Девичник

Шуршали сухо листья на бульваре,

Хрустел ледок октябрьских стылых луж,

К моей соседке, молчаливой Варе,

осенним утром возвратился муж.

Не так, как возвращались в сорок пятом

мужья-солдаты с той, большой войны.

Он постучался тихим, виноватым,

оставив дом своей второй жены.

А Варя руки фартуком обтерла,

входную дверь спокойно отперла.

Увидела. Ладонью сжала горло

и в комнату не сразу провела.

Потом она поплакала немножко,

сказала:

— Что ж, что было, то прошло…

И вот сейчас у них звенит гармошка,

и звякает граненое стекло.

И Варя, вся одетая в обновки,

покинувшие днище сундука,

гремит листами в газовой духовке

и торопливо жарит судака.

…А я считала, что у Вари — сила,

я думала, что, горечь затая,

она однажды в жизни не простила

того, что столько раз прощала я!

И мне казалось: все не так, как надо,

что гости торжествуют ни к чему,

что Варя не забыла и не рада,

и этот пир горой не потому,

что вот вернулся он, отец ребятам

и ей самой родной и дорогой.

А потому, что он давно когда-то

ушел от Вари к женщине другой.

Я все ждала, что Варя гордо встанет,

по-царски сложит руки на груди,

сверкнет глазами, прямо в душу глянет

и, как чужому, скажет:

— Уходи.

Но Варя все сидела с мужем рядом,

на всех смотрела просто и светло,

таким спокойным, все простившим взглядом,

как будто впрямь: что было — то прошло.

И танцевала, стулья раздвигая,

как будто и не плакала она,

как в этот вечер плачет та, другая,

вторая надоевшая жена.

Как будто за окном не воет ветер,

ломая молодые деревца…

А у нее, у той, остались дети,

как Варины когда-то, без отца.

А он — отец — сидит, спиной к комоду,

с гостями шутит, чокается, ест.

И Варя, может, год или полгода

ему на этот раз не надоест.

Она, по старой, памятной привычке,

худой носок натянет на грибок,

а под подушку мужа сунет спички

и папирос дешевых коробок.

Припомнит все, что было дорогого

в те давние счастливые года.

И всем вокруг покажется, что

снова в семье у Вари — счастье, как тогда.

И муж решит: «Забыла про обиду!

Привычка! Что ж, она у всех в крови…»

А Варя просто не покажет виду,

что в этом доме больше нет любви.

Не знаю, может быть, она вернется,

любовь, которой Варя так ждала.

Не потому ли радостно поется

у праздничного шумного стола?

И кто-то, криком песню заглушая,

какой-то тост провозглашает вновь…

И Варя долго пляшет, провожая

свою большую первую любовь.