Дикарь

Глава 18

Комната, в которой его разместили, меньше всего напоминала медицинскую палату. Единственным, что их объединяло, был, пожалуй, размер: места в помещении хватало лишь на то, чтобы сделать восемь шагов в длину и шесть — в ширину. И это можно было провернуть лишь в том случае, если удастся обойти расположенную в центре комнаты кушетку, больше всего напоминающую кресло в кабинете стоматолога. Разумеется, при условии, что ты к этой самой кушетке не привязан.

Словом, Филиппу возможности прогуляться не предоставлялось.

Жаловаться на это он, конечно, не спешил. По крайней мере, его оставили в живых и даже всерьёз занялись его лечением, обработав раны и поставив капельницу с физраствором. Филипп поморщился: элементали из Дома Прометея сильно его потрепали. Повезло, что им с Игорем удалось выбраться из этой передряги живыми. Если, конечно, последний козырь, оставленный Филиппом на крайний случай, можно считать удачей.

— Я тебя ещё раз спрашиваю: откуда у тебя особый значок?!

«Господи, ну почему меня допрашивает именно он?»

— А я ещё раз отвечаю, — терпеливо, будто объясняясь с умственно отсталым, повторил Филипп то, что, наверное, говорил уже тысячу раз. Ну ладно, не тысячу — и всё же достаточно, чтобы и самому поверить в эту версию:

— Когда бежал, нашёл его на земле. Наверное, Ярослав выронил, когда мы выбрались из-за деревьев и пошли в здание.

— Да неужели? Вот так просто взял и нашёл особый значок напарника? На улице? — с издевкой переспросил Николай Андреевич, сложив пальцы на пиджаке, опасно натянутом в районе живота.

«Сомнительно, что, если бы начальник отдела сам пошёл в разведку, он смог бы спрятаться за деревом».

— Именно так, — с серьёзным лицом подтвердил Филипп. Если решил врать — делай это до конца. И постарайся сам поверить в свои слова. Тогда и других убедить станет не в пример проще. Филипп хотел вдобавок кивнуть, чтобы придать своим словам больше весомости, но сделать этого, к сожалению, не смог: мешал удерживающий голову ошейник из родия. Наручники из того же металла плотно фиксировали руки на подлокотниках, поэтому подкрепить свою речь за счёт жестикуляции тоже не получалось. Оставалось уповать на своё красноречие и тупость собеседника. Благо и первого, и второго, по мнению Филиппа, было в достатке.

Николай Андреевич убрал руки за спину и с видом Наполеона принялся мерить помещение шагами, о чем-то размышляя. Восемь — в длину. Шесть — в ширину. Филипп не мешал ему: опыт подсказывал, что иногда лучше помолчать.

— Я всегда знал, что ты нечист на руку, — судя по всему, начальник опытом Кратова не обладал, — Но в этот раз ты превзошёл сам себя! Как только мы найдём доказательства, — а мы сделаем это, уж поверь! — Тебя приговорят к смертной казни!

Это было правдой. Убийство преступников практиковалось в государстве очень редко, лишь в тех случаях, когда нарушение закона было особо тяжёлым. Предательство входило в этот список.

— Но у тебя — пока ещё! — есть шанс спастись, — продолжал распаляться Николай Андреевич. Он ускорился, видимо, желая вызвать у Филиппа головокружение. Напрасная надежда: Кратов на него даже не смотрел. — Ты должен сознаться!

«Ага. Вот мы и подошли к главному».

В отличие от конечностей и шеи, брови Филиппу в движении никто не ограничил, и он с удовольствием позволил им приподняться вверх.

— Сознаться в чём? — изобразил он искреннее непонимание.

— В предательстве и убийстве напарника, идиот! — Николай Андреевич не выдержал и взорвался. Одним из главных качеств хорошего руководителя было умение держать себя в руках при любых обстоятельствах. Но так уж вышло, что хорошим руководителем начальник разведки никогда не являлся.

Филипп прикрыл глаза, словно задремав. Отвечать на истерические выкрики начальника было ниже его достоинства.

— Если ты подпишешь признание, — чуть успокоившись, принялся увещевать Николай Андреевич, — Мы сможем смягчить твоё наказание. Возможно даже, что срок, который ты получишь, будет не пожизненным!

«Радужная перспектива. Насквозь лживая — но радужная».

— Достаточно во всем сознаться, и ты всего лишь получишь срок.

«А ты — премию».

— И тебе лучше поторопиться, — в голосе Николая Андреевича появились угрожающие нотки. — Если ты не подпишешь признание до того, как мы найдём доказательства твоей вины, на помилование можешь не рассчитывать. Подумай об этом хорошенько. И прими правильное решение. Ты ведь умный человек, Филипп.

«Вот уж враки. Ты всегда считал меня полным дураком. Впрочем, как и я тебя».

На этот раз брови Кратова поползли вверх против его воли. Николай Андреевич, сочтя это своей маленькой победой, принялся «додавливать» подозреваемого:

— Тебе даже не придётся думать. Мы сами подготовим текст признания. Просто подпишешь и всё. Идеальный вариант.

Этого Филипп уже не выдержал. Он расхохотался, глядя прямо в лицо стремительно багровеющему начальнику. Кратов, конечно, знал, что Николай Андреевич о нём не слишком высокого мнения, но и предположить не мог, что всё настолько плохо. Похоже, босс считал его полнейшим идиотом.

«Ну, сохранить серьёзность не получилось. Так какая теперь, к чёрту, разница?»

— Николай Андреевич, — отсмеявшись, обратился Филипп. Начальник, чей цвет лица оттенком мог посоперничать с перезревшей свёклой, вперил взгляд маленьких злобных глазок в скованного элементаля.

— Я не виноват и не буду ничего подписывать. Идите в жопу.

— Ты… Ты… — от наглости подчинённого Николай Андреевич надолго потерял дар речи. Когда ему наконец удалось прочистить горло, он с ненавистью прошептал:

— Жаль, здесь две камеры, и я не могу тебя пытать. Ты бы мигом всё рассказал, можешь мне поверить. Ну ничего, — в голосе начальника появилось что-то трудное для понимая. Самым подходящим словом, по мнению Кратова, было "сальность". — Мы всегда можем устроить обыск в твоей квартире. В целях следствия, естественно. Я завтра же направлю запрос начальству, думаю, оно без проблем выдаст ордер. Это может быть важным для следствия! — Николай Андреевич приблизился к Филиппу настолько, что Кратов, не будь он скован, смог бы вырвать ему спрятанный в складках кожи кадык.

— Ну а то, что ты живёшь не один… Она ведь наверняка в курсе твоих делишек. Так что… Кто знает. Всякое может случиться.

По-дружески похлопав Филиппа по плечу, Николай Андреевич развернулся на каблуках и стремительным шагом покинул комнату. Элементаль медленно выдохнул: последние слова начальника разбудили в нём нечеловеческую холодную ярость.

Кратов закрыл глаза, стараясь взять эмоции под контроль. Некоторые вещи у него дома на самом деле не стоило показывать СЗГ, однако в одном своём предположении Николай Андреевич всё же заблуждался:

Филипп давно жил один. Но это не значило, что он забудет угрозу начальника.

— Как ты себя чувствуешь? — знакомый голос прозвучал даже прежде, чем дверь за его обладателем закрылась.

«Совсем не так плохо, как когда меня навещал предыдущий посетитель».

Что и говорить, Глазунов всегда нравился Филиппу. Таким, как он, больше всего подходит слово «образцовый». Умный. Старательный. Неукоснительно исполняющий приказы. Во всем выкладывающийся на полную — будь то сложная задача, которую нельзя доверить никому другому, или обычная тренировка. Внимательный командир, пользующийся заслуженным уважением подчинённых. Человек, не допускающий ошибок. Сам Фил никогда таким не был. Но гордился, что в своё время помог Мише стать тем, кем он был сейчас.

— Лучше, чем до аварии, — усмехнулся Филипп, цитируя фразу из старого анекдота.

Миша не улыбнулся в ответ. При ближайшем рассмотрении нынешний командир отдела элементалей выглядел предельно уставшим. Глазунов держался молодцом — он всегда так делал, — но Филипп видел, что под серьёзными глазами Миши залегли тёмные круги, едва заметные прежде морщины у рта углубились, а щёки будто ввалились внутрь. Страшно представить, сколько он уже не спал.

— Я бы даже сказал, лучше, чем ты, — не удержался от комментария Фил. — Не пробовал отдохнуть? Говорят, помогает!

— Не пробовал, — Глазунов ответил так тихо, что приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова, — И вряд ли смогу себе это позволить, если в ближайшее время не разберусь с одним важным вопросом. Поможешь мне?

— Валяй, — благодушно предложил Фил.

— Расскажи мне, как погиб Ярослав. С самого начала.

Кратов вздохнул. Он уже рассказывал это, когда вернулся с того злополучного задания, после которого всё пошло наперекосяк. Или это случилось намного раньше? Впрочем, какая разница. Филипп прочистил горло. Разговор обещал быть долгим.

— Мы с Раевским выслеживали Скрипача. У них тогда в самом разгаре был конфликт с бандой Карло, доросший до открытых столкновений. После одного из таких случаев Скрипач был серьёзно ранен, и мы сели ему на хвост. Задача была проста: найти место, где он собирается схорониться на время лечения, и изучить его, — Филипп ненадолго умолк, делая вид, что вспоминает подробности. На самом деле в этом не было никакой нужды — он помнил всё так ясно, будто это произошло вчера.

— Машина, в которую он сел, довезла его до небольшой церквушки на окраине города. Древнее строение с потрескавшейся кладкой было окружено редкими, но толстыми деревьями, поэтому нам с Ярославом удалось подобраться достаточно близко и занять выгодную наблюдательную позицию. Мы увидели, как из автомобиля выбрался Скрипач: он шатался от потери крови и с трудом мог идти самостоятельно. Но тут из церкви вышел человек, который ему помог.

— Один человек? — впервые за время рассказа прервал его Глазунов.

— Да, — Филипп с трудом сглотнул комок вязкой слюны, — Он был один.

Убедившись, что больше уточнений от Миши не последует, Кратов продолжил:

— С помощью этого человека Скрипач добрался до дверей церкви и скрылся внутри строения. Перед нами стоял выбор: вызвать группу захвата и продолжить наблюдение, или зайти в здание и попробовать взять обоих преступников самостоятельно. Ярослав предложил напасть, — Фил вздохнул. Бывший напарник был мёртв, поэтому сейчас Кратов мог говорить всё, что угодно, — проверить его слова было невозможно. Но он не врал: Ярослав действительно сам предложил атаковать Скрипача, пока он слаб. Всего два человека из банды, один из которых с трудом мог передвигаться, вряд ли могли соперничать с двумя подготовленными элементалями из СЗГ. Так им, по крайней мере, казалось в тот момент.

— Я согласился. Мы ещё полчаса следили за зданием, но никто не входил и не выходил. Церковь казалась безжизненной. Тогда мы решили напасть. Дверь была не заперта, и мы вошли внутрь, тут же бросившись в разные стороны, чтобы нас сложнее было атаковать. Но никакого нападения не последовало.

Филипп опустил веки. Перед глазами вновь стала увиденная ими картина: окровавленный Скрипач, распростершийся на мозаичном полу полуразрушенной церкви; пожилой мужчина, стоящий рядом и что-то торопливо говорящий; и девочка, сосредоточенно водящая руками над телом израненного бандита.

Скорее всего, Ярослав не ошибся — если бы они с Филиппом сейчас напали, у них были все шансы на убийство Скрипача. Старик и ребёнок не производили впечатления тех, кто мог защититься. Но убедиться в этом не удалось.

Ярослав уверенной походкой направился вперёд, на ходу покрываясь толстым смоляным доспехом. Со стороны это выглядело так, словно он измазался в чём-то вроде мазута, однако внешняя безобидность была обманчива: Раевский умел швыряться сгустками смолы, липкими оковами связывая конечности жертвы, а при попадании в лицо легко закупоривал дыхательные пути. Если подумать, сил у Ярослава было достаточно, чтобы какое-то время наравне сражаться даже с полностью невредимым Скрипачом. Но никакие умения не спасут от удара в спину.

«Длань Йети». Так Филипп про себя называл этот удар. Было в этом что-то детское — придумывать названия собственным приёмам — но Кратов не смог удержаться. В конце концов, это была, пожалуй, сильнейшая атака в его арсенале.

Правая рука покрылась толстым слоем острых, как маленькие отрезные диски, снежинок, которые постоянно пребывали в движении, превращая кисть Филиппа в замороженное подобие бензопилы. Возможно, именно поэтому доспех из смолы не смог спасти Ярослава.

Рука Филиппа пробила его грудь насквозь, прорвавшись сквозь защиту из стихии, а затем — пробив кожу и рёбра. Раевский с недоверием уставился на торчащую из грудной клетки конечность, сверкающую снегом из-под кровавых пятен. А потом ноги перестали слушаться Ярослава, и он упал на мозаичные плиты пола.

Филипп освободил руку. Сильные элементали не умирают сразу — энергия стихии старается поддерживать в них жизнь как можно дольше. Так и происходило: Ярослав уже практически не дышал, но в дыре, что появилась там, где прежде стучало сердце, бурлила смола, старясь помочь своему носителю. Филипп вздохнул, как вздыхают перед неприятной работой, которая должна быть сделана. Оставлять напарнику хотя бы крохотный шанс на жизнь он не собирался.

Наклонившись над Ярославом, он извлёк из его экипировки на груди особый значок и закинул его к себе в карман. Не то чтобы он всерьёз опасался, что напарник вызовет помощь — в его состоянии это едва ли было возможно, — просто Филипп предпочитал перестраховываться. По этой же причине он присел на корточки и свернул Ярославу шею. Смола тут же прекратила свои жалкие потуги и замерла. Всё было кончено.

Мысли Филиппа опустошились, освобождая место холодной отрешенности: Раевский, хоть никогда и не был ему другом, тем не менее за несколько лет работы стал неплохим товарищем — напарником, который был по-своему важен и ценен. Но Кратов не жалел о содеянном: всё было решено в тот миг, когда он увидел, кто находится рядом со Скрипачом.

— Это место засвечено. Вам нужно уходить, — сказал он, обращаясь к пожилому мужчине.

— Но мы… — начал было старик, но был тут же прерван девочкой, с силой дёрнувшей его за рукав. Она что-то торопливо зашептала, и мужчина, печально кивнув, повернулся к Филиппу:

— Мы уйдём. И даже заметём за тобой, — он скосил глаза на тело Ярослава, — следы. Но нам нужно хотя бы сорок минут. Это возможно?

— Хорошо, — за секунду обдумав слова старика, принял решение Филипп. Он поднял руку с часами и запустил на них секундомер. В идеале, конечно, ему следовало бы сейчас взять ещё не остывшее тело напарника и выбираться из церкви, но тогда СЗГ приедет сюда в кратчайшие сроки. А допускать этого было нельзя.

«А вот если немного подождать, отступить подальше и лишь потом вызвать СЗГ…» — в голове Филиппа молниеносно начал вырисовываться план. С кучей скользких моментов, далёкий от идеала, он был единственным, что Кратову удалось придумать.

— Это — последний раз, — предупредил Филипп, разбивая окно и выбираясь наружу в получившийся проём. На улице было холодно: осень пришла раньше, чем обычно. Вздохнув, Кратов дошёл до ближайшего дерева и сел у его подножия, спиной опершись о шершавый ствол. Он не шевелился до тех пор, пока на экране часов не возникла цифра «45». Сейчас. Он достал из набедренного кармана свой собственный особый значок и нажал на него. Пора было осуществить первый шаг своего плана.

Вращаясь вокруг своей оси, значок по широкой дуге направился в сторону деревьев, окружающих церковь. Филипп направился к другим кустам: ему предстояло немало работы, чтобы убедить СЗГ в своей невиновности.

— Что произошло в церкви? — голос Глазунова вырвал Филиппа из мира воспоминаний.

— Скрипач был не единственным человеком в помещении. С ним был элементаль, и очень сильный. Ярослав успел покрыться смоляной броней, но все равно пал от первого же удара, — Филипп едва заметно дёрнул плечами. Он старался подбирать слова таким образом, чтобы в них не было прямой лжи. — Если бы я остался, меня бы непременно прикончили.

«Причём свои же, которые узнали бы, что Ярослава убил я сам».

— Поэтому я сбежал. Прыгнул в окно, проломился через заросли деревьев. Там, на земле я и увидел значок Ярослава и не останавливаясь подхватил его. А потом вызвал помощь с помощью своего значка. Остальное ты знаешь.

— Знаю, — не стал отрицать Глазунов. Именно он возглавлял группу экстренного реагирования, прибывшую к церкви при получении сигнала. — Но в твоей истории слишком многое не сходится.

«Неудивительно».

Филипп не стал отвечать. Захочет — продолжит говорить. А нет — так нечего сотрясать воздух по поводу собственной невиновности. В конце концов, обратного пока не доказали.

— Например, непонятно, что это был за элементаль, который убил Ярослава, — оправдывая ожидания Фила, заговорил Миша. А затем он резким, совсем несвойственным ему движением бросился к прикованному Кратову, так, что их лица оказались практически вплотную друг к другу. В голосе Глазунова звенело бешенство:

— Как он связан со Скрипачом? Какая у него стихия? На какой ступени находится? Отвечай!

Никогда прежде не выходивший из себя начальник отдела схватил Филиппа одной рукой за торчащую из наручника кисть, а второй — сжал челюсть пленника и поднял его голову настолько, насколько только позволяли оковы из родия. Конечности Глазунова покрылись бронзовыми перчатками, хотя, по мнению Филиппа, это было вовсе не обязательно. Хватка у Миши и так была была железной.

— Как связан — не знаю, — начал отвечать Кратов. Ступень — тоже. Могу предположить, что это был Старший Маг, причём весьма сильный. Иначе он не смог бы так легко убрать Ярослава. Стихия — что-то, связанное с холодом, наверное, лёд.

— А может, — Миша нехорошо прищурился, — это был снег, а?

— Вряд ли, — странная вспышка ярости Глазунова не могла лишить Филиппа самообладания. Как не могла этого сделать рука, до боли сжавшая запястье. Чуть сильнее — и кость треснет. — Иначе я бы тут не сидел.

«Спорное утверждение».

Но оно сработало. Миша ещё несколько секунд посверлил Кратова взглядом, а затем рывком отстранился от него. Филипп скосил глаза на свою руку. На запястье остались пять синяков, стремительно наливающихся кровью. Хватка у Миши на самом деле была стальная.

— Надеюсь, у тебя была причина, — так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова, прошептал Глазунов.

Филипп не отвёл глаза:

— Ты ведь меня знаешь, Миш. Я никогда ничего не делаю просто так.

«Как и ты, не правда ли?»

Приступ ярости бронзового элементаля оставил не только следы на руке Филиппа. Наручник на правой руке треснул. Внешне это было практически незаметно, однако Кратов почувствовал, как стихия внутри него словно избавилась от части гнетущего её груза. Не всего, конечно, — но и этого было достаточно.

— Да. Я тебя знаю, — кивнул Глазунов. Те остатки сил, что до сих пор поддерживали его, покинули тело, и он ссутулился. Если раньше он выглядел уставшим, то теперь казалось, будто какая-то его часть умерла. Последний раз посмотрев в глаза своего друга, он распахнул дверь:

— Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

— И я.

«Потому что если мы встретимся вновь, одному из нас придётся умереть».