(Продолжение от 30 июня)
В прошлом году во время поездки в Портленд, штат Орегон, я обдумывал, как провести свое свободное время. Я мог бы проехаться вдоль каньона реки Колумбия и поглазеть на водопады. Я мог бы сесть на трамвай, идущий в центр города, и заказать в кафе тушеные устрицы. Я мог бы прогуляться по пешеходной аллее к киоску, где продают «капучино»…
Но вместо этого я остался в гостинице, заказал еду прямо в номер и работал над рукописью. Вот к чему привели наши двадцать пять лет вместе. Мне стало сложно переживать радость в одиночку. Когда мы порознь, я предпочитаю работать, как трудоголик, сохраняя незабываемые моменты на будущее, чтобы потом разделить их с той, которая пробудила мои чувства.
Как-никак, именно ты научила меня по-настоящему замечать в Портленде розы и рододендроны. За двадцать пять лет мы не раз останавливались у какой-нибудь реки или водопада, и ты неизменно подбегала к воде, снимала обувь и проверяла температуру воды пальцами ноги. Часто в пути мы выходили из машины у придорожных киосков, чтобы купить свежих персиков и малины. Переживать подобные моменты без той, которая их для меня открыла, — нечто сродни предательству.
До вступления в брак каждый инстинктивно старается быть таким, каким его хочет видеть другой. Девушка стремится выглядеть привлекательно и проявляет интерес к спорту. Юноша замечает растения и цветы и старается задавать вопросы, а не только давать односложные ответы. Однако после свадьбы этот процесс замедляется и отчасти начинает двигаться в обратном направлении. Каждый отстаивает свои права и противится тому, чтобы склониться под волю другого.
Тем не менее, с годами этот процесс может опять начать едва уловимо менять направление. Я вновь ощущаю готовность подчиниться желанию другого, но теперь эта готовность — зрелая, движимая желанием не ввести в заблуждение, а порадовать своего спутника, с которым ты разделил двадцать пять лет жизни. Мне очень жаль те пары, которые сдались, не достигнув этого периода.
Как это всегда бывает, годы пролетели незаметно, однако зрелый возраст — это не так уж и плохо. Нам теперь нужно меньше доказывать миру и друг другу. Мы взвесили, чего же мы хотим в этой жизни, и, в частности, пришли к следующему выводу: мы хотим быть вместе. Вид с вершины горы хорош, очень хорош.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
8 апреля 1996 года
Я встретился с Верноном Граундсом наутро после 65-й годовщины его свадьбы — в тот день, когда он вместе с другими официальными лицами должен был участвовать в закладке нового отделения Денверской семинарии. Граундс был президентом этой семинарии на протяжении 23 лет, пока не ушел на покой, став ее почетным ректором. Он был первопроходцем в области христианского консультирования и социального служения.
Мы стояли у окна, наблюдая за тем, как группа семинаристов шла из аудитории в библиотеку, ежась от холодного, сырого ветра. «Многие из этих студентов жаждут переживать Божье присутствие, — сказал Граундс. — Они хотят жить в вечном солнечном сиянии. Когда какой-то студент говорит мне, что недоволен своей духовной жизнью, я указываю ему на других людей, боровшихся с аналогичной проблемой. Например, — на Генри Ноуэна или Льюиса Смедеса, который никогда по-настоящему не чувствовал, что он — Божий друг.
Мы не должны ожидать, что наши взаимоотношения с Богом будут всегда оставаться в одной и той же плоскости. Поверьте мне, за 65 лет супружеской жизни ты не пребываешь все время в состоянии восторга. Вначале любовь была для меня, как пылающий костер. Ну, знаете, как мы говорим: ‘Ты осветила мою жизнь’. Через несколько же десятков лет она трансформировалась в нечто больше напоминающее раскаленные угли. Конечно, жар немного рассеялся, однако угли — это тоже неплохо. На них можно приготовить еду или погреть возле них ноги. Открывается новый уровень близости в отношениях».
Как сказал Граундс, он несколько раз переживал всплески духовного восторга, однако такое происходило не часто. Но он неизменно проявлял стойкость, главным образом потому, что ценил взаимоотношения с Богом точно так же, как ценил взаимоотношения в браке: «Я грею у этого костра ноги». Разменяв седьмой десяток, Граундс начал больше размышлять о старости, молясь словами, позаимствованными у Роберта Фроста: «Как мне выжать максимум из одряхлевшего?» Он и не догадывался, что впереди у него — еще треть жизни.
За свои девяносто с лишним лет Граундс прошел немало испытаний. «Я совершенно уверен в Божьей способности совершать то, что Он хочет, и доказательство этому — воскресение Христа. Однако я также верю и в то, что силам добра пытаются помешать другие духовные силы. Я признаю тайны и парадоксы. Для того, кто прожил столько, сколько я, это неизбежно. Подобно китайскому философу, который ехал на осле, сидя задом наперед, мы понимаем жизнь только когда оглядываемся назад».
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
май 2006 года
Недавно, просматривая стопку старых журналов «Times», я был потрясен тем, насколько отличается мир сейчас от того, как он выглядел тридцать лет назад. В те времена передовицы кричали о «приближении ледникового периода», сегодня же мы слышим о глобальном потеплении. На картах мира большим красным пятном обозначалось распространение коммунизма от Индокитая до Африки. Экономисты предрекали конец господству Америки и новый всемирный паритет между США, Россией, Китаем, Японией и Европой.
В более свежем номере за август 2001 года я напрасно искал слова «Аль-Каида» и «Усама бин Ладен». Почему-то, прогнозисты упустили из виду все определяющие события моей эпохи, включая войну с терроризмом и конец холодной войны.
Размышляя над нашими неудачными попытками предугадывать будущее, я вдруг понял, что Библия нередко концентрирует внимание на ожидании. Авраам ожидал единственного ребенка. Израильтяне веками ожидали избавления от египетского рабства. Давид ожидал в пещерах обещанной коронации. Пророки ожидали исполнения своих же удивительных предсказаний. Ученики с нетерпением ожидали, когда Иисус начнет действовать, как властный Мессия, которого они так ждали.
Последние слова Иисуса, записанные в конце книги Откровение, звучат так: «Гряду скоро», — и на них эхом отвечает горячая молитва: «Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» Эта молитва остается неотвеченной.
Во время Второй мировой войны в немецком концлагере американские пленные втайне от охранников смастерили самодельное радио. Однажды они услышали новость о том, что высшее командование Германии капитулировало, и война закончилась. Тем не менее, из-за плохой связи охрана лагеря об этом еще не знала. Когда новость распространилась, все заключенные возликовали.
На протяжении трех дней их было просто не узнать. Они пели, приветственно махали руками охранникам, смеялись, глядя на овчарок, и перебрасывались во время обеда шутками. Проснувшись на четвертый день, заключенные обнаружили, что все немцы сбежали, оставив ворота лагеря незапертыми. Время ожидания подошло к концу.
Тут у меня возникает вопрос. Почему мы, христиане, сталкиваясь с современными кризисами, реагируем на них с таким страхом и беспокойством? Почему мы, подобно тем пленным солдатам союзных войск, не поступаем в соответствии с Благой вестью, в которую, как утверждаем, мы так верим? Что такое, по своей сути, вера, как не уверенность наперед в том, что обретает смысл только при взгляде из будущего.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
март 2005 года
За три месяца до начала общенационального съезда Демократической партии 2008 года в Денвере я выступал с речью на одном официальном молитвенном завтраке. В том же самом зале, где мы собрались для молитвы, политикам вскоре предстояло наперебой обещать коренным образом изменить курс страны и преодолеть все ее трудности.
Размышляя над тем, что сказать собравшимся передо мной лидерам, я вспомнил одну строку из произведения современного немецкого философа Юргена Хабермаса: «Демократия требует от своих граждан качеств, которые она не может предоставить». Политики могут рисовать возвышенные картины процветающего, здорового и свободного общества, однако ни одно правительство не может похвастаться качествами, на которых это общество зиждется — честностью, состраданием и личной ответственностью.
К счастью, политики из обеих партий США еще признают, что в здоровом обществе жизненно важную роль играет вера. На людей же веры возложена обязанность отстаивать совсем другие взгляды: что эта планета — Божья, а не наша, и когда мы покрываем ее неизлечимыми рубцами, Бог плачет; что ценность человека не определяется внешностью, уровнем дохода, этнической принадлежностью и гражданским статусом, а является священным и непреложным Божьим даром; что сострадание и справедливость (или наша забота о «сих братьях Моих меньших», выражаясь словами Иисуса) — это ценности, которые не избираются произвольно по согласию политиков и социологов, а представляют собой святые заповеди Того, Кто сотворил человеческий род.
Я без стеснения признаю, что мы, христиане, не всегда живем в соответствии с этими взглядами. Нам сложно сохранять посвящение одновременно этому миру и грядущему, земной жизни и небесной. Мы весьма преуспели в том, чтобы помнить, что в Библии говорится гораздо больше о том, как жить во время путешествия, чем о его конечном пункте назначения.
Мир нуждается в людях, преданных не только Богу, но и Божьему творению и Божьим детям; посвященных не только загробной жизни, но и нынешней, не только небесному граду, но и земному. Потому что, как сказал Юрген Хабермас, демократия свободных людей должна где-то отыскивать те качества, в которых нуждаются ее граждане.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
сентябрь 2008 года
В Своих взаимоотношениях с людьми Иисус показывал на практике «великую инверсию», объявленную в Заповедях блаженства. В этом мире мы обычно с уважением смотрим на богатых, красивых, успешных, однако благодать вводит новую логику. Поскольку Бог любит бедных, страдающих и гонимых, мы должны поступать так же. Поскольку Бог никого не считает неприемлемым, мы тоже не должны так считать. Своим примером Иисус побуждает нас смотреть на этот мир глазами, которые Ириней назвал «исцеленными благодатью».
Притчи Иисуса только подчеркивали эту миссию, поскольку их героями зачастую были именно бедняки и угнетенные. В одной из таких историй речь идет о нищем по имени Лазарь (единственный человек, названный в притчах Иисуса по имени), которого эксплуатировал один богач. Вначале богач наслаждался роскошной одеждой и изысканной пищей, в то время как покрытый рубцами Лазарь, прося подаяния, лежал у его ворот вместе с собаками. Тем не менее, смерть разительным образом перевернула их судьбы. Богач услышал от Авраама: «Чадо! Вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь».
Эта яркая история глубоко врезалась в сознание первых христиан, многие из которых принадлежали к низшим экономическим классам. Какое-то время Церкви пришлось прилагать немало усилий, чтобы следовать новой логике. В Римской империи первые христиане прославились своей поддержкой бедных и страдающих. Христиане, в отличие от своих соседей-язычников, охотно выкупали своих друзей у захватчиков-варваров, а во время эпидемий ухаживали за страдающими товарищами, в то время как язычники покидали больных при первых же симптомах. В течение первых веков Церковь воспринимала буквально заповеди Христа принимать странников, одевать нагих, кормить голодных и посещать тех, кто в темнице.
Согласно церковным историкам, этот благой труд продолжался до тех пор, пока на престол триумфально не взошел Константин, который легализовал веру и учредил официальную имперскую церковь. С этого момента, Церковь начала одухотворять слово «нищета» и передала вопросы «благоденствия» в руки императора, а со временем и сама стала составной частью богатых правящих кругов.
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Читая повествование об Иисусе и изучая историю ранней Церкви, я испытываю одновременно вдохновение и обеспокоенность. Учитывая, что Иисус показал нам явный пример, как случилось, что Церковь сегодня стала респектабельным сообществом, в котором люди, оказавшиеся на дне жизни, больше не чувствуют себя принятыми?
В настоящий момент я живу в Колорадо, где посещаю церковь, в которой большинство прихожан относится к одной и той же расе (белой) и к одному и тому же социальному классу (среднему). Когда же я открываю Новый Завет, мне сразу бросается в глаза, что первая Церковь пустила корни в смешанной почве. Церковь среднего класса, с которой многие сегодня знакомы, очень мало напоминает разношерстную группу социальных отщепенцев, описанную в Евангелиях и книге Деяний.
Переносясь в своем воображении во времена Иисуса, я пытаюсь представить себе, как это выглядело. Вокруг Иисуса, воодушевленные Его посланием об исцелении и прощении, толпятся нищие, больные, мытари, грешники и проститутки. Богатые и наделенные властью стоят в стороне, испытывая Его, шпионя за Ним, пытаясь уловить Его на слове. Эти факты о жизни Иисуса мне хорошо известны, и все же, находясь в комфортных условиях церкви для среднего класса в такой состоятельной стране как США, я легко упускаю из вида радикальную суть послания Иисуса.
Для того чтобы откорректировать свое мировоззрение, я прочитал проповеди христиан, принадлежащих к низшим слоям в странах третьего мира. Евангелие глазами третьего мира разительно отличается от того, которое проповедуется во многих церквях США. Неграмотные бедняки не всегда могут определить, что заявление Иисуса о Его миссии («Он помазал Меня благовествовать нищим, … проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу») — это цитата из Книги пророка Исаии, но они воспринимают его именно как Благую весть. Они понимают «великую инверсию» не как абстракцию, а как смелое Божье обетование надежды и вызов, брошенный Иисусом Его последователям. Как бы к ним ни относился мир, бедные и больные благодаря Иисусу уверены, что у Бога нет нежеланных.
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Моя знакомая по имени Виржиния Стем Оуэнс, преподающая в одном из университетов Техаса, попросила своих студентов написать короткое сочинение на тему «Нагорная проповедь». Она ожидала увидеть хотя бы начатки уважения к библейскому тексту — как-никак, «библейский пояс» проходит через весь Техас. Тем не менее, реакция ее студентов вскрыла иллюзорность ее надежд. «На мой взгляд, религия — это один сплошной обман», — написал один из них. «Есть старая поговорка: ‘Не верь всему, что читаешь’, и это как раз тот случай», — заявил другой.
Виржиния вспомнила, как впервые услышала о Нагорной проповеди в воскресной школе. Там на стене висел пастельный плакат с изображением Иисуса, сидящего на зеленом склоне холма в окружении внимательно слушающих розовощеких детей. Виржинии и в голову не приходило, что это может вызвать гнев или отвращение, однако ее студенты считали иначе:
В церквях проповедуется крайняя строгость; она почти исключает возможность веселиться, не думая о том, грех это или нет.
Мне не нравится тема. Нагорную проповедь было тяжело читать. Она создает впечатление, что я должен быть совершенным, хотя таковым не может быть никто.
То, к чему призывает эта проповедь, — просто абсурд. Взгляд на женщину приравнивается к прелюбодеянию. Это — самая несусветная, античеловеческая глупость, которую я когда-либо слышал.
«Комментарии студентов подействовали на меня ободряюще, — написала в связи с этим случаем Виржиния. — Есть что-то необычайно невинное в том, чтобы не осознавать, что Иисуса никак не назовешь глупым… Это было нечто неподдельное — искренняя реакция на Евангелие, не прошедшая через фильтр двухтысячелетнего культурного тумана… Меня на удивление воодушевляет тот факт, что Библия, как и в первом столетии, остается оскорбительной для честных, несведущих слушателей. Для меня это в какой-то степени подтверждает ее значимость. Поскольку Писание за последние сто лет почти утратило традиционный для него налет суровости, повсеместная библейская безграмотность современности катапультирует нас в состояние, очень близкое к тому, в котором находилась изначальная аудитория I века.»
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Почему секс в современных городах значит гораздо больше, чем, скажем, в деревнях Амазонки? Показы мод, реклама на бигбордах и общественном транспорте придают человеческой сексуальности значимость, которую она никогда не обретает в джунглях среди обнаженных дикарей. Французский социолог Жак Эллюль считает, что современная одержимость сексом, — это симптом нарушенной близости. Отделив физический акт секса от взаимоотношений, мы можем только совершенствовать «технику». Отсюда — изобилие исследований о сексе, пособий о сексе и видео о сексе, ни одно из которых не способно устранить реальный источник нашей боли.
Осмелюсь предположить, что здесь также прослушиваются отголоски иного мира. В жизни многих умудренных представителей современности мало места трансцендентному. Они обходят стороной церковь и верят, что наука раскрыла большинство тайн вселенной. Тем не менее, секс таит в себе загадку, к которой обычные принципы редукционизма неприменимы. Чем больше ты отдаешься ему, тем сильнее пробуждается аппетит. Никакое количество знаний не в состоянии ослабить его притягательность. При виде жены в белье от «Victoria’s Secret» заводится даже нудист.
Когда общество теряет веру в своих богов или Бога, их место занимают менее значительные силы. Заблокированные желания ищут себе новые пути. «Каждый мужчина, стучащийся в двери борделя, ищет Бога», — говорил Г.К. Честертон. В современной Европе и США сексу приписывают чуть ли не священные качества мифической, сверхъестественной силы. Мы избираем самых сексуальных людей и наделяем их статусом богов и богинь, обсасывая подробности их жизни, обсуждая в телепередачах их телесные параметры, окружая их папарацци, вознаграждая их деньгами и положением в обществе. Секс больше не указывает на что-то большее. Он становится самостоятельным явлением, подменяющим священное.
Впрочем, что еще хуже, Церковь из-за своего ханжества заставила молчать мощный голос трансцендентного, который мог бы указать на Творца, положившего начало человеческой сексуальности и вложившего в нее гораздо больше смысла, чем может себе представить большинство современных людей. Фактически, именно потому, что мы умалчивали о сексе и отрекались от него, он перестал быть чем-то священным, а наши неуклюжие попытки усмирить его лишь помогли усилиться очередной ложной бесконечности. Сексуальная сила продолжает жить, но мало кто усматривает в ней указатель на Того, Кто ее создал.
Из книги «Отголоски иного мира»
Некоторое время я противился тому, чтобы относиться к Богу как авторитетной личности. Слишком глубоко запечатлелись во мне контрастные образы моего детства. Подобно многим людям, я воспринимал религию, в основном, как набор правил — ниспосланный нам из невидимого мира моральный кодекс, которому мы на этой земле почему-то должны повиноваться. Почему для Бога так важно, чтобы какие-то ничтожные существа на крошечной планете соблюдали Его правила, я не имел понятия. Я лишь слышал гнетущие предупреждения о том, что за нарушение этих правил будет расплата.
Тем не менее, позже я начал осознавать, что иногда я с радостью подчиняюсь власти. Когда сбоят программы на моем компьютере, я обращаюсь в службу технической поддержки и тщательно следую указаниям специалистов. Когда я хочу достичь мастерства в каком-нибудь сложном виде спорта (например, гольфе), я плачу за уроки. Когда же я получаю травму или заболеваю, то обращаюсь к врачу.
Пожалуй, в размышлениях о Боге и грехе удобнее всего опираться на пример с врачом. Почему я должен прислушиваться к Божьему мнению о том, как мне жить? По той же причине, по которой я прислушиваюсь к мнению врача. Я следую его совету, веря в то, что мы преследуем одну и ту же цель — мое физическое здоровье, — а врач привносит в этот процесс больше знаний и опыта. И я учусь относиться к грехам, как к духовным опасностям, во многом напоминающим канцерогены, бактерии, вирусы и травмы, которых необходимо всячески избегать. Я учусь верить в то, что Бог желает для меня самой лучшей, а не ограниченной и подавленной жизни в этом мире.
На передвижной выставке «Мир тела», демонстрирующей человеческую анатомию, я купил каталог органов, представленных в экспозициях. Мне совершенно невдомек, как врачи могут курить, имея возможность сравнить здоровые легкие с легкими заядлого курильщика. Если я чувствую тягу к табаку, то открываю каталог на странице 66. Многие экспозиции выставки «Мир тела» демонстрируют, какой вред наносит телу неправильное человеческое поведение, подвергающее органы нагрузкам, на которые они не рассчитаны. Размышляя о грехе, я вспоминаю две фотографии легких: он тоже замедляет рост, подрывает здоровье и отсекает источники новой жизни.
Из книги «Отголоски иного мира»
В детстве мысли о грехе приводили меня в ужас, в подростковом возрасте они вызывали отвращение. Однако по мере того, как я учился правильно воспринимать Бога как Целителя и любящего Отца, моя оборона постепенно рушилась. Когда-то Бог для меня был лишь карикатурным злым старикашкой, выдумавшим по Своему произволу набор правил только для того, чтобы никто не расслаблялся. Теперь же я вижу их истинную цель.
Всем родителям известна разница между правилами, изобретенными в первую очередь в угоду родителям («Не разговаривай, когда я говорю по телефону!», «Убери в своей комнате — сейчас приедет бабушка!»), и теми, которые направлены на благо самого ребенка («Надень шапку и варежки — на улице мороз. Но на пруду кататься еще рано!»). Божьи правила, преимущественно, попадают во вторую категорию. Как Создатель человеческой расы, Бог знает, как наилучшим образом должно быть устроено общество.
В этом свете я начал рассматривать Десять Заповедей как правила, которые служат на пользу, прежде всего, самим людям. Иисус подчеркивал этот принцип, когда говорил: «Суббота для человека, а не человек для субботы». Библия — самая реалистичная книга, и она показывает, что человеческие существа будут время от времени искушаемы похотью по отношению к ближнему, или жаждой присвоить себе чье-то имущество, или тягой к непомерной работе, или желанием гневно наброситься на обидчика. Другими словами, Библия открывает, что человечество будет вносить хаос во все, к чему оно прикасается.
Каждая из Десяти Заповедей, высказанная в форме отрицания, предлагает защиту от этого хаоса. В отличие от животных, у нас есть свобода сказать «нет» нашим основным инстинктам. Поступая таким образом, мы избегаем определенного вреда.
Взятые вместе, Десять Заповедей вплетают жизнь на этой планете в наполненное смыслом единство, цель которого — дать нам возможность жить как мирное, здоровое сообщество под Божьим правлением. Триста лет назад толкователь Библии Мэтью Генри отметил: «Богу нравится переплетать с нами Свои интересы, чтобы в поисках Его славы мы реально и эффективно преследовали и свои настоящие интересы».
Из книги «Отголоски иного мира»
Однажды мне пришлось иметь дело с людьми в масках, вооруженными скальпелями. Мне прооперировали ногу, и время восстановления, проведенное мной в горизонтальном положении, предоставило возможность поразмышлять о боли, на которую мы идем добровольно, — иногда себе на пользу, и иногда с риском для себя.
Во время одного из визитов к врачу я попытался уговорить его разрешить мне раньше времени поучаствовать в гольф-матче: «Мы с друзьями собираемся раз в год, и для меня это важно. У меня хорошо отработан мах. Если я задействую только верхнюю часть тела, а бедра и ноги будут неподвижны, могу ли я поучаствовать в матче?»
Ни на секунду не задумываясь, мой врач ответил: «Если в течение ближайших двух месяцев вы будете играть в гольф, то меня это сильно огорчит».
Позже я рассказал об этом странном выражении неодобрения своей жене. «Какое мне дело до того, будет мой врач огорчен или нет? Я что — его психиатр?» — пошутил я.
Тем не менее, его мысль была совершенно ясна. Этот врач не имел ничего против моего участия в том матче. Он и сам любил гольф, поэтому сочувствовал мне. Однако он заботился о моем благе. Поэтому его действительно огорчила бы моя нетерпеливость, помешавшая и без того долгому восстановлению. Доктор хотел, чтобы я играл в гольф и в следующем году, и через год, и всю оставшуюся жизнь, и поэтому он не мог санкционировать этот матч так скоро после моей операции.
Продолжая свой рассказ, я вдруг ощутил признательность этому врачу за то, что он выразил свое несогласие столь необычным способом. Если бы он выдал приказ: «Никакого гольфа!» — то я, возможно, из-за своего упрямства не послушался бы его. Он предоставил мне право выбора, объяснив последствия наиболее личностным образом: мое непослушание огорчило бы его, потому что его задача — восстановить мое здоровье.
Роль врача — это, наверное, самый показательный образ для размышлений о Боге и грехе. Бог духовно делает для меня то же самое, что врач — физически: ведет к выздоровлению. Я учусь относиться к грехам не как к произвольно составленному списку правил, придуманных злым Судьей, а как к перечню опасностей, которых следует избегать любой ценой — ради меня же самого.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
6 декабря 1999 года
Тот факт, что Иисус пришел на землю, где Он пострадал и умер, не устраняет боль из нашей жизни, однако он показывает, что Бог не сидел праздно, издали наблюдая за тем, как мы страдаем в одиночестве. Он стал одним из нас. Таким образом, в Иисусе Бог демонстрирует нам вблизи, персонально, Свое отношение к человеческим страданиям. Фактически, все наши вопросы о Боге и страданиях следует пропускать через фильтр наших познаний об Иисусе.
Как Бог на земле откликался на боль? Встречая страдающего человека, Он всегда проявлял глубокое сострадание (в буквальном значении этого слова — «страдать вместе»). Он ни разу не сказал: «Перетерпи свой голод! Проглоти свои обиды и скорбь!» Он исцелял боль очень часто, и каждый раз, когда Его об этом просили напрямую.
При этом Он иногда нарушал глубоко укоренившиеся традиции, например, прикоснувшись к женщине с кровотечением или к прокаженным, проигнорировав их возгласы: «Нечист!»
Модель поведения Иисуса убеждает нас в том, что Бог не радуется нашим страданиям. Сомневаюсь, чтобы ученики Иисуса терзались вопросами, наподобие: «Есть ли Богу до меня дело?» Они видели свидетельства Божьей заботы каждый день. Для этого им было достаточно просто взглянуть в лицо Иисусу.
Когда же Иисус Сам столкнулся с необходимостью пострадать, Он отреагировал во многом так же, как это сделал бы любой из нас. Он в ужасе отшатнулся от страданий, трижды спрашивая, нет ли какого-нибудь другого пути. Такого пути не нашлось, и тогда Иисус пережил (наверное, впервые) самое, что ни на есть, человеческое чувство отверженности. В евангельских описаниях последней ночи, проведенной Иисусом на земле, я вижу яростную борьбу со страхом, беспомощностью и надеждой — теми самыми цитаделями, которые все мы штурмуем в своих страданиях.
Описание жизни Иисуса на земле навсегда отвечает на вопрос: «Как Бог относится к нашей боли?» Бог не ответил нам одними лишь словами или теорией о проблеме страданий — Он отдал нам Самого Себя. Философия может объяснять сложные понятия, но она не в силах изменить их, однако Евангелие — история жизни Иисуса — обещает перемены.
Из книги «Где Бог, когда я страдаю?»
Порой, невзирая на все наши усилия уважать чужую боль, мы сталкиваемся со страданиями, в которых не видим абсолютно никакого смысла. Мне сразу приходит на ум один человек с болезнью Альцгеймера. Его дочь старается заботиться о нем, но ее сердце ежедневно рвется на части при виде той прискорбной оболочки, которая когда-то была ее отцом. А что сказать о детях с крайне низкой степенью умственного развития? Такой ребенок, на которого уходят многие часы дорогостоящего профессионального ухода, может прожить долгую жизнь, неподвижно пролежав на кровати, будучи не в состоянии ни говорить, ни осознавать, что происходит вокруг.
«В чем смысл их жизни? Имеет ли она хоть какое-нибудь значение?» — спрашивал себя доктор Юрген Трогиш — педиатр, работавший с детьми с серьезными умственными отклонениями.
На протяжении многих лет доктор Трогиш не мог найти ответ на эти вопросы, пока однажды он не организовал учебный ознакомительный курс для новых ассистентов. В конце годового периода обучения он попросил своих учеников заполнить анкету. В ней среди прочих вопросов был следующий: «Что изменилось в вашей жизни после того, как вы начали уделять все свое время инвалидам?»
Вот некоторые примеры ответов:
- Я впервые в жизни почувствовал, что занимаюсь чем-то действительно важным.
- Я вижу, что теперь могу делать то, на что раньше считал себя неспособным.
- За время, проведенное здесь, я завоевал любовь Сабины. Получив возможность посвятить себя уходу за инвалидом, я теперь вообще не считаю ее инвалидом.
- Теперь я более отзывчив к страданиям людей. Они вызывают у меня желание помочь.
- Это заставило меня переосмыслить, что же действительно важно в этой жизни.
- Я стал более терпимым. Мои собственные мелкие проблемы уже не кажутся столь существенными, и я научился принимать себя таким, какой я есть, со всеми своими недостатками. Но самое главное — я научился ценить маленькие радости жизни.
Прочитав эти и другие отзывы, доктор Трогиш сразу же понял, что это — ответ на его вопрос. Смысл страданий этих детей заключался в изменении жизни других людей: его ассистентов, получавших уроки, которые им не могла бы преподать ни одна даже самая совершенная образовательная система.
Из книги «Где Бог, когда я страдаю?»
Между отношениями с другим человеком и отношениями с Богом есть одно фундаментальное различие. Предположим, я отправляюсь в магазин и случайно сталкиваюсь с соседкой. «Джуди только что пережила развод», — говорю я себе. При виде Джуди я чувствую побуждение к действию. Я расспрашиваю ее о жизни, интересуюсь самочувствием детей, и, возможно, приглашаю ее в церковь. «Мы должны как-нибудь вместе навестить Джуди и ее малышей», — говорю я жене вечером того же дня.
В случае же с Богом очередность обратная. Я никогда не «вижу» Бога. Я редко сталкиваюсь с видимыми напоминаниями о Боге, если я сам не ищу их. Именно поиск, стремление делает возможной встречу. По этой причине христианство всегда настаивало на том, что на первом месте идет вера и послушание, и только потом — знания.
Из-за этого различия я проявляю упорство в духовных дисциплинах, независимо от того, что я чувствую. Я хочу познать Бога. И, стремясь к взаимоотношениям, мы должны действовать на основании Божьих, а не наших условий.
Ветхозаветные пророки выдвигали непременные условия познания Бога, как, например, в этом стихе из Михея: «Чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим». Послания Нового Завета говорят нам о том, что, поступая по любви к Богу, мы формируем правильные взаимоотношения и достигаем зрелости. Я не начинаю исполнять Божью волю после того, как познал Его. Вместо этого, я познаю Бога через исполнение Его воли. Я вхожу в активные взаимоотношения, то есть провожу время с Богом, забочусь о тех людях, о которых заботится Он, и следую Его заповедям независимо от того, нравятся они мне в данный конкретно взятый момент времени или нет.
«Как можем мы познать Тебя, как Ты есть если сами не начнем становиться подобными тому, каков Ты есть?» — спрашивает Томас Мертон. Бог — святой, Иной. Без общности позиций я могу познать Бога не больше, чем венгра без общности языка. Мертон добавляет:
Мы получаем озарение лишь пропорционально тому, как все больше отдаем себя без остатка Богу через смиренную покорность и любовь. Мы не можем вначале увидеть, а потом действовать — мы действуем, и только потом видим… Вот почему человек, который хочет четко увидеть прежде, чем поверить, никогда не становится на путь веры.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Вера испытывается, когда затухает ощущение Божьего присутствия или сама обыденность жизни заставляет нас сомневаться, имеет ли вообще значение наша реакция. «Что может сделать один человек? — спрашиваем мы сами себя. — Что пользы в моем крошечном вкладе?»
Однажды я видел документальный сериал, построенный на свидетельствах людей, переживших Вторую мировую войну. Солдаты вспоминали, как они провели конкретно взятый день. Один все время просидел в окопе, рядом с которым несколько раз проезжали немецкие танки, и он стрелял в них. Другие играли в карты, чтобы убить время. Некоторые солдаты участвовали в яростных перестрелках. В основном, тот день ничем не отличался от обычных будней пехоты на фронте. Только позже они узнали, что принимали участие в одном из самых крупномасштабных и решающих сражений войны: Арденнской операции. В тот момент никому из этих солдат оно не казалась решающим, потому что никто из них не видел общую картину происходящего в других местах.
Великие победы достигаются тогда, когда обычные люди выполняют отведенные им задачи. Верный человек не обсуждает каждый день, в настроении ли он, чтобы выполнять приказы сержанта или являться на нудную работу. Мы упражняемся в вере, реагируя на стоящие перед нами задачи. Иногда я жалею, что авторы Евангелий не описали подробностей жизни Иисуса до того, как Он начал служение. Работая плотником, подвергал ли Он когда-нибудь сомнению ценность времени, потраченного Им на рутинные задачи?
Сомнения терзали меня чаще, чем я соглашусь это признать. Я размышлял о явных противоречиях в Библии, о страданиях и несправедливости, об огромной пропасти между идеалами и реалиями христианской жизни. В такие моменты я просто продолжал, стиснув зубы, идти вперед, «поступая так, будто» все это правда, полагаясь на привычку верить, молясь об уверенности, которая, в конце концов, приходит, но никогда не защищает меня от возвращения сомнений.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Как сказал Эндрю Грили: «Если кто-то хочет избавиться от неопределенности, напряжения, смущения и беспорядка в своей жизни, то ему нет смысла связываться ни с Яхве, ни с Иисусом из Назарета». Я рос, ожидая, что взаимоотношения с Богом принесут в жизнь порядок и спокойную рациональность, но вместо этого обнаружил, что жизнь по вере подразумевает серьезное динамическое напряжение.
На протяжении всей истории Церкви христианские лидеры демонстрировали тягу к тому, чтобы все четко определить, свести поведение и доктрины к абсолютам, а любой вопрос — к тесту типа «Да/Нет». Что существенно, — в Библии подобная тенденция практически не просматривается. Вместо этого я нахожу в ней загадочность и неопределенность, характеризующую любые взаимоотношения, и особенно — между совершенным Богом и падшими человеческими существами.
Однажды Г.К. Честертон сказал фразу, которая стала краеугольным камнем его богословия: «Христианство решило проблему объединения непримиримых противоположностей. Оно содержит в себе обе эти противоположности и притом — не ослабевая их непримиримости». Большинство ересей возникают в результате поддержки одной из противоположностей за счет другой.
Церковь, которая не любит парадоксы, склонна уклоняться или в одном направлении, или в другом, что обычно приводит к катастрофическим последствиям. Почитайте труды богословов первых веков, которые пытались постичь Иисуса, центр своей веры, Который каким-то образом был полностью Богом и полностью человеком. Почитайте также богословов Реформации, которые обнаружили, насколько грандиозные следствия вытекают из Божьего всемогущества, а затем боролись за то, чтобы их последователи не впали в безропотный фатализм.
Первые будут последними. Обретете душу, потеряв ее. Никакие достижения без любви не имеют смысла. Совершайте свое спасение в страхе и трепете, потому что Бог действует в вас. Божье Царство пришло, но не в полноте. Входите в Царство Небесное, как дети. Больший из всех — тот, кто всем служит. Измеряйте свое достоинство не по тому, что о вас думают другие, а по тому, что вы думаете о них. Там, где умножается грех, преизобилует благодать. Мы спасены только по вере, но без дел вера мертва. Все эти фундаментальные жизненные принципы раскрыты в Новом Завете, и ни один из них нельзя с легкостью свести к логической согласованности.
«Истина — не посередине, и не в одной из крайностей, а сразу в обеих крайностях», — отметил британский пастор Чарльз Симеон. И, пусть неохотно, но я вынужден с ним согласиться.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
В моем представлении, духовная жизнь — это некая способность, встроенная в человеческую личность, которая, однако, может развиваться только через взаимоотношения с Богом. «Я призываю Тебя в свою душу, — сказал Августин, — которую Ты приготовил принимать, вдохнув в нее желание». Хотя мы все обладаем такой способностью, наше духовное желание остается неудовлетворенным до тех пор, пока мы не установим связь и не начнем упражняться в духовной «переписке». С этой точки зрения поразительный образ рождения свыше, представленный Иисусом, становится совершенно логичным. Обращение (процесс установки связи с духовной реальностью) пробуждает потенциал совершенно новой жизни. И, как Божьи дети, мы становимся теми, кем мы есть, через взаимоотношения с Богом и Его народом.
Я думаю об одном человеке, повлиявшем на мою христианскую жизнь больше, чем кто-либо другой: о хирурге-миссионере Поле Бренде. За пятнадцать лет мы написали в соавторстве три книги. Я сопровождал его в поездках в Индию и Англию, где мы вместе прослеживали главные события его жизни. Я провел сотни часов, расспрашивая его об интересных случаях из медицинской практики, его жизни и отношений с Богом. Я брал интервью у его бывших пациентов, коллег, родственников и медсестер, помогавших ему во время операций. Доктор Бренд был добрым и великим человеком, и я бесконечно благодарен Богу за то время, которое мы провели вместе. На том этапе моего духовного развития, когда у меня не было достаточно уверенности, чтобы писать о собственной вере, я абсолютно уверенно описывал его веру.
Благодаря своим взаимоотношениям с доктором Брендом, я изменился. Сегодня я смотрю на вопросы справедливости, образа жизни и денег преимущественно его глазами. Я по-другому воспринимаю окружающую среду. Я увидел в совершенно ином свете человеческое тело и особенно — боль. Мои взаимоотношения с доктором Брендом оказали на меня глубокое, сущностное, внутреннее влияние. При этом, оглядываясь назад, я не могу вспомнить ни одного случая, когда он пытался изменить меня путем манипуляций. Я менялся добровольно, с радостью, когда мой мир и мое «я» сталкивалось с его миром и его личностью.
Я уверен, что нечто подобное происходит и в отношениях с Богом. Я становлюсь тем, кто я есть, как христианин, через взаимоотношения с Богом. Загадочным и зачастую необъяснимым (однако, никогда — насильственным или манипуляционным) образом я постепенно меняюсь, благодаря своей связи с Богом.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Когда я, как начинающий журналист, работал в журнале «Студенческая жизнь», у моей помощницы на столе стояла табличка с двустишием:
Одна лишь жизнь, и скоро завершится.
Лишь то, что для Христа, навеки сохранится.
Каждый раз, бросая взгляд на табличку, я внутренне съеживался. Хотя я и не сомневался в ее истинности, как я мог осуществить это на практике? Я менял масло в машине, смотрел по телевизору матчи «Chicago Bears», рассказывал коллегам анекдоты во время перерыва за кофе, планировал пикники на озере Мичиган, размечал рукописи наборными кодами… Совершал ли я эти дела для Христа? Каким образом моя вера в невидимый мир должна повлиять на повседневную жизнь в мире видимом?
Согласно учению Иисуса, мнение других людей обо мне не имеет особого значения. Гораздо важнее, что обо мне думает Бог. Молись не на людях, где тебя могут похвалить за духовность, — говорит Иисус, — а за закрытыми дверями, где тебя не видит никто, кроме твоего Отца. Другими словами, живи для Бога, а не для других людей. Я продолжаю требовать внимания и стремиться к успеху, но Иисус предлагает мне отказаться от этой конкурентной борьбы и поверить, что, в конце концов, единственное, что идет в расчет, — это Божье мнение обо мне.
«Во вселенной существуют лишь два нравственных жизненных принципа, — сказала средневековый мистик Жанна Гийон. — Первый из них помещает в центр нас самих или же — крайне ограниченное личное благо, а второй — Бога, Которого можно назвать Вселенским Благом». Обобщая свое духовное странствие, я могу назвать его стремлением переместить активный центр с себя на Бога.
Я задаю себе вопрос: как бы изменилась моя жизнь, если бы я действительно выступал перед аудиторией, состоящей из Одного Зрителя, если бы я постоянно спрашивал не «Что я хочу сделать?» или «За что меня одобрят другие?», а «Чего ожидает от меня Бог?» Наверняка, мой эгоцентризм и чувство соперничества заметно бы поблекли в отсутствие необходимости заботиться о том, как я выгляжу в чужих глазах. Вместо этого я мог бы сосредоточиться на угождении Богу, живя так, чтобы привлекать людей к образу жизни Иисуса.
Из книги «Отголоски иного мира»
Каждый, кто соглашается на моральное прекращение огня, сталкивается с муками прощения. Когда я думаю, что со мной поступили несправедливо, я могу выдвинуть сотни причин против прощения. «Его нужно проучить. Я не хочу поощрять безответственное поведение. Пусть немного помучается — это пойдет ей на пользу. Она должна понять, что за свои поступки нужно отвечать. Я — пострадавшая сторона, поэтому и не мне предпринимать шаги к примирению. Как я могу простить его, если он даже не сожалеет о содеянном?» Я выстраиваю свои доводы до тех пор, пока не произойдет нечто, способное преодолеть мое сопротивление. Когда я, наконец, смягчаюсь до такого уровня, что могу даровать прощение, это выглядит капитуляцией, прыжком от жесткой логики к слезливой сентиментальности.
Почему же я совершаю этот прыжок? Единственным побуждающим к прощению фактором является то, что мне заповедано это делать, — поскольку я христианин и дитя прощающего Отца. И еще я могу определить три чисто практических причины.
Во-первых, прощение само по себе способно прервать цикл осуждения и боли, разорвав оковы неблагодати. Без него мы остаемся связанными с теми людьми, которых не можем простить, зажатыми в их тисках. Во-вторых, прощение ослабляет мертвую хватку вины, в которой оказался обидчик. Оно открывает провинившейся стороне возможность встать на путь перемен, даже если преступление по-прежнему требует справедливого наказания. И, в-третьих, прощение создает необыкновенную взаимосвязь, помещая прощающего на одну сторону с провинившейся стороной. Благодаря этому мы осознаем, что не настолько уж отличаемся от виновника, как нам хотелось бы думать. «Я — тоже не такой, каким себя представлял. Понимание этого и есть — прощение», — сказала Симона Вейль.
Незаслуженное прощение способно обрезать веревки, позволяя сбросить угнетающее бремя вины. Новый Завет изображает воскресшего Иисуса, проводящего Петра за руку через трехэтапный ритуал прощения. Петр не должен был идти по жизни с чувством вины и пристыженным видом предателя Божьего Сына. О, нет! Именно на плечах таких преображенных грешников Христос и построил Свою Церковь.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
В 1987 году в маленьком городе к западу от Белфаста в группе протестантов, собравшихся на День ветеранов, чтобы почтить память павших воинов, взорвалась бомба, заложенная Ирландской республиканской армией. Одиннадцать человек погибли и 63 получили ранения, но что выделило этот террористический акт среди всех прочих, — это реакция одного из раненых, благочестивого методиста Гордона Уилсона.
Бомба погребла Уилсона и его двадцатилетнюю дочь под полутораметровым слоем бетона и кирпича. «Папа, я так тебя люблю!» — были последние слова Мэри, сжимающей руку отца в ожидании спасателей.
Позже газеты писали: «Никто не помнит, что говорили в тот день политики. И никто из слышавших Гордона Уилсона никогда не забудет его признания… Его милость возвысилась над жалкими оправданиями террористов». Лежа на больничной койке, Уилсон сказал журналистам: «Я потерял дочь, но не таю злобы. Слова горечи не вернут Мэри Уилсон к жизни. Я буду молиться сегодня и каждый вечер о том, чтобы Бог простил их».
Последние слова его дочери были словами любви, и он решил провести остаток своей жизни в этой же плоскости любви. «Мир плакал», — сказал один из репортеров, когда Уилсон на той же неделе дал подобное интервью радиокомпании Би-Би-Си.
Выписавшись из больницы, Гордон Уилсон возглавил кампанию за примирение протестантов и католиков. Протестантские экстремисты, которые планировали отомстить за взрыв бомбы, благодаря резонансу, вызванному общественной позицией Уилсона, решили, что такой поступок станет политической глупостью. Уилсон написал книгу о своей дочери, выступал против насилия и постоянно повторял лозунг: «Любовь — это итог всего». Встретившись с представителями Ирландской республиканской армии, он простил их персонально и попросил сложить оружие. «Я знаю, что вы, как и я, потеряли своих близких, — сказал он им. — Пора положить этому конец. Уже было пролито достаточно крови».
В конце концов, Ирландская Республика избрала Уилсона в свой сенат. После его смерти в 1995 году не только Ирландская Республика, но также Северная Ирландия и вся Великобритания почтили память этого обычного христианина, прославившегося своим необычным духом милости и прощения.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
В 1990 году мир наблюдал за драмой прощения, разыгранной на подмостках мировой политики. После того, как Восточная Германия избрала парламент на своих первых свободных выборах, представители партий собрались, чтобы принять бразды правления. Коммунистический блок с каждым днем претерпевал все новые изменения, Западная Германия предлагала радикальный шаг воссоединения, и новому парламенту предстояло рассмотреть массу важных вопросов государственного уровня. Тем не менее, в качестве своего первого официального акта они решили проголосовать за экстраординарное заявление, сформулированное скорее на языке богословия, чем политики:
Мы, первые свободно избранные парламентарии ГДР… от имени граждан этой страны признаем ответственность за унижение, изгнание и убийство еврейских мужчин, женщин и детей. Нам прискорбно и стыдно, и мы признаем это бремя истории Германии… В эпоху национал-социализма люди мира подверглись неизмеримым страданиям… Мы просим всех евреев мира простить нас. Мы просим народ Израиля простить нас за лицемерие и враждебность официальных лиц Восточной Германии по отношению к Израилю, а также — за преследования и унижение еврейских граждан в нашей стране после 1945 года.
Парламент Восточной Германии принял это заявление единогласно. Депутаты, поднявшись на ноги, устроили долгую овацию, а затем минутой молчания почтили память евреев, погибших во время холокоста.
Каков же был результат такого поступка парламентариев? Определенно, он не вернул к жизни убитых евреев и не аннулировал чудовищных злодеяний нацизма. Нет. Однако он помог ослабить мертвую хватку вины, душившей жителей Восточной Германии на протяжении почти полстолетия. Пятьдесят лет правительство упорно отрицало любую потребность в прощении.
Со своей стороны, Западная Германия уже официально покаялась в своих злодеяниях. Кроме того, в качестве компенсации евреям она выплатила 60 миллиардов долларов. Тот факт, что между Германией и Израилем вообще существуют какие-то отношения, является потрясающей демонстрацией транснационального прощения. Благодать обладает собственной силой — даже в международной политике.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
В последнее время мы стали свидетелями драм прощения, разыгравшихся в странах, которые в прошлом находились под контролем коммунистов.
В 1983 году, еще до падения «Железного занавеса», когда в Польше было введено военное положение, страну посетил папа римский Иоанн Павел II и под открытым небом провел мессу перед огромным собранием. Затем толпы людей, выстроившись упорядоченными группами по своим приходам, проходили маршем по мосту Понятовского, устремляясь к стадиону. Их маршрут проходил прямо перед зданием Центрального комитета коммунистической партии, расположенным перед самым выходом на мост. Час за часом группы марширующих, проходя мимо этого здания, пели в унисон: «Мы прощаем вас, мы прощаем вас!» Некоторые произносили этот лозунг с сердечной искренностью, другие же выкрикивали его почти с презрением, словно говоря: «Вы — ничто. Мы даже не ненавидим вас».
Несколько лет спустя, в водах Вислы с выколотыми глазами и вырванными ногтями было найдено тело 35-летнего священника Ежи Попелушко, проповеди которого будоражили всю Польшу. И опять католики вышли на улицы, маршируя с транспарантами, гласящими: «Мы прощаем. Мы прощаем». Попелушко воскресенье за воскресеньем проповедовал это же послание толпам, заполнявшим площадь перед его церковью: «Защищайте истину. Побеждайте зло добром». Люди подчинялись ему даже после его смерти, и в конце концов этот дух торжествующей милости привел к крушению режима.
Битвы прощения до сих пор ведутся по всей Восточной Европе. Должен ли был пастор в России простить офицеров КГБ, посадивших его в тюрьму и разогнавших его церковь? Должны ли были румыны простить врачей и медсестер, приковывавших больных сирот цепями к кроватям? Должны ли были жители Восточной Германии простить шпионивших за ними осведомителей, включая профессоров семинарий, пасторов и предателей-супругов? Когда активистка борьбы за права человека Вера Волленбергер, претерпевшая арест и депортацию, узнала, что тайной полиции ее сдал собственный муж, она выбежала в ванную — ее стошнило.
Пауль Тиллих однажды определил прощение как запоминание прошлого для того, чтобы оно могло быть забыто, — принцип, применимый как к отдельным людям, так и к целым народам. Хотя прощение никогда не дается легко и может потребовать смены нескольких поколений, что еще может разорвать цепи, держащие людей в рабстве их исторического прошлого?
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Бог чудесным образом обеспечивал израильтян, блуждающих по Синайской пустыне, пищей и даже сделал так, что у них не снашивалась обувь. Иисус тоже кормил голодных и служил непосредственно восполнению их нужд. Многие христиане, читающие эти захватывающие истории, оглядываются на прошлое с чувством ностальгии и даже разочарования. «Почему Бог не поступает подобным же образом сегодня? — недоумевают они. — Почему Он не восполняет чудесным образом мои нужды?»
Однако новозаветные послания демонстрируют в действии совершенно иную модель. Находясь в заточении в холодной темнице, Павел обращается к своему давнему другу Тимофею с просьбой восполнить его физические нужды: «Принеси фелонь и книги, — пишет он. — Марка возьми и приведи с собою, ибо он мне нужен для служения». В других стесненных обстоятельствах мы читаем, что «Бог утешил» Павла прибытием к нему Тита. Когда же в Иерусалиме разразился голод, Павел сам позаботился о том, чтобы собрать средства по всем основанным им церквям. Бог восполнял нужды молодой Церкви так же верно, как Он делал это для Израильтян, но только — косвенно, с помощью членов Тела Христова. Павел не проводил разграничений, наподобие: «Это сделала Церковь, а это — Бог». Подобное деление противоречило бы тому, на что он так часто указывал. Церковь — это Тело Христа, а значит совершенное ею совершил Бог.
Истоки настойчивости Павла в донесении этой истины можно увидеть в его первой драматической личной встрече с Богом. В то время он был яростным гонителем христиан, известным «охотником за головами». Однако на дороге в Дамаск он увидел яркий свет, ослепивший его на три дня, и услышал с небес голос: «Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?»
«Гоню тебя?! Гоню кого? Я всего лишь преследую этих еретиков христиан».
«Кто ты, Господи?» — спросил, наконец, Савл, свалившись на землю.
«Я Иисус, Которого ты гонишь», — последовал ответ.
Эта фраза, кроме всего прочего, формулирует суть перемены, принесенной Святым Духом. Иисус был казнен несколькими месяцами ранее. Савл преследовал именно христиан, а не Иисуса, однако воскресший Иисус уведомил Савла, что эти люди, в действительности, — Его Тело. То, что причиняет боль им, причиняет боль и Ему. Это был урок, который апостол Павел запомнил на всю жизнь.
Из книги «Разочарование в Боге»
Проходя в жизни период скептицизма, я хотел какого-нибудь драматического вмешательства свыше. Мне были нужны доказательства существования невидимой реальности. В дни, когда я твердо пребываю в вере, подобные сверхъестественные вмешательства теряют свою значимость, и отчасти потому, что я вижу неспособность материализма объяснить жизненные реалии. Я научился обращать внимание на менее явные взаимосвязи между видимым и невидимым мирами. Я вижу в романтической любви нечто, что нельзя объяснить простым биохимическим притяжением. Я ощущаю в красоте и природе следы гениального Творца, для Которого естественный отклик — это поклонение. Подобно Иакову, я иногда пробуждаюсь от сна, чтобы осознать: «Истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал».
Я вижу в желаниях, включая сексуальное, признаки святой жажды отношений. Я понимаю, что боль и страдания — это ужасное нарушение, с которым всемогущая любовь, конечно же, не сможет мириться вечно. Я слышу в сострадании, великодушии, справедливости и прощении голос благодати, говорящий ко мне из иного мира, — особенно, когда я посещаю страны, подобные России, где так остро ощущается дефицит этих качеств. Я вижу в Иисусе человека, в жизни которого эти черты проявлялись настолько неизменно, что мир не смог мириться с Ним и был вынужден заставить Его замолчать, избавиться от Него. Другими словами, я верую не столько потому, что невидимый мир вторгается в материальный, сколько из-за очевидной незавершенности видимого мира.
Однажды я услышал, как женщина рассказывала о своих удивительных достижениях. Став феминисткой еще на заре этого движения, она обрела известность в сфере эндокринологии, где доминируют мужчины. В завершение своей истории она просто сказала: «Оглядываясь назад, я вижу, что было главным. Я любила и была любимой, а все остальное — это лишь фоновая музыка».
Любовь — вот еще одна причина, по которой я верую. Что имеет значение в конце жизни, кроме нее? «Любовь никогда не перестает, — сказал Павел. — [Она] все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Павел мог описывать только Божью любовь, потому что никакая человеческая любовь не соответствует этому стандарту совершенства. То, что я на своем опыте узнал о любви, убеждает меня, что совершенная любовь никогда не будет удовлетворена печальной историей этой планеты. Она не успокоится, пока не будет побеждено зло и не воцарится добро. Она не позволит своему объекту прекратить существование. Совершенная любовь упорно трудится до тех пор, пока не доведет все до совершенства.
Из книги «Отголоски иного мира»
Моя жена Джанет работала с пожилыми людьми в чикагском многоквартирном комплексе, который считался беднейшим сообществом Соединенных Штатов. Около половины ее клиентов были чернокожими, другая половина — белыми. И все они пережили тяжелые времена: две мировые войны, Великую депрессию, общественные потрясения. Эти старики, которым было по семьдесят-восемьдесят лет, жили, осознавая близость смерти.
И, тем не менее, Джанет заметила поразительное различие в том, как белые и чернокожие относились к смерти. Конечно же, встречались и исключения, однако общая тенденция была такова: многие белые ближе к концу жизни становились все более испуганными и обеспокоенными. Они жаловались на жизнь, на родственников и на слабое здоровье. В отличие от них, чернокожие сохраняли хорошее расположение духа и пребывали в состоянии торжества, хотя у них явно было больше причин для горечи и отчаяния.
Чем же была обусловлена такая разница в настроениях? Джанет пришла к выводу, что ответ — это надежда, которая уходит корнями прямиком в нерушимую веру чернокожих в существование небес. Если вы хотите услышать современные представления о небесах, посетите несколько афроамериканских похорон. С присущим им красноречием, проповедники нарисуют вам словесные картины жизни настолько безмятежной и приятной, что у всех собравшихся сразу же возникает желание поскорее там оказаться. Конечно же, близкие умершего испытывают скорбь, но с надлежащим пониманием того, что она — всего лишь пауза, временное отступление в сражении, исход которого уже предрешен.
Я уверен, что для этих пренебрегаемых святых, научившихся ожидать и радоваться Богу, невзирая на все трудности их земной жизни, небеса — это скорее долгожданное возвращение домой, чем визит в какое-то новое место. В их жизни Заповеди блаженства стали реальностью. Тем, кто оказался в западне страданий, в разрушенных домах, посреди экономического хаоса, в атмосфере ненависти, страха и насилия, Иисус обещает время, несравненно более длительное и значимое, чем годы, проведенные на земле, — время здоровья и целостности, радости и мира. Время награды.
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Будучи старшеклассником, я отчаянно пытался демонтировать, а затем заново воссоздать свою личность. Дело в том, что я ненавидел быть южанином. Меня смущали характерные для этих мест телепередачи, и я съеживался всякий раз, когда слышал ужасный южный акцент Президента Линдона Джонсона. Поскольку в 1960-х остальная часть страны относилась к южанам как к отсталым, невежественным расистам, я хотел разорвать связь со своим родным краем.
Звук за звуком, я работал над своим акцентом, и преуспел в этом настолько, что люди с тех пор очень удивлялись, когда узнавали, что я вырос на самом, что ни на есть, Юге. Чтобы избавиться от провинциальных шор, я предпринял кампанию по чтению известных книг. Я избегал любого поведения, которое указывало на «подобающий» или «правильный» южный этикет, стремясь только к «истинному». Я трудился над тем, чтобы контролировать свои эмоции, чтобы они были моими слугами, а не господами. Я даже изменил свой почерк, заставляя себя выписывать каждую букву не так, как делал это раньше.
В общем и целом, создание нового образа прошло успешно. Я обрел индивидуальность, которая безболезненно вписалась в последующие десятилетия. Я стал менее ранимым и более открытым и гибким — качества, которые не культивировались в детстве, но были полезны в профессии журналиста. Только спустя много лет я осознал ограниченность самодельной личности. В большинстве сфер, важных для Бога, я оказался совершенно несостоятельным. Я был эгоистичным, угрюмым, без радости и любви, а еще — недостаточно сострадательным. У меня не было ни одного из плодов Духа, описанных в пятой главе Галатам, кроме самообладания. Я осознал, что эти качества невозможно смоделировать. Их можно только взрастить под руководством внутренней силы — Святого Духа.
С той поры я начал регулярно молиться на основании перечня, представленного в Галатам: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. Проявляю ли я любовь, переживаю ли я радость, ощущаю ли я мир, демонстрирую ли я долготерпение? Я смиренно признаю, что любой прогресс в этих качествах — это результат работы Святого Духа. Я соглашаюсь с Гейнрихом Арнольдом в том, что христианское ученичество — это «вопрос не наших собственных дел, а предоставления Богу возможности жить в нас».
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
25 октября 1999 года
Марк ван Дорен когда-то был профессором и преподавал литературу у Томаса Мертона (а также — прототипом персонажа фильма «Телевикторина»). Однажды он навестил своего бывшего студента, с которым не виделся тринадцать лет, в монастыре в Кентукки. Ван Дорен, как и другие друзья Мертона, никак не могли понять произошедшей с ним перемены. Что за сила превратила этого нью-йоркского гуляку в монаха, который чтит одиночество и тишину? Ван Дорен написал: «Конечно, он выглядел немного старше, но, когда мы сидели и разговаривали, я не увидел в нем ничего существенно нового. ‘Знаешь, Том, — сказал я, — а ты ничуть не изменился’. — ‘А с чего бы мне меняться?, — ответил он. — Здесь наш долг — быть более самими собой, а не менее’. Это было очень меткое замечание, на которое я не мог ничего возразить».
Новый Завет представляет царство Святого Духа как кульминацию Божьего дела на земле, и, сравнивая его с тем, что было прежде, я догадываюсь — почему. В ветхозаветные времена израильтяне приближались к Богу в страхе и трепете, через сложный набор ритуалов под патронатом профессиональных священников. Ученики Иисуса имели уже гораздо больше личных отношений, хотя они и понимали лишь часть сказанного Им и до самого конца совершенно неверно истолковывали суть Его миссии. И только Святой Дух уникальным образом «персонифицирует» Божье присутствие в полном соответствии с моей душой.
В конце своей жизни Генри Ноуэн сказал, что молитва стала для него прежде всего — временем «слушания благословений». «Настоящий молитвенный ‘труд’, — считал он, — заключается в том, чтобы молчать и слушать голос, говорящий обо мне хорошее». Ноуэн признавал, что это может выглядеть как самолюбование, но только для того, кто не рассматривает себя как Возлюбленного, как храм, в котором избрал обитать Бог. Чем больше он слушал этот голос, тем реже судил о своей значимости на основании мнения других людей или собственных достижений. Ноуэн молился о том, чтобы это внутреннее присутствие проявлялось в его повседневной жизни — когда он ест и пьет; в разговорах и в любви; в отдыхе и в работе. Он искал истинную свободу в самовосприятии, которое укоренено в том, что «превосходит любую человеческую похвалу или осуждение».
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
25 октября 1999 года
Почти в каждом послании Павла поднимается один и тот же вопрос: «Какая польза от закона?» Для большинства читателей Павла слово «закон» обозначало огромный свод правил и ритуалов из книг Ветхого Завета. Будучи фарисеем, в дни своей молодости Павел выучил эти правила наизусть. И каждый раз, когда он начинал говорить о «новом завете» и «свободе во Христе», евреи хотели знать, что он думает о законе теперь.
Свое мнение по этому вопросу Павел четко раскрывает в Римлянам 7 — наверное, самой личностной и автобиографической главе этого послания.
Павел никогда не советовал полностью отвергать закон. В нем отражен базовый моральный кодекс — идеал угодного Богу поведения. Закон полезен по единственной причине: он выявляет грех. «Я не иначе узнал грех, как посредством закона». Для Павла такие правила, как Десять Заповедей, полезны, праведны и благи.
Тем не менее, у закона есть одна большая проблема: он показывает вам, насколько вы плохи, но не делает вас ничуть лучше. Как наследие его прошлого законничества, у Павла была развита очень чувствительная совесть, однако в основном, как он проницательно отмечает, она заставляла его все время чувствовать себя виноватым. «Бедный я человек!» — признается он. Закон обнажает его слабости, но не способен дать силу для победы над ними. Закон (или любой другой свод правил) неизбежно ведет в тупик.
Римлянам 7 — это превосходная иллюстрация борьбы, возникающей, когда несовершенный человек посвящает себя совершенному Богу. Любой христианин, который спрашивает себя: «Как мне избавиться от моих постоянных грехов?» — найдет утешение в честном признании Павла. Пред лицом Божьих стандартов каждый из нас чувствует себя беспомощным, и именно в этом и заключается суть сказанного Павлом. Никакой набор правил не в силах разорвать ужасный круг вины и неудач. Нам нужна помощь извне, чтобы «служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве». Павел чествует эту помощь в Римлянам 8.
Из книги «Знакомство с Библией»
Тема Римлянам 8 — Святой Дух. В этой главе Павел дает панорамный обзор того, какие перемены может произвести в жизни человека Святой Дух. Прежде всего, он дает ответ на мучительную проблему греха, которую только что представил с такой убедительностью: «Нет ныне никакого осуждения», — заявляет Павел. Иисус Христос Своей жизнью и смертью разрешил «проблему греха» раз и навсегда.
В другом месте Римлянам (в главе 4) Павел для объяснения этого процесса позаимствовал банковский термин. Бог «вменяет» (или «выдает в кредит») нам совершенство Иисуса, чтобы мы были судимы не по своим, а по Его делам. Подобным же образом, Бог через смерть Иисуса на кресте возложил на Него все наказание, которого заслуживали мы. В результате этой транзакции люди вышли абсолютными победителями, наконец-то освобожденными от проклятия греха.
И, как всегда, Павел настаивает на лучшей из всех новостей: Иисус Христос не остался мертвым. Павел восторгается тем, что та же сила, которая воскресила Христа из мертвых, может также «оживить» и нас. Дарующий жизнь Святой Дух — единственный, Кто способен разрушить мрачную, смертоносную систему, описанную в Римлянам 7.
Конечно, Святой Дух не устраняет всех проблем, однако «Бог внутри нас», может совершить для нас то, что мы никогда не сделали бы сами. Святой Дух содействует нам, когда мы имеем отношения с Богом, подкрепляя нас в немощах наших и даже молясь за нас, когда мы не знаем, о чем просить.
Как показывает Павел, происходящее внутри каждого верующего — это центральная драма истории: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих». Каким-то образом наши внутренние духовные победы помогут принести освобождение и исцеление «стенающему» творению. Размышляя над всем этим, апостол едва сдерживает свой восторг. Восьмая глава Римлянам завершается громогласным заявлением, что ничто — абсолютно, совершенно ничто — не сможет никогда отделить нас от Божьей любви.
Из книги «Знакомство с Библией»
По иронии, некоторые из наиболее светлых и исполненных надежды книг Библии — послания к Филиппийцам, Колоссянам и Ефесянам — были написаны Павлом в то время, когда он находился под домашним арестом в Риме. И на то есть веская причина: тюрьма предоставила ему драгоценный ресурс времени. Павел уже не путешествовал из города в город, гася костры, зажженные его недругами. Оказавшись в относительно комфортных условиях, он мог сосредоточиться на возвышенных размышлениях о смысле жизни.
Один осужденный, переживший четырнадцатилетнее заключение в тюрьме на Кубе, рассказал, как он поддерживал в себе бодрость духа: «Самым худшим было однообразие. В моей камере не было окна, поэтому я мысленно соорудил его на двери. В своем воображении я ‘видел’ прекрасный горный пейзаж со срывающимся в каменистое ущелье водопадом. Он стал для меня настолько реальным, что я мог без усилий представить его каждый раз, когда смотрел на дверь камеры».
Послание к Ефесянам показывает, что «видел» апостол Павел, когда его мысли улетали за пределы однообразия места его заключения. Прежде всего, он представлял себе духовный рост насажденных им церквей. Этот фрагмент начинается со всплеска благодарения за жизненную силу церкви в Эфесе. Затем Павел старается открыть «очи сердца нашего» для еще более возвышенных перспектив: «неисследимого богатства» Божьей благодати.
Послание к Ефесянам исполнено потрясающей Благой вестью. В нем Павел задает величайший из всех вопросов: «В чем состоит общий Божий замысел для этого мира?» Он поднимает взор гораздо выше своих обстоятельств к более важным, вселенским вопросам. И когда Павел возвышает голос, чтобы выразить Божий план любви, в его восклицаниях нет даже намека на нотки уныния и печали.
Если вы разочарованы или задаетесь вопросом, есть ли Богу до вас дело, или сомневаетесь в том, что христианская жизнь стоит затраченных усилий, Ефесянам предлагает превосходное ободрение. Оно предписывает доступное для всех «неисследимое богатство Христово».
Из книги «Знакомство с Библией»
Наблюдая за современным миром, французский социолог Жак Эллюль заметил одну поразительную тенденцию: когда христианское Евангелие проникает в общество, оно обычно порождает ценности, которые, как это ни парадоксально, противоречат Евангелию. Чем же обусловлено столь странное явление?
Разгадку я обнаружил в трудах Гордона Косби — основателя и пастора «Церкви Спасителя» в Вашингтоне. Косби заметил, что в христианских сообществах с высокой степенью посвящения отправной точкой обычно является преданность служению, которая проявляется в дисциплинированной жизни. Группы, формирующиеся на принципах посвящения и дисциплины, обычно достигают изобилия, однако в конце концов именно этот успех разрушает дисциплинированность и ведет к потаканию своим желаниям и упадку.
Косби назвал этот принцип «монашеским циклом». Первые бенедиктинцы много трудились, расчищая лес и возделывая землю. Вырученные средства они вкладывали в дренажные системы, поголовье скота и посевы. Шесть столетий спустя, согласно историку Полу Джонсону, «аббатства бенедиктинцев практически перестали быть духовными заведениями. Они превратились в коллегиальные синекуры», а большинство бенедиктинцев стали «инертными паразитами из высших слоев общества».
Этот же цикл повторили доминиканцы, иезуиты и францисканцы. Все начиналось с всплеска посвящения и дисциплины, приведших к периоду процветания, а затем происходил сдвиг к потаканию плоти, пока не появлялся какой-нибудь реформатор, возрождавший идеи основателя ордена. И протестантские реформаторы сталкивались с этой же проблемой.
Как показывает Ветхий Завет, под этот шаблон подпадают даже целые народы. Наверное, эту тенденцию было бы лучше назвать не «монашеским», а «человеческим» циклом. Начиная с кратковременного пребывания Адама и Евы в Раю, человеческие существа проявляют выдающуюся неспособность справляться с процветанием и успехом. Мы обращаемся к Богу из-за нужды и забываем Его, когда все налаживается.
Видя подтверждение этой тенденции в самых разных странах, я лучше понимаю, почему Иисус предупреждал об опасности богатства и называл бедных и гонимых «блаженными». Между тем, я беспокоюсь о собственном обществе, которое преимущественно полагается на свое богатство и силу. Можем ли мы во времена изобилия найти способ разрушить «монашеский цикл»? От ответа на этот вопрос может зависеть наше будущее благополучие.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
сентябрь 2004 года