Джентльмен с Харви-стрит

Эпизод тринадцатый

Признание Розалин далось нелегко, Аманда видела это, ей вообще было непросто вспоминать те события, и она пересиливала себя, участвуя в обсуждения дела де Моранвиллей. Даже с Амандой, хотя они провели много времени вместе в Италии и подружились, Розалин ни разу не заговорила о событиях, что побудили ее оставить родину, жениха и сбежать, как преступнице. А Аманда нисколько не верила, что подруга способна убить, к тому же, маленького ребенка...

Особенно из-за денег, если вдруг допустить, что она действительно полагала занять место супруги Мишеля де Моранвилля. Что тоже, если подумать, совершенно нелепо: такой человек, как де Моранвилль, никогда бы не опустился до брака с простой гувернанткой.

Они несколько раз виделись в свете, и он показался Аманде высокомерным, расчетливым снобом, знающим себе цену.

– Но это просто нелепо, – сказала она, – все в доме наверняка могли подтвердить, что вы с хозяином не состояли в романтических отношениях.

В повисшей в комнате тишине ощущалось гнетущее напряжение, недосказанность, гнев.

Вскинув глаза, Розалин произнесла:

– Ты ошибаешься: в доме как раз на каждом углу обсуждался наш с де Моранвиллем роман. Мы якобы за спиной у жены тайно встречались в комнате графа... Что он, устав от безумной супруги, собирался отправить бедняжку в Бедлам, а меня сделать негласной хозяйкой. Даже мое будущее замужество якобы... было прикрытием, ширмой для наших с ним отношений.

– Но почему? Что побудило прислугу распустить о тебе подобные слухи?

Розалин усмехнулась:

– Много ли надо, чтобы распустить языки? Один жест – рука на плече, одно слово, понятое не так – и вот ты уже любовница графа, а после и вовсе – убийца. – Она продолжила, помолчав: – Жениху о шепотках в доме я ни слова не говорила: не хотела его огорчать. Да и боялась, наверно, что он решит: шепчутся не без повода. Я надеялась, сплетня уляжется через время, когда злопыхатели наконец убедятся, что между нами с хозяином нет ничего предосудительного. Только он... будто нарочно подливая масло в огонь, стал выделять меня среди слуг и однажды позвал в кабинет... Он хотел, чтобы я... шпионила за хозяйкой, докладывала ему, если она поведет себя странно, как с ней частенько бывало в последнее время.

– В газете было написано, что миледи де Моранвилль страдала душевным расстройством... – осторожно вставила Анна Баррет. – Так ли это?

Розалин, обхватив плечи руками, в задумчивости на нее посмотрела.

– Сложно сказать определенно, но вела она себя странно, – признала она. – Временами казалась совершенно нормальной, а потом закапывала в саду то столовый сервиз из мейсенского фарфора, то папку с документами мужа, а однажды... сказала, что может летать и выпрыгнула в окно библиотеки. К счастью, то был первый этаж, и она не расшиблась, но хозяин аж посерел, когда она это сделала...

– Он любил жену?

– Полагаю, до всего этого да, но в тот год, когда у миледи начались эти странности, они с ней постоянно ругались.

– Знаете, почему? – спросил Джек.

– Я не подслушивала под дверью.

– Но, сами знаете, слуги шепчутся по углам...

Розалин вымученно улыбнулась: ей ли не знать.

– Говорили, у графа появилась любовница, и жена об этом узнала. Но я не знаю, правда ли это... Граф не казался мне легкомысленным человеком, способным на тайную связь. Любовницы у него, наверное, были, но без серьезных посылов... Вряд ли наличие оных стало причиной скандалов.

– Что же тогда?

– Я не знаю, – ответила женщина, покачав головой. – Может быть, граф хотел еще сына, а жена не пускала его в свою спальню... Об это как раз много шептались на кухне. А может... – она задумалась на секунду, – ему не нравилось, как графиня носится с сыном... «У нас вырастет рохля и неженка. Перестань квохтать над ним!» – попенял он однажды жене. А та кинула гневно: «Я – его мать. Как хочу, так и веду себя с сыном!»

– Граф любил мальчика?

– Очень. Буквально души в нем не чаял! Редкий дар для мужчины.

– Он, должно быть, тяжело переживал гибель сына? – спросил вдруг Фальконе. – Он, в отличие от жены, оставаясь в себе, в полной мере осознавал свое горе.

Мисс Харпер кивнула.

– Де Моранвилль, кажется, постарел за то утро, в которое нашли мальчика, – сказала она. – У него тряслись руки, а глаза будто выцвели... Дворецкий с лакеем вдвоем увели его в дом – он плелся, как неживой. Миледи же пришлось сделать успокаивающий укол, так как она то рыдала над телом ребенка, то обвиняла кого-то в похищении сына... Ей все казалось, что он еще кроха, младенчик из колыбели – как сказал потом доктор, от сильного горя у нее что-то сделалось с памятью, и она позабыла последние несколько лет, помня лишь время, когда сын только родился.

– Ретроградная амнезия, – произнес Ридли. – Так называл это доктор.

– Наверное... – согласилась с ним Розалин. И тут же добавила: – Но знаете, что страннее всего? Еще до обнаружения мальчика графиня уже искала колыбель со своим сыном. И никто, абсолютно никто, не обратил особенного внимания на рану на её голове. Зная о странностях леди, доктор, годами пользовавший де Моранвиллей, предположил лишь, что несчастная гуляла во сне или случайно поскользнулась на мокром полу, а о хвоинках в ее волосах и отсутствии крови на том же полу не было сказано ни слова...

– А что думаете обо всем этом вы? – осведомился Фальконе.

– Я думаю, леди де Моранвилль выходила той ночью из дома и...

– И?

– Я не знаю, – Розалин прикрыла глаза. – Я сотню раз представляла, что там случилось, но все равно понятия не имею, что именно произошло. Знаю лишь, что отчасти виновата: все последние дни я спала в комнате мальчика...

– Почему?

– Он стал беспокойным, ему часто снились кошмары, просыпаясь в поту, он громко кричал. Я успокаивала его... Полагаю, ссоры родителей плохо сказывались на нем...

– А в тот вечер вы изменили привычке?

– В тот вечер, измучившись долгой прогулкой и вымокнув под дождем, я поднялась к себе и совершенно без сил повалилась в кровать. Если бы только я заглянула к нему, – простенала она, – если бы пересилила собственную усталость...

Старый граф покачал головой.

– Вряд ли это что-нибудь изменило бы, – сказал он, – мальчик уже тогда был, наверное, мертв. Вас неспроста удалили из дома и из его комнаты, ясное дело...

– Но зачем? Почему? – вскричала мисс Харпер. – Анри был таким славным мальчиком. Боже мой!

– Не кори себя. В его смерти твоей вины нет! – с полной уверенностью заявила Аманда, обняв подрагивающее от слез тело подруги.

А та прошептала, не в силах смириться со своим прошлым:

– Но я могла бы, наверно, что-то заметить... предугадать...

– Если вы правы насчет миледи де Моранвилль, и она в ту самую ночь выходила из дома, – произнес Джек, – то могло статься, она видела преступление...

Ридли кивнул, подхватив его мысль.

– Я уверен, что именно так это и было, – произнес он. – Но остается неясным, почему, став свидетельницей преступления, сама она не пострадала. Убивший ребенка должен был испугаться, запаниковать и избавиться от свидетельницы...

– Может быть, именно так убийца и планировал сделать, ударив женщину по голове, – предположил Баррет. – И, посчитав, что она умерла, он бросил её, но миледи очнулась и, вместо того, чтобы изобличить преступника, не вспомнила ни только минувший вечер, но и несколько предшествующих ему лет.

– Вполне разумная версия, я полагаю, – подтвердил данное умозаключение старый граф. – Но одно до сих пор мне неясно: мотив. У кого был мотив убить мальчика?

– Возможно, у де Моранвилля были враги, – предположила Аманда. – Он был дельцом и довольно успешным, а такие всегда имеют врагов.

Граф согласился:

– Вполне может быть. Но полиция, полагаю, исследовала этот вопрос... – Он поглядел на инспектора Ридли.

– Боюсь, нет, – отозвался тот не без горечи. – Гувернантка убитого мальчика сделалась для Брандера главной подозреваемой, а исчезнув, лишь убедила инспектора в своей правоте. Сам я пытался искать в том направлении... – признался Ридли как будто смущенно, – но сильные мира сего не особенно расположены к откровенным беседам с инспектором полиции, непонятно с какой именно целью желающим с ними встречи. Так что, увы, – развел он руками, – ничего важного узнать мне не удалось.

– Но ведь кто-то должен был что-то знать! – В сердцах воскликнула Анна. – Не может быть, чтобы совсем ничего...

Розалин вдруг сказала:

– Если кто-то что-то и знал, то миссис Поттер, камеристка миледи. Они были с ней очень близки, и хозяйка наверняка делилась с ней самым личным: в частности, почему ссорилась с мужем.

Услышав эти слова, все разом посмотрели на Ридли, а Фальконе озвучил безмолвное вслух:

– Эту Поттер, конечно, допрашивали ваши коллеги. Она сказала что-то существенное?

Ридли покачал головой.

– Ничего, что могло бы продвинуть нас в этом деле, – произнес он. – Уверяла лишь, что хозяин изводил супругу беспочвенной ревностью, постоянно укорял её в холодности и легкомыслии, а однажды... кхм, взял ее силой в библиотеке.

– Но это неправда, – возмутилась этим словам Розалин. – По крайней мере, касательно ревности. Граф не казался ревнивцем, а графиня едва выезжала из дома... Лишь однажды... – припоминая, продолжала она, – он вспылил, прогнав учителя музыки, нанятого графиней для маленького Анри, но, я уверена, дело было не в ревности.

– А в чем же тогда?

– Мне кажется, он показался де Моранвиллю недостаточно компетентным, но... – она, кажется, засомневалась, – я не уверена в этом.

Присутствующие опять помолчали, осмысливая услышанное, и Фальконе сказал:

– Наверное, было б не лишним переговорить с этой Поттер опять, как вы считаете? Может быть, по прошествии времени она станет более разговорчивой, да и деньги, стоит их посулить в нужной мере, развязывают язык. Где теперь эта женщина?

– Поступила на новое место, насколько я знаю, – ответил на его вопрос Ридли. – Полагаю, в бумагах имеется ее новый адрес. Я узнаю его...

– Благодарю вас, инспектор. Это было бы важным подспорьем для нас!

– А я бы мог попытаться узнать о карманнике, промышляющем у Сент-Джеймса, – предложил Джек. – Времени, без сомнения, прошло много, но в определенной среде ловкачи остаются на памяти как легенды. Вдруг удастся узнать, куда делся Милашка...

– А еще, – добавил Фальконе, – очень хочется поглядеть на нашего графа. Он появляется в свете?

Анна Баррет кивнула.

– В последнее время чаще, чем прежде, – сказала она. – В первые годы после трагедии он стал буквально затворником, редко куда выходил и сам никого не принимал, но сейчас нет-нет да появится где-то.

– Значит, у нас есть надежда увидеть его и составить о нем свое мнение.

– Без сомнения.

Фальконе расплылся в улыбке.

– Еще чаю, мои дорогие? – предложил он, хватаясь за колокольчик.