Профессор не дал согласие на досрочную пересдачу экзамена. И не отказал. Он поддался на уговоры дочери: заявил, что «поразмыслит над ситуацией». Под жареную картошку профессор выпил сто граммов водки (мне выпить он не предложил). Послушал длинные и эмоциональные рассказы своей дочери. Сразу после ужина Баранов удалился в свою комнату, оставил меня наедине Ритой.
Квартиру Барановых я покинул, когда выслушал два десятка многословных Ритиных рассказов об её детстве, о фотоискусстве (отражавшем творческое видение фотографа как художника), о профессоре Баранове и о его знаменитых учениках. Печенье с корицей скрасило для меня проведённое в квартире профессора время. Но оно закончилось раньше, чем иссякло красноречие Риты.
Я так и не вспомнил случаев, когда в моей прошлой жизни Рита была такой же общительной. При виде меня она тогда обычно умолкала, смущённо опускала глаза и прятала исчерченное шрамами лицо. Сегодня же она вела себя иначе: без стеснения присела мне на уши, кокетничала. В итоге я пару раз демонстративно зевнул и «вспомнил» о том, что скоро закроют общежитие.
В пятницу я проведал Котову.
Повторил ей свои же слова:
— Успокойся, Лена. До каникул пересдашь ты эту вышку. Обещаю.
На консультации перед экзаменом по истории КПСС Котова ещё не выглядела здоровой: от насморка она не избавилась. Но уже не гнусавила и не пугала окружающих воспалёнными «вампирскими» глазами. Да и лекарства Лена сменила: сегодня от неё пахло мятой, а не алкогольным перегаром, как перед экзаменом по высшей математике.
На консультации я размышлял о вечернем походе к Светочке. История КПСС меня не волновала: я ещё вчера получил от Васи Ковальчука (за трёшку) подробно расписанные ответы на билеты. Проверил, что Васины записи читабельны. Но не удосужился их внимательно изучить: от лекций по истории КПСС меня клонило в сон.
После консультации Котова спросила:
— Сергей, о чём ты всё занятие мечтал? У тебя на лице была такая… странная улыбка.
Я пожал плечами и ответил:
— А о чём я мог мечтать на «истории КПСС»? О скорой победе коммунизма, конечно.
Едва мы с Котовой вышли из аудитории, как меня окликнул звонкий женский голос:
— Сергей! Сергей Чернов!
Я замер, повернул голову — увидел Риту Баранову. Профессорская дочь стояла в коридоре около окна, манила меня рукой. Я встретился взглядом с её глазами — Рита улыбнулась, мизинцем убрала за ухо прядь волос. Баранова поправила рукава ярко-синей кофточки и сложила руки на коричневой сумочке, украшенной блестящими пряжками. Я отметил, что Баранова пришла в институт в полной боевой раскраске: с накрашенными алой помадой губами, с нарумяненными щеками, с чёрными ресницами и с тенями цвета морской волны на веках. Котова заметила, что я остановился. Вычислила причину моей остановки.
— Сергей, кто это такая? — спросила она.
Я ответил:
— Сейчас вас познакомлю.
Направился к Барановой — Лена двинулась за мной следом. Я остановился рядом с застывшей около стены Ритой. Отметил, что глаза профессорской дочки находились чуть ниже моего подбородка (Рита смотрел мне в лицо, запрокинув голову).
Снова не почувствовал, чтобы от Барановой пахло духами.
— Здравствуй, Рита, — сказал я.
Представил девчонок друг другу: Котову назвал «той самой Леной», а Риту — «дочерью нашего профессора Баранова». Девицы оценивающе взглянули друг на друга, фальшиво улыбнулись. Котова взяла меня под руку. Рита посмотрела мне в глаза и сообщила, что её отец выполнит мою просьбу. Вот только профессор пока не определился с точной датой пересдачи. «В папином расписании сейчас полный хаос», — сообщила Баранова (говорила она со мной, словно не замечала стоявшую рядом с нами Лену). Пообещала, что «непременно выяснит» дату пересдачи. И сообщит мне её позже… в следующую субботу.
— Сергей, сегодня такая замечательная погода, — сказала Рита. — Может, мы с тобой немного прогуляемся?
Я почувствовал, как пальцы Котовой крепко стиснули мою руку.
Улыбнулся.
— Конечно, — ответил я. — С удовольствием. Только сперва проводим до общежития Лену. Ты не против?
Рита кивнула.
— Хорошо.
Баранова сообщила, что сбегает на кафедру высшей математики за своей верхней одеждой.
Я пообещал, что мы с Леной дождёмся её на улице, около главного входа в институт.
Нам улице Лена у меня спросила:
— Меняешь официантку на профессорскую дочку?
Котова обернула вокруг своей шеи вязаный красный шарф.
Я усмехнулся.
— Добываю тебе досрочную пересдачу экзамена.
Зажмурился: ярко светило солнце, блестели присыпанные снегом ступени около центрального входа в главный корпус института.
Котова нахмурилась.
— И с этой ты тоже… спишь, как с той официанткой?
Я посмотрел Котовой в лицо.
Лена опустила глаза — мочки её ушей приобрели малиновый оттенок.
— Котова, ты же комсомолка! — сказал я. — Откуда у тебя такие извращённые фантазии?
Баранова не заставила себя долго ждать. Она выпорхнула из института на улицу наряженная в короткое серое пальто с меховым воротником и в серую кроличью шапку. Взяла меня под руку — в другую мою руку вцепилась Лена Котова.
Втроём мы зашагали по заснеженному тротуару.
По пути в основном говорила Рита: о театральных и кинопремьерах, о своих фотоработах (две из них напечатали в областной газете). Лена по пути к общаге не произнесла ни слова. Неторопливо дошли до женского корпуса общежития.
Там мы попрощались с хмурой Котовой.
«Будешь мне должна, Котова», — подумал я, когда за спиной Лены закрылась дверь. Повел весело щебетавшую Баранову в направлении проспекта. Ловил завистливые взгляды возвращавшихся из института студентов.
С неба вновь повалил похожий на белых мух снег.
Я взглянул на активно жестикулировавшую Риту. Полюбовался застывшими на её воротнике снежинками. Повёл свою спутницу в направлении кафе «Весна»: решил, что чашка чая и пирожные избавят меня от прогулки по январскому холоду.
Баранова от горячего чая не отказалась.
В кафе мы просидели больше трёх часов. За это время я повысил свою информированность в сфере фотодела, прослушал биографические рассказы о знаменитых математиках. Узнал, какие пионерские лагеря посещала Баранова, когда училась в школе.
Уже в сумерках я проводил Риту до трамвайной остановки.
Ночью Светочка рассказывала мне о том, какие события произошли в её жизни с момента нашей прошлой встречи. Это была уже привычная процедура, предшествовавшая обычно постельным утехам.
Но сегодня у меня (после похода в кафе) не осталось сил на прослушивание женской болтовни. Поэтому я решительно прижал говорливую Ельцову к своей груди. И заткнул ей рот страстным поцелуем.
Со сдачей экзаменов во время зимней сессии у меня проблем не возникло. Перед встречей с экзаменационными комиссиями я не испытывал волнения, как в прошлой жизни. Помнил, что «тройки» мне было вполне достаточно (в повышенной стипендии я не нуждался, с учётом заработка на тортах). А шпаргалки от Васи Ковальчука гарантировали, что на вопросы в билетах я отвечу — этого для нужной мне записи в зачётке вполне достаточно. Моя уверенность произвела хорошее впечатление на группы экзаменаторов, как и моя харизма. Зимнюю сессию я закрыл с одними только «отлично» в зачётке. Даже сам удивился тому, насколько легко мне дались эти оценки.
Кирилл сдал сессию без троек, как и Артурчик. Котова к первому провалу добавила записи «отлично». В субботу двенадцатого января я снова пообедал в кафе «Весна» с Ритой Барановой. Узнал, что преподаватель высшей математики назначил Котовой пересдачу экзамена на семнадцатое число. Рита меня заверила, что «всё будет нормально», если Лена «не совсем дура». Я передал слова профессорской дочери Котовой (без упоминания «дуры»). Но на пересдачу Лена всё же отправилась с трясущимися от страха коленями. Потому и не получила «отлично»: слишком волновалась. Но и «хорошо» она восприняла, как запоздавший новогодний подарок.
Новогодние каникулы я провёл в посёлке (Кирилл пробыл дома только сутки и вернулся в общежитие, где его ждала Инга). Помогал родителям «по хозяйству». Избавил папу от ежедневной уборки снега во дворе. Прошёлся по дому и по летней кухне с молотком и отвёрткой — на радость маме выполнил весь тот мелкий ремонт, до которого у отца «не доходили руки». Двадцать шестого января к маме неожиданно (для меня) нагрянула в гости её коллега по работе… Рита Баранова. Женщины устроили посиделки, на которые пригласили и нас с папой. Вишенкой на торте в тот день стала мамина просьба, чтобы я вечером проводил её подругу домой.
По пути к трамвайной остановке я вполуха слушал нескончаемые рассказы профессорской дочки. Думал о том, что у Чёрного дембеля, когда он спасёт Риту Баранову, появится ещё одна воздыхательница. Гарантировано. Причём, рассуждал я, это будет воздыхательница, которая по совместительству ещё и дочь преподавателя высшей математики. Напомнил себе, что профессору Баранову мне предстояло сдать в конце нынешнего учебного года зачёт, а на втором курсе и ещё один экзамен. Я мило улыбался, слушая Ритино щебетание. Смотрел в карие глаза Барановой и думал: «Интересная задачка. Очень. Как будто одной только влюблённой Котовой мне мало».
В общежитие я вернулся тридцать первого января. В этот же день я с подсказки явившегося в общагу на полчаса позже меня Артурчика позвонил Илье Владимировичу. Директор швейной фабрики сообщил, что к нему уже обратились с первыми в этом новом году заказами на «цветочные» торты. Я заверил Прохорова, что готов к работе. В этот же вечер я встретился с Котовой и взвалил на неё большую часть работы над заказами (за собой я оставил лишь изготовление кремовых украшений). В воскресенье мой кондитерский цех выдал первые три изделия. В первую декаду февраля мы с Котовой отгрузили водителю Прохорова девять тортов.
А ещё в это время я дважды виделся с Ритой. Профессорская дочь появлялась в поле моего зрения едва ли не в каждую субботу (после общения с ней я с огромным трудом выдерживал ночные беседы со Светочкой). Рита то приносила мне фотографии, сделанные при наших предыдущих встречах (она и в посёлок к маме приезжала с фотоаппаратом). То она сталкивалась со мной в коридорах МехМашИна «совершенно случайно», когда «приезжала на кафедру к отцу». К концу февраля мои встречи с Ритой стали отличительной особенностью субботы. Лена Котова при появлении Барановой всякий раз злилась, хотя и сдерживала своё недовольство.
Первого марта, за день до предполагаемой новой встречи с Ритой, мы с Котовой возвращались в общежитие из института. Шли вдвоём: сегодня в попутчики к нам никто не напросился. Ярко, уже по-весеннему светило солнце. Снега на улицах города почти не осталось — небольшие грязные сугробы лежали лишь в самой густой тени под кустами, куда почти не добирались прямые солнечные лучи. Минусовой температуры в Новосоветске не случалось больше недели (даже ночью). Реальная весна пришла раньше календарной. Но листья на деревьях ещё не распустились. Хотя почки на ветвях набухли — я не сомневался, что ещё до восьмого марта город украсит свежая весенняя зелень.
По пути к общежитию мы с Котовой спорили. Точнее, спорила она — я не доказывал ей свою правоту, а лишь твердил, что готовить торты к Восьмому марта в это воскресенье слишком рано. Согласился с Леной, что запуск кондитерского цеха в субботу вечером (как это было перед Новым годом) дело удобное. Но пояснил, что торты скоропортящийся продукт — есть их нужно в свежем виде, а не через неделю после производства. «Подумаешь!..» — отвечала на мои возражения Котова. Доказывала, что за неделю с тортами не случится ничего плохого. Твердила, что за вечер и ночь вторника мы не справимся со всем объемом заказов. Недоверчиво хмыкнула, когда я заявил: мои подсчёты времени показали иное.
— Времени будет предостаточно, — заверил я. — На работу его хватит. Если всё провернём чётко, без долгих ковыряний в носу. Поспать не получится — это правда. В институт пойдём после бессонной ночи. Но это не страшно. И не в первый раз.
Команда студентов-кондитеров в этом году уже собиралась полторы недели назад, когда делали партию тортов к двадцать третьему февраля. Но тогда Прохоров нам подбросил заказ всего на двадцать один торт — с таким объёмом студенческий цех управился быстро, я даже поспал в ту ночь три часа. К Восьмому марта Илья Владимирович поставил нам задачу посложнее. К сегодняшнему дню он собрал заказов на сорок четыре единицы продукции. До новогоднего объёма и этот заказ не дотянул. Но тому была объективная причина: двадцатого февраля умер от инфаркта второй секретарь горкома Лаврентий Семёнович Ольшанский, наш самый активный заказчик (отец Маргариты Лаврентьевны Рамазановой).
— Хочешь, чтобы эти бездельники и не ковыряли в носу? — сказала Котова. — Для этого их нужно пинать каждые пять минут. Иначе у них будут сплошные перекуры и перерывы. Я могу. Но тогда они снова назовут меня Бригадиршей!
— Ты справишься, Лена, — сказал я.
Котова вздохнула.
— Конечно, справлюсь, — сказала она. — Но лучше бы мы с тобой вдвоём все эти торты делали. Так было бы проще и спокойнее. И всё равно я с тобой не согласна: лучше бы мы работали в субботу вечером.
Лена покачала головой.
— Тогда бы ты и с бабами своими не увиделся, — добавила она. — Ни с этой… профессорской дочуркой, ни с официанткой. Только время на них тратишь. Как будто нормальных девчонок нету.
Котова недовольно поджала губы.
Я хмыкнул, и сказал:
— Лена, твой брат ведь не женат. Это я помню. А у него есть невеста?
Котова растеряно заморгала — посмотрела мне в глаза.
— У Олега? — переспросила она. — Невеста?
Лена улыбнулась, словно услышала шутку.
— Нет, конечно!
Она помотала головой — её волосы заблестели на солнце.
С ветки каштана вспорхнули воробьи, отругали нас гневным чириканьем.
— Почему «конечно»? — спросил я. — Он нормальный парень. Молодой, высокий, не урод. Почему не женился?
Котова хихикнула (мне показалось, что нервно).
— Потому что он нас боится, — сказала она. — Нас — я имею в виду девчонок. Над ним даже мои подружки посмеивались.
Солнце спряталось за облака.
Лена вздохнула. Пока мы шли к общаге, она рассказала мне полдюжины историй о печальных взаимоотношениях её старшего брата и женщин (печальных, в первую очередь, для Олега Котова). Из её рассказов я сделал вывод, что она напрасно оговаривала брата: Олег женщин не боялся, но при виде красивых девчонок впадал в ступор и отчаянно тупил. Из рассказов Котовой следовало, что Олег в присутствии представительниц прекрасного пола становился робким и стеснительным, неразговорчивым (он буквально терял дар речи). «Вот бы некоторые женщины теряли этот дар в моём присутствии, — подумал я. — Цены бы им не было». Мы подошли к повороту к женскому корпусу — тут наши дороги обычно расходились.
— Лена, — сказал я. — Ты говорила, что твой брат увлекался фотографией. Я ничего не перепутал?
Котова кивнула.
— Почему увлекался? Олег и сейчас часто фотографирует.
Я улыбнулся, сказал:
— Это прекрасно, просто восхитительно.
Из-за тучи вновь выглянуло солнце — оно осветило смуглое лицо Котовой.
— Лена, а давай, мы твоего брата женим? — предложил я.
Котова хохотнула.
— Олега? На ком?
Она взмахнула рукой.
— Есть у меня на примете одна кандидатура, — сказал я. — Умница, красавица и любит фотографировать. Прекрасный вариант невесты для молодого советского милиционера Олега Котова.
Лена сощурила глаза, выпустила мою руку.
— Сергей, ты о ком говоришь? — спросила она. — Я знаю эту женщину?
На переносице между бровей у Котовой появилась вертикальная морщина.
— Ты её видела пару раз… — сказал я, — ну, может не пару, а раз десять. Я говорю о профессорской дочке: о Рите Викторовне Барановой. Согласись, замечательная кандидатура. В её присутствии Олегу и разговаривать не придётся.
Котова нахмурила брови (морщина на переносице стала глубже), недоверчиво смотрела мне в лицо.
И вдруг она рассмеялась — звонко, заразительно.
— Серёжа, ты пошутил? — спросила она. — Рита и Олег… даже не представляю их вместе. Это как… как огонь и вода. Да он и не подойдет к ней никогда, испугается! А она на него и не посмотрит. И уж тем более не выйдет за него замуж.
Я пожал плечами.
— Ну, почему не выйдет? От неё за версту свадьбой пахнет.
Лена снова тряхнула головой.
Сказала:
— Это при тебе она так… пахнет. Но у Олега жениться на ней нет никаких шансов. Поверь, Серёжа. Я знаю, о чём говорю. Он с ней даже не заговорит. И уж тем более не расскажет ей о своём увлечении фотоделом. Такие слюнтяи девчонкам не нравятся.
Котова развела руками.
— Зато девчонки влюбляются в героев, — сказал я. — Разве не так, Лена? Представь, что будет, если твой брат спасёт Риту Баранову от бандитов. Ему и говорить ничего не придётся. В этом случае Баранова всё скажет за него.
Лена приподняла брови.
— От каких ещё бандитов? — спросила она. — Подговоришь парней, чтобы они напали на профессорскую дочурку? С ума сошёл? Кого ты попросишь? Мраморова и Красильникова? Они согласятся. А если Рита их потом узнает?
Я потёр подбородок.
— Лена, ты не поняла. Всё будет по-настоящему. Никаких подстав и инсценировок. Настоящие бандиты, настоящее нападение. Комар носу не подточит. Жалко ведь девчонку. А Олег справится. Представь, что будет, если её спасу я — кошмар!
— Да уж, — сказала Лена. — Она и так тебе проходу не даёт…
Котова вдруг замолчала.
Она секунд десять пристально смотрела мне в глаза.
— Постой, Сергей, — сказала она. — Бандиты? Нападение на Риту?
Лена схватила меня за рукав куртки; словно испугалась, что я сбегу.
Спросила:
— Где? Когда? Почему?
И добавила:
— Сергей, ты… видел это во сне? Как в случаях с той девочкой и со мной?