Чёрный дембель. Часть 3

Глава 23

Прохоров и мой младший брат замолчали, уставились на меня. Кирилл сощурил глаза, чуть сдвинул к переносице брови; Артурчик затаил дыхание и вытянул шею — едва заметный дымок вылетал из его ноздрей. Настя Бурцева замерла, всматривалась в моё лицо; москвичка не улыбалась, выглядела серьёзной и сосредоточенной, словно на экзамене; сигарета в её руке дымилась. Обернулись и взглянули в нашу сторону стоявшие на автобусной остановке люди. Будто их тоже заинтересовал вопрос, есть ли у меня невеста. Замолчали чайки, но всё ещё кружили в небе. Лишь прятавшихся в листве деревьев воробьёв подробности моей личной жизни не взволновали: они самозабвенно чирикали — обменивались сплетнями на понятном лишь им языке.

— В этом году точно не женюсь, — сказал я. — А до следующего года доживём — увидим.

Прохоров выдохнул в сторону ворот пансионата табачный дым.

— Не представляю Чёрного женатым, — заявил он. — Это всё равно что тигра посадить во дворе на цепь.

Кирилл усмехнулся и добавил:

— Не тигра, а медведя.

Настя Бурцева взмахнула сигаретой.

— Я имела в виду…

— Нету у него дома ни жены, ни невесты, — сказал Артурчик. — Бегают за ним там… всякие. Так на него и здесь все бабы заглядываются. Это же Чёрный! Он если и женится, то на принцессе.

Бурцева смущённо улыбнулась. Я заметил, что у неё потемнели скулы и мочки ушей. Пару секунд Настя задумчиво смотрела на моё лицо — словно обдумывала полученную информации. Сделала короткую затяжку табачным дымом и отбросила на обочину дороги недокуренную сигарету. Ветер зашуршал листвой — стихло воробьиное чириканье. Анастасия сняла с плеча сумочку, сунула в неё руку. Вынула оттуда блокнот с изображением Московского Кремля на сером фоне и шариковую ручку. Бурцева суетливо пролистала листы блокнота до чистой страницы. Размашистым каллиграфическим почерком начиркала с десяток слов… снова на секунду задумалась… и добавила к словам ряд из цифр. Решительно вырвала лист из блокнота и протянула его мне.

— Сергей, это мой московский адрес, — сказала она. — Я указала там и номер домашнего телефона. Я дома бываю только вечером, после учёбы. Если приедешь в Москву, обязательно позвони!

— Ладно.

Я сложил лист пополам, сунул его в карман шорт — туда, где лежал ключ от комнаты в пансионате.

— Твой адрес у меня есть, — заявила Бурцева. — И домашний, и адрес вашего общежития.

Она смущённо пояснила:

— Я их у Кирилла выпросила. Только не сердись на него!

Настя стрельнула взглядом в моего младшего брата — тот посмотрел на стёкла моих солнцезащитных очков, дёрнул плечом.

— Сергей, а можно… я тебе письмо напишу? — спросила Анастасия.

Она сунула блокнот в сумку, сцепила пальцы рук в замок на уровне своего живота.

Я кивнул и сказал:

— Напиши. Если захочешь.

Настя улыбнулась. Я поправил за ушами дужки очков. Заметил, как вдали на дороге блеснуло лобовое стекло приближавшегося к нам по шоссе автобуса (хотя его дребезжание я пока не слышал). Взглянул на часы — на этот раз автобус пребудет точно по расписанию. Прохоров и Бурцева снова закурили. Кир помахал рукой, отгоняя от себя табачный дым. Я слушал шуточки Артура, боролся с сонливостью, следил за приближением автобуса. Увидел автобус не только я — люди на остановке засуетились, переставили ближе к дороге свои вещи (будто сомневались, что успеют их погрузить). Их поведение привлекло внимание Бурцевой. Анастасия повертела головой — разглядела вдали поднятые колесами автобуса клубы пыли.

— Уже? — растерянно выдохнула она.

— Примерно через три часа будешь в Первомайске, — сказал я. — Уверена, что купишь билет до Москвы?

— Билет? — переспросила Настя.

Она растерянно поморгала. Махнула рукой.

— Билет куплю. Без проблем.

Бурцева вздохнула.

— Что-то я уже не хочу никуда ехать… — призналась она.

Я подхватил с земли чемодан и зашагал к автобусной остановке. Настя, а следом за ней и Кирилл с Артурчиком, побрели за мной следом. Я слышал звуки их шагов, но не огладывался. Вспомнил, как вот так же мы провожали возвращавшихся из пансионата в Тулу парикмахерш. Те тоже вздыхали и заверяли нас, что с удовольствием остались бы в «Авроре». Они нам тоже вручили клочки бумаги со своими домашними адресами. Я точно помнил, что Артурчик и Кирилл даже написали им в августе по письму. Но ответ от парикмахерш парни так и не получили. «Всё, что происходит на курорте, остаётся на курорте», — повторял поумневший Прохоров. Впервые он это изречение произнёс не после случая с парикмахершами, а значительно позже.

Я погрузил в автобус Настин чемодан. Загрузили свои вещи и толпившиеся на остановке пассажиры. Автобус пованивал бензином и человеческим потом. Бурцева неохотно поднялась в салон, прошла к свободному месту. Я видел, как Настя вздрогнула, когда дверь автобуса с грохотом закрылась. Подумал, что дверь будто отсекла то время, которое Бурцева провела на морском побережье от той жизни, что продолжится у Анастасии в Москве. А для меня она словно перечеркнула прежние планы. Я смотрел, как автобус дёрнулся и поехал. Мы помахали Бурцевой руками. Настя махала нам в ответ. Мне показалось: у неё дрожали губы. Почудилось, что на щеках у студентки филфака МГУ, глядевшей на нас через грязное окно автобуса, блеснули слёзы.

После проводов Бурцевой я вернулся в номер. На пляж вместе с Кириллом и Артурчиком не пошёл. Да они меня и не уговаривали — Прохоров пошутил, что «девчонки на пляже» ещё «не пришли в себя» после того, как видели меня «спящим». «Нет, мы тебя не прогоняем, Чёрный, — сказал Артурчик. — Но только пообещай, что будешь загорать теперь лёжа на животе». На условия Прохорова я не согласился — завалился на кровать. Планировал, что посплю до ужина (а если меня не разбудят, то и до утра). И поначалу даже задремал. Но раздавшийся у самого окна громкий крик чайки отогнал дремоту. Я открыл глаза, скользил взглядом по трещинам на потолке — мысленно структурировал свои совсем недавно развалившиеся на куски планы. Почти два часа провалялся без сна.

Уснул я лишь со второй попытки: уже после ужина. Мне снились: тёмное ночное небо, желтая и дырявая (будто головка сыра) луна, ощетинившееся волнами море. Во сне я вновь очутился на Птичьей скале. Вот только на этот раз я пришёл туда не в одиночку — рядом со мной по склону скалы взбиралась Котова. Мы с Леной прошли по тому самому месту, где Фёдот Тартанов домогался любви Насти Бурцевой. Остановились на краю обрыва. Внизу, под нами, морские волны разбивались о валуны. Вода разлеталась в стороны брызгами, шипела и пенилась, точно в игристое вино в бокале. Но мы не опустили взгляды вниз. Держались за руки и смотрели на горизонт, где на самом краю блестящей лунной дорожки застыл трёхмачтовый галеон «Секрет», украшенный парусами из алого шёлка.

Проснулся я до рассвета. Кирилл и Артурчик уже вернулись с ночной гулянки и посапывали на своих кроватях. Прохоров иногда сопел особенно громко, но сейчас меня это обстоятельство не смутило. Я отметил, что шум прибоя походил на неразборчивый шёпот. Рассмотрел за окном комнаты очертания верхушек деревьев на фоне неба (похожего на то, которое я видел только что во сне) — звёзды над ними я не увидел. Из памяти ещё не выветрилась картинки из недавнего сна: улыбка на лице Котовой и похожие на пятна рассвета паруса галеона. Я сообразил, что так и не выложил вчера из кармана московский адрес Насти Бурцевой. Мысленно пробежался по обновлённым пунктам своего плана. Отметил, что в целом мои цели не изменились — появились лишь новые способы их достижения.

Громко задребезжал будильник — он сообщил мне и Кириллу, что пришло время утренней пробежки.

Третьего июля я отправился на завтрак хорошо выспавшийся и в превосходном настроении. Впервые за время пребывания в пансионате ощутил, что действительно вернулся в своё прошлое. В столовой я посматривал на столик парикмахерш — удостоился ответных заинтересованных взглядов. Вспоминал, каким интересным «играм» обучили нас в моей прошлой жизни эти весёлые девчонки из Тулы. А главное: они не наградили нас «позорными» болезнями — теперь я понимал, что с этими подружками нам тогда повезло. И пусть девчонки не выглядели фотомоделями. Но ночью в море и на песке пляжа они смотрелись вполне достойно. Подарили нам тогда множество эмоций и не доставили проблем.

Я слушал болтовню Артурчика, поглощал завтрак и раздумывал над важным вопросом: освежу ли я в памяти громкие стоны парикмахерши-блондинки, или же проверю, за что Артурчик так расхваливал «свою» брюнетку. С момента июньской встречи со Светочкой Ельцовой прошло много времени — на это мне намекнул вчерашний казус на пляже. Мои «дела» в пансионате завершились с отъездом в Москву Насти Бурцевой. Новых «морских» подвигов в расписании Чёрного дембеля не значилось. А вот у второкурсника Серёги Чернова праздник только начался: к такому выводу я пришел, когда всё же подмигнул парикмахерше-блондинке, а не брюнетке. Девица улыбнулась мне в ответ — я запланировал разговор с ней на вечер.

Утро я посвятил беззаботному купанию в море и принятию солнечных ванн. Устроил себе отдых от общения с женщинами. Трио парикмахерш я на пляже не высматривал, не мешал беседам Кирилла и Артурчика с работницами чулочной фабрики. Заклеенные кусками газет носы парикмахерш я заметил, когда вслед за двумя воркующими парочками покидал пляж. Немного задержался: рассмотрел фигуру своей будущей жертвы. Приметил знакомый шрам на плече; вспомнил родимое пятно, что пряталось сейчас под купальником на ягодице у блондинки — оно походило на розовую горошину. А вот имён парикмахерш я в своих воспоминаниях не обнаружил. Хмыкнул. Решил, что вечером познакомлюсь с девицами заново.

После обеда в столовой я дисциплинированно подготовился к очередной бессонной ночи: полтора часа подремал. Ярких снов не увидел. Сквозь сон слышал, что Артурчик тоже не побрезговал подготовкой: Прохоров изредка всхрапывал. Я проснулся и обнаружил, что мой младший брат лежал на кровати с подаренным ему томиком Рафаэля Сабатини в руках. Он получил его от Насти Бурцевой не иначе как в обмен на наш домашний адрес. Читал о похождениях бесстрашного и благородного капитана Блада. От моего замечания «это ты зря» Кир отмахнулся — он заявил, что выспался ночью. Женю и Любашу из Смоленска мы встретили у входа в жилой корпус, как и договорились в столовой. Поприветствовали работниц чулочной фабрики и дружной гурьбой отправились на пляж.

В беседах с Женей и Любашей я активного участия не принимал. Да и те уже успокоились: не дёргали меня вопросами, не обжигали призывными взглядами — довольствовались общением с Кириллом и Артурчиком. Я расстелил на песке полотенце, улыбнулся посматривавшим на меня со своих мест на пляжном лежбище пышнотелым дамам лет тридцати пяти-сорока. Пробежался взглядом по буквально облепленному одеялами, покрывалами и полотенцами морскому берегу. Тульских парикмахерш я не увидел: девицы либо пока не пришли на процедуру принятия морских и солнечных ванн, либо загорали сейчас на другом конце пляжа. А вот море находилось на прежнем месте. К нему я и направился, сунув под небрежно сложенную на полотенце футболку солнцезащитные очки.

На этот раз я направился не в сторону Турции. Выбрался за пределы заполненного людьми мелководья, поплыл вдоль берега. Олимпийские рекорды не ставил — неспешно загребал воду руками, рассматривал морское побережье. Условно окультуренные песчаные пляжи вскоре сменились «дикими» и безлюдными на вид местами, поросшими кустами и сорной травой. Конечной целью моего заплыва стала Птичья скала, будто маяк возвышавшаяся над морем и над побережьем. На вершине скалы я заметил крохотные фигурки людей. Издали не рассмотрел: были то местные, или же смотреть на алые паруса явились на «скалу Ассоль» гости пансионатов. Напротив Птичьей скалы я дважды эффектно нырнул — продемонстрировал наблюдателям красную полосу на своих плавках.

На берег выходил — едва не оглох от криков резвившихся в воде детишек. Скользил взглядом по выстроившимся у кромки воды женским телам. Советские гражданки копировали позы друг друга: подставляли солнцу не всегда бритые подмышки и заклеенные клочками газет переносицы. Они посматривали на меня сощуренными глазами, втягивали животы и выпячивали грудь. Я не реагировал на призывные женские взгляды. Приметил на этой своеобразной выставке несколько интересных экземпляров. А один даже узнал — тот самый, у которого под купальником пряталось похожее на розовую горошину родимое пятно. Блондинка-парикмахерша поправила на своей груди купальник, будто почувствовала сквозь него жжение от моего пристального взгляда.

Я замер в двух шагах от парикмахерши, не спеша пробежался взглядом по её телу — от пальцев ног до ямочки на подбородке.

— Привет, красавица, — произнёс я. — Отличный купальник у тебя. Напомни-ка мне своё имя.

— Оксана, — выдохнула блондинка.

Я щёлкнул пальцем, сказал:

— Точно! Прекрасное имя. А главное, редкое.

На шаг приблизился к парикмахерше, заглянул ей в глаза.

— Живёшь ты на втором этаже, в комнате номер…

Я снова щёлкнул.

— В двести четвёртом, — произнесла Оксана.

Я протянул руку к плечу парикмахерши, поправил на нём лямку купальника. Кожа на женском плече была тёплой. Я оставил на ней каплю морской воды.

— Приду к тебе в номер ровно в десять часов вечера, — сообщил я. — Не уходи никуда в это время из своей комнаты. Жди.

— Зачем? — спросила блондинка.

Она смотрела мне в лицо, запрокинув голову — не в глаза, а на мои губы.

— Вечером узнаешь… Оксана.

Я улыбнулся.

Заметил, что кожа на плече у парикмахерши покрылась мурашками.

— Эээ… ладно, — пролепетала Оксана. — Но я не одна живу. С подругами.

Девица затаила дыхание.

— Не переживай, красавица, — сказал я. — Твои подружки нам не помешают. До вечера.

— До вечера, — ответила парикмахерша, когда я уже повернулся к ней спиной.

Вечером Артурчик сидел на кровати и настраивал гитару перед очередным уличным концертом, Кирилл дочитывал роман «Одиссея капитана Блада»: Женя и Любаша ждали их сегодня «чуть позже».

За два часа до полуночи я достал из сумки бутылку «Советского шампанского» (решил: не пропадать же добру) и отправился с этим подарком к тульским парикмахершам.

Оксана ждала меня. Она обрадовалась моему приходу. Её подруги оказались именно такими говорливыми и понятливыми девчонками, какими я их и помнил.

В свою комнату я вернулся под утро. Весёлый и ещё слегка пьяный (у парикмахерш, как и в прошлый раз, оказался неплохой запас спиртного). Разбудил Кирилла — кровать Артурчика пустовала.

Кир, что Прохоров «остался на ночь» у работниц чулочной фабрики.

— А ты почему не с ним? — спросил я.

— Да ну их!..

Мой младший брат махнул рукой.

— Любка вчера ко мне целоваться лезла, — сообщил он.

Кирилл скривил губы.

— Плохо целуется? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Кир. — Странная она какая-то… Я же ей говорил, что у меня в Новосоветске есть Инга! А она всё равно… лезет.

Он покрутил пальцем у виска.

Я усмехнулся.

Сказал:

— Действительно, странная. Женщины — они такие: странные. Ты оставил им Артурчика на съедение?

Кирилл хмыкнул.

— Да что с ним будет? — сказал Кир. — Он вчера с Женей… Сумасшедший.

Мой младший брат покачал головой.

Он вздохнул и добавил:

— Хорошо хоть Наташка Торопова этого не видела.

— А мы Наташе ничего не расскажем, — пообещал я. — Умывайся. Нам пора на пробежку.

Сегодня мы выбрали для себя трудную трассу: возвращались по пляжу, утопая по щиколотки во влажном песке. На бегу полюбовались ракушками и медузами, оставленными на берегу отливом. Там же, на пляже, мы провели спарринг.

Возвращались в свой номер уставшие. На ступенях между вторым и третьим этажом я заметил пятна крови. Свежие. Будто бы по ступеням совсем недавно поднимался раненный человек или зверь.

Мы с Кириллом шагали радом с этими красными отметинами на полу — точно по пути, отмеченному хлебными крошками. Вслед за красными пятнами мы шли коридору третьего этажа. Подошли к своему номеру.

Я отметил, что дальше по коридору красных пятен на полу не было. А вот около порога нашей комнаты блестела небольшая кровавая лужица. Я нахмурился: увидел, что ручка нашей двери испачкана кровью.