Чёрный дембель. Часть 3

Глава 13

Сверху припекало солнце — снизу жар шёл от асфальта: дорога на мосту превратилась в раскалённую сковороду. Ветер дул мне в лицо, но прохладу он не приносил — только запахи. Аромат французских духов я почувствовал, но не различил запашок алкогольного перегара. Хотя видел, что приближавшаяся ко мне Маргарита Лаврентьевна Рамазанова слегка покачивалась. На меня она не смотрела, словно её не интересовало ничто, кроме сверкавших на солнце волн под мостом. Я отметил, что Марго одета не по погоде: в белую блузу с длинными рукавами и в серые брюки. И это притом, что даже в тени сегодня уже перевалило за тридцать градусов по Цельсию — на солнце, по моим ощущениям, сейчас было под пятьдесят.

Я сообразил, почему не сразу узнал Маргариту Лаврентьевну. Рамазанова сейчас не походила на ту самую «светскую львицу», какой я обычно её видел в ресторане. Её плечи поникли, точно под грузом забот. Спина ссутулилась. Марго будто на десяток лет постарела с момента нашей прошлой встречи, хотя мы не виделись с ней примерно пять месяцев. Мне почудилось, что я увидел у неё под глазами сетки морщин — не замечал их раньше. Отметил: макияж на лице Маргариты Лаврентьевны смотрелся безупречно. Но он не скрывал ни мешки под глазами, ни усталость во взгляде. Рамазанова при каждом шаге чиркала каблуками туфель по поверхности тротуара, с трудом переставляла ноги. Будто она была пьяна или очень устала.

— Здравствуй, Марго, — сказал я. — Не ожидал, что встречу здесь тебя.

Сперва подумал, что Маргарита Лаврентьевна меня не услышала. Но Марго всё же остановилась — через пару секунд после того, как стихли звуки моего голоса. Она повернула голову, подняла на меня взгляд.

— Серёжа? — сказала она.

Я не почувствовал в её вопросе никакого эмоционального оттенка: ни удивления, ни радости. Она произнесла моё имя спокойно… даже слишком. Таким голосом разговаривали роботы в старых фильмах.

— Здравствуй, Серёжа, — добавила Маргарита Лаврентьевна.

Она повернулась лицом к реке, шагнула к краю моста. Замерла около перил. Снова опустила голову, скрестила на груди руки. В букете запахов её духов я различил новый оттенок: едва уловимый запах валерьяны.

— Давно не виделись, Марго, — сказал я. — Как поживаешь?

Марго смотрела на косую рябь волн, не шевелилась. Словно позабыла о моём присутствии. Не моргала. Ветер перебирал волосы на её голове; он то приподнимал, то опускал кончики белого кружевного воротника блузы.

— Папа умер, — сказала Маргарита Лаврентьевна. — В феврале.

Я кивнул.

Сказал:

— Прими мои соболезнования.

Марго не отреагировала на мои слова. Она смотрела на воду; едва заметно покачивалась: чуть наклонялась вперёд при каждом вдохе. Удерживала руки на груди — не прикасалась к нагретым солнцем перилам.

— Прыгнешь с моста? — спросил я.

Маргарита Лаврентьевна отвлеклась от созерцания волн, посмотрела на меня. Я отметил, что серый оттенок исчез из её глаз. Сейчас они были ярко-голубыми, как безоблачное небо над нашими головами.

— Меня унесёт вниз по течению, — сказала Марго. — Далеко. Там он меня не найдёт.

Я покачнул головой.

— Не унесёт. Тебя выловят из воды мальчишки. Вот те, что сидят на берегу с удочками.

Я указал на прятавшихся в зарослях камыша юных рыбаков. Маргарита Лаврентьевна повернула лицо, пробежалась глазами по берегу реки Волчья. Нахмурила брови — налёт безразличия исчез из её взгляда.

— Об этом я не подумала, — сказала Марго.

Она поджала губы.

— Течение в реке сейчас слабое, — сообщил я. — Твоё тело в любом случае прибило бы к берегу неподалёку от моста.

— Ты думаешь?

— Уверен в этом.

Я потёр подбородок.

— И что мне теперь делать? — спросила Маргарита Лаврентьевна.

Мне показалось: спрашивала она не у меня.

Хотя и смотрела мне в лицо.

— Рассказывай, — сказал я. — А там посмотрим.

Марго заглянула мне в глаза, дёрнула плечом.

Заявила:

— Он не отпустит меня. И не даст мне развод. Сказал, что у меня только одна дорога…

Она кивнула на реку.

Я хмыкнул, развёл руками.

— Существует много дорог. Выбирай любую. СССР — страна счастья и возможностей.

Марго ухмыльнулась.

— Не для меня, Серёжа. Не теперь.

Я увидел, как на край моста, за перилами, приземлился воробей. Он клювом порылся в шелухе от семян подсолнечника, возмущённо чирикнул. Хлопая крыльями, воробей умчался в направлении общежитий тракторного завода.

Мне почудилось, что Марго проводила птицу завистливым взглядом.

Я тоже посмотрел вслед воробью. Увидел, что к мосту подошёл невысокий худощавый мужчина с приметной выпуклой родинкой между белёсых бровей. Он не ступил на мост — остановился, закурил папиросу.

— Ты разводишься с мужем? — сказал я.

Отметил, что мужчина с нескрываемым интересом посматривал на меня и на Рамазанову. Я задержал взгляд на загорелом лице мужчины: на его родинке. Почувствовал запах табачного дыма.

— Подала документы, — ответила Марго. — Ещё в феврале.

— Дали два месяца на примирение, — сказал я.

Маргарита Лаврентьевна вздохнула.

— Два месяца прошли, — сказал я. — Когда будет суд?

Рамазанова ответила:

— Вчера. Был. Ещё два месяца.

Она покачала головой.

— Не выдержу, — тихо сказала Марго.

Я пожал плечами.

— Сейчас лето. Отдохни. Два месяца промчатся быстро.

Маргарита Лаврентьевна покачнулась.

— Ты не понимаешь, Серёжа, — произнесла она. — Наиль не даст мне развод. Никогда. Он так сказал. После этих месяцев будут ещё. И ещё. До бесконечности. Он это устроит: он может.

Марго покачала головой.

— А я так больше не могу. Всё. Я устала, Серёжа.

— Так сильно тебя любит? — спросил я.

Рамазанова усмехнулась.

— Он меня ненавидит. Как и я его. Смотри.

Она дрожащими пальцами расстегнула пуговицу на рукаве блузы. Показала мне своё предплечье, украшенное посиневшими кровоподтеками.

— Я вся в таких пятнах, — сказала Марго. — Их нет только на лице. Сама себя калечу. Так он сказал милиции. Привёл свидетелей — те подтвердили его слова. Не отпустил меня в психушку — лечит на дому. Вот так вот, Серёжа.

Она улыбнулась — её глаза влажно блеснули. Ветер соорудил на голове Марго похожий на корону хохолок из волос, ярко сверкавший в солнечных лучах.

— Тогда уезжай, — предложил я. — Страна большая. Много в ней лесов, полей и рек. Муж тебя не найдёт.

Марго снова хмыкнула: нервно, невесело.

— Без денег, без документов? — сказала она. — Он всё у меня отобрал.

Покачала головой.

— Да и кто мне позволит? — спросила Марго.

Она ткнула пальцем себе за спину.

— Видишь того хмыря с родинкой на лбу? — спросила она. — Ходит за мной, как приклеенный. Один из подручных моего мужа, их много. Они кормятся у него на рынке. Сегодня один таскается за мной, завтра другой. Наиль знает о каждом моём шаге.

Маргарита Лаврентьевна опустила глаза, спрятала синяки под тканью блузы.

Сказала:

— Да и куда я от него сбегу в таком состоянии? Еле на ногах держусь после этих уколов и лекарств. Язык заплетается. Тебя вот не сразу узнала. А ты говоришь: много полей и лесов.

Она помотала головой.

— Не хочу ничего. Устала я, Серёжа. Да и зачем?

Марго едва слышно добавила:

— Я даже сестре теперь не нужна. Она меня ему вернула. Как ненужную вещь. А папа умер. Всё.

Она взглянула за перила моста — на поверхность реки.

Ветер убрал её корону: пригладил на голове Маргариты Лаврентьевны волосы.

— Марго, ты сегодня завтракала? — спросил я.

Рамазанова повернула в мою сторону лицо, переспросила:

— Что?

Мне показалось, что она растерялась.

— Есть хочешь? — спросил я.

— Зачем?

Марго повела плечом.

— Ну, а зачем, чтобы детишки смотрели на утопленницу? — сказал я. — После полудня клёв закончится, рыбаки разойдутся по домам. Вернёшься сюда. Если захочешь. Искупаешься.

Сообщил:

— А пока мы с тобой пообедаем. Я видел здесь неподалёку от общежитий столовку. Спрячемся там от жары. На пару часов. Лично я сейчас от хорошего супчика не отказался бы.

В столовой я взял себе обед из трёх блюд и компот. Марго от еды отказалась — я купил ей чай и песочный коржик. Мы уселись в середине зала — следовавший за Рамазановой мужчина с родинкой между глаз присел за стол около входа. Я с удовольствием проглотил салат и принялся за суп. Между делом задавал Марго вопросы и слушал её ответы.

— …Считаешь, что я сама виновата? Да? Наставляла мужу рога, вела распутный образ жизни? Поддерживаешь его поступки… из этой вашей мужской солидарности? А что ты, Серёжа, знаешь о том, как я жила с этим человеком? Я замуж вышла в двадцать два года…

— …Он уже в первый год нашей совместной жизни не пропускал ни одной смазливой мордашки. Часто не ночевал дома, возвращался пропахший духами. К двадцати пяти годам я трижды лечилась от венерических болезней. Хотя спала только со своим мужем…

— …Кричал, что любит меня больше жизни и сделает меня счастливой. Обещал моему отцу, что больше не подойдёт ни к одной девке. А я находила следы помады на его рубашках, когда он возвращался из командировок. Врал, глядя мне в глаза…

— …У него и сейчас есть женщина в Москве, Серёжа. Я это точно знаю. И в Краснодаре. Он возвращался от них, смеялся мне в лицо. А папе моему говорил, что я всё это придумала. Вот для чего ему нужны были все эти частые командировки…

— …Наш город только кажется большим, Серёжа. Но все важные люди здесь всё друг о друге знают. Жёны его приятелей хихикали за моей спиной. Супруги отцовских друзей давали мне глупые советы о том, как угодить мужу. И тоже посмеивались…

— …Понимаешь, Сергей Леонидович? Надоело! Подумала, что я не Анна Каренина. И что сейчас не дремучие времена. У нас в стране равноправие. Так в конституции написано. Решила: пусть он узнает, что я чувствовала. Пусть послушает смешки друзей и знакомых…

— …Очень сильно меня избил. Я не пошла на работу, лежала дома. Пожаловалась папе. Отец чуть душу из него не вытряхнул. Пообещал, что в следующий раз голову ему оторвёт. Мой папа бы это сделал: во время войны он не в кабинетах отсиживался…

— …Он как безумным становится. Первый раз его почти посадили. Мой папа ему помог. Договорился. Ведь это же моя была вина. Так все считали. Теперь он прокурора города на охоту возит — со всем милицейским начальством в придачу…

— …Его водитель милицейским начальникам на каждый праздник свёртки с рынка возит… и деньги передаёт. А милиционеры глаза прикрывают на его выходки. Или наказывают за его проделки алкашей, которые сами приходят с признаниями…

— …А кто из свидетелей открывает рот, к тому являются эти его дружки уголовники. Как было с твоим приятелем Колей Барсовым. Ни один свидетель не вспомнил внешность Наиля. Хотя сначала все требовали наказать преступника. Он всем закрыл рты…

— …У нас в городе все влиятельные люди друг с другом хорошо знакомы. Партийное руководство, милиция, КГБ, начальники предприятий — у них у всех не только родственные связи. Они повязаны и общими делами. Незаконными делами, Серёжа…

— …Ты всех их видел в лицо — там, в ресторане «Московский». Именно там часто решаются важные городские дела: незаконные дела, о которых простые советские граждане ничего не подозревают. Потому-то в «Московский» по выходным и не попасть «с улицы»…

— …Думаешь, твой Прохоров не такой? Да он не лучше других! На фабрике у него рабочие трудятся в третью смену. Ты слышал об этом? Он им хорошо доплачивает за работу и за молчание. Его человек разносит каждый месяц конверты с деньгами по кабинетам…

— …Они все живут в страхе, что однажды лишатся своих хлебных должностей и нынешнего положения в обществе. Чужаков они опасаются. А «своих» терпят и поддерживают, как бы ни ненавидели друг друга. Прощают им всё, кроме предательства…

— …Папа умер. И я теперь не дочь второго секретаря горкома. А только лишь жена директора Колхозного рынка. Которая не имеет поддержки мужа. И скоро вообще… Меня уже турнули с должности в райкоме. Я теперь для них никто, пустое место…

— …Наиль меня не отпустит. Он сам об этом сказал. Боится, что вырвусь на свободу и отомщу ему: растрезвоню о его делишках. А завсегдатаи ресторана «Московский» разозлятся на него: ведь им сообща пришлось бы разгребать последствия моей болтливости…

— …Я ему не нужна, Серёжа. Мешаю. На моё место он найдёт себе новую дуру. И породнится с другим партийным начальником. Или с тем же прокурором города. Развод он мне не даст. Но моего папу в городе ещё помнят. И не простят, если он сам меня…

— …Быть может, я всё выдумала, Серёжа: вообразила непонятно что после… всего этого и из-за уколов. Лекарства дурманят мозги. Но после уколов проходит и боль. А вечером он снова… и она вернётся. Я устала, Серёжа. Я очень устала и больше ничего не хочу…

Я доел котлету, отодвинул в сторону пустую тарелку. Опёрся поясницей на спинку стула. Поглаживал пальцем стенку гранёного стакана, на дне которого плавали в компоте сухофрукты. Смотрел на Маргариту Лаврентьевну. Заметил, что она говорила всё тише, словно засыпала или после каждого произнесённого слова лишалась сил. Да и речь её была невнятной: я понимал не каждую фразу.

Я отметил, что явившийся вслед за нами в столовую мужчина допил уже вторую чашку чая. Я изредка посматривал на него поверх плеча Марго. Видел, как он будто нехотя дожёвывал уже четвёртый или пятый кусок хлеба. Мужчину моё внимание не смущало — мы изредка бодались с ним взглядами. Обладатель приметной родинки между глаз дважды проиграл в дуэли взглядов: опускал глаза.

Марго замолчала — я посмотрел ей в лицо и сказал:

— Сегодня очень душно. Невыносимо. Мозг плавится от жары.

Потёр подушечками пальцев виски и заявил:

— Даже я плохо соображаю. Хотя не принимал сегодня никаких лекарств.

Взглянул на дно стакана — не решился проглотить сухофрукты, поставил стакан на пустую тарелку.

Произнёс:

— Я вижу ситуацию так. Ты очень устала, Марго. Тебе необходим отдых.

Постучал пальцем по столешнице.

— Придумала ты все эти свои страсти под действием препаратов…

Я прикоснулся пальцем к правому виску.

— …Или всё действительно так плохо — этого я не знаю.

Пожал плечами.

— Для меня это не имеет большого значения. Честно тебе об этом говорю.

Маргарита Лаврентьевна кивнула. В её взгляде я не заметил эмоций. Как не услышал их и в голосе Марго, когда та мне рассказывала историю своей жизни.

— Я понимаю, Серёжа.

— Ты должна отдохнуть, Марго, — повторил я. — Хотя бы пару дней. Без нервотрёпки, без лекарств, без страха. Придёшь в себя. И сама решишь, как заживёшь дальше.

Марго спросила:

— Отдохнуть? Где? Дома?

— Нет, конечно.

Я покачал головой.

Рамазанова бросила взгляд через плечо — на человека с родинкой между бровей. Снова посмотрела мне в лицо и вздохнула. Изогнула губы — изобразила улыбку.

— Спасибо, Серёжа, — сказала она. — Но это невозможно.

Выдержала паузу.

— Не впутывайся в это дело, Сергей Леонидович. На этот раз Прохоров тебе не поможет, как после дня рождения моей сестры. Наиль ещё тогда на тебя зуб точил…

Я вскинул руку — Марго послушно умолкла.

Сидевший за столом около входа в столовую мужчина насторожился.

— Твой муж не узнает, куда ты исчезла, — сказал я. — Возможно, не узнает и обо мне. Первое я тебе гарантирую. Вероятность второго не стопроцентная, но очень высока.

Маргарита Лаврентьевна покачала головой.

— Наиль меня везде найдёт…

— Ты ему льстишь, Марго.

Я усмехнулся, заявил:

— Буду с тобой честен. Ваши семейные разборки меня не интересуют. Да и к тебе я особо тёплых чувств не питаю.

Маргарита Лаврентьевна кивнула.

— Мне жалко мальчишек, — сообщил я. — Тех, что рыбачат на берегу. Не хочу, чтобы они видели утопленницу.

Рамазанова смотрела мне в глаза.

— Я помогу, тебе Марго.

Взглядом указал на человека с родинкой между бровей.

— Останешься сейчас с ним? — спросил я. — Или пойдёшь со мной?

— Куда?

— А разве это так важно?

Мне почудилось, что во взгляде Маргариты Лаврентьевны появилась пока ещё едва заметная тень надежды.

— Я… пойду с тобой, Сергей Леонидович, — сказала Марго.

— Тогда делай, как скажу, — велел я. — И пока меня ни о чём не спрашивай.