Джентльмен с Харви-стрит

Эпизод двадцать второй

– Не плачь, умоляю тебя, – попросил Джек, прекрасно осознавая, что мог вынести все, что угодно, кроме слез этой девушки.

Она всхлипнула, еще крепче прижавшись к нему.

– Не могу перестать. Мои мольбы, знаешь ли, для тебя тоже мало что значат!

Глупенькая Аманда.

Он так страстно и сильно любил её, что едва себя контролировал, перебарывая неистовое желание сделать так, как нашептывали эмоции: зацеловать ее всю. Он так долго об этом мечтал, что теперь, твердо решив отступиться, ощутил реальную боль во всем теле. И распущенные по плечам волосы и глубокое декольте вечернего платья мало способствовали самоконтролю и желанию боль эту унять…

– Это неправда, – глухо прошептал он.

И, наверное, сам так и не понял, как начал ее целовать, как задохнулся желанием, ощутив ее пальцы на коже, впившимися в мышцы спины, как сам скользнул чуть саднящими от поцелуев губами к нежной ключице, коснулся ее языком...

И вдруг распахнулась дверь комнаты. Кто-то предстал на пороге... Они с Амандой отпрянули друг от друга, но вряд ли кого-то могли обмануть их расширившиеся зрачки, чуть подрагивающие от желания пальцы и клокочущие сердца.

– Эт-то бесстыдство... скандал... Аманда, как ты могла?! – неестественно низким голосом пискнула ее мать. Щеки миледи горели нездоровым румянцем, глаза метались между ними обоими. – Пасть так низко... да еще с ним...

Джек ощутил, как его взяли за руку, пальцы Аманды переплелись с его пальцами.

– Я вам сказала, что люблю другого мужчину...

– Его?

– Да, мама. Я люблю Джека.

Женщина охнула, Джек запоздало попытался оправить края выбившейся из бриджей рубашки. Дышать нормально не получалось, и он удивлялся тому, как у Аманды выходит так ладно, невозмутимо беседовать с матерью.

Сам он желал провалиться под землю! А желательно, умереть. Стыдно было до дрожи…

Особенно перед Фальконе, который, ясное дело, тоже был здесь и смотрел на него...

– Ты любишь... этого? – Женщина, между тем, указала на него пальцем. – Этого...

Она знала, кто он такой, Джек не ошибся, просто никак не могла подобрать верное слово: кокни, плебея, мальчишку-констебля, обманщика с самого дна этого города...

– … Итальянца? – подсказал вдруг Фальконе, заглянув миледи в глаза. – Вы имеете что-то против итальянских мужчин? Или что-то конкретно против моего внука, миледи?

Леди Риверстоун, отвлекшись от Джека, посмотрела на графа и вдруг захлопнула рот.

– Вашего внука? – заговорил ее муж. – Вы уверены, сэр, что этот... молодой человек – именно что… итальянец?

– Абсолютно уверен. Моя дочь родила мальчика от англичанина, признаю, но от этого он не меньше итальянец, чем в любом другом случае. – Граф вскинул голову. – Так вы имеете что-то конкретное против моего Джино?

Риверстоуны переглянулись.

– Он соблазнил нашу дочь, по-вашему этого мало? – взяв себя в руки, воскликнул мужчина. – И вы скорее всего потворствовали ему... Вот почему наша дочь жила в вашем доме и...

Фальконе сделался совершенно серьезен.

– Могу вас уверить, под моей крышей ничего неприличного или компрометирующего честь юной леди не происходило. Мой внук, – старик сделал на этих словах особый акцент, – очень серьезный молодой человек и он... никогда не посмел бы опорочить имя любимой им девушки.

Леди Риверстоун-Блэкни схватилась за сердце, а ее муж изогнул губы в усмешке.

– Мы все сейчас видим, насколько крепки его принципы, да, – процедил он сквозь зубы. И тут же продолжил: – У моей дочери есть жених. О их браке уже было сговорено...

– Полагаете, этот мужчина возьмет вашу дочь опозоренной? – очень спокойно осведомился Фальконе. – Как бы ни было велико мое доверие к внуку, ситуация, согласитесь, весьма... щепетильная... – он окинул молодых взглядом. – Я не уверен, что они не...

– Ничего не было, – очень твердо заявил Джек.

– Ничего?

Джек вспыхнул под взглядом старого графа, хотя вряд ли мог покраснеть еще больше. Он и так горел, как в огне...

– Ничего, кроме...

– Мы целовались, – пришла Джеку на помощь Аманда. – И я сама так хотела.

Ее мать снова вскрикнула, повалившись на руки поддерживающей миледи мисс Харпер.

– На самом деле, мы оба... хотели одного и того же, – добавил Джек, сжав ее пальцы.

Гаспаро Фальконе весьма показательно закатил глаза, вскинув брови.

– Как видите, эти двое любят друг друга, так есть ли резоны противиться этому светлому чувству? – едва ли не риторически вопросил он. – Насколько я знаю, мой Джино и так собирался просить руки сеньориты Уорд, так отчего бы нам не решить это дело прямо сейчас? – Риверстоуны молча прожигали несчастную пару глазами. – Или вы полагаете, что Фальконе, будучи иностранцами, недостойны руки вашей дочери? Так я с радостью предоставлю вам сведения о наших аристократических предках, вплоть до Арнульфа Каринтийского, а пять тысяч годового дохода, я полагаю, будут достаточным аргументом в пользу нашей финансовой состоятельности.

– Я не пойду за Феррерса, мама, – весомо присовокупила Аманда, прерывая повисшее после слов графа молчание. – Хоть запирайте, хоть нет, я сбегу с Джеком в Италию, так и знайте.

Джеку почудилось, что отец его девушки скрипнул зубами.

– Наша дочь не уедет в Италию, – через силу, но произнес он, явно давая понять, что они против подобного брака, но Фальконе, делая вид, что не понял завуалированного отказа, воскликнул весьма жизнерадостно:

– Где они будут жить, решать молодым, право слово, сеньор. Я их неволить не стану! Мой Джино и сам наполовину английских кровей, так что я допускаю: английская родина может манить его так же сильно, как итальянская.

Лицо Риверстоуна перекосилось и снова послышался скрежет зубов.

– Наша дочь... – начал он снова, – не выйдет замуж за... – Джека смерили еще более уничижительно-убийственным взглядом, – … итальянца. – Читайте: какого-то выскочку. – Не обессудьте, граф!

– Ваше право, – опять посерьезнел Фальконе, – но вы должны понимать: после сегодняшнего... кхм, конфуза, особенно если о нем разболтают светские кумушки, вашей дочери будет непросто не только найти себе мужа, но даже... выходить в свет.

Собеседники встретились взглядами, Риверстоун спросил:

– И кто же их просветит, этих кумушек, позвольте узнать?

Граф улыбнулся, вроде как поражаясь наивности собеседника, но на самом деле давая понять, что он сам и расскажет в случае необходимости.

– Вам ли не знать, дорогой лорд, как разносятся сплетни? – вопросом же на вопрос откликнулся он. – Здесь шепнула какая-то птичка, там – другая и третья... Право слово, не понимаю упорства, с которым вы так противитесь браку наших детей. Джино с радостью обелит имя Аманды, согласившись взять ее замуж, не так ли, мой мальчик?

Джек, с трудом понимая, на каком свете находится, молча кивнул. А ведь только около часа назад он твердо решил отступиться от мыслей о браке с Амандой…

– Вот видите, как чудесно все складывается! – восхитился Фальконе. – Завтра же мы с моим внуком явимся к вам с соответствующими бумагами, дабы урегулировать финансовые вопросы и обсудить длительность намечающейся помолвки. Могу вас уверить, в накладе никто не останется! Это поистине славный вечер как для самих молодых, так и для нас, стариков. Идите я вас расцелую! – С такими словами Фальконе сам подался к неподвижно замершей паре, с тревогой за этими переговорами наблюдавшей и все еще не осознавшей, чем именно они кончились.

Он смачно, по-итальнски восторженно расцеловал их в горящие щеки и попутно застегнул Джеку пару пуговиц на рубашке.

– Итак, до завтрашнего утра? – обратился он к Риверстоуну, неподвижному и молчаливому, как соляной столб. У того дернулись веко и уголки губ, но он все же кивнул, не в силах молвить ни слова...

Вместо него леди Риверстоун приказала:

– Аманда, мы едем домой. Немедленно!

Пальцы Аманды скользнули из ладони Джека и сама она, собираясь уйти, сделала шаг, но вдруг развернулась и обняла его. Крепко-крепко.

– До завтра, – шепнула чуть слышно. – Люблю тебя.

– Бесстыдница! – проскрежетала миледи, дернув дочь за руку, и, наверное, со всей силы, но Аманда счастливо улыбалась, ничуть не обратив на это внимание.

«До завтра. Люблю тебя».

Дверь, за которой скрылись Риверстоуны с дочерью и провожающей их мисс Харпер, закрылась, и Джек с мнимым дедом остались наедине.

– Ну и зачем вы сделали это? – Джек рухнул на оттоманку и взъерошил пальцами волосы. – Зачем за меня заступились? Еще и солгали Риверстоунам.

– Я не лгал, – невозмутимо откликнулся граф, глядя на него сверху вниз. – А заступиться был просто обязан: как-никак ситуация вышла пикантной. Я глазам не поверил... – сверкнул он улыбкой.

Джек опять запустил пальцы в волосы, щеки его ярко вспыхнули.

– Я ей не пара, – произнес глухо и обреченно. – Собирался сказать ей об этом, а тут... Как теперь говорить с Риверстоунами, признаваться в обмане? И зачем вы только вмешались? Пусть бы...

– Что? Оскорбляли тебя? Ну уж нет, – разозлился Фальконе, – никому не позволю оскорблять моего внука, прости.

Джек поднял голову и с удивлением на него посмотрел.

– Я не ваш внук, мы, кажется, разрешили этот вопрос.

– Это ты себе что-то придумал, я же... уверен в обратном.

Джек нахмурился, продолжая сверлить лицо собеседника взглядом. Поднялся. И вдруг кинул недоуменно:

– Вы шутите, так?

– Я серьезен, как никогда.

Джек мотнул головой, прогоняя туман странных мыслей: от потрясения он, должно быть, соображает не очень.

– Они знают, кто я такой, – произнес он, имея в виду Риверстоунов, – нищий мальчишка, обманщик. Зря вы отсрочили неизбежное...

Гаспаро Фальконе на этих словах, полных горечи и тоски, подошел совсем близко, положил руку на плечо парня и заглянул ему прямо в глаза.

– Ты – Фальконе, – произнес он. – Сын моей дочери, внук, о котором я долгие годы мечтал, и которой наследует состояние нашего рода. Я так решил, – добавил поспешно, не дав Джеку возможность что-нибудь возразить, хотя тот, открыв рот, вряд ли смог бы хоть слово сказать, так сильно его поразило признание деда. – И от решенного не отступлюсь! И тебе не позволю. – Старик сжал плечо внука.

– Но я... не могу... – В голове парня будто взорвалась петарда китайского фейерверка: он оглох на секунду и даже как будто бы онемел. – Я...

– А мне безразлично, можешь ты или нет, – жестко кинул Фальконе. – Я так решил, вот и все. Не хочу, чтобы деньги Фальконе растрынькал какой-то избалованный малец, которого я, между прочим, два раза в жизни и увидел. И оба раза он вызывал у меня раздражение! Вот ему, а не деньги. – Старик скрутил пальцами кукиш. – Ты, в конце концов, мой законный наследник... по прямой линии. Так что смирись! Завтра мы едем обручать тебя с лучшей девушкой в мире, а эти все... – он скривился, взмахнув рукой в воздухе, – пусть подавятся собственным возмущением. Мы утрем их вздернутые носы! Мы уделаем их, – заключил старик совсем тихо, подавшись к Джеку всем телом.

Шутихи в голове парня продолжали взрываться... Оглушенный, он тупо взирал на того, кто дарил ему целый мир... просто так. Но такого ведь не бывает... Абсурд.

– Вы потешаетесь надо мной? – спросил он. – Насмехаетесь?

Лицо старика сделалось отчего-то сердитым.

– Ты не слушаешь меня, мальчик! – вскинулся он и ни с того ни с сего залепил Джеку пощечину. Такую звонкую, что у Джека дернулась голова и в ушах зашумело. Он ошалело прижал к вспыхнувшей болью щеке свою руку и округлил большие глаза, пытаясь понять, что это было.

Старик лишился рассудка?

Определенно.

– Ты не слушаешь меня, Джино, – повторил, между тем, старый граф. – Забился в собственную обиду, как в раковину, и главного не замечаешь: я даю тебе шанс сделать этот мир лучше. Изменить, если не всё, то многое, понимаешь? Наследство Фальконе – не деньги, Джек, это возможности, много возможностей переменить природу вещей, которые угнетают тебя. Так измени их! Докажи этим снобам с Мэйфера, что человек способен меняться, что, даже поднявшись из самых низов, можно сделаться тем, с кем даже им придется считаться. Что, хочешь от этого отказаться и позволить им костенеть в своих заблуждениях? Хочешь, скажи?

– Не хочу.

– Ха! – Фальконе крутанулся на пятках и хлопнул в ладони. Улыбка, широкая, как Триестский залив, озарила его исчерченное морщинами лицо. – Значит, больше никаких разговоров на тему «Я не ваш внук, и пусть этот мир катится к черту»?

Джек, зараженный его восторженным энтузиазмом, улыбнулся невольно, хотя, надо признаться, все еще не понимал, что сейчас происходит.

– Я просто совсем не уверен, что подхожу на подобную роль... – сказал он.

– Об этом позволь судить мне, – парировал граф. – И вообще, кто кого должен сейчас уговаривать? Скажи, тебе нравится быть несчастным и бедным, страдать из-за девушки, быть с которой вам не позволят, или... ты встанешь с ней вровень, станешь счастливым и...

– И?

– … Заставишь меня гордиться тобой? Выбирай, вариантов лишь два.

– Я выбираю второй.

– Наконец-то я слышу разумные речи. – И потрясая руками: – О, Мадонна, это было сложнее, чем я полагал! Нужно выпить. Прямо сейчас.

– Мисс Харпер вам не позволит.

– Пусть только попробует: как-никак мой внук почти что помолвлен. Я обязан отпраздновать это событие! – И шепнул Джеку на ухо со счастливой улыбкой: – Только с детьми не тяните. Я хочу умереть абсолютно счастливым! – И с такими словами вышел из комнаты, лучась улыбкой как лучится на солнце новенький соверен, вытащенный из кармана.