Дикий Восток. 1910. Часть 2

Глава 7

Лежа на удобной, нельзя не признать, кровати, и уже засыпая, Артём вспоминал события прошедшего дня. И вновь задумался о странной реакции очаровательной рыжей девушки-телефонистки на безобидный знак внимания с его стороны. Чего она испугалась? И почему её лицо кажется ему столь знакомым? Мысли вихрем кружились в голове, переплетая Кравцева, механика, телефонисток и другую публику, виденную Артёмом за этот длинный, полный событий и встреч день, в причудливый узор на персидском ковре ручной работы или вязь облаков табачного дыма среди телефонных проводов…

Громкий шорох резко сорвал покрывало сна с Артёма, вбросив лошадиную дозу адреналина, заставляя сердце учащенно биться.

«Что это? Грабители?» — Он вслушался в темноту. Шорох повторился. Что-то мягко упало на пол. Звук разгрызаемого сахара расставил всё по местам. «Мышь! Ну, конечно же!» Артём нащупал возле кровати ботинок и, размахнувшись, бросил его на звук. Что-то с грохотом упало на пол, звонко рассыпавшись на осколки. «Видимо, пить мы теперь будем прямо из котелка. И есть оттуда же. По очереди», — Обречённо предположил он. Мышь затихла.

— Что такое? — раздалось недовольное бурчание толком не проснувшегося Славки.

— Спи, давай! А завтра нужно будет кота хорошего найти. Мыши совсем разбушлатились. — Артём снова лег, старательно заворачиваясь в одеяло.

— Ага… И собаку… Чужих… Пугать… — Славка зевнул и вскоре снова засопел.

Сон к Тёме так и не пришёл. Всю ночь он ворочался, считал до триллиона и разрабатывал план телефонизации Омска. Километры витых проводов сворачивались словно змеи в тугие клубки кабелей, шаговые искатели цикадами стрекотали в монтажных шкафах, повинуясь Его Величеству Номеронабирателю, реле глухо клацали, кланяясь якорями снятым с рычагов телефонным трубкам…

Первые петухи возвестили рассвет над Ново-Омском. Следом, без промедления пришёл черёд вторых, третьих…

Артём, открыв глаза, понял, что, несмотря на темень в доме, лежать в постели не сможет. Тем более, что наглая мышь в попытке устроить себе завтрак вновь принялась шариться по столу, выискивая кусочки повкуснее. Жертвовать вторым ботинком Торопову не хотелось. Ведь пока ещё оставалась не проясненной судьба первого…

Сквозь сияющие чистотой стекла окон еле-еле просвечивали первые голубовато-красные отблески предвещающие восход солнца. Ночь нехотя отступала, прячась за затворенными ставнями домов, цепляясь густыми, холодными тенями за деревья и заборы. Усевшись на кровати, он в сумраке нащупал среди вещей, аккуратно разложенных на стоящем у изголовья стуле, свою верную "Зиппо". Освещая её неровным слабым огоньком путь, Артём успешно миновал все осколки и нашёл ботинок. "Эх, уборки сегодня будет…" — с неудовольствием подумал он и, наскоро одевшись, отправился на поиски веника и какого-нибудь подобия совка.

Так ничего не отыскав в утренних потёмках в опустевшей кухне и сенях, позевывая, вышел на крыльцо, где и застал последнюю часть отъезда прежней хозяйки дома. За распахнутыми настежь створками тяжелых, собранных из двухдюймового бруса ворот стояла повозка Семёна Савкина, доверху загруженная сундуками, туго набитыми рогожными мешками и цветастыми узлами. Матрёна, выйдя на улицу и передав последний небольшой тюк плотнику, обернулась, заметив его.

— Доброе утро. Что же это вы нас не разбудили? Мы бы помогли…

— Благодарствуйте, Артём Александрович, Вы итак много чем помогли. Да и поезд затемно приходит. Не хотелось будить Вас…

— Ну, тогда удачи на новом месте. Не поминайте лихом.

— Храни Вас Господь! — Матрёна перекрестила и нового хозяина избы, и сам дом. Аккуратно свела, вместе с подоспевшим Тороповым воротные створки, привычно набросила засов в кованые пазы и, выходя со двора, тихо, без стука, прикрыла за собой калитку.

Затем с помощью Семёна уселась на край подводы. Савкин взобрался на облучок и, причмокнув, дёрнул поводья, понукая тронуться с места фыркающую и выдыхающую, словно паровоз облачка холодного утреннего пара, гнедую лошадь. Тёма ещё немного постоял у забора, провожая взглядом повозку, пока та не скрылась за углом. Затем вновь обратился к поискам орудий уборки. Ведь друг спросонья мог нехило порезать ноги. А это пришлось бы весьма некстати. Особенно при текущем уровне медицины, когда любая царапина могла стоить жизни. И виноват оказался бы без вариантов Тёма.

Рассвет с каждой минутой всё сильнее раскрашивал блеклый, ночной серовато-чёрный пейзаж яркими красками наступающего дня. Первыми в ход пошли красные тона. От густо пурпурного до жёлто-розового оттенка, пробуждая от молчаливой тёмно-сонной синевы, всю неохватную сибирскую небесную ширь.

Птицы, поначалу робко, потом всё громче и заливистей звонко запели, встречая восход радостными трелями. Березки, повинуясь утреннему холодному ветерку, то зябко подрагивая, то плавно качая рукавами тонких ветвей, медленно роняли осеннее золото своей листвы.

Бродя по двору, метелки он так и не нашёл, зато успел ощутимо продрогнуть. Поэтому мысль затопить печь для «сугреву» показалось ему совершенно естественной и логичной. Делать он это толком не умел, но надеялся, что растопка — дело нехитрое. Всяко не сложнее, чем разведение костра.

Пробежавшись ещё раз рысцой по участку, Тёма наткнулся на несколько небольших сухих поленьев и кучу щепок пригодных для розжига. В доме к тому времени стало заметно светлее. И он, вывалив возле печки дрова, увидел злосчастный голик*, который всё это время невесть чем занимался с кочергой, стоя в самом тёмном углу. Закон Мерфи и в этот раз не подкачал. Прочистив зольник и заложив дрова, просмотрел одну из купленных накануне газет. Не найдя на выбранных страницах ничего существенного, оторвал, скомкал и, подсунув под дрова, чиркнул зажигалкой.

Газета, а за ней и щепки, наудачу оказавшиеся сухими, дружно занялись пламенем. Кухня стала наполняться едким дымом.

— Это что еще за хрень? — Растерянно оглядываясь, пробормотал Тёма. И принялся лихорадочно искать, чем погасить едва разгоревшуюся печь, одновременно соображая о причине случившегося конфуза. Его взгляд упал на торчащую из стенки печи чуть выше его головы круглую металлическую рукоятку.

— Ну, конечно же, дымовая заслонка. Вот я тупень!

Быстро вытянул задвижку на себя. Пламя в печи загудело, удушливый сизо-молочный дым перестал клубами валить из-под кружков чугунной плиты.

— Ну вот. Совсем другое дело. — Облегченно выдохнул, вытирая рукавом слезящиеся от дыма глаза. Быстро пройдя в сени, он настежь распахнул дверь на улицу, чтобы дым быстрее выветрился. А сам отправился на поиски очередной порции дров.

Через час в доме не осталось и следа от ночных и утренних происшествий. Славка продолжал спать, мерно посапывая и изредка ворочаясь. Тёма не стал его будить, а подбросив ещё пару поленьев в печь, вышел на крыльцо.

— Однако нужно что-то решать с завтраком.

Не успел он обдумать что именно, как увидел Семёна, возвращающегося со станции. И сам быстро вышел к забору, чтобы успеть перехватить плотника.

— Семён! Стой, Семён!

— Тпру-у! — Савкин резко натянул поводья, останавливая лошадь. — Чего такое, Артём Лексаныч? Случилось што? Слышь, Петровну усадил чинно-благородно прямиком на поезд, вещи опять же помог погрузить в багажный вагон…

— Это хорошо, что посадил. Молоток. Да не, нормально всё. Я тебя «про пожрать» хочу спросить. Где тут можно хлеба, яиц да молока свежего купить? Мне Матрёна объясняла, да я что-то не пойму куда идти.

— Ой, да чего бегать по всему околотку? Моя Авдотья, поди, управилась. Могу принесть со всем нашим вам уважением.

— Очень бы ты нас выручил, Семён.

— Дык сколь и чего надо?

— Ну… Булку хлеба, немного масла, чтоб на двоих хватило, десяток яиц и крынку молока.

— Да зараз Стёпку пришлю. — Савкин дёрнул поводья, и лошадь послушно побрела вдоль улицы в сторону дома плотника.

Артём, чтобы с пользой скоротать времяожидания, сбегал за набранными давеча «прейс-курантами» и принялся с интересом, вдумчиво их изучать, с удобством устроившись на широкой завалинке, освещаемой утренними лучами солнца.

Но не успел он просмотреть и треть страниц каталога фирмы Нольте, как перед ним, ловко отворив калитку, предстал младший Савкин, собственной белобрысой персоной. В одной руке он держал крынку с молоком, а в другой — корзинку, накрытую полотенцем.

— Вот. Мамка велела, передать. Сказала сорок копеек с Вас получить.

— Степка, шустро ты. Спасибо матери передай. Да и себя не забудь. Тут и тебе за труды. — Он пошарил в кармане и, достав несколько монет, потянувших в сумме почти на полтину, высыпал их в подставленную мальчишкой ладошку.

— А за корзинкой и крынкой я вечером прибегу. Как коров пригонят. — Пояснил Степка и довольный побежал по своим мальчишечьим делам.

Тёма занёс продукты домой и принялся придумывать, что бы съедобного из имеющихся припасов сотворить.

Этой ночью Славка спал спокойно и крепко. Удобная кровать, новое, чистейшее белье, запах свежего, еще не обветшалого сруба, тишина и покой. Уже под утро привиделся ему необычный сон.

«Ясное весеннее утро. Снег почти растаял, реки освободились от толстого, ледяного панциря и широко разлились, затопив пойменные луга. Воды Оми бурлили вокруг опор Железного моста, лишь немного не дотягивая гребнями мутных, темных волн до настила проезжей части. Половодье.

Солнышко ощутимо пригревало, так что и в фуражке уши не мерзли. На нём серая длиннополая шинель, перетянутая портупеей и поясным ремнем. На плечах золотые погоны. На боку кобура почему-то с браунингом, на груди чехол с биноклем. Бойцы его роты выстроились в две длинные шеренги, поблескивая примкнутыми штыками, перегораживая спуск с моста на Дворцовую надвигающейся людской массе. Сам Вяче сидел в автомобиле — тот самом Бенце, который осматривал накануне, но не за рулем, а рядом с солдатом-водителем в кожанке и очках-консервах на глазах.

За спинами солдат Ильинская церковь, сияющая золотом крестов над зелеными куполами, пустая площадь и дворец генерал-губернатора с развевающимся на ветру имперским знаменем с двуглавым орлом. А сверху, с горки, от самого начала Любинского проспекта вытекает широким потоком сонмище людское.

Тысячи и тысячи шагают ряды демонстрантов, требующих свержения монархии и власти царя Николая Второго. Впереди идут рабочие и бывшие солдаты в серых шинелях с красными лентами на мохнатых папахах. В руках у них винтовки. А над головами их грозно поблескивают стальными иглами штыки, реют алые флаги, колышутся кумачовые полотнища транспарантов, на которых белым по красному намалевано: «Смерть буржуазии и ея прихвостнямъ! Да здравствует красный террор!», «Долой самодержавiе!», «В борьбе обретешь ты право своё», «Да здравствуетъ Республика!». Они громко пели «Марсельезу», затем почему-то без перехода сменившуюся на «Интернационал», грозно обещая разрушить мир до основания и построить собственный, новый.

В первом ряду он с болью и удивлением увидел Варвару Белозерову. Она, улыбаясь, шла в легком светлом пальто, с повязанным на шее алым шелковым шарфом и красным бантом, приколотым на груди, и с непокрытой головой. Локонами ее темных, вьющихся волос играл легкий ветерок. В затянутых лайковыми перчатками руках светился пышный букет алых тюльпанов.

Выглядела Варвара сурово-решительной, как истинный символ, воплощение всепобеждающей пролетарской революции, и одновременно нежно-уязвимой русской девицей-красавицей. С надеждой и верой смотрела она вперед, в будущее, куда-то поверх крыш городских домов, блестящих после недавнего дождя в лучах ласкового весеннего солнца, вся в ожидании чего-то важного, прекрасного и таинственного.

Видя, что строй солдат недвижим, передние ряды демонстрантов начали замедлять ход. В этот момент откуда-то из поднебесья раздался механический гул двигателя. И над городом появился, сияя диском пропеллера, юркий истребитель-биплан Сопвич с российским триколором кокард на крыльях и бортах. Стрекоча мотором, он, зайдя от Дворцовой, пронёсся вдоль Любинской над самыми головами протестующих, едва не задевая их колесами, разметав по сторонам знамена и плакаты. Но не смог остановить их. Передние ряды, подпираемые сзади общим потоком, упорно продолжили идти дальше, приближаясь к линии солдат, возглавляемых Славкой.

Сделав свечку, Сопвич ушел ввысь и, развернувшись, снова налетел на толпу, пройдясь на бреющем и почти касаясь кончиками крыльев стен домов. В ответ вслед ему раздались первые выстрелы. Колонна неуклонно продвигалась, мерно ступая вперед, уже головой своей, выходя на мост.

Видя это, Вячеслав, неотрывно глядящий на Варвару, и мучительно раздумывающий о последствиях страшного и неотвратимого решения, все же отдал команду, и в небо взвилась зеленая сигнальная ракета. Это был знак летчику. Откуда-то он знал, что за штурвалом истребителя его лучший друг — Артем.

Новый заход аэроплана и на этот раз над улицей разнесся грохот пулеметной очереди. Сначала куда-то поверх голов, а затем широко пройдясь огненной метлой вдоль улицы. Пули, цвиркая, высекали искры и осколки из неровных серых камней брусчатки разом опустевшей мостовой.

Революционная масса, недавно монолитная и сплоченная, мгновенно утратила стройность своих рядов. Потеряв организованность, обезумевшая толпа в панике бросилась в стороны. Люди падали, толкали друг друга, стремясь найти укрытие в подворотнях и проулках от несущей смерть крылатой машины. На месте осталась лишь Варвара. Она бестрепетно и неотрывно смотрела на Славку. Глаза в глаза.

Когда гул мотора стих и на проспекте не осталось никого, Хворостинин, давно уже поднявшийся с сиденья и напряженно вглядывавшийся в происходящее по его приказу страшное действо, спустился с подножки автомобиля и отправился навстречу застывшей посреди моста девушке.

Остановившись в шаге перед ней, так что ощутил тонкий, изысканный букет ароматов, в котором, казалось, слитно звучали ноты самой весны, с ее всепобеждающей силой очищения и возрождения природы от зимнего сна. Варя серьезно глядя ему в глаза, протянула навстречу руку. Он повторил ее жест и с необыкновенной нежностью пожал, всей силой своей души не желая больше отпускать. Никогда… Девичья ладошка тут же утонула в его здоровенной лапище.

В ответ она легко, искренне и проникновенно, затронув самые глубокие струны его души, произнесла:

— Славная у нас вышла встреча, суженый мой. Только вот свадебный поезд весь разбежался от твоего щедрого приема. — Слова ее звучали с большой внутренней силой, естественностью и прямотой.

Они долго смотрели друг на друга и потом повернулись в сторону устья Оми. Там, с безбрежной шири Иртышских вод, к ним радостно гудя, шел, выбрасывая высокий султан дыма, белый пароход. На носу его, сияя начищенной медью труб и литавр, играл духовой оркестр. Звуки музыки, доносящиеся в перерывах между сигналами корабельного ревуна, напомнили ему вальс «Амурские волны».

— Это за нами, — уверенно сказала Варенька, — Пойдем, нас ждут.

Славка, просыпаясь, ощутил легкий запах дыма, словно от пароходных котлов. Он все еще видел, ощущал каждой клеточкой своего сильного тела, каждой частицей своей большой души, такую родную и близкую Варвару, но вместе с тем осознавал, что пережитое им только что — лишь видение. И старался изо всех сил удержать его въяве, не давая глазам открыться, удерживая последние, растворяющиеся остатки прекрасного образа.

Все его чувства из такого страшного и одновременно прекрасного, безумно-сюрреалистического сна переместились в реальность. Он ощущал их с безусловной ясностью и чистотой, словно все произошло с ним на самом деле. Наконец, тонкая грань между сном и явью растворилась в звуках субботнего утра.

И он окончательно проснулся.

«Вот это да. Что это вообще было? Свадьба или революция? Или все вместе… Одно ясно, если Варвара Белозерова как царевна-лебедь является мне в видениях, значит, совсем пропал Славка Хворостинин. Надо обязательно отыскать ее и встретиться. Разобраться, наконец, что же между нами есть или может быть на самом деле. Если она — та единственная, что мне нужна, значит, так тому и быть», — рассуждал он, захваченный яркими переживаниями.

В голове все еще играла музыка и он, поднявшись с постели, закружился, как был, в одном нижнем белье, по комнате, расставив руки, словно прикасаясь к воображаемой партнерше в вальсе. Немного отойдя от первых эмоций, натянув штаны и рубаху, выбрался на двор, чтобы размяться и умыться.

Он, конечно, сознавал, что все привидевшееся только что — лишь плод его собственного воображения. И что реальная Варя — может оказаться совершенно другим человеком, чем рисуется ему сейчас. Но это никак не смущало Вяче. Он не боялся ошибиться, разочароваться. На сто процентов готов был рискнуть. И будь что будет. Он встретит ее и сразу поймет, кто перед ним — та самая девушка из сна или посторонний человек.

Утро бодрило. Тело соскучилось по нагрузкам и жаждало активности. Выбравшись во двор, Славка принялся разминаться, потом отжиматься — сначала просто, затем с хлопком перед грудью, а в конце догнался поочередно работая одной рукой. Подхватив лежащее у стены сарая бревно, принялся приседать с ним, делать глубокие шаги и завершил поворотами корпуса, нагружая косые мышцы пресса. Это, конечно, никак не заменяла настоящее «железо», но все же добавила бодрости. Облившись из ведра холодной водой, он растерся полотенцем и услышал ленивые хлопки.

Артем стоял на крыльце и не без иронии наблюдал за действиями друга.

— Что, напрыгался? Кушать подано, идите жрать, пожалуйста, — процитировал бессмертную фразу из «Джентльменов удачи» Торопов.

— А что у нас на завтрак? Вчера вроде кроме арбузов, яблок и сухофруктов не успели прикупить… К слову, а где Матрена? — Взбегая на крыльцо, выпалил с ходу Хворостинин.

Тёма не стал отвечать сразу, а пройдя в комнату и усевшись за стол, на котором в лукошке лежали сырые куриные яйца.

— Сколько вопросов… По порядку. Ты, засоня, пропустил массу целый ворох событий. Наша бывшая домовладелица благополучно отбыла на вокзал очень ранним утром. Я хотел помочь грузить узлы да не успел. Все без меня сделали. Потом уже видел Семёна — он возвращался со станции. Все путем. Заодно я у него же и продуктов прикупил. Степка мигом приволок. Немного, но нам пока хватит. Наколол дров, растопил печку, притащил воды. Чай пришлось заваривать в котелке, хлеб с маслом, яйца будем сырыми пить, а кишмиш и чернослив — на сладкое. Да, кстати, большая часть посуды ночью пала случайной жертвой в неравной борьбе с грызунами. Так что сегодня же надо этот вопрос порешать.

— Какой из них? С посудой или с грызунами? — Вяче, не дослушав друга, уже принялся с аппетитом уплетать все, что нашлось на столе.

Первыми один за другим отправились в последний гастрономический путь три сырых, немного подсоленных яйца, потом стакан цельного молока, пара пригоршней сухофруктов. И только потом настал черед горячего чая и щедрого ломтя черного хлеба, обильно сдобренного коровьим маслом.

Привычка чаевничать по утрам укоренилась у Хворостинина с детских лет. Он просто не мыслил себе завтрак иначе как с кружкой залитого крутым кипятком черного байхового.

— Со всеми. Я ж тебе ночером говорил про кота…

— Что-то припоминаю… Насчёт провианта ты молоток, Тёма. Что значит армейская школа! — С удовольствием жуя гигантский бутерброд и прихлебывая из кружки крепчайший чай, невоспитанно прошамкал Славка. — А я уж думал, придется в трактир бежать или временно в вегетарианцы переквалифицироваться. Спасибо. — Дожевав, вежливо добавил, после секундного раздумья.

— На здоровье, — фыркнул Торопов, улыбаясь. — Да, тебя надо кормить, а не то на людей кидаться с таким аппетитом начнешь… Это я удачно провернул…

— Классно снова сырые яйца пить. С детства помню вкус. Ням-ням. А эти еще и «деревенские» с таким ярким желтком…

— Здесь все деревенские — других просто не производят пока.

— Тоже верно. Так, я наелся. Спасибо, братуха.

— На здоровье. Только я пока ты спал, сделал маленькую ревизию. И знаешь что? У нас полнейший голяк. Надо срочно ехать и тариться до талого. Посудой от тарелок и чашек с ложками до кастрюль и сковород. И продуктами. Крупы, овощи, картоха, специи. С дровами, опять же, полнейший напряг. Можно, конечно, как алкаши кусками забора греться, но…

— К слову, надо бухлишка прикупить. Винца там, коньячка, водочки. Для домашнего буфета. Пусть будет. — Прервал Славка друга.

— Не, водка жажду не сильно утоляет, пивас всяко лучше будет. Да побольше, а то холера тут свирепствует. Обязательно самовар, воду пить только кипяченую будем и для чая опять же.

— О, у меня мысль. Давай устроим праздник. Сами для себя. А то мы все по кабакам и ресторациям. Дома, — это слово ласкало слух Вяче, и он готов был повторять его снова и снова, — заделаем шашлыков. Всего делов — взять на базаре пару кило парной свиной шеи, вина и пива запас уже в планах, так что…

— Я «за». Посидим тихо-мирно. Наедимся от души. К слову, для шашлыка нужны правильные дровишки. Лучше всего дуб… И шампуры нужны. Сомнения берут, что их в эти годы продавали… Значит, придется приспособить чего-нибудь подходящее…

— Тогда чего тянуть? Поехали. — Бросил быстрый взгляд на ролекс. — Время уже вполне рабочее. — Нетерпеливо в предвкушении предстоящего веселья подхватился скорый на подъем Хворостинин.

— Подожди. Мы опять все деньги с собой потащим? Во-о-от. Надо их припрятать. Здесь, в доме. Тысячу или полторы возьмем — за глаза хватит и еще много останется. Остальное — в заначку. Зря, что ли, я вчера сейф купил?

— Лады, а я пока накропаю письмо о Седом в полицию. И нам прикрышка, и ему лишние хлопоты. — Пояснил он свое намерение другу.

— Смотри, главное, лишнего не напиши.

У Славки еще со вчерашнего дня зудело от желания поработать на пишущей машинке. С радостным предвкушением он поставил на стол новенький красавец «Ундервуд» — агрегат, по тем временам вполне соотносимый с компьютером конца девяностых. И уселся на стул перед машиной. Есть некое неизъяснимое очарование в этой технике. Магия появления текста на белой бумаге без промедления и задержки, немедленно под воздействием легкого удара кончиками пальцев.

В старших классах, выбирая варианты трудовой практики, разумно предпочел освоение навыков машинописи, пусть это и звучало немного по-женски. Он точно знал, что в университете придется много печатать. Так что к концу школы вполне освоил немудреную науку работы всеми десятью пальцами со скоростью автомата и не глядя на клавиши.

Заправив лист, выставил интервал, протянул ленту. Задумавшись, некоторое время неподвижно сидел перед готовым к работе блестящим аппаратом. Переделывать много раз не хотелось, так что спешить он не собирался. В голове крутились обрывки фраз, варианты начала, постепенно бестолковый калейдоскоп начал обретать в его мыслях стройную ясность.

Хмыкнув какой-то, показавшейся особо забавной идее, он принялся бодро выстукивать текст. Временами легким нажатием на рычаг, лихо возвращая каретку на исходную позицию после предупредительного и довольно мелодичного звонка умной машины. Закончив работу, вытащил лист и внимательно перечитал. Все по делу.

Теперь оставалось только проверить текст на ошибки дореволюционной орфографии. Формулировать старался, используя самые простые выражения. Опять же краткость — сестра массы замечательных качеств в человеке. Но всё это не спасало от неизбежных ошибок. Поэтому, найдя вчерашнюю газету, он принялся выискивать правильные написания слов, сразу же внося карандашом правки, там, где по недомыслию ошибся. Когда редактура была завершена, перепечатал набело.

«Можно было, конечно, заморочиться и набрать слова прямо из газет, но это ведь надо их вырезать, клеить, а ниножниц, ни клея под рукой не имеется. Да и не найти в паре газет всех нужных слов. А выклеивать из букв, да ещё и безграмотно — совсем уж моветон. Так что пусть будет то, что получилось», — удовлетворенный итоговым результатом, аккуратно свернул письмо и положил его в карман пиджака, решив, что в уже городе на почте купит конверт.

Замысел у него имелся банальный. Прямо на внешней стороне листа он отпечатал крупными буквами «Получатель Омское жандармское управленіе». Логично рассудив, что в полиции, вскрыв пакет и увидев надпись, не станут ковыряться и оперативно доставят корреспонденцию указанному адресату.

Артём, меж тем, ходил по дому, задумчиво оглядываясь в поисках возможного места для тайника. Задачка эта, при кажущейся простоте, была не из лёгких. Ведь требовалось не только скрытное место, до которого местные гопники-форточники сразу не додумаются, но и имеющее довольно приличный объём.

К тому же, привыкший продумывать все возможные комбинации, он не сбрасывал со счетов даже маловероятные вещи вроде пожара или грызунов. В конце концов, вооружившись новенькими инструментами, он приступил к работе.

— Ну вот. Теперь можно и в город смотаться. — Артем умылся из кадки, стоящей во дворе, насухо вытерев руки и лицо полотенцем.

— Собирайся и пошли уже, граф Монте-Кристо. — Поторопил его засидевшийся на месте друг.

Улица, несмотря на субботний день, словно вымерла. Ни детей, ни взрослых, ни одной телеги. Удивившись такой странной тишине и пустынности, друзья завернули на углу на улицу, ведущую к паромной переправе. И увидели как здоровенная «дворянских кровей» бродячая собака, загнала серого котенка на ветку деревца.

Крупный, исхудалый, какой-то несуразно мосластый кобель, в колтунах скатавшейся густой бурой шерсти, остервенело рычал, беспрестанно с пробирающей до костей злобой выл, надсадно хрипя, и бросаясь всем телом на молодую березку.

Ярость пса была так велика, что он в исступлении то принимался по-акульи терзать тонкий ствол острыми клыками, то прыгал вверх, впустую клацая мощными челюстями. Несчастный котёнок, шипя и выгибая дугой спину, из последних своих сил цеплялся остренькими коготками за молодую бересту, предательски норовившую вот-вот оторваться от ветки. Ужас и обречённость застыли в широко распахнутых жёлтых глазищах.

— Давай шуганем пса, не фиг делать, сожрёт кошака. — Остановившись, предложил Вяче.

— Не вопрос. Только надо палку найти или камень. Слышь, как надрывается. Такого никакими «фу» и «пошел отсюда» не проймешь. Не убивать же «полкана», мало ли, может он чей-то и просто с привязи сорвался… Будут потом лишние проблемы с хозяевами.

Артем огляделся в поисках подходящей палки и подумал, что ему очень не помешала бы трость, похожая на ту, что он видел давеча в руках у Кравцева. Вот как раз для таких случаев, как этот… бродячих собак в начале двадцатого на улицах города оказалось даже больше, чем в их девяностых.

Славке происходящее нравилось все меньше и меньше. Зверь выглядел не просто опасно, а реально угрожающе и даже инфернально в своей слепой ненависти ко всему живому. И явно собирался порвать и проглотить, уже готового свалиться с раскачивающейся берёзки котенка. Допустить такое он никак не мог. Категорически.

Непроизвольно Вяче нащупал правой рукой рукоять «Маузера» в кармане. Это немного приободрило его и вернуло уверенность в своих силах. «Куда этой твари против огнестрела», — проговорил мысленно, успокаивая сам себя.

Он даже собрался крикнуть со всей возможной строгостью и металлом в голосе. Но ровно в этот миг очумевшая от злости псина с такой силой врезалась всей массой в деревце, что серый комок шерсти буквально вылетел, как из пращи, далеко вперед. Точно в сторону замешкавшихся друзей. Котенок, извернувшись в прыжке, ловко приземлился на все четыре лапы и рванул, что было сил в их сторону. В последней, слепой надежде найти укрытие. Жить ему оставалось считанные мгновения.

Утробно рыча и подвывая, жуткий зверюга, мотнув тяжелой головой, увидел новую цель и без промедления кинулся теперь уже на друзей. Артем, увидел, озверело разверстую клыкастую, всю в пене и слюне, пасть. Узрел безумные, налитые кровью глаза. Внезапно на него снизошло ужасающее озарение.

«Всё не так! Беда!» — молнией мелькнуло в сознании.

Он едва успел, судорожно выхватывая свой трофейный «Браунинг» и одновременно отскакивая в сторону, крикнуть:

— Стреляй, Вяче! Он бешеный! — Как пёс набросился на них.

Хворостинин, чьи нервы и так были напряжены до предела, среагировал мгновенно. Привычно перекинув флажок предохранителя, дослав патрон в ствол, вытянул вооруженную руку и выстрелил, целясь в тело собаки. Следом загремел пистолет Торопова. Началась пальба. Но то ли калибр оказался маловат, то ли им попросту не удавалось верно попасть, но кобель уже оказавшись совсем близко, едва не вцепился в сапог Артема. Тот лишь в последний миг умудрился отскочить.

Спасло их только то, что зверь уже явно ничего не понимал и, получая горячие куски свинца, попеременно кидался то на одного, то на второго. Этой, предельно короткой, едва ли дольше нескольких секунд, задержки хватило, чтобы справиться с угрозой.

Все происходило так быстро, что наши герои даже толком не успели испугаться.

Одна из пуль точно угодила в голову зверя и тот, обмякнув на ходу, безвольным мешком упал на дорогу к ногам друзей, подняв клубы пыли. Тело несчастного пса ещё с минуту билось в конвульсиях, цепляясь за жизнь и пронзительно скуля, затем вытянулось и замерло.

— Фу ты черт! Хрень какая! Я чуть не обделался… — Выдохнул Славка.

— А я, считай, и обделался. Мысленно. Думал, все, привет семье. Допрыгался… Бешеная псина. Вот же тварь жуткая. А от этого тут лечат вообще? Вот на считанные сантиметры разминулись с крайне мучительной смертью… Епрст! — Тёма для убедительности показал нечто вроде полупяди пальцами свободной левой руки. В правой он по прежнему сжимал готовый к бою пистолет, нацеленный на поверженного, но все еще страшного врага.

Осмотревшись, Славка, убрав оружие обратно в кобуру, добавил:

— Знаешь, какой вывод я сделал?

— Не лезть, куда не просят? — Мрачно отозвался друг, который под впечатлением от произошедшего все еще смотрел на убитого ими монстра.

— И это тоже. Надо стволы нормальные раздобыть. Наши пукалки против таких зверюг не играют ни разу. Просто повезло, что в черепушку засадили. Я уверен, что минимум несколько раз попал, а ему хоть бы хны. Нет, девять миллиметров и не меньше. Заметь, это все прямо посреди Ново-Омска творится, а что на природе? За городом? Медведи, волки, бандиты, стаи диких собак. Дичь, одним словом…

— Ты же сказал, что без разрешения от полиции пистолеты не продадут.

— Есть вариант. Попробуем на базаре поискать… С рук тут можно взять и без бумажки. Что не запрещено, то разрешено…

— Смотри, котейка не убежал. Вон, на заборе сидит. Вся шерсть дыбом. Натерпелся страху, бедняга. Кис-кис, малыш, иди ко мне, не бойся. Вот умница. — Славка взял котенка на руки и погладил по вздыбленной короткой серой шерстке, заглянул в зеленые глазища. — Я тебя дома молочком угощу. Худющий какой, Кожа да кости. Одна видимость от шерсти.

— Слышь, Темыч, ты недавно про мышелова говорил, походу, мы его нашли…Есть версии, как кота назовем?

— Сначала надо понять кот это или кошка, — резонно возразил напарник.

— Это верно, но смотри, какой серый, прям дым над водой, помнишь, Deep Purple «Smoke On The Water». Там-там-там, та-да-да-дам… И ситуация прям под это музло у нас… Натурально мрак и адище… Давай его Дымком-Дымкой назовем. Дым-Дымычем.

— Ага. Дым над водой и огонь в небесах… К слову, псину надо бы сжечь. Бешенство — опаснейшая дрянь. Только мы этим точно заниматься не будем. Пусть вон, местные озаботятся. — Он махнул рукой опасливо выглянувшей из приоткрытой калитки соседке. — А имя мне нравится. Одобряю. Пусть будет Дымкой-Мышеловом.

Котенок в ответ тоже согласно замурчал, пригревшись в ладонях Хворостинина.

— Кстати, про Deep Purple… Мы тут уже неделю. И знаешь что? Мне начинает тишина давить на уши. Ни радио, ни телека, ни мафона. Вот только пока ума не приложу, что делать с этим. — Тёма вздохнул.

— Знаешь, братуха, я, когда на «Любинском» гулял, зашёл в магазин «Граммофон». Так вот. Местные «магнитофоны» на пружинном приводе звучат весьма… — Славка замялся, подбирая слово, — весьма… Специфично, что ли. Даже распоследний раздолбанный телефон-автомат в нашем времени намного благозвучнее будет. Да и что тут слушать? Арии из опер, в лучшем случае. Ну, или классику. Так это лучше делать, сидя непосредственно возле нормального оркестра. Хочешь, сходим в театр?

— Не, пока воздержусь. Не люблю большое скопление народа.

Переговариваясь на ходу, друзья вернулись к себе домой, и поставили перед Дымкой полную миску молока. Серый котенок немедленно принялся лакать угощение, усердно работая розовым язычком. Тем временем наши герои почистили пистолеты, от которых «за версту» несло горелым порохом. Затем переснарядили патронами растраченные обоймы и только затем тщательно вымыли руки.

За это время новый обитатель дома успел разделаться с едой и теперь сидел с туго набитым брюшком, довольно жмурясь, урча и облизывая усы и мордочку от последних капель молока.

— Давай, лучше оставим его на крыльце, а то еще напрудит в доме, убирай потом. Мелочь. Дикий еще, не воспитанный.

— Пожалуй, ты прав. — Славка поднял котенка на руки и, выйдя на крыльцо, закрыл дверь, кинув замеченный в сенях старый, вытертый и траченый молью меховой треух, видно, в давние времена принадлежавший прежнему хозяину и оставленный Матреной за ненадобностью. А теперь на время ставший новой лежанкой для Дымки.

— Оставайся за хозяина, малыш, а мы поехали по делам. Вечером угостим тебя чем-нибудь вкусненьким. Смотри за порядком и сам не хулигань. — Дав последние наставления котенку, Славка погладил его по голове и закрыл дверь на замок.

— Вот жеж, чёрт! — С досадой ругнулся Торопов, взглянув на часы, едва паром отправился к правому берегу Иртыша. — Из-за этой собаки уйму времени потеряли! Васильев уже чаем, должно быть, упился, меня ожидая.

— Хех! Ну да, ну да… — Усмехнулся Вяче. — Не терпится записаться в жертвы кидал?

— Да нет, кидать он собрался своего шефа, скорее всего. Ну а мне важно лишь узнать можно ли в принципе достать нужный кабель и какого порядка цена на него. А уж поставщиков по-надёжнее мне Кравцев посоветует. — Подняв указательный палец вверх с наигранным грузинским акцентом. — «Я так думаю».

— Слушай, Тёмыч, а кабель действительно настолько сложная штука, что его нельзя произвести здесь, в Омске? — Задумчиво глядя на игру волн за бортом спросил Славка.

— Эээ, брат, насколько мне известно, местные кабеля весьма отличаются от наших современных. Здесь провода в каучуковой изоляции втиснуты в сплошную свинцовую трубку. У нас же, самые старые кабеля сделаны в многослойной витой оплётке из бумаги, стали и пеньки. Да и ещё хорошо просмолены гудроном. Кстати, а как тут с гудроном? Для сращивания кабеля он просто незаменим. Да и для починки кровли тоже… Дык вот, витой кабель, думаю, можно и здесь попытаться сделать. А вот как они делали сплошную свинцовую оплётку — я ума не приложу. Нужно будет технических журналов набрать. Ликвидировать свою безграмотность, так сказать…

Ловко сойдя на берег по деревянному трапу, друзья, не мешкая подозвали извозчика и, разместившись на мягком сиденье, распорядились:

— К телеграфу на Почтовой. Езжай по Артиллерийской. — Артем, наученный недавним опытом, предпочел дать четкие указания кучеру.

Добравшись на тряской бричке до цели, облегченно переведя дух и размяв ноги, друзья зашли в одноэтажное, скромное на вид здание омской почтово-телеграфной конторы.

Тёма, открыв дверь, вежливо пропустил какую-то выходящую наружу даму почтенных лет ничуть между тем не утратившую благородной осанки. И лишь затем зашел сам, сразу направившись к знакомому телеграфисту.

— Добрый день. На мое имя сообщений не поступало? Торопов Артем Александрович.

— Минуточку. — Служащий быстро перебрал квитанции в ящичке, — Как же, как же, помню-с. Еще вчера перед самым закрытием прибыло. Примите и распишитесь.

Получив бланк сообщения, Тёма быстро пробежал текст глазами. В телеграмме говорилось, что в Омске действует официальный комиссионер завода, располагающий как прейскурантами, так и образцами продукции. Дальше указывался адрес.

«Вот это финт. Славка точно обрадуется. Надо сегодня же туда попасть, глядишь, в самом деле, получится купить мотоцикл без проволочек. Я-то думал, что ждать придется пару недель, пока то, пока сё».

Хворостинин времени тоже терять не стал, а подойдя к окошку на стойке, прикупил, как и намеревался, все необходимое для отсылки письма. Вложив бережно хранимый лист с отпечатанным текстом, пройдясь языком по клейкому краю конверта и плотно запечатал. Потом с запасом наклеил марки. Лично идти к полицейскому управлению он все же опасался, потому, вспомнив о мальчишке-газетчике Егорке, решил отыскать его и послать сбросить в ящик. Для пущей конспирации.

* Голик — веник из голых (без листьев) прутьев.