Глава 5

Молодое лицо Ансгара поблёскивало от пота и испускало тревогу. Паренёк обронил короткую фразу, пустившую в мой разум сомнения, и тут же кинулся прочь от меня.

Испытал ли я глубочайшую тревогу и страх за Осси при виде её окровавленного тела?

Скорее да, чем нет.

Но я не считал нужным бросаться к ней сломя голову. Торопливость здесь не поможет. Терпение делает нас сильнее. Рыжая воительница должно сполна хлебнуть боли, и не важно, заслуживает она столь несправедливого наказания, или нет. Судьба подвела её к этой мрачной черте неспроста. Каждая секунда, каждый вдох, каждый стон — это призыв боли, делающей нас сильнее.

Сотканный из двух десятков мужских лиц плащ тронул мои ноги, когда я зашагал в сторону Осси. Каждый мой шаг сопровождался нежным поглаживанием содранных кусков плоти по кровавому доспеху. Нежным, как материнское поглаживание по головке младенца. Я делал шаг на встречу своим друзьям, а содранные лица безмолвно нашёптывали мне истину; их губы дёргались в безмолвии, но мышечная память помнила всё, будто огромная флэш карта с ценной информации. Нужно лишь подсоединить — и целый мир откроется перед твоим усидчивым взором.

Обречённые мужские лица не имели глаз, но в их власти раскрыть мне глаза. Их тишина порождала гвалт, от которого из ушей готова была хлынуть кровь. Сотканные в ужасную накидку лица были хуже паразита, пожирающего тебя изнутри, но в даруемой ими силе есть один очень важный урок — смирение и принятие.

Мой разум не сгорел подобно клочку бумаге, объятым жадным пламенем. Впрыснутое в мою кровь безумие растеклось по венам и прижилось, как в родном доме. Страдания и боль давно сделали меня сильным. Даже для такого дерьма.

Подойдя к Осси, я искривил губы от отвращения. Девушка напоминала манекен, свалившийся с прилавка прямо под ноги разбегающейся в панике толпы. Обе ноги сломлены, переломанные кости разорвали не только её плоть, но и кожаные штаны, залив всё кровью. Она ещё дышала, хотя, натужный хрип и сопение сложно назвать дыханием. Она была в сознании, несмотря на сломанную челюсть и огромную гематому, сделавшие её лицо похожим на перезрелую сливу. Оба глаза были скрыты вздувшимися веками, обе ноздри сочились кровью, как и её оба уха. Дрюня попытался убрать с её лица выпачканные кровью волосы, но сделал только хуже, оставив на опалой щеке несколько царапин.

— Отойди от неё, — сказал я Дрюне.

Воин в гнойном доспехе бросил на меня взгляд полного гнева и отчаяния, словно это его жена сейчас умирала на холодном асфальте в окружении пылающих домов. Но он не стал спорить. В полном молчании он встал и отстранился, подняв с багрового полотна свою уродливую секиру из двух замученных и содранных лиц.

Я опустился на колено возле рыжей воительницы и еще раз осмотрел изувеченное тело. Осси тяжело дышала, противный хрип сопровождался выделением кровавой слюной, собиравшейся на разбитых губах и медленно стекающей по подбородку на пол.

— Червяк, ты сможешь ей помочь? — нервозно кинул Дрюня, — Или хотя бы облегчи её страдания!

— Ты мог собственными руками облегчить её страдания…

— Что ты хочешь сказать?

Скрежет гнева коверкал каждое его слово, брошенное в мою спину.

Огромная фигу приблизилась ко мне и схватилась за один из кровавых рогов на массивном наплечнике. Я сразу же скинул его протянутую в агрессии длань ударом своей руки по его предплечью в гнойной корке.

— Уйди! — гаркнул я на Дрюню. — Не мешай мне. Отойди и терпи.

В лунных глазах моего друга пляса зелёное пламя, олицетворяющее гнев. Он повиновался, шагнул назад по гладкому покрову чистой крови, не спуская с меня глаз. Ему нужно последовать примеру Ансгара, стоять молча и смотреть, не приставая ко мне с тупыми вопросами.

Я опустил руку и погрузил пальцы в глянцевый настил под своими ступнями. Зачерпнул ладонь свежей крови и омыл лицо Осси со слова:

— Кровь смоет страх, но боль никуда не денется. Не нужно бояться боли, её нужно пропустить через себя.

Всё это время я ощущал жизнь, медленно вытекающую из её тела. Женское сердце билось подобно расстроенному метроному, чья стрелка вот-вот замрёт. Я ощущал страх, испускаемый выступившими каплями пота на скорчившемся от дикого спазма лице.

Я снова опустил руку, набрал целиком ладонь и вылил кровь Осси в рот, отстранив поломанную челюсть в бок.

— Новая кровь вдохнёт новую жизнь, — сказал я. — Горький вкус пробудит умирающий разум.

Я не знаю, шептал ли я взаправду все эти слова, или они звучали лишь в моей голове, но сами фразы… я их не знал, красивые слова словно транслировали в мой разум. С каждым литром крови, пропущенным по венам через мой мозг, я насыщался новыми знаниями. Новыми всплесками воспоминаний, новыми страданиями. Счастьем, которым никогда не обладал. Страшный плащ, не способный холодной зимней ночью спасти от знойного мороза, делился со мной знаниями двух десятка мужчин. Слова вливались в мой разум и шевелили губами, словно я зачитывал редкую книгу, впервые попавшую в мои руки. Я не противился чужим мыслям, наоборот, их сила пропитывала каждую клетку моего организма.

— Червяк, что ты делаешь? — гавкнул Дрюня. — Ты убьёшь её!

— Андрей! — взревел я, обернувшись к нему лицом. — Ты — глупец! Неужели мне нужно тебе объяснять, почему она и так не протянет до утра?

— Ты… ты хочешь проделать с ней…

— Да! И я прошу мне не мешать!

Ансгар встал позади меня; его буйную кровь я почувствую даже с закрытыми глазами. Юный правитель твёрдо спросил:

— Чем мы можем помочь?

— Просто не мешайте мне. Лучше помолитесь своим богам.

Мои слова были больше обращены к Дрюне, ежели Ансгару. Но молитва моего друга раздалась не совсем из его без эмоциональных уст. Его ладони так сильно сжали древко секиры, что даже молитва юноши стала еле различимой. Глупцы, молятся своим богам в храме, принадлежащем мне.

Здесь Бог — это Я!

Я обхватил обеими руками голову Осси и запрокинул назад, чтобы кровь омыла глотку, чтобы она почувствовала вкус. Изуродованное лицо оставалась без эмоциональным, ни единый мускул не дёрнулся, но самая главная мышца отозвалась мне. Её сердце содрогнулось, нарушив и так поломанный такт жизни.

— Горечь и боль — наш учитель, — сказал я, положив руку на грудь Осси. — Я выполню твою старую просьбу, я сделаю тебя другой. Если ты пропустишь через себя боль и не падёшь на колени перед лицом страха, то обретёшь главную награду — жизнь.

Кровь вокруг изувеченного тела рыжей воительницы закипела. Ровную гладь нарушали вздувающиеся пузыри разных размеров. Они лопались с чавкающим звуком и пачкали тело Осси кровавыми ошмётками.

Я надавил на грудь воительницы.

Изломанное тело в кожаном доспехе мягко погрузилось в ванную густой крови. Вначале с наших глаз полностью скрылись её ноги, затем — руки; короткое мгновение вздувшиеся от гематомы женские кисти виднелись на поверхности, но и они были поглощены жадной гладью. Я прекратил давить Осси на грудь, когда на поверхности виднелись лишь её израненные губы, нос и закрытые отёком глаза.

Вся магия происходила там, внизу, за непроглядной пеленой из алого бархата. Другие ничего не видели, как и я, но мне довелось почувствовать всё так, словно это происходит на моих глаза.

Горячая кровь стремительно проникала в доспех рыжей воительницы. Затекала в рукава, в штанины, в ворот. Густая субстанция вела себя подобно лесному комару, стремящегося к тёплой коже. Кровь окутала женское тело и вгрызлась в поры. Проникнув под кожу, смешивалась с кровью Осси, насыщая её кислородом и чем-то магическим, что я никак не могу описать. Моя кровь как будто дописывала новые строки на страницах старой книги, а когда эти страницы закончились, вклеила новые, сделав из скучного сюжета — фильм, с номинацией на Оскар.

Губы Осси шевельнулись, но она ничего не сказала. Под непроглядной алой гладью тело девушки дёрнулось. Поломанные от сильнейшего удара о стену кости ног неестественно дёрнулись, притянулись к друг-другу, словно намагниченные, и соединились в местах переломах. Всем управляла кровь. Умная кровь сдвигала кости, очищала плоть и восстанавливала мышцы.

Когда лопнувшие лёгкие Осси освободились от пары проткнувших их костей, мы услышали тяжелый вдох, а после — крик.

Я приблизился к девушке и заглянул в чуть приоткрывшиеся глаза.

— Тише, — сказал я, — Боль — наш учитель.

Она не замолчала. В раскрытый рот затекла кровь, и Осси начала захлёбываться, плюясь багровыми слюнями.

— Не сопротивляйся боли! Ты уже умерла, боль не должна тебя страшить, — нашёптывал я сверху, искренне радуясь результату. — Сильная боль — дисциплинирует.

Я убрал ладонь с её груди и нежно положил ей на шею. Пальцы мои сжались, пробуя нащупать пульс. Пробуя ощутить жизнь. Переломанный позвоночник с громкими щелчками восстанавливался, возвращая в тело еще больше боли. Осси почувствовала конечности, и взвыла с новой силой.

Обеими руками я удерживал извивающееся тело, ощущая с каждой секундой прилив новых сил. Лопнувшие органы восстановились, кости срослись, с лица ушла гематома. Девушка притихла, открыла глаза, в которых застыл страх.

— Ты должна захлебнуться болью, — сказал я, обхватывая её шею второй рукой.

Она не повернула головы, лишь покосилась на меня и скривила лицо, словно ей вогнали кинжал в брюхо. Две выпачканные свежей кровью ладони вознеслись над алым озером и ухватились за зубья на моих массивных наплечниках.

— Если тебе так будет легче, я не возражаю, — сказал я, и погрузил её голову в лужу крови.

Перед тем как её лицо полностью скрылось из виду, она успела кинуть испуганный взгляд в позеленевшее от пылающих ветвей небо, и словно принять свою участь. Согласиться с неизбежным. Довериться мне, и стать тем, кем она хотела.

Женские ладони так крепко сжали мои зубья на плечах, что на её коже выступили вены, а костяшки побелели. Осси содрогнулась. Я чувствовал, как её ноги колотили дно, как дёргалась голова, в попытке вырваться из кровавой западни и сделать всего один вдох. Но я продолжал держать её. Я разрешил боли учить её новой жизни. Дисциплинировать. Делать лучше. Боль должна смыть страх.

Она вдруг замерла. Сердце бешено колотилось, только разгоняясь с каждой секундой. А потом её грудь вздулась — Осси сделала глубокий вдох через рот и ноздри.

Вот так, да, хорошо! Ещё! Ещё!

Молитва Ансгара стала громче, нервозностью Дрюни — невыносимой.

— Червяк…

— Не лезь! В тот день ты был моим проводником через мир боли. И мы прошли ужасный путь. Сегодня я — её проводник.

Я опустил глаза на гладь. Ни единого всплеска, не единой волны, вызванной испугом или болью. Я разжал пальцы в кровавой перчи, поняв, что Осси вдоволь наглоталась крови. Её пальцы разжались на моих наплечниках и замертво рухнули, скрывшись из виду. Невыносимая боль парализовал её тело огненным удушьем, а разум встал у порога восприятия мира и себя. Она должна принять себя. Она должна понять себя.

Воительница полностью скрылась с наших глаз, оставив моих друзей в глубоких раздумьях.

В глазах Дрюни застыла злоба, но не ко мне. Он злился лишь на себя. А взгляд Ансгара был полон разочарования. Он молчал, но губы его готовы были высказаться о глубочайшем поражении, но поймав мой взгляд, искрящийся уверенностью, парень промолчал.

Сейчас нам нужно всем помолчать.

Я выпрямился, не отрывая взгляда от алого глянца, на котором застыло отражение молодой девушки в кровавом доспехе и плаще из содранных лиц.

Осси либо опуститься на дно, либо переродится. Третьего не дано.

Женское сердце издало несколько стуков, которые уловить мог лишь я, после чего замерло. Замерло, но только для того, чтоб запуститься с новой силой. Застучать, как тяжеленный молот по наковальне. Заработать, как насос, прокачивая тонны крови по узловатым венам.

Скорее всего Дрюня разглядел на моём лице появившуюся улыбку. Он спросил:

— Червяк, что с ней⁈ Она жива?

— Потерпи…

— Вытащи её! — взревел мой друг, хрустя гнойными сочленениями доспеха. — Она не заслужила таких мучений!

— Не нам решать, что она заслужила, а чего — нет! Страшная плата уже внесена в счёт новой жизни. Вопрос в другом: примет она её или отвергнет. И теперь только ей решать, будет она жить или нет.

Я смолк, и алый пол под нашими ногами содрогнулся. Появилось несколько колец, как после брошенного камня в воду. Они многократно увеличились, добравшись до ног моих друзей и тут же скрылись. Рядом с моей ступнёй кровавую гладь испортил появившийся бугорок. Он начал медленно расти, принимая черты женского лица. Появился подбородок, губы, нос, глаза и лоб. Лицо было залито кровью, но постепенно она смывалась, впитываясь в поры на гладкой коже.

Осси. Лицо рыжей воительницы лежало у моих ног. А когда я наклонился, чтобы взглянуть на него, женские глаза вдруг распахнулись. Вместо белка — кровь. Чёрный зрачок расширился, с жадностью пожирая моё лицо. Золотистые веснушки, когда-то разбросанные по этому прекрасному лицу, словно зёрна на плодородном поле, ушли прочь с побледневшей кожи. Организм избавился от пятен, как от какой-то злой хвори, от болезни, способной погубить человека. Девушка полностью исцелилась. Она заново родилась.

А затем по нутру расколотого дуба пронеслось громкое эхо первого вдоха. Кровь в лёгких быстро насыщалась кислородом, вызывая у Осси жгучую боль. К ней быстро привыкаешь, но первые глотки всегда причиняют боль.

Осси взревела, как новорождённый младенец на руках врача.

Дрюня кинулся к нам, но я остановил его, вскинув руку.

— Осси, — сказал я, глядя на девушку, — Дыши глубоко, не противься боли. Ты познала её, очистилась от всех предрассудков. Ты так сильно обожглась, что уже ни когда не испугаешься раскалённого металла.

Девушка спокойно выдохнула, после чего сделала новый вдох. Взгляд отрезвел, наполнился смыслом. Она потянулась ко мне, а когда я наклонился еще ближе, её руки вырвались из алой глади и вновь ухватились за мои рога на плечах.

— Мне… — хрипела Осси, давясь кровью, — … страшно больно… Я вся горю изнутри…

— Ты давно сгорела, а сейчас воскресла, подобно птице Фениксу.

— МНЕ… БОЛЬНО…

— В тебе нет больше боли! В тебе есть только сила! Дисциплинируй свою силу!

Её глаза закатились, веки смежились. Она снова громко заорала, но в оглушительном вопле не было и тени боли. Осси никак не могла себя обуздать. Ей было выносимо принять себя другой, не такой, кем она была раньше.

Слишком тепличные условия для новорожденного создания, чья жизнь с пелёнок обречена на войны и страдания.

Я схватил её за шею и сжал пальцы с такой силой, что ей пришлось раскрыть рот и высунуть язык. Я приподнялся, вытягивая женщину из озера крови. Она дергалась и извивалась. Дура!

— Познай свою силу! — гаркнул я на неё.

— Червяк, — выдавил Дрюня, — Ты переходишь все границы, хватит её мучать…

— Андрей, посмотри на неё! Она жива, тебе этого мало?

— Так отпусти её!

— Чтобы она снова сдохла? Нет, нужно завершить начатое, мы еще не закончили!

Левой рукой я содрал с Осси полностью одежду, оставив её извиваться обнажённой. К моему удивлению, Ансгар стыдливо опустил глаза и даже отвернулся, не обронив ни слова. Дрюня на всё взирал с нечеловеческим терпением. Он всё понимал, он сам прошёл через эту боль и страдания, но, судя по всему, человеческого в его сердце было гораздо больше, чем в моём. Он переживал и боялся, но по-другому никак. И он закрыл глаза, когда понял, к чему всё идёт.

Медленно из моей левой ладони вылезло кровавое лезвие, короткое, как у кинжала. Я рассек Осси шею, вены на руках и артерии на бёдрах. Хватка её ослабла, мычание медленно угасало. Заливаемое кровью тело я бросил на пол и начал смотреть, как женский организм бросился защищать владельца.

Кожа испустила зеленоватую дымку, и первый тонкий слой наплывшей крови затвердел. За ним хлынул второй слой, а за ним — третий. Так повторилось много раз, пока смертельные раны полностью не скрылись под кровавым доспехом. Рыжие волосы вначале побледнели, став пепельно-серыми, а потом слиплись от струящейся по ним крови в локоны, которые на моих глазах затвердели и превратились в дреды, такие же как у меня.

Она лежала у моих ног и напоминала мне меня. Такой же слабой и растерянной. Потерянной, но вдруг поимевшей дом и семью. Боль сделала её сильной. Но сильная боль должна дисциплинировать её.

— Ты больше не человек, Осси, — сказал я, накинув на лицо мягкую улыбку. — Ты лучше. Ты другая. Прекрати вести себя как человек.

Расколотое дупло дуба еще никогда не слышало столь пронзительного женский крика, вызванного совсем не болью. Она вопила от отчаяния и безысходности. Я вспорол ей горло, а она даже не почувствовала боли. Кровь хлестала из её смертельной раны, а вместо упадка сил она испытала прилив.

Услышав мой спокойный голос, она и сама начала успокаиваться. Рассудительные слова, сорвавшиеся с моих губ, сумели добраться до её разума, достучаться через глухую дверь и вытянуть Осси к нам наружу.

Когда она замолкла, внутри расколотого духа воцарилась тишина. Дрюня открыл глаза. Ансгар, продолжая молиться, обернулся к нам и бросил удивлённый взгляд на Осси.

— Что ты со мной сделала? — донёсся до меня искажённый бульканьем женский голос с пола.

Окрашенные кровью слезы сорвались с окровавленных глаз, начертив на бледных щеках и подбородке Осси красные неровные линии.

— Я сделала с тобой то, что ты так давно желала, — продолжая улыбаться сказал я. — Ты стала тем, кем видела себя во сне, сражающейся с нами плечом к плечу, без боязни быть сражённой. Бесстрашной к металлу. Сильной. Ловкой. Теперь ты не будешь обузой для уродливых воинов. Ты стала равной нам.

— Ты видел мои сны?

— Теперь ты — это часть меня. Я не только видел твои сны. Я пощупал твою душу.

Она уселась на задницу, вытянула перед собой руки и осмотрела ладони. Покрутила кисти у самых глаз, словно не веря им, словно она до сих пор спит. И, единственный кошмар, которого она так боялась, — пробуждение.

А потом она вдруг громко расхохоталась.

Загрузка...