Девушка с делийской окраины

Глава 4

Велосипед катился по асфальту. Конечно, не так быстро, как показывают в кино, но все равно было здорово. Басанти очень хотелось, чтобы велосипед покатил наконец под гору быстро-быстро, и тогда, сидя на багажнике, она могла бы взмахнуть руками, будто вольная птица крыльями, — ну, совсем как героини тех фильмов, что она видела, — а велосипед бы несся вниз все быстрее и быстрее.

Басанти словно играла главную роль в кинокартине, единственным зрителем которой была она сама, — она была героиней и зрителем одновременно. Действие захватывало ее, возбуждая в ней все больший интерес и как зрителя, и как героини. Нет, нет, это совсем не представление, это жизнь, но сама она уже не Басанти, а настоящая героиня — такая же, каких она видела в кино, с той лишь разницей, что в кино актриса ничем не рискует и храбрость у нее наигранная, в то время как Басанти по-настоящему храбрая, потому что она многим рискует и ей грозят вполне реальные опасности.

А велосипед все катится и катится.

— Давай повернем сюда, — подает голос Басанти, — проедем этим переулком.

— Не стоит. Там дхоби с женой. Еще узнают тебя.

— Ну и пусть. Поворачивай.

Велосипед поворачивает в переулок. Сердце у Басанти колотится часто-часто. Проезжая мимо домишка дхоби, велосипедист прибавляет скорость. Сам хозяин гладит какую-то красную одежду, а хозяйка сидит рядом и, подперев голову руками, равнодушно смотрит перед собой. Когда велосипед проносится мимо мазанки, Басанти неожиданно прыскает и заливается звонким смехом. Жена дхоби вскидывает голову и смотрит вслед велосипеду. Прикрыв лицо концом тюрбана, Басанти все еще продолжает смеяться.

Когда переулок остается позади, Басанти показывает рукой, что надо повернуть направо, к молочной лавке.

— Там твоя мать сидит, — бросает через плечо велосипедист. — Я еще утром ее заметил. Увидит — плохо тебе будет.

— Ничего не будет, поворачивай.

У молочной лавки действительно сидит ее мать в замызганном, грязном сари. Вид у нее такой, будто ее только что вываляли в пыли. Рядом с нею стоит корзина с пустыми бутылками. На двери еще висит замок: как видно, мать приходит сюда задолго до открытия.

Когда они проезжают мимо лавки, Басанти презрительно отворачивается.

Миновали дом номер четыре. Справа начинался забор: там школа. Ровный ряд аккуратных двухэтажных коттеджей остался позади. Захватывающее ощущение риска кружит Басанти голову.

— Ты куда? — окликает она сзади. — Давай повернем. Поедем здесь.

— Где здесь?

— Мимо стоянки такси.

— С ума сошла, что ли? А если отец увидит?

— Ну и пусть. Едем здесь.

Проскочив мимо длинного забора, у общественного туалета завернули за угол и чуть не налетели на Чаудхри, который брил клиента. При виде отца у Басанти заныло под ложечкой и задрожали колени. Боже, что она натворила? Заметит — несдобровать ей. Отец распрямился и, держа в руке намыленную кисть, устало взглянул на улицу. И тут прямо перед его носом проскочил велосипед. Прикрыв лицо концом тюрбана, Басанти краешком глаза испуганно взглянула на отца. Крохотные глазки Чаудхри негодующе посмотрели вслед велосипедисту, он что-то прошипел, но, к счастью, не узнал дочь, сидевшую на багажнике, и велосипед покатил дальше. Когда опасность миновала, Басанти снова рассмеялась.

— А знаешь, я так перепугалась, так перепугалась… Он глядит на меня — я гляжу на него. Слава богу, не узнал.

Повернув направо и въехав в тень, которую отбрасывало здание школы, велосипедист остановился.

— Почему остановились? — удивилась Басанти.

— Иди сюда, — мрачно произнес велосипедист. — Дело есть.

— Что еще за дело? — нетерпеливо спросила Басанти и, соскочив с багажника, забежала вперед.

— Ну а если б тебя узнали, что тогда? — с напускной строгостью спросил велосипедист. Нахмурив брови, он поднял на нее глаза и тут же расхохотался. Уж очень забавный был у нее вид: на голове — небольшой тюрбан, какие обычно носят сикхские юноши, рубашка навыпуск и модные узкие брюки. На миг ему даже показалось, что перед ним действительно стоит сикхский парнишка. При виде ее никому б и в голову не пришло, что это переодетая девушка.

Когда Басанти решила бежать с Дину, они договорились, что девушка, переодевшись в мужское платье, будет поджидать его на пустыре, который находится за домом Шьямы; Дину приедет за ней на велосипеде, усадит на багажник и увезет. Все так и вышло. Однако, едва Басанти уселась на багажник, сердце захлестнула волна неведомого ей восторга, она почувствовала себя отчаянно храброй, и, вместо того чтобы побыстрее скрыться из Рамеш-нагара, ей вдруг захотелось прокатиться по всем его улицам и переулкам.

— Ну ладно, садись, — с улыбкой проговорил Дину, оглядев ее с головы до пят.

— Давай еще раз прокатимся, — усаживаясь на багажник, попросила Басанти. — Теперь проедем мимо рынка. Да ты не бойся, никто не увидит.

— И себя погубишь, и меня тоже, — бросил через плечо Дину, но, чувствуя, что девушка хочет испытать его, перечить не стал и послушно направил велосипед в сторону рынка.

А в Басанти точно бхуты[15] вселились. Она хотела, чтобы они еще раза два проехали под самым носом у родителей и соседей: полюбуйтесь, дескать, вот я еду на багажнике, а вы мне все равно сделать ничего не можете. Басанти представила себе, что будет, если ее узнают: зашипев от ярости, точно кобра, мать бросится на нее и стащит с багажника. Об отце и говорить нечего: изобьет до полусмерти. Басанти знала — с огнем играет. Однако это ощущение доставляло ей какое-то особенное наслаждение. Они проехали мимо лавки, когда там уже толпился народ, а мать возвращалась домой с корзиной, наполненной бутылками молока. Велосипед промчался, едва не задев ее, и, не удержавшись, Басанти показала ей язык, но, занятая своими мыслями, мать не обратила на них никакого внимания, а Басанти, прикрыв лицо концом тюрбана, весело рассмеялась.

Миновав рынок, они снова стали колесить по знакомым переулкам. У многих здесь доводилось ей работать, и, проезжая мимо коттеджей, Басанти впервые поняла, что покидает эти места навсегда. Вот позади остался дом господина Харгопала. Когда хозяйка проснется, то первым делом обнаружит на кухне гору грязной посуды. «А Басанти точно сквозь землю провалилась», — скажет она в сердцах. Басанти представила себе лицо хозяйки, и ей вдруг стало весело. Когда проезжали мимо дома тетушки Шьямы, Басанти мельком взглянула вверх — на балконе никого не было. Тетя Шьяма, наверно, еще спит. И невдомек ей, что Басанти навсегда уезжает от нее. Во дворе стоит манговое дерево — ни одна веточка не шелохнется, а вокруг все усыпано сухими листьями. И при виде дерева Басанти вдруг словно услышала голос Шьямы: «Слезай, Басанти! Кому я говорю, слезай!» — и ей почему-то стало немножко грустно.

Но дерево давно осталось позади. Теперь они проезжали мимо особняка, где жил врач, и в ушах Басанти будто звучит ее собственный голос: «Найдите-ка меня! Где я спряталась?» А супруга доктора, уперев руки в бока и не двигаясь с места, сердито отчитывает ее: «Где б ты ни спряталась, выходи сейчас же. Мне совсем не нравятся эти твои штучки…» Когда Басанти впервые пришла сюда, она была совсем еще глупышка. Ей вдруг захотелось поиграть с хозяйкой в прятки. «Глаза у тебя, Басанти, как у лесной лани, — подбоченясь, выговаривала ей тогда жена доктора, — однако лань — животное благородное и умное, а у тебя одни только глупости на уме».

Знакомые дома и предметы проплывали мимо и оставались позади — ну точь-в-точь как будто едешь в поезде: то, что однажды промелькнуло за окном, во второй раз уже не увидишь.

Сделав разворот у дома номер восемь, велосипед снова покатил в сторону особняка, где жила Шьяма. Поравнявшись с домом, Басанти взглянула на балкон. Там по-прежнему никого не было. Тетя Шьяма прилегла после обеда. «Если днем не вздремну часок-другой, головная боль, начинается», — обычно говорила она. А интересно, узнала бы она Басанти, если б оказалась на балконе? Ведь она еще спала, когда Басанти переоделась в мужское платье и уехала на багажнике велосипеда. Неужели и в этом наряде Шьяма узнала бы ее? И вдруг на балконе появилась тетушка Шьяма. Протерев глаза и убрав со лба выбившуюся прядь волос, она оперлась локтями о перила балкона и посмотрела вниз. У Басанти даже сердце замерло от страха. Она тотчас же отвернулась, но любопытство одолело, и она снова подняла голову кверху. Убедившись в том, что ее не узнали, Басанти очень огорчилась. И ей вдруг захотелось крикнуть: «Да взгляните вы сюда, тетя Шьяма! Это же я, Басанти! Это же я еду на багажнике!» — но она удержалась. Повернув голову и чуточку склонив ее набок, Шьяма внимательно смотрела им вслед. Сердце Басанти снова захлестнула волна восторга, и она помахала Шьяме рукой. Она все еще махала, когда велосипед свернул за угол.

И Басанти вдруг стало грустно. Кто знает, куда она едет и когда вернется, если вообще когда-нибудь вернется? И доведется ли увидеться с тетей Шьямой еще раз?.. Нет, нет, она непременно вернется сюда, чтобы специально повидаться с ней. Она тайком проберется с заднего хода и на цыпочках прокрадется в гостиную, где тетя Шьяма в это время будет смотреть телевизор. Заметит ее, перепугается. «Ты зачем явилась, бесстыдница? — закричит она, вскакивая. — Тебя никто не видел?» Тетя Шьяма давно уж исчезла из поля зрения. Ну и хорошо, что не узнала. Если б узнала, ух как рассердилась бы! А все-таки обидно… Так и не узнает она, что Басанти на прощанье дважды проезжала под ее балконом.

У булочной Басанти заметила свою старшую сестру. Вместе с тремя ребятишками — мал мала меньше — она пришла сюда за сухими лепешками. Басанти поспешила отвернуться: если мать не признала, то сестра не ошибется, а узнает — в два счета продаст. Старенькое сари на сестре — грязное, того и гляди расползется, зубы желтые, давно не чищенные, глаза постоянно гноятся. Ребятишки неухоженные, немытые. Вот так вчетвером и ходят целыми днями по улицам. От усталости она еле ноги волочит. Кое-как перебивается: в одном доме посуду почистит, в другом — пол вымоет или двор подметет.

А вон спешит ее муженек — заросший грязью старый бездельник. Явился, наверно, отбирать у жены заработанные гроши. Он каждый день отбирает у нее деньги, и, стоя посреди переулка, они долго спорят и ругаются.

Басанти перевела взгляд на взмокшую на спине рубаху велосипедиста, и по всему ее телу вдруг пробежали мурашки, а шея и лоб покрылись испариной. Он очень нравился ей, верный ее поклонник, она даже гордилась им: в отличие от замызганного мужа сестры Дину чистюля и у него свой собственный велосипед. И Басанти ласково погладила его спину.

— Чего тебе?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Совсем ничего.

— Тогда сиди спокойно.

— Я и так сижу спокойно.

И она взглянула на его затылок. Волосы у Дину были тонкие-тонкие и черные, с чуть заметным сизым отливом. Этот хрупкий на вид парень нравился ей все больше и больше. «И не старый», — с гордостью подумала она.

— Проедем еще раз мимо стоянки такси, — попросила она.

— Нет, — решительно заявил Дину.

— Ну последний раз…

— И не проси.

Вырвавшись наконец за пределы Рамеш-нагара, велосипед покатил по широкой улице.

Вечерние тени уже ложились на землю, когда они миновали высокие ворота и въехали на широкую аллею. Городской шум стал глуше — они будто погрузились в тишину. У Басанти было ощущение, что все переменилось сразу же после того, как велосипед дернулся на последней выбоине. Привычная жизнь осталась позади, Басанти почувствовала себя так, словно вошла в чей-то чужой, незнакомый двор и еще неизвестно, что ждет ее здесь. Но как бы там ни было, она совершенно свободна, и от сознания свободы в душе ее вновь прокатилась теплая волна.

По обе стороны аллеи застыли высокие развесистые деревья джамун. За ровным строем деревьев, словно сгустки тьмы, виднелись близко поставленные друг к другу двухэтажные здания.

«Знакомые места, — подумала Басанти. — Знакомые. Улочка, что направо, ведет прямиком к кварталу Махешпури. Туда даже автобус не ходит. А вон там — биржа труда. Знакомые места. Когда-то мы ходили сюда, чтобы нарвать плодов джамуна».

— А ты не очень-то крути головой, — обернувшись, предупредил ее Дину. — Никто не должен знать, что приехала девушка.

— Но девушка-то в обличье парня! — прощебетала Басанти.

Вдалеке показался шедший навстречу лимузин. Басанти вся похолодела от страха и что было сил ухватилась за багажник. Лимузин с легким шорохом промчался мимо.

— Это машина управляющего, — объяснил Дину.

План побега на велосипеде предложила сама Басанти. Что будет с ней после, об этом она как-то не задумывалась. Куда ее везет Дину, где намерен спрятать от людских взоров и как сложится ее дальнейшая судьба, она не имела ни малейшего представления. Въехав в аллею, Дину стал еще осторожнее, он косо поглядывал на каждого попадавшегося навстречу рассыльного или клерка.

— Ночью тут чаукидар обход делает, — предупредил Дину. — Никогда не попадайся ему на глаза.

Справа показался белый двухэтажный коттедж. Вытянувшиеся длинным рядом окна первого этажа были ярко освещены.

— Это библиотека, — пояснил Дину. — По вечерам сюда приходят заниматься.

— А я знаю, — отозвалась Басанти. — Здесь где-то неподалеку цветочные клумбы. Мы сюда за цветами ходили.

Они проехали еще немного и слева действительно увидели клумбы. Воздух был напоен ароматом цветов.

— Тут одни только розы, — с гордостью в голосе проговорил Дину.

— Может, нарвем?

— Рвать цветы здесь не разрешается. Категорически запрещено.

— А кто увидит? На улице почти совсем темно.

— Нет, лучше не надо.

Однако Басанти уже соскочила с багажника, пересекла аллею и оказалась около клумб.

— Ты что делаешь? — крикнул Дину. — Вернись сейчас же! Не смей ходить туда!

Дину спрыгнул с велосипеда и, прислонив его к придорожной тумбе, бросился следом. Но пока он нагнал ее, она успела сорвать несколько крупных роз.

— Ты что делаешь, сумасшедшая? — накинулся на нее Дину. — Тут постоянно садовник на страже. Чаукидар тоже следит за клумбами.

— Ну, следит — и пусть себе следит, — упрямо тряхнув головой, беззаботно отвечала девушка и, облюбовав еще три цветка, быстро сорвала их. — А без цветов какая же свадьба? — проговорила Басанти, намереваясь воткнуть одну розу себе в прическу, но, вспомнив, что она одета в мужское и на голове у нее повязан тюрбан, сунула цветок за ухо.

— Ну как, нравится?

— Что нравится?

— Цветок, что ж еще? А ты что думал?.. Конечно же, нравится! Вот дочка тети Прамилы тоже очень любит цветы. Смотришь, бывало, у нее и в волосах цветы, и за ушами. А в кино, что показывали по телевизору, цветами любит украшать прическу Хема Малини[16]. — И Басанти звонко рассмеялась.

— Значит, ты тоже как Хема Малини?

— А чем я хуже? — задорно воскликнула Басанти.

— Не шуми. Говори потише.

Басанти выпрямилась и, подбоченившись, внимательно взглянула на Дину. На небе появилась луна, и, словно радуясь встрече с ней, бутоны роз раскрылись, наполнив воздух нежным ароматом. Басанти стояла перед Дину и смотрела на него — в лунном свете он казался ей дивным красавцем. Каждая частица ее тела трепетала от волнения, а на верхней губе мелким бисером блестели капельки пота. Она была намного ниже Дину и, одетая в мужское, стала похожа на подростка. А Дину долго глядел ей в лицо, потом перевел взор на грудь, которая в такт дыханию то поднималась, то опускалась под тонким полотном рубахи.

— Что же ты делаешь? Поймают — меня ведь со службы выгонят.

Но переубедить ее было невозможно.

— Никто ничего не скажет, — беззаботно махнула рукой Басанти. — Спросят — скажу, что приехала с мужем. А вот этот человек — мой муж, — ткнув Дину пальцем в грудь, сказала она и расхохоталась. — Ты мой муж, так ведь? — И она стала водить пальцем по его узкой груди. — Мой муж! Это мой муж! — повторяла она и радостно смеялась. Встав на цыпочки, Басанти приладила розу ему за ухо. — Ты сразу еще красивей стал!

В глазах Дину все это было капризами взбалмошной девчонки, а для Басанти — естественным проявлением радости, которая переполняла все ее существо. Она гордилась тем, что перед нею не старая уродина портной, которому хотел продать ее отец, а молодой красивый парень, и убежала она с ним по собственной воле: она сделала то, на что не могла решиться ни одна из ее сестер.

— Идем отсюда, — тоном приказа проговорил наконец Дину, и Басанти последовала за ним, на ходу заворачивая сорванные цветы в конец тюрбана.

— Ого! Уже приказывать начал! — смеясь ответила Басанти.

Сев на велосипед, Дину почувствовал себя гораздо свободнее, чем прежде. Близость юной Басанти околдовывала его: сомнения рассеивались, служебные правила не казались столь строгими, а суровая действительность постепенно окрашивалась в розовые тона.

До студенческого общежития было еще далеко, но Дину остановил велосипед и сказал, чтобы она слезла.

— Пройдешь через эту площадку и подождешь вон под тем деревом.

— А ты? — удивленно спросила Басанти.

— А я поеду по улице дальше. То дерево на заднем дворе общежития, — пояснил Дину. — Дойдешь туда — смотри внимательно: направо в самом углу моя комната. А я тем временем открою дверь и зажгу лампу. Зажгу и тут же погашу ее. Это сигнал. Иди прямо на свет, выйдешь к веранде. Если кто окликнет — не отзывайся. Дверь будет открыта. Входи без стука.

— Хорошо.

Дину поставил ногу на педаль и тут же исчез в сгущающемся вечернем мраке.

Оставшись одна, Басанти немножко перетрусила. Кругом не было ни души. Несколько минут она стояла в нерешительности. Впервые за все это время она поверила наконец, что с прошлым покончено навсегда и через дверь комнаты, где живет Дину, она скоро вступит в свое будущее. Любопытно, увлекательно, заманчиво, но тревожно и немножко страшно. Она не привыкла задумываться над тем, как сложится ее судьба, но вместе с тем ей никогда прежде не доводилось оставаться один на один с неизвестностью, когда с неведомым будущим ее связывает одна лишь тоненькая нить. И двухэтажное здание студенческого общежития вдруг показалось ей еще более таинственным. Напрягая зрение, она смотрела в дальний угол первого этажа. Две крупные слезы незаметно скатились по ее щекам.

Басанти познакомилась с Дину всего несколько недель назад, но их взаимное влечение росло с каждой встречей. Впервые она увидела Дину в тот самый день, когда хозяева трехэтажного особняка под номером одиннадцать справляли свадьбу дочери. Басанти пригласили туда мыть посуду, а Дину готовить угощенье. Шутка ли — накормить две сотни гостей. Все слуги называли его тогда не иначе как Дину-велосипедист. Грязной посуды набралась целая гора. Усевшись на корточки, Басанти старательно мыла каждую тарелку, как вдруг кто-то строго прикрикнул на нее:

— Побыстрей, побыстрей шевели руками! Так дело не пойдет!

Басанти недовольно оглянулась. За ее спиной стоял Дину.

— За это время можно двадцать тарелок вымыть, — продолжал отчитывать Дину, — а ты с пятью еле-еле управилась.

— А ты сам попробуй, — огрызнулась Басанти.

К ее удивлению, Дину уселся на корточки рядом и принялся мыть посуду: тарелки так и мелькали у него в руках. Он принес большой таз с горячей водой и свалил в него всю грязную посуду: тарелки, соусники, ложки. Сноровисто выхватывая из таза тарелку или соусник, он натирал их смоченной в мыльном растворе тряпкой и откладывал в сторону.

— Ты ополаскивай чистой водой, да побыстрее.

— А почему это я должна ополаскивать? Ты же моешь посуду, вот и ополаскивай.

Он удивленно взглянул на нее своими большими глазами, и Басанти, не вступая больше в пререкания, принялась домывать посуду под струей воды из колонки, стоявшей рядом. Не прошло и нескольких минут, как гора грязной посуды была перемыта.

Дину говорил мало, и, хотя работа так и кипела в его руках, ни одна капля не попала на одежду. Когда, перемыв всю посуду, он поднялся, его рубаха и брюки по-прежнему были чистыми.

— А ты приходи каждый вечер, — со смехом сказала Басанти, — будешь мне помогать.

— Мыть посуду — не мое дело.

— А какое у тебя дело? Отдавать приказы?

Дину не ответил ей. Он действительно был не из разговорчивых. Все это время говорила Басанти. Дину вытер руки, молча повернулся и ушел. Молчаливый чистоплотный парень понравился девушке.

К вечеру перед Басанти снова лежала груда грязной посуды. К тому же надвигались сумерки, и Басанти совсем растерялась: даже если колонка рядом, мыть посуду в темноте просто невозможно. Среди тех, кто толпился у входа, поджидая момента, чтобы вовремя подхватить с тарелки недоеденный кусок или горстку риса, находилась и ее мать, но в отличие от других она сидела в стороне, надеясь, что дочь сама догадается и вынесет ей несколько лепешек. Галдеж стоял невообразимый. И в это самое время перед нею снова возник Дину. Не говоря ни слова, он притащил ведро горячей воды и, усевшись рядом, начал мыть посуду.

— Ополаскивай под краном, — бросил он Басанти. В голосе его слышались начальственные нотки. — Погоди, — вдруг остановил он ее, — лучше принеси-ка таз: он там под столом стоит, и сложи в него грязную посуду. В тазу мыть удобнее.

Басанти молча подчинилась.

Дину работал проворно и ловко — Басанти даже невольно залюбовалась. Это скучное занятие вдруг показалось ей интересным и увлекательным.

— А ты парня-то видел? — спросила Басанти.

— Какого парня?

— Ну, того… жениха.

— Нет, не видел.

— А я уже видела, — сказала Басанти и засмеялась. — На тебя немножко похож. Такой же жиденький. А глаза большущие… как у совы. — И, довольная шуткой, Басанти расхохоталась. Отложив в сторону тарелку, Дину вдруг замер, хмуро взглянул на нее и, не сказав ни слова, вновь принялся за дело. Он действительно был худощавый и тонкокостый. Закатав рукава своей белой рубахи, Дину продолжал заниматься делом. Смущенная Басанти несколько раз украдкой окидывала его взглядом.

— Тебе принести поесть? — наконец, решившись, спросила она.

— А где ты возьмешь? — ответил Дину. — Гостей-то сколько, их всех еще накормить надо.

— А я вынесу потихоньку, — кивнув на стоявшую рядом корзину для грязной посуды, сказала Басанти.

— Я тебе вынесу! Все зубы пересчитаю!

— А я тебе такую оплеуху отвешу, что ты все свои зубы проглотишь! — И довольная Басанти звонко расхохоталась.

— Иди-ка ты лучше занимайся делом, нечего трещать тут.

Как только свадебные торжества были закончены, Дину вдруг исчез и не появлялся в Рамеш-нагаре недели две. Басанти увидела его, когда однажды под вечер сидела во дворе у тетушки Шьямы. Дину на своем велосипеде колесил по переулкам Рамеш-нагара. Заметив Басанти, он подъехал к ней и соскочил с велосипеда.

— Ну что, меня искал? — засмеялась Басанти. — А я сижу и жду… с того самого дня.

— Я постоянную работу получил.

— Где?

— Да тут неподалеку, в студенческом общежитии.

— У тебя и так работа была — свадьбы обслуживать. Зачем же бросил?

— Да разве ж это работа? Сегодня есть, завтра — нет. А теперь у меня постоянная работа. Мне даже комнату дали.

— А что ж ты раньше думал? Может, спал за рулем, как сова на ветке? — потешалась над ним Басанти. — У нее ведь тоже так: глаза выпучены, а ничего не видит…

Басанти даже закатилась от хохота и, ухватившись руками за живот, повалилась на землю. Не отводя от нее глаз, Дину недовольно хмурился…

А сейчас, стоя под деревом, затерянная в ночи, Басанти смотрела на общежитие, где работал Дину. В руках у нее был букет цветов и сумочка, куда в спешке она сунула все свое имущество — две юбки да две кофты.

Наконец в комнате Дину загорелся свет. И по всему ее телу прокатилась горячая волна — волна радости, восторга, безграничного доверия к Дину. Как только свет в окошке погас, Басанти тотчас же оставила свое убежище и направилась к общежитию.

Долго плескались и ныряли они в море охватившего их восторга. Переполненная счастьем Басанти уснула только под утро.

До комнаты, где ждал Дину, она добралась в считанные секунды. Перепрыгнув через перила, на цыпочках пробежала по веранде. Осторожно потянув на себя дверь, она скользнула внутрь и плотно прикрыла ее за собою. Дину в комнате не было. Басанти тихонько позвала его и, не получив ответа, решила, что его вызвали по неотложным делам. В комнате стоял запах табачного дыма и сырости. Не зажигая света, она попыталась рассмотреть, что находится в помещении. Ногой нащупала ножку кровати. На кровати расстелен коврик, валяется какая-то одежда. Постепенно глаза привыкли к полумраку комнаты — оконце ее выходило на освещенное пространство перед общежитием, — и теперь уже она могла различить неясные очертания предметов. Басанти уселась прямо на полу в уголке и стала терпеливо поджидать Дину.

Из окон общежития слышались голоса. Откуда-то доносился звон посуды: там, наверно, находятся столовая и кухня, где работает Дину. Капала вода из неплотно привернутого крана. Кто-то, напевая песенку, прогуливался по веранде: голос звучал то громче, то становился глуше. Слова песенки были знакомые:

Басанти беззвучно рассмеялась. Эту песенку она сама постоянно напевала. Теперь ее поет вся молодежь Дели. И в душе Басанти снова поднялась волна радости.

еле слышно закончила она и засмеялась. Сейчас уж до нее никто не доберется — ни отец, ни мать. Она выскользнула из их лап. Басанти захотелось вдруг закурить. Из кармана рубашки она достала бири и уже было собралась зажечь спичку, но вовремя спохватилась. С улицы могут увидеть свет, и тогда Дину рассердится, начнет выговаривать, зачем зажигала. Басанти отложила спички в сторону и несколько минут сидела молча. Потом ей с новой силой захотелось хоть один раз затянуться горьким дымом. «Я же в уголке сижу, и меня никто не видит, — подумала она. — Комната закрыта, кто сможет увидеть меня тут?» Басанти чиркнула спичкой и с наслаждением затянулась. Она дала спичке догореть и в слабом ее свете успела рассмотреть убранство комнаты. На палке, прикрепленной над кроватью, висели широкие белые штаны, на подоконнике стоял кувшин с длинным узким горлышком, к стене прислонен велосипед, рядом с дверью — низкая деревянная кровать. Она успела заметить даже разбросанные по полу окурки.

Сделав несколько затяжек, она погасила бири, осторожно ступая по полу, добралась до оконца, сняла с горлышка кувшина стакан и, наполнив до краев, с жадностью выпила. Как здорово, когда есть холодная вода! Она и не думала, что ей вдруг так захочется пить.

Передвигаясь почти неслышно, Басанти подошла к кровати. Присела на краешек, потом, словно испугавшись чего-то, вскочила и, опустившись на пол, оперлась спиной о ножку. Ей захотелось еще раз чиркнуть спичкой, чтобы внимательнее рассмотреть обстановку комнаты. Она сунула руку в карман, где лежали спички, но передумала и пробормотала:

— Ладно, оставим, а то еще рассердится! — Помолчав, добавила: — Меня бросил в потемках, а сам смылся куда-то!

Но на сердце у нее было светло и радостно: она любила Дину и ей нравилась эта комната, которую она рассматривала при свете спички, она ее уже считала своею. И сидеть на полу, опираясь о ножку кровати, ей тоже нравилось. У Басанти было такое ощущение, будто в душе что-то ломается и сразу же возникает нечто новое — ну точь-в-точь как у дерева: бесшумно падают вниз пожелтевшие листья и тут же прорастают зеленые побеги. Что-то, отмирая, уходит из души навсегда, что-то, неведомое раньше, пробуждается. «В комнате я приберу завтра, все перестираю, наведу чистоту», — подумала она и сонно улыбнулась.

Так и не дождавшись Дину, она уснула, переполненная захлестнувшими ее новыми чувствами.

Она проснулась, когда чьи-то руки нетерпеливо пробежали по ее телу и стали ласково гладить его.

— Кто тут? — испуганно выдохнула она и, уронив что-то в потемках, вскочила. Спросонья Басанти не сразу поняла, где она и почему вокруг такая непроглядная темнота.

— Не шуми, услышат! — прошептал ей на ухо Дину.

Узнав голос Дину, Басанти облегченно вздохнула. Она опустилась на прежнее место и, прижавшись щекой к острой коленке Дину, снова погрузилась в сон.

— Ты где так задержался? — пробормотала она.

Не отвечая, Дину крепко обнял ее. Раньше ее никто так не обнимал. Она делала слабые попытки вырваться. Когда она ходила мыть посуду, в некоторых домах хозяева, будто ненароком, тоже пытались обнять ее, и она еще долго потом ощущала над самым своим ухом тяжелое сопенье стоящего рядом человека. И бьющий в нос запах мужского пота. Если Басанти замечала устремленный на нее взгляд влажных, похотливых глаз, она вздрагивала и под любым предлогом старалась поскорее убежать. Но сейчас все было по-другому: когда Дину обнимал ее, ей было жутко и невыразимо приятно, словно она входила в теплые, ласковые волны океана, и чем глубже она погружалась, тем больше охватывала ее блаженная истома.

Неожиданно, словно очнувшись, Басанти оттолкнула Дину и вскочила.

— Вставай! Вставай!

— Что случилось?

— Вставай, говорю тебе! — настойчиво повторила девушка и, протянув в темноте руку, растрепала его волосы.

— Что случилось, Басанти?

— Можно включить свет?

— Нет, нет, что ты!

— Все равно вставай!

— Не шуми. Вдруг услышат.

— Никто не услышит. Вставай.

Держась за край кровати, Дину наконец встал.

— У тебя тут есть изваяние божества?

— Что-что?

— Изваяние божества!

— Ты что, спятила? Откуда у меня это?

— Ну, может, картинка найдется? Ну, картинка, где бог изображен?

— Что ты болтаешь, Басанти?

— Не говори так! — строго сказала Басанти. — Мы с тобой будем мужем и женой только после того, как станем рядом перед ликом всевышнего, сложим руки… вот так, лодочкой, и низко поклонимся ему. Потом мы поставим друг другу на лоб тику — знак счастья… Ну, так есть у тебя картинка, где изображен бог?

И тут вдруг Дину вспомнил, что у него в шкафу лежит настенный календарь, и на самом первом его листе — картинка с изображением Кришны. Он вытащил календарь из шкафа.

— В игрушки решила поиграть? — усмехнулся Дину.

— Это совсем не игрушки.

— А что ж еще? Разве так свадьбы справляют?

— Что это ты там вытащил?

— Календарь. Здесь изображен Кришна.

— Наконец-то! — радостно воскликнула Басанти. — А теперь выйдем.

— Это куда еще? Ты, я вижу, совсем спятила, Басанти!

— Выйдем на веранду. Да не бойся ты — ничего не случится. Все давно уже спят.

Басанти действительно будто помешалась.

— Погоди. Сначала набери из кувшина воды — прополощи рот. Я тоже прополощу.

Дину давно уже испытывал неодолимое влечение к Басанти, и с каждой минутой это чувство становилось все сильнее. В душе он проклинал причуды Басанти, но возражать ей или тем более вступать с нею в пререкания не решался. Поэтому он молча выполнял все, что она требовала.

Набрав в пригоршню воды, они сполоснули лица, а Басанти еще смочила волосы — так обычно делают бенгалки, — потом, взволнованная, медленно подошла к Дину.

— Возьми в руки картинку, где нарисован всевышний, и мы оба выйдем на веранду. Сейчас там нет ни одной живой души.

Дину взял в руки календарь, и они вышли на залитую лунным светом веранду. Еле слышно шелестели листья под легкими порывами прохладного ветерка. Оглядевшись, Басанти поставила надорванную картинку с изображением божества в нишу.

— Становись лицом к нему… вот так, — вполголоса приказала Басанти.

Криво улыбаясь, Дину стал лицом к нише.

— Сложи руки… вот так.

Дину тряхнул головой и сложил руки лодочкой.

Басанти торжественно совершала свадебный обряд, который ей не раз доводилось видеть в кинофильмах и без которого — она свято верила в это — мужчина и женщина не могут стать мужем и женой.

Неожиданно Басанти побежала в комнату и, отыскав брошенный на кровати букет, быстро вернулась, держа в руках цветы. Одну розу она подала Дину.

— Эту розу вставь мне в волосы.

Дину молча покорился.

— Одним цветком каждая женщина украшает волосы, — волнуясь, проговорила Басанти. — А два цветка в прическе бывают только у невесты. — И она вложила в руку Дину вторую розу.

Дину уже порядком надоела эта игра. Близость Басанти сводила его с ума, но он молча принял розу и осторожно вставил ей в прическу.

— Теперь красной краской проведи мне по пробору. У тебя есть красная краска?

— Ну, хватит, хватит, а то уж слишком. Пойдем в комнату.

— Не смей говорить так, стоя перед ликом всевышнего… Отныне я — твоя жена, а ты — мой муж!

Ошеломленный Дину молчал.

Поднявшись на цыпочки, Басанти осторожно приладила две розы в густую шевелюру своего избранника, потом оборвала лепестки с оставшихся роз и осыпала ими себя и Дину.

Залитое луной лицо Дину, застывшего посреди пустой веранды, было красивое и строгое, точно высеченное из мрамора. Беря его под руку и прижимаясь к нему, Басанти тихо проговорила:

— Теперь возьми мою руку и никогда больше не отпускай ее!

Эту фразу она слышала в каком-то фильме.

И подражание героиням виденных кинофильмов, и детская игра в жениха и невесту, и настоящий брачный обряд, и свойственное каждой женщине трепетное ожидание счастья — все это причудливо переплелось в только что закончившейся церемонии. На усыпанном звездами небе сияла полная луна, все вокруг, залитое ее серебристым светом, казалось удивительным и немножко таинственным.