Девушка в белом кимоно

ГЛАВА 32

Япония, 1958

Вернувшись в постель, я отдыхаю с полным желудком. Я заставила себя съесть лапшу удон, которую стащила Сора. Если мы сегодня решили бежать, то мне необходимо набраться сил. Я лежу на боку, пытаясь найти удобное положение, но у меня не получается. Сама мысль о бегстве приводит меня в такое волнение, что даже ребенок начинает двигаться.

Мысли скачут от Хаджиме к нашему ребенку, а потом к Соре, как мартышка, перелетающая с одной лианы на другую. Три обезьянки, Хатсу, Джин и я. У меня снова сжимается сердце. Сора могла стать четвертой. Ведь на самом деле обезьянок было четверо, и четвертую звали Сидзару. Она изображалась со скрещенными на животе лапками, символизируя неделание зла. Сора удивляет меня своим стремлением помочь и сохранить жизнь своего ребенка. Она прилагает усилия, чтобы сделать то, на что у меня не хватает сил. Сами небеса вложили в нее это стремление, и я вижу в этом особый, глубинный смысл.

Если только я не ослепла. Это бабушка так говорила? Нет, нет, это были слова Кико. Она прокричала их когда я рассказала ей о своем выборе. «Ты ослепла от любви и не видишь того, как все обстоит на самом деле, Наоко!» — крикнула она мне.

Мои тяжелые веки открылись и закрылись. Открылись и снова закрылись. Стена то есть, то ее нет. Я снова ерзаю, чтобы устроиться поудобнее, и думаю о сияющих глазах Хаджиме и его прощальных словах: «Я обещаю, — сказал он, любить тебя всегда».

Правду ли он говорил? Еще мгновение, и я с головой окунаюсь в воспоминания, в любовь и в лишенный сновидений сон.

Пусть лучше я буду слепой, чем лишенной надежды.

— А-а-а-а-а-а-й! — вопли Чийо сотрясают дом и вытряхивают меня из сна.

Я моргаю, еще не придя в себя, но уже освободившись от сна. Она снова вскрикивает. Затем раздаются тяжелые шаги и еще один крик.

Но на этот раз кричит Матушка Сато:

— Не тужься, Чийо! Подожди. Ты должна ждать.

Сора появляется у моей двери.

— Наоко, мы должны идти, сейчас же.

Она хватает мой чемодан и быстро сбрасывает туда ту одежду, что попадает ей под руку. Она очень взволнована: широко распахнутые глаза, сбивчивое дыхание.

— Сейчас? — сажусь я в испуге. Я же только закрыла глаза.

А-а-а-а-а-а-й! — еще один крик взрезает ночную тишину и выдергивает меня из-под одеяла.

Так, хорошо, мы должны идти прямо сейчас. Бедная Чийо! Нет, бедный ребенок Чийо! Я пытаюсь встать, но меня качает из стороны в сторону. Адреналин бежит по моим венам, заставляя уснувшие летаргическим сном мышцы двигаться. Я убираю сбившиеся и мокрые от пота волосы с лица и восстанавливаю равновесие. В левую ногу вонзаются острые иглы, оттого что я спала в неудобном положении.

Сора подходит к двери, склоняется к ней и прислушивается.

— Одевайся. Я сейчас вернусь.

Я трясу ногой, чтобы скорее восстановить кровообращение, и тру глаза. Неужели это происходит на самом деле? Так, я должна подумать. Носки... Я надеваю вторую пару, вспомнив, как намокли мои ноги в ночь бегства Хатсу. Потом хватаю третью пару и кладу ее в карман, на всякий случай. Что еще?

Я разворачиваюсь, осматриваясь вокруг. В итоге я надеваю еще одну хлопковую сорочку под длинную юбку западного образца, свитер, который уже туго натягивается на моем животе, и серый свитер, отданный мне кем-то из девушек. Мне не нужен чемодан, если я надену на себя всю одежду. Я даже повязываю себе платок на голову на всякий случай. Никто не знает, как все обернется на этот раз, а сейчас на улице ужасно холодно.

Крики Чийо превратились во всхлипы. Она умоляет Матушку Сато:

— Сделайте что-нибудь. Ну пожалуйста, сделайте что-нибудь!

Раздается еще один крик, потом быстрые шаги и голоса Матушки и других девушек.

Уставшая, я стою посреди комнаты, не в силах остановить взгляд на чем-то одном. Ой, светильник! Я хватаю со стола спички и сую в карман.

Вбегает Сора.

— Я сказала Матушке, что тебе плохо и что я заварила тебе чаю и останусь у тебя на всю ночь, — увидев мой наряд, она хмурится: — Что на тебе надето?

— Все, что у меня есть, — отвечаю я.

— Ладно, хорошо. Пошли.

Сора снова выглядывает в дверь, потом машет мне рукой, чтобы я шла за ней. Я просовываю руки в рукава пальто, хватаю лампу и, склонившись набок, крадусь следом за ней. Вдруг до нас доносятся тяжелые шаги, и мы замираем на месте. Проходит секунда, две, три... но никто не появляется перед нами. Оставшуюся часть пути до дверей мы прошли под прикрытием криков Чийо.

— Иди, — шепчет Сора.

Я даже не оглядываюсь.

С моим чемоданом в руке Сора идет за мной, потом обгоняет и выходит вперед. Луна уже высоко и отбрасывает длинные серебристые тени. Мы сливаемся с ними и несемся по поляне со всей скоростью, на которую способны мои ослабевшие ноги. На землю опустился морозец, и трава под ногами предательски хрустит с каждым шагом.

— Давай же, торопись, — говорит мне Сора через плечо, когда мы приблизились к тропинке. Вместе со словами она выдыхает белые облака пара, напоминая этим волшебного огнедышащего дракона. — Только будь осторожна.

Я заставляю усталые ноги передвигаться быстрее. С головы и лица спадает повязанный шарф, и я тоже выдыхаю клубы пара, только с явно большим усилием. Густой навес из сплетенных ветвей над нашими головами словно голыми костлявыми пальцами вцепляется в лунный свет, оставляя нам только крохи.

Я держу в руках фонарь, пока она ищет в моих карманах спички. Я настраиваю фонарь, и сначала он извергает сноп искр, но потом появляется ровный свет от пламени фитиля.

Сора берет фонарь в одну руку, мой полупустой чемодан в другую и идет впереди. Свет от фонаря отражается от тропинки. Я иду осторожными ровными шагами, чтобы не упасть. Колючий ночной воздух впивается в кожу морозными иголками, но я так укутана, что пока мне хватает тепла и надежды.

Я ухожу.

Без дождя по пологому берегу реки идти оказывается совсем не трудно. Сначала мы бросаем вниз мой чемодан, и я держу фонарь, пока Сора спускается. Он качается у меня в руке, рассылая желтые лучи света в разные стороны.

— Так, готова? — она протягивает ко мне руки, словно собирается меня ловить, и в памяти тут же всплывают образы и ощущение того, как Матушка дернула меня за волосы. Как упала Хатсу.

Я повернулась спиной к реке и стала спускаться, нащупывая ногой точку опоры. Передав ей фонарь, я собираюсь с духом. Я справлюсь. Мое тело обессилено, но дух жив и наслаждается запахом свободы. Она рядом, рукой подать. Шаг, еще один, и еще, и я почти падаю в ее протянутые руки.

— Пойдем, — Сора поднимает мой чемодан, поднимает фонарь повыше и направляется к мосту.

Сердце старается подгонять медлительные ноги. Один шаг, второй. Вдруг в моем животе что-то резко сжимается. Я останавливаюсь, обхватив его руками.

— Наоко? — свет фонаря прыгает в мою сторону, падая мне на лицо.

Я делаю глубокий вдох и выпрямляюсь.

— Иду.

Мы уже так близко. Я прибавляю шаг и оказываюсь на мосту, бросив лишь торопливый взгляд вниз. Под тонким льдом тяжело ворочается вода. Прощай, Ганко, мой старый друг, упрямый карп. На этот раз я точно не вернусь.

— Наоко! — она почти кричит шепотом. Она у калитки. Фонарь стоит у ее ног, мой чемодан валяется рядом на боку. Она вставляет ключ в замок, но когда я к ней подхожу, в смятении оборачивается ко мне.

— В чем дело, Сора?

Она качает головой, молча выдыхая огромные клубы пара.

— Не получается. Он не...

— Что? — мой взгляд падает на ключ в ее руках, затем на замок. — Дай я, — я беру у нее ключ и пытаюсь вставить его в скважину. Может быть, замок просто замерз. Но тут мое сердце обмирает. Ключ не желает проворачиваться внутри. Я пытаюсь снова и снова. Потом я подношу ключ к глазам и внимательно его рассматриваю. Затем замок. Не может быть. — Это не тот ключ.

Мы впиваемся друг в друга взглядами, не зная, как быть дальше.

— И что теперь? Я не вернусь обратно. Я не могу, — и тут я складываюсь пополам. Снова эта резкая боль в животе.

— Наоко, пожалуйста, ты должна сохранять спокойствие. Ты плохо себя чувствовала, — ее рука опускается мне на плечи.

Мне все еще не разогнуться, но я старательно делаю глубокие вдохи, стараясь продержаться, перетерпеть эти странные ощущения, пока они не закончатся.

— Я в порядке. Попробуй еще раз.

Сора еще раз пытается вставить ключ в замок, а затем просто ударяется в калитку плечом. Та лишь скрипит и качается. Оглянувшись, она находит камень и начинает быть им в калитку, но в результате лишь разбивает себе пальцы. Я наблюдаю за ней, замерев от страха. В животе опять что-то сжалось.

Что же с нами будет дальше? Что, если мы не сможем выбраться? Я наблюдаю за тем, как Сора снова и снова бьет камнем по замку, потом переходит к забору. Бамбук известен тем, что он гибок и крепок. И я хочу приобрести его качества.

Вот только я хочу отсюда выбраться.

Мой взгляд останавливается на трехдюймовой петле, перевитой шуро нава — веревкой из волокна черной пальмы, которая крепит бамбуковые плашки между собой.

— Сора, попробуй веревку. Бей по веревке!

Нам надо было взять с собой нож. И почему я об этом не подумала? Потому что она меня травила...

— Ой... — и снова я корчусь от боли, стараясь не стонать, чтобы не отвлекать ее. Пусть только у нее получится. Пожалуйста!

Сора находит у камня скол и пытается им перерубить веревку, но та лишь пушится от ее усилий.

— Не получается! — рычит она. Потом размахивается и бьет камнем. И еще, и еще.

— Подожди! — я вспоминаю о фонаре. И вслед за этой мыслью накатывает волна восторга. — Не хочет рваться, но против огня не устоит!

Ее несчастное лицо тут же оживает. Она бросает камень и достает спичечный коробок, в котором осталось около шести спичек. Осмотрев забор, она подходит к планкам, которые ближе всего стоят к калитке.

Сначала она трет ладони между собой, дыша на них, чтобы согреться, потом одним движением зажигает спичку. Мы прижимаемся друг к другу, подносим огонек к веревочной петле и ждем. Над веревкой поднимается тонкий завиток дыма, но потом пламя на спичке гаснет, и она роняет ее из пальцев. Мы пытаемся снова. А потом еще раз.

Ничего не получается.

— Подожди! — я снимаю с фонаря стекло, выдвигаю фитиль как можно дальше и наклоняю его к веревке. Язык пламени касается ее, и вскоре появляется дым. Он поднимается в воздух, а веревка тем временем скручивается и съеживается, обнажая бамбуковую планку.

— Получилось! — мы обмениваемся счастливыми взглядами и улыбаемся.

Я передаю ей лампу, и она наклоняет ее к следующему узлу, чтобы терпеливо дождаться, пока тот тоже задымится и съежится. Так она обжигает узлы один за другим.

Я наблюдаю за ней, придерживая живот и молясь, чтобы ребенок немного подождал. Всего лишь еще чуть-чуть. Несколько минут терпения могут подарить ей целую жизнь в покое.

Закончив выжигать узлы на одной планке, Сора выдергивает ее и переходит к следующей. Вот их уже пять, но нам нужен проход пошире. Она действует быстро, а я стараюсь не двигаться, чтобы успокоить ребенка.

Вот Сора берет мой чемодан, выбрасывает его за пределы забора и делает мне знак следовать за ним. Я поворачиваюсь и протискиваюсь в дыру в заборе боком, задевая его животом и спиной.

И вот он, первый глоток свободы.

Появляется Сора и начинает оглядываться.

— Куда пойдем?

Железнодорожная станция находится справа от меня, в своем воображении я проходила этим путем уже тысячу раз, вот только я знаю, что не могу вернуться домой. Поэтому я смотрю налево и начинаю двигаться вдоль бесконечного бамбукового забора, все еще держась за живот. Он напрягается, но я все равно иду, пряча искаженное гримасой лицо за шарфом. Еще чуть-чуть.

— Куда? — быстрые шаги меня догоняют. — Наоко, куда мы идем? Что, если ты сейчас родишь?

— Все в порядке. Ребенок успокоится, как только я смогу отдохнуть, а здесь каждый день ходят монахи и монахини, значит, их монастырь где-то рядом.

Бесконечный бамбуковый забор свернул за угол, но мы не последовали за ним. Мы пошли вперед, пока не нашли небольшой монастырь. Его тоже окружал забор из бамбука, но он был лишь в половину высотой от того, из-за которого мы только что выбрались. Их территория была ухожена, но без излишеств. Мы уперлись в еще одну калитку, но только на этот раз мы хотели в нее войти.

Я была без сил.

Мы с Сорой надели на себя всю одежду, что нашлась в моем чемодане, уселись на него сверху и прижались друг к другу. У меня продолжало схватывать живот, но я старательно этого не показывала. Я боялась, что побег спровоцировал преждевременные роды, поэтому старалась успокоиться и думать только о приятном.

— Я так рада, что ты рядом, Сора, — я уткнулась в ее плечо и сомкнула отяжелевшие веки. Прилив энергии иссяк, и я снова осталась опустошенной и обессиленной.

Я задремываю и просыпаюсь, и сон мой больше похож на медитацию. Меня будит только накатывающая боль в животе, и тогда я думаю о бабушкиной истории про ученика и учителя, той самой, в которой упоминается паук. Я представляю, как с неба спускается паук и садится мне прямо на живот. Это уродливое существо смотрит на меня множественными глазами-бусинками. Я хочу, чтобы он исчез, поэтому зажмуриваюсь, но стоит мне открыть глаза, как он появляется снова.

В истории ученик докладывает учителю, что видел паука, и говорит, что приготовил нож, чтобы в следующий раз, когда тот появится, спокойно с ним расправиться. Учитель же советует ему взять кусочек мела.

— Когда снова увидишь паука, поставь ему на животе крест и скажи мне об этом, — велел учитель.

Паук появляется, и ученик выполняет совет учителя. И тогда учитель просит его приподнять свою рубаху: под ней оказывается крест, нарисованный мелом. Что означает эта история? Лишь то, что мы часто стремимся уничтожить то, что нас пугает, но делая это, мы уничтожаем себя самих.

Да, мне страшно, но я приняла свой страх. Чийо отвергла его, как и Айко и многие другие девушки. Что они сейчас чувствуют, зная, что они сделали? Разве этот их поступок не разрушает их сердца?

— И я благодарна тому, что ты увидела паука на своем животе, Сора, — мой голос мне же самой кажется каким-то далеким. Это я сказала? Или я сплю? — Ой-й-й-й! — живот снова сжимается, и я сжимаюсь над ним, стараясь переждать боль. На этот раз схватка сильная. Что-то теплое полилось между моими ногами.

— Сора... Сора!

И еще одна схватка.

Нет. Еще рано.