Чистильщик. Повесть

Глава 13 Снова в Союзе

Годы под мирным небом летели незаметно.

Алешка, отслужив срочную, поступил в высшее пограничное училище КГБ в Москве, жена, защитив диссертацию, стала доктором наук, у Исаева засеребрились виски и стало пошаливать сердце. К тому времени сложился и круг близких друзей, в числе которых находились Львов, ставший резидентом в Чили, Скляр с Опрышко, возглавившие Особые отделы в Московском военном округе, а еще Тихонов.

Александр Михайлович, ставший секретарем парткома Высшей школы КГБ СССР имени Дзержинского, дважды посещал Остров с рабочими визитами, поскольку теперь в ней, помимо советских, обучались и кубинские контрразведчики.

— Послушай, Николай, — сказал он как-то, находясь в гостях у Исаевых. — А почему бы тебе не написать кандидатскую на прикладную тему? Опыт имеешь уникальный. Она бы очень пригодилась нашим слушателям.

— Да вроде чистить в Союзе уже некого, — чуть подумал Исаев.

— У нас нет, но международная обстановка, сам знаешь, усложняется. Скажу больше, — наклонился. — Юрий Владимирович[78] планирует создать чекистский спецназ. Вот тут бы и пригодились твои наработки. А по защите проблем не будет. Я тебе это гарантирую.

— Так значит спецназ? — прищурился Исаев. — Это интересно.

Когда же выпили по очередной рюмке, закусив привезенной адмиралом клюквой, Исаев сказал:

— Решено. Завтра займусь этим вплотную.

Очередной отпуск они с Оксаной приурочили к выпуску сына из училища. На мероприятие с множеством почетных гостей и генералов Исаев приехал в «гражданке», а жена — с букетом алых тюльпанов для Алешки. После выступления с трибуны на плацу одного из заместителей Председателя КГБ, а за ним начальника училища и нескольких ветеранов облаченные в парадную форму новоиспеченные лейтенанты, печатая шаг, прошли вдоль трибун под медь оркестра.

— …рр-а! …рр-ра! …рр-а! — бросив руки по швам и повернув головы, трижды прокричали высокому начальству.

Когда торжественная часть закончилась, строй распустили, к лейтенантам проследовали родители и близкие, приглашенные по такому случаю.

— Поздравляю тебя, Алешенька, — расцеловав сына, вручила ему цветы Оксана Юрьевна.

— И я тоже, — похлопал лейтенанта по плечу Николай Иванович.

— А где твоя Людмила? — поинтересовалась мать. — Что-то не наблюдаю.

— Ей не понравилось мое распределение в Среднеазиатский пограничный округ, — вздохнул Алексей — И мы, как говорят, расстались.

— Ничего, сынок, — улыбнулся отец. — Послужишь, найдешь такую, как наша мама.

Вечером по случаю выпуска в одном из ресторанов Москвы состоялся праздничный банкет, а спустя неделю Исаевы проводили сына с Казанского вокзала в Душанбе.

— Служи достойно, Алексей, — сказал на прощание Николай Иванович. — Очень на тебя надеюсь.

Оставшуюся часть отпуска он использовал на пользу дела. Съездил в Высшую школу КГБ на Ленинградке, навестив Тихонова, и тот познакомил его с начальником — генералом Никитченко. Втроем обсудили тему кандидатской диссертации, все предшествующие ей технические вопросы, а также порядок защиты. Затем в течение недели Исаев изучил уже имевшиеся в учебном заведении материалы по предмету, после чего супруги улетели в Гавану. Спустя два года он защитился в стенах ВКШ, получив ученую степень.

А потом случился переворот в Чили.

Военная хунта под руководством Пиночета свергла демократически избранного президента страны Альенде, и в хронике трансляции штурма дворца Ла Монеда Исаев с женой увидели Львова в числе его защитников — с автоматом в руке и бронежилете. Потрясенная увиденным, женщина расплакалась, а полковник скрипнул зубами. Чуть позже по посольским каналам он выяснил, что Вилорий погиб во дворце вместе с президентом. В этот же день вечером, уехав на взморье, помянул старого друга.

На Кубе Исаевы провели еще несколько лет, а в 1976-м вернулись на Родину, где Оксана Юрьевна продолжила работу в госпитале на Пехотном, а Николаю Ивановичу с учетом возраста и опыта предложили работу в Высшей школе КГБ, на кафедре специальных дисциплин, на что он дал согласие.

Профессорско-преподавательский коллектив учебного заведения пришелся Исаеву по душе, поскольку комплектовался из таких же, как и он практиков, долгие годы служивших в контрразведке. Читали специальный курс лекций слушателям и ветераны разведки — Рудольф Абель с Кимом Филби, а также некоторые другие.

К тому времени, по личной инициативе Андропова, в системе Комитета создали спецподразделение «Альфа». Его основными задачами являлось проведение силовых операций по предотвращению диверсий, поиску, захвату и ликвидации террористов, а также освобождению заложников. Здесь и пригодился опыт Исаева, наработанный в Западной Украине, Германии и на Кубе.

Регулярно выезжая на уже известный ему в Подмосковье объект, Николай Иванович передавал его бойцам опыт, проводя с ними практические занятия на специально оборудованном полигоне дивизии ОМСДОН[79].

В декабре 1979-го «Альфа» прошла боевое крещение в Демократической Республике Афганистан, где после очередного военного переворота к власти пришел Амин, установивший в стране авторитарный режим. Помимо этого, сотрудничая с ЦРУ, Амин стал проводить недружественную СССР политику.

Согласно решению Политбюро ЦК, Амин подлежал устранению с восстановлением в стране демократического правления. В этих целях Лубянкой совместно с ГРУ[80] была спланирована спецоперация «Шторм-333» по захвату его дворца Тадж-Бек, в разработке которой помимо ответственных работников обоих ведомств принял участие и Исаев.

Сам дворец охраняла рота личной охраны Амина. Его внешнюю линию — специальный батальон, а подходы — бригада охраны с бронетехникой. От ударов с воздуха резиденцию прикрывал зенитный полк, имевший на вооружении двенадцать 100-мм зенитных пушек, а также шестнадцать спаренных крупнокалиберных пулемётов ДШК. Общая численность этих воинских частей составляла две с половиной тысячи человек.

Советские силы, предназначенные для операции, включали группы «Альфа» и «Зенит» (КУОС), «мусульманский» батальон, а также парашютно-десантная роту. Всего — шестьсот семьдесят четыре бойца. Экипированы они были в афганскую форму без знаков различия, с белой нарукавной повязкой.

Операция началась в 19.10, когда группа советских диверсантов на автомобиле подъехала к люку центрального распределительного узла подземных коммуникаций связи, проехала над ним и «заглохла». Пока часовой-афганец приближался к ним, в люк была опущена мина, а через пять минут прогремел взрыв, оставивший Кабул без телефонной связи.

Вслед за этим был предпринят штурм дворца, в ходе которого часть охраны уничтожили, полторы тысячи захватили в плен, а остатки бежали в горы.

Одновременно группы спецназа КГБ при поддержке трех парашютно-десантных полков захватили генеральный штаб афганской армии, узел связи, здания ХАД с МВД, а также радио и телевидение. Афганские части, дислоцированные в Кабуле, были блокированы. В ночь с 27 на 28 декабря в Кабул из Баграма под охраной спецназа КГБ и десантников прибыл новый афганский лидер Кармаль. Радио Кабула передало обращение нового правителя к афганскому народу, в котором был провозглашен «второй этап революции». Советская же газета «Правда» по этому поводу сообщила, что «в результате поднявшейся волны народного гнева Амин вместе со своими приспешниками предстал перед справедливым народным судом и был казнён».

Для оказания помощи новому руководству, в целях победы революции и социалистических преобразований в ДРА Политбюро ЦК КПСС приняло соответствующее решение, и в страну был введен ограниченный контингент советских войск. В Афганистане началась гражданская война. Кровопролитная и жестокая.

Через год после ее начала, осенью в очередной отпуск приехал Алексей. Теперь уже капитан, командир разведки маневренной группы Пянджского погранотряда. Был он загорелым, как негр, и привез родителям в подарок настенный ковер — сюзане, а к нему мирзачульскую, в камышовой плетенке дыню.

— Помнится, в мое время таких групп не было, — сказал Николай Иванович, когда они втроем сидели за накрытым по такому случаю праздничным столом.

— Тогда не было, а теперь есть, — ответил сын, нарезая дыню. — Патрулируем границу, так сказать, с удобствами.

— Ну-ну, — сказал Исаев, и они с Алексеем выпили еще по рюмке.

Когда же Оксана Юрьевна их покинула, отправившись на ночное дежурство, мужчины убрали со стола, вымыли посуду и, налив по чашке кофе, прошли в зал, где уселись в креслах перед телевизором.

— А теперь давай колись, — прихлебнул кофе отец. — Что это за подразделения и их задачи?

— Полное название десантно-штурмовые маневренные группы, созданы в округе при каждом погранотряде, — ответил сын. — Задачи — блокирование афганских моджахедов на дальних подступах к нашей границе.

— Выходит, нарушают?

— Пытаются. И с началом конфликта все чаще.

— И где дислоцируетесь?

— На территории отряда, а когда поступает приказ, забрасываемся вертолетами для выполнения боевых заданий в приграничные районы Афганистана.

— М-да, — пожевал губами Николай Иванович. — Мне все ясно, но матери не слова.

А на следующее утро, когда Оксана Юрьевна вернулась с дежурства, Алексей во время завтрака сообщил, что приехал пригласить их на свадьбу.

— Давно пора, — переглянулся Николай Иванович с женой. — И кто же невеста? Таджичка?

— Нет, русская. Отец из Белой Калитвы, лежал там в госпитале в 44-м, а мать из блокадного Ленинграда, работала в нем медсестрой. С Ириной мы встречаемся уже год, она журналист, сотрудник республиканской газеты.

— И когда свадьба?

— Через неделю.

— Ну, вот и отлично, — закурил папиросу Николай Иванович. — Мы с матерью еще не были в отпуске, ждали тебя.

Спустя еще два дня, в полдень семья Исаевых приземлилась в аэропорту столицы Таджикистана. Там их встретила Ирина на новеньких «Жигулях», которую Алексей предупредил заранее. Девушка отличалась южной красотой (настоящая казачка), была веселой и разбитной, под стать сыну, что понравилось родителям.

По дороге Ирина рассказала гостям о родном городе, в котором родилась, те с интересом воспринимали.

Душанбе оказался большим, солнечным и просторным, с многочисленными парками, скверами и садами, за которыми у горизонта белели снежные пики Гиссарского хребта. Миновав европейского вида центр, «Жигули» пересекли по высокому мосту реку под названием Варзоп и оказались в пригороде с высокими, тянущимися вдоль улиц пирамидальными тополями, застроенном частными домами.

Подъехали к одному, с крашеной суриком железной крышей, с оградой из сырцового кирпича, именуемой в этих местах дувалом, с врезанными в него зелеными деревянными воротами и калиткой. Ольга посигналила, через минуту створки отворились, и автомобиль въехал в бетонированный двор, затененный сверху шпалерой винограда с янтарными кистями. Выйдя из машины, гости познакомились с хозяевами.

Отец Ирины — назвавшийся Степаном Романовичем Сазоновым, был высокого роста, смугл и худощав; мать, Нина Павловна, наоборот, миниатюрная блондинка. Старшие Исаевы вручили хозяевам московские подарки, и вскоре все сидели в тенистой беседке в дальнем конце двора за накрытым дастраханом, под помостом тихо журчал арык.

Для начала выпили по одной — в честь знакомства, затем по второй — за счастье молодых, обстановка стала непринужденной, разговорились. При этом выяснилось, что отец Ирины, воевал на том же фронте, что и Николай Иванович, артиллеристом, а после войны, оставшись в этих местах, работал горным мастером на вольфрамовом руднике. Теперь на заслуженном отдыхе, жена продолжает трудиться в одной из городских больниц.

Затем оговорили все связанные со свадьбой вопросы и с утра приступили к их реализации: молодые отправились в ателье покупать себе всю необходимую атрибутику, а старшие заказали для мероприятия кафе, определив число гостей, перечень блюд и напитков.

Свадьба, как говорится, прошла на уровне, с тамадой и музыкантами. Гостей было три десятка. Друзья Алексея — офицеры-пограничники во главе с заместителем начальника Отряда, сослуживцы и подруги Ирины, а также друзья ее родителей. После нее молодые отправились по путевке (подарок командования) на две недели в высокогорный курорт «Ходжа Оби Гарм», а Исаевы вместе с родителями Ирины, осмотрев достопримечательности столицы, съездили и отдохнули на базе отдыха Кайракумского водохранилища. Оно было самым большим и живописным в Таджикистане, пополняемое водами Сырдарьи. Берега украшали многочисленные сады и орошаемые поля с бахчами.

В первую же ночь, оставив жен мирно почивать в гостинице, мужья отправились на рыбалку, благо Степан Романович в багажнике «Жигулей» прихватил для нее все необходимое. Расположившись под звездным небом в километре от базы, разожгли костер, наживили крючки и забросили спиннинги. Спустя час поймали несколько сазанов и лещей, из которых сварили наваристую уху, под нее распили бутылку водки. Ну а потом, как водится, закурили и разговорились, вспоминая войну, погибших друзей и фронтовые пути-дороги.

Исаев рассказал о своей службе в армейской разведке, а потом на Западной Украине, помянув недобрым словом бандеровцев.

— У меня тоже была с ними встреча, — пошевелил Сазонов палкой догорающие угли. — Зимой 44-го, освободив Киев, в числе других соединений наша стрелковая дивизия с боями вышла на Левобережную Украину. После одного из боев батарея, в которой я тогда командовал огневым взводом, расположился на окраине только что освобожденного нашими войсками небольшого украинского местечка, дотла сожженного отступавшими немцами. Артиллеристы стали оборудовать огневые позиции, а ездовых комбат отрядил разведать окрестности и по возможности достать продуктов — с ними, как всегда, было туго.

Выехали они на трофейной пароконной фуре, под началом старшины батареи — уроженца тех мест. Перед отъездом командир проинструктировал его, приказав быть повежливее с местным населением.

— Усэ будэ гаразд, товарыш капитан. Цэ ж наши браты, — заявил сержант, воевавший с июля 41-го.

Ни к вечеру этого дня, ни следующим утром бойцы в расположение части не вернулись. И только к обеду на еле плетущейся кляче появился старшина. У передового охранения он свалился с коня и потерял сознание. Вид у сержанта был страшный: лицо — кровавое месиво, на теле изодранное нижнее белье, руки с босыми ногами обморожены.

Когда с помощью фельдшера и спирта старшину привели в чувство, он рассказал следующее.

Первые два села, которые им встретились на пути, были разграблены и сожжены. Решили ехать дальше и в нескольких километрах, в низине за буковым лесом обнаружили небольшой хутор. Он был цел. Из дымарей крытых гонтом хат вились струйки дыма, в хлевах помыкивала скотина, дед в кожухе поил у речки лошадей.

На рысях спустились с пологого холма и подъехали к крайнему дому. И тут из стоящей напротив стодолы ударил пулемет. Двое солдат были убиты наповал, а старшина с ездовым схвачены выскочившими из хаты вооруженными людьми. Они были пьяные, в полувоенной форме и с трезубцами на околышах фуражек.

— Ну й далы воны нам, — едва шевеля разбитыми губами, хрипел сержант. — Мэнэ николы так нэ былы. А потим роздягнулы и повэлы розстрилюваты.

Поставылы на бэрэзи и вжарилы зи шмайсерив та гвынтивок. Стэпана вбылы, а я за мить до пострилив сам впав у воду. Тым и врятувався. А колы бандыты пишлы до хутора, пэрэбрався на другый берег, у лиси надыбав на якусь коняку и добрався до вас…

— Сколько их было и кто они, по-твоему? — поинтересовался комбат.

— З дэсяток. Мабуть бандэривци, бо размовлялы по вкраинськи и лаялы москалив.

Посовещавшись с замполитом, капитан приказал мне взять орудийный расчет, отделение артразведки и уничтожить хутор.

— Чтоб от него одни головешки остались! А ребят обязательно привези…

Уже в сумерках наш «студебеккер», к которому прицепили одну из уцелевших после боев сорокопяток, помигивая затененными фарами и тихо урча мотором, встал на опушке леса, в километре от хутора. Орудие отцепили и на руках втащили на поросший кустарником холм. Оттуда хутор был виден как на ладони и тускло мерцал огоньками окон. Во дворах побрехивали собаки, а из крайней к лесу хаты доносилась сечевая песня о гетьмане Сагайдачном.

— ревели пьяные мужские голоса.

— Запорожски писни спивають, гады, — выматерился кто-то из ребят.

Первыми залпами мы разнесли стодолу, а затем перенесли огонь на дом, из окон и чердака которого по нам стали бить из пулемета и винтовок. Выскочивших из горящей постройки вопящих бандитов уничтожили из спарки, установленной на «студебеккере». Через полчаса все было кончено. Подожженный снарядами хутор горел, а между домами метались выскочившие из построек свиньи и лошади.

Оставив у орудия наводчика с заряжающим, цепью рванули к хутору. Оттуда больше не стреляли. В постройках и погребах обнаружили десяток перепуганных стариков, женщин и детей, а из подпола крайней хаты извлекли трех чубатых мордоворотов в немецкой форме.

Для начала бойцы отходили их прикладами, и я не препятствовал. Затем накоротке допросил бандитов и приказал расстрелять. В пленных мы не нуждались. Двое смерть приняли молча, а третий упал на колени и зарыдал: «Нэ вбывайтэ, ми ж браты!»

Наших ребят отыскали на берегу речки. В одном белье они лежали вмерзшие в лед и мертвыми глазами смотрели в небо. Капитану же по возвращении я доложил, что уничтожена группа бандеровцев. Пленных не было…

Окончив свой рассказ, Сазонов замолчал, а Николай Иванович бросил в угли окурок:

— Я бы сделал то же самое.

По окончании отпуска они с женой вернулись домой, жизнь продолжалась. Через год у молодоженов родился мальчик (назвали Ваней), а спустя еще три майор Алексей Николаевич Исаев погиб в Афганистане при выполнении боевого задания. Родители срочно вылетели в Душанбе на похороны.

Был траурный митинг в части, оружейный салют на кладбище, венки на могиле и поминки в Доме офицеров. А после возвращения в Москву у Оксаны Юрьевны случился инсульт, от которого она скоропостижно скончалась.

Теперь прилетели Сазоновы и Ирина с ребенком поддержать Исаева в горе. Когда же после похорон, состоявшихся на Донском кладбище, все вернулись на Чистые Пруды, он предложил невестке вместе с внуком переехать в столицу.

— Квартира у меня трехкомнатная, с работой и садиком для Ванюшки проблем не будет.

— Спасибо, Николай Иванович, — ответила Ирина. — Но моя родина там, как и могила мужа. А вас мы будем регулярно навещать.

Похоже высказались и ее родители.