Дитя Ковчега

Глава 19 Ритуал ухаживания 2010 год

Фестиваль Чертополоха – второе по значимости общественное событие в календаре Тандер-Спита после Вечера Наследия Гая Фокса в ноябре, сообщил мне Норман. И приехав в субботу утром, я понял, что он не заливал. Здесь был представлен «Le tout[102] Тандер-Спита», как окрестил Ядр завсегдатаев «Упитого Ворона». В разных углах знаменитого Чертополохова Поля я обнаружил всех парней из бара: Джимми Оводдса, Рона Харкурта, Джека и Кена Вотакенов, Чарли Пух-Торфа, Билли Биттса и целое стадо жен, детей, мобильников, собак и горных велосипедов. Фестиваль совместно спонсировали Медицинский Центр Лысухинга и «Эхо Ханчберга»; конечно, местные шишки торчали здесь же: я заметил сэра Теренса Лысухинга – он общался с hoi polloi[103] (я избавил от страданий индонезийскую игуану его дочери) – и члена Парламента Брюса Йарбла. Как-то он вызвал меня в Джадлоу наложить бандаж его скаковой лошади, а теперь расхаживал здесь в твидовой шляпе, приветственно кивая направо и налево в стиле «Кто есть кто».[104] Миссис Цехин и Эбби Ядр наняли палатку с пиццей и куриными наггетсами, а миссис Ферт организовала ясли и видеозал для детей. Я бродил среди честного сборища. Кто-то зажег стену из палочек благовоний – перебить вонь дохлой рыбы с реки Флид, и фимиам разносился по полю, смешиваясь с запахом попкорна, примятой травы и автомобильного масла, придавая всему мероприятию атмосферу единения. Я всегда сентиментален к подобным вещам.

– Неплохо, да, – согласился Рон Харкурт, когда я отозвался о размерах чертополоха. – Храни, Господь, фосфаты.

– Рон умудрился заполучить два гранта под это поле, верно, прохиндей? – вставил Билли Оводдс, появившись рядом и всучив мне банку гватемальского светлого пива. – Еврогрант, чтобы не сажать здесь генетически модифицированные баклажаны, и грант Совета Природы на защиту чертополоха как вымирающего сорняка.

– Отличная работенка, если ее заполучить, – прокомментировал Норман, вылезая из переносного туалета позади нас.

– Пошел к черту, – отозвался Рон Харкурт и выпалил из парализующего ружья, объявляя начало игры.

– Эй! – завопил Норман, борясь со своим аппаратом. – Подождите меня, ребята.

Через пару секунд воздух заполнился ревом сотен косилок. Мужчины зажимали поле с двух сторон своими легковозбудимыми агрегатами – последнее достижение науки и техники, в случае Нормана. Семена чертополоха разлетались повсюду, маленькие колючки свистели в воздухе с сумасшедшей скоростью. Женщины, выстроившись рядами за колючей изгородью, свистели, улюлюкали и посылали мужчинам поцелуи, потягивая шампанское с апельсиновым соком из пластмассовых стаканчиков.

Потом я заметил близняшек.

Они прыгали вверх-вниз у электрического генератора.

– Вперед, папа! – вопили они.

Красивыми их не назовешь, подумал я. В классическом смысле. Слишком близко посаженные глаза и этот костлявый, слегка наклонный зад Эбби. Тем не менее, что-то в них присутствовало такое, что сводило Зигмунда с ума. И я – не единственный парень, смотревший в их сторону. Вероятно, они источали какой-то неуловимый животный запах, решил я. Вроде мускуса. Я глядел на близняшек, и решимость моя крепла. Затем они подняли взгляд, тоже увидели меня и маняще улыбнулись. Эй, Сам, подумал я. Это твой шанс, приятель. Я как раз беззаботно шагал к ним, когда до моего плеча дотронулась миссис Оводдс.

– Насчет моего жеребенка, – начала она. Вот вам и неудачный момент, миссис, подумал я.

Когда я опроверг все ее обвинения, в меня врезался ее сын с тремя пинтами пива, и в неразберихе я потерял Роз и Бланш. Затем раздались бурные вопли: последнюю колючку скосили.

– И судьи решили, – пердел над полем голос из мегафона, – что победитель состязания косарей этого года, и таким образом, Чемпион Чертополоха этого года, – мистер Том Болоттс!

Раздался еще один вопль одобрения и несколько автомобильных гудков. Том Болоттс стоял на пьедестале и махал, а затем открыл бутылку шампанского, по кругу облив пеной всех, кто случился рядом. Я узнал его – молодой парень, который держал станцию автосервиса «Тексако». Поле внезапно наводнили люди – жевали сахарную вату и трепались по мобилам. Поблуждав немного в попытках снова найти девочек, я наконец сдался и отступил в палатку с пивом.

– Это дешевый способ скосить мое поле, – признался Харкурт. Он сегодня весь день потихоньку набирался. – Мой отец делал то же самое. И его отец до него. Вот тебе и традиция.

– Прапрадед этого Тома Болоттса тоже был чемпионом, – пробормотал Билли Биттс. – Давным-давно. Это у них наследственное.

Кен Пух-Торф промолчал, как всегда, и только сплюнул на пол. Это могло означать что угодно. По дороге домой мне пришлось зарулить на ферму Неда Вотакена – проведать несколько отравившихся овец Главного Судьи и бегло глянуть на его новых коров без вируса коровьего бешенства. К тому времени, когда я доехал до шоссе и свернул на Кропи-стрит, наступил вечер. Я все размышлял о Роз и Бланш. И о том, как они на меня посмотрели.

Вдруг у меня перехватило дыхание. Господи! Вот же они, стоят передо мной! На улице. Обе, на автобусной остановке, прямо напротив моей передней дверцы!

Да! Есть!

Вечер был промозглым, весенним; они стояли под навесом остановки, курили и пинали старые шарики засохшей жвачки кроссовками с эластичной подметкой. Словно ждали и автобуса, и меня тоже. Кто приедет первым.

Я поехал медленнее.

«Как будто девочек снять хотел», – сказали они мне позже.

– Куда направляешься? – спросила Роз, когда окно опустилось.

– Куда бы ни направлялись вы, – бросил я. И выдал свою сексуальную ухмылку.

– Чего тогда мы ждем? – поинтересовалась Бланш. – Погнали в клуб.

Черные платья, поблескивающая бижутерия, смелая красная помада, драматичные тени и злобные накладные ногти – как я скоро узнал, их ночная марка. Искушение во плоти. Я открыл им дверцы «нюанса» и одарил одним из своих элвисовских взглядов, который они не заметили, поскольку увлеченно устраивались на заднем сиденье, благоуханно утопая в мягкой коже. Я сказал благоуханно – впрочем, с духами они слегка переборщили, и всю дорогу мне пришлось держать открытым окно, чтобы не задохнуться. Как хорошие девочки, сперва они затушили сигареты.

– Мы видели тебя на Фестивале Чертополоха, – отметила Роз.

– В старые времена, это была такая вроде как церемония посвящения, – поведала Бланш.

– Способ доказать, что ты мужчина.

– Хотите доказательств, детки? – бросил я, глянув на них в зеркало. – Вы их получите.

Весьма остроумный ответ, решил я.

По дороге в Ханчберг мы говорили об их генеалогическом модуле и чокнутой идее их матушки, связанной с каким-то телепродюсером по имени Оскар или Джек, который объявится у нее на пороге. Затем они попросили меня рассказать, как птицы переваривают жесткие зерна и почему так много ручных обезьян в городах, но почти нет в глубинке.

– Думаю, это дань моде, – выдал я. – Я перевидал их сотни в своей клинике в Тутинг-Бек.

– У тебя была клиника в Тутинг-Бек? В Лондоне?

– Точно.

– А почему уехал?

Ч-черт, подумал я, вспомнив макаку Жизель и миссис Манн.

– Ну?

– Потому что шестое чувство подсказывало: в Тандер-Спите я встречу двух самых желанных девушек во всей стране.

Они оценили и захихикали.

– И знаете что? Шестое чувство меня не подвело.

Они прекрасно танцевали. Настоящие эксгибиционистки. В Ханчберге куча любителей поглазеть. Мужчины и женщины – те, кто предпочитают наблюдать и комментировать. Близняшки крутились под большим зеркальным шаром, покачивая сногсшибательными задницами, и я чувствовал себя особенным. Особенным, потому что все пялились на них: парни восхищенно и с вожделением, девушки критично и с завистью. Близняшки танцевали для меня, и я чувствовал себя на миллион евро.

Позже я предложил:

– Поехали ко мне.

– Вдвоем? – переспросила Роз, пробегая красными ногтями по моему правому бедру.

– Вместе? – прошептала Бланш, покусывая мочку моего левого уха.

– Вдвоем, – ответил я. – Вместе.

Из-за того, что я чувствовал себя на миллион евро, мне казалось, что я двенадцать метров в высоту и три в ширину.

А Зигмунду – что он тридцать пять сантиметров в длину.