Джентльмен с Харви-стрит

Эпизод первый

Из переписки Аманды Уорд с матерью:

Италия, Лаго-Маджоре. 3 сентября, 1868 года

Здравствуйте, матушка и отец!

Время летит так стремительно, что два месяца с нашей последней встречи пролетели как миг. Я едва ли сумела заметить его... Здесь, на вилле сеньора Фальконе, в окружении гор и пышного буйства природы, временные границы стираются, словно их вовсе не существует... А свежий воздух и солнце возвращают мне, между тем, прежние силы.

Моя неожиданная болезнь, сразившая меня так внезапно, под их воздействием постепенно проходит: слабость в ногах сделалась меньше и головокружения более не повторяются чаще одного-двух раз на дню. Доктор Сорентино считает, что через месяц-другой я полностью встану на ноги, но пока настоятельно не советует отправляться в дорогу, особенно в сопровождении одной лишь служанки, нанятой здесь же, в Италии, ведь Анна Баррет, моя дорогая подруга, насколько вы знаете, месяц назад вернулась в Англию, не дождавшись моего полного восстановления.

Вам не стоит винить ее, матушка: здесь, на вилле сеньора Фальконе, меня окружили такой горячей заботой, что она оставляла меня с легким сердцем. И хозяин, и слуги одинаково хорошо ко мне расположены... Удивительно, как прежде незнакомые люди способны сделаться вдруг друзьями в какие-то несколько дней, не говоря уж о месяцах.

Кроме того, нахожу нужным уведомить вас, что с приближением холодов Сент-Готард, исходя из капризов природы, может быть временно недоступен для проезда почтовых карет, курсирующих между Миланом и Флюэленом, а потому, может статься, что мне придется остаться в Италии до весны.

Сеньор Фальконе со всей искренностью уверяет, что мое пребывание в стенах его дома не доставит ему никаких неудобств: он счастлив помочь и шлет вам с отцом самые теплые пожелания и приветы. И приглашает посетить его виллу, двери которой всегда открыты для его la famiglia!

А посему с наилучшими пожеланиями, ваша дочь Аманда Уорд.

Англия, Лондон, 12 октября, 1868 года

"Здравствуй, Аманда!

Мы с отцом одинаково обеспокоены тем положением, в котором ты оказалась: эта болезнь, которая, к счастью, как ты уверяешь, проходит, сделала тебя чуть ли не пленницей этого итальянского джентльмена. Ты уверена, что этот, так называемый, доктор, который лечит тебя, – не шарлатан, не сведущий в лечении пациентов? Мы с отцом полагаем, что случись эта хворь с тобой в Англии, доктор Маккензи, пользующий нашу семью уже долгие годы, давно бы поставил тебя на ноги. Ты еще достаточно молода, чтобы страдать от затяжных недомоганий, и все-таки этот Фальконе, которого ты постоянно упоминаешь, не отпускает тебя. Прилично ли юной леди, пусть и вдове, так много времени проводить в обществе незнакомого человека, жить в его доме и при этом не вызывать сплетен, столь губительных для ее репутации?

Аманда, дочь моя, ты должна вернуться домой и сделать это, как можно скорее! Лучше всего – к началу сезона. Так как формально ты все еще в трауре, танцевать на балах тебе вряд ли придется, но показать себя выгодным женихам лишним не будет. Подумай сама: состояние твоего бывшего мужа нуждается в твердой руке. Тебе нужен мужчина, способный им верно распоряжаться! Управляющие – все воры, они гребут в свои же карманы, и мы с отцом не хотим, чтобы ты осталась ни с чем.

Есть один джентльмен, приятной наружности и весьма обеспеченный, он вдовец с тремя маленькими детьми, который ищет для них достойную мать, и отец полагает, что для тебя эта партия стала бы подходящей. Ведь может статься, как бы мне не хотелось этого признавать, что ты не способна к деторождению – после почти двух лет брака ты так и не понесла от умершего мужа – а у этого джентльмена уже трое детей, и он будет терпим к твоей маленькой женской неполноценности..."

– Женской неполноценности? – в сердцах повторила Аманда, оторвав взгляд от пляшущих строчек перед глазами. – Боже мой, мама.

Рука невольно легла на живот, как случалось частенько в последнее время, а как будто тронула пустоту. Этот ребенок, которого ей так сложно было сначала принять, теперь ощущался невосполнимой потерей... Казалось, что-то в ней опустело без той крохотной зарождающейся искры новой жизни, покинувшей ее вместе с кровью в той хижине на продавленном старом матрасе. Она оплакивала ее в тишине ночи, ни с кем, даже с Джеком, не делясь своим горем. Казалось, он не поймет, еще и осудит: она как-никак понесла от другого мужчины, который, пусть и не был любим ей всем сердцем, все-таки стал по-своему дорог. Уорд был добр к ней и терпелив, и за это она вспоминала о нем с теплотой, сожалея вдвойне, что не смогла подарить ему сына, о котором он так мечтал.

А ей, как Аманда теперь понимала, хотелось маленького ребенка. И от страха, что после выкидыша она больше не сможет зачать, сжималось сердце.

Вдруг мать права, и она стала бесплодной?

Кому нужна женщина, не способная выносить сына?

В дверь постучали, и девушка встрепенулась, стиснув бумагу в руке.

– Аманда, ты как? Скоро вернется Фальконе, можем дождаться его на террасе и первыми узнать новости. – Розалин Харпер замерла на пороге, заметив, должно быть, в подруге какой-то надлом. – Эй, что с тобой? – Она прошла в комнату и коснулась чуть подрагивающего плеча. – Тебя расстроило что-то в письме? Оно от родителей?

Аманда кивнула.

– От матери. Пишет, что мне неприлично оставаться здесь дольше и требует, чтобы я возвратилась к началу сезона. Мне подобрали нового мужа... – насмешливо улыбнулась она. – Вдовца с тремя маленькими детьми.

Мисс Харпер вскинула брови и отозвалась ей в тон:

– Как великодушно с их стороны. И очень предусмотрительно! – И серьезней: – Ты поэтому так расстроилась?

– Отчасти, – призналась Аманда, задумавшись на секунду. – Дело в том, что здесь, рядом с Джеком, я будто стала другим человеком, не знаю, поймешь ли ты, но это письмо... Оно напомнило снова, кем я являюсь по сути: бесправной собственностью либо родителей, либо мужа. А я не хочу быть ничьей, кроме Джека! И родителям стоит об этом узнать...

– Так скажи им. Ты взрослая женщина, заслужившая право распоряжаться собой!

Розалин была сильной, Аманда знала об этом: она не боялась отстаивать свое мнение и бороться за свое право. Но ей, далекой от светского общества, было легче бороться с косностью и предубеждением света... Аманда же понимала, что ее битва не будет простой. Стоять до крови – вот что ожидало её, и это пугало.

– Так я и сделаю, – сказала она. – И чего бы мне это ни стоило, я буду с мужчиной, который любит меня и без которого я сама не мыслю себя!

Мисс Харпер ободряюще улыбнулась, сжав ее руку.

– Кстати, о нем, – сказала она, – не заглянешь ли в классную комнату и не узнаешь, закончили ли они с маэстро Террини урок? Я пока распоряжусь насчет чая и буду ждать вас двоих на террасе. Не пропадайте! – С этим напутствием, сопровождающимся лукавой улыбкой, она поспешила в сторону лестницы, а Аманда, согнав с лица смущенный румянец, направилась в классную комнату, где маэстро Террини уже второй месяц кряду, точно по расписанию, обучал «внука» сеньора Фальконе итальянскому языку.

– О, сеньорита Аманда, счастлив видеть вас в добром здравии! – воскликнул маэстро, едва увидев её.

– Благодарю, маэстро Террини! Наша радость, как обычно, взаимна. Как ваш ученик? – осведомилась она. – Успешен в учебе?

Джек, сидевший за партой, как какой-то школяр, откинул со лба длинную челку, явно смутившись, и завинтил крышку чернильницы, делая вид, что не слышит их диалога у себя за спиной.

– Молодой сеньор Джино – невероятно сообразительный молодой человек, – поспешил уверить ее собеседник. – Он схватывает все налету. Уверяю вас, в скором времени он заговорит на родном языке так же уверенно, как и любой коренной житель нашей прекрасной страны!

Джек поджал губы, вперившись взглядом в столешницу перед собой и водя пальцем по сколу в дереве, возможно оставленному еще рукой его мнимой матери, Аллегры Фальконе. Маэстро, между тем, простился с обоими и, едва успел выйти за дверь, как руки Аманды обняли молодого человека со спины, а тихий голос защекотал щеку:

– Джек, ну ты что такой мрачный? Улыбнись уже. Тебя, между прочим, хвалили, а не помоями обливали!

– Искренне ли? – отозвался он, наслаждаясь самой ее близостью, с каждым днем ощущавшейся все острее. – Ему, знаешь ли, положено так говорить за те деньги, что граф платит ему за мое обучение. Но ученик я посредственный... Не понимаю к тому же, зачем Фальконе настаивает на этих уроках.

– Но мы ведь хотим остаться жить здесь, в Италии, значит, знание языка тебе пригодится.

– Ты права, – вздохнул Джек. – Просто весь этот фарс... Он утомляет. Я не привык ко всему этому!

– Хочешь сказать, я утомляю тебя? – улыбнулась Аманда, поцеловав его в щеку. И отпустила, отступив на два шага...

Джек мгновенно подорвался на ноги и, в долю секунды нагнав её, обнял крепко за талию.

– Ты ведь сейчас не всерьез? – спросил совсем тихо, заглядывая в глаза.

Аманда затрясла головой.

– Я дразнюсь, ты ведь знаешь. Просто хотела расшевелить тебя!

– И тебе удалось. – Джек приподнял ее и закружил с нее по комнате, едва не сбив жардиньерку с цветами и стул, на котором прежде сидел. Чернильница, к счастью, закрытая, все-таки покатилась под стол и полетели на пол тетради...

– Джек, ну что ты творишь?! Сейчас ведь слуги сбегутся и подумают невесть что.

– Они и так знают, что я люблю тебя. – Он, наконец, опустил ее на пол и поцеловал.

Каждый раз, когда Джек касался ее, а тем более целовал, Аманда как будто переносилась в другой, неизведанный мир, мир, полный красок и света, и ощущений таких мучительно-острых, но прекрасных одновременно, что сердце, сбиваясь с привычного ритма, стучало в какой-то особенной, новой тональности, свойственной лишь ему одному в руках конкретно этого человека.

ЕЁ человека.

– И я люблю тебя, Джек, – прошептала, прижавшись к нему и почти излечившись от гнетущего впечатления, вызванного прочтением письма матери.