваясь к ней спиной. Теперь, когда она не дрожит, мой разум проясняется. Первобытная потребность в ней возвращается. Я больше не думаю о прежнем холоде, а вместо этого думаю обо всех восхитительных способах согреть ее.

Мои пальцы сердито возятся с пуговицами пиджака. Изготовленный на заказ костюм стоил тысячи долларов и, вероятно, был испорчен снегом и грязью, которыми он теперь покрыт. Это не имеет значения. Сейчас важно убраться к черту от нее и крошечных лоскутков одежды, прикрывающих ее части, о которых я слишком долго мечтал.

Дверь душа громко ударяется о стену, когда я распахиваю ее. Мне повезло, что он не сломался. Это не мешает мне в отчаянии захлопнуть его за собой. Я выбегаю из ванной так быстро, как только могут мои ноги, мне нужно пространство от нее.

“К черту эту командировку.

К черту снежную бурю.”

И черт возьми, как сильно я хочу погрузиться в нее и выбить из нее весь гнев.

Я срываю галстук с тела, бросая его на ноги. Я сердито стягиваю штаны вниз по бедрам, когда слышу ее голос прямо позади себя.

Должно быть, она чертов ниндзя, потому что я не слышал, как она выключила душ или вышла из ванной. Я, должно быть, был слишком занят гневом из-за того, что застрял в этой ситуации, чтобы вообще ее слышать.

— Почему ты так злишься на меня? — спрашивает она у меня за спиной.

Я расстегиваю пуговицы на рубашке, не смея смотреть ей в глаза. Я не знаю, прикрыла она свое тело больше или нет, но моя сдержанность сейчас тонка как бумага. Если я снова увижу ее в этом нижнем белье, я могу просто потерять контроль и вырвать его из ее идеального гребаного тела.

— Я закончил говорить. — Мои слова кратки, не оставляя ничего, что можно было бы прервать. Я действительно не хочу говорить прямо сейчас. Я бы предпочел лучше использовать наши рты, но я не могу сказать это вслух. Или мог бы, но это ничего бы не дало, кроме как доказало бы мне, что в глубине души она хочет меня, но она не позволит этому случиться.

— Ну, а я нет, — рявкает она, оборачиваясь вокруг меня и вставая передо мной. По крайней мере, она обернула свое тело белым полотенцем, скрывая от меня свое безупречное тело.

Я ловлю ее взгляды на меня с ног до головы. Я собирался быть полностью одетым в ужасную пижаму, которую нашел в сувенирном магазине, к тому времени, когда она выйдет из душа, но опять же, она не могла просто слушать меня.

Моя рубашка распахнута, открывая ей вид на мышцы, над поддержанием которых я упорно работаю. Ее взгляд останавливается на моих темно-синих боксерах, еще больше подпитывая и без того сильное напряжение, которое я испытал, увидев ее в нижнем белье.

— Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят? — Я вздыхаю, кладя руки на бедра.

Она прижимает ткань своего полотенца ближе к себе. — Иногда. Скажи мне, почему ты злишься на меня, и я, может быть, действительно послушаю тебя.

— Ты не хочешь знать, почему я злюсь.

— Ты не можешь говорить мне, что я хочу или не хочу.

— Если ты спросишь меня еще раз, я скажу тебе, и я обещаю, что ты на самом деле не захочешь знать.

— Скажи мне, почему ты злишься.

В ее глазах нет и намека на оговорку, только чистое неповиновение. Я бы сделал с ней так много вещей, чтобы стереть самодовольный вид с ее лица.

Я вытаскиваю руки из рукавов рубашки и бросаю рубашку на кровать рядом с нами. — Я в ярости, потому что я застрял с тобой в этом чертовом гостиничном номере, и единственное, что у меня на уме, это то, как сильно я хочу тебя. Я чертовски отчаянно хочу поцеловать тебя, попробовать тебя, трахнуть тебя. Я хочу провести всю ночь в поисках новых способов согреть твое идеальное тело. Хочешь знать, почему я злюсь? Потому что я знаю, что в глубине души ты тоже хочешь всего этого, ты просто слишком упрямая — слишком чертовски напугана — чтобы позволить этому случиться. И впервые в моей чертовой жизни я хочу чего-то — мне нужно что-то — чего я, блядь, не могу иметь. Итак, теперь ты знаешь. Я в ярости, потому что хочу, блядь, сделать тебя своей, а ты не позволишь мне, потому что мой брат был для тебя мудаком, а ты не свыклась с этим.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, моргая снова и снова. Моя грудь вздымается и опускается. Мое горло хрипит от того, что я выкрикиваю ей эти слова, нуждаясь в том, чтобы сбросить их с груди. Теперь нет пути назад. Она знает, что я чувствую. Я сказал ей, как сильно я чертовски нуждаюсь в ней, и теперь мне нужно подготовиться к любому оправданию, которое она собирается привести, почему мы не можем просто сдаться.

Только она этого не делает. На самом деле, это не то, что она говорит… это то, что она делает.

Полотенце падает на землю.

Нижнего белья давно нет.

Марго голая передо мной. Ее пальцы играют с сосками, когда она смотрит мне в глаза. — Это тот момент, когда я умоляю?