Чёрный дембель. Часть 3

Глава 9

Мы шли к дому Барановых вдоль ровного ряда каштанов, уже украшенных молодой листвой. В кронах деревьев чирикали птицы, спустившееся к крышам домов солнце отражалось в окнах верхних этажей пятиэтажек. Котова держала меня под руку, смотрела вслед своему старшему брату, который с гордо поднятой головой вышагивал по тротуару впереди нас (мы сознательно отстали от Олега примерно на два десятка метров). Я вдыхал аромат духов «Иоланта», смешавшийся в воздухе с запахами пыли и свежей зелени. Думал о подслушанном пять минут назад разговоре пенсионеров, которые жаловались на дороговизну цветов в канун Восьмого марта.

Вспомнил слова Артурчика, который говорил, что весна в Советском Союзе начиналась не с возвращения перелётных птиц и не с появления листвы на деревьях. По его версии весна начиналась с вереницы автомобилей, которые везли из «тёплых» республик горы мимозы, тюльпанов и подснежников. Букет тюльпанов для Котовой и три цветка для бабы Любы со вчерашнего дня дожидались своего часа в комнате Вовы Красильникова (туда Лена заглядывала редко). Там же Кирилл и Артурчик прятали цветы для Рауде и Тороповой. Тюльпаны в общежитие принёс Артур — по просьбе его отца на городском рынке нам продали «самые лучшие» (и самые дорогие).

О подарке для Котовой я задумался после двадцать третьего февраля, когда Лена мне презентовала флакон одеколона с «настоящим индийским сандалом» (теперь у меня в шкафу стоял свой собственный «Шипр», которым я пока не пользовался). Двадцать третье февраля в этом году пришёлся на субботу. В институте девчонки буквально засыпали меня всевозможными «подарочками». После занятий я принёс домой ворох ручек, блокнотов, значков и толстенную стопку поздравительных открыток. Со Светочкой в тот день я не увиделся. Ельцова в ту субботу работала «в третью смену»: обслуживала очередной нелегальный банкет в ресторане «Московский».

Помимо тюльпанов я купил для Лены Котовой губную помаду от «Dior» — её тоже «достал» Артурчик (он притащил ещё коробочку с пудрой от «Lancôme», но её я припрятал для мамы). Кирилл на подарки для Рауде потратил все заработанные в этом году в кулинарном цехе деньги. Я видел, что Артурчик раздобыл ему коробку с разноцветными тенями для глаз, тюбик с кремом и такую же пудру, какую я отложил для мамы. Вот только мы с братом видели наши подарки по-разному. Для меня помада была «всего лишь» помадой — не «дорогущим дефицитом», как для Кира. Брат всё же внял моему совету и «урезал осетра»: крем он присоединил к маминой пудре.

Котов дошёл до конца сквера и свернул во двор дома, где проживали профессор Баранов с дочерью. На время мы с Леной потеряли Олега из виду. Котова дёрнула меня за руку, призвала ускорить шаг. Я тряхнул головой — прогнал мысли о грядущем Международном женском дне. Напомнил себе, что восьмое марта только завтра. А сегодня седьмое число, на которое ещё летом я запланировал спасение Риты, маминой коллеги по работе. Баранова презентовала мне на День Советской армии и Военно-морского флота небольшой альбом с фотографиями (оттуда я и вынул Ритин фотопортрет для Котова). «Подарю ей вместо цветов жениха», — подумал я.

Олега мы увидели до того, как он свернул за кусты к подъезду. Лена взглянула мне в лицо — я кивнул: подтвердил, что её брат не ошибся, выбрал правильную позицию для засады. Котова вздохнула и взглядом указала мне на троицу мужчин, что возились на тротуаре (рядом с подъездом Барановых) около старенького мопеда «Рига-1» (на таком я частенько катался по посёлку до армии). Мужчины громко спорили и жестикулировали, размахивали дымящимися сигаретами и бутылками с «Жигулёвским» пивом. На «страшных» хулиганов мужчины не походили: их трикотажные штаны (вытянутые на коленях) смотрелись не угрожающе, а комично.

Мы с Леной прошли мимо подъезда, где притаился Олег. Я отметил, что Котов присел на край лавочки (пока пустовавшей ввиду прохладной погоды) и наблюдал за ремонтом мопеда сквозь пока ещё не превратившиеся в сплошную зелёную стену кусты. Олег не выглядел милиционером в засаде. Брюки с острыми стрелками, пиджак, рубашка, малинового цвета галстук и слегка потрёпанный коричневый портфель. Котов напоминал студента или аспиранта, явившегося к профессору Баранову для консультации. На мгновение я встретился с Лениным братом взглядом. Но тут же отвернулся в поиске подходящего наблюдательного поста для меня и для Котовой.

Двор дома, где проживал преподаватель высшей математики, мало чем отличался от прочих дворов нашего города. Стандартная песочница в самом его центре, окружённая пятиугольной деревянной рамкой. Чуть покосившаяся детская горка, украшенная по бокам пятнами ржавчины. Акации с раскидистыми кронами, опутавшие двор корнями (то здесь, то там выглядывавшими из-под земли). Нестриженые кусты и поросшие сорной травой газоны под окнами дома. Окрашенные в зелёный цвет скамейки, на которые летом усядутся державшие двор под строгим контролем седовласые пенсионерки. К одной из этих скамеек я и повёл Лену.

Я уселся боком к подъезду Барановых. Слева от себя усадил на доски Котову — обнял её за плечи рукой. Склонил лицо к голове Лены, вдохнул запах её волос. Сообщил Котовой, что прекрасно вижу поверх её головы и мужчин с мопедом, и мявшего руками мой старый портфель Олега. Сказал, что у Риты есть только три пути к подъезду: Баранова могла пройти (проехать) либо по дорожке мимо подъездов, либо прошагать по тропинке у нас за спиной. Предположил, что к моменту её появления наша лавка уже спрячется в полумраке — Баранова нас не заметит. А вот для нас освещённая фонарём площадка около её подъезда будет, как на ладони.

— Заметим Риту заранее, — подытожил я. — И Олега не дадим в обиду.

На улице стемнело — я пожалел, что не накинул плащ. Но пригревшаяся под моей рукой Котова не жаловалась на холод, а лишь плотнее прижималась к моему боку. Мужиков с мопедом ни я, ни Лена не заинтересовали (возможно потому, что я в серой кепке больше походил на хулигана, нежели они в своих синих трико). Не совались распивавшие пиво ремонтники мопеда и к Олегу (я заподозрил, что они его за кустами попросту не заметили). Мужчины извлекали из запасов всё новые бутылки «Жигулёвского». Я изображал для возможных наблюдателей соблазнителя юной студентки. Мопед так и не завёлся, пока я говорил притихшей Котовой всевозможные глупости. Меня этот факт не удивил: троица ремонтников больше времени уделяла болтовне, пиву и курению, чем процессу ремонта.

На скамье мы с Котовой просидели больше двух часов. Всё это время Лена говорила на удивление мало, словно потеряла дар речи от волнения или от холода. Разговорить её я не смог: Котова отвечала коротко, неуверенно. Я быстро сообразил, что развлекать она меня не будет. Поэтому перешёл на монологи. За время ожидания Барановой я рассказал Лене биографию кубинского революционера Эрнесто Че Гевара, историю становления группы «Битлз», хронологию событий войны Алой и Белой розы, неописанные в советских учебниках подробности балов при дворе французского монарха Людовика Четырнадцатого. Романтичных тем я сознательно избегал: запахи духов и волос Котовой кружили мне голову, напоминали о том, что пришла пора навестить официантку Светочку.

За часы ожидания я хорошо рассмотрел возившихся с мопедом у Ритиного подъезда мужчин. Утвердился в мысли, что все трое походили скорее на алкоголиков, а не на бандитов. Двоих из этой бригады ремонтников я встретил сегодня впервые: рыжеволосого сутулого усача и лысого владельца приметного мясистого красного носа. А вот щекастого толстяка с опухшими поросячьими глазками я пару месяцев назад уже видел (пусть и мельком). Узнал в нём того самого соседа Барановых, что выглянул из своей квартиры при моём первом и пока единственном визите к преподавателю высшей математики. «Ставлю на то, что этот Поросёнок и есть наш Отелло», — подумал я. Отметил: с наступлением темноты мужчины разговаривали всё громче — действовало скопившееся в их животах пиво.

Рита появилась очень эффектно (по нынешним временам): выпорхнула из салона подъехавшего к её подъезду белого автомобиля «Москвич-412» (собранного на базе кузова тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года с каплевидными вертикальными задними фонарями и круглыми фарами головного света). В свете фонаря я хорошо рассмотрел лицо профессорской дочки: яркие напомаженные губы, пятна румян на скулах, тёмные тени на веках. Рита не поспешила к двери подъезда. Она проследила за тем, как привёзший её автомобиль неторопливо подал назад. Махала его водителю рукой, пока автомобиль не выехал из двора. Распивавшие пиво ремонтники мопеда притихли; дымили папиросами, поглядывали на белый «Москвич» и на короткую юбку Риты Барановой.

Я бросил взгляд на кусты, за которыми прятался в засаде Олег. Но Котова не увидел: свет от фонарей не пронизывал заросли кустов насквозь — вечером барьер из кустов стал непроницаемым для сторонних взглядов. Щекастый Ритин сосед (которого я мысленно прозвал Поросёнком) выдал обращённую к Барановой негромкую тираду. Я не расслышал его слова, но узнал его визгливый голос, резко отличавшийся от голосов двух других «ремонтников». Приятели Поросёнка громко засмеялись — признали, что Ритин сосед удачно пошутил. Их смех эхом заметался по двору, частично погрузившемуся в ночной полумрак. Барановой юмор Поросёнка не пришёлся по душе. Рита шагнула к своему соседу и выпалила ему в лицо громкий гневный ответ, на треть состоявший из оскорблений.

Баранова в своём минутном монологе нелестно отозвалась и о мужских, и о человеческих качествах своего соседа. Поросёнок приоткрыл от неожиданности рот, вытаращил глаза. Мне почудилось, что сидевшая рядом со мной Котова затаила дыхание. После Ритиных слов я изумлённо приподнял брови; наблюдал за тем, как среагирует на тираду девчонки толстощёкий мужчина. Дружки Поросёнка на пару секунд притихли, «переваривали» ответ Барановой. Переглянулись, посмотрели на остолбеневшего Поросёнка. И снова нарушили ненадолго воцарившуюся во дворе тишину раскатистым хохотом. Я увидел, как перекосило лицо толстощёкого. Заметил, что Рита не спешила домой — она боевито подпёрла кулаками бока, смотрела на своего соседа и надменно усмехалась.

— Она что… пьяная? — прошептала Котова.

— Похоже на то, — ответил я.

Смех приятелей вывел щекастого соседа Барановых из оцепенения. Поросёнок нахмурил брови — его глаза походили теперь на маленькие блестящие чёрные бусины. Он судорожно вдохнул. И обрушил на Риту визгливый поток брани (грубой, не приправленной юмором и лишённой ироничного оттенка). Говорил он недолго. Но очень эмоционально. Котова крепко сжала мою руку. Я отметил, что многие оскорбления Поросёнок позаимствовал из недавнего монолога Барановой. В его изложении они звучали столь же «грязно», как и в Ритином. Но уже утратили эффект новизны. Профессорский сосед буквально выплёвывал в Риту ругательства. Тряс щеками, топал ногами. Звуки его скрипучего голоса метались по двору. В доме одна за другой шумно закрывались форточки.

Толстощёкий замолчал, когда закончился запас воздуха в его лёгких. В окнах над его головой погас свет. Приятели толстощёкого на этот раз не рассмеялись. Они затянулись папиросами, синхронно выпустили дрожащие струи табачного дыма в сторону двери подъезда. Их взгляды скрестились на бледном лице Барановой. Поросёнок взглянул на своих дружков; шумно вздохнул и капризно скривил маленькие тонкие губы (будто обиделся, что приятели не поддержали его хохотом). Я видел, как он нервно дёрнул рукой и плеснул на асфальт пенистым пивом из бутылки. Я тут же представил запах пролившегося на землю напитка. Толстощёкий сосед профессора опустил глаза — взглянул на пивную лужу у своих ног. И пропустил тот момент, когда на него набросилась Рита.

Баранова выронила сумку, в три шага преодолена разделявшее её и Поросёнка расстояние — трижды ударила по асфальту каблуками. Она вскинула перед собой руки. Скрюченными пальцами, словно когтями, Рита вцепилась в лицо своего соседа. Сдавленно пискнула и испуганно дёрнулась под моей рукой Котова — то ли от испуга, то ли от удивления. Застыли с приоткрытыми ртами красноносый и усатый ремонтники. Истерично взвизгнул толстощёкий сосед профессора — он мотнул головой, вскинул руки. Громко звякнула упавшая на асфальт пивная бутылка. Разбилась. Разлетелись в стороны пивные брызги и осколки стекла. Поросёнок пошатнулся под напором Барановой. Но всё же удержался на ногах. А вот Рита после его толчка в грудь не устояла — неуклюже попятилась, повалилась на спину.

Баранова затылком ударилась о тротуар — даже я в глубине двора услышал глухой стук. Усатый и красноносый ремонтники выронили недокуренные папиросы, но не двинулись с мета. Их толстощёкий приятель прижал ладони к лицу и заревел, будто ему в глаза плеснули серной кислотой. Рита застонала, приподняла голову, одёрнула задравшуюся выше середины бёдер юбку. Опёрлась локтем о землю — другой рукой прикоснулась к затылку. Громко выругалась. Я уловил в её голосе нотки испуга и обиды. Перевёл взгляд на Поросёнка, заметил: тот рассматривал свои пальцы. «Кровь?!» — взвизгнул толстощёкий. Мне почудилось: у него дрогнули ноги. Ритин сосед рассматривал свои окровавленные руки — по его скулам и щекам стекали из разодранных бровей темные струйки.

— Ах ты тварь такая!.. — произнёс Поросёнок.

Он наклонился и поднял с земли горлышко от пивной бутылки, взглянул на Баранову.

— Серёжа… — сказала Котова.

Лена толкнула мою руку.

Я дёрнулся… но тут же погасил свой порыв: опустился на скамейку. Потому что межу Ритой и её разгневанным соседом, будто чёртик из табакерки, возник Олег Котов. Он молнией мелькнул в воздухе над пока не поднявшейся с земли профессорской дочкой. Приземлился в трёх шагах от Поросёнка. По-геройски расправил плечи, почти избавился от сутулости. Я заметил, как в свете фонаря на шее Олега полыхнул чуть сместившийся вбок узел галстука. Видел, что Котов не выронил портфель — он сжимал его в левой руке, подобно щиту. А правой рукой Олег лихо взмахнул завёрнутой в газету скалкой, нацелил её кончик на грудь пухлощёкого Ритиного соседа. Лена вновь затаила дыхание, крепко вцепилась рукой в моё предплечье. Фонарь у подъезда мигнул, будто от перепада напряжения.

— Брось бутылку! — потребовал Олег.

Поросёнок не выполнил его требование. Он грозно, по-бычьи, склонил голову. Но не ринулся вперёд — взвизгнул от боли. Потому что схлопотал по вооружённой руке скалкой.

Олег отправил бутылочное горлышко в кусты: ударил по нему деревянной битой, будто заправский бейсболист. Едва слышно зашуршали молодые листья. Звякнуло о камень стекло.

— Не тронь женщину! — сказал Котов.

Он указал скалкой на подбородок Поросёнка. Профессорский сосед под прицелом грозного оружия обмяк, плаксиво поморщил испачканное кровью лицо. Прижал к животу ушибленную кисть.

Усатый и красноносый ремонтники переглянулись, шагнули к Олегу. Будто преградили ему путь к сломанному мопеду. Не отводили взглядов от скалки, которой грозно помахивал Котов.

— Ты кто такой? — спросил красноносый.

Олег посмотрел на него сверху вниз. Он опустил портфель, спрятал его за спину (словно вдруг вспомнил о спрятанной там бутылке коньяка). Громко всхлипнул раненый Поросёнок.

— Не твоё дело! — сказал Котов. — Проваливайте отсюда!

— Мы?! — возмутился усатый. — Это наш двор!..

За перепалкой мужчин я не следил.

Потому что заметил: Рита Баранова вновь улеглась на асфальт. Она не смотрела ни на своего спасителя, ни на его противников. Рита направила взгляд в небо, не шевелилась.

Я тряхнул Котову за плечо.

Сказал:

— Лена, с Ритой беда. Вызывай скорую помощь. Таксофон рядом с кафе.

Добавил:

— Бегом!

Котова кивнула, соскочила со скамьи.

Мы побежали в разные стороны: Лена метнулась к углу дома, а я поспешил к Рите.