Цвета. Сборник рассказов

Наталия Волкова. Эффект хромакея

Я написал в заметке на телефоне: «Начинаю жизнь с белого листа», — потом стёр и переписал: «…с зелёного».

Мне по жизни не везёт. В выходные были соревнования по шахматам. И я почти победил, но в последний момент меня поставили с Игорем Малышевым. А он старше на два года и занимается дольше меня. Я следующим ходом должен был вилку ему сделать. Это когда сразу на две фигуры нападаешь в шахматах. Но я так увлёкся этой вилкой, что его слона как раз и пропустил. В общем, шах и мат он мне поставил на шестом ходу. Расстроился, конечно. Мешок со сменкой где-то потерял — может, в автобусе, а может, на остановке. Точно не в клубе — туда я уже сбегал. Потом позвонил Саше, хотел позвать в плейстейшн играть, а он уехал на дачу к бабушке. В общем, день не задался, а вечером ещё маме про сменку объяснять. Она говорила, у нас сейчас с деньгами плохо, а тут вот такая история.

Я сел на диван и стал листать ленту в соцсети. Саша постит фотки с дачи, Малышев выложил видео с медалью за шахматы. Светится сам, как медаль. Смотреть противно. Я отшвырнул телефон на диван и уставился в потолок. Тоска. Но не сидеть же дома до вечера. Зимой мы с папой ехали на машине по улице, здесь недалеко, и я заметил маленький деревянный домик. Тогда ещё записал в заметках на телефоне: «Узнать, что за дом». Ну вот и узна´ю.

Я не сразу его нашёл. Помнил, что надо за кинотеатром повернуть направо. Или налево. На площадке покачался на качелях, потом обошёл футбольное поле. Я думал, что тут-то его и увижу, но увидел только куст сирени. Это я не подумал: зимой-то сирень не цвела, на ней даже листьев не было. А сейчас она мне весь дом загородила. Дом был маленький. Деревянный. Это я просто так запомнил, что дом, а сейчас понял, что сарай. Может, в нём лопаты хранили или мётлы… Стёкол в окнах не было, а дверь висела на одной петле. Я подошёл и слегка потянул за ручку. Дверь скрипнула. Изнутри доходил старинный запах. Так пахло у дедушки: лекарствами, кошкой и стопкой газет. Я засунул голову внутрь и огляделся: старые столы, на них — перевёрнутые стулья, коробки, какие-то ржавые железки и механизмы.

— Кхе-кхе, — послышалось вдруг из угла.

Я вздрогнул.

— Что ищете, юноша?

На покосившемся стуле сидел старикан с отвёрткой и деревянной деталью. Бомж, что ли?

— Ничего, — быстро сказал я и хотел уже убежать, но тут услышал:

— Жаль, Клим, жаль.

Откуда он меня знает?

Я остановился.

— Я тебя сразу узнал, — проговорил старик, — ты, наверное, не помнишь, маленький был, а мы с твоим дедом в нарды играли.

Я действительно ничего не помнил. Дедушка умер, когда мне пять лет было, а до этого он болел долго. Что я там помнить могу?

— Ну вот, а я хорошо тебя запомнил, ты не сильно-то и изменился. Да зайди ты, что там в дверях-то стоять!

Я подошёл ближе и рассмотрел его: маленький, меньше меня ростом, в рваных джинсах и широченной футболке с Дартом Вейдером.

— Садись, у меня здесь не ресторан, но печенькой угощу. Каждая соринка во рту витаминка.

Я сел и посмотрел на мятое печенье.

— Спасибо, я не голодный. А вы здесь живёте?

Старик покачал головой и слегка улыбнулся.

— Работаю, — загадочно сказал он. — А ты чего такой хмурый?

— Я не хмурый.

— У меня глаз-алмаз, я же мастеровой, — подмигнул старик.

Я первый раз слышал о такой профессии. Это же что-то старое — «мастеровой». Сейчас говорят «инженер» или «механик», на худой конец. Старик увидел, что я удивился.

— Мастерю тут всяко-разно. Раньше я в кинотеатре кино показывал. Ещё когда это было! Починял им там проекторы, колонки звуковые. А сейчас вона тут, на пенсии с кинооборудованием вожусь.

Старик обвёл комнату широким жестом, и я только теперь понял, что это не просто хлам, а старые приборы: камеры, фотоаппараты, проекторы. Таким место в музее, наверное.

— Так чего ты хмурый, говоришь?

— Да так, — я опустил голову, — всё как-то одно к одному: турнир шахматный проиграл, не вышел в лигу, сменку потерял, да и вообще…

— Жизнь не задалась?

Я кивнул.

— Какой-то я неудачник, — вздохнул я.

— Э, Клим Иванович, не грусти, это не мы таки, это жизнь така.

И опять подмигнул.

— Я Клим Сергеевич, вообще-то, — сказал я.

— А какая разница, — махнул рукой старик, сгрёб раскрошившееся печенье и запихнул себе в рот. А я снова обвёл глазами комнату.

— Вот если б можно было как в кино…

— А что как в кино? — оживился старик.

— Ну не знаю: переснять, например, если что-то не получилось, сделать монтаж, или…

— Хромакей!

— Хромакей?

— Ага! — Старик оживлённо зашагал по комнате, размахивая руками. — Знаешь, есть такой зелёный экран? Сейчас почти всё на его фоне снимают, а потом сзади любую картинку подставляют. И вот ты уже не Клим Петрович…

— Сергеевич!

— Без разницы. Не просто ты, а какой-нибудь Звёздный лорд в далёкой-далёкой галактике. Круто?

— Круто, — вздохнул я, — но это в кино…

— А хотел бы такое в жизни?

— Как это?

Старик усмехнулся, его торчащие в разные стороны усы были густо покрыты крошками печенья, и пошёл в самый захламлённый угол дома.

— Ну-ка подсоби, Клим Михайлыч.

Я не стал его поправлять, подошёл. Старик приподнял груду журналов, кивнул мне, чтобы я подержал, а сам с головой нырнул в кучу рухляди, пыхтел и перебирал там что-то, потом попятился назад и наконец выдернул из-под завала большую проволочную рамку с натянутым на неё зелёным полотном. Он отряхнул с экрана пыль, расправил проволоку и гордо сказал:

— Вот! Если тебе не нравится что-то в твоей жизни, это можно легко… как бы это сказать… подкорректировать.

Ну всё. Приехали. Старичок-то сумасшедший. Зря я всё-таки в незнакомый дом сунулся. Говорят, тех, кто не в себе, раздражать нельзя. Поэтому я попятился к двери, кивая и улыбаясь деду неестественной улыбкой.

— Куда это ты, Клим Степаныч, собрался? — выкрикнул старик и захлопнул дверь у меня за спиной. Стоп! Как это он захлопнул дверь? Это сквозняк, наверное. Старик-то от двери далеко стоял.

— А-а-а, мне пора, — поспешно проговорил я, — до свидания… — Тут я понял, что не знаю, как зовут дедушкиного друга.

— А как же хромакей? — спросил он. — Я же тебе ещё не показал, как он работает.

«Лучше пусть покажет, — решил я, — сумасшедших не надо раздражать».

Старик заметался по комнате. Он поставил на середину единственный целый стул, на него взгромоздил рамку с экраном, сам схватил допотопный фотоаппарат и устроился напротив.

— Где бы ты сейчас хотел оказаться?

— На море, — не задумываясь ответил я.

— Отлично, — сказал дед и посмотрел в окошко фотоаппарата, — а теперь опиши, что ты там видишь, на море.

Я вспомнил лето, гальку на побережье, расползающуюся по ней пену, как будто где-то далеко в море намылился великан, а пену прибило к берегу. На пляже — два полотенца: моё и Настино. Мы отпросились у родителей после обеда. У них — «тихий час», а мы — на море. Настя ищет обкатанные морем стёклышки, а я строю башню из камней, но украдкой поглядываю на Настю. Вижу, как солнце блестит на её волосах и припекает загорелые плечи. А потом мы затаскиваем в воду матрас и скидываем друг друга с него. Смеёмся и брызгаемся водой. Вот примерно так я и рассказал старику, только про солнце на волосах не стал, это личное.

— Очень хорошо, — пробормотал старик, — очень хорошо.

Он снова посмотрел в окошко фотоаппарата, настроил зум и нажал на кнопочку. И тут экран за моей спиной засветился! Там показывалось кино: лёгкие волны накатывали на галечный берег, вдоль кромки воды шла девочка с длинными светлыми волосами и загорелыми плечами. Но как?

— Хочешь туда? — спросил старик.

— Туда?

— Что ты, Клим Саныч, как попугай? Туда, туда. Пока это только кино, но если пойдёшь туда, станет реальностью.

— А как?

— Сейчас я на стоп-кадр нажму, а ты просто шагай в экран. Вот и делов-то. Ну, готов? Давай по команде: на старт, внимание, марш!

Картинка на экране замерла, я медленно подошёл к краю и вытянул руку, чтобы дотронуться до полотна, но вместо этого рука моя скользнула внутрь, и вот я уже почувствовал на ней горячее южное солнце и морские брызги.

— Ну же, давай, а то у меня палец отсохнет.

И я шагнул. Но у меня получилось не очень ловко, и я плюхнулся в песок на колени. Настя оглянулась и засмеялась.

— Ты почему до сих пор не переоделся? Сколько тебя ждать? Тащи матрас скорее!

Я разделся до плавок, схватил матрас и побежал к морю. Странно было вот так из весеннего северного города попасть в жаркое лето.

— Лови мяч! — крикнула Настя и забежала в воду по пояс. — Давай в «съедобное — несъедобное»!

Потом мы опять устроили бой за обладание матрасом, а потом просто качались на волнах и болтали, уцепившись за него руками.

Не знаю, сколько мы пробыли в воде, но в какой-то момент я посмотрел на берег и увидел, что посреди пляжа стоит зелёный экран. Стоит и светится. Только что его не было.

— Ты это видишь? — спросил я Настю.

— Что? — Она заозиралась по сторонам.

— Хромакей. Зелёный экран на берегу.

— Шутишь? — Настя улыбнулась и добавила: — Нам, кажется, пора, мы уже долго здесь, родители на час отпускали.

Значит, не видит. А мне, значит, уже пора. Меня-то мама сегодня вообще на море не отпускала, она меня с шахматного турнира ждёт. С победой. И со сменкой. Я тяжело вздохнул:

— Беги, я следом.

Настя выскочила из воды, наскоро вытерлась полотенцем и побежала в сторону дома. А я побрёл в сторону экрана.

— Ну как? Понравилось? — спросил дед, когда я перешагнул через рамку.

Я кивнул.

— Но это же не по-настоящему?

— Ещё как по-настоящему! Вот, смотри! — Старик подошёл ко мне и стряхнул с моей футболки песок.

— Я не об этом. Если я сейчас встречу Настю, она вспомнит, что это было?

— Конечно! Всё, что происходило по ту сторону хромакея, происходит и в жизни.

— В другой реальности?

— Да нет, в нашей! Просто в другое время. Это как в кино. Фильм ведь снимают не подряд, а кусочками, эпизодами. А потом снятый эпизод вклеивают в нужное место. Так и тут. Кусочек занял своё место в твоей жизни. И в Настиной тоже.

— Ого! — больше я не знал, что сказать. — А вырезать с помощью него что-то можно?

— Не-е-е, — дед засмеялся, — для этого другие инструменты нужны. Ну что? Хочешь ещё?

Я посмотрел на часы.

— Мама сейчас придёт с работы, мне домой пора.

— А бери его тогда с собой. Пригодится. И фотоаппарат возьми. Его можно на автоспуск поставить — тогда и помощник не нужен. Главное — вернуться не забудь.

Старик аккуратно свернул экран в рулончик и протянул мне.

— Что, вот так прямо и отдаёте? А сколько раз я могу это сделать?

— Да пока фотоаппарат не сядет. Удачи! — сказал старик и снова уселся за стол.

Дома уже была недовольная мама, которая волновалась, куда я пропал. Я знал, что, если провинился, маме лучше сразу во всём признаться — так будет меньше шума. Чистосердечное признание смягчает вину. Вроде того. Совсем без шума не обошлось: новых кроссовок мне не видать, в шахматы я проиграл, потому что много пропустил, в школе двойки, потому что не занимаюсь. Ну и так далее, в том же духе. Я всё это слушал и думал, что раньше я бы очень расстроился, может быть, даже поплакал, ну а теперь-то у меня есть волшебный хромакей! Я дождался, когда она немного успокоится, взял под мышку свёрток и отправился в свою комнату. В чём там фокус? Старик попросил меня подробно рассказать о том месте, где я должен был оказаться. Так? Потом навёл фотоаппарат на хромакей и нажал на кнопку. Вроде ничего сложного. Я поставил экран на стул, фотоаппарат — напротив, на стол, нашёл кнопку автоспуска. Сначала разберёмся со сменкой. Где я видел её в последний раз? Я стал вспоминать вслух:

— Я спускался в клубе по лестнице ещё в сменке, пришёл в гардероб, переобулся и тут заметил, что с улицы заглядывает собачья морда. Такой лохматый грязный пёс, с ошейником. Я позвал его, и он не убежал, а медленно поцокал ко мне по кафельному полу. Чей же ты такой? Я посмотрел на улицу — никого. Наверное, вон той мамаши, одевающей ребёнка. Я погладил пса и вышел на улицу. В общем, про сменку я как-то забыл. А может, и не забыл. Вот сюда и попробуем вставить эпизод. — Я подошёл к фотоаппарату и нажал на автоспуск. Экран на стуле засветился. Я увидел коридор шахматного клуба, собаку-потеряшку, маму, завязывающую ребёнку шнурки. Только меня в этом кино не хватало! Ну что ж…

И я переступил через экран.

Пёс бросился ко мне, как будто сто лет не видел. Он крутился на месте, виляя хвостом. Я опустил руку в спутанную шерсть и почесал его шею. Он лизал мне руки, тыкался в бедро и слегка поскуливал. Надо же, я и не думал, что у собак такой тёплый и длинный язык, а нос холодный! Вдруг я нащупал какую-то металлическую штуку вроде пули. Присел на корточки, посмотрел: капсула. Развинтил её и обнаружил внутри свёрнутую бумажку с телефонным номером. А я думал, это собака мамаши с ребёнком…

— Ваша собака? — крикнул я. Она покачала головой.

Так, уже интересно. Я достал телефон и набрал номер. Мне тут же ответил женский голос:

— Да! Собака? Она у вас? Я сейчас же прибегу, подержите её, пожалуйста.

Вот бы у меня был такой пёс! Я всегда мечтал о собаке, но мне не разрешали. Я смотрел в его умные карие глаза с длинными ресницами и говорил ему всякие глупости, и так мы с ним прождали хозяйку, а потом она влетела в здание клуба и долго меня благодарила. Даже денег пыталась дать. Хотя я ведь и не сделал ничего. А потом за её спиной я увидел светящийся экран. И понял, что пора возвращаться.

Счастливый, шагнул я в свою комнату. Рука до сих пор была влажная от собачьего языка. И только тут я сообразил, что сменку-то так и не взял.

Но у меня оставалось дело поважнее сменки. Шахматный турнир! Тут надо было подумать. Я уже понял, как работает этот волшебный хромакей. Изменить события с его помощью нельзя. Стереть тоже. А вот придумать новый эпизод, как бы заснять его и вставить среди других событий — пожалуйста. Получается, просто так победу вместо поражения я себе придумать не могу. А что могу?

Я зашагал по комнате, перед глазами проносились разные сцены. Наверное, так происходит у писателей, когда они прикидывают варианты сюжета. Разница только в том, что, если ошибётся писатель, придётся просто переписать главу, а вот если ошибусь сейчас я… придётся переписывать жизнь. А это, как мы знаем, невозможно.

Игорь Малышев — победитель, и с этим уже ничего не поделаешь. Он попал в лигу, а я нет. Он поедет через два дня на соревнования в Сочи, а я не поеду. Хоть мечтал об этом весь год. А я ведь не хуже него, нет, даже лучше. Тренер перед соревнованиями сказал, мол, не сомневается, что золотая медаль у меня в кармане. А я отвлёкся и забыл про слона противника. Если бы только я мог поехать в Сочи, я бы всё исправил, я бы там точно первое место занял… Стоп! Ведь если Игорь поехать не сможет по какой-нибудь уважительной причине, то тогда отправят меня как серебряного финалиста. И это вполне в моей власти. У меня есть хромакей!

Я стал вслух вспоминать:

— Довольный Игорь с золотой медалью на шее принимал поздравления тренера и ребят.

— Так, Малышев, — сказал тренер, — завтра принеси мне разрешение родителей на поездку, и будем покупать билеты. А вообще, молодец, конечно, я был уверен, что Клим победит.

Сейчас можно нажать на кнопку фотоаппарата, поставить его на автоспуск, нырнуть в эту сцену и… скажем, выкрасть у Игоря разрешение от родителей. Тогда он не сможет поехать. Я прямо видел, как он приходит к тренеру, открывает рюкзак, а там пусто. Лицо его кажется сначала растерянным, потом он паникует. А всё, поезд ушёл, на следующий день надо уже ехать. И тут я такой: а у меня вот есть разрешение! Не, не сработает. Будет сразу много вопросов: зачем я разрешение получал, если не победил? Этот вариант отваливается. Тогда, может, отравить Игоря? Нет, не сильно, конечно, просто подсунуть ему испорченный сырок, например — у него живот заболит, и он не поедет? Я просто однажды так сильно сырком отравился, что до сих пор вспоминаю… И тут меня осенило. Пару лет назад мы с шахматным клубом ездили на соревнования в Питер и потом вечером праздновали победу нашей команды, ели в кафе торт. И вот оказалось, что в этот торт была добавлена арахисовая паста, а у Игоря аллергия на арахис. Что тут началось! Он весь покраснел и раздулся, не мог говорить, стал задыхаться. Пришлось вызывать скорую помощь. Они что-то ему вкололи и забрали в больницу. В общем, домой мы возвращались без Игоря, он ещё неделю в больнице провёл. Неделя. В больнице. Это то, что нужно. Я сбегал на кухню за шоколадкой с арахисом, выставил фотоаппарат, нажал на кнопку и прыгнул в рамку хромакея.

— Завтра принеси разрешение от родителей на поездку, — сказал тренер.

Игорь кивнул.

— Поздравляю! — подошёл я к нему. — Я, конечно, прилично лоханулся, но очень рад за тебя. Сочи — это мечта.

— Спасибо, Клим, — улыбнулся мне Игорь.

— Это тебе. За победу, — проговорил я и протянул ему шоколадку.

Игорь просиял.

— Очень кстати, я с утра не позавтракал! — радостно сказал он и стал разворачивать обёртку.

Сейчас он откусит кусочек, и… всё закрутится. Я могу повлиять на то, поедет он в Сочи или нет, будет лежать неделю взаперти или нет. Я чувствовал себя повелителем. У меня была великая сила и власть над этим человеком. Потому что он даже не подозревает, что его ждёт. Я и не ожидал, какое это приятное чувство — власть. Я знал, что сейчас ему станет плохо, он начнёт задыхаться. А вдруг скорая не успеет приехать, а вдруг случится что-то очень страшное? И тут я испугался.

— Стой! — закричал я и выбил шоколадку у него из рук.

— Ты что это? — Игорь смотрел на меня удивлённо, и с жалостью — на разломленную пополам шоколадку, которая теперь валялась на полу.

— Там… там был таракан, — сказал я и несколько раз со злостью раздавил шоколадку ногой. Злился я, конечно, не на неё и не на Игоря. Я злился на себя. До чего же я докатился! Из-за этого хромакея чуть не совершил страшное. Я подобрал остатки шоколадки, резко развернулся и направился к экрану.

Вывалившись в комнату, я с трудом дышал. Перед глазами до сих пор стояло красное, распухшее лицо Игоря, которое я только навоображал себе, но теперь не мог избавиться от этого видения.

Я порывистым движением скатал хромакей, сгрёб со стола фотоаппарат и выбежал из дома.

Вскоре я опять стоял около маленького деревянного домика за кинотеатром. Всё было по-прежнему: выбитые стёкла, висящая на одной петле дверь, но что-то было не так. Дом был пуст, старика не было. Ушёл домой уже, что ли? Я бросил ненавистный хромакей в угол, из которого мы его вытащили, и подошёл к столу. Инструментов там тоже не было, мусора тоже. На столе лежала только толстая книга, которая называлась «Работники киностудии. К юбилею. 1955 год». Я задумчиво открыл книгу на какой-то странице и просто подпрыгнул на месте. На меня с фотографии смотрел тот самый старик. Он был точно такой же, как сегодня утром. И подпись: «Клим Сергеевич Петухов». Я упал на стул, не в силах пошевелиться.