Черный Круг. Двойник бессмертного

Глава 30

Ему не пришлось долго искать Хешшвитала. Серьга-Искательница сразу вывела его к поляне в окружении сиреневых кустов. Среди травы была проложена игрушечная железная дорога со стрелками, станциями, опорами для проводов — как настоящая. По ней ездили крошечные паровозики и электрички, а желтоволосый мальчик азартно бегал от одной стрелки к другой, переключая их.

У него никогда не было железной дороги. До четырех лет он и не знал, что такое железная дорога, — Айанур не водила его на экскурсии в земной мир. Потом он, конечно, узнал. Но после четырех лет у него уже не было возможности играть в игрушки.

Он присел, всматриваясь. Чего-то не хватало. Ну конечно, электрички ездят, провода висят, а где же электростанция? Вот тут, на ручейке, стекающем с пригорка, самое место для ГЭС. Не успел он подумать об этом, как ручеек перегородила маленькая плотина, выстроились аккуратные вышечки линии электропередач, загудели трансформаторы. Он улыбнулся против воли. Интересно, а почему нет грузовых вагонов? Они могли бы перевозить камушки — вон у того мшистого валуна можно устроить каменоломню…

— Привет, — сказал мальчуган, рассматривая новенькие грузовые платформы, контейнеры и цистерны. — Здорово ты это придумал. А ты откуда взялся? Я не заметил, как ты появился, хотя Хешшираман не оставляет чужаков незамеченными. Твой дом здесь?

Он вдруг ощутил настоятельную необходимость сглотнуть. В горле встал комок. У него никогда не было своего дома. Ни в детстве, ни сейчас. Даже Хешшмил был ему не домом, а так, символом могущества, содержание которого обходилось в баснословную сумму. А здесь, в чужом мире, он действительно почувствовал себя дома. Сам воздух этого места был ему сладок и свеж одновременно. Солнце и звезды улыбались ему с небес, и травинки мягко укладывались ему под ноги, когда он вставал на колени, чтобы наметить расположение какой-нибудь станции по очистке воды. Словно не было вокруг ничего чужого. Даже этот мальчишка казался ему родным.

Так и есть. Он же сын моей матери. Мой брат.

Нет у меня никакой матери, вяло подумал он. И тех, кто хапает чужое бессмертие, не зовут братьями. С ними поступают по-другому…

Думать на эту тему не хотелось. Как-нибудь потом. После.

— Не отвлекайся, — выдавил он. — У тебя там два паровоза сейчас столкнутся. А один из них, между прочим, везет щепки для моей стройки.

— Ой! — Малыш бросился переключать стрелку.

Паровозик благополучно добрался до станции, и жуки, ожидавшие на платформе, деловито принялись разгружать вагоны…

Он как-то забыл, что надо уходить. Куда? Он уже дома. Он встрепенулся, лишь когда над головами пронеслась стайка ворон, горланя:

— Чужие! Чужие! Чужие!

Это за мной, понял он. Он слишком задержался.

— Нам пора, — сказал он, взяв мальчика за руку, и озабоченно подумал о том, что надо бы призвать вихрь. Он здорово сомневался, что он, посвященный иной богини, сможет воспользоваться в Хешширамане своей колдовской силой, но колдовать и не понадобилось. Мир, принявший его таким, как есть, готов был сделать для него все. Они вдвоем плавно взмыли в небо в теплом воздушном потоке.

Ему было так жаль расставаться с Хешшираманом, что он с трудом заставил себя перевернуть кольцо.

— Где мы? — с интересом спросил Хешшвитал, оглядываясь по сторонам.

— В Хешшмиле, — хрипло ответил он.

Наваждение покинуло его. Он вспомнил, зачем его понесло за этим мальчишкой. Вовсе не ради того, чтобы с ним поиграть. Что-то перевернулось в душе.

— А у тебя тут неплохо, — сказал Хешшвитал. — Ух ты, прямо как у мамы!

— Не трогай! — рявкнул он, выхватив у мальчонки нож. — Порежешься!

Что я говорю-то? Ему и надо порезаться. Очень сильно порезаться, желательно в районе шеи.

Его замутило, и он присел на подоконник.

— Хорошо быть богом, а, малыш?

— Что? — Хешшвитал, разглядывающий вкладыш с покемоном, не то Крабби, не то Кинглером, отвлекся. — А… Да, нефигово. А ты разве не бог?

— Нет, — криво усмехнулся он, машинально похлопывая ножом по руке. — Но почти стал им. Осталось всего ничего — убить какого-нибудь бессмертного. Ясно?

Мальчик был не дурак.

— Ты что, хочешь меня убить?! — Глаза распахнулись, но мысль работала: над кожей задрожал воздух, свидетельствуя о появлении защитного поля. — Почему? Мы так здорово играли!

— Ничего личного, пацан. — Всю свою сознательную жизнь он заочно ненавидел этого Хешшвитала, но стоило им встретиться, и он понял, что не может его ненавидеть. — Сложись все по-другому, мне не помешал бы такой братишка, как ты. Но кого-то ведь нужно убить. А если выбирать из того, что имеется, кто подойдет лучше ребенка, не вошедшего в полную силу и не соображающего еще, как правильно применить даже то, чем он владеет? Можешь, кстати, убрать защиту, от железа она не спасет.

— А я убегу! — заявил Хешшвитал.

— Это вряд ли, — мрачно ответил Хешшкор. — Мы за барьером. Взгляни.

Он открыл жалюзи. Из окна виднелись кипарисы, взбегающие вверх по склонам гигантской котловины. А на самом верху, по всему ее периметру, горел холодный голубоватый огонь.

— Я никогда не убивал детей. — Хешшкор снова повернулся к собеседнику. — И не знаю, хватило бы у меня решимости… Но тебе ведь уже девятнадцать, как и мне.

— Убей Миленион, — посоветовал мальчик. — Она гораздо старше и совсем на ребенка не похожа. И она плохая.

Хешшкор в гневе рывком выхватил нож из ножен.

— Не смей так говорить о Миленион! Она заботилась обо мне, а твоя мать бросила меня на погибель! И бессмертие, которое предназначалось мне, отдала тебе!

— Неправда, — сказал Хешшвитал. — Мама никогда никого не бросала и не отбирала ни у кого бессмертие. Как это, по-твоему, возможно сделать? Я родился бессмертным. Между прочим, мама узнала о том, что я бог, когда мне было уже четыре года.

— Что ты знаешь об этом, клоп? Что ты вообще можешь знать о взрослых, кроме того, что они тебе наврали?

— Сам ты врешь!

— Нет, малыш. Врать я не умею. Я злой, жестокий, циничный, одержимый… Я вообще-то очень плохой дядя, по твоей терминологии. Но я не лгу.

— Ты не плохой, — возразил Хешшвитал. — Ты хороший. Ты придумал хорошую игру, добрую. И ты предупредил меня, чтоб я не порезался…

— Замолчи! — заорал Хешшкор, зажимая уши. — Я все равно тебя убью!