Червь-6

Глава 7

— Червяк, он действительно пойдёт с нами? — спросил Дрюня, дожидаясь от меня лишь одного ответа. Очевидного, прямого, и тупого, но стоит чуть капнуть. Подумать. И ты уже сам не доверяешь свои мыслям.

— Мы можем его убить здесь, но что толку.

Узловатые ветви дуба, поросшие густой листвой, полыхали зелёным пламенем ярче утреннего солнца, чуть показавшегося на горизонте. Наш отряд покинул тёплое дупло дуба, словно женское чрево, оставляя позади себя тянущийся по земле след из густой крови. Уставшие глаза с болью смотрят в небо, слезятся. Хочется заорать, но я знаю, что стоит мне открыть рот и выдавить из лёгких всю накопившуюся боль, как утреннее солнце сожжёт мой новорожденный крик.

Сегодня мы все заново родились. Обрели новую жизнь, получили новые судьбы, которые переплелись между собой в толстую пуповину, связавшую нас между собой незримой связью. У нас одна дорога, и, если даже мы разойдёмся, нам всё равно суждено встретиться.

И на вопрос Дрюни я твёрдо отвечаю: Да. Он пойдёт с нами.

Последним из дуба выкатился Хейн. Огромная туша разбухшей плоти неуклюже плелась за нами, сопровождая каждое своё движение глухим воем и подёргиванием огромных обрюзгших рук, пальцы которых напоминали не просто сосиски, а батоны колбасы. При всём желании, но Дрюне никогда не увидеть ту незримую связь между мной и этим уродцем, выросшую подобно пуповине, между матерью и ребёнком. В этом тучном теле так много моей крови, что в буквальном смысле я сам тёк по его жилам. Я ощущал каждую клеточку его опухшего тела. Влиял на работу каждого органа, мог увеличить частоту сердцебиения, или замедлить. Я мог убить его в любой момент. Ничтожество, чьё существование продлилось за счёт моей неохоты разбираться со всем этим дерьмом, что вылилось на меня за последние несколько часов.

Когда-то Хейн был благородным человеком, но лишь на бумаге. Ускользающая власть наполнила тело мужчины ядом, заставив его разум гнить. Хейн, как человек, был испорчен. И дары разложения личности он пожинал сполна.

— Да, мой дядя предал нас, — Ансгар смотрел мне в глаза со всей серьёзностью, — но он остаётся моей роднёй, возможно, единственной. Во мне течёт такая же кровь, как и в нём. И я хочу просить вас относиться к нему хоть с каплей уважения. Он не грязная собака.

— А вшивая! — выпалил Дрюня, и это было совсем неуместно.

— Ансгар, — произнёс я с доброжелательной улыбкой. — Хейн будет служить нам как собака, но бить его палкой и сажать на цепь никто не станет. Можешь мне верить.

Ансгар понимающе кивнул, осознавая, что его дядя заслуживает к себе отношения куда хуже обещанного мною.

— Куда теперь лежит ваш путь? — спросил Ансгар, сжимая в руке двуручный меч из чистой крови.

Я посмотрел в сторону рождающегося солнца и сказал:

— Мы пойдём в сторону солнца, туда, где оно достигает своего зенита, а потом вновь припадает к земле.

Паренёк вслушивался в каждое моё слово. Серьёзное лицо поблёскивало потом усталости, тело пошатывалось из-за пылающих болью мышц. Его кулак побелел — так сильно он сжимал рукоять меча. Он стоял передо мной с гордо поднятым лицом, а позади него простирался обезумевший лес, сквозь который как будто прошла волна из крови, оставившая на ветвях уличную грязь в виде растянувшихся целлофановых пакетов, комков грязи и свисающих до земли нитей и канатов. До дома пареньку три дня пути в полном одиночестве, он крепкий орешек, но звериные клыки на его шее не обратят внимания на его кости, пусть даже они крепче стали.

Я опустился на колено возле волчицы. Кара поймала мой взгляд, вытянула морду и обнюхала моё лицо. Животные всегда всё понимают.

«Я хочу, чтобы ты пошла с Ансгаром» — сказал я.

Вой волчицы так и не прозвучал в моём сознание. Кара молча встала и отстранилась. Подойдя к парнишке, она уселась возле его ног.

— Кара пойдёт с тобой, — сказал я Ансгару и улыбнулся, увидев, как и лицо парня окрасилось улыбкой. — Запомни, Кара — не вещь, и она не переходит из рук в руки. Со мной она путешествовала только потому, что была благодарно за освобождение. С ней мы можем общаться, как если бы я общался тобой, словами. Но тебе придётся научиться общаться с ней по-своему. И особо не утруждайся, она очень понятливая девочка.

Ансгар стянул с ладони перчатку и коснулся пальцами гнойной корки на морде волчицы. Попробовал почесать за ухом, как это делал Осси, погладил огромный нос. Убрав руку, я заметил проступившие на его ладони капельки крови, он оцарапал руку о грубый доспех Кары, но даже писка не издал. Даже не скривился. За волчицу я могу не беспокоится, как и за паренька, который теперь точно доберётся до дома.

Ансгар протянул мне ладонь. Мы пожали друг другу руки, и в каждой капельки крови, просочившейся сквозь тонкие царапины на его коже, я ощутил упадок гормонов стресса практически до нуля. Эйфория наполняла его тело. Он готов был бежать хоть на край света, несмотря на дикую усталость.

— Увидимся, — сказал я ему и разжал ладонь.

Ансгар кивнул мне, окинул взглядом стоявших позади меня Дрюню с Осси, а когда в его поле зрения попал Хейн, парень замер, скривил губы, но своего дядьку не оставил без кивка головы. Паренёк повернулся к нам спиной и зашагал прочь, положив на плечо огромный меч. Солнце еще долго светило ему в спину, пока его с волчицей силуэты полностью не слились с огромными тенями деревьев.

Закинув на плечо уродливую секиру, Дрюня подошёл ко мне и встал напротив, показывая всю серьёзность.

— Ты точно знаешь, куда идти?

— Точно. Я уже сказал, и можешь в этом не сомневаться, — я посмотрел на его каменное лицо, не способное выдавить ни единой эмоции, и задёрнул бровку в наигранном сомнении. — Или ты боишься потеряться в этих землях?

— Потеряться я не боюсь. Но кое-что меня действительно беспокоит.

— Я весь в внимание.

— Ты проткнул копьём девке грудь, выпотрошил ей брюхо. И она точно была мертва, когда мы к ней подошли. Но ни она, ни всё это, — Дрюня взглядом окинул весь окружающий нас лес и литры крови, стелящиеся под нашими ногами ровным полотном, — не обратилось в пыль. Почему?

— Потому что эта девка не умерла…

— Что⁈ — с удивлением протянул Дрюня.

— Она жива. И жива её магия. Глянь сюда.

Пальцем я указал на свою талию, поверх которой был опоясан узловатый канатик.

Днюня хмыкнул.

— Это то, что я думаю? — булькнул он.

— Да, её кишки.

— Мерзость…

— Да, но зато я нашёл способ, как избежать разрушение магии.

— И теперь вся эта кровь, затопившая лес… он что, твоя?

— Да. Всё что под нашими ногами, каждая капля, каждый ручеёк крови, уходящий в глубь леса — всё моё.

— И это болото будет следовать с нами?

— За нами, если так тебе будет комфортно.

— Плевать. Я хочу быстрее покончить со всем этим, и быстрее предаться разврату, распитию холодного пойла и безграничного кутежа в кругу своих друзей-уродцев, — он вдруг гортанно расхохотался, похрустывая сочленениями гнойного доспеха.

Не теряя времени, мы двинули в сторону восходящего солнца. Что там нас ждало — никто не мог знать. Но я был уверен, путь мой лежит именно туда, и там он явно не закончится. Словно в подтверждение моих мыслей за нашими спинами дуб вспыхнул с новой силой. Зелёное пламя перекинулось с ветвей на огромный ствол с такой жадностью, что древесина в тот же миг затрещала и испустили в воздух пахучий запах гари и ливень крохотных иск, сгинувших на фоне огненного шара, всплывающим над горизонтом.

Новый день — новые свершения.

Кровавая гладь стелилась под нашими ногами, став главной дорогой, которую строили мы, прокладывая себе путь вперёд. И часто наш непростой путь прокладывался через людные деревеньки. Стоило нашему отряду появится рядом с околицей старой деревушки, как тут же молва о нас неслась сильнее ветра, вздымая с дороги зернистую пыль прямо в уши любопытных стариков.

— КРОВОКОЖИ!

Это название звучало подобно грому в ясный день. Проклятье, заставляющее людей прятаться в домах за тонкими дверями. Они тряслись, шептались и боялись увидеть мой взор на своих лицах. А когда мы проходили мимо домов, люди с изумлением припадали к грязным окнам и, не веря своим глазам, изумлялись, и открывали рты, заметив огромную тушу Хейна, тяжело шагающую по изливающейся на их пыльную дорогу крови.

По ночам мы спали, или пытались воссоздать в голове что-то похожее на сон, но наш организм, прибывающий в вечном здравии, не испытывал усталости и не давал прикрыть глаза. Чуть солнце разгоняло тьмы, мы выдвигались дальше в путь.

Третий день к ряду всё повторялось, как и в первый. Словно мы кружили вокруг леса, прохаживаясь по одной и той же тропе. Всё те же деревья, однотипные деревни и однообразный страх людей, заставляющий их прятаться. Забиваться в угол, словно перепуганные крысы. Происходящее вызывало во мне чувство гнева и раздражения, но я подавлял в себе острые разногласия, видя за окнами не только взрослых, но и детей.

Но в один из дней накопленная раздражённость и злость взяли своё. Я не сдержался, показал себя во всей красе. И мне не было стыдно. Я такой, каким меня создали, а не такой, каким хочет меня видеть общество.

Подол уродливого плаща, безмолвно шепчущего мне таинства сего мира, хлестал горячий воздух над самой гладью из чистейшей крови, разлившейся под моими ногами. Мы уже минули центр деревни и собирались пройти насквозь, никого не трогая, когда я приметил женщину. Она стояла в дверях своей лачуги, не спуская с нас глаз. В её взгляде я сразу распознал презрение и ненависть. Её наглость меня взбесила. Я не удержался, и бросился в её сторону.

— На что ты пялишься, женщина! — прорычал я на неё, стоило мне встать перед ней.

Вместо ответа она плюнула мне в лицо. Горячая слюна, пахнущая тухлятиной, растеклась по щеке и капнула на руку. В тот же миг я схватил её за шею и оторвал от земли. Грязные ботинки из серой ткани заплясали в воздухе, в попытке зацепиться за истоптанную почву, скрывшуюся под слоем крови, стоило мне приблизиться. Женщина захрипела. Гладкая кожа на лице быстро посинела, глаза выпучились и налились слезами. В мою ладонь вцепились пальцы с поломанными ногтями, в них есть сила, жгучая, полная ненависти, но разве это можно назвать сопротивлением? Нет! Гордость — вот её адекватное сопротивление.

Я разжал пальцы.

Её обувь коснулась кровавой глади, но ноги не удержали тело. Женщина рухнула на пол, вовремя подставив руки, и зарычала, глядя на меня исподлобья. Серая косынка сползла набок, вывернув наружу несколько сальных прядей волос чёрного цвета.

— Проклятый «кровокож»! — процедила она сквозь нездоровые зубы. — Вам мало? Забрать моё дитя вам оказалось мало!

Женщина у моих ног заревела. Стукнула кулаком о гладь, в которой видела своё отражение. Слюни и сопли текли по её молодому лицу и впитывались в пыльную рубаху с длинным рукавом. Длинная тряпичная юбка была вспорота по боковому шву до самых трусов.

— Встань! — гаркнул я.

Вертя головой и продолжая реветь, она неуклюже поджала под себя ноги и встала на колени. Покрасневшие от усталости и бесконечных слёз глаза уставились на меня с тенью иронии.

Её дом был пуст. За окнами — угнетающая душу тьма. За порогом на деревянном полу стояли пару женских ботинок из грубой кожи и детские сандалии. Дух ребёнка выветрился, как и запах одежды и звон смеха, наполнявший когда-то стены этого дома.

— Встань с колен, — повторил я более мягким тоном.

— Зачем? Чтобы ты могла унизить меня? Растоптать, как таракана…

— Ты видишь во мне «кровокожа», но глаза твои обманывают тебя.

Она притихла, веки медленно опустились, словно спасая глаза от палящего солнца, мешавшего ей разглядеть собеседника, стоящего рядом.

— Меня зовут Инга, и мы здесь не для того, чтобы похищать ваших детей.

— Ты — «кровокож». Зачем ты обманываешь меня? У меня больше нечего забрать, кроме моей жизни!

— Успокойся, женщина!

Её глаза опустились на мой плащ. Все мышцы женского лица содрогнулись, когда мозг осознал увиденное.

— Ты… — замямлила она. — Ты хочешь забрать моё лицо?

— Если ты сейчас же не встанешь на ноги, я сдеру с тебя всю кожу!

Отрезвляющие слова. Надо почаще пользоваться такими козырями. Девушка незамедлительно, с воем и рёвом встала на ноги. Всё то время она поглядывала на кровь, на которой стояла, и она никак не могла поверить, что её руки чисты. Что её ноги чисты. Чиста одежда. Она тёрла ладони друг о друга, пытаясь стереть кровь, которой там и не было. Продолжая реветь навзрыд, она спросила:

— Зачем вы вернулись?

— В вашей деревне мы впервые. И мы другие. Мы не те «кровокожи». Мой отряд как раз и ищет «кровокожих», которые бесновались в этих краях.

— Они давно ушли.

Девушка утёрла слёзы пыльным рукавом, проглотила слюну. Поправила косынку и заглянула мне в глаза. Тонкие губы кривились и сжимались, отражая страх их хозяйки. Я со всей теплотой улыбнулся и положил свою ладонь ей на плечо.

— Извини, что бросился на тебя так грубо, но ты плюнула мне в лицо.

Девушка молчала. Одной рукой массировала шею и громко сопела, когда второй — поправляла юбку и постоянно бросала взгляд через крыши домов на приближающееся к зениту солнце.

— «Кровокожи» забрали твоё дитя?

— Её зовут Сауле. Семь лет от роду, а в силе не уступала взрослому мужчине. Бегала быстрее собак. Чудо девочка. Она стала для нашей деревне чем-то вроде надежды на новую жизнь. Но пришли «кровокожи» и забрали её!

Горькие слёзы хлынули по её щекам. Она вновь принялась громко рыдать, проклиная воров и захватчиков в кровавых доспехах. Чистые слёзы горя падали на кровь, разлитую под нашими ногами, и тут же превращались в пар, оставляя на глади белёсые разводы соли.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Морта, — пробубнила женщина себе под нос, а затем, подняв голову, повторила сказанное, но уже с явной гордостью: — меня зовут Морта.

— Морта, и давно это случилось?

— Недавно. Ночи были горячими, а солнце превращало воду в пар, стоило её вылить наземь.

— А когда они… — мне трудно подбирать слова, я не хотел вновь окунать её в мучительные воспоминания, но иного выхода у меня нет, — Когда «кровокожи» проходили через вашу деревню, у них были другие дети? Из других деревень.

— Были, и немало. Среди «кровокожих» была женщина с властью в руках и с морозным холодом во взгляде. Она спрыгнула с лошади и пошла вдоль ровного ряда жителей нашей деревни. А потом остановилась напротив меня с дочкой. Ладонь, покрытая багровой коркой, затряслась над головой моей Саулочки. Я зажмурилась от страха, а потом моя дочка закричала. Та женщина схватила её за руку и с силой выдернула из моих объятий. Они бросили её в повозку к остальным детям, не дав мне даже попрощаться, и увезли…

— Куда?

Она вскинула влажную от слёз ладонь в воздух и указала пальцем на солнце.

— Там дорога, ведущая к большой воде, — сказала она, всхлипнув.

— И сколько ночей займёт путь, чтобы туда добраться.

— Пять, быть может шесть.

Большая вода. Слова женщины повторили всё точь-в-точь, что нашёптывал мне плащ. Если ранее я мог… даже должен был сомневаться в транслируемом потоке двух десятка сознаний в мой мозг (всё же природа плаща была мне не ведома, и он мог оказаться страшной ловушкой) то теперь все мои подозрения и сомнения развеялись.

Недалеко от дома на дороге, скрывшейся под слоем крови, томились под солнцем мои друзья. Ранее рукой я дал им команду не лезть в мои разборки, и они никуда не лезли.

— Идём на солнце, — бросил я им, когда вышел на дорогу.

Кровавое озеро отступило от дома Морты и хлынуло к моим ногам, словно опасаясь, что я могу ступить на песок или грязную землю.

— Долго еще? — спросил Дрюня, равняясь со мной.

— Дня четыре, может пять…

Дрюня резко умолк, услышав позади нас женский вопль, способный густой лес очистить от всех птиц.

— СТОЙТЕ!

Обернувшись на крик, я увидел Морту. Обезумевшая от горя женщина выбежала на дорогу, и даже не побоялась ступить на багровый глянец.

— Ты вернёшь мне мою девочку?

Полные решимости глаза, как у воина перед противником, впились в моё лицо.

— Верну.

Женское лицо дрогнуло, с уголков глаз снова сорвались слёзы. И её хмурое лицо ничем бы не отличалось от лица других хмурых баб, если бы не одно «но». Я увидел тяжкое рождение улыбки из тонких подрагивающих губ.

Покидая деревню, хлебнувшим горя жильцам мы оставили самое важное в их жизни — надежду.