Дивный новый мир финансов

Советская индустриализация. К 90-летию с момента старта

Вряд ли сегодняшнюю Россию можно назвать промышленной страной. По данным Росстата, доля промышленности в широком определении в валовом внутреннем продукте (ВВП) страны в 2017 году составила 27,1 % (добывающая промышленность — 10,9; обрабатывающая промышленность — 13,1; обеспечение газом, электроэнергией и теплом — 3,1).

Для сравнения: доля оптовой и розничной торговли была равна 16,3 %; финансовых и страховых услуг — 4,6 %; операций с недвижимым имуществом — 9,8 %. Указанные три отрасли в совокупности составили 30,7 % ВВП. Очевидно, что они не участвовали в создании материальных благ, а лишь участвовали в их перераспределении. Локомотивом любой экономики является ее реальный сектор, где производятся материальные блага — сельское и лесное хозяйство, промышленность, строительство. Но ядром реального сектора, безусловно, является промышленность, особенно обрабатывающая.

Обозначенные в президентском майском указе 2018 года («О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года») задачи сводятся к тому чтобы обеспечить экономический «рывок» и преодолеть возникшее отставание России от многих других стран мира, снижение ее роли в мировой экономике. Чтобы на практике осуществить такой «рывок», России следует опираться на мировой опыт решения подобного рода задач. В истории XX века было немало прецедентов того, что принято называть «экономическим чудом». Было японское чудо, было немецкое, было южнокорейское и т. п. В Японии, Германии, Южной Корее в основе экономического чуда лежало ускоренное развитие обрабатывающей промышленности.

Порой забываем, что самое главное экономическое чудо XX века — индустриализация, которая проводилась в СССР. Само слово «индустриализация» означает, что в стране проводился курс на ускоренное по сравнению с другими отраслями развитие промышленности, повышение ее роли в экономике, превращение промышленности в доминирующий сектор экономики. Нам есть чему поучиться у самих себя. Ценнейший опыт, как говорится, у нас лежит под ногами.

Для того чтобы поговорить об индустриализации в Советском Союзе имеется и формальный повод: в этом году исполняется 90 лет с момента старта индустриализации. Большинство историков в качестве временной точки начала индустриализации называют решения, которые были приняты на XVI конференции ВКП(б) в апреле 1929 года.

Вкратце обрисую основные вехи советской социально-экономической истории для того, чтобы было понятно, какое место в ней занимал период индустриализации.

Как известно, первым этапом указанной истории был военный коммунизм. С 1921 года начался период, получивший название НЭП (новая экономическая политика). А на смену ему пришла индустриализация. Единой точки зрения по вопросу, когда закончился период индустриализации, нет. Некоторые полагают, что это произошло 22 июня 1941 года, когда Гитлер напал на нашу страну. Другие полагают, что она продолжалась и в первое послевоенное десятилетие. С приходом к власти Н.С. Хрущева и особенно после XX съезда КПСС (1956 г.), известного развенчанием культа личности И.В. Сталина, период индустриализации окончательно закончился. О последующих вехах советской истории я сейчас говорить не буду.

В данной статье я хочу обрисовать те события, которые можно назвать подготовительными, предшествовавшими решениям XVI партийной конференции 1929 года. Новая экономическая политика 1920-х гг. было временем передышки для страны. Позиции государства в экономике были ослаблены, большой простор получили товарно-денежные отношения, стал возрождаться частнокапиталистический уклад, что уже создавало угрозу политической власти большевиков.

Плюс к этому внешние угрозы со стороны бывших союзников России по Антанте. Во-первых, Советский Союз пребывал в торгово-экономической блокаде со стороны западноевропейских стран и США. Во-вторых, существовала угроза военной интервенции. Несколько раз страна была на волоске от военного вторжения.

Торгово-экономическая блокада СССР не прекращалась. Запад выставил Советскому Союзу ряд ультиматумов, которые были для него невыполнимыми. Среди них — признать долги царского и временного правительств. Сумма долгов составляла около 18,5 млрд. зол. рублей. Большевики еще в январе 1918 года издали декрет, объявивший об отказе новой власти от указанных долгов. Другие требования — вернуть иностранным владельцам национализированное имущество или выплатить за него адекватные компенсации. Еще одним принципиальным требованием к СССР был отказ от монополии внешней торговли. По всем этим позициям Запад получил от советского государства категорический отказ, о чем было заявлено на Генуэзской экономической конференции 1922 года. Соответственно Запад продолжал давить на Советский Союз с помощью разных санкций (подобно тому как он это делает сегодня в отношении Российской Федерации). Все это подтолкнула партийно-государственное руководство СССР к мысли создания самодостаточной экономики. Такой экономики, которая бы не зависела ни от импорта, ни от экспорта, лишив Запад возможности использовать против нашей страны торгово-экономические санкции. Кроме того, угроза войны со стороны Запада заставила руководство СССР думать об укреплении обороноспособности. Военная промышленность страны была слабой. К тому же партийные и государственные руководители страны помнили тот урок, который России преподнесла Первая мировая война. Россия оказалась плохо к ней подготовленной, многие виды оружия, боеприпасов и военного снаряжения приходилось закупать у союзников, прежде всего США. Были большие задержки с поставками, нередко заключение контрактов обставлялось какими-то условиями политического и военного характера. В 1920-е годы ситуация стала еще хуже, поскольку бывшие союзники превратились в военных врагов.

Так в середине 1920-х годов в лексиконе советских руководителей появилось слово «индустриализация». По началу они проводили некоторую аналогию с той фазой, которую переживали европейские государства в XVIII–XIX вв. и из аграрных стран превращались в промышленные. Наиболее часто вспоминали промышленную революцию в Англии во второй половине XVIII — начале XIX вв. Но буквально английский опыт большевики заимствовать не могли.

Во-первых, английская промышленная революция осуществлялась за счет гигантских капиталов, которые поступали в страну от ограбления колоний. Таких колоний у СССР не было; тем более что он осуждал британский и любой другой колониализм.

Во-вторых, у Советского Союза не было того без малого века, в течение которого Англия проводила свою индустриализацию. Как неоднократно говорил И.В. Сталин, у страны в запасе всего одно десятилетие. За это время СССР должен преодолеть гигантское отставание от Запада. Если он его не преодолеет, то Запад Советский Союз сомнет.

Многим в Кремле индустриализация казалась несбыточной мечтой. Даже более несбыточной, чем утопический социализм Сен-Симона, Фурье или Оуэна. Против индустриализации, в частности, протестовал один из главных партийных идеологов Николай Бухарин, который ратовал за продолжение НЭПа. Он уповал на магическую силу товарно-денежных отношений и рынка, которые позволят создать сначала легкую промышленность, а когда в ней накопятся достаточные капиталы, то тогда начнется естественный процесс создания промышленности тяжелой. Н. Бухарин заявлял, что если начать ускорять процесс создания промышленности, тогда в стране неизбежно возникнет «внутренний колониализм», индустриализацию придется осуществлять за счет нещадной «феодальной» эксплуатации крестьянства. Но по варианту Бухарина индустриализация могла растянуться на столетие. А интервенция могла начаться в любой момент. Впрочем, путем дипломатических маневров Сталин рассчитывал, что нападение удастся предотвратить лет на десять, чтобы успеть провести индустриализацию.

Впрочем, в Кремле было деятели, более радикальные, чем Сталин. Д. Троцкий ратовал за сверхвысокие темпы индустриализации. Но идеи Троцкого опирались не на расчеты, а на политический энтузиазм. Причудливым образом его идея сверхбыстрой индустриализации сочеталась с идеей перманентной революции. Троцкий не оставлял своих планов зажечь огонь революции в мировых масштабах. Это был, конечно, чистейшей воды авантюризм. В противовес Троцкому, который для обоснования своей идеи мировой революции находил цитаты у Карла Маркса и Владимира Ленина, Сталин дерзнул выдвинуть тезис о возможности победы социализма в отдельно взятой стране. Этот тезис действительно находился в противоречии с постулатами марксизма-ленинизма, но он был необходим для того, чтобы подготовить идейную почву индустриализации.

Опуская многие детали жарких дискуссий по поводу индустриализации (ее целесообразности, источниках, темпах, алгоритмах, внешних условиях, согласованности с постулатами марксизма-ленинизма и т. п.), которые велись в ЦК ВКП(б), Совете Народных Комиссаров (СНК), Совете труда и обороны (СТО), Государственной плановой комиссии при СТО и других организациях, скажу, что к началу 1928 года им был положен конец. Нет, обсуждения технических вопросов продолжались — даже после того, как индустриализация была запущена. Речь идет о дискуссиях по принципиальным политическим и идеологическим вопросам. Ради того чтобы от дискуссий перейти к делу, Сталину пришлось ликвидировать — не в физическом, а в организационном смысле — различные группировки, занимавшие крайние позиции по вопросам индустриализации. Это, прежде всего, «левая оппозиция» (Троцкий, Зиновьев, Каменев, Раковский, Радек, Преображенский и др.), «рабочая оппозиция» (Шляпников, Коллонтай и др.), «новая оппозиция» (Бухарин, Томский, Рыков и др.).

Впрочем, Сталин достаточно планомерно и в то же время без прямого насилия «задвигал» наиболее активных оппонентов его варианта индустриализации. Обычно переводя на должности, которые не позволяли им уже влиять на подготовку индустриализации по сталинскому варианту. А наиболее активного оппонента в лице Д. Троцкого пришлось сначала снять со всех постов (в 1927 году), а затем даже выслать за пределы СССР (в 1929 году). После того, как Сталин сумел нейтрализовать Д. Троцкого в 1927 году, он, кстати, занял более «левую» позицию по вопросу индустриализации (более высокие темпы в сжатые сроки). Некоторые полагают, что это было обусловлено кризисом хлебозаготовок в 1927 году. Очевидно, что без идейно-политической консолидации в высшем партийно-государственном руководстве страны практически запускать индустриализацию было нельзя.

Теперь о некоторых официальных событиях в СССР, имеющих непосредственное отношение к индустриализации.

Декабрь 1925 г. — XIV съезд ВКП(б). На нем впервые с высокой трибуны было произнесено слово «индустриализация». Было принято общее решение о необходимости превращения СССР из аграрной страны в индустриальную, но без определения конкретных форм и темпов индустриализации. В советских учебниках XIV съезд именовался «съездом индустриализации».

Декабрь 1927 г. — XV съезд ВКП(б). На нем были окончательно поставлены кресты на всех оппозициях, было открыто заявлено, что начинается подготовка к индустриализации, которая будет проводиться на основе пятилетних планов развития народного хозяйства СССР. Были приняты Директивы по составлению первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР. Было указано, что индустриализация должна осуществляться на основе «напряженных планов», но не сверхвысокими темпами, как к этому призывал Троцкий.

Апрель 1929 г. — XVI конференции ВКП(б). На ней был одобрен проект первого пятилетнего плана, разработанный на основе Директив XV съезд ВКП(б). Этот план был рассчитан на период с 1 октября 1928 г. по 1 октября 1933 г. (тогда хозяйственный год начинался с 1 октября). Однако на этом процедура одобрения пятилетнего плана не заканчивалась. Требовалось еще утверждение высшим органом власти страны — Всесоюзным съездом Советов.

Май 1929 г. — V Всесоюзный съезд Советов. Съезд заслушал и обсудил отчёт о работе СНК СССР и полностью одобрил политику правительства. Съезд принял первый пятилетний план развития народного хозяйства, там на всю страну прозвучало: «первая пятилетка индустриализации».

Итак, старт индустриализации можно отсчитывать либо от 1 октября 1928 года, когда де-факто стартовала первая пятилетка. Либо от апреля-мая 1929 года, когда пятилетний план прошел формальную процедуру его утверждения партийной и высшей государственной властью. И на XVI конференции ВКП(б), и на V Всесоюзном съезде Советов четко были сформулированы две главные цели индустриализации:

— достижение полной экономической независимости государства путем создания самодостаточной экономики (не зависящей от импорта и экспорта);

— создание материально-технической базы для мощной оборонной промышленности, способной обеспечить военную безопасность государства.

А главным средством достижения поставленных целей была названа мобилизация всех видов ресурсов — материальных, финансовых, людских, научно-технических. Т. е. экономическая мобилизация. О способах и формах проведения советской индустриализации, об ошибках и достижениях, о конкретных ее результатах — в следующих публикациях.

Об источниках советской индустриализации

Одной из наиболее таинственных сторон индустриализации, стартовавшей 90 лет назад, является вопрос об источниках ее финансирования. В литературе по истории индустриализации чаше всего встречаются такие описания источников: бесплатная рабочая сила ГУЛАГа; почти бесплатный труд крестьян, насильно согнанных в колхозы; награбленное большевиками церковное имущество; доставшееся им в наследство от царского режима золото; проданные на Запад картины и другие произведения искусства из Эрмитажа и других музеев и т. п. Иногда добавляются и некоторые другие экзотические позиции. Когда-то и я без особых сомнений и колебаний воспринимал подобные версии источников финансирования строек первых пятилеток. До тех пор, пока не стал разбираться в статистике, относящейся к тому времени (конец 1920-х — начало 1940-х годов). Статистика, конечно, неполная, и не всегда надежная. Но все равно это лучше, чем произвольные сочинения историков, не подкрепленные документами и цифрами.

Свои расчеты я начал не с источников, а с результатов первых пятилеток. Не вызывает никаких сомнений, что за годы индустриализации до начала Великой Отечественной войны (чуть более 12 лет) в СССР было построено 364 города, сооружены и введены в эксплуатацию более 9 тысяч предприятий (все это хорошо документировано). В расчете на день в рамках того отрезка нашей истории получается по два промышленных предприятия! Были предприятия разного калибра. И крупные, типа Сталинградского тракторного завода или Днепрогэс, и мелкие, типа мукомольных фабрик или небольших станций по ремонту тракторов. В первую пятилетку, согласно документам правительства и ЦК ВКП(б), число крупных предприятий, введенных в действие, составило 1500. Кроме того, проводилась реконструкция ранее действовавших производственных объектов (в том числе тех, которые были построены еще до революции).

А что такое предприятие с точки зрения капитальных затрат на его создание? — Объект капитальных вложений состоит из пассивных и активных элементов основных фондов. Пассивные элементы — здания, сооружения, коммуникации. Активные элементы — машины, оборудование, инструменты; короче говоря, орудия производства. Если пассивные элементы могли создаваться трудом местных рабочих (в том числе заключенных, о чем любят писать многие литераторы и историки), то с активными элементами этот вариант не проходит.

Россия и до революции очень мало производила собственных орудий (средств) производства, импортируя их с Запада (особенно из Германии, в меньшей степени из Англии и США). А в конце 1920-х годов собственного производства средств производства почти не осталось. Индустриализацию можно было проводить только путем масштабного импорта машин, оборудования, специальной аппаратуры и инструментов. А это все требовало валюты. Я проводил прикидочные оценки того, какие капиталовложения были необходимы Советскому Союзу для того, чтобы построить более девяти тысяч предприятий. Также пришлось оценить, какая доля в этих инвестициях приходилась на валютную часть (закупки машин и оборудования, монтажно-строительные и пуско-наладочные работы, обучение персонала для эксплуатации оборудования и т. п.). Конечно, оценки очень примерные, но, надеюсь, порядок сумм мне удалось все-таки определить правильно. Тех, кому интересна моя внутренняя «кухня» расчетов, могу адресовать к моей книге «Экономика Сталина» (М.: Институт русской цивилизации, 2016). Результат моих оценок таков: на обеспечение индустриализации импортными машинами и оборудованием минимально необходимые валютные ресурсы должны были составить 5 (пять) миллиардов «рузвельтовских» долларов США (золотое содержание доллара после переоценки доллара США в 1934 году на основе указа президента Франклина Рузвельта понижалось примерно в полтора раза и определялось пропорцией: 1 тройская унция драгоценного металла = 35 долл.). Это не менее 500 млрд, современных долларов США (на начало текущего десятилетия). В среднем на одно предприятие приходилось валютных затрат, эквивалентных сумме немного более 500 тысяч «рузвельтовских» долларов.

А какими валютными ресурсами располагал Советский Союза накануне старта индустриализации? По данным Госбанка СССР, на 1 января 1928 года золотовалютные резервы страны составили немного более 300 млн. зол. рублей (1 золотой рубль = 0,774 г чистого золота). Округленно это примерно 150 млн. «старых» долларов США, или 260–270 млн. «рузвельтовских» долларов. Вроде бы неплохо. Можно закупить машины и оборудование на 500–550 средних предприятий. Но надо учитывать, что в том же году внешний долг СССР был равен 485 млн. зол. руб. То есть международная долговая позиция страны была таковой, что она выступала чистым должником, долговое сальдо превышало 180 млн. зол. рублей. Начинать индустриализацию с таких позиций было сложно, ее можно был даже назвать самой настоящей авантюрой. Особенно учитывая, что страна находилась в достаточно жесткой торгово-экономической блокаде.

И, тем не менее, индустриализация стартовала. И закупки машин и оборудования осуществлялись. Так чем Советский Союз оплачивал эти закупки? Уж, конечно, не трудом обитателей ГУЛАГа, который было трудно конвертировать в валюту (я сейчас не обсуждаю вообще фантастические цифры численности обитателей ГУЛАГ; имеющаяся статистика и документы свидетельствуют, что число заключенных соответствовало максимум 3 процентам численности трудоспособного населения страны).

Очевидно, что валюту давал в первую очередь советский товарный экспорт. Чаще всего историки говорят об экспорте пшеницы и некоторых других зерновых. Но статистика показывает, что зерновые не были главной экспортной статьей. Так, в 1928 года на хлеб (зерно) приходилось лишь 7 %. Производство зерновых в результате коллективизации заметно увеличилось, но основная часть продукции колхозов шла в города и на стройки пятилеток. Коллективизация не только давала дополнительное количество сельхозпродукции, но и высвобождала миллионы рабочих рук, которые нужны были на площадках индустриализации.

Более значительные чем зерно позиции в товарном экспорте занимали: нефть и нефтепродукты (16 %), лес и пиломатериалы (13 %); на масло также приходилось 7 %. А самой крупной товарной группой были пушнина и меха (17 %). Во второй половине 1920-х годов годовые объемы экспорта товаров составляли от 300 до 400 млн. долл.

Да, мы начали наращивать объемы экспорта с конца 1920-х годов. Но происходило наращивание прежде всего не стоимостных, а физических объемов экспорта. Происходил своего рода «бег на месте». Почему? — Потому, что в западном мире начался экономический кризис, который привел к падению цен на товарных рынках — как национальных, так и мировом. Падение цен происходило на рынке машин и оборудования. Некоторые авторы отмечают, что, мол, ветер дул в паруса советской индустриализации. Мол, нам повезло, мы покупали средства производства по низким ценам. Это верно. Но дело в том, что падение цен происходило также на рынках сырья, причем еще в большей мере, чем на рынках готовой продукции. Да, вероятно, товарный экспорт давал основную часть валюты для индустриализации, но валютная выручка давалась нам дорогой ценой. Если в период 1924–1928 гг. среднегодовой физический экспорт товаров из Советского Союза составлял 7,86 млн. т, то в 1930 году он подскочил до 21,3 млн. т, а в 1931 году — до 21,8 млн. т. В последующие годы вплоть до 1940 года средний физический объем экспорта был равен примерно 14 млн. т. Но согласно моим расчетам, экспортной выручки максимум хватало на покрытие лишь половины всех тех валютных затрат, которые были фактически произведены в годы довоенной индустриализации.

Другой источник — золото. Но не золото, которое якобы было унаследовано от царской России. Этого золота уже совсем не осталось к середине 1920-х годов. Оно активно вывозилось из страны по разным каналам и под разными предлогами. Среди них так называемое «золото Коминтерна» (вывоз драгоценного металла для помощи зарубежным коммунистам в проведении мировой революции). Также «паровозное золото». Это золото, выведенное из хранилищ Госбанка для закупки паровозов и подвижного состава в Швеции. Операция проводилась Троцким, который ради того, чтобы провернуть эту аферу, на время занял пост наркома путей сообщения. Паровозов Советский Союз из Швеции не получил, а золото бесследно исчезло (скорее всего, осело в банках Швеции, Швейцарии и США). Об этих и многих перипетиях царского золота в первые годы после Октябрьской революции 1917 года читатель может узнать из моей книги «Золото в мировой и российской истории XIX–XXI вв.» (М.: Родная страна, 2017).

Но золото действительно использовалось для финансирования индустриализации. Только золото, которое добывалось в стране. В 1920-е годы объемы добычи сильно просели даже по сравнению с дореволюционными. В отдельные годы послереволюционного десятилетия годовая добыча измерялась всего несколькими тоннами. К концу 1920-х гг. Советский Союз выходит на дореволюционный уровень (в 1928 году было добыто 28 т). Данные о добыче в 1930-е годы до сих пор не рассекречены, но по разным вторичным источникам можно понять, что к середине десятилетия добыча вышла на уровень, равный примерно 100 т металла в год. А к концу десятилетия некоторые называют цифру годовой добычи до 200 т в год. Правда, есть сомнения, что добываемое золото активно использовалось для оплаты импорта машин и оборудования. Поскольку имеется достаточно много свидетельств того, что золото шло в государственный резерв. Страна готовилась к войне, а золото рассматривалось в качестве стратегического ресурса. Минимальные оценки золотого резерва СССР, накопленного к началу Великой Отечественной войны, — 2000 тонн. «Валютный цех», созданный за Уралом и особенно на Дальнем Вое-токе, продолжал активно работать и в годы войны. Американцы, между прочим, приняли положительное решение о программе ленд-лиза Советскому Союзу с учетом такого аргумента, как наличие эффективно функционирующего «валютного цеха» на Дальнем Востоке (США предусматривали возможное частичное погашение долга Советским Союзом по программе ленд-лиза).

Заканчивая тему золота, хочу сказать, что определенную роль сыграл и такой источник драгоценных металлов, как сеть магазинов Торгсин (скупка драгоценных металлов и валютных ценностей у населения и иностранцев в обмен на дефицитные потребительские товары). Максимальные объемы принятого от граждан золота были зафиксированы в 1932 году — 21 т и в 1933 году -45 т. Правда, после существенного улучшения продовольственного снабжения городов с середины 1930-х годов скупка драгоценных металлов через магазины Торгсин стала резко падать.

Непропорциональное большое внимание уделяется такому источнику получения валюты, как распродажа художественных ценностей Эрмитажа и других музеев страны. Была создана специальная организация «Антиквариат» (в ведении Наркомата внешней торговли), которой были переданы картины из разных музеев в количестве 2730 единиц. В фонде «Антиквариата, как отмечают специалисты, наиболее ценных произведений искусства не было. Продажи проходили в условиях мирового экономического кризиса, когда спрос был низким. Реализовано было менее половины фонда — 1280 картин, остальные вернулись на свои места. В общей сложности выручка от реализации художественных ценностей музеев составила около 25 млн. зол. рублей.

Существует рассчитанная на не очень грамотных людей версия, что, мол, индустриализацию в Советском Союзе проводили иностранные компании. Сначала в основном американские, потом английские и частично французские. А за несколько лет до начала войны — германские. Что значит «проводили»? Некоторые полагают, что иностранный бизнес пришел в Советский Союз со своими инвестициями. Нет, они приходили в нашу страну не с деньгами, а для того, чтобы заработать. Они выступали в качестве поставщиков машин и оборудования, они осуществляли проектирование предприятий, проводили строительно-монтажные и пуско-наладочные работы на предприятиях, они обучали наших соотечественников управлять машинами и оборудованием и т. п. Особо следует отметить американскую фирму Альберта Куна, которая первая пришла на советский рынок, спроектировала и построила 500 крупных и крупнейших промышленных объектов. Среди них такие гиганты, как Днепрогэс, Сталинградский и другие тракторные заводы, Магнитогорский металлургический комбинат, Нижегородский (Горьковский) автомобильный завод и др. Ведущими торговыми партнерами в годы первой пятилетки стали гиганты американского бизнеса General Electric, Radio Corporation of America, Ford Motor Company, International Harvester, Dupont de Nemours и другие. Но еще раз подчеркну: они приходили к нам не с деньгами, а за деньгами. Для нас момент был крайне благоприятный, в мире бушевал экономический кризис. Западные компании, даже гиганты бизнеса открыто нарушали или хитростью обходили многочисленные запреты западных правительств на сотрудничество с СССР (до конца 1929 года торгово-экономическая блокада нашей страны была, пожалуй, более жесткой, чем нынешние санкции Запада в отношении Российской Федерации; кризис блокаду ослабил).

Почти никаких долгосрочных банковских кредитов Советскому Союзу Запад не давал. Кое-какие банковские кредиты мы, конечно, получали, но это были краткосрочные деньги, торговые кредиты. Экспортноимпортный банк США с 1934 года кредитовал примерно 2/3 советских закупок на американском рынке. Но это были краткосрочные кредиты, тем более их получателями были не российские импортеры, а американские экспортеры. Америка, несмотря на свою нелюбовь к Советскому Союзу, вынуждена была скрепя сердце разрешать подобное кредитование для поддержки американского бизнеса, оказавшегося в тяжелейшем положении. Можно еще добавить, что были коммерческие кредиты. Фактически это были отсрочки платежей, которые предусматривались контрактами на поставку оборудования, строительно-монтажные работы и т. п. работы и услуги (обычно основная часть платежей переносилась на срок после пуска объекта).

Распространена такая конспирологическая версия, что, мол, все-таки Запад деньги Сталину на индустриализацию давал, причем немалые. Мол, советская индустриализация — проект мировой закулисы, которая готовила к военному столкновению две страны — Германию и Советский Союз. Германию западный (почти исключительно англосаксонский) капитал действительно финансировал. Об этом сегодня можно почитать во многих книгах. Например, в книге известного американского историка и политолога Э. Саттона «Уолл-стрит и приход Гитлера к власти». В подобных работах действительно содержится множество документальных подтверждений того, как банкиры и крупные бизнесмены Запада финансировали Гитлера, привели его к власти, а затем вливали в германскую экономику миллиарды долларов и фунтов стерлингов для ее подготовки к военному броску на восток. Удивительно, но ни одного документального подтверждения того, что Запад каким-то образом помогал проводить индустриализацию в СССР, нет.

Формат статьи не позволяет даже телеграфным языком описать и перечислить все имеющие хождение версии источников валютного финансирования советской индустриализации. Некоторые из них фантастичны, другие вполне правдоподобны, но до сих пор не имеют необходимого документального подтверждения (не все архивы раскрыты). Желающие познакомиться подробнее с вопросом источников и методов финансирования индустриализации в Советском Союзе могут обратиться к моим книгам. Кроме упомянутой уже книги «Экономика Сталина» могу рекомендовать также свою книгу «Россия и Запад в XX веке. История экономического противостояния и сосуществования» (М.: Институт русской цивилизации, 2015).

Советская индустриализация: как работала экономическая «машина»?

Переход от НЭПа к индустриализации означал, что страна пересела с «телеги», которая уже окончательно стала разваливаться, на мощный «автомобиль». И на этом «автомобиле» страна сделала резкий рывок вперед, без которого она не выжила бы. К сожалению, уже почти никто не помнит, как был устроен тот чудесный «автомобиль». Поэтому постараюсь дать принципиальную схему его устройства, без деталей (коих в конструкции «автомобиля» было много тысяч). Отмечу лишь, что конструкция возникла не сразу, она создавалась методом проб и ошибок. Ошибок было много, и на них, к сожалению, концентрируются критики той модели экономики.

А вот описания окончательной модели почти никто не дает (даже, скорее всего, ее и не знает).

На пике своего развития «машина» представляла собой хорошо подогнанные узлы и детали. Представляла собой единое целое, слаженный механизм или даже организм. «Машина» была практическим воплощением мобилизационной экономики, обеспечившей Советскому Союзу экономическую независимость и неуязвимость по отношению к разным торгово-финансовым блокадам и санкциям. Благодаря ей также СССР сумел создать мощную оборонную промышленность, встретить войну во всеоружии. В 1980-е годы началась активная критика экономики СССР. Однако, примечательно, что вся критика касалась той экономики, которая уже стала складываться с конца 50-х гг. и которая стала терять достоинства модели экономики эпохи индустриализации (назовем ее «советской», или «сталинской»).

Модель «машины» можно уподобить громадной корпорации под названием «Советский Союз», которая состоит из отдельных цехов и производственных участков, которые работают для создания одного конечного продукта. В качестве конечного продукта рассматривается не финансовый результат (прибыль), а набор конкретных товаров и услуг, удовлетворяющих общественные и личные потребности. Показатели стоимостные выполняют лишь роль ориентира.

За счет разделения труда, специализации и слаженной кооперации достигается синергия всех участников, максимальная эффективность производства всей корпорации. Уже не приходится говорить о том, что никакой конкуренции между цехами и участками быть не может. Такая конкуренция лишь дезорганизует работу всей корпорации, породит неоправданные издержки. Вместо конкуренции — сотрудничество и кооперация в рамках общего дела. Отдельные цеха и участки производят сырье, энергию, полуфабрикаты и комплектующие, из которых формируется общественный продукт. Затем этот общий продукт распределяется между всеми участниками производства. Никакого распределения и перераспределения общественного продукта на уровне отдельных цехов и участков не происходит и происходить по определению не может.

Всем этим громадным производством, обменом и распределением управляют руководящие и координирующие органы корпорации «СССР». Это правительство, множество министерств и ведомств. Прежде всего, отраслевые министерства. По мере усложнения структуры народного хозяйства СССР число их постоянно возрастало. В рамках каждого союзного министерства были еще подразделения, называвшиеся главками, и различные территориальные учреждения на местах (прежде всего министерства в союзных республиках). Координирующую и контролирующую роль играли такие органы, как Госплан, Минфин, Госбанк, Госснаб, Госкомитет по ценам и некоторые другие. Они также имели свою территориальную сеть, в том числе ведомства с аналогичными названиями на уровне союзных республик.

Кстати, подобная схема организации и управления существует в крупнейших западных корпорациях (особенно транснациональных), связанных с реальным сектором экономики. Никаких рыночных отношений внутри них нет, существуют условные расчеты, базирующиеся на «трансфертных» (внутрикорпоративных) ценах. Ключевым отличием модели западных корпораций от советской «машины» является то, что корпорации принадлежат частным собственникам, их деятельность ориентирована, прежде всего, на финансовые результаты (прибыль), причем финансовый результат не распределяется среди работников, а приватизируется собственниками (акционерами) корпорации.

Сравнение «сталинской экономики» с громадной корпорацией встречается напрашивается, его можно встретить у некоторых авторов. Вот цитата из одной современной работы: «Задолго до появления крупных внутригосударственных и международных транснациональных корпораций СССР стал крупнейшей в мире корпоративной хозяйственной структурой. Корпоративные экономические, хозяйственные цели и функции государства были записаны в Конституции. Как экономическая корпорация СССР разработал и ввел в действие научную систему обоснованных внутренних цен, позволяющих эффективно использовать природные богатства в интересах народного хозяйства. Ее особенностью были, в частности, низкие по сравнению с мировыми цены на топливно-энергетические и другие природные ресурсы… Корпоративный подход к экономике как к целостному организму предполагает выделение достаточных средств на инвестиции, оборону, армию, науку, образование, культуру, хотя с позиций эгоистичных и недалеких субъектов рынка надо все проесть немедленно»*.

Перечислю некоторые отличительные особенности (принципы функционирования) модели советской экономики периода индустриализации:

• общенародная собственность на средства производства,

• решающая роль государства в экономике,

• централизованное управление,

• директивное планирование,

• единый народнохозяйственный комплекс,

• мобилизационный характер,

Братищев И.М., Крашенинников С.Н. Россия может стать богатой! — М.: Грааль, 1999, с. 15–16.

• максимальная самодостаточность (особенно в тот период, пока еще не появился социалистический лагерь),

• ориентация в первую очередь на натуральные (физические) показатели (стоимостные играют вспомогательную роль),

• ограниченный характер товарно-денежных отношений,

• ускоренное развитие группы отраслей А (производство средств производства) по отношению к группе отраслей Б (производство предметов потребления),

• сочетание материальных и моральных стимулов труда,

• недопустимость нетрудовых доходов и сосредоточения избыточных материальных благ в руках отдельных граждан,

• обеспечение жизненно необходимых потребностей всех членов общества и неуклонное повышение жизненного уровня, общественный характер присвоения и т. д.

Остановлюсь на некоторых особенностях. Начну с планового характера экономики. Критики советской модели, которые еще в 1980-е годы расшатывали СССР, очень полюбили уничижительное словосочетание «административно-командная система». А ведь за ним скрывались, прежде всего, нападки на народнохозяйственное планирование. Которое противоположно так называемому «рынку», за которым скрывается экономика, ориентированная на прибыль и обогащение. В советской модели речь идет именно о директивном планировании, при котором план имеет статус закона и подлежит обязательному исполнению. В отличие от так называемого индикативного планирования, которое после Второй мировой войны использовалось в странах Западной Европы и Японии и которое имеет характер рекомендаций и ориентировок для субъектов экономической деятельности. Кстати, директивное планирование присуще не только модели советской экономики. Оно существует сегодня в любой крупной западной корпорации и подкрепляется большими возможностями компьютерной техники.

В беседе 29 января 1941 года Сталин указывал, что именно плановой характер советского народного хозяйства позволил обеспечить экономическую независимость страны: «Если бы у нас не было … планирующего центра, обеспечивающего самостоятельность народного хозяйства, промышленность развивалась бы совсем иным путем, все началось бы с легкой промышленности, а не с тяжелой промышленности. Мы же перевернули законы капиталистического хозяйства, поставили их с головы на ноги. Мы начали с тяжелой промышленности, а не с легкой, и победили. Без планового хозяйства это было бы невозможно. Ведь как шло развитие капиталистического хозяйства? Во всех странах дело начиналось с легкой промышленности. Почему? Потому, что легкая промышленность приносила наибольшую прибыль. А какое дело отдельным капиталистам до развития черной металлургии, нефтяной промышленности и т. д.? Для них важна прибыль, а прибыль приносилась, прежде всего, легкой промышленностью. Мы же начали с тяжелой промышленности, и в этом основа того, что мы не придаток капиталистических хозяйств. … Дело рентабельности подчинено у нас строительству, прежде всего, тяжелой промышленности, которая требует больших вложений со стороны государства и понятно, что первое время нерентабельна. Если бы, например, предоставить строительство промышленности капиталу, то больше всего прибыли приносит мучная промышленность, а затем, кажется, производство игрушек. С этого бы и начал капитал строить промышленность».

Сталин также постоянно подчеркивал, что плановое ведение хозяйства позволяет сбалансировать спрос и предложение, производство и потребление. Таким образом, только на базе планового ведения хозяйства можно преодолеть такое проклятие рыночной (капиталистической) экономики как кризисы. Эти кризисы так называемого «перепроизводства» сотрясали весь капиталистический мир с начала XIX века, принося неисчислимые страдания миллионам трудящихся, демонстрируя расточительный характер использования материальных ресурсов и порождая еще более ожесточенную конкуренцию между капиталистами как на национальных, так и мировых рынках.

В СССР были использованы некоторые методы планирования, которые до этого не были известны даже самым «продвинутым» зарубежным управленцам и экономистам. Прежде всего, это межотраслевой баланс (МОБ), с помощью которого определяются пропорции обмена между отраслями промежуточными продуктами при заданных объемах и структуре производства конечных продуктов. Считается, что межотраслевые балансовые модели (на Западе их чаще называют моделями «затраты — выпуск») были разработаны русским эмигрантом послереволюционной волны Василием Леонтьевым (1906–1999). Ему за это была даже присуждена премия имен Нобеля в области экономики. Вместе с тем, уже в первой половине 1920-х гг. в Госплане СССР стал (в экспериментальном порядке) внедряться МОБ — еще до того, как В. Леонтьев опубликовал свою первую статью на эту тему. А далее все годовые и пятилетние планы в СССР разрабатывались на основе МОБ.

Говоря о таком принципе как ориентация на натуральные (физические) показатели при планировании и оценке результатов экономической деятельности, еще раз подчеркну что стоимостные показатели играли вспомогательную роль и были необходимы не для максимизации прибыли, а для снижения себестоимости продукции.

Что касается принципа ускоренного развития группы отраслей А (производство средств производства) по отношению к группе отраслей Б (производство предметов потребления), то это не был лишь лозунг периода «большого рывка» 1930-х гг. Это был постоянно действующий принцип, учитывая, что речь идет не об абстрактной «социалистической экономике», а о конкретной экономике СССР. С самого начала она находилась во враждебном капиталистическом окружении. В окружении, которое будет стремиться при любом удобном случае уничтожить Советский Союз как экономическими, так и военными методами. Лишь высокий уровень развития группы отраслей А был в состоянии обеспечить эффективную борьбу СССР с враждебным капиталистическим окружением. Вместе с тем указанный принцип не был догмой, и после войны разрыв в темпах развития групп А и Б стал сокращаться.

В советской модели достаточно четко определены принципы, относящиеся к вопросам распределения общественного продукта. Хорошо известно, что важнейшим противоречием капитализма является противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения. Так вот важнейшим принципом советской модели была ликвидация частнокапиталистического присвоения, что снимает существовавшее при капитализме «проклятое» противоречие и ведет к ликвидации так называемых «кризисов перепроизводства». Ключевым стал принцип распределения по труду. Он дополнялся принципом общественного присвоения. Конкретно речь идет о том, что создаваемый общим трудом прибавочный продукт достаточно равномерно распределяется среди всех членов общества через механизм понижения розничных цен на потребительские товары и услуги и через создание и наращивание общественных фондов потребления. В среднесрочной перспективе Сталин даже предлагал перейти к бесплатному распределению такого жизненно важного продукта, как хлеб (об этом он говорил вскоре после окончания войны и называл время, когда это примерно может произойти -1960 год). Это прототип того базового основного дохода (БОД), о котором на Западе уже говорят лет десять, но все без толку.

Важнейшими узлами и деталями «машины» советской экономики, которые я выше не успел упомянуть, являются также: государственная монополия внешней торговли; государственная валютная монополия; государственная монополия на банковскую деятельность; двухконтурная система внутреннего денежного обращения (наличное и безналичное обращение); использование кооперативной формы хозяйства и мелкотоварного (артельного) производства в дополнение к государственным формам хозяйства и т. д.

Сожалею, но «телеграфный» язык статьи не позволяет раскрыть содержание многих принципов, деталей и узлов экономической «машины» времен советской индустриализации. Желающих узнать подробности адресую к своей книге: «Экономика Сталина» (М.: Институт русской цивилизации, 2016).

Советская индустриализация: некоторые итоги

В самом общем виде об итогах и результатах советской индустриализации я уже сказал. Две основные цели, сформулированные на старте (ровно девяносто лет назад), к моменту, когда индустриализация была прервана войной, были достигнуты.

Во-первых, СССР обрел экономическую независимость, стал экономически самодостаточной страной, неуязвимой для торговых и финансовых блокад Запада.

Во-вторых, Советский Союз успел создать мощную военную промышленность и подготовиться к неизбежной агрессии фашистской Германии и ее союзников.

То, что произошло с экономикой страны за период с начала 1929 года по 22 июня 1941 года (т. е. за двенадцать с половиной лет), можно назвать полным «преображением» или «чудом». В годы индустриализации почти с нуля была создана материально-техническая база советской промышленности, которая уже во второй половине 1930-х гг. вывела СССР на второе место в мире (после США) по большинству видов промышленной продукции. И всё этой ценой беспрецедентно высокой внутренней экономической мобилизации: норма накопления (доля валового общественного продукта, идущая на создание основных производственных фондов), по некоторым оценкам, достигала 50 % ВВП и более (для сравнения: в нынешней Российской Федерации этот показатель, согласно Росстату, не превышает 20 %; да и он, по мнению ряда экспертов, является «приукрашенным»).

Конечно, экономическая мобилизация не могла не отразиться на благосостоянии народа. Возникли дефициты продовольствия. В годы первой пятилетки были введены продуктовые карточки. К середине 1930-х годов снабжение постепенно стало улучшаться, в 1935 году карточки были отменены. Глухое недовольство в народе стало исчезать — в силу того, что советская пропаганда сумела донести до масс, что достижение целей индустриализации — вопрос жизни и смерти в условиях готовящейся агрессии Запада. В конце 1930-х — начале 1940-х годов мобилизационное напряжение в экономике (но не в армии) стало несколько снижаться, потребительский рынок стал наполняться товарами. Вот как описывает социальную обстановку в годы индустриализации современный историк Дмитрий Верхотуров: «При всем при том, что народ нередко враждовал с партией, и общество в СССР много раз балансировало на грани открытой вооруженной борьбы, тем не менее, стройки увлекли народ. Дело, которое в миллионы раз превышает возможности собственных рук, которое требует высочайшего напряжения ума, сообразительности и умения, увлекает и отбрасывает противоречия на второй план. На всех без исключения крупных стройках рабочая масса постепенно заражалась трудовым энтузиазмом, делала рекордные выработки и выдающиеся достижения…»*.

В 1930 году было развёрнуто строительство около 1500 объектов, из которых 50 поглощали почти половину всех капиталовложений. Был воздвигнут ряд гигантских транспортных и промышленных сооружений: Турксиб, ДнепроГЭС, металлургические заводы в Магнитогорске, Липецке и Челябинске, Новокузнецке, Норильске а также Уралмаш, тракторные заводы в Сталинграде, Челябинске, Харькове, Уралвагонзавод, автомобильные заводы ГАЗ, ЗИС (позднее ЗИЛ) и другие

Верхотуров Дмитрий. Сталин против великой депрессии. Антикризисная политика СССР. — М.: Яуза; Эксмо, 2009, с. 7

За период 1929–1939 гг. было построено около 9 тысяч предприятий, реконструировано большое количество ранее работавших предприятий. Был сформирован единый народнохозяйственный комплекс, создана мощная оборонная промышленность, построено большое количество предприятий-дублеров за Уралом, экономика полностью была сориентирована на внутренние ресурсы и т. д. Примечательно, что при этом советская экономика не была обременена внешним долгом. Более того, СССР сумел накопить запас золота (как стратегического резерва) в объеме не менее 2000 тонн. Это даже превышало максимальный объем золотого запаса в Государственном банке Российской империи накануне Первой мировой войны (официальные резервы в 1913 году — 1233 тонны).

Вот всего несколько цифр, дающих представление об индустриальном «рывке» СССР: В 1940 году по сравнению с 1913-м валовая продукция промышленности была увеличена в 12 раз, производство электроэнергии — в 24, добыча нефти — в 3, добыча чугуна — в 3,5, стали — в 4,3 раза, выпуск станков всех видов — в 35 раз, в том числе металлорежущих — в 32 раза.

Экономическое чудо индустриализации трансформировалось в военное чудо побед СССР над фашистской Германией и ее союзниками. Примечательно, что созданная модель экономики оказалась настолько жизнеспособной, что после начала войны СССР продолжал наращивать производство многих видов оружия и техники. Наше некоторое отставание от Германии по ряду видов оружия и техники было преодолено к 1942 году, а в 1943 году мы имели превосходство по всем основным видам оружия. В военной промышленности СССР наблюдалось беспрецедентное явление: снижение издержек производства в годы войны и вытекавшее из этого снижение цен на военную продукцию. И это на фоне того, что соответствующие издержки и цены в странах-союзницах СССР (США и Великобритания) росли. Все уже привыкли к этому так как капиталистические монополии привыкли наживаться на военных заказах, особенно во время войн.

Финансовая система Советского Союза выстояла, первые три года (1941–1943 гг.) государственный бюджет СССР был дефицитным, но в последние два года войны и в годы восстановления он сводился уже с профицитом. Сколь-нибудь крупного внешнего долга у СССР за годы войны не образовалось. Как это все контрастирует со странами Запада с их гигантскими бюджетными дефицитами, инфляцией, стремительным ростом государственного долга. Даже у США в годы войны резко возросли дефициты федерального бюджета, а государственный долг в 1946 году превысил 120 % ВВП. Рост цен на потребительские товары в СССР был умеренным. Конечно, было снижение жизненного уровня народа, но, как и в других воюющих странах, народ от голода спасала карточная система.

Сложившаяся в годы индустриализации модель экономики позволила сотворить еще одно чудо — быстрого восстановления страны после войны. А разрушения и потери на оккупированных территориях были ужасными. В результате боевых действий и оккупации в годы Великой Отечественной войны были полностью или частично разрушены 1710 городов и городских поселков (60 % их общего числа), свыше 70 тыс. сел и деревень, около 32 тыс. промышленных предприятий. Захватчики уничтожили производственные мощности по выплавке 60 % довоенного объема стали, 70 % добычи угля, 40 % добычи нефти и газа, 65 тыс. километров железных дорог, 25 млн. человек лишились крова. Колоссальнейший ущерб агрессоры нанесли сельскому хозяйству Советского Союза. Было разорено 100 тыс. колхозов и совхозов, зарезано или угнано в Германию 7 млн. лошадей, 17 млн. голов крупного рогатого скота, 20 млн. свиней, 27 млн. голов овец и коз. За годы войны страна лишилась примерно 1/3 своего национального богатства. Таких потерь не выдержала бы ни одна экономика в мире. Но произошло очередное «чудо»: страна восстала из пепла как Феникс. На довоенный уровень по большинству экономических показателей СССР вышел уже в 1948 году. Примечательно, что мы не ждали окончания войны для того, чтобы приступить к восстановлению, оно началось еще во время войны. В восстановительном процессе был применён поистине новаторский, не использовавшийся до этого ни в одной стране мира, комплексный подход. Госплан перешёл на разработку квартальных и особенно месячных планов с учётом быстро меняющейся обстановки на фронтах. При этом восстановление начиналось буквально за спиной действующей армии. Оно происходило вплоть до прифронтовых районов, что не только способствовало ускоренному возрождению экономики и народного хозяйства страны, но и имело огромное значение для максимально быстрого и наименее затратного обеспечения фронта всем необходимым.

В условиях «холодной войны», объявленной нам официально в 1946 году, рассчитывать на помощь Америки Советскому Союзу не приходилось. Восстанавливался он, тем не менее, быстрее, чем страны Европы, получавшие помощь по плану Маршалла. Более того, Сталин умудрялся сохранять и даже наращивать государственные золотые резервы. В 1953 году они достигли величины 2049,8 т. — максимальное значение в поствоенной истории СССР.

«Автомобиль» (экономическая модель), созданный в 1930-е годы, после войны продолжал набирать скорость. И население чувствовало результаты этого ускорения. В конце 1947 года уже была отменена карточная система распределения продуктов (отмечу что в Англии это произошло лишь в 1953 году). За 1948–1953 гг. было проведено шесть снижений розничных цен. Шестое было произведено 1 апреля 1953 года, после смерти Сталина (но оно было с ним согласовано). Только последнее снижение цен дало населению прямую выгоду в секторе государственной торговли в размере 53 млрд. руб. в расчете на год. Такие снижения не могли быть популизмом, они стали результатом действия противозатратного механизма экономики, издержки производства снижались из года в год. Так, по данным Госплана (документы для служебного пользования раскрыты были лишь недавно), общее снижение себестоимости промышленной продукции в четвертой пятилетке (1946–1950 гг.) составило 17 %. А в пятой пятилетке (1951–1955 гг.) снижение себестоимости было рекордным за всю историю СССР — на 23,3 %.

Одновременно происходило наращивание производства товаров как группы отраслей А (средства производства), так и группы Б (предметы потребления). По мнению некоторых специалистов, действие прежнего экономического механизма («сталинской экономики») продолжалось до середины 1950-х годов. По мнению других, до конца 50-х гг. Известный специалист по экономической истории СССР Г.И. Ханин сравнивает советскую экономику периода 1950-х гг. с предыдущими и последующими периодами экономического развития СССР. Вот основной вывод Г.И. Ханина: «Период 1951–1960 годы явился самым успешным в развитии советской экономики»[73].

Динамика ВВП в СССР и других ведущих странах мира за 1950–1960 гг.(в % к началу периода, принятому за 100)

Источник: Ханин Г.И.Указ. соч.

По динамике ВВП СССР в рамках всего десятилетнего периода (1951–1960 гг.) среди 6 ведущих стран мира был на втором месте, уступая лишь Японии. Причем отставание от Японии было минимальным. Как справедливо отмечает Г.И. Ханин, сравнение СССР с Японией не вполне корректно, поскольку Советский Союз к началу 1950-х гг. уже закончил послевоенное восстановление экономики, а Япония лишь находилась в самой активной фазе такого восстановления (считается, что восстановление продолжалось до конца 1950-х гг.). В периоды послевоенного восстановления экономики всегда демонстрируют высокую динамику, т. к. отсчет ведется от низких исходных значений экономических показателей. Если взять только первую половину 1950-х гг., то оказывается, что у СССР были самые высокие среди шести стран темпы роста ВВП. Безусловно, это лишь доказывает преимущества «сталинской экономики», которая еще не успела подвергнуться никаким перестройкам и реформированиям. Во второй половине 1950-х гг. темпы роста ВВП были ниже, чем в первой. Это уже признак того, что модель «сталинской экономики» с середины 1950-х гг. стала подвергаться эрозии, которая к началу 1960-х гг. приобрела опасный характер.

Особо следует обратить внимание на то, что в наибольшей степени по темпам роста ВВП от СССР отставали такие страны, как США и Великобритания. Как раз те страны, которые объявили Советскому Союзу «холодную войну». Военного паритета с США и НАТО у СССР еще не было, но разрыв сокращался. Благодаря мощной экономике СССР быстро наращивал свой оборонный потенциал. В 1949 году были проведены испытания первой атомной бомбы, была нарушена монополия США на ядерное оружие. В начале 1950-х гг. СССР даже раньше чем США создал водородную бомбу. В 1953 году было запущено производство атомных подводных лодок (АПЛ). В советских конструкторских бюро в это период были созданы сверхзвуковые истребители и реактивные бомбардировщики. В конструкторском бюро Королева в 1955 г. была создана первая межконтинентальная баллистическая ракета.

В популярной литературе бытует такое мнение, что в 1950-е годы советская экономика действительно развивалась динамично, но достигалось это исключительно за счет экстенсивных факторов. Прежде всего, за счет вовлечение в производство дополнительной рабочей силы. Так, как это было в 1930-е годы, когда проводилась индустриализация и из деревни на стройки и в города пришли миллионы работников. Но это не так. По оценкам Г.И. Ханина и других экономистов, прирост ВВП в 1950-е годы обеспечивался за счет притока дополнительной рабочей примерно лишь на 1/5. Таким образом, за счет роста производительности труда обеспечивалось не менее 80 % прироста ВВП, в то время как до войны менее половины. Одним словом, «автомобиль», созданный в 1930-е годы («сталинская модель экономики») продолжал набирать скорость.

Советский Союз и США к началу 1950-х гг. уже обладали ядерным оружием. Прямое вооруженное противостояние с Москвой Вашингтон исключал как очевидное самоубийство. Поэтому противостояние осуществлялось прежде всего в сфере экономики в виде экономического соревнования двух систем. Казалось, что США и его ближайшие союзники не имели ни малейшего шанса выиграть это соревнование, ибо у нас был самый мощный в мире «автомобиль» — сталинская модель экономики. Но уже во второй половине 1950-х гг. с этим «автомобилем» стали происходить странные вещи.

Закат экономики индустриализации

В предыдущих статьях я уже писал, что та модель экономики, которая была создана в ходе советской индустриализации («сталинская экономика»), просуществовала примерно до середины 50-х гг. прошлого века. Со второй половины 1950-х гг. и вплоть до конца 1991 года «сталинская экономика» стала утрачивать такие свойства, как плановый характер, высокая централизация управления, превалирование физических показателей плана над стоимостными показателями, ограниченный характер товарно-денежных отношений, доминирующие позиции государственной собственности, общенародный характер государственной собственности и т. д. Взять, например, последнее из названных свойств. В период существования «сталинской экономики» в СССР осуществлялся целенаправленный процесс превращения частной и групповой собственности в собственность общенародную. В послесталинский период происходил обратный, не афишируемый процесс превращения общественной собственности в групповую собственность. Приведу вывод из статьи Н.О. Архангельской, посвященной изучению изменений производственных отношений в СССР: «Если в период 1930-1950-х гг. экономика страны представляла собой единый комплекс, работавший на общий результат, то в 1960–1980 гг. этот комплекс перестал существовать, уступив место массе обособленных предприятий и их коллективов»[74].

Можно выделить три основные этапа демонтажа «сталинской экономики»: 1) период «экспериментов» Н. Хрущева; 2) реформа Косыгина — Либермана и «застой» эпохи Л. Брежнева; 3) «перестройка» М. Горбачева.

После смерти Сталина наметилась медленная и незаметная (незаметная — потому, что маскировалась активной псевдосоциалистической пропагандой) трансформация социалистической модели советской экономики в модель государственного капитализма. Начался этот процесс при Н.С. Хрущеве, продолжился при Л.И. Брежневе и А.Н. Косыгине, а завершился при М.С. Горбачеве. Причины указанной мутации лежат за пределами самой экономики. Причины, связанные с духовно-нравственным состоянием общества, а также политические.

Сталин пытался еще до войны создавать и укреплять политический фундамент новой модели экономики путем создания системы настоящего народовластия. Контуры этой системы просматриваются в Конституции СССР 1936 года. В ней, как известно, основная роль в управлении страной отводилась Советам народных депутатов. Правительство должно было стать исполнительной, т. е. подчиненной по отношению к Советам ветвью власти. А партия вообще должна была отказаться от непосредственного участия в управлении государством, в том числе экономикой. Народовластие должно было бы стать гарантией того, что государственная собственность на средства производства будет использоваться в интересах всего народа, работать на укрепление всей страны.

Без создания политической системы народовластия существовал риск того, что социалистическое общество постепенно трансформируется в государственный капитализм. Что это означает? — Что средства производства формально остаются в собственности государства, но используются в интересах не всего народа, а лишь узкой группы государственной бюрократии [К. Маркс такую модель называл «азиатским способом производства», она реально существовала в Древнем мире). При этом социалистическая риторика может сохраняться и даже усиливаться. Ярким примером такого государственного капитализма сегодня является Китай, власти которого продолжают твердить, что они строят социализм.

Увы, попытки Сталина создать система систему народовластия не увенчались успехом, крепкого политического фундамента у новой модели экономики не было и на момент его смерти. К сожалению, наши обществоведы оказались не на высоте. Сталин много раз повторял одну и ту же мысль: «Без теории нам смерть». Обществоведы же продолжали пережевывать догматы марксизма-ленинизма, в том числе исторического материализма, а любые свежие идеи воспринимались партийно-государственным руководством как «ереси» и жестко карались. Даже дискуссии по «азиатскому способу производства» в то время, когда я стал преподавать в вузе (с середины 1970-х гг.), велись почти подпольно. Власти боялись этой темы — слишком уж прозрачны были параллели с современностью. В это время окончательно сложился опасный стереотип: государственное, значит — социалистическое. К сожалению, этот формально-юридический стереотип не преодолен и сегодня. Многие нынешние политики патриотической направленности ставят задачу национализации частной собственности на средства производства, полагая, что это автоматически решит многие социальные проблемы. Национализация — необходимое, но недостаточное условие построения в России справедливого общества и независимой экономики. Во время последнего финансового кризиса в США и Великобритании правительства указанных стран в целях спасения тонущих банков Уоллстрит и Лондонского Сити закачали в них громадные суммы бюджетных средств. Без особого афиширования была произведена национализация банковских гигантов. Но это была тактическая национализация, в интересах финансового капитала. После пика финансового кризиса государство стало выходить из капиталов банков.

Ставя стратегическую цель создания политической системы народовластия, Сталин решал и такую задачу, как «нейтрализация» чрезмерно активной роли партии в управлении экономикой страны. Он пытался преодолеть существовавшее «двоевластие», которое выражалось в том, что экономикой в 1920-1930-е гг. одновременно управляли и правительство, и партия. Такое «двоевластие» дезорганизовывало экономическую жизнь страны, снижало темпы индустриализации, размывало принцип личной ответственности. Сталину удалось сделать немало в деле преодоления «двоевластия». Партия незаметно отодвигалась от решения экономических вопросов, ей отводилась решающая роль лишь в двух сферах: формирование идеологии и подготовка (отбор) кадров для социалистического строительства. Но все вернулось «на круги своя» при Хрущеве.

Активное возвращение партийной номенклатуры к руководству экономикой началось с разгрома в 1957 году «антипартийной» группы. А в нее как раз входили такие фигуры, которые на тот момент были уже больше хозяйственными, чем партийными руководителями. Это Г. Маленков, Л. Каганович, М. Сабуров, Г. Первухин, В. Молотов. Затем, на втором круге «чистки», были убраны со своих постов такие талантливые хозяйственные руководители, как министр финансов А. Зверев, председатель правления Госбанка СССР А. Коровушкин и многие другие. Впрочем, «зачистка» хозяйственных руководителей началась даже не в 1957 году, а еще раньше. Речь идет о Л. Берии, арестованном и расстрелянном в 1953 г. Не берусь оценивать его как политика и партийного деятеля, но как хозяйственный руководитель он внес неоценимый вклад с создание «сталинской экономики».

В экономику возвращалось даже не «двоевластие», а «многовластие». При Сталине доминирующим был отраслевой принцип управления экономикой. Подавляющая часть министерств были отраслевыми. После смерти Сталина строгая вертикаль централизованного управления экономикой стала размываться. В 1957 г. Хрущев начал реформу управления народным хозяйством. Суть ее заключалась в резком усилении территориального принципа управления. Для этого создавались советы народного хозяйства («совнархозы» — СНХ) в так называемых «экономических административных районах» (всего — 105). Одновременно было ликвидировано большое количество отраслевых союзных министерств. В начале 1960-х гг. были созданы СНХ в союзных республиках, в 1962 г. учрежден Высший совет народного хозяйства СССР (ВСНХ). Реформа продолжалась практически до момента смещения Хрущева в октябре 1964 г.

Вертикаль государственного управления экономикой стала ослабевать также в результате сокращения набора плановых показателей, которые были обязательны для выполнения министерствами, главками, производственными объединениями и предприятиями. Число показателей народнохозяйственного плана при Сталине неуклонно увеличивалось. В 1940 г. оно составляло 4744, а в 1953 г. достигло 9490, т. е. удвоилось. Затем число показателей непрерывно сокращалось: до 6308 в 1954 г., 3390 в 1957 г. и 1780 в 1958 г. Кстати, против такого ослабления централизованного планирования выступала упомянутая выше «антипартийная группа». За сокращением числа показателей не было никакого серьезного научного и идеологического обоснования.

Как известно, никаких товарно-денежных отношений в группе отраслей «А» модель «сталинской экономики» не допускала. А вот Н.С. Хрущев это табу нарушил. При Сталине тракторы и сельскохозяйственная техника поступали из машиностроения не в колхозы, а на государственные машинно-технические станции (МТС). Колхозы были лишь пользователями этой техники на основе договоров с МТС. По настоянию Хрущева с 1957 года прекращается распределение сельхозтехники по МТС, а в 1958 году распускаются и сами МТС, техника передается на балансы колхозов. Постановлением Совмина СССР от 22 сентября 1957 года все орудия и средства производства сельскохозяйственного назначения включаются в систему товарно-денежных отношений. Как и предвидел Сталин, произошло сильное распыление средств производства в сельском хозяйстве, техника стала использоваться без полной загрузки, необходимого ремонта не производилось, техника начала быстро выбывать из эксплуатации. Это, в свою очередь, вызвало необходимость резко увеличить объемы производства такой техники. Одним словом, сплошные потери. Уже не приходится говорить о том, что далеко не все колхозы были способны выкупать у МТС, а затем покупать у производителей сельскохозяйственную технику.

Волюнтаристское решение Хрущева о ликвидации артелей (производивших значительные объемы некоторых потребительских товаров и услуг) привело к тому, что часть артельщиков вынуждены были уйти в «тень». Именно при Хрущеве появились так называемые «цеховики» («теневое» производство) и «барыги» («теневая» торговля), возник подпольный капитал. «Теневики» оказались востребованными, ибо в результате экономических «экспериментов» в стране возникли дефициты потребительских товаров в торговле. Число подобных «корректив», разрушавших модель «сталинской экономики», при Хрущеве, измеряется десятками.

Доламывался механизм «сталинской» экономики во времена экономической реформы А. Косыгина — Е. Либер-мана (1965–1969 гг.). Официальный старт реформе был дан постановлением ЦК КПСС и Совмина от 4 октября 1965 г. «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства». Об этой реформе написано много, отмечу коротко четыре принципиальных момента.

Во-первых, указанная реформа окончательно сделала разворот в сторону стоимостных показателей, а количество натуральных показателей даже по сравнению с хрущевскими временами резко сократилось. Это создало для предприятий возможность добиваться выполнения планов такими способами, которые не увеличивали, а, наоборот, снижали интегральный результат экономической деятельности в масштабах всей страны. Ориентация на валовые стоимостные показатели способствовала «накручиванию» предприятиями «вала», что окончательно уничтожала противозатратный механизм «сталинской экономики».

Во-вторых, от общественных форм распределения дохода (общественные фонды потребления, снижение цен в розничной торговле) начался переход к частногрупповым формам. Привязка денежных доходов работников к прибыли предприятия приводило незаметно к тому что принцип органического сочетания личных и общественных интересов уже не работал. Раньше критерием эффективности экономики был интегральный результат (доходность) на уровне всего народного хозяйства, теперь главным критерием стала доходность (прибыльность) отдельного предприятия. Это не могло не ослаблять всю страну в целом. Заметим, что в постановлении ЦК КПСС и Совмина от 4 октября 1965 г. о снижении себестоимости продукции как плановом показателе деятельности предприятия уже не упоминалось. Правда, возникшие в деятельности предприятий «искривления» оказались столь серьезными, что позднее показатели себестоимости были восстановлены.

В-третьих, одним из проявлений частно-групповых интересов была ведомственность. Она существовала всегда (даже в «сталинской экономике»), но в результате реформы 1965–1969 гг. она приобрела гипертрофированные формы. Освобождение отраслей от многих натуральных плановых показателей создало для министерств широкие возможности «оптимизировать» свою деятельность. Появились разнообразные фонды министерств и ведомств, наполняемость которых зависела от финансовых результатов деятельности отраслевых предприятий и «пробивной силы» руководителей ведомств (корректировка планов, «выбивание» финансовых и материальных ресурсов в Госплане, Минфине, Госснабе и т. д.). Возникла не афишируемая конкуренция между министерствами и ведомствами за раздел «общего пирога». Вот что пишет по поводу резко усилившейся ведомственности М. Антонов: «…государственная собственность на средства производства, находившаяся в распоряжении хозяйственников, не была чем-то единым. Она была разделена между монополиями — министерствами и ведомствами, а внутри каждого из этих подразделений — между предприятиями и организациями. Каждое ведомство зорко наблюдало, чтобы не были ущемлены его интересы, как правило, не совпадавшие с интересами смежных ведомств. В итоге проведение каких-либо решений, оптимальных с общегосударственной точки зрения, наталкивалось на сопротивление ведомств, что нередко вело к громадным излишним затратам»[75].

В-четвертых, введение для предприятий платы за фонды усилило противопоставление общества и производственных коллективов. Планово-прибыльные предприятия должны были вносить в бюджет плату за основные и нормируемые оборотные фонды. Возникла странная ситуация, что фонды как бы отчуждались от государственных предприятий, последние становились не более чем пользователями фондов. А фактическим владельцем фондов оказывался бюрократический государственный аппарат. Тут явно уже просматривались очертания государственного капитализма.

Мы сегодня говорим о том, что в России воцарился дух потребительства. А, между прочим, этот дух стал культивироваться уже реформой Косыгина-Либермана. Появились иждивенческие настроения, желание жить за счет других. Это еще не явные отношения эксплуатации одного человека другим, но подсознательное (неосознанное) желание такой эксплуатации. О погоне предприятий за прибылью (а, следовательно, и за максимальной долей «общественного пирога») убедительно свидетельствует официальная статистика: с 1960 по 1980 г. прибыль государственных предприятий в СССР выросла в 4,6 раза, а производительность труда, по официальным данным, в промышленности — лишь в 2,6 раза, в сельском хозяйстве и строительстве еще меньше.

Следует особо обратить внимание на реакцию по поводу реформы за рубежом. Запад с восторгом ее воспринял, зарубежные СМИ того времени восхваляли подвижки, которые начались в СССР. Замечу, это происходило в разгар «холодной войны». Станут ли наши геополитические враги хвалить нас, если мы укрепляемся? — Нет. Нас хвалили потому, что мы добровольно себя ослабили. Подобно тому, как позднее Горбачеву на Западе присваивали громкие звания за то, что он разваливал Советский Союз.

Окончательное уничтожение остатков сталинской экономики произошло в годы правления М. Горбачева. В это время закладывалась идейная основа тотальной приватизации 1990-х гг., начался бум учреждения частных коммерческих банков, появились мелкие и средние частные предприятия, всячески пропагандировались преимущества так называемой «рыночной экономики» и огульно охаивалась сталинская модель экономики (которой дали уничижительное название «административно-командная экономика»). Если эксперименты Хрущева и реформа Косыгина-Либермана способствовали трансформации модели «сталинской экономики» в государственный капитализм, то реформы Горбачева уже готовили почву для частнособственнического капитализма.