Чёрный дембель. Часть 3

Глава 15

Коля нас не прогнал.

Он заявил, что накормит нас обедом.

Я не возразил ему.

Маргарита Лаврентьевна от еды отказалась. За время езды в мотоцикле Рамазанова то ли устала, то ли расслабилась: она едва стояла на ногах. Марго вялой улыбкой отвечала на комплименты и на предложения хозяина дома. Мне показалось, что она не понимала, куда и зачем я её привёз. Но Рамазанова не возмущалась и не сыпала на меня и на Николая вопросами, будто для этих действий у неё не было сейчас ни сил, ни желания.

Марго сперва присела, а потом и прилегла на тахту под окном в летней кухне. Она будто не замечала пристальных взглядов Уварова и круживших в воздухе назойливых насекомых. Я налегал на еду. Увидел, как Маргарита Лаврентьевна в очередной раз улыбнулась. Но не заметил, когда она уснула. Лишь увидел, как Коля Уваров соколом метнулся к своей задремавшей гостье — он прогнал усевшуюся на её медово-русые волосы муху.

Коля Уваров замер рядом с тахтой. Растеряно и (как мне показалось) слегка испугано смотрел на хмурившую во сне брови Марго. Будто дракон-вегетарианец, которому нежданно-негаданно в жертву принесли женщину-красавицу. Коля почти не моргал. Ладонью потирал волосы у себя на затылке. Складки морщин на лбу у спящей Марго разгладились. Маргарита Лаврентьевна улыбнулась, но не открыла глаза. Коля вышел из оцепенения, вздохнул.

— М-да, — произнёс он.

Николай вернулся к столу, плеснул в свой стакан водку и тут же опрокинул её себе в рот: выпил до дна, в одиночку, не закусил.

— М-да, — повторил Коля.

Я привлёк к себе его внимание хрустом огурца.

Уваров опустил на меня взгляд и спросил:

— Студент, кто она такая?

Говорил он тихо, почти шёпотом.

Я взмахнул вилкой, на зубьях которой красовался кусок солёного сала.

Ответил:

— Это сложный вопрос, друг мой Коля…

Я рассказал Уварову всё, что узнал в этой своей новой жизни о Маргарите Лаврентьевне Рамазановой. Сообщил Коле то, что поведал мне о Марго Илья Владимирович Прохоров. Описал свою первую встречу с Маргаритой Лаврентьевной в ресторане «Московский». Не умолчал и о своих с ней «близких, но недолгих» отношениях. Сделал в рассказе акцент на её обмане (описал, как Марго убедила меня в смерти своего мужа). Поведал Уварову и о случае с Барсиком (только факты, без домыслов).

Но я не упомянул о причине своего сегодняшнего появления на Калининском мосту (вскользь обронил слова о том, что «почти от моста», в составе колонны работников тракторного завода на первомайскую демонстрацию отправилась моя мама). Описал свои впечатления от сегодняшней встречи с Марго на мосту. Пересказал Уварову то, что слышал от Рамазановой сегодня в столовой — эту часть моего рассказа Николай прослушал, хмуря брови и сжимая похожие на кувалды кулачища.

Как избавился от Индуса, я Коле не объяснил. Лишь сказал Уварову: директор Колхозного рынка не узнает, куда я отвёз его жену. Даже если Наиль проведает, что его жена ушла с моста вместе со мной. Николай в ответ на мои заверения кивнул головой. Смахнул огромной ладонью выступившие на его залысине капли пота. На меня он почти не смотрел. Николай не спускал глаз с лица тихо посапывавшей на тахте Маргариты Лаврентьевны. Марго сейчас видела сны: она то хмурила брови, то улыбалась…

— Почему ты привёз её именно сюда, Сергей? — спросил Уваров.

Вслух я не ответил: жевал натёртый чесноком кусок сала.

Рукой указал на стоявший в центре стола портрет жены Уварова.

— Ты тоже заметил, что они похожи? — спросил Николай.

— Ещё тогда, в сентябре, — пробубнил я.

— И… чего ты от меня хочешь?

Уваров тыльной стороной ладони смахнул капли влаги со своих сильно выпиравших надбровных дуг.

— Ты хороший мужик, Коля. Но слишком много пьёшь. А печень — она не железная, даже у тебя.

Николай хмыкнул, потёр небритую щёку.

— Долго ты так не протянешь, — сказал я, — без интереса к жизни. Сопьёшься. И сгинешь.

Не глядя, я ткнул оттопыренным большим пальцем себе за спину, где посапывала Рамазанова.

— Уж лучше такой интерес, — сказал я, — чем совсем никакого. Выбирайся из склепа, Коля. Живи.

Уваров сощурился.

— М-да… Сколько она будет у меня?

Я развёл руками.

— От меня это не зависит. Дня через три Марго очухается, успокоится. Сама решит…

— Три дня? А потом?

Уваров замолчал, стрельнул взглядом в сторону тахты.

Я помахал вилкой.

— Потом она поедет, куда захочет. Денег я ей на дорогу дам, так уж и быть. Раз уж взялся за спасение утопающей.

Я запрокинул голову, взглянул на Уварова.

Пообещал:

— Привезу ей деньги девятого мая. Их хватит на билет хоть до Владивостока. Ну, а пока… знакомьтесь.

Я взмахнул рукой — прогнал со стола мух.

Сообщил:

— Марго шикарная женщина, друг мой Коля. Скоро ты в этом убедишься, это я тебе обещаю. Скучно тебе с ней не будет.

Николай взял со стола бутылку водки, потянулся за моим стаканом — я покачал головой, накрыл стакан ладонью. Уваров пожал плечами и налил себе. В очередной раз он посмотрел на женщину на портрете. Беззвучно вздохнул. Повернул голову — взглянул на Маргариту Лаврентьевну. Пробормотал очередное «м-да». Я наблюдал за тем, как Коля резко выдохнул и залпом опустошил свой стакан. Уваров рукой взял из миски щепотку капусты, закусил. Указал на меня блестевшим от рассола пальцем.

— А ты не думал, что я её мужу голову оторву? — спросил он. — Если она меня об этом попросит.

Я пожал плечами, выудил из тарелки кусок сала с крупинками соли на боку.

— Отрывай, Коля, — разрешил я, — если ты дурак. Не возражаю. Мне дураков не жалко.

Отметил, что Николай насупился.

Я взмахнул нанизанным на зубья вилки салом и сказал:

— Сядешь за убийство директора рынка, друг Коля. Надолго. Лет десять не увидишь могилу жены и дочери.

Я поднёс сало к лицу, вдохнул аромат чеснока.

Сообщил:

— Марго напишет тебе в колонию парочку писем с благодарностями. И найдёт себе нормального мужика. Не идиота.

Я бросил сало в рот, неторопливо его прожевал.

— До девятого мая вы, думаю, разберётесь, — сказал я, — кто и куда поедет. Нагряну к вам в следующий четверг, если не возражаешь.

Маргарита Лаврентьевна ещё спала в летней кухне, когда я заправил мотоцикл. Я пожал Колину руку и выкатил Чижика со двора. Чижик завёлся с третьей попытки и радостно задрожал в предвкушении очередной долгой прогулки.

В Новосоветск первого мая я вернулся к вечеру. Добрался до города без спешки и без приключений. Вернул неуверенно стоявшему на ногах Степану Кондратьевичу мотоцикл. Ночь провёл в гостях у родителей.

Утром я в общежитии выслушал ворчание старосты моей группы по поводу моего вчерашнего отсутствия на первомайской демонстрации. Я похлопал Андрея Межуева по плечу. Сказал ему, что «отряд не заметил потери бойца».

Со стороны комсомола претензий за прогул демонстрации в отношении меня тоже не последовало. И не последует — в этом меня заверил Кирилл. А вечером восьмого мая я подхватил сумку с «подарками» и отправился «праздновать».

Я не сказал ни Кириллу, ни Котовой, куда поехал «отмечать День Победы». Отказался на эту дату я и от всех студенческих и комсомольских мероприятий. Хотя Инга и Андрей всю неделю мне говорили о неких «долгах» за их «доброту». Но я долги не признал. Снова похлопал хмурого Межуева по плечу. Сказал Рауде, что все мои долги ей «натурой» отдаст мой младший брат. В среду вечером попрощался «до завтрашнего вечера» с внезапно загрустившей Котовой и в одиночку отправился на трамвайную остановку.

Со Степаном Кондратьевичем (точнее, с его женой) я ещё первого мая договорился об аренде мотоцикла в День Победы. Согласно уговору, внёс «арендную плату» за Чижика восьмого мая вечером — к дому родителей подъехал на задорно рычащем мотоцикле. До полуночи я просидел вместе с отцом и с мамой у экрана телевизора. Мы ели пирожки с творогом, смотрели концерт дважды Краснознамённого ансамбля песни и пляски Советской Армии имени А.В.Александрова.

Рано утром я пробежался по уже подзабытому маршруту вокруг посёлка. Позанимался на турнике, поколотил кулаками ствол яблони. В путь я отправился после завтрака. Небо со вчерашнего вечера затянулось тучами. Изредка на потрескавшуюся землю падали капли воды (основная часть дождя испарялась, не долетая до земли). Поэтому полуденной жары я не испугался. По дорогам не гнал — пожалел арендованный мотоцикл. Девятого мая я вновь наведался в дом Коли Уварова.

Подвёл Чижика к Колиному забору после полудня. Заглянул во двор дома, окликнул «хозяина». На мой зов ни из дома, ни из летней кухни никто не выглянул. Ответил мне лишь пес Колиной соседки: он позвенел цепью, немного потявкал — изобразил прилежного сторожа. Я не постеснялся, самостоятельно отворил ворота (они закрывались на металлическую задвижку — не на замок). Пристроил Чижика в тени от яблони. Дернул за ручку дверь дома — убедился, что дверь заперта. А вот в летнюю кухню я вошёл без проблем: замка на ней не обнаружил. Увидел в кухне несвойственную для Колиного жилища чистоту… и свежеиспечённый ароматный каравай, спрятанный на столе под вафельным полотенцем.

Я повертел каравай в руке; прикинул, с какого боку к нему подступиться. Оторвал у каравая румяный бок, посыпал его крупной солью. С удовольствием откусил хрустящую корочку. Снова окинул кухню взглядом: убедился, что не ошибся адресом. Увидел на стене фотографию в рамке: изображение Колиной жены. Нашёл взглядом около серванта знакомую чеканную гравюру «Три богатыря». Обнаружил на прежнем месте вполне узнаваемую тахту, застеленную незнакомым (чистым!) покрывалом. Сеточка трещин на потолке не изменилась, хотя сам потолок будто стал немного светлее. Я не заметил на полу у стен клубков пыли, крошек и дохлых мух. Подивился «праздничному» блеску оконных стёкол.

— Как интересно, — пробормотал я.

Моё воображение спасовало: я не представил ни громадного Уварова, ни «светскую львицу» Марго орудующими на кухне веником или половой тряпкой. Поэтому я слегка «подвис»: водил по сторонам взглядом и неспешно работал челюстями (тщательно пережёвывал «добычу»). Отметил, что из угла около тахты исчезли пустые водочные бутылки, на дверном проёме появилась марлевая штора, а вокруг лампочки под потолком не кружили мухи (да и на самой лампочке не увидел шапку из пыли). Из задумчивости меня вывел скрип калитки. К тому времени я уже доел солёную корку и подумывал позаимствовать у каравая ещё одну (мой желудок тоскливо урчал — он напоминал, что я ещё не обедал). К караваю я не пошёл — поспешил на улицу.

Увидел Колю Уварова и Маргариту Лаврентьевну. Они остановились около припаркованного во дворе Чижика, под кроной яблони. «Как интересно», — подумал я. Потому что в первую секунду я ни Уварова, ни Марго не узнал. Хотя Колю сложно было с кем-то спутать (кроме как с другим моим приятелем Колей, который остался в моей прошлой жизни, а в настоящее время не пошёл ещё и в детский сад). Я видел, как коротко подстриженный и гладко выбритый Николай склонил голову. Он о чём-то тихо говорил Рамазановой. Марго кивала ему в ответ. Меня они пока не заметили: отвлеклись на разговоры и на созерцание Чижика. Я отметил, что невысокая Маргарита Лаврентьевна рядом с двухметровым Николаем выглядела сказочной Дюймовочкой.

Я замер у порога кухни, рассматривал стоявшую рядом с мотоциклом парочку. Подумал, что Николай Уваров сейчас не казался деревенщиной. Прикинул: в чистых (хоть и потёртых) коричневых туфлях, в сером костюме, в бежевой рубашке и с красным галстуком на шее Коля походил на солидного человека… по деревенским меркам. Я приметил, что брюки ему слегка коротковаты, пиджак явно жал Коле в плечах и не застёгивался на животе. Я мысленно похвалил стрелки на Колиных брюках и ярко-красный в тонкую чёрную полоску галстук Уварова: они выглядели безупречно. А галстук Николая ещё и хорошо смотрелся рядом с прикрывавшей голову Маргариты Лаврентьевны алой косынкой, цветом походившей на символ принадлежности к пионерской организации.

Я приподнял брови. Не без удивления признал, что на нынешнюю Маргариту Лаврентьевну Рамазанову на городской улице или в салоне трамвая я не обратил бы внимания. Разве что среагировал бы на яркий цвет её косынки, отвлекавший внимание от лица… на котором я сейчас не рассмотрел следов косметики. Пробежался взглядом по одежде бывшей светской львицы. Взглянул на простенькое голубое в мелкий горошек платье, что скрывало руки и колени Рамазановой и прятало под собой стройную фигуру Марго (на которую ещё недавно с вожделением посматривали едва ли не все мужчины завсегдатаи ресторана «Московский»). Запоздало узнал те самые босоножки, в которых первого мая Марго явилась на Калининский мост.

— Здорово, студент! — воскликнул Николай Уваров.

Он улыбнулся.

— Здравствуй, Сергей Леонидович, — произнесла Марго.

Мне почудилось: она не обрадовалась моему появлению.

— Привет, — сказал я. — Шикарно выглядите.

Развёл руками и спросил:

— Откуда это вы вернулись такие нарядные?

— К сельсовету ходили, — сказал Николай. — Отстояли на торжественном митинге в честь Дня Победы.

Он бросил взгляд на Марго — Маргарита Лаврентьевна скромно опустила глаза.

Я сообразил, что уже видел это платье, в каком вернулась с митинга Марго. Оно было на фотографии, что висела сейчас на стене в летней кухне — на ныне покойной Колиной жене. Или же оно очень походило на то самое…

Николай вынул из кармана носовой платок, промокнул им выступившие у него на лбу капли пота.

— Ты вовремя явился, студент, — сообщил Уваров. — Пообедаешь вместе с нами.

Перед обедом Коля переоделся. Он сменил серый костюм и галстук на мешковатые штаны графитового цвета и на зелёную рубашку с коротким рукавом, украшенную на воротнике и на груди вышивкой — чистые, выглаженные. Николай уселся за стол спиной к входу (под ним жалобно заскрипел табурет), поставил на столешницу перед собой запотевшую бутылку «Столичной» (не распечатанную). Я вместе с ним следил за тем, как переодевшаяся в пёстрый цветастый халат и в белую косынку Маргарита Лаврентьевна «собирала на стол». Рамазанова расставила на столешнице тарелки и миски, до блеска натёртые стаканы и рюмки. С ловкостью профессионального повара Марго нарезала хлеб, солёные огурцы, луковицы и сало. Принесла и установила в центре стола пузатую супницу, из которой валил пар.

Я искренне удивился тому, как ловко Маргарита Лаврентьевна орудовала на кухне. Вслух. Коля Уваров после моих слов горделиво приосанился. А Марго ответила, что деревенская жизнь для неё не в новинку. Сказала, что родилась она не в городе, а в небольшой станице («до Краснодара чуть больше трёх часов верхом добирались»). Назвалась потомственной «кубанской казачкой». Сообщила, что любит готовить — эту любовь ещё в детстве ей привил отец, когда «партия назначила» его на должность заведующего столовой. Марго рассказала, что её отец (тогда ещё «рядовой коммунист») окончил торгово-кулинарное училище, чтобы «выполнить задание партии должным образом». Сказала, что часто бывала у отца «на работе» в те времена: ей нравились витавшие на кухне в столовой запахи.

Уваров распечатал бутылку водки, наполнил стоявшие перед ним рюмки. Одну рюмку он сдвинул ко мне. Вторую Николай вручил усевшейся рядом с ним Марго.

Мы чокнулись, выпили «в честь праздника». Маргарита Лаврентьевна наполнила наши тарелки густым борщом. Мне и Коле она положила по большому куску парящего мяса.

Николай пробежался взглядом по столу.

— Чего-то не хватает, — произнёс он.

Пристально посмотрел на Рамазанову.

Марго встрепенулась и сказала:

— Капусту забыла! Сейчас принесу.

Она резво вскочила со стула.

Николай протянул ей закупоренную бутылку «Столичной».

— А это убери, — сказал он. — Хватит нам на сегодня.

Маргарита Лаврентьевна кивнула. С бутылкой в руке она шустро юркнула за прикрывавшую дверной проём летней кухни белоснежную марлевую штору. Я проводил её взглядом.

Уваров откашлялся. Посмотрел мне в глаза.

— Ты напрасно приехал, студент, — сказал он. — Твои деньги нам не нужны.

Я кивнул.

— Это я уже понял.

— М-да.

Николай опустил взгляд в свою тарелку.

И тихим голосом заявил:

— А к мужу Маргариты я всё же наведаюсь.

— Она тебя об этом попросила? — спросил я.

Указал на дверь.

Коля дёрнул головой.

— Нет, — сказал он. — Она хочет, чтобы мы уехали… в этот твой Владивосток.

Уваров стрельнул в меня прятавшимися под большими надбровными дугами глазами.

— А куда я уеду… от них? — спросил он.

Коля кивнул на фотографию, с которой на нас смотрела его покойные жена.

Он сжал кулаки.

— М-да.

— Не нужно никуда ехать, — сказал я. — Ни во Владивосток, ни к мужу Маргариты Лаврентьевны. У меня есть идея получше.