Я испытывал смешанные чувства, поглядывая в сторону корчившихся на алой глади «кровокожих».
Этих ублюдков мне не было жалко, но и что-то внутри меня сдерживало мою руку, не давало ей опустить копьё и добить. Мне не хотелось размышлять о природе этих сомнений, с каждым днём всё больше и больше поглощающих мою холоднокровную сущность, но получить ответы на вопросы, от которых зависит моё существование, рано или поздно придётся. И ответы мне точно не понравятся. И если я раньше мог только подозревать, что в моё поведение вклинивается что-то из вне, то сейчас я был окончательно уверен, что ЭТО — и есть разум Инги. В этом теле он хозяин. А я лишь паразит, подавляющий его. Временно? Рано или поздно Инга победит? Быть может — да.
Моё поведение изменилось.
Мои решения стали какими-то мягкими и неуверенными.
Моя рука дрожит, держа занесённое над грудью «кровокожа» копьё, потому что внутри моей головы голос Инги требует милосердия.
Глупая девочка.
Какая же она глупая девчонка! Она даже понятия не имеет, что её милосердие может породить завистников и поселит в сердца милосердных ненависть, только за то, что с ними так поступили. За то, что их подвели к этой черте.
Они не заслуживают милосердия. За свои гнусные деяния и бесчеловечные преступления они заслуживают казни.
Сжимая пальцами в кровавой корке оружие правосудия, я сполна ощущал себя палачом. И не тем, что с трибуны громко выкрикивает обвинительный приговор с наказанием — смерть. Нет-нет-нет. Это так скучно, брызгать слюной, вопя на бедолагу в кандалах. Оглядывать взглядом трибуны со зрителями в ожидании их ликующего улюлюкания, лишь стоит с губ сорваться слову «смерть».
Сжимая пальцы в кровавой корке на оружие правосудия, я карал ублюдков, возомнивших из себя олицетворение правоты и власти.
«Кровокож» с проломленной грудью валялся в моих ногах и выглядел очень плохо. Некоторые его друзья восстанавливались от полученных ранений очень быстро, стоило им упасть наземь, и его раны тут же затягивались. А некоторые так и валялись, корчившись от боли и холодной смерти, медленно ползущей под их доспехом к сердцу. Этот сумел победить смерть, в дыре на его груди я видел, как лёгкое срослось, как раздробленные кости вновь приняли форму целых рёбер, как связались между собой разорванные мышцы. Видимо, у этого «кровокожа» имелся достаточный запас внутренней крови, чтобы восстановиться.
Я наступил ему на горло и надавил, чтобы он не сильно дёргался. Когда окровавленная плоть на его груди начала обретать гладкость без каких-либо шрамов, которые должны были остаться после смертельной раны, я опустил копьё ему на грудь. Костяной наконечник пронзил совсем свежий слой доспеха, начавший формироваться на излечившейся плоти, и вошёл в сердце. Моя нога тут же провалилась, смяв шею. Тело «кровокожа» обратилось в прах.
Это сражение не я начал! Я лишь хотел его остановить. И если они хотят быть остановленными — так тому и быть.
— В лес! — гаркнул я. — За остальными!
Под лезвием Дрюниной секиры появилась кучка грязной пыли, которую тут же подхватил ветер и понёс серым облачком по алой глади прямо на деревья. Огромный воин в гнилистом доспехе издал рык и кинулся вперёд, в гущу леса. Осси и я ломанулись следом, и каждый хотел обогнать его, ворваться первым в битву.
Спины двух дюжин кровокожих появились очень быстро. След из праха и человеческих изувеченных тел стал для нас хорошим ориентиром в густом лесу с пушистыми кронами, чья листва силилась изо всех сил, чтобы не допустить на влажную почву не единого лучика солнца. Моя лужа крови подступила к ногам кровокожим, и разлилась вперёд. Я почувствовал еще живых людей.
Первый кровокож обернулся, когда услышал биение моего плаща о воздух. Хлёсткий звук человеческой кожи, обращённой в жуткую накидку, был заглушён треском кровавого доспеха. Я пробил кровокожу грудь, и сумел протащить его вперёд, сквозь плотный ряд таких же солдат в кровавых доспеха, пока он не рухнул на алую гладь. Он выжил. Я выдернул копьё и ударил вновь. Соседних солдат раскидала секира Дрюни и меч Осси. Моё копьё окончательно убило кровокожа у моих ног, размозжив тому лицо и мозг. Видимо, с такими травмами процесс заживления прекращается. Тело обратилось в кучку праха, которую разбил в облако пыли кожаный ботинок.
Звериные глаза на моих наплечниках выхватывали из месива каждую фигуру и показывали мне её так, словно она стоит на столе под ярким светом фонаря. Мужчина с длинными волосами в потрёпанном кожаном доспехе наступил на остатки тела кровокожа и, занеся над головой меч, громко взревел, брызжа слюной. Вся его агрессия и ненависть была обращена на меня. Его можно понять, я его не виню.
Стальной меч с каким-то мутноватым блеском на лезвие опустился в жалких миллиметрах от моего носа. Я отступил, заранее предвидя удар. Я чувствовал мужчину, чувствовал его порыв и движения мышц, как если бы он был моей рукой. Как с Хейном.
Я дал ему подойти ближе. Свирепые глаза смотрели на меня с ненавистью. Лицо средних лет покрывала серая щетина и множество шрамов. Он прыгнул в бок, мне за левую руку и ударил, словно хотел мне отсечь голову. Стальное лезвие застыло возле моей шее. Застыли руки нападавшего. Его напуганное лицо застыло тоже. Мужчина целиком замер; он мог моргать и нашёптывать проклятья в мой адрес.
— Потерпи, — сказал я ему, — мы не хотим с вами сражаться.
Вдалеке из-за дерева вылетели пару кровокожих и рухнули на багровый ковёр, а вслед за ними вышел Хейн. Два огромных кулака обрушились на распластавшихся воинов. Хруст их доспеха был громким и мучительным, но визг Осси, взмывшей в воздух и вонзившей свой меч в шею кровокожа куда приятнее и мелодичнее. Когда кровокож рухнул и не обратился в прах, воительница уселась ему на грудь и ударила еще пару раз, расколов грудную пластину и дав кровавому клинку добраться до плоти, под которой дрожащее сердце пряталось за костями и мышцами. Осси чуть не упала на бок, когда под её ногами тело воина рассыпалось в пыль.
Я убил двух кровокожих, бросившихся на Осси. Еще троих на наших глазах убили люди. Я увидел растерянность в их глазах. Заметил сомнение. Но решительности там было в достатке. Они бросились на нас. Пять мужчин и одна ОГРОМНАЯ женщина с двумя топорами.
— Осси, — крикнул я воительнице, собравшейся прыгнуть на них. — Мы не должны с ними сражаться! Найди кровокожих, и сразись с ними!
Воительница в кровавом доспехе отпрыгнула назад, зарычала на людей, словно загнанная в угол пантера, и кинулась в сторону, где звучала сталь и хрустела корка из крови.
Люди опешили, такое поведение кровокожа было не свойственно в их умах, и им пришлось столкнуться с новой реальностью.
— Я вам не враг! — проорал я на весь лес, боясь быть не услышанным из-за окружающей нас бойни.
Меня не услышали. Люди бросились на меня с воплем. Они только сделали шаг, как тут же замерли. Все… Почти все…
Тучная женщина с двумя топорами обогнула застывшие фигуры и зарычала, поймав меня взглядом. Я пытался её нащупать, пытался взять над ней контроль. Но ничего не выходило. И я не думаю, что тому виной излишний вес. На глаз бабёнка тянула килограмм на 150 при росте почти с Дрюню, а он то под два метра мужичок! Её тучное тело скрывал толстый доспех, пошитый из множества кусков кожи. Пузо обвивал широкий пояс, от которого вниз до самых колен тянулись широкие полоски дублёной кожи, напоминая жалюзи. Может, такая юбка должна была скрывать от мужских глаз всю красоту, но я отчётливо видел, как её тучные ноги с жировыми складками бултыхались и заставляли моё сердце вздрагивать при каждом шаге, под которым могут лопаться черепа кровокожих.
— Я не враг тебе! — прокричал я бабе, в надежде достучаться до её мозга, спрятанного в маленькой голове с огромными щеками и блестящим от пота лбом, над которым были выбриты волосы.
Не произнеся ни слова в ответ, она зарычала, оскалив уродливые зубы: влажные от слюны, жёлтые от дерьмовой пищи и все поломанные, от постоянных перегрузок, которые приходиться испытывать её необъятному телу. Она работала топорами как профессиональный мясник. Лезвия по очереди с гулом вспарывали воздух у моего лица, обдувая. Я сделал три прыжка назад, ткнул её копьём, чтобы напугать, но она лишь сильнее зарычала. Натиск увеличился. Давление стало невыносимым.
— Успокойся! — кричу я. — Я друг!
Топор в левой руке прошёлся совсем рядом с моим подбородком. Она ухнула, вложив немало сил в удар, и промах её совсем не устраивал. Тучная баба не казалась неуклюжей, и не выглядела как корова на льду. Для своих габаритов она была искусным воином. И этот промах… Возможно и не был промахом.
Когда лезвие топора со свистом ушло в сторону, мне в грудь словно влетел тяжеленный кабан. Удар был такой сильный, что меня швырнуло назад. Она врезала мне плечом, видя, что за мной дерево. Его я тоже видел, но, когда тебя швыряют в него, вариант — обойти, как-то сразу в голове не всплывает. Как только моя спина столкнулась с древесиной, я увидел новый удар. Чуть сместился вбок. Топор в правой руке обрушился мне на наплечник. Срубив несколько рогов и размазав тройку звериных глаз, лезвие погрузилось глубоко в корку и вызвало неприятное жжение, словно литр уксуса вылили на открытую рану.
Меня это разозлило. Сильно. Стиснув зубы и взревев, я ударил левым кулаком ей в глаз. Кровавая корка содрала ей кожу, оставив два десятка царапин. Быстро перехватил копьё двумя руками, наконечником древка врезал ей по локтю правой руки, продолжающей держать топор, застрявший в моём плече. Раздался хруст. Точно не знаю, древко это было или её рука, но хватка ослабла, она выпустила топор. Но только для того, чтобы сложить ладонь в кулак и врезать мне в лицо.
Ответочка прилетела нехилой.
Дреды на затылке содрали с дерева кору, когда моя голова отлетела вбок.
— Угомонись, — промычал я, и острая боль пронзила мне рёбра.
Эта сука врезала топором мне по рёбрам. БЛЯТЬ! ТВАРЬ! Лезвие пробило доспех, разорвало кожу и вонзилось в рёбра, впуская в мой организм какой-то яд.
Надо было убить её… Надо было всех прикончить и идти дальше… Блядство… Тварь! Врезала мне еще раз в лицо, за что я врезал в ответку. И еще раз. Копьё, зараза, слишком длинное. Ни ту да, ни сюда. Бросив эту сраную палку на землю, я двумя ладонями вцепился ей в лицо. И ей пришлось выпустить из рук второй топор и, громко замычав от боли, ухватиться за мои запястья. Я сразу же ощутил недюжинную силу, обрушившуюся на моё тело. Её пальцы не могли смять мой доспех и сломать мне кости, но сил в этой бабе хватило, чтобы сорвать мои ладони с лица и начать разводить руки.
Ну, девочка, у меня будет для тебя сюрприз. Её грубые ладони прошили тонкие шипы из чистой крови, которые я вырастил на своих запястьях. Боль пряталась за её пухлыми губами, но глаза выдали всё. Зарычав от обиды, она резко выпустила меня, будто схватилась за раскалённый метал, и сжала кулаки, стискивая и губы до бела.
— Я… — слова отдавали горечью на кончике языка, как и яд, медленно выходящий из моего тела. — Мы друзья…
Сильнейшей удар ступнёй выбил воздух из моих лёгких и швырнул в дерево. В левом плече застрял топор, в правой бочине — еще один топор. Отравляющий тело яд мой организм быстро нейтрализовал, хорошо, что запасов крови — море. При других обстоятельствах — даже думать не хочу.
Бешенные глаза блестели от слёз, нос раздувался как у буйвола. Она смотрела на меня с невероятной ненавистью и жестокостью. Убить, уничтожить, растоптать — лилось прямым текстом с уголков её губ вместе с густой слюной. Сжав кули с хрустом, она прицелился на меня. Этот удар я выдержу…
Она сорвалась с места, быстрее гончей псины. И улетела в соседнее дерево пушечным ядром, разорвав ствол в щепки.
Хейн…
Я рухнул на колени. Появление разбухшего здоровяка, наверно, скорее всего, быть может, но я не хочу так считать, но мне придётся это признать… спасло меня. Не, я бы её смог убить, но это было бы так легко, что и не интересно вовсе.
— Хейн, ты моя лапочка. Ты вовремя подоспел, дружок.
В ответ уродливая голова Хейна с раздувшейся плотью повернулась на оплывшей шее в мою сторону. Два выпученных глаза смотрели на меня сверху вниз с каким-то восхищением, как собака смотрит на своего любимого хозяина.
Я мог бы попросить дать мне руку — и он бы протянул в ответ свою ладонь, но я не стал. Я выдернул из своего тела оба топора, бросил их на алую гладь и встал, подобрав копьё.
Картина перед глазами была куда радужнее, чем я мог ожидать. Кровокожих почти не осталось в живых, последнюю пятёрку умело добивали Дрюня с Осси, еще и успевая отбиваться от людей.
Так дело не пойдёт! Я быстро подбежал к своим друзьям, пуская алую гладь под ноги людям. Моя ловушка — мои правила. Люди так и застыли с оружием в руках; кто-то с занесённым мечом над головой, кто-то с опущенным к земле, а кому-то Очень повезло, ведь Осси не просто отбила его меч, воительница уже готова была проткнуть ему грудь; острие из застывшей крови упиралось в кожаный доспех мужчины.
Дрюня прикончил последнего кровокожа, отрубив тому голову с третьего удара. Когда всё закончилось, мы осмотрели поле боя. Всюду клубилась пыль, лес быстро наполнился мычанием застывших людей и ором раненых.
— Что будем с ними делать, Червяк? — спросил Дрюня, закидывая секиру на плечо.
— Очень хороший вопрос. Убивать не станем, они для нас безвредны. Но нужно расспросить, какого хуя тут вообще происходит.
— Зачем?
— Затем, что та огромная баба, — я ткнул пальцем в раздробленное дерево, где уже и не было той самой бабы. — чуть… меня не убила…
Стоявший рядом Хейн неожиданно взвыл от боли. Разбухшее тело содрогнулось, руки принялись хлестать и бить воздух рядом с нами. Я и Осси успели отбежать, Дрюня отлетел. Воин в гнилистом доспехе сразу же вскочил на ноги, схватил секиру с пола и бросился на Хейна.
— Стой! — взревел я на Дрюня.
— Он с ума сошёл! — гнев и обида рвали Дрюне глотку.
— Это не он!
Это была та огромная баба. Сучка подобрала свои топоры и кинулась на Хейна. Использовав его тучную, залитую складками спину как лестницу, она взобралась ему на спину и лупцевала топорами голову. Хейн пытался сбросить её, схватить за ноги, он даже попытался раздавить её, врезавшись головой в дерево. Но всё без толку. Огромная баба поочерёдно била топорами, использую лезвия как крюки, вгоняя их глубоко вплоть и удерживая своё тело на спине монстра.
— Червяк, нужно кончать эту жабу!
— Нет…
— Тогда завалим Хейна? — в глазах Дрюни не было и капли сомнений. Лунная поверхность его белков блестела азартом, как если бы где-то рядом светило солнце.
— Никого мы не будем валить, — настоял я.
Под вопли Хейна я подошёл к застывшим людям. Три десятка глаз внимательно уставились на меня, двигаясь в глазницах в такт моим движения.
— Послушайте меня, — сказал я застывшей толпе. — Мы не причиним вам вреда! Мы друзья! Прикажите этой женщине, — я вскинул руку и указал пальцем на жирную бабу, оседлавшую Хейна, — остановиться! Иначе мы её убьём, и вас!
Их рты и глаза были свободны. Толпа могла смотреть, толпе разрешалось говорить. В толпе нашёлся смельчак. Мужской голос раздался где-то с задних рядов.
— Почему мы должны вам верить?
Голос принадлежал молодому человеку средних лет. Я вошёл в толпу и двинул вперёд мимо людей, словно прогуливался в музее среди прекрасных статуй. Говоривший мужчина застыл в позе готовящегося прыжка. Видимо, он хотел прыгнуть на Осси и в полёте обрушить ей на голову лезвие своего огромного меча. Кожаный доспех был весь покрыт царапинами и залатанными дырами. Он не носил перчаток, кожа на ладонях усыпана шрамами, оставившие проплешины на волосатой коже. Голубые глаза, острый нос и тонкие губы над крупным подбородком с десятком шрамов, как свежих, так и давно заживших. Мокрые от пота волосы лежали на его огромных плечах грязной тряпкой.
Я убрал прядь слипшихся волос ему за ухо и сказал:
— Потому что вы еще живы благодаря нам.
Смельчак хотел отвернуть голову, но этого не хотел я. Смотря мне в глаза, он проорал:
— Это ловушка! Мы вам ничего не расскажем!