Чёрный дембель. Часть 3

Глава 12

Утром двадцатого апреля у порога своей комнаты я встретил Котову. Обычно она дожидалась меня и Кирилла внизу, около входа в общежитие или (зимой) около стола вахтёрши. Но сегодня Лена дождалась нашего пробуждения в коридоре. Я перешагнул порог, придерживая висевшее на плече полотенце и помахивая зубной щёткой — увидел перед собой сияющие глаза Котовой. «С днем рождения!» — выпалила Лена. Я дёрнулся, но всё же не метнул в её лицо кулак (обычно я реагировал на подобные неожиданности ударом в челюсть). Разжал пальцы. Взглянул на поздравительную открытку и на маленькую коробочку с ярким бантом, которые мне протянула Котова.

— Что это? — спросил я.

— Подарок, — ответила Лена. — Развяжи.

Я сунул зубную щётку в рот, принял из рук Котовой зелёную коробку. Стянул с неё атласную ленту. Увидел на крышке смутно знакомый красный логотип, приподнял её.

— Часы? — пробубнил я.

Лена улыбнулась.

— С автоподзаводом, — отрапортовала она. — Двадцать семь камней. Календарь показывает дату и день недели. Олег сказал, что часы «Слава» сейчас самые лучшие. А это самая новая модель.

Я снова коснулся взглядом циферблата. Заметил на нём надпись «SLAVA». Подумал: «Жаль, что не Серёжа. Были бы именные».

— Спасибо.

— С днём рождения! — повторила Котова.

Она шагнула мне навстречу, коснулась холодными руками моих плеч, поцеловала меня в небритую щёку.

Я вдохнул запах её духов, спросил:

— Опять на меня всю стипендию потратила?

Лена тряхнула волосами.

— Нет, эти деньги я на тортах заработала, — сказала она. — Сама заработала, сама потратила. Имею право.

Вслед за Котовой меня поздравил Кирилл. Он хмуро посмотрел на подаренные мне Леной часы. Вынул из спрятанной под его кроватью сумки маленький свёрток из серой бумаги, протянул его мне. Внутри свёртка я обнаружил галстук: широкий, бордовый с косыми чёрными полосками.

— Инга сказала, что такие сейчас в моде, — сообщил Кирилл. — Это польский, Артурчик помог достать. Продавщица в комиссионке сказала, что галстуков с такой расцветкой в нашем городе ни у кого нет. Она говорит: такие сейчас только в Москве носят, за чеки в «Берёзке» покупают.

Кирилл и Лена меня поздравили — я подумал, что на этом история с моим днём рождения на сегодня закончена. Прохоровы поздравят меня «позже» (подарок уже пообещали). Других поздравлений я сегодня не ждал: деньги мы в институте на подарки для одногруппников не сдавали.

Но уже по возвращении с пробежки меня поджидал первый сюрприз: у входа в общежитие меня окликнула баба Люба.

Она выглянула в окошко из своей каморки и сказала:

— Чернов, Сергей, погоди-ка.

Кирилл взглянул на меня — вопросительно приподнял брови. Я пожал плечами. Из комнаты вахтёров вышла Любовь Фёдоровна, поправила на плечах платок (на рабочем месте она не снимала его даже летом).

— Вот, — сказал она. — Держи. С днём рождения тебя.

Баба люба протянула мне… открытку и шерстяные носки, изготовленные из той же шерсти, что и её платок.

— Сама связала, — сказала она. — Бери. Пригодятся. Сколько там до той зимы осталось.

Я взял подарок вахтёрши; отметил, что он совсем не колючий.

— Спасибо.

— Носи на здоровье, — сказала баба Люба.

Она махнула рукой и потребовала:

— Голову наклони, именинник. Подставь-ка мне уши.

Я нахмурил брови.

Спросил:

— Зачем?

— Давай, давай, — потребовала вахтёрша. — Подставляй уши, Чёрный. Поздравлю тебя, как положено.

Она коварно усмехнулась и сказала:

— Не трусь, десантник. Уши тебе не оторву. Но поздравлю тебя по всем правилам.

Я вернулся из душа — увидел, что недавно проснувшийся Артурчик пил чай и лениво беседовал с сидевшими рядом с ним за столом в нашей комнате с Пашей Мраморовым и Вовой Красильниковым.

Четверокурсники заметили меня, вскочили со стульев. Красильников наклонился и не без труда поднял с пола… чугунную гирю. Я прочёл на ней крупную надпись «16кг» и надпись поменьше «4р 26к».

— Это… Чёрный, с днюхой тебя, — сказал Вова.

— Еле допёрли твой подарок до общаги! — сообщил Паша.

Красильников поставил гирю у моих ног — на столе задребезжали чашки. Я пару секунд задумчиво рассматривал подарок. Потрогал свои всё ещё горевшие после встречи с вахтёршей уши.

— Спасибо, мужики, — сказал я. — Порадовали.

Утром, перед походом в институт, ко мне в комнату заглянули и соседи: парни из Старого Оскола во главе с Васей Ковальчуком. Они принесли мне большой газетный свёрток с сушеной рыбой. Пообещал парням, что проставлюсь вечером пивом.

На выходе из общаги меня встретил Андрей Межуев. Наш староста торжественно пожал мне руку, сказал короткую пафосную речь. Подарил мне открытку и три билета денежно-вещевой лотереи (с заявленной на билетах стоимостью тридцать копеек).

У поворота к женскому корпусу я увидел шумное собрание студенток МехМашИна. Кирилл указал мне на них наклоном головы. Артурчик при виде девчонок громко хмыкнул и заявил, что я зря не прихватил в институт мешок для подарков.

Студентки заметили нас и устремились нам навстречу. Я отметил, что Котова не пошла к нам вместе с другими студентками — отошла в сторону, наблюдала за обступившими меня девицами со стороны. Лена покачивала сумкой с учебниками, улыбалась.

А я принимал поздравления, подношения и поцелуи в щёки. Девицы наперегонки совали мне в руки открытки, шариковые ручки, значки, карманные календари на текущий год. Увидел я и ещё с десяток тридцатикопеечных лотерейных билетов.

С удивлением отметил, что поздравляли (и целовали) меня даже девицы из групп «лётчиков» и «машинистов», чьих имён я не помнил. Причём, не только первокурсницы: получил я подарки и от старшекурсниц. От женских улыбок у меня зарябило в глазах.

Инга Рауде подарила мне компактные магнитные шахматы. Света Миккоева и Наташа Торопова вручили мне резиновый ручной эспандер, невзрачный сборник стихов современных советских поэтов и набор фломастеров (из четырёх цветов).

Подходили с поздравлениями и мужчины. Они пожимали мне руку, говорили банальности, одаривали меня по большей части ненужными вещами. Подарки я передавал Кириллу и Артуру — парни складывали их в мой портфель.

В институт я сегодня пошёл со второй попытки. Потому что возвращался вместе с братом в общежитие — высыпали там на мою кровать полученные от студентов вещи. Я отметил, что кучка подарков выглядела так, словно я ограбил магазин «1000 мелочей».

Весь день двадцатого апреля я чувствовал себя сборщиком податей. Удивлялся, что едва ли не все студенты и преподаватели института знали меня по имени или по прозвищу. Получал подарки от малознакомых студентов и студенток, выслушивал устные поздравления и пожелания от профессоров и доцентов. На большой перемене я проверил, не висело ли на главном информационном стенде института объявление с моей фотографией и призывом поздравить Чёрного с днём рождения. Объявление не обнаружил. Но учившиеся в группе с Вовой Красильниковым барышни одарили меня тремя беляшами и четырьмя песочными коржиками (которые мы с Котовой и с Васей Ковальчуком съели на лавке в институтском дворе, под цветущим каштаном).

Поток поздравлений (и подарков) закончился, лишь когда я покинул главный корпус МехМашИна.

Мы с Котовой задержались около вновь появившейся в апреле около института пивной бочки — Лена носовым платком стёрла с моих щёк разноцветные следы от губной помады.

Двадцатого числа я всем повторял, что не праздную свой день рождения в этот день. Для чёткого понимания моей логики сообщал: в один день со мной родился Адольф Гитлер. Пояснял, что опечален этим фактом. Говорил, что лучше уж «гульнуть» двадцать второго апреля. Ведь двадцать второго родился не только мой младший брат Кирилл, но и Владимир Ильич Ленин (об этом событии напоминали развешенные по институту плакаты).

Мои слова нашли понимание у студентов — в субботу вечером я преспокойно поехал к Светочке.

Пивом для подаривших мне рыбу соседей я проставился в воскресенье. Вместе с нами дегустировали «Жигулёвское» Паша Мраморов и Вова Красильников. Кир и Артурчик в этот вечер гуляли по городу со своими подружками.

А в понедельник утром (после пробежки) я подарил Кириллу магнитофон.

Мой младший брат больше минуты недоверчиво смотрел на картонную коробку с надписью «ВЕСНА. Кассетный малогабаритный магнитофон». Затем всё же подцепил пальцем крышку, аккуратно отложил её в сторону. Задержав дыхание, уставился на упакованное в коричневый кожаный футляр чудо советской техники (отчасти скопированное с голландского магнитофона Philips EL-3300).

Кирилл дрожащими от волнения руками вынул аппарат из коробки. Положил рядом с ним на кровать аудиокассеты, набор коммуникативных шнуров, выпрямитель электричества, набор запасных пассиков, микрофон с подставкой. Нервно закусил губу, будто сапёр перед разминированием незнакомого устройства; посмотрел на меня.

— Серый, — сказал он, — ты с ума сошёл? Сколько ж это всё стоило?

Я похлопал Кирилла по плечу, улыбнулся и сказал:

— С днём рождения, братишка.

Магнитофон «Десна» на всё утро завладел мыслями моего младшего брата. Поэтому Кир словно и не заметил, что поздравляли его сегодня не столь активно, как позавчера меня. Он получил подарки от Котовой, Рауде и Тороповой. Красильников и Мраморов пожали ему утром руку, похлопали по плечу. Девчонки в институте дарили моему брату открытки. Но собранная Киром к концу сегодняшнего дня коллекция поздравительных посланий была раз в пять жиже той стопки, которую Котова позавчера сложила из полученных мною открыток (Лена её оставила на тумбе около моей кровати).

Двадцать второго апреля я профинансировал поход в кафе «Весна». Отправились мы туда после занятий в институте. Нарядились, словно для похода на торжественный приём в Государственный Кремлёвский Дворец: даже я надел подаренный братом галстук.

Праздновали мы день рождения Кирилла относительно небольшой компанией. Помимо Кира с Ингой и Артурчика с Наташей, я пригласил в кафе Котову и Свету Миккоеву, Мраморова, Красильникова и их приятеля шахматиста (он весь вечер засматривался на Миккоеву).

Мы сдвинули столики. Пили шампанское, ели десерты и мороженное. Сегодня я впервые танцевал с Котовой — сжимал руками её талию, смотрел Лене в глаза. Вдыхал аромат её волос и духов. Ощущал на своём лице тепло её дыхания.

После медленного танца я наблюдал за тем, как Лена плясала под ритмичную музыку вместе с подругами. Признал, что она не напрасно с малых лет занималась хореографией. Рядом с ней на танцплощадке даже Рауде казалась неуклюжей.

В застольных беседах молодёжи я сегодня не участвовал: любимые темы для разговоров советской молодёжи у меня вызывали скуку и приступы зевоты. На вопросы отвечал короткими фразами. Изредка выполнял функции судьи в затянувшихся спорах.

Наблюдал за комсомольцами и комсомолками. Особое внимание уделил сегодня Котовой. Потому что заметил: в кафе поведение Лены напомнило мне о Маргарите Лаврентьевне Рамазановой — я невольно удивился этому открытию.

Присмотрелся к Котовой и понял: сегодня она была не строгой Бригадиршей, не прилежной студенткой и не боевой подругой — её сегодняшние повадки годились для образа светской львицы (как раз и навеявшего мне воспоминания о Марго).

Мы возвращались вечером в общежитие — Лена держала меня под руку.

Я спросил:

— Котова, почему ты не поступила в театральный институт? Ты хорошо танцуешь и поёшь, легко меняешь поведение в зависимости от ситуации и обстановки. Ты прирождённая актриса. Зачем тебе МехМашИн? Твоё место на сцене.

Лена прижалась к моему плечу.

— После того случая с самолётом… — произнесла она, — ты помнишь. Столько всего мы потеряли в тот день. Даже мой письменный стол превратился в щепки. На жизнь в столице у меня попросту не оказалось денег.

Котова посмотрела мне в лицо и сообщила:

— Стыдно сказать, но я этому безденежью даже обрадовалась. Ведь я трусиха. Всегда такой была. Только удачно это от всех скрывала. Папа рассказал мне о Москве. Я поняла, что буду там совсем одна. Даже без Наташки.

Котова усмехнулась, вздохнула.

— Поступление в театральный отменилось, когда я поняла: денег на учёбу и жизнь в столице у меня нет. Мои страхи перед поездкой в Москву закончились. Родители довольны, что я осталась. Да я ни о чём и не жалею… теперь.

Я заглянул в глаза Котовой, покачал головой.

Сказал:

— Лена, у тебя актёрский талант. Точно тебе говорю. Даже я едва не поверил в то, что тебе нравится учёба в МехМашИне.

В конце апреля староста и комсорг нашей группы озвучили предупреждения и угрозы в адрес тех, кто не пойдёт на первомайскую демонстрацию. Пообещали, что лишат «непослушных» стипендии и пропесочат на комсомольском собрании. Андрей Межуев и Инга Рауде грозили нам сейчас теми же карательными санкциями за «неявку», которыми пугали студентов и в прошлой моей жизни. Я не выудил из памяти сведения о том, воплотили ли они свои угрозы в жизнь «тогда». Даже не вспомнил, были ли в прошлой реальности «провинившиеся»: меня тогда подобные вопросы не интересовали.

Не озадачился я подобной проблемой и сейчас. Ещё тридцатого апреля заявил своему младшему брату и Котовой, что на первомайскую демонстрацию они пойдут без меня.

— Чёрный, — сказал Кирилл, — хочешь, чтобы Инге из-за тебя влетело?

— Поедешь к своей официантке? — спросила Лена.

Я усмехнулся и ответил:

— Не угадали, ребятки. Завтра у меня важная встреча. Вопрос жизни и смерти.

Я не вспомнил, чтобы о прыгнувшей с Калининского моста женщине упоминали, пока я шёл в составе колонны от нашего института (в прошлый раз: в «том» тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году) на праздновании Дня международной солидарности трудящихся. Артурчик рассказывал, что Первомайская Джульетта упала с моста уже во время демонстрации. Её падение, по словам Прохорова, видели рыбачившие на берегу реки Волчья мальчишки — они попытались её спасти, но не смогли. От этой информации я и отталкивался, когда подгадывал время своей поездки к Калининскому мосту. Учитывал и тот факт, что первого мая автомобильного движения на проспекте Мира не будет, а салоны трамваев заполнятся спешащими к местам сборов своих колонн советскими гражданами.

В среду я вышел из общаги, когда Артурчик только-только выбрался из постели и лениво попивал чай — Кирилл к тому времени уже ушёл к Инге. Я прошёлся по улице, украшенной красными флагами и баннерами с патриотичными лозунгами. Протиснулся в трамвай. Почти сорок минут невольно выслушивал двух седобородых рабочих, обсуждавших «сплетни» о пожаре на Новочебоксарском производственном объединении «Химпром». Бородачи покинули салон трамвая около второй поликлиники — так они и не пришли к выводу: слухи о пожаре на «Химпроме» распространяла иностранная разведка, или их придумали торговавшие на базаре «языкатые старухи». Фраза о «языкатых старухах» навела меня на идею купить семечки; что я и сделал, едва выбрался из трамвая.

К Калининскому мосту я шёл по тротуару между невзрачными фасадами пятиэтажек и цветущими каштанами. Щёлкал семечки, изредка зевал. Поглядывал на рабочих тракторного завода, уже сформировавших на проезжей части дороги колонны и ожидавших сигнал к началу шествия. Вместе со студентами МехМашИна я в прошлой жизни ходил на первомайскую демонстрацию лишь однажды. Тот поход мне запомнился невыносимой жарой и шутками Артурчика. Да ещё рассказом Прохорова о Первомайской Джульетте — пусть Артур и озвучил нам его лишь вечером второго мая. Я подошёл к реке, с дороги взглянул на рыбачивших в камышах подростков. Парни преспокойно следили за поплавками, что покачивались на речных волнах — не обсуждали падение в воду женщины.

Я прошёл на середину моста — до того места, откуда недавно бросил в реку одежду ушастого. Облокотился о нагретые солнцем перила. Солнце светило мне в спину, нагревало волосы на затылке и футболку. Я сплюнул с моста шелуху подсолнечника — она полетела к воде, будто мошкара. Справа от меня пришла в движение построенная на дороге около общежитий завода колонна. Замелькали в воздухе красные знамёна, алые транспаранты и разноцветные воздушные шары. Я вспомнил, что моя мама сегодня пойдёт по проспекту Мира с красным флажком в руке — она мне об этом рассказывала. Мы с Киром «тогда» несли плакат с надписью «Мир, труд, май!» — на этот раз мой брат понесёт плакат в паре с Артурчиком: более удобного (по росту) напарника у него в нашей группе не было.

За час до полудня у меня закончились семечки.

А футболка на спине насквозь промокла от пота.

Я вздохнул, повертел головой в поисках подходящей позиции на берегу, откуда бы я видел мост, а солнце не видело бы меня. Отметил, что парней с удочками у воды стало меньше: справа от меня с берега рыбачили пятеро — на мосту, кроме меня, не осталось никого. Я смахнул с бровей капли пота. Взглядом отыскал в десятке шагов от начала моста плакучую иву, под ветвями которой заметил тень.

Но на берег к иве я не пошёл. Потому что увидел приближавшуюся к мосту женщину. Та шла неторопливо, слегка покачивалась — словно едва держалась на ногах из-за жары и усталости. Её светло-русые волосы сверкали на солнце, будто в них запутались золотые нити. Я повернулся к женщине; пристально разглядывал её лицо и стройную фигуру. Ухмыльнулся. От удивления чуть приподнял брови.

Женщина на меня не смотрела: она не сводила глаз с речных волн. Она так и шла по мосту: медленно, не глядя под ноги — скользила взглядом по поверхности реки Волчья. Ветер настойчиво подталкивал её в спину. Между мной и женщиной остались не больше двадцати шагов, когда я почувствовал запах её парфюма. Узнал его. «Французские духи, — подумал я. — «Diorella» от «Dior».