Чистильщик. Повесть

Глава 11 Конец Закордонного провода

Прошло два года, заканчивался пятьдесят седьмой.

За это время, закопанный в безвестной могиле, сгнил гауптштурмфюрер СС Шухевич, в схронах добили последних, отказавших сдаться боевиков. Спасая свою жизнь, бывший генерал-хорунжий УПА Кук пошел на сделку с чекистами и, находясь в заключении, готовил обращение к бывшим соратникам за рубежом, призывая тех покаяться и прекратить сопротивление, за что впоследствии и был прощен Хрущевым, как и остальные бандеровцы, отбывавшие в лагерях сроки за сотрудничество с оккупантами в годы Великой Отечественной войны.

Симпатии к ним у Никиты Сергеевича отмечались уже давно, с первых послевоенных месяцев работы на Украине. И выражались в регулярном инициировании бандитам республиканских амнистий. В августе 45-го в докладной записке Сталину о борьбе с украинским националистическим подпольем он отмечал: «Положительную роль сыграли обращения (амнистия) правительства УССР и ЦК КП(б)У к населению западных областей УССР… С 1 июня по 1 августа явилось с повинной: бандитов — 5117, дезертиров и уклонявшихся от призыва в Красную Армию — 21663 человек». В 1947–1948 годах были проведены еще три аналогичных республиканских мероприятия.

Кроме того за последующие десятилетия из эмиграции, с «легкой руки» Хрущева, на Украину вернулись более ста тысяч человек, которым предоставили жилье и работу. Однако при всем этом новый партийный лидер лично требовал от Серова ликвидации идеологов ОУН. На то были причины.

«Головный провод» украинских националистов в Западном секторе Германии, оставшись без вооруженного подполья на Украине, предпринимал значительные усилия для его возрождения там, используя помощь иностранных спецслужб — в первую очередь Великобритании и США. Он продолжал отбирать кандидатов из числа украинских эмигрантов для обучения в их разведшколах с последующей заброской в Советский Союз, а также страны народной демократии.

Бандера же как руководитель постоянно курсировал по Европе и Америке с антисоветскими выступлениями, посещал ФРГ, Италию, Францию, Испанию, Бельгию с Голландией, Канаду и Великобританию.

Когда в 1954 году он обосновался с семьей на постоянное место жительство в Мюнхене, закордонные части ОУН насчитывали в своих рядах три тысячи активных членов и запись продолжалась. В них создали отлажено заработавшие референтуры антикоммунистической деятельности, организационной работы и связи, боевой и охранной деятельности, внешнего наблюдения, работы с молодежью, следствия, обеспечения внутренней безопасности, а также общественно-политический сектор.

Главная задача оставалась прежней: свержение Советов на Украине и построение нацистского государства.

…Остановившись у металлических ворот старинного отеля на живописном берегу Рейна, Исаев коротко просигналил. Из помещения рядом вышел лейтенант в форме ГБ и, проверив документы, махнул рукой — створки бесшумно отворились. Серый «Фольксваген» въехал во двор с несколькими гаражными боксами, остановился.

За прошедшее время на Лубянке прошла очередная реорганизация. Бюро-2 на правах отдела включили в состав Первого главка, а Дроздова «ушли» на заслуженный отдых. Направление деятельности отдела несколько изменилось, но главное осталось. Уже полгода Исаев под прикрытием должности третьего секретаря советского Посольства в Федеративной республике Германия продолжал заниматься разработкой оуновской верхушки.

Миссия находилась в небольшом городке Ремаген земли Рейнланд-Пфальц, откуда он регулярно совершал поездки в Мюнхен. Там встречался со своим агентом «Клаусом», бывшим немецким военнопленным (гауптманом), завербованным в лагере, вернувшимся домой и теперь служившим в криминальной полиции.

Место его работы Исаева несколько удивляло.

Наши солдаты и офицеры в случае их пленения в годы войны считались изменниками, со всеми вытекающими последствиями. Здесь же было наоборот. Вернувшиеся из плена на родину слыли чуть ли не героями и могли рассчитывать на престижную работу в органах власти, армии и специальных службах.

По заданию Исаева все это время «Клаус», получив адреса проживания Бандеры и Ребета в Мюнхене, изучал маршруты их движения, образ жизни и привычки.

В советском представительстве в Берлине под видом технического сотрудника работал его второй агент — Йозеф Леман. Настоящая фамилия — Богдан Сташинский. Именно он планировался для ликвидации объектов.

Богдан был на десять лет моложе Николая, родился в семье украинских националистов и был завербован органами, обучаясь в Львовском пединституте. Успешно использовался при выполнении ряда ответственных заданий и внедрялся в националистическое подполье. С учетом имевшихся способностей и перспектив он прошел в Киеве двухгодичную подготовку, после которой стал работать за рубежом по линии разведки. Сначала в Польше, а затем Восточной Германии, поставляя ценную информацию.

На первой встрече (она состоялась в Берлине) Сташинский произвел на Исаева неплохое впечатление: высокий, стройный и с ослепительной улыбкой. Такие легко входят в доверие к людям и нравятся женщинам. В свободное время он не раз посещал западный сектор, что было довольно просто. Граница меж двумя Германиями являлась практически открытой — разделительная линия проходила по улицам и водным путям, имея множество пропускных пунктов. Ежедневно в ту и другую сторону ее пересекали сотни тысяч немцев.

Задание Центра о ликвидации главных идеологов ОУН Богдан выслушал с бесстрастным лицом, восприняв как должное. Такие он уже выполнял на Украине, четко и хладнокровно. Тогда же в отдельном кабинете Исаев снабдил его и специальным оружием, накануне доставленным из Москвы для проведения операций. Это был новой модели пистолет, снаряженный смертоносным ядом.

— Дистанция стрельбы пять метров, прицел в голову по стволам, — продемонстрировал агенту оружие. — А вот это таблетки, — встряхнул прозрачной капсулой, — чтобы самому не отравиться. В день акции примешь одну, нейтрализует возможные последствия.

Определив оружие с капсулой в гнезда плоского чемоданчика, защелкнул замки и передал агенту. А еще показал, конспиративно отснятые Клаусом снимки объектов (по прошествии времени, те несколько изменились).

— Запомнил? — спросил, когда тот внимательно изучил.

— Вполне.

— Ну и отлично, — забрав, положил в карман.

Очередная их встреча состоялась здесь же после того, как Исаев получил от Клауса схему передвижения Ребета с удобными местами нападения на него. (В отношении Бандеры, всегда находившегося под охраной бдительной СБ, работа продолжалась). На встрече подполковник вручил Сташинскому схему и назвал явку в Мюнхене, куда тому надлежало прибыть для проведения акции.

— Там, Богдан, тебя будет ждать наш товарищ, который обеспечит прикрытие и отход, — сказал на прощание. — Удачи, — крепко пожал руку.

Спустя сутки, вечером поездом из Берлина Сташинский прибыл в Мюнхен. В годы войны налетами американской авиации почти миллионный город был основательно разрушен, но теперь усилиями трудолюбивых баварцев — восстановлен.

В фетровой шляпе, затенявшей лицо, легком пальто и с портфелем в руке, он прошел по многолюдному перрону к выходу, где махнул рукой в перчатке стоявшему неподалеку такси. Когда автомобиль, подъехав, остановился, сел на заднее сидение и назвал одну из городских церквей — Фрауэнкирхе. Шофер, молча кивнув, включил счетчик.

От вокзала, в череде неспешно следующих автомобилей «мерседес» проследовал к центру, миновав Мариенплац с Новой ратушей, и вскоре остановился в нужном месте.

— Данке, — сказал Богдан, вслед за чем, расплатившись, вышел из машины.

А когда та отъехала, направился к храму и вошел внутрь. Там в высоком зале с колоннами присел на одну из задних скамеек, наблюдая, кто вошел за ним. Таких не было. Выждав пять минут, встал, направился меж рядами вперед, вышел через боковую дверь на улицу и неспешно двинулся по ней, изредка останавливаясь у зеркальных витрин магазинов.

Между последним магазином и кафе свернул в неприметный проулок, где, остановившись, закурил. Потом бросил окурок в урну, прошел еще двести метров вперед и исчез в одной из дворовых арок. Нужная квартира была на третьем этаже старой постройки дома. Осмотревшись, нажал пальцем медную кнопку двери.

— Вам привет от Макса, — ослепительно улыбнулся агент, когда та отворилась.

— Очень рад, — последовал ответ, — входите.

Встретивший агента человек был средних лет, с жестким, изрезанным морщинами лицом и прозрачным взглядом. Предложив гостю снять шляпу и пальто, он сопроводил того в гостиную, кивнул на старый кожаный диван, а сам уселся напротив.

— Как мне вас называть?

— Йозеф.

— А я Клаус, — блеснул железными зубами.

— Наш общий друг велел вам передать, — вынул гость из кармана пачку марок в банковской упаковке, протянув хозяину. Тот взял, пролистнул и спрятал в бумажник.

После этого они обсудили все детали операции. Она планировалась на завтра (то была суббота), к девяти утра Ребет приходил в редакцию газеты «Самостийна Украина», расположенной рядом с площадью Карлсплац.

На схеме, выполненной на листке бумаги Клаус показал, в каком именно доме находится учреждение, место, где удобнее укрыться, чтобы не мозолить глаза прохожим, а также ближайший переулок, в котором он, Клаус, будет ждать исполнителя на автомобиле. Чиркнув зажигалкой, Клаус поджег листок. Спросил, какое оружие будет использоваться во время акции.

— Место там не особо людное, но лучше без шума, — разжал пальцы над пепельницей.

— Пусть вас это не смущает, — глядя на легкий дымок, сказал Йозеф. — Все будет тихо.

— В таком случае я вас покидаю, — встал немец. — Еда в холодильнике. Когда будете уходить, прихлопните дверь, замок в ней автоматический.

Они распрощались, Клаус надел висевший в прихожей серый плащ и покинул квартиру. Оставшись один, Богдан по привычке тщательно все проверил. Жилье было однокомнатным, с туалетом, душем и небольшой кухней. Скромно обставленное и не дающее представления о хозяине. В тихо жужжащем холодильнике имелись несколько бутылок пива, сыр и баварские сосиски, в одном из кухонных шкафчиков — молотый кофе в банке, сахар и консервированные хлебцы.

Чуть приоткрыв штору, выглянул во двор, на который опускались сумерки. Там было пусто, с деревьев опадала листва, стал накрапывать мелкий дождь.

Приняв горячий душ, агент вытерся мохнатым полотенцем, причесался у небольшого зеркала и прошел на кухню. Сварил кофе на газовой плите, налил чашку, положив туда сахар, неспеша выпил, заедая копчеными сосисками и хлебцами. Вымыв чашку, все убрал, взял их холодильника бутылку пива открыл, прошел в комнату и, усевшись на диван, включил телевизор. Потягивая из горлышка, послушал выступление Аденауэра, а затем, переключив канал, до полуночи смотрел американские вестерны.

В шесть утра Богдан встал, принял холодный душ и снова выпил кофе. После достал из портфеля пистолет, проверил обойму. Затем, положив его в карман пальто, сжевал таблетку нейтрализатора. Через десять минут вышел из подъезда (утро было холодным и сырым), поглубже надвинув шляпу, поднял воротник. Скоро звук его шагов затих в еще спящих улицах.

Ровно в девять исполнитель был на месте.

Пройдя рядом с вывеской редакции, куда вели несколько истертых ступеней, он сразу же увидел предложенное Клаусом место для засады. Это была полукруглая ниша в стене, где на гранитом постаменте зеленел бронзой чей-то бюст.

В пяти метрах выше над ним выступала крыша здания, создавая нечто вроде алькова. Не заходя внутрь, агент свернул в переулок, где его должен был ждать Клаус, там в паре десятков метров впереди, у тротуара стоял «фольксваген». Миновав его, Богдан скользнул по стеклам взглядом, внутри сидел человек.

Ребет появился в половине десятого, заставив понервничать, и не со стороны площади, а из переулка, в котором ждал Клаус.

«Он!» Гулко забилось сердце, рука скользнула в карман, палец взвел курок. Профессор между тем приближался, с тростью в руке. Высокий, грузный, в черном макинтоше и тирольской шляпе с пером. На одутловатом лице поблескивали очки. Когда проходил рядом, агент выступил из ниши и, кивнув тому под ноги, произнес:

— Господин, вы что-то уронили.

Ребет недоуменно опустил взгляд, и в ту же секунду раздался щелчок. Легкое, с запахом миндаля облачко влетело в открывшийся в немом крике рот. Хватая руками воздух, объект рухнул на брусчатку. А стрелок, сутулясь, уже спешил к переулку, где вскоре хлопнула дверь, и послышался звук отъезжавшего автомобиля.

— Держите, — прикурив сигарету, Клаус передал ее Богдану. Тот взял ее, сжег в три затяжки и затушил в полной окурков пепельнице. Клаус тем временем вырулил на оживленную улицу и прибавил скорость.

— Тоже волновались? — Богдан взглянул на водителя.

— Нервы, — включил тот приемник, салон наполнили тихие звуки танго.

Доставив напарника в небольшое местечко в сотне километрах от Мюнхена, Клаус взял ему билет на проходящий поезд до Берлина. Оттуда на следующий день Сташинский позвонил в Ремаген Исаеву, сказав лишь одну фразу: «Наш друг отправился в путешествие».

Положив трубку на рычаг, Исаев с минуту расхаживал по кабинету, а затем, достав из сейфа бутылку коньяка, выпил рюмку. Еще через сутки, утром он читал свежий номер «Самостийной Украины», в котором был помещен некролог о смерти Льва Ребета от сердечного удара.

— Что и следовало доказать, — Исаев аккуратно сложил газету, после чего отправился к посольскому шифровальщику и отправил в Центр сообщение о выполнении задания.

Спустя несколько часов тот занес ответное — с указанием приступить к выполнению второго.

…В Роттердаме стоял теплый май, карильон ратуши многозвучно сыграл полдень, голландцы следовали по своим делам. Солидно и неторопливо. Оживление наблюдалось лишь на старом городском кладбище Кроссвейк, считавшимся в былые годы почетным. К одной из его могил с приличествующими моменту лицами шествовала целая процессия.

Впереди — крепкие, мордастые детины несли венки, увитые траурными лентами; за ними, провиснув руками, шел в наклон худой лысоватый недомерок с бегающими глазами, а следом еще три десятка человек, мало похожих на жителей страны тюльпанов. Остановившись у черной плиты с трезубцем и мечом, увенчанной тевтонским крестом из гранита, окружили её полукругом, возложили венки, оправив муаровые ленты, после чего недомерок, обернувшись к соратникам, учинил речь.

В ней, все больше возбуждаясь и брызгая слюной, он сообщил о почившем здесь великом сыне ныне порабощенной страны — австрийском прапорщике и командире сечевых стрельцов Евгене Коновальце, подло убитым проклятыми чекистами, о его заслугах в освобождении вместе с Петлюрой и германскими войсками в 1918-м «ридной нэньки» от большевиков, а также о создании впоследствии славной организации ОУН, покрывшей себя славой. Но при этом оратор стыдливо умолчал о расстреле сечевиками киевских рабочих завода «Арсенал» и погромах еврейского населения, а также отправке эшелонами в фатерланд продовольствия и награбленных ценностей. А еще о сотрудничестве с германским Абвером.

Этой речи внимал, рассматривая оратора, стоявший в задних рядах Богдан, думая, — какая же ты мразь. Вместе с Исаевым и Клаусом Бандеру они вычислили год назад, но тот, призывая к борьбе с Советами, постоянно курсировал по Европе в сопровождении охраны, что затрудняло выполнение задания.

На этот раз после траурного митинга и поминок с возлияниями лидер ОУН вместе с провожающими на двух авто прибыл на вокзал и поднялся в мягкий вагон поезда, следовавшего в Мюнхен. Помахал на прощение шляпой. Еще через два вагона (в плацкартный) сел и агент. Спустя короткое время по составу прошел лязг сцепок, колеса, набирая ход, медленно завертелись.

В Мюнхене попеременно с Клаусом Богдан продолжил слежку за объектом, но удобного случая не представлялось. По утрам на Кристманштрассе 7, где на первом этаже вместе с семьей, под фамилией Штефан Попель жил Бандера, подъезжал автомобиль. Из него выходили два угрюмых «эсбиста», один направлялся в подъезд, а второй ждал снаружи.

Затем первый возвращался, сопровождая «кэривныка», второй открывал заднюю дверь кабины, объект исчезал внутри, машина отъезжала. Без охраны Бандера не появлялся и в общественных местах. Даже в театре и на рынке, куда любил ездить за продуктами.

В конечном итоге Исаев принял решение осуществить ликвидацию на лестничной площадке его квартиры, надеясь на оплошность охраны, для чего провел необходимую работу. По его поручению Клаус определил тип замка, стоявшего на двери подъезда дома, а на Лубянке изготовили отмычку и доставили её в посольство с почтой. Исаев передал ее агентам, и в одну из ночей Богдан, проникнув в подъезд дома, ознакомился с планировкой.

Акцию по ликвидации Бандеры, зная его распорядок дня, назначили на полдень четверга 15 октября (в это время тот заезжал на обед, длившийся около часа). Накануне, специально приехав из Ремагена, на явочной квартире Исаев провел тщательный инструктаж агентов. Операция началась в точно назначенное время.

За пятнадцать минут до прибытия объекта Сташинский отпер дверь, вошел в безлюдный подъезд (напарник ждал в автомобиле за углом), тихо поднялся этажом выше нужной квартиры и стал наблюдать из окна.

Автомобиль с Бандерой подкатил в обычное время. И здесь судьба улыбнулась чекистам. Выйдя из машины, судя по всему находившийся в благодушном настроении «кэривнык» отпустил охрану. Те, приподняв шляпы, уселись в автомобиль и уехали, а объект своей характерной походкой вошел в подъезд, отпер ключом дверь и, шаркая подошвами, начал подниматься по ступеням.

Опустив руку в карман, Богдан стал спускаться навстречу. При виде незнакомца объект забеспокоился, но предпринять ничего не успел. С ним случилось то же, что с Ребетом.

Обойдя агонизирующее тело, Сташинский сбежал вниз, хлопнула дверь подъезда. Спустя десять минут где-то завыла полицейская сирена…

— От имени Президиума Верховного Совета СССР и себя лично поздравляю вас с высокими наградами, — поднялся из-за стола новый Председатель КГБ Шелепин. Вслед за этим, приняв от адъютанта две алых коробочки, направился по мягкому ковру к стоящим навытяжку в центре кабинета Исаеву со Сташинским. Пожав руки, поочередно вручил обоим ордена «Красного Знамени» и выслушал ответное «Служим Советскому Союзу!»

— Хорошо служите, — кивнул породистым лицом. — Можете быть свободны.

Когда, сопровождаемые адъютантом, те вышли, Председатель заложив руки за спину, бросил взгляд в одно из окон, открывавших панораму Кремля. «Теперь Никита точно назначит секретарем ЦК, — подумал он. — Поскорее бы».

Свою новую должность Александр Николаевич не любил. Комсомольский работник в прошлом, отсиживавшийся всю войну в тылу, он привык сотрясать с трибун воздух, призывать к тому, что не умел сам, и чекистская работа для него была темным лесом.

Вступив в должность, он сразу же занялся реорганизацией аппарата по своему видению, убирая профессионалов и назначая на их места старых друзей из комсомольско-партийной номенклатуры. Затем сократил штат ведомства на две тысячи сотрудников, переориентируя оставшихся на идеологическую работу. Чекисты платили новому Председателю взаимностью: придумав ему кличку «Железный Шурик» и тихо ненавидя. Александр Николаевич знал про то и чувствовал себя неуютно. «Как бы не убили, суки, — думал иногда, отходя ко сну. — Эти могут».

А спустя год его карьера едва не закончилась катастрофой. И всему виной стала любовь.

Сташинский, продолжая работать в Берлине, обратился к своему руководству в лице Исаева с просьбой вступить в брак с немкой Инге Поль, с которой у него был роман. Но поскольку ведомственными инструкциями это запрещалось, резидент[73] ему отказал. Орденоносец не успокоился и обратился с письмом на имя Председателя. Тот, подумав, наложил резолюцию «в порядке исключения разрешить», поскольку был не только коммунистом, но и демократом. В результате молодожены сбежали в ФРГ, где Сташинский, явившись в полицию с повинной, рассказал о совершенных им терактах.

Проверка все подтвердила, а в Европе разразился грандиозный скандал. Советский Союз обвинили во всех смертных грехах, а чекистов — в иезуитских методах расправы над инакомыслящими и даже поедании младенцев. Хрущев вызвал Шелепина к себе и самыми мягкими словами, которые тот услышал в свой адрес, были «засранец» и «мудак» (очень уж любил Никита Сергеевич народные выражения). Потом смилостивился, заявив, что вернет комсомольца на партийный фронт, найдя тому достойную замену.

Шелепин, вытянувшись, ответил: «Есть!» А вернувшись к себе, устроил разнос всем, имевшим отношение к агенту-изменнику. По принципу «всем сестрам по серьгам», как всегда было в Комитете.

Первым, как и следовало ожидать, под раздачу попал Исаев, накануне получивший полковника. Отозвав из ГДР, резиденту объявили неполное служебное соответствие и отправили в действующий резерв до решения вопроса о целесообразности дальнейшего использования. Из резерва имелось два пути: снова вернуться на службу или кануть в небытие, получив отставку.

— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить? — взглянул Исаев на заместителя Председателя по кадрам, ознакомившим его с принятым решением.

— Зачем же так? — хмыкнул генерал. — Мы вас ценим как отличного работника и подобрали на это время неплохую должность.

— Какую?

— Заместителем директора по режиму одного из научных учреждений Академии наук СССР, в Москве. Оно занимается военными исследованиями. Через неделю надлежит туда явиться и приступить к обязанностям.

— Вас понял, — бесцветно сказал Исаев. — Разрешите быть свободным?

— Идите. Удачи на новом месте.

К этому времени его семья жила в столице несколько лет, получив квартиру на Чистых прудах, рядом с Меншиковой башней. Оксана заведовала отделением в военном госпитале на Пехотном, Алешка заканчивал среднюю школу, а Рекса уж два года не было. У «младших братьев», как известно, жизнь скоротечна.

Неделя прошла, словно отпуск. По утрам, когда жена с сыном, после завтрака отправлялись на работу и в школу, Николай Иванович одевал летний костюм и, заперев квартиру, выходил со двора на улицу. В киоске на углу, покупал свежие газеты, после чего отправлялся на Чистопрудный бульвар, где, сидя под липами на скамейке, внимательно их читал.

Затем прогуливался вдоль пруда, любуясь плавающими в нем золотистыми огарями, а также еще недавно установленным памятником дипломату и литератору Грибоедову, окольцованному по пьедесталу героями его бессмертной пьесы. Ближе к полудню, зайдя в продуктовый магазин, возвращался домой, где готовил обед, а когда из школы возвращался Алешка, накрывал стол.

Сын радовал Исаева. Учился он неплохо, помогал по дому и активно занимался спортом: плаванием и боксом. Звезд с неба не хватал, но был сильным и ловким. На вопрос отца, кем хочешь быть в жизни, отвечал, — как ты. Служить Родине. Для начала в погранвойсках, а там будет видно.

Когда вечером с работы возвращалась Оксана, все вместе ужинали, Алешка убегал на тренировку, а они смотрели телевизор. В выходной даже выбрались на природу, в Серебряный бор, где купались в озере, загорали и катались на лодке. Ну а в понедельник Исаев приступил к работе на новом месте.

Оно находилось на северо-западе Москвы, в нескольких корпусах особо охраняемой территории. Директор по режиму, к которому его провели, оказался старым благодушным генералом в отставке. Нового заместителя встретил приветливо и ввел в курс дела.

Как оказалось, учреждение оказалось «почтовым ящиком»[74], в свое время организованным Берией, и занималось атомным проектом. Возглавлял его академик Курчатов, лауреат Сталинских премий. Задача Исаева состояла в обеспечении режима секретности на объекте и пресечении попыток проникновения на него вражеских агентов.

«В самый раз для пенсионеров», — думал Исаев, слушая нового шефа.

И потекли дни размеренной службы: к восьми он приезжал на работу, выслушивал доклад начальника военизированной охраны, затем встречался с имевшимися на объекте агентами, получая от них информацию и давая задания. В течение года прошел сбор «резервистов» на том объекте, где он служил у Дроздова, там Исаев прослушал курс лекций и прошел огневую подготовку.

Оксана была очень довольна новой работой мужа, который теперь находился дома и не болтался по лесам и служебным командировкам. А еще, по просьбе Алешки, семья обзавелась новым четвероногим другом. Щенком немецкий овчарки, которого назвали Рекс. Теперь по выходным оба Исаева с утра тренировали малыша в парке.

— Ничего, боец, — трепал его по острым ушам отец. И вздыхал, вспоминая старого.