Дикий Восток. 1910. Часть 2

Глава 4

Пролётка, трясясь и раскачиваясь на бесчисленных кочках, катилась по широкой разбитой дороге. Хорошо уже было то, что грязь успела подсохнуть и колеса не увязали в липкой глине по самые ступицы. Зато снова начала одолевать извечная омская пыль.

Славка и Артем, с комфортом устроившись на мягком кожаном сиденье с лакированными деревянными подлокотниками, обозревали проплывающий мимо омский городской пейзаж.

Скорости начала века не превышали возможностей размеренной рыси извозчичьей лошади. Выходило нечто вроде неспешной «экскурсии» с объездом часто встречавшихся колдобин, ям и редких в тот день луж. Путь их пролегал вдоль будущего проспекта Маркса. Вот только ни цирка, ни кинотеатра «Родина», ни хлебозавода не просматривалось и в планах.

Справа тянулся казавшийся бесконечным деревянный забор. Где-то там, среди небольших берёзовых околков, Славка и Тёма сделали свои первые шаги в этот мир.

«Словно жизнь прожили… А ведь прошло-то меньше недели», — Артём с грустью вспомнил свое время. При мысли об оставшихся в будущем родителях к его горлу подступил ком и он, с трудом его проглотив, отвернулся.

Слева на пустырях то тут, то там кучками «росли» одноэтажные деревянные дома. Хватало среди них и недостроенных, с голыми стропилами без кровли, с пустыми проемами окон или вовсе с недоставленными венцами свежих, бледно-золотых срубов. Оттуда во все стороны летел бодрый перестук топоров и молотков. Иногда сквозь переулки весёлыми бликами «подмигивал» Иртыш. Чёрными дымами вдали коптили небесную синь пароходы. Петухи обозначали границы своих владений громким, настырным кукареканьем. Пахло сеном, берёзовыми дровами и костром.

Босоногая детвора носилась по улицам, резво прыгая через лужи и ухабы будущих городских кварталов. «Видели бы они, знали бы, что будет на этом месте через век…», — память выстроила перед мысленным взором Тёмы шестиполосный проспект Маркса конца двадцатого века. Сталинские пятиэтажные монолиты, стеклянный куб театра «Арлекин», купол цирка, магазин «Юный Техник», недостроенный высотный комплекс «Дома печати», Т-34 на бульваре Победы… Аж дух на мгновение захватило от сравнения прошлого и будущего. Точнее, настоящего и прошлого. Он на мгновение задумался, затем отогнал тоскливые и от того тревожные мысли прочь.

Артем, повернувшись к Славке, вполголоса с надеждой произнёс:

— Слушай, Вяче, может, смотаемся с лопатами в ту рощу? А?

— Куда? — Славка сразу не понял о чём речь. Пара секунд прошла в молчании. — Не знаю, Тёма. Зачем? Тоннель ведь завалило при взрыве. Да и кто нас туда пустит? Мы практически чудом вышли тогда незамеченными. Это ведь земля военного ведомства. Сам понимаешь, двое с лопатами на полигоне…

— Но что-то же надо делать! У меня весь этот временной парадокс в голове не укладывается.

— Давай немного тут обживёмся, а потом порешаем и эту задачку. — Славка совсем не горел желанием возвращаться к своим проблемам в будущем. Артём хотел было что-то возразить, но, не найдя подходящих слов, просто промолчал. А потом добавил, сменив тему.

— Слушай, ладно ты Фрола не боишься и вообще герой с бугра, а вот скажи, что делать будешь, если к тебе, лебедю белому, подкатит черный воронок с господином надзирателем?

— Не знаю… — Задумался Вяче.

— Вот и я о чем. И еще. Мы вроде покупки планируем. Я помню, что ты отобрал бумаги по этот год. Но он же еще не закончился, а вдруг нас спалят?

Вяче все еще в раздумьях о гипотетической встрече с полицией лишь отмахнулся от вопроса друга.

— Я каждую банкноту проверил. Там все четко. Подписи Плеске и Тимашева — они до 1909 года рулили, буквы на сериях тоже ранние — из начала алфавита. Ну, давай пока только червонцы использовать, они всяко в девятом году напечатаны. А их у нас почти сорок тысяч. На все про все с запасом.

— Это хорошо, — удовлетворенно ухмыльнулся Торопов. — Одной заморочкой меньше.

Вдоль дороги, окончательно вытеснив деревья и кустарники, стали появляться каменные здания. Сначала небольшие, а потом и в несколько этажей. Вот уже показались корпуса пивоваренного завода Минея Мариупольского, которые годы спустя станут мыловаренным заводом, в 80-х будут окончательно снесены и на их месте «нарисуется» эпический долгострой — новое здание типографии обкома КПСС. Немного дальше и по другую сторону дороги расположилось старое здание Управления Железной дороги, а строго напротив — горвокзал, товарная станция, маневровые пути, причалы и паромная переправа.

Друзья приближались к центру старого Омска. Деревенские звуки стихли, оставшись позади, уступив место суетливому и разномастному шуму города. В воздухе появились запахи, исходившие из торговых и чайных заведений, что располагались в домах вдоль улицы. Мальчишки-газетчики бойко продавали свой товар, громко выкликая какую-нибудь «жирную утку» из свежего, а иногда и не очень, номера «Вестника» или «Телеграфа».

Дамы и кавалеры неспешно прогуливались по широким тротуарам. Мимо них торопились по неотложным делам разночинцы. Народ попроще передвигался исключительно по дороге, не смея заходить на «господскую сторону». Дети стайками сновали из переулка в переулок, иногда промышляя товаром зазевавшихся торговцев, ловко делая ноги врассыпную…

Перебравшись через Железный мост, друзья расплатились с извозчиком и дальше пошли пешком. Пройдя почти вдоль высокого берега Омки по Вагинской*, плотно застроенной двухэтажными каменными домами, они вышли на Второй Взвоз*. По широкой улице один за другим шли сплошным потоком крестьянские возы. Под горку — возвращаясь с базара, на горку — еще только отправляясь на торжище.

Едва оказавшись в пределах Мокринского форштадта, попаданцы стали свидетелями душераздирающей картины. Запряженная в тяжело груженную ломовую телегу гнедая кобыла, выбиваясь из последних сил на подъеме, прямо у них на глазах упала на бок. Тяжёлая телега, медленно сползая по склону, не оставляла лошади ни одного шанса подняться. Возчик, вместо того, чтобы отпрячь ее, принялся нещадно стегать лошадь кнутом, перемежая размашистые удары черной бранью. Бедное животное судорожно билось, жалобно ржало, но встать на ноги было не в силах.

Друзья как зачарованные некоторое время просто стояли, наблюдая эту дикую сцену. Больше всего их поразило равнодушие окружающих. Никто из числа проходящих мимо мужиков и не подумал вмешаться. Защитить лошадку и помочь ей встать.

Хуже того, бодро помахивающие тросточками и зонтами, нарядно одетые «просвещенные», «передово мыслящие» дамы в шляпках и господа в канотье, форменных фуражках и модных котелках, дефилируя по дощатым тротуарам, в лучшем случае, брезгливо отворачивались, а то и просто не замечали происходящей маленькой трагедии.

Между тем, мужик и не думал останавливаться и самозабвенно продолжал что есть силы хлестать ни в чем неповинную лошадь.

— Да что ж это такое! — В сердцах воскликнул Славка и решительно подошел к возчику. Перехватив занесенный для очередного удара кнут, одним рывком вырвал у него из руки орудие истязания.

— Распрягай, слышь, не доводи до греха… — Грозно глядя сверху вниз на невысокого бородатого мужичка в войлочном колпаке, потребовал Вяче.

Но крестьянин ошарашенно и затравленно глядя на нежданно свалившегося на него здоровенного и разгневанного не пойми за что господина, неподвижно и молча стоял, бессильно уронив крепкие мозолистые руки.

Он искренне не понимал, что сделал не так, убежденный в полном праве бить свою рабочую скотину. И никак не мог уразуметь, что же сделал не так. «И почто осерчал на меня злой барин?» — так и читалось в его голубых, прозрачных глазах. Потому терпеливо и почти смиренно стоял, молча ожидая окончания дела.

Видя, что слова не помогают, Артем, успевший подойти вслед за другом к месту событий, спокойно вынул нож, на что мужичок и вовсе вытаращив глаза, вздрогнул всем телом и отпрянул, почуяв нешуточную угрозу. Торопов, не обращая на возчика никакого внимания, молча перерезал кожаные постромки, соединяющие оглобли с хомутом, который беспощадно давил сейчас на шею лошади.

Лишившаяся стопора телега, набирая ход, покатилась под уклон. Но, наскочив на ком засохшей каменно-твердой грязи, изменила ход и, не успев разогнаться, через секунду съехала одним колесом в сточную канаву, проходившую вдоль дороги.

Артём выдохнул, мысленно ругая себя за непредусмотрительность распоследними словами. Кто знает, каких бед могла наворотить тяжелогруженная ломовая повозка, скатившись вниз по улице.

Он огляделся по сторонам, заметив, что прохожие останавливаются и начинают наблюдать за разворачивающимися у них на глазах событиями. Особо почему-то выделялся один молодой господин в легком светлом костюме, соломенном канотье. Он стоял на балкончике второго этажа доходного дома прямо под вывеской «ИРТЫШЪ. Газета политическая и общественно-литературная» и курил трубку.

На заинтересованно-сосредоточенном лице его выделялись очки в тонкой, проволочной оправе, сдвинутые на самый кончик длинного носа. Цепкий взгляд прямо-таки явственно фиксировал все происходящее. «Ну, вылитый Шерлок Холмс», — отметил он про себя.

Вдвоем друзья помогли кобыле подняться на подрагивающие ноги. Артем, вынув из кармана пригоршню мелочи, вложил их в руку мужика.

— Это тебе на ремонт упряжи. Думаю, хватит с запасом.

— И учти, дядя, — грозно нахмурясь, добавил Славка, — Еще раз увижу такое, Богом клянусь, вот этим самым кнутом так отхожу, родная мать не признает. Усёк? Тогда давай, ковыляй потихонечку. — Сказав это, он без особых усилий переломил сделанное из крепкой дубовой суковины гладкое кнутовище. Намотал плетеный из сыромятины ремень на кулак и бросил туго скатанный навой* в канаву.

К мужику подошли два его знакомца-возчика и он, почуяв их молчаливую поддержку, спохватился и, словно очнувшись, смело шагнул в сторону приятелей. Артём, в ответ, приоткрыв полу пиджака, показал поблёскивающую хромом и слоновой костью рукоять «Браунинга». Возница, разом осекшись, судьбу испытывать не стал, но и прощать обидчиков ему не хотелось. Резко развернувшись, он торопливо направился в сторону Первого Взвоза, где располагался памятный Славке Третий полицейский участок.

— Славян, а не пора ли нам катапультироваться отсюда? Или чую, придётся тебе представлять меня Фролу Фомичу.

— Да, Тёма, карцер у него — что надо. И крысы прикормленные.

— Так что быстро линяем в сторону Омки. Смотри, сколько зевак собралось…

Друзья торопливо нырнули в ближайший проулок, выходящий к Любинскому проспекту.

— Знаешь, Тёмыч, а я ведь чуть было не предложил этому козлу выкупить лошадь, но потом сам себе задал здравый вопрос — «А зачем она тебе, эта гнедая кобыла? Что ты с ней делать будешь? Нет, так дело не пойдет», — на ходу начал разговор Вяче.

— Славка, слышь, оглянись вокруг. Никто и пальцем не пошевелил. Какие времена, такие нравы. А ведь крестьянин этот стопудово полетел городовому жаловаться. Мол, обижают, хулиганы зрения лишают… И опять ты сам себе почти устроил ворох проблем. Мало тебе достаётся, что ли? — в голосе Тёмы слышалась досада.

— Да, я понимаю, что сглупил. Не ругайся, дружище. Просто не удержался. Жалко стало копытное. Ни за что ведь бил. Видел, как у нее слезы из глаз капали? — помолчал и, перефразировав классика, пропел негромко. — Невиновен, он лишь жалкий фрик, с ним дружит каждый сикх…нот гилти… как-то так…

Друзья остановились отдышаться. Артем молча посмотрел на Славку, потом хлопнул друга по поникшим плечам и сказал:

— Цитируешь? — все еще неодобрительно поглядывая на напарника, буркнул бывший прапорщик, а ведь бывших, как известно, не бывает… — Ну-ну… Но по чесноку, если б ты не вмешался, я бы сам влез. Дураки мы еще с тобой, Вяче…

— Это точно… — со вздохом отозвался «борец за права животных». — Еще вариант придумал, слушай, — повеселев, заулыбался Вяче. Он все равно радовался тому, что они смогли помочь животине. Из всего звериного царства наибольшее сочувствие у него вызывали кошки и лошади. — Невиновен, он выглядел как дрищ, его друг каждый прыщ… нот гилти…

— Положим, не такой уж этот мужичок и худой. Просто на твоем фоне, громила интеллигентная, не мудрено дрищевато смотреться.

— О тебе такого никак не скажешь. Ты весь вон какой нарядный. В котелке.

— Ну, еще бы… По моде лондонской одет… ну, или по омской… но точно — модный.

— Ладно, расходимся. До встречи. Не опаздывай.

— Ты сам не задерживайся, а то последний паром упустим.

В детстве Славка, как и почти все советские мальчишки, своим внешним видом пренебрегал, не считая нужным обращать внимание на всякие «девчачьи» глупости.

Школьная форма, потрепанный в боях портфель, красный пионерский галстук — вот обычная одежда для прогулок того времени. Почему? Да потому, что если после школы сразу же прийти домой, то шансы на прогулку стремительно таяли.

Обратно пропорционально успеваемости. Ведь как ни крути, сначала придётся пообедать, а потом сесть за уроки под пристальным контролем домашних. А пока суть да дело — уже вечер. А если ещё и в дневнике обнаружатся «красные лебеди» — то пиши пропало… Вот и носились по дворам после последнего урока даже не переодеваясь.

Годы шли, и благополучно перейдя в юношескую, комсомольскую пору, Вяче за одно лето вытянулся на полголовы в высоту, чем изрядно удивил девиц своего класса, придя в школу первого сентября. Тогда же над верхней губой у него пробился пушок первых усов. Гормоны, начав свое победное шествие, просто взорвали его юный, неокрепший мозг.

Внезапно отягощённый стартовавшим на первой космической строго в зенит интересом к представительницам лучшей половины человечества, Славка волей неволей начал уделять внимание собственному внешнему облику. Вот и пришлось ему заняться одеждой, осанкой, а заодно и просто чистотой, ухоженностью и стильной стрижкой буйных русых вихров на голове.

Тогда же Вячеслав открыл для себя новое увлечение — силовые виды спорта. Обладая от природы крепким телосложением, широкими плечами и достаточно высоким — метр восемьдесят три — ростом, он вознамерился стать еще сильнее. Чтобы не только впечатлять девушек, но и разрешать в свою пользу всё чаще возникающие конфликтные вопросы с парнями. Да и просто хотелось обладать физической мощью и накачанной мускулатурой.

Целый год он проходил в секцию тяжелой атлетики на стадионе «Динамо» в центре города, но потом решил перебраться в небольшой зал-качалку, открывшийся в пристройке их родной школы.

Главное, что Вяче быстро осознал — для успешных тренировок надо правильно и много есть. Белки и калории! Месяцы и годы упорных занятий, центнеры и тонны съеденных мясных и молочных продуктов, — и целенаправленные усилия принесли ожидаемые плоды.

При весе под сотню килограммов он мог в пяти-шести подходах чисто подтянуться не меньше восьмидесяти раз за пятнадцатиминутный цикл и жал от груди сто пятьдесят кэгэ.

Не пренебрегал и упражнениями на выносливость — долгие пробежки плюс катание на велосипеде, бассейн, а летом, когда суровая и капризная сибирская погода позволяла, то устраивал время от времени заплывы в стремительных водах Иртыша.

В начале девяностых Славка, вместе со всей советской молодёжью, пал жертвой новой моды. Многие тысячи кастрюль по всей стране были приведены в полную негодность, тонны отбеливателя и перекиси водорода ушли в небытие. И всё это — ради «правильных варёнок». А сколько было досады, злости и слёз, если эксперимент вдруг «шёл не в том направлении»… Ведь как ни крути, а хорошие джинсы тогда стоили немало. Да и не в деньгах было дело. Достать — вот была основная проблема.

Но ко времени окончания университета мода вновь стала возвращаться к джинсовой «классике», дополняемой, в зависимости от показаний градусника за окном, футболками, водолазками, пуловерами, джемперами и свитерами. В Сибири свитера можно и нужно носить девять месяцев в году — с сентября по май, меняя только варианты по степени плотности и утеплённости.

В конце концов, Хворостинин нашёл удобный и максимально выразительный по своему мнению стиль одежды, почерпнув его из модного во второй половине девяностых сериала о детективе Нэше Бриджесе, с Доном Джонсоном в главной роли.

В некоем роде это был синхрон с зарождающимся в те же годы стилем «casual», проще говоря — практичные и удобные сочетания классических вещей и кроев с разными, почти случайными, зато удачно сочетающимися предметами гардероба.

Летом — легкие льняные брюки и футболки, а в официальных случаях льняной же светлый костюм. В остальные времена года Славка предпочитал одевать джинсы Lee и Levi's, реже простые черные брюки, кожаные ботинки или кроссовки, пиджаки в спортивно-охотничьем стиле, льняные рубашки с воротником-стойкой, пуловеры-безрукавки или разнообразные жилетки. Получая на выходе некую крайне эпатажную тройку.

В дополнение к этому разнообразию еще и английского же кроя твидовые кепи — восьмиклинки, боннеты, регланы и прочие варианты. От обычных кепок тогдашних гопников и бандитов Славкины головные уборы отличались заметно качеством и изысканностью.

Стильность одежды была подмечена и оценена окружающими. У большинства друзей даже не возникало вопросов о том, что подарить Славке по какому-нибудь случаю. Оригинальные аксессуары, галстуки.

Один знакомый привез ему из Иордании классическую черно-белую арафатку — она же куфия, она же шемаг. Этот предмет гардероба стал для Славки привычным. Он часто повязывал шемаг на шею, начиная с первых осенних холодов и до конца весны, чем даже задал некий местный модный тренд среди определенной части омской молодежи.

На зарплату скромного младшего научного сотрудника особо не разбежишься, зато растущие доходы от торговли антиквариатом обеспечивали необходимыми средствами для «красивой» жизни. Так что не трудно догадаться, что большую часть заработанного молодой музейщик и предприниматель тратил на всякую всячину, не стремясь накапливать или развивать свой небольшой бизнес. День да ночь, сутки прочь. Вот так и жил.

И все бы хорошо, но попался на глупейшей разводке и, вопреки давно принятым правилам — не иметь ничего общего с ворованными вещами, соблазнился «лёгкими деньгами». А в итоге и вовсе оказался в прошлом.

Впрочем, теперь, шагая по омским улицам, он не мог не признаться себе, что пока все складывается в их с Тёмой пользу. Несмотря на все недавние злоключения, Славка лучился оптимизмом.

А больше всего грела Хворостинина надежда на скорую встречу с Варей Белозеровой.

Вот только предстать перед ней хотелось ему во всем блеске, а не абы как. Поэтому, он, отложив все прочие вопросы, первым делом двинулся к магазину Шаниной, знаменитому в том числе и продажей готовой одежды и костюмов.

Деловой центр впечатлил опытного в коммерции, как он сам считал, Славку. Восторги и шок первого дня немного поутихли и отступили на задний план. Сейчас по улице шел не праздношатающийся турист, удивленно глазеющий по сторонам, а цепкий и вдумчивый предприниматель. Здраво, с опытом всего двадцатого века за плечами, он смотрел на калейдоскоп рекламных объявлений и вывесок, отделку и архитектурные решения самих торговых точек.

Особо Славка отметил для себя профессиональную, временами даже изысканно-художественную организацию выкладки предлагаемых покупателям товаров на полках и прилавках. Увиденное заставляло время от времени одобрительно хмыкать и качать головой. По шкале от одного до пяти он мог бы с уверенностью выставить четыре с плюсом. Редкие исключения банальщины и безвкусицы лишь подтверждали общее впечатление.

Едва перешагнув порог роскошного, снабженного электрическим освещением и бесчисленными зеркалами магазина, Хворостинин тут же угодил в умелые руки отлично вышколенного торгового персонала. Приказчик, вежливо поприветствовав нового клиента, внимательно выслушал его запросы.

— Требуются несколько костюмов на все случаи жизни. Обувь под них. Пальто, плащ, головные уборы и все остальное, что необходимо приличному джентльмену, ну, вы понимаете… — Вяче многозначительно посмотрел на продавца, ненавязчиво продемонстрировав пару сотенных билетов.

Тот, охотно поддакнув, опытным взглядом с ходу определив Славкины габариты и приняв во внимание продемонстрированную платежеспособность, предложил ему прямого кроя пиджак, полуботинки и брюки из числа готового платья, которые тот после быстрой примерки и приобрел.

С остальным вышло сложнее. Если мужские сорочки не стали проблемой, то весь остальной гардероб — только под заказ. Вызванный портной обмерил Славку ловкими, едва ощутимыми прикосновениями метра и записал результаты. Затем его усадили в мягкое кресло и предложили журналы мужской одежды. Получив каталог и пройдясь по модельному ряду, Вяче ткнул пальцем в полдюжины картинок:

— Вот это, это и это сшейте мне.

Получив счет и внеся частичную оплату, отправился дальше за очередными покупками. Сверток со старыми вещами и несколькими новыми рубашками, любезно упакованный в плотную оберточную бумагу и перевязанный бечевкой, он на время оставил у любезно согласившегося «оказать такую ничтожную услугу» приказчика.

Под финал еще одним позитивом стало обнаружение классической и, что особо порадовало, узкой по крою, компактной твидовой темно-серой в елочку восьмиклинки. Козырек элегантно изогнут и слегка приподнят. В магазине «англичанка» шла под названием легкой весенне-летней фуражки из английского сукна. Кепку он тут же с удовольствием натянул на голову и ощутил себя практически полностью готовым для самых решительных действий.

Оставался последний и весьма важный аксессуар, обязательный для приличного человека той эпохи. И наш герой направился в салон, где досужему покупателю предлагались хронометры на любой вкус и кошелек. Роскошь и разнообразие предлагаемых к продаже образцов погрузили Славку в глубокие раздумья. Что предпочесть? Муки выбора между приглянувшимися ему карманными серебряными Longines и Буре напоминали страдания буриданова осла. К счастью, решение нашлось само. Повторно пройдясь вдоль витрин, он заметил скромно приютившиеся в дальнем углу хронометры, заметно отличавшиеся от всех прочих. Словно коршун, пикирующий на добычу, Хворостинин склонился над ними и замер в предвкушении и узнавании.

Простой белоснежный эмалевый циферблат с арабскими цифрами. Все черные кроме замыкающей круг «12», выделенной красным. Серебряный корпус с двойным стеклом — верхняя откидная крышка почти целиком прозрачная, для дополнительной защиты. Серебряные блестящие точки делений для каждой четверти и золоченые покрупнее для каждого часа. Заводная головка не сверху, а сбоку. И самое главное — ушки для крепления ремешка! Пусть еще не полноценная планка, всё равно! Первые в истории настоящие наручные часы!

Заметив интерес клиента, приказчик поспешил дать пояснения:

— Это особые наручные часы лондонской фирмы Wilsdorf&Davis, — произнести английское название у продавца вышло вполне гладко, видно, специально обучался. — Они в этом году получили сертификат хронометрической точности британской Королевской Обсерватории Кью. Исключительно надежны. Гарантия на них пять лет. Могу предложить черный или коричневый кожаный ремешок. На ваш выбор. — Приказчик, видя, что клиент почти «созрел», вытащил предмет обсуждения из витрины и положил на стекло, явно предлагая рассмотреть поближе.

Славка так и сделал. Еще раз осмотрел циферблат, убедившись, что тот изготовлен идеально и не имеет никаких дефектов. Традиционно выполненная секундная стрелка на отдельном, расположенном ниже минутной и часовой, маленьком круге с разбивкой от 10 до шестидесяти. Ему показалось странным, что нигде нет обозначения марки часов.

— А где указан производитель?

— Вы позволите? — Приказчик ловким движением вытянул хронометр из пальцев Славки. Затем наработанным жестом вскрыл заднюю крышку, обнажая тонкий механизм с шестеренками. На внутренней стороне крышки оказалась нанесена подробная информация. Номер, дата, проба серебра, имя производителя и марка. «ROLEX». Название бренда можно было разглядеть и на самой большой шестеренке, медленно вращавшейся внутри механизма.

«Беру! — мысленно возопил Вяче. — За такие часы в идеальной сохранности можно кучу денег поднять».

Первобытный азарт настоящего охотника овладел Славкой. Когда ты находишь нечто вожделенное, особо ценное, позволяющее сделать долгожданный шаг к цели, тебя охватывает восторг и радостное предчувствие. Вяче даже позабыл на миг, что уже третий день и сам находится в прошлом. И Ролекс здесь — далеко не антиквариат, а очень модерновая вещь. Еще даже не завоевавшая мирового признания. Время их придет только в годы Первой мировой. Тогда массовыми станут так называемые траншейные часы.

Нельзя сказать, что Славка когда-то мечтал о настоящем Ролексе. Но если уж появилась такая возможность, почему бы ей не воспользоваться?

— Сколько они стоят?

— Двадцать пять рублей вместе с ремешком.

— Отлично. Заведите и поставьте верное время.

Расплатившись и застегнув ремешок на запястье, Славка, довольный как целое стадо слонов, бросил короткий взгляд на циферблат.

«За рулем доставать из кармашка часы — еще та эквилибристика. Особенно раскатывая по бездорожью в седле мотоцикла. А так — раз и все видно. Красота. Но пора двигаться дальше. Раз уж пошли в ход мужские игрушки, продолжим променад, — не без самоиронии мысленно сформулировал для себя».

О сиротах и голодных детях Вячеслав уже и не вспоминал. И это можно понять… Сам, будучи живым и отзывчивым, он все же обладал изрядной природной толстокожестью и запасом здравого смысла, помноженным на опыт постсоветской жизни в девяностых. Решение принято — его надо выполнять, а «бесконечные страдания — удел истеричек».

Обеспечившись всем необходимым из одежды, Славка осмелел и без промедления решительно двинулся к вожделенному шляпному салону. На встречу с его прекрасной обитательницей Варенькой Белозеровой. Все равно нервничая, как подросток перед первым свиданием, то и дело бросал взгляды на свои отражения в зеркальных витринах магазинов. Добравшись до места, Вяче остановился перед дверью под знакомой вывеской и немного робея, постарался разглядеть, что же там, внутри. И разочарованно выдохнул долго сдерживаемый в легких воздух. Сколько не высматривал, красавицы он не увидел!

Уже решительнее потянул ручку двери и вошел внутрь. Некоторое время оглядывался по сторонам, дожидаясь появления в зале и за прилавком всех работавших здесь девушек. И вновь вынужденно констатировал — Варвары Дмитриевны среди них не нашлось. Нахождение его в этом исключительно женском царстве моды и красоты, среди феерической роскоши дамских шляп, представлялось всем присутствующим — и сотрудницам, и клиенткам, предельно неуместным. Славка, ощущая на себе вопросительные и раздраженно-гневные взоры, совсем потерялся.

И когда одна из продавщиц обратилась к нему с банальным вопросом:

— Что вам угодно, сударь?

Он смог, лишь выдавив нечто совсем невнятное, ретироваться. Выйдя на крыльцо, Вяче приподнял свежекупленную модную кепку и запустил пятерню в густые вихры. Как это должно было помочь справиться с новыми затруднениями, он и сам не знал, но лучше так, чем никак.

В этот самый момент из толпы прохожих вынырнул знакомый мальчишка-газетчик, и они сразу признали друг друга.

— Ну-ка, подойди сюда, — подозвал его Вяче.

— Здрасте, господин хороший, — парнишка, заранее заприметивший щедрого барина, легко вычислил, чего это он топчется на крыльце дамского салона, и здраво рассудил, что тут наклевывается шанс подзаработать.

— Помню тебя. Знаю, что дело свое ты выполнил отлично, благодарю тебя, вот держи, — и Хворостинин сунул мальчику мелочь в ловко подставленную ладошку. — Послушай, малец, а девушка, Варвара Белозерова, из того магазина — ты случайно не знаешь, что с ней?

— Дык ушла она оттедова. Позавчера еще дали ей расчет. Аккурат со следующего дня, как Вы с тем голубчиком подрались, больше на прошпекте я её не видел.

— Вот оно как… — задумчиво и не без досады протянул Славка. — Что же так? Неужели выгнали?

— Про то не знаю. Может, и погнали, может, и сама уволилась. Жалко, она барышня добрая, сердешная. То пряником угостит, то баранкой. А то и просто добрым словом приветит. Оно ведь и скотине приятственно. Бывало, выйдет на крыльцо, скажет этак с улыбкой задорно: «Как дела твои, Егорка?», — разом жить веселее, эх… А нынче в ентом шалоне шапочном одни скопидомки и сквалыжницы остались. Чуть что — гонят от дверей точно пса шелудивого.

Славке отчего-то до сердечной истомы приятно было слышать рассуждения уличного мальчишки о Вареньке Белозеровой. Словно это подтверждало, что не ошибся он в сердце своем. Что сумел одним взглядом распознать светлую и добрую душу девушки, а не только ее исключительную внешнюю красу.

— Да, брат, понятно… послушай, а где она сейчас обретается, ты не знаешь, часом?

— Нее, откуда? Но ежли надо — сыщу сей же день. Пулей. Только скажите, барин.

— Нет. — Не вполне уверенно ответил, подумав, Славка. — Не заморачивайся. То есть не надо никого искать. Лучше вот чего. Ты, я смотрю, парень хваткий и сообразительный. Не в курсе, что тот извозчик, с которым мы схлестнулись — Прохор, сейчас делает и где обретается?

— Не видать голубчика со вчерашнего дня. Да, поди, пьет горькую. Коляску его кто-то отнял, да потом сыскалась, слава Богу. Вороной — умница сам пришел к конюшням на берегу реки, — газетный мальчишка махнул рукой в сторону Омки. — А нонеча по всему видать загулял, бедовый. Потому как не видать его ни на улице, ни на базаре весь день.

— Запросто мог загулять. Было с чего… Ну, бывай. Или вот что, присматривай за Яшкой и тем городовым — Фрол Фомичем. Если что важное углядишь, доложишь мне при случае. Я в центре города буду время от времени появляться — так что свидимся еще не раз.

— Я про них и так много чего знаю, — с независимым видом, поправив мятый картуз с поломанным козырьком, заявил малец.

— Тебя ведь Егором кличут?

— Так и есть, — солидно отозвался юный разносчик газет.

— Вот что, Егор. Сейчас времени нет. Дел много. Или что-то срочное?

— Вроде нет такого, барин, — раздумчиво отозвался мальчик, приподняв картуз и почесав себе лоб. — Я-то не спешу. Как пожелаете, барин, все обскажу. Меня здесь, на Любинском, завсегда можно сыскать. Я туточки кажный день работаю. — Серьезно ответил малец.

— Хорошо, тогда до встречи.

Настрой на покупки внезапно испарился. Зато в голову стали лезть всякие мысли. Например, о возможной встрече с Яшкой, Фролом или иными нежелательными персонажами. «Деньги-то у нас есть, а защищать нас некому. А ведь этот вопрос вполне можно утрясти законными средствами. А еще за мной должок перед Голубевым. Вот только тащиться на завод и семафорить там совсем не интересно. Зато есть красивый вариант. Бинго! Нам нужен адвокат! Только к кому лучше обратиться? Человек требуется надежный и головастый. А главное — не болтливый».

Славке припомнился один исторический персонаж — революционер, социал-демократ, после девятнадцатого года уже и большевик — юрист по образованию и присяжный поверенный по профессии, коренной омич, пару лет руливший после разгрома Колчака Омской губернией и лично ведший допросы преданного белочехами и арестованного адмирала. Некто Попов Константин Андреевич. Он же Черный (под этим прозвищем он проходил в документах охранки), он же Васильев (один из многочисленных подпольно-партийных псевдонимов).

Тот факт, что дядя не дурак и не стукач — сомнению не подвергался нигде и никем. Это уже хорошо. Более того, Славка и лично читал в архивах донесения жандармов по результатам наблюдения за Поповым. И ни разу даже намека на сотрудничество с органами! Так что Голубеву — своему однопартийцу — пламенный революционер наверняка согласится помочь и сам. Что до найма его для ведения дел самого Славки и Артема: «Это надо посмотреть вблизи на его поведение», — сформулировал себе Хворостинин.

— Так, где его искать? Вроде бы многие присяжные поверенные обретаются поблизости от городской думы. Идти всего ничего: через мост перебраться — и на месте. Решено. Погнали!

Оказавшись на месте, он в который раз удовлетворенно качнул головой, заметив многочисленные вывески адвокатских контор: «Значит, не ошибся. Это хорошо».

Заглянув в ближайшую, он, вежливо поздоровавшись, осведомился у секретаря:

— Мне требуется отыскать Попова Константина Андреевича, помощника присяжного поверенного. Не могли бы вы подсказать?

На что получил исчерпывающий незамедлительный ответ.

— Господин Попов принимает по адресу Часовитинская 35. Это дальше по улице до перекрестка с Новой, немного не доходя до Никольского проспекта.

— Премного вам благодарен, — ненавязчиво оставив рубль на углу стола, Вяче развернулся к дверям.

Оставалось немного пройтись. Никакой очереди у опального юриста не наблюдалось. Так что Вяче просто, но вежливо открыл дверь и вошел в бедновато обставленный небольшой кабинет. За единственным столом напротив входа сидел еще довольно молодой, с густыми черными, без намека на седину, волосами импозантный господин, точнее, товарищ. Проницательные и немного настороженные черные глаза, одухотворенное, интеллигентное лицо никакого отторжения в душе Хворостинина не вызвали.

— Константин Андреевич Попов? — уточнил на всякий случай он.

— Да, это я. С кем имею честь? — сделав приглашающий жест, эсдэк указал на стул. — Пожалуйста, присаживайтесь.

— Меня зовут Вячеславом Юрьевичем Хворостининым. Из разночинцев. На днях приехал в Омск и вот решил тут задержаться и заняться коммерцией.

— Замечательно. И чем я могу быть вам полезен?

— У меня к вам два дела. Сразу хочу, чтобы вы меня верно поняли. Я отлично осведомлен о вашем прошлом и ваших политических предпочтениях. Поэтому и пришел.

Попов заметно напрягся, но промолчал. Славка, удовлетворенный подобной реакцией, говорящей о выдержке и разуме собеседника, продолжил:

— Так вышло, что мне довелось недавно пересечься с двумя членами РСДРП. Имя второго не запомнил, а первого зовут Ильей Голубевым. Он кузнец на заводе Рандрупа. И он просил уведомить товарищей о том, что его перевели в Омский тюремный замок. Если не ошибаюсь, место вам знакомое…

— И что вы хотите от меня, милостивый государь.

— К чему церемонии? — отмахнулся Вяче. — Давайте проще и без этих расшаркиваний. Я хочу, чтобы вы взялись за это дело и вытащили Голубева и его напарника на свободу. Ну, или добились для них минимального наказания. Иначе говоря, я нанимаю вас адвокатом по их делу. Каковы ваши расценки?

— Э, — немного ошеломленно таким не свойственным эпохе напором протянул присяжный поверенный.

— Ну же, не разочаровывайте меня, Константин Андреевич. Что за мычание? Вы беретесь за это дело! И заметьте, я не спрашиваю, я утверждаю. В конце концов, это ваш партийный долг!

— Простите, Вячеслав Юрьевич, но вы как-то подозрительно хорошо осведомлены…

— Намекаете, что я провокатор, подосланный охранкой? Это смешно. Давайте так. Раз с первым делом мы определились. Деваться вам все равно некуда, то перейдем ко второму.

— Позвольте, я закурю? — зачем-то осведомился Попов у нахального посетителя.

— Если вам это поможет… А вообще, никотин вызывает рак легких… Но это так, к слову. Второе — мне и моему брату требуются услуги адвоката. Нет, ничего конкретного и тем более криминального. В большей степени дела коммерческие и гражданского состояния. Если вы возьметесь, я готов изложить вам суть вопроса.

— Слушаю вас, — было видно, что Славке удалось заинтриговать собеседника. Он собрался с мыслями и принялся излагать:

— Мы прибыли с Аляски. Фамилии у нас с братом разные. Мы сводные — матери и отцы у каждого свои. Родители соединились повторным браком, впрочем, никак не оформляя его. Откуда точно мы происходим — ничего определенного утверждать не можем. По малолетству не запомнили, а после жили в других краях. Но точно крещения не принимали. Родители — люди передовых взглядов — решили, что дети сами в разумных летах должны сделать свой выбор. А даже если бы и были крещены, то, не зная в какой точно церкви, не смогли бы взять там выписку из приходской книги.

Предки наши, пребывая в пределах Российской империи, в особых документах не нуждались, а когда власть переменилась — иного подданства принимать не стали, оставшись верны своей отчизне. Потому мы твердо заявляем и в том можем поклясться, что деды и прадеды наши были подданными российских императоров, а значит, и мы, вослед за ними, имеем все права природных российских граждан. Готовы жить, служить, платить налоги и верно исполнять свой долг перед Россией.

Что до крещения, то мы и в этом готовы к самым решительным действиям. И просим о проведении, поелику возможно скорее, обряда крещения в лоне Русской Православной Церкви.

Образование мы от родителей наших получили преизрядное. Брат больше точными науками увлекался, а я гуманитарными знаниями. Опять же капиталом располагаем. Готовы его вложить в дело техническое.

— Чем конкретно хотите заниматься?

— Мастерскую или даже свое производство машин. От велосипедов до автомобилей и мотоциклетов. Может, и торговлей займемся. Купим купеческое свидетельство второй гильдии и начнем поставки разных технических новинок в Омск, а со временем и весь Степной край охватим.

— Удивительная история. Так понимаю, вы желаете, чтобы я взялся за дело утверждения вас с братом в подданстве российском?

— Не только. Мы уже начали делать приобретения недвижимости. Скоро начнутся разные сделки, оформления патентов и прочая деловая переписка, договора и тому подобное. Нам важно, чтобы всегда был рядом человек, сведущий в юриспруденции и знающий омских чиновников и коммерсантов. Вы ведь коренной омич? Наверняка лично знакомы с многими.

— Это не совсем моя специализация…

— Бросьте, Константин Андреевич. Я буду хорошо вам платить, а если вы покажете себя на уровне — то и вовсе могу предложить вам постоянную работу на очень выгодных условиях! Но не станем забегать вперед! Давайте проще — мы с братом на наших предприятиях обеспечим трудящимся достойные условия. Все, как вы требуете, и даже больше. В Омске прибавится рабочего класса, а это напрямую в ваших интересах! Мы даже не будем мешать вести среди них вам агитацию, напротив, сделаем школу для пролетариев и откроем библиотеку. Можно сказать, я предлагаю вам участие в проекте по созданию в локальном масштабе социально-передового предприятия.

— Вы просто змей-искуситель.

— Отнюдь. Я просто честно обрисовал вам ближайшие перспективы. Ну что? Договорились? Готов немедля выплатить вам авансом сто рублей. Так сказать, внести депозит, который будет неснижаемым.

— Убедили. По рукам!

— Вот и отлично. Тогда жду от вас конкретных предложений. Нам требуется закрепить недвижимость у старшего нотариуса и добить вопрос с легализацией…

В жандармском управлении.

Поздним вечером того самого дня, когда наши герои так удачно совершали свои первые крупные приобретения, они сами того не зная, стали предметом обсуждения в средоточии охранителей — Омском областном жандармском управлении, что в те времена располагалось на углу Тарской и Воздвиженской (ныне улица Булатова).

— Вызывали, господин полковник? — вытянувшись по стойке смирно, четко отрапортовал молодой двадцатипятилетний жандармский офицер, только в марте прошлого 1909 года переведенный в корпус. — Поручик Талалаев по вашему приказанию прибыл.

— Да, проходите, проходите Федор Никандрович. Я тут надумал чайком себя побаловать. Бывает, днюю и ночую здесь. — с легкой барственной интонацией и светским лоском легко начал беседу сам начальник Омского управления полковник Александр Петрович Орлов. Мундир его украшала единственная награда. «Анна на шее», она же орден св. Анны 2-й степени, носить который по статуту полагалось на алой с узкой золотой каймой ленте именно так — на шее, чтобы сам орден располагался немного ниже воротника. — А вы отчего так задерживаетесь на службе? В ваши годы можно подыскать иные занятия по вечерам. Вы ведь еще не женаты?

— Никак нет, господин полковник.

— Напрасно. Самое время. А когда же еще прикажете обзаводиться семейством? На старости лет? Нет, это, голубчик вы мой, никуда не годится! Вот я своей дражайшей Лидии Кирилловне о вас расскажу, так доложу вам, она лично этим делом займется — мигом подыщет вам невесту. Ну что молчите?

— Да какой из меня жених? — смутился подавленный внезапным напором высокого начальства поручик. — Ни чина, ни состояния.

— Вздор! — благодушно отмахнулся полковник. — Вы, милостивый государь, благодарение Господу, не тянете лямку в армейском полку, а служите в отдельном корпусе жандармов. Так что одобрение полкового собрания вам без надобности. Да и жалование, у нас, к счастью, повыше будет, а потому за реверсом дело не станет.

— Вы думаете? — с замиранием в голосе спросил молодой офицер, в глубине души вполне согласный с этими рассуждениями.

— Я знаю, батенька! — покровительственно заявил Орлов, а затем наклонился к своему протеже и доверительным тоном добавил. — К тому же, удачная женитьба-с может и карьере поспособствовать, и капиталец какой-никакой принести.

— Коли так, я готов.

— Вот и славно. Вы уж будьте покойны, у моей супруги в таких делах верный глаз и легкая рука. Стало быть, решено. Вы присаживайтесь, в ногах правды нет. — Разменявший недавно седьмой десяток пожилой полковник, довольный блестяще выполненным поручением нежно любимой супруги, увлеченно занялся приготовлением чая.

Тем временем, оставленный на время в покое молодой жандарм привычно окинул взглядом просторный начальственный кабинет. Отделанные дубовыми панелями стены, три узких окна, забранные частыми квадратами рамы, прикрытые по вечернему времени плотными портьерами. Широкий кожаный диван у стены.

Монументальных размеров рабочий стол, крытый зеленым сукном, стоящие перед ним два стула с высокими спинками и мягкой кожаной обивкой. Лампа с зеленым абажуром, бронзовый письменный набор с чернильницей, ручками и пресс-папье.

Портрет Государя-Императора на противоположной от окон стене. Несколько массивных, старой работы шкафов, плотно заставленных бесчисленными томами и пухлыми папками, и железный несгораемый шкаф в дальнем углу кабинета. Большой ковер, настеленный поверх узорчатого паркета, вот, пожалуй, и всё.

— Не желаете присоединиться? — мягко, как-то по домашнему, предложил полковник своему новому подчиненному.

Тот уже открыл рот, собираясь вежливо отказаться, но, заметив в глубине начальственных глаз, спрятанных за линзами очков, некое непонятное выражение, внезапно передумал.

— С удовольствием.

— Тогда располагайтесь. Берите чашку, вот заварник, там кипяток, сахарин. Одним словом, хозяйничайте без стеснения. Вы как предпочитаете: с лимоном, с молоком или, может быть, яблочек вам покрошить?

— Спасибо, я пью простой черный чай.

— Эх, голубчик, мало вы его пока попили. Ну, да ничего. Послужите с моё — приобретете и понимание, и вкус, и сноровку.

Когда кружки наполнились ароматным черным чаем и первые, самые обжигающе-горячие пробные глотки миновали, настало время и для серьезного разговора.

— Федор Никандрович, вам поручено надзирать за исключительно важным делом. За малым не случился большой конфуз. А ведь добейся бандиты успеха, то и другие могли бы попробовать повторить за ними вслед. Руководство придает большое значение скорейшему и подробнейшему раскрытию столь дерзкого преступления. Да, само следствие передано начальнику сыскного отделения Михаилу Михайловичу Медвецкому, но ваша задача держать все нити управления в своих руках. Нуте-с, теперь, когда с преамбулой покончено, жду начала вашего доклада.

Поручик, с трудом сдерживая волнение, открыл папку с бумагами и принялся читать, время от времени поднимая глаза на полковника.

— Все убитые опознаны. Нет сомнений, что целью нападавших являлся купец 1-й гильдии из Ново-Омска Аарон Ааронович Лепп — хозяин паровой мельницы и крупный мукоторговец. Получил пулю в грудь, его прооперировали, сейчас находится в больнице. С ним в вагоне находился приказчик и вероятно дальний родственник — некий Цодек Абрамович. Он убит. Застрелены еще два обывателя — омский мещанин Еропкин сорока двух лет и приказчик Николаев тридцати пяти лет, проживавший в Атаманском хуторе. Четверо получили ранения разной степени тяжести. Они сейчас на излечении, доктора говорят, что состояние не вызывает больших опасений. Из банды четверо убиты на месте. Сейчас идет работа по их опознанию. Пятый — был ранен, но сумел скрыться. Проведенная по горячим следам облава результата не дала. Но поиски продолжаются.

— Почему не смогли задержать сразу?

— Первоначально на месте преступления оказался единственный городовой. Он же взял под охрану саквояж с деньгами, потерянный главарем бандитов. Казачий разъезд подоспел только через десять минут, жандармский патруль полицейского управления по железной дороге прибыл еще позднее. Вероятно, за это время преступник сумел добраться до надежного убежища. Возможно, сел на извозчика или ушел по реке на лодке. До берега там совсем недалеко.

— И все же надобно еще раз внимательно обойти окрестности, любезнейший Федор Никандрович, настойчиво вам рекомендую. Что у вас по этим любопытнейшим субъектам — настоящим ганфайтерам, прости Господи, как на американском Диком Западе?

— Неизвестные спасители — предположительно — революционеры, скрывающиеся от закона.

— Я тоже ознакомился со статейкой в «Телеграфе». Голубчик вы мой, дражайший Федор Никандрович, пустое это. Бабьи сплетни, одним словом. И стыдно жандармскому офицеру такое и повторять вслед за писаками, — отмахнулся от подобных предположений полковник.

— Однако же все указывает именно на такой вариант, судите сами — вооружены, решительны, скрылись с места преступления, — позволил себе проявить настойчивость Талалаев.

— Вы ведь Первый кадетский заканчивали, а затем Павловское военное училище? А службу где начинали?

— В 92-м пехотном Печерском полку, — отрапортовал, едва не подскочив со своего стула, поручик. Но Орлов едва заметным движением ладони остановил порыв молодого офицера.

— А я, надо вам сказать, имел честь учиться в Московском пехотном юнкерском училище. В офицеры произведен был в далеком одна тысяча восемьсот семьдесят шестом году от Рождества Христова. И службу начинал прапорщиком в 65-й пехотном Московском полку. Это я к чему? Учиться вам еще и учиться, голубчик. Оно бы все и верно, вот только не сходятся концы с концами. Где это видано, чтобы революционеры отмолчались? Что же им мешало крикнуть какую-нибудь пакость, вроде «Да здравствует революция» и прочей чепухи? Времени не нашлось? Совсем не похоже на такого рода персонажей. Далее. Этот народец до денег очень жаден, особливо до чужих. Грабь награбленное — их лозунг. Экспроприировать у экспроприаторов. Эксами свои грабежи называют, вроде как из высоких целей. А тут целый саквояж денег бросили. Разве ж они так поступают? Опять же, отрубленные пальцы… Не с саблей же они ехали. К слову, а что у вас на них собрано, за вычетом газетных побасенок?

— Удалось из показаний свидетелей собрать приблизительные словесные портреты. Сейчас вместе с рисовальщиком пытаюсь воспроизвести их лица анфас для публикации объявления о розыске. Особо интересным фактом считаю утверждения некоторых свидетелей, что один из них выглядел довольно респектабельно.

Молодой жандарм горел желанием отличиться. А лучшим средством для достижения цели ему виделось переквалифицировать нападение на поезд с уголовного в политическое. Тогда вся полнота управления, а значит, и лавры победителя, в конечном счете, достались бы ему.

В последнее время деятельность революционного подполья заметно поутихла, среди эсэров и эсдэков широко распространились ликвидаторские настроения. Недавние пламенные борцы, террористы и подпольщики все больше переключались на легальную работу в газетах и разного рода общественных организациях. Полковник видел настроения и мысли поручика насквозь, словно просвечивал его новомодным рентгеном и одобрял молодую горячность и здоровый карьеризм. Но дело — прежде всего.

— Тогда вот что вам надобно сделать, господин поручик, — перейдя на официальный язык, Орлов показал, что общие рассуждения и рекомендации закончились, а настало время для четких указаний. — Проведите повторный обыск по всему району. Не мог он раненый далеко уйти. Опросите всех врачей, фельдшеров и прочий медицинский состав, кто куда ходил, пусть городовые присмотрятся, где кто из лекарей по домам бывает, особливо в тех местах.

— Разрешите?

— Продолжайте, — одобрительно оценив инициативу подчиненного, кивнул полковник.

— Думаю, бандиты по наводке действовали. Или в банке кто сообщил, или в конторе самого купца-иудея.

— Верно мыслите! Проработайте всех, кто мог знать, что делали, доходы посмотрите, знакомства. А про наших героев — продолжайте поиски, вдруг и выйдет толк. Но если и нападете на след — ничего без моего приказа не предпринимайте. А для начала просто установить негласное наблюдение. А уж потом, как понимать будем, что за птицы, тогда и пригласим к нам на разговор. Но не раньше.

— Есть. Разрешите исполнять?

— Что, и чай не допьете? — взгляд полковника упал на остатки остывшего напитка в стакане поручика. — Идите, Федор Никандрович. Действуйте! Как только появятся новые сведения, касательно этого дела — немедленно ко мне.

— Есть.

*Вагинская — сегодня улица Баррикадная.

*Второй Взвоз — теперь улица Гагарина.

*Навой — плетеный ремень кнута