Девушка в белом кимоно

ГЛАВА 39

Япония, настоящие дни

Я давилась слезами и смотрела перед собой, ничего не видя. После всего, что она пережила, отказаться от своей дочери? Я вытерла влагу под глазами, стараясь взять себя в руки, но дрожь в моем голосе выдала меня с головой.

— Мне очень жаль. Не могу себе даже представить, как тяжело это было.

Ее брови нахмурились над полными слез глазами.

— Я не жалею о том, что любила вашего отца и нашу дочь, но эта любовь обошлась мне очень дорого. А что было после этого? — она отвела взгляд. — После этого была тьма. Я просто не справилась. И тогда я попыталась утопить эту невыносимую тьму в реке трех переходов.

Я прикрыла руками рот, боясь того, что она могла сейчас сказать.

— Но боль, которую я могла причинить Кендзи новой потерей, перевесила тяжесть камней, которые я сложила в свою сумку. Как я могла причинить ему еще больше боли? И у меня было соглашение с Джин и Хатсу, поэтому я развязала пояс, которым я привязала к себе сумку, и, сидя на берегу, сравнила свои грехи с грехами Матушки Сато. Я решила, что моим приговором будет жить и всю жизнь нести наказание за то, что я сделала, и проследить за тем, чтобы Матушка Сато ответила за свои злодеяния.

Мне потребовалось немало усилий, чтобы не коснуться ее руки.

— Она ответила?

— Настоятель сдержал свое слово и сообщил о ней властям. Они, в свою очередь, пришли ко мне. Матушку Сато арестовали, судили и признали виновной, — плечи Наоко опустились. — Хотя она отсидела только четыре года.

— Четыре года? — изумленно покачала я головой. — И все?

— Да. Но тот роддом они закрыли. Так что, как видите, настоятель был прав, приводя в пример историю о монахе и морских звездах. Хоть мы с Сорой и не сумели спасти всех, кому-то мы все же смогли помочь.

— Вы помогли мне, — прошептала я. Она отказалась от моей сестры. Я сидела и привыкала к этой истине. Сердце мое разрывалось от сострадания к Наоко, но в нем все же была надежда. Моя сестра была жива.

Во мне проснулся журналист, и я засыпала ее новой порцией вопросов:

— Вы знаете, куда отдал ее брат Дайган? С какими агентствами по усыновлению он работал? Или она в итоге так и осталась в том приюте? Она осталась в Японии или отправилась в Америку? Вы не знаете ее имени?

— Имени? — глаза Наоко широко распахнулись от удивления. — Для меня она всегда была маленькой птичкой. И под этим именем я ее и освободила. И рассказывая эту историю, я надеялась освободить и вас, дочь Хаджиме, — она опустила голову.

Я чувствовала, что она хотела закрыть эту тему, но я была слишком близка к тому, чтобы разыскать свою сестру. После стольких усилий.

Я знаю, что могу ее найти, Наоко, — я действительно знала, к кому обратиться и как искать. — Пусть я не знаю ее имени, но если вы дадите мне полное имя брата Дайгана и адрес того приюта в Оисо, я ее найду, — сердце грозило выпрыгнуть из груди. — Может быть, вы вспомните что-нибудь еще, что поможет мне ее разыскать? Что угодно?

— Нет, — покачала она головой. Она взяла мои руки в свои, сжала их и развернула ладонями вверх. — Я рассказала вам нашу историю и историю маленькой птички. Теперь решение о том, что вы с этим сделаете, находится в ваших руках.

Она отпустила мои руки, и несколько мгновений я так и сидела с вытянутыми руками, потом сложила ладонями друг к другу и прижала к сердцу. Она сделала мне самый драгоценный из подарков, и я должна была ответить ей тем же — вернуть ей нечто такое же ценное для меня, что никогда по сути мне не принадлежало.

Я развязала мамин шарф. Каждая ниточка в нем хранила воспоминания: воскресные поездки, шутливые песни, светлые волосы, развевающиеся на ветру. Но, зная, что эти нити сначала были вытканы из воспоминаний Наоко, я протянула шарф ей.

— Я думаю, он действительно принадлежит вам. Папа сказал, что он хотел подарить его мне, но мама нашла его раньше и у него просто не было другого выхода, — я улыбнулась воспоминаниям. — Он отдал мне его перед смертью, сказав, что это было для него важно, — я протянула ей шарф. — Теперь я понимаю почему.

Наоко коснулась пальцами шелка, но не взяла его.

— Вернув его, вы помогли Хаджиме сдержать обещание, — она посмотрела мне в глаза. — Могу я попросить вас еще об одном обещании?

— Конечно. Что угодно.

— Если вы найдете маленькую птичку, отдайте ей этот шарф. Расскажите ей, как он переходил от отцов к дочерям, от мужей к женам и дважды пересек океан. Что теперь он несет в себе не только ожидания, но и всю нашу любовь, — ее глаза блестели, но губы были сложены в улыбке.

Я пообещала ей выполнить ее просьбу.

— Наоко? — из дома выглянул пожилой мужчина в бежевых брюках и голубой с полосками рубашке.

— Ах, мой муж, — сказала Наоко, наклонившись вперед, чтобы встать. — Он пришел, чтобы проводить меня домой.

Я с любопытством повернула голову в его сторону и тоже встала.

Он вышел к дверям на террасу, заметил нас и пошел в нашу сторону. На голове его пушился седой ежик, и на квадратном, хорошо очерченном подбородке виднелась щетина того же оттенка. И как Наоко, он излучал невыразимое достоинство одним своим присутствием и манерами.

Он слегка поклонился.

Я не знала, как себя вести, потому что о нем здесь не было сказано ни слова. Смутившись, я просто повторила его приветствие.

— Простите, эти ваши глаза, — сказал он с улыбкой, проявившей ямочку на его подбородке. — Я не видел таких ясных голубых глаз с тех пор, как знаменитая кинозвезда Мэрилин Монро приезжала в Токио на свой медовый месяц. И ваши глаза, как и ее, меня просто очаровали.

Сердце подпрыгнуло и оказалось в горле. Я узнала эти слова из рассказа Наоко. Это он? И нетерпение выстрелило из меня словами как из пушки:

— Вы Сатоши?

Выходит, мы все же разговаривали о ее муже. И много. Ну конечно, это был он, во всем — с каким достоинством он держался и как говорил.

Он не ответил, и я тут же осознала свою ошибку.

— Простите меня, пожалуйста. Это мои скоропалительные выводы. Я просто подумала, что вы и есть тот самый юноша, о котором она рассказывала, — щекам стало горячо, и я поняла, что покраснела.

Он громко и вкусно рассмеялся, коснувшись моего плеча.

— Прошу вас, вы оказали мне честь таким горячим приветствием.

— И так отчаянно опозорившись, — добавила я, глядя вниз с извиняющейся улыбкой.

— Это мне должно быть стыдно, — сказала Наоко, чтобы развеять неловкость. — Потому что я явно рассказывала все так подробно, что вы тут же его узнали. Позвольте тогда официально представить вам моего мужа, Сатоши Танака.

— Значит, это все-таки вы, — засияла я улыбкой. — Как же я этому рада, — я кивнула, глядя на эту пару. Наоко вышла замуж за Сатоши. И это было правильно. Я ничего не могла поделать со своей улыбкой.

Он поклонился снова, все еще улыбаясь.

— Теперь я надеюсь заслужить такое теплое представление.

— Вы уже его заслужили.

— А это, Сатоши, наша новая знакомая, мисс Тори Ковач. Тори Ковач.

— Тори? — его улыбка стала еще теплее. Он повернулся к Наоко, и они обменялись понимающими взглядами. Целая беседа без слов.

И впервые в жизни я пожалела, что не смогу ее перевести.

— Ну что же, не стану отнимать у вас больше времени, — я сделала шаг, потом остановилась в нерешительности. — Наоко, если я что-нибудь найду... — Я не знала, что я могу говорить при Сатоши. — То есть вы хотите, чтобы я с вами связалась? Вы хотите знать, что мне удалось найти?

Между нами повисло молчание.

— Я познакомилась с вами, Тори Ковач, и я хочу, я надеюсь, что вы наконец примиритесь с прошлым вашего отца. Знайте, что эта встреча с вами, ваше имя позволили мне примириться с моим, — она сделала шаг назад и низко поклонилась.

Мне хотелось ее обнять. Обнять их обоих. Но я поклонилась в ответ, потом приподняла в руках шарф, чтобы сказать этим «я не забуду, спасибо вам» и еще миллион невысказанных слов.

Мы с Сатоши обменялись теплыми улыбками, и с легким поклоном я пошла по дорожке. Уже выйдя на основную дорогу, я оглянулась в последний раз.

Семейный дом Наоко на холме утопал в белых цветах. Здесь мой отец встречался за чаем с королем торговой империи, мечтал о другой жизни и боролся с судьбой.

Скорее всего, я больше никогда не увижу Наоко и Сатоши, но я точно их не забуду. И с шарфом Наоко я несла вперед их историю, нашу общую историю, полную любви и надежды.

У меня были билеты на утренний рейс, но я могла улететь позже. Я отказывалась уезжать, так и не побывав в монастыре и не узнав о брате Дайгане и приюте.