Сёрен Кьеркегор рассказал притчу о богаче, который ехал ночью в закрытом, освещенном внутри экипаже, в то время как его возница-крестьянин сидел в холодной тьме снаружи. Поскольку богач находился рядом с источником искусственного света, он не мог видеть прекрасного звездного неба, которым в полной мере наслаждался крестьянин. То же самое происходит и в наши дни: чем больше наука излучает света на сотворенный мир, тем сильнее она затеняет все за его пределами.
Я — не луддит, противящийся технологическому прогрессу. Мой ноутбук позволяет мне получить доступ к тексту любой книги, написанной мной за последние двадцать лет, а также — к тысячам заметок, сделанных за все это время. Хотя я спрятался от людей в отдаленном горном уголке, с помощью этого компьютера я рассылаю сообщения друзьям в Европе и Азии. Я оплачиваю свои счета с помощью системы электронных платежей. Другими словами, я с благодарностью пользуюсь всевозможными преимуществами технологий и науки.
И, тем не менее, я усматриваю в современном мировоззрении ряд опасностей. Начнем с плачевного влияния редукционизма — духа нашего времени, выражающегося в, скажем так, тотальном упрощении. Наука предлагает как бы карту мира, сродни топографической, где цветом обозначены зоны растительности, а извилистыми линиями — очертания обрывов и холмов. Отправляясь в поход по горам Колорадо, я ориентируюсь на местности именно по таким картам. Тем не менее, ни одна двухмерная и даже трехмерная карта не может дать полной картины. Никто не может запечатлеть ощущений похода: свежий горный воздух, ковер полевых цветов, гнездо куропатки, журчащие по камням ручьи, триумфальный обед на вершине горы… Реальное превосходит упрощенное.
Что еще более важно, упрощенческий подход не дает места невидимому миру. Он воспринимает как нечто само собой разумеющееся, что материальный мир — это итог существования.
Разумеется, невидимого Бога невозможно исследовать или подвергнуть испытанию. Совершенно ясно, что Бога нельзя определить количественно или упростить. Как следствие, многие люди в технологически развитых обществах ведут свою повседневную жизнь, исходя из предположения, что Бога не существует. Они не переступают границ мира, который можно упростить и проанализировать. Их уши глухи к отголоскам иного мира. Как сказал Толстой, материалисты ошибочно принимают за саму жизнь то, что ее ограничивает.
Из книги «Отголоски иного мира»
Один из моих соседей фанатично любит порядок. Он живет на участке с четырьмя гектарами леса, и каждый раз, когда он проезжал по длинной, извилистой дороге к своему дому, его раздражали беспорядочно торчащие мертвые ветви сосен. Однажды он позвонил в службу обрезки деревьев и узнал, что приведение в порядок всех сосен вдоль дороги обойдется ему в пять тысяч долларов. Придя в ужас от такой суммы, он взял напрокат цепную пилу и провел несколько выходных, балансируя на вершине приставной лестницы, пока не обрезал все ветви, до которых только мог дотянуться.
После этого он опять позвонил в службу обрезки, чтобы они пересчитали стоимость работ, и тут его ожидал неприятный сюрприз. «Мистер Родригес, теперь это обойдется вам, наверное, вдвое дороже. Дело в том, что с помощью нижних ветвей мы могли бы добраться до тех, что повыше. Теперь же придется заказывать дорогостоящий подъемник с люлькой».
Эта история чем-то напоминает мне современный мир. Мы спилили нижние ветви, на которых была построена западная цивилизация, и теперь верхние кажутся нам рискованно недосягаемыми. «Мы истощили свет ветвей священных рощ и почили смертным сном на высотах и у священных потоков», — пишет Энни Диллард.
Ни одно общество в истории не пыталось жить без веры в священное, пока не появился современный Запад, и последствия этого перепада мы только начинаем осознавать. Сегодня мы живем в замешательстве относительно важных вопросов, которые всегда интересовали людской род: смысл, цель и нравственность. Один из моих скептически настроенных друзей часто спрашивал себя: «Что бы атеист сделал на моем месте?» — намеренно пародируя известный девиз: «Что бы Иисус сделал на моем месте?» В конце концов, он перестал спрашивать себя об этом, потому что никогда не находил достойного ответа.
Устранение священного изменяет историю нашей жизни. Во времена, когда у людей было больше веры, они видели себя особыми творениями любящего Бога, за Которым, — независимо от того, как все выглядит в любой, отдельно взятый, момент времени, — полный контроль над этим миром, уготованным к восстановлению. Теперь же люди, не имея веры, чувствуют себя потерянными и одинокими. У них нет части в небесной истории, в мегапослании, которое обещает будущее и дает смысл настоящему.
Из книги «Отголоски иного мира»
Вацлав Гавел — бывший президент Чехии, переживший коммунистический режим, который усиленно пытался жить без Бога, — выразил суть этой проблемы следующим образом:
Я считаю, что с потерей Бога человек лишается некой абсолютной, универсальной системы координат, с которой он всегда мог соотносить все вокруг, и главным образом — самого себя. Его мир и его личность постепенно начали распадаться на отдельные, несвязанные фрагменты, соответствующие разным относительным координатам.
Изнасилование марксизмом его родины Гавел считает прямым следствием атеизма. «Я выходец из страны, где умирают леса, реки напоминают сточные канавы, а в некоторых местах жителям рекомендуют не открывать окна», — сказал он, видя причину этого «в высокомерии людей новой эры, которые возвели себя на престол, как господ всей природы и всего мира». Таким людям не хватает метафизического якоря: «Я имею в виду смиренное уважение ко всему творению и осознание наших обязательств перед ним… Если родители верят в Бога, их детям не придется одевать по пути в школу противогазы, а их глаза не будут слепнуть от гноя».
Мы живем в опасные времена, сталкиваясь с неотложными вопросами, которые касаются не только окружающей среды, но и терроризма, войн, сексуальности, всемирной нищеты и определений жизни и смерти. Общество отчаянно нуждается в нравственной привязке или «системе координат», как выразился Гавел. Нам необходимо знать свое место во вселенной и свой долг друг перед другом и перед Землей. Можем ли мы ответить на эти вопросы без Бога?
Современная литература превозносит, как героя, бунтаря, который дерзко борется за свое место в бессмысленной вселенной. Эволюционная философия представляет Homo Sapiens как биологический вид, подобный всем остальным, который обречен жить по сценарию, заложенному в эгоистичных генах. Но что, если оба эти мировоззрения упускают из виду что-то большое, важное и основополагающее для нашего будущего, — подобно тому, как туземцы Южной Америки просто не обращали внимания на проплывающие мимо корабли Магеллана?
Из книги «Отголоски иного мира»
Отголоски иного мира витают даже среди тех, кто ограничивает свое мировоззрение лишь материальным миром. Ученые, не отваживаясь упоминать о Боге или Творце, вместо этого говорят о проявленном в творении «антропологическом принципе». Природа идеально отлажена для существования жизни на планете Земля. Измените законы гравитации на один процент в одном или другом направлении — и вселенная не сформировалась бы. Малейшее изменение в силах электромагнитного взаимодействия — и не возникнут связи между органическими молекулами. Говоря словами физика Фримена Дайсона, «вселенная словно знала о нашем появлении». Тем, кто разбирается в этом лучше всех, вселенная не кажется чем-то возникшим случайно. В ней явно чувствуется замысел, но какой и чей?
Я нахожу больше духа благоговения в литературных трудах светских ученых, чем у некоторых богословов. Мудрейшие из них соглашаются с тем, что наши постоянно расширяющиеся знания лишь выявляют еще быстрее расширяющуюся область нашего невежества. То, что привычно казалось нам очевидным и рациональным (например, ньютоновская физика), сменилось огромными загадками. Только при моей жизни астрономы «обнаружили» семьдесят миллиардов новых галактик, высказав предположение, что 96 процентов состава вселенной по-прежнему не видны («темная энергия» и «темная материя»), и откорректировали время Большого Взрыва на четыре-пять миллиардов лет. Биологи, глядя в свои микроскопы, увидели в простейших клетках непостижимую сложность.
По иронии, процесс упрощения только усложнил мир. Молекула ДНК внутри каждой клетки заключает в себе три миллиарда символов программного кода, способного отслеживать и регулировать всю анатомию человеческого тела. Мы постепенно учимся считывать этот код, но кто написал его? И зачем? Может ли хоть кто-нибудь направить нас в считывании не только микрокода внутри каждой клетки, но и макрокода, управляющего всей нашей планетой и вселенной?
Отголоски иного мира просочились также и в искусство. Поэты, художники, романисты и сценаристы — все те, кто знает кое-что о том, как создавать миры, — ощущают силу вдохновения, хотя и не могут определить ее источника. Для творческих людей мир представляется результатом творения, подобным квартетам Бетховена и «Гамлету» Шекспира. Если мы действительно — Божья музыка и Божьи слова, то какую мелодию должны играть, и какие слова произносить? Сквозь время эхом звучит вопрос Мильтона: «А вдруг, земля — лишь тень небес?»
Из книги «Отголоски иного мира»
Как мы можем ощутить Божью любовь сейчас, когда Иисус вознесся к Отцу? Один из ответов в Новом Завете вращается вокруг «тела Христова» — загадочного выражения, которое используется более тридцати раз. Павел сделал на нем особый акцент как на обобщающем образе Церкви. Иисус, уходя, передал Свою миссию несовершенным, неумелым мужчинам и женщинам. Взяв на Себя роль Главы Церкви, Он возложил задачи рук, ног, ушей, глаз и голоса на нестабильных учеников — и на нас с вами.
Внимательное чтение четырех Евангелий показывает, что у Иисуса на уме с самого начала было это новое назначение. Зная, что Его время на земле коротко, Он провозгласил миссию, идущую дальше, чем даже Его смерть и воскресение. «Я создам Церковь Мою, — объявил Иисус, — и врата ада не одолеют ее» (Матфея 16:18).
Решение Иисуса действовать в качестве невидимой Главы большого Тела, состоящего из множества членов, влияет на наше отношение к страданиям. Это подразумевает, что Он часто полагается на нас в том, что мы будем помогать друг другу переносить скорби. Понятие «тела Христова» хорошо отражает суть нашего призвания: показывать во плоти, каков Христос, особенно тем, кто находится в нужде.
Очевидно, апостол Павел имел в виду нечто подобное этому процессу, когда написал: «[Бог,] утешающий нас во всякой скорби нашей, чтоб и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (2 Коринфянам 1:4-5). Павел применял этот принцип на практике на протяжении всего своего служения, собирая пожертвования для пострадавших от голода, отправляя помощников в проблемные регионы, признавая дары верующих, как дары от Самого Бога.
Из книги «Где Бог, когда я страдаю?»
«Недостаток» познания Бога через Святого Духа заключается в том, что Бог, делегируя миссию Церкви, действительно передал ее. В результате, многие люди, отвергающие Бога, на самом деле отвергают не Его, а Его карикатуру, которую представляет собой Церковь. Безусловно, Церковь сыграла ведущую роль в области правосудия, литературы, медицины, образования и гражданских прав. Однако, к нашему вечному стыду, наблюдающий за нами мир судит о Боге по Церкви, история которой также содержит крестовые походы, инквизицию, антисемитизм, угнетение женщин и поддержку работорговли.
Лично мне намного проще принять факт пребывания Бога в Иисусе из Назарета, чем в себе самом и в людях, посещающих мою поместную церковь. Тем не менее, Новый Завет настаивает на том, что Божий план с самого начала реализовывался по схеме: не последовательность эффектных вмешательств, а постепенное делегирование миссии несовершенным человеческим существам. Иисус целенаправленно пошел на смерть, чтобы мы, Его Церковь, могли занять Его место. То, что Иисус принес лишь немногим — исцеление, благодать, надежду, Благую весть о Божьей любви, — Его последователи теперь могут донести всем. «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно, — объяснил Он; — а если умрет, то принесет много плода».
Божье решение отступить внутрь пределов человеческой оболочки, снизойти до жизни внутри обычных пехотинцев гарантирует, что все будут иногда сомневаться в Нем, а многие — и вовсе Его отвергнут. Этот план также гарантирует, что Царство будет распространяться медленно и трудно, а Бог, являя потрясающую выдержку, не станет этому противиться. Церкви понадобилось 18 веков, чтобы сплотиться в борьбе против рабства, но даже тогда было много противящихся. По-прежнему процветают бедность, войны и дискриминация, и во многих местах церковь практически ничего не предпринимает, чтобы это изменить.
Задаваемые нами вопросы Бог нередко возвращает нам же. Мы молим, чтобы Бог «сошел вниз», и неохотно признаем, что Бог уже здесь, внутри нас, и то, что Он совершает на земле, во многом соответствует тому, чем занимается Церковь. Другими словами, главный «недостаток» познания Бога как Духа, — это история Церкви… и наша с вами духовная биография.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Я встречал свидетельства Божьего присутствия в самых неожиданных местах. Во время поездки в Непал один врач организовал для нас с женой экскурсию в больницу «Злачные пажити», специализирующуюся на реабилитации прокаженных. Когда мы шли по наружному коридору, я заметил во дворе одно из самых уродливых человеческих существ из всех, которых мне когда-либо доводилось видеть. Руки этой женщины были перебинтованы марлевыми повязками, а вместо ступней торчали деформированные культи. Ее нос ввалился настолько, что, глядя на нее, я мог заглянуть в ее носовые пазухи. Ее глаза были испещрены наростами, не пропускавшими свет. Эта женщина была полностью слепой. Кожу на неприкрытых участках ее рук покрывали рубцы.
Позже мы возвращались тем же коридором. Увиденное нами ранее существо уже подползло к самому краю дорожки. Эта женщина передвигалась, упираясь в землю локтями и подтягивая вперед тело. Без малейших колебаний моя жена, наклонившись, обняла несчастную за плечи. Женщина, опустив голову на плечо Джанет, что-то запела на непальском языке. В мелодии мы сразу же узнали песню «Иисус любит меня».
«Данмайя — один из самых верных членов нашей церкви, — рассказал нам позже врач. — Большинство наших пациентов — индусы, но у нас здесь есть небольшая христианская часовня, и Данмайя не пропускает ни одного богослужения. Она — молитвенный воин. Любит встречать и приветствовать всех посетителей ‘Злачных пажитей’. Наверняка, она услышала наши голоса, когда мы шли по коридору».
Несколько месяцев спустя, мы узнали, что Данмайя умерла. Рядом со своим рабочим столом я храню фотографию, которую сделал в тот момент, когда она пела Джанет. Каждый раз, когда я чувствую себя оскверненным нашей помешанной на красоте культурой, в которой люди выкладывают заоблачные суммы ради достижения какого-то невозможного идеала красоты в то время, как больницы наподобие «Злачных пажитей» еле-еле сводят концы с концами на благотворительные крохи, я достаю эту фотографию. На ней я вижу двух прекрасных женщин: мою жену, мило улыбающуюся, в купленном накануне ярком непальском костюме, и старуху в ее объятиях, которая провалила бы любой из когда-либо изобретенных тестов на красоту, за исключением одного, самого важного. Из этой деформированной, иссохшей телесной оболочки сиял свет Божьего присутствия. Святой Дух нашел Себе обитель.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Однажды я навестил Генри Ноуэна — знаменитого психолога и богослова, в прошлом преподававшего в университетах Лиги Плюща. Он достиг большого успеха как писатель и лектор, однако в последнее время работал в доме инвалидов «Л’арш» недалеко от Торонто, откуда церковная «индустрия» казалась бесконечно далекой.
Мы пообедали с Генри в его маленькой комнате, после чего провели служение причастия для Адама — молодого парня, за которым присматривал Ноуэн. Он провел литургию по случаю его 26-летия. Неспособный говорить, ходить и самостоятельно одеваться, будучи сильно отсталым умственно, Адам явно ничего не понимал. Максимум, что он мог осознать, — это что пришли родственники. Парень постоянно пускал слюну и время от времени что-то бормотал.
Позже Ноуэн рассказал мне, что на уход за Адамом у него каждое утро уходит по два часа: парня нужно искупать, побрить, почистить ему зубы, расчесать волосы, а потом направлять его руку за завтраком, когда он пытается есть... Должен признать, у меня промелькнуло сомнение: неужели это — самое эффективное использование времени для блестящего богослова и проповедника? «Я ничем не жертвую, — утверждал Ноуэн. — Это я, а не Адам, получаю наибольшую пользу от нашего общения».
По его словам, поначалу было непросто, однако со временем он понял, что нечто подобное, наверное, испытывает и Бог, любя нас, — духовно нескоординированных, отсталых, способных отвечать только тем, что для Бога равносильно невнятному ворчанию и стонам.
Ноуэн сказал, что всю жизнь внутри него боролись два голоса. Один побуждал стремиться вверх и добиваться успеха, в то время как другой призывал его просто покоиться в утешительном осознании того, что он — Божий «возлюбленный». Только в последнее десятилетие своей жизни Ноуэн по-настоящему прислушался ко второму голосу. В конце концов, он пришел к выводу, что «цель самообразования и формирования служения — постоянно узнавать Господень голос, Его лицо и Его прикосновение в каждом встречном человеке».
Мне будет не хватать Генри Ноуэна. На мой взгляд, его лучше всего характеризует запечатлевшаяся у меня в памяти картина: энергичный священник со взъерошенными волосами, который жестикулирует беспокойными руками, словно формируя проповедь прямо из воздуха, устраивает яркое празднество причастия на день рождения безразличного взрослого ребенка, настолько неполноценного, что большинство родителей пожалели бы, что не сделали аборт. Лучший символ боговоплощения мне тяжело и представить.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
9 декабря 1996 года
Многие годы я испытывал огромный, явный страх перед образом сурового, осуждающего Бога — этакого космического Громилы. Кто захочет молиться такому Богу? Как я мог стремиться к близким взаимоотношениям с настолько устрашающим партнером? Со временем мои линии обороны рушились одна за другой по мере того, как я переживал благодать, встречал заслуживающих доверия наставников и, самое главное, — познавал Иисуса.
Для исцеляющегося фундаменталиста требуется смелость, чтобы поверить в то, что Евангелие — это действительно Благая весть от Бога, Который есть любовь. Я искал наставников, которые верили в этот фундаментальный и, в то же время, редко осознаваемый факт веры. В течение десяти лет я повсюду следовал за доктором Полом Брендом, несущим исцеление и благодать одним из наиболее презираемых людей на планете — больным проказой индусам низшей касты. Иногда мы молились вместе, и меня не переставала изумлять простота его веры. Доктор Бренд демонстрировал дух благодарения, даже работая на почти нищенскую зарплату в очень сложных условиях. Приближение старости он воспринимал не со страхом, а с предвкушением. Даже в конце жизни он воспринимал смерть, как возвращение домой, — кульминацию, а не конец.
Еще одним заслуживающим моего доверия наставником был Генри Ноуэн. Его жизнь всегда демонстрировала, что истинный Божий образ успокаивает, а не вызывает страх. Невзирая на собственные внутренние страхи, Ноуэн возлагал упование на Божий характер. Он понял, что «от страха не нужно убегать. Его следует прочувствовать, преодолеть его давление и взглянуть прямо ему в лицо… Поэтому, я молюсь, хотя и не знаю, как молиться».
Меня изумляет, что многие из возвышенных молитв апостола Павла находятся в посланиях, написанных в тюрьме. Молитва была для Павла способом подняться над страхом перед существующими обстоятельствами к радикальному упованию на нежную Божью заботу. Подобным же образом, служители и борцы за гражданские права в 1960-х годах использовали время тюремного заключения для громкой молитвы и пения гимнов. Скептики могут воспринимать такие молитвы как наихудший из способов отрицания реальности. Верующие же видят в них веру в реальность, которая превосходит обстоятельства и обезоруживает страх.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Переосмыслив свои предположения касательно взаимоотношений с Богом, я теперь вижу, что они были необоснованными и примитивными. Из детства я вынес образ Бога, как строгого учителя, выставляющего оценки. Я преследовал ту же цель, что и все остальные: получить отличную оценку и заслужить одобрение учителя. Подурачься в классе — и тебя поставят в дальний угол комнаты или отправят в пустой кабинет в конце коридора.
Как оказалось, почти все в этой аналогии противоречит Библии и только искажает суть взаимоотношений. Прежде всего, Божье одобрение зависит не от моего «хорошего поведения», а от Его благодати. Я никогда не смогу получить оценки, достаточно высокие для того, чтобы соответствовать совершенным стандартам «учителя» — и, к счастью, мне этого и не нужно делать.
Кроме того, взаимоотношения с Богом не устанавливаются и не прерываются в зависимости от моего поведения. Бог не отправляет меня в пустой кабинет в конце коридора, когда я непослушен. Как раз совсем наоборот. Периоды, когда я чувствую себя дальше всего от Бога, могут довести до отчаяния, и это — новая отправная точка для благодати. Когда Илия, убегая от Бога, забился в пещеру, он услышал нежный шепот, который принес утешение, а не упрек. Иона тоже сделал все возможное, чтобы убежать от Бога, но у него ничего не получилось. И именно в момент, когда Петр находился в самой низкой точке своего падения, Иисус с любовью восстановил его.
Я склонен проецировать на Бога свое понимание механизмов человеческих взаимоотношений, включая ту аксиому, что предательство навсегда разрушает отношения. Тем не менее, Бога предательство явно не пугает (или, возможно, Он просто привык к нему). «На сем камне, — сказал Иисус нестабильному Петру, — Я создам Церковь Мою». Как отметил Лютер, мы всегда одновременно грешные, праведные и кающиеся. Предлагаемые нами нерешительные, неуклюжие проявления любви не могут соответствовать тому, чего хочет Бог, однако, как всякий родитель, Он принимает то, что предлагают Его дети.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Я вспоминаю период в нашем браке, когда мы с Джанет вздорили по малейшему поводу. Мы все еще не выяснили для себя вопрос власти, и ни один из нас не хотел уступать. Принятие любого решения — важного или незначительного — превращалось в «перетягивание каната». Зайдя в тупик, мы решили испробовать метод, который никогда раньше не был для нас действенным — совместную молитву. Каждый день мы садились и изливали Богу свою душу. Мы молились о решениях, которые нам нужно было принять, о людях, с которыми мы должны были контактировать в течение дня, о наших друзьях и родных. Когда мы подчинились Высшей Власти, наши собственные вопросы о власти предстали в совершенно ином свете. Теперь мы стояли перед Богом бок о бок, а не лицом друг к другу в противостоянии. Прошло уже двадцать пять лет, но мы по-прежнему молимся вместе.
Я написал книгу о Ветхом Завете под названием «Библия, которую читал Иисус», где рассмотрел проклинающие псалмы, призывающие к мести врагам. Я описал, как еженедельно отправлялся на «гневную прогулку» по холму за моим домом, во время которой высказывал Богу свое негодование по отношению к тем, кто плохо со мной поступил. То, что я заставлял себя открывать Богу свои глубокие переживания, имело терапевтический эффект. «Обычно я возвращался, чувствуя, что с моих плеч будто свалилось огромное бремя, — писал я в той книге. — Я высказал свои претензии вслух перед Богом, и колючки несправедливости больше не досаждали моей душе, как прежде. Иногда я обнаруживаю, что в процессе этого я возрастаю в сострадании. Божий Дух указывает мне на мой собственный эгоизм, мой дух осуждения, мои недостатки, к которым другие относятся с милостью и прощением, мою ужасно ограниченную точку зрения».
Буквально сегодня я натолкнулся на этот отрывок, и у меня возникло странное чувство, что эти слова написал не я, а кто-то другой. Дело в том, что с момента последней «гневной прогулки» прошло уже несколько лет. Я по-прежнему взбираюсь на тот холм, наведываюсь к лисьей норе, проверяю, не повредили ли жуки сосны, наблюдаю за следами животных на снегу, и я по-прежнему молюсь, но теперь это правильнее было бы назвать «прогулками хвалы». Со временем гнев просто испарился. Произошло исцеление, хотя я этого даже не заметил.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Вскоре после переезда в Колорадо я столкнулся с проблемой сорных трав. Нежелательные гости, вроде одуванчика, ромашки, чертополоха и льнянки, быстро распространялись по моему участку, подобно растительным вирусам, заглушая полезные растения. Не собираясь с этим мириться, я купил специальные грабли для удаления сорняков и взялся за дело, которым неустанно занимался на протяжении весны и лета. Часто после обеда я отправлялся на прогулку по холму за моим домом в поисках непрошенных захватчиков. Как оказалось, такая прогулка — идеальная возможность для молитвы. В течение нескольких минут среди дня я был совершенно один в окружении красот природы, вдали от всего, что отвлекает внимание в моем кабинете.
Однажды, когда моя жена решила составить мне компанию, меня вдруг посетило озарение по поводу моих «антисорняковых» прогулок, а также молитв. Конечно, зоркие глаза Джанет упрощали поиск сорняков, но гораздо важнее было то, что она изменила сам характер прогулки, показав мне более двадцати разновидностей полевых цветов. Я был так сосредоточен на сорных травах, что мои глаза не замечали красивых цветов на склоне холма — именно тех цветов, которые я и пытался защитить!
Тогда я понял, что нечто подобное происходит и в моей молитвенной жизни. Я постоянно приносил к Богу запутанный клубок проблем, напоминающий ворох вырванных сорняков, с которым я возвращался домой с прогулки, но при этом не замечал возможностей для хвалы и благодарения. Мои молитвы по своей сути были эгоистичными, попытками убедить Бога помочь мне в достижении моих целей. Я смотрел на Бога, как на инструмент для решения моих проблем (грабли для удаления сорняков), не замечая поразительных свидетельств Божьей работы повсюду вокруг меня. И, когда мне казалось, что ничего особенного не происходит, я терял терпение.
От нетерпения же в молитве, как я обнаружил, помогает постоянство. Вполне вероятно, вы настолько разочаруетесь, что или полностью забросите молитву, или измените свой подход к ней. Мистик XVIII века Жан Николя Гру писал, что здоровая молитва должна быть смиренной, почтительной, любящей, уверенной и настойчивой, то есть полностью противоположной нетерпеливой.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Во время поездки в Австралию я пытался воспринимать дикую природу в духе поклонения, проведя три дня на острове Филлип — выставке Божьего творения. По утрам я пробегал трусцой мимо кенгуру и валлаби, над моей головой кружились какаду, а в ветвях эвкалиптов спали коалы. По вечерам же я наблюдал за спектаклями, которые устраивали буревестники и пингвины.
Каждый год 24 сентября на остров Филлип возвращается миллион тонкоклювых буревестников. Вечером они устремляются на прибрежные волны и, скользя по поверхности океана, выхватывают из воды мелкую рыбешку. Будучи неповоротливыми птицами, они врезаются в берег, совершают несколько кульбитов, а затем возмущенно ковыляют к своим гнездам. Во время миграции эти буревестники пролетают 15 000 километров от Аляски и Алеутских островов.
Нет на земле более забавного зрелища, чем вечерний парад малых пингвинов, возвращающихся в свои гнезда с дневной рыбалки. Они подплывают в сумерках к берегу плотными группками и сбиваются в толпу на пляже, набираясь смелости для перехода через песчаное пространство.
Клайв Льюис писал о созерцании Божьего творения:
…поскольку животные не могут оценить этого, а ангелы, как я полагаю, — это просто наделенные разумом духи. Они понимают, что такое цвет и вкус, лучше наших величайших ученых, но есть ли у них сетчатка или вкусовые рецепторы? Я считаю, что «красота природы» — это тайна, которой Бог поделился только с нами. Наверное, это была одна из причин нашего создания.
Флэннери О’Коннор однажды написала рассказ о своих павлинах и о той реакции, которую они вызывают у людей, когда раскрывают свои хвосты, демонстрируя «галактику сияющих солнц, что взгляд не отвести». Один водитель грузовика, проезжая мимо, заорал: «Вы только посмотрите на это!» — и ударил по тормозам. Большинство людей просто теряют дар речи, но больше всего О’Коннор понравилась реакция одной пожилой негритянки, которая просто воскликнула: «Аминь! Аминь!»
Думаю, Художнику, создавшему павлина, тоже больше всего понравилась последняя реакция. Нечто подобное на острове Филлип переживал и я.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
7 апреля 1997 года
Бог совершенно однозначно показал Свое отношение к царству животных в величественном обращении, записанном в конце Книги Иова. Присмотритесь повнимательнее, и вы увидите в примерах, данных в наставление Иову, общую нить: львица, дикая коза, дикий осел, страус, конь, ястреб, орел, ворон и бегемот.
Дикость — единственная черта, общая для всего этого зверинца — есть подтекст Божьего послания к Иову. Бог прославляет тех представителей сотворенного мира, которые никогда не будут приручены людьми. Очевидно, что дикие животные выполняют важную функцию в «мире, каким его видит Бог». Они сбивают с нас спесь, напоминая о том, что мы предпочли бы забыть: о нашем сотворении. И еще они доносят до наших чувств все величие невидимого, не поддающегося приручению Бога.
Говоря о диких животных, сложно избежать воспитательного тона, потому что наши грехи против них весьма велики. В некоторых африканских странах популяция слонов уменьшилась вдвое, а носороги исчезли почти полностью, и виной тому, в основном, — браконьеры и солдаты, вооруженные автоматами. Кроме того, ежегодно мы истребляем участок тропических лесов (вместе со всей его фауной), равный по площади всей Новой Англии.
Большинство публикаций о дикой природе концентрирует внимание читателей на самих исчезающих видах животных, но я больше думаю о том, что это, в конечном итоге, означает для нас. Что еще мы утратили, кроме врожденного уважения к дикой природе? Не может ли атрофия этого чувства отчасти объяснять наше презрение к авторитету, и даже — утерю познания о Боге? Простое Божье упоминание о животных повергло Иова в благоговейный трепет; а как насчет нас, привыкших с детства бросать арахис через ров в вольер к бегемотам и левиафанам?
Натуралист Джон Мьюр с печалью сказал: «Меня очень утешает… что до сотворения человека огромное множество созданий — великих и малых, число которых неисчислимо, — жили и наслаждались Божьей любовью».
Небеса провозглашают Божью славу, и то же самое делают выпрыгивающие из воды киты и гарцующие газели. К счастью, в некоторых уголках мира огромное множество созданий может по-прежнему жить и наслаждаться Божьей любовью. Наименьшее, что мы можем для них сделать — не притеснять их, и не только ради них, но и ради самих себя.
Из книги «Я просто интересуюсь»
Когда-то я чувствовал себя духовно неполноценным, потому что никогда не переживал эффектных проявлений Духа и не мог назвать ни одного настоящего «чуда» в своей жизни. Впрочем, со временем я пришел к пониманию, что мои ценности могут сильно отличаться от того, что ценит Бог. Иисус зачастую совершал чудеса неохотно, однако, покидая землю, указал на их важность и возложил эту миссию на своих несовершенных учеников. Подобно земным родителям, Бог явно получает больше удовольствия, наблюдая за неуклюжими достижениями Своих малых детей, чем демонстрируя собственное всемогущество.
Насколько я могу судить, с Божьей точки зрения огромным шагом вперед в человеческой истории стали события Пятидесятницы, восстановившие прямое взаимодействие духа с Духом, утраченное в Эдеме. Я хочу, чтобы Бог действовал напрямую, впечатляюще, неопровержимо. Бог желает «делиться силой» с такими, как я, совершая Свою работу через людей, а не пренебрегая ими.
«Принимайте меня всерьез! Относитесь ко мне, как к взрослому, а не ребенку!» — кричит каждый подросток. Бог уважает такие просьбы и делает меня Своим партнером по работе в Царстве, даруя мне свободу, хотя полностью осознает, что я буду злоупотреблять ею. Бог поступает так потому, что хочет видеть в Своих партнерах зрелых возлюбленных, а не ветреных подростков.
В браке двое супругов могут достичь единства, сохраняя при этом свою свободу и независимость. Но и при этом, как известно каждой супружеской паре, слияние двух полов в браке выявляет различия, на согласование которых может уйти целая жизнь.
Я никогда не смогу свести жизнь с Богом к какой-то формуле по той же самой причине, по которой я не смогу это сделать и со своим браком. Это — живые, развивающиеся взаимоотношения с другим свободным существом. Ни один вид отношений не ставит перед людьми столько трудностей, как брак. Иногда я чувствую соблазнительную тоску по «старомодному» браку, когда роли и ожидания были очерчены более четко и не требовали каждый раз обсуждения. И еще порой я мечтаю о вмешательстве извне, которое решительно изменило бы одну из наших черт характера, причиняющую нам с женой боль. Но до сих пор ничего подобного так и не произошло. Мы каждый день просыпаемся и продолжаем свой путь, и с каждым шагом почва становится все более твердой.
Именно так действует любовь — будь то с видимыми партнерами или невидимыми.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Представьте Божий план в виде разных Голосов. Первый Голос — громогласный. У него есть ряд преимуществ. Когда этот Голос говорил с трясущейся горы Синай, или когда огонь поглотил жертвенник на горе Кармил, никто не мог его отвергнуть. И все же, как ни удивительно, даже те, кто слышал этот Голос и страшился его — например, израильтяне на Синае и Кармиле, — вскоре научились игнорировать его, и преградой для них стала именно его громкость. Этот Голос привлекал немногих, и еще меньше было тех, кто продолжал стремиться к нему, когда он умолк.
Голос, говоривший через Иисуса — Слово, ставшее плотью. На несколько десятилетий Божий Голос принял тембр, громкость и деревенский акцент провинциального еврея из Палестины. Это был обычный человеческий голос, и, хотя в нем чувствовалась власть, люди от него не убегали в страхе. Голос Иисуса был настолько тихим, что с ним можно было спорить, и настолько мягким, чтобы его можно было убить.
После вознесения Иисуса Голос принял новые формы. В день Пятидесятницы огненные языки — языки! — почили на верных, и начала формироваться Церковь, Божье тело. Этот последний Голос близок, как дыхание, и тих, как шепот. Он — самый уязвимый из всех, и им легче всего пренебречь. Библия говорит, что Дух можно «угашать» и «оскорблять» (попробуйте угасить пылающий куст Моисея или плавящиеся камни Синая!). И еще Дух — самый близкий Голос. В моменты нашей слабости, когда мы не знаем, о чем молиться, Дух внутри нас «ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными». Эти стоны — первые родовые схватки, предвестники рождения нового творения.
Святой Дух не уберет все разочарование в Боге. Уже сами Его титулы: Ходатай, Помощник, Советник, Утешитель — подразумевают наличие проблем. Однако Павел называл Святой Дух еще и «залогом наследия нашего», использовав земную метафору из финансовой сферы. Дух напоминает нам о том, что подобные разочарования временны. Они — лишь прелюдия к вечной жизни с Богом.
Из книги «Разочарование в Боге»
Бог часто осуществляет Свои замыслы через «святых глупцов» — мечтателей, которые бросаются вперед с нелепой верой, в то время как я подхожу к своим решениям взвешенно и сдержанно. Фактически, в вопросах веры действует необычный закон инверсии. Современный мир почитает интеллект, привлекательность, уверенность в себе и утонченность. Бога все это явно не впечатляет. Он зачастую полагается на простых, необразованных людей, не знающих ничего, кроме упования на Бога, и производит через них чудеса. Самый неодаренный человек может стать экспертом в молитве, потому что молитва требует лишь сильного желания провести время с Богом.
Моя церковь в Чикаго (замечательный коктейль из рас и социальных групп) однажды во время серьезного кризиса запланировала провести всенощное молитвенное бдение. Некоторые высказали по этому поводу свои опасения. Безопасно ли проводить такие мероприятия, учитывая обстановку в этом районе города? Может, стоит нанять охранников или организовать патрулирование стоянки? А что, если никто не придет? Мы обстоятельно обсуждали практическую целесообразность мероприятия.
С наибольшим энтузиазмом на идею молитвенного бдения откликнулись беднейшие члены общины — группа пожилых людей из муниципального общежития. Я не могу себе представить, сколько их молитв за долгие годы так и не получили ответа — они жили в муниципальных домах среди преступников, бедности и страданий, — но эти люди по-прежнему демонстрировали детскую веру в силу молитвы. «Сколько вы пробудете: час, два?» — спросили мы, думая о том, как правильно спланировать перевозку и заказать автобусы. «О нет, мы останемся на всю ночь», — ответили они.
Одна негритянка, которой было уже за восемьдесят, почти потерявшая зрение, опираясь на палку, объяснила сотруднику церкви, почему она хочет провести всю ночь на жесткой церковной скамье в небезопасном квартале. «Понимаете, просто есть много такого, чего мы не можем делать в церкви. Мы не так образованны, и у нас нет столько сил, как у тех, кто помоложе. Но мы можем молиться. У нас есть время, и у нас есть вера. Все равно некоторые из нас страдают бессонницей. Если надо, мы можем молиться и всю ночь».
И они так и сделали. А представители «продвинутой молодежи» из церкви в центре города получили важный урок: вера проявляется там, где этого меньше всего ожидаешь, и слабеет там, где должна была бы процветать.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Я редко просыпаюсь утром, исполненный веры. Вместо этого я чувствую себя сродни той тропической рыбке, что живет у меня в аквариуме с морской водой. Она выделяет яд и на ночь обволакивает им себя, после чего спокойно спит, словно в мешке, не боясь, что ее побеспокоят соседи. Однако каждое утро эта рыбка просыпается в мутном ядовитом облаке. Так и моя вера за ночь обычно испаряется, и я просыпаюсь в ядовитом облаке сомнений.
«Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?» — спрашивает Павел у коринфян. Если внутри меня живет Сам Бог, то не должен ли я просыпаться с осознанием этого факта и жить, постоянно помня о нем на протяжении всего дня? Увы, со мной так не происходит.
В другом месте Павел сказал, что Бог «запечатлел нас и дал залог Духа в сердца наши». После пересадки органа врачи должны применять специальные препараты, чтобы подавить иммунную систему, иначе тело отторгнет новую часть. Я пришел к пониманию, что Святой Дух — это живущая внутри меня сила, которая не позволяет мне отторгнуть имплантированную Богом новую сущность. Моя духовная иммунная система нуждается в ежедневных напоминаниях о том, что Божье присутствие — неотъемлемая часть меня, а не какой-то чуждый объект.
Принятие новой сущности требует волевого решения. Павел советует нам совлечься ветхого человека и облечься в нового. Мы «облачаем свой разум» подобно тому, как ежедневно открываем платяной шкаф и выбираем, что одеть. Я обнаружил, что этот процесс требует решительного усилия.
Вместо того, чтобы метаться от одной задачи к другой, на мгновение остановитесь и осознайте время между ними. Прежде, чем набрать номер телефона, остановитесь и подумайте о человеке на другом конце провода. Прочитав что-то в книге, остановитесь и поразмышляйте, к чему она вас направила. Посмотрев телепередачу, остановитесь и задайте себе вопрос: что она принесла в вашу жизнь? Прежде, чем читать Библию, остановитесь и попросите Бога о духовном внимании.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
От одного моего друга, который несет служение среди самых низов общества в Чикаго, я услышал такую историю:
Ко мне пришла одна проститутка. Она находилась в отчаянном положении. Ей негде было жить, она была больна и не могла даже купить поесть для своей двухлетней дочери. Сквозь всхлипывания и слезы эта женщина рассказала мне, что продавала свою дочь — двухлетнюю! — мужчинам, любящим извращенный секс. За свою дочь она получала в час больше, чем могла заработать за целую ночь сама. По ее словам, она вынуждена была пойти на это, чтобы добывать себе наркотики. Я едва смог вынести эту омерзительную историю, и просто не представлял, что сказать женщине.
Наконец, я спросил, думала ли она когда-нибудь обратиться за помощью к церкви. Никогда не забуду это выражение искреннего, наивного шока на ее лице. «Церковь?! — воскликнула она. — Да что толку туда идти! Я и так сама себя презираю, а они только помогут мне чувствовать себя еще хуже».
Для меня самое поразительное в этой истории то, что женщины, подобные этой проститутке, не убегали от Иисуса, а наоборот: бежали к Нему. Чем более низкого мнения был человек о себе, тем отчетливее он видел в Иисусе убежище. Неужели Церковь утратила этот дар? Совершенно очевидно, что люди со дна общества, которые толпами стекались к Иисусу, когда Он был на земле, сегодня не чувствуют себя принятыми Его последователями. Что же произошло?
Чем больше я размышлял над этим вопросом, тем больше склонялся к одному ключевому слову: «благодать».
Писатель Стивен Браун отмечает, что ветеринар может многое узнать о хозяине собаки, с которым он никогда не встречался, просто понаблюдав за собакой. Что же узнает мир о Боге, наблюдая за Его последователями на земле? Проследите корни слова «благодать» (греческое «charis»), и вы обнаружите глагол, означающий «я ликую, я рад». Как показывает мой опыт, радость — это далеко не первый образ, который приходит людям в голову, когда они думают о церкви. Скорее они представляют себе людей куда «святее», чем они сами. Церковь воспринимается как место, в которое необходимо идти после исправления своей жизни, а не до. Люди думают о нравственности, а не о благодати.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Как писатель, я на протяжении целого дня жонглирую словами. Я играю с ними, прислушиваюсь к их обертонам, вскрываю их, как консервные банки, и пытаюсь затолкать в них свои мысли. Я обнаружил, что слова с годами способны портиться, как старое мясо. Их значение разлагается. Возьмем, к примеру, слово «любовь». Переводчики Библии под ним в большинстве случаев подразумевали высшую форму любви, называемую в оригинале «агапе», сегодня же мир свел это слово лишь к чувственным отношениям.
Наверное, я снова и снова возвращаюсь к «благодати», потому что это — единственное великое богословское слово, которое еще не испортилось. Я называю его «последним из лучших слов», потому что во всех его современных применениях можно найти отблески славы оригинала. Это слово, подобно обширному водоносному слою, лежит в основании нашей гордой цивилизации, напоминая нам о том, что доброе приходит к нам не от наших усилий, а по Божьей милости.
Благодать, воистину, удивительна. Это, действительно, — последнее из наших наилучших слов. Оно заключает в себе саму суть Евангелия, подобно тому, как в капле воды отражается солнце. Мир жаждет благодати, хотя и не осознает этого. Не удивительно, что гимн «О, благодать» оказался в десятке самых популярных песен через двести лет после того, как был сочинен. Для общества, дрейфующего в открытом море по воле ветров, я не знаю лучшей пристани, возле которой можно было бы бросить якорь веры.
Впрочем, состояние благодати зачастую мимолетно. Берлинская стена пала за одну ночь эйфории; чернокожие жители Южной Африки выстраиваются в длинные, цветастые очереди, чтобы бросить в урну свои первые за всю историю избирательные бюллетени; Ицхак Рабин и Ясир Арафат пожимают друг другу руки в Розовом саду… Но через мгновение благодать идет на спад, и Восточная Европа угрюмо увязает в многолетнем периоде восстановления, Южная Африка пытается понять, как теперь управлять страной, Арафат избегает пули убийцы, а Рабин становится ее жертвой. Подобно угасающей звезде, благодать рассеивается в последней вспышке бледного света и поглощается черной дырой «неблагодати».
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Поначалу благодать не пришла ко мне в очертаниях или в словах веры. Я вырос в церкви, где часто говорили одно, а подразумевали что-то другое. Смысл слова «благодать», как и многих других религиозных слов, был выхолощен, поэтому я больше не мог ему доверять.
Впервые я пережил благодать через музыку. В Библейском колледже, где я учился, меня считали человеком с отклонениями. Люди публично молились за меня и спрашивали, не нуждаюсь ли я в изгнании бесов. Меня это раздражало, смущало, сбивало с толку. Я начал вылезать в окно своей комнаты в общежитии и прокрадываться в часовню, где стоял трехметровый рояль «Steinway». Ежедневно около часа я сидел в темном зале при одном лишь свете от лампочки над пюпитром и играл сонаты Бетховена, прелюдии Шопена и импровизации Шуберта. Движения моих пальцев создавали ощущение некоего осязаемого порядка в моем мире. Мой разум был смущен, мое тело было в смятении, все вокруг было так запутано, но, сидя за роялем, я ощущал скрытый мир красоты, благодати и чудес, светлый, как облако, и изумительный, как крылья бабочки.
Нечто подобное происходило и на природе. Чтобы скрыться от толкотни идей и людей, я уходил на длительные прогулки по поросшим кизилом сосновым лесам. Я шел вдоль реки среди носящихся зигзагами стрекоз, наблюдал за порхающими над головой стайками птиц и переворачивал упавшие сучья в надежде найти под ними радужных жуков. Мне нравилось то, насколько бесспорно и неизменно природа дает форму и место всему живому. Я видел свидетельство того, что мир содержит грандиозное, великое добро и, конечно же, — следы радости.
Примерно в это же время я влюбился. Это было нечто сродни свободному падению, полету вверх тормашками в состоянии невыносимой легкости. Земля накренилась на своей оси. Я был так же не готов к любви, как и к доброте и красоте. Мое сердце вдруг словно раздулось, став слишком большим, чтобы помещаться в груди.
Выражаясь богословской терминологией, я переживал «общую благодать». Я обнаружил, насколько ужасно быть благодарным, когда некого благодарить, и благоговеть, когда некому поклоняться. Постепенно, очень постепенно я возвращался к покинутой вере моего детства.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Я против курса на мегацеркви, предпочитая общины поскромнее, вдали от света прожекторов. Я никогда до конца не понимал — почему, пока не натолкнулся на парадоксальное наблюдение Г.К. Честертона, записанное в его книге «Еретики»:
Человек, живущий в небольшом сообществе, обитает в гораздо более обширном мире… Причина очевидна. В большом сообществе мы можем избирать себе товарищей, а в небольшом наши товарищи избраны для нас.
Абсолютно точно! Когда у меня есть выбор, я предпочитаю околачиваться с себе подобными: теми, у кого есть высшее образование, кто пьет хорошо прожаренный кофе «Starbucks», слушает классическую музыку и покупает себе машину на основании рейтинга экологической чистоты. И все же, с теми, кто похож на меня, я очень быстро начинаю скучать. Меньшие группы (и меньшие церкви) заставляют меня быть в тесном общении со всеми.
Генри Ноуэн определяет «общину» как место, в котором обязательно есть человек, с которым вы меньше всего хотели бы быть рядом. Зачастую мы окружаем себя людьми, с которыми нам больше всего хочется быть, создавая тем самым клуб или клику, а не общину. Образовать клуб может кто угодно, а вот для формирования общины требуется благодать, общее видение и тяжелый труд.
Христианская Церковь стала первым в истории общественным институтом, объединившим в себе на равных условиях евреев и язычников, мужчин и женщин, рабов и свободных. Апостол Павел назвал это тайной, «сокрытой от веков и родов, ныне же открытой святым Его». Сформировав сообщество из непохожих друг на друга людей, говорил он, мы получаем возможность привлечь внимание мира физического и даже — сверхъестественного, невидимого (Ефесянам 3:9-10).
К большому сожалению, Церковь в определенных аспектах эту миссию провалила. И все же, даже полностью «белые» или полностью «черные» церкви демонстрируют внутреннее многообразие с точки зрения возраста, образования и социального статуса прихожан. Церковь — это единственное место из всех, где я бываю, которое объединяет поколения: младенцев у мам на руках; детей, начинающих вертеться и хихикать в самый неподходящий момент; важного вида взрослых, всегда знающих, как нужно себя вести; и стариков, которые могут заснуть, если проповедник бубнит слишком долго.
Я целенаправленно ищу общины, где люди не похожи на меня, и теснее с ними можно общаться именно в небольших церквях.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
20 мая 1996 года
Как помочь тем, кто оказался в нужде? В частности, что можно сделать, чтобы уменьшить их страх? Я понял, что самая могущественная сила, с помощью которой мы можем содействовать успокоению страхов других людей, — это простое присутствие.
Мы справедливо порицаем трех друзей Иова за их бесчувственное отношение к его страданиям, однако перечитайте еще раз внимательно эту книгу. Когда друзья пришли, они молча сидели возле Иова семь дней и ночей, и только потом заговорили. Как оказалось, самыми убедительными для Иова моментами были именно эти.
Инстинктивно, мне хочется держаться подальше от тех, кто страдает. Кто знает, хотят они разговаривать о своей беде или нет? Хотят ли они, чтобы их утешали и подбадривали? Что пользы в моем присутствии? Мой разум развивает подобные рациональные обоснования и, как следствие, я в конце концов делаю самое худшее из всего, что может быть: остаюсь в стороне.
Тони Камполо рассказал историю о том, как он однажды приехал на похороны, чтобы выразить соболезнования семье своего знакомого. По ошибке он зашел не в тот зал. Там лежало тело какого-то старика, и рядом с гробом не было никого, кроме скорбящей вдовы. Она выглядела такой одинокой, что Камполо решил побыть с ней во время похорон и даже отвез ее на кладбище.
После похоронной церемонии, когда он вез женщину домой, Камполо признался ей, что не знал ее мужа. «Я так и думала, — сказала вдова. — Вы мне незнакомы. Но, на самом деле, это не важно». — Она до боли сжала руку Тони. — «Вы просто не представляете, как много это для меня значило».
Когда я задаю вопрос: «Кто вам больше всего помог?» — никто не упоминает имен философов. В большинстве случаев люди рассказывают о каком-нибудь тихом, скромном человеке. О ком-то, кто был рядом, когда это было нужно; кто слушал больше, чем говорил; кто не смотрел постоянно на часы; кто по-дружески обнимал и сочувственно опускал руку на плечо; кто плакал. Другими словами, это был тот, кто просто присутствовал, кто пришел на условиях страдающего, а не на своих собственных.
Из книги «Где Бог, когда я страдаю?»
Я получил копию письма одной женщины, пережившей исцеляющее прикосновение Тела Христова. На протяжении семи лет она ухаживала за своим мужем — известным христианским музыкантом, который страдал от бокового амиотрофического склероза (БАС) или болезни Лу Герига. Он умер, и на первую годовщину его смерти вдова разослала письмо благодарности своим многочисленным друзьям в церкви. В частности, в нем говорилось:
«С момента появления первых симптомов БАС вы окружили нас любовью и поддержкой. Вы подкрепляли нас бесчисленными записками, письмами и открытками.
Вы навещали нас и звонили нам, причем нередко — издалека… Вы приносили удивительные угощения. Вы взяли на себя повседневные заботы и, откладывая свои дела, ремонтировали поломки в нашем доме. Вы расчищали дорожки у нашего дома, забирали нашу почту и выносили за нас мусор. И еще вы приносили дары любви, которые скрашивали наши нелегкие дни.
Вы оказывали нам медицинскую помощь, а однажды даже полечили прямо на дому больной зуб. Вы придумывали самые неожиданные вещи, чтобы облегчить для нас обоих жизнь, например: «жилет для кашля» и сигнальную кнопку, которой Норм мог пользоваться вплоть до последних дней своей жизни. Вы делились с нами Писанием, и некоторые из вас подвизались в молитве о тех, кто постоянно приходил в наш дом для проведения дыхательных процедур. Благодаря вам, Норм чувствовал, что по-прежнему является составной частью музыкального служения.
А как вы молились!!! День за днем, месяц за месяцем, даже год за годом! Эти молитвы не давали нам пасть духом, поддерживали нас в особенно тяжелые моменты, наделяли нас воистину нечеловеческой силой и помогали нам, не ослабевая, самим взывать к Богу о содействии. Однажды мы поймем, почему Норм так и не был до конца исцелен здесь, на земле, однако мы точно знаем, что он пробыл с нами гораздо дольше и в гораздо лучшем состоянии, чем это обычно бывает с больными БАС. «Любовь» — не достаточно сильное слово, чтобы передать наши чувства по отношению к вам!»
Друзья по церкви стали для этой вдовы Божьим присутствием. Благодаря их любящей заботе, ее не терзали сомнения о том, любит ее Бог или нет. Она могла ощущать Его любовь в человеческих прикосновениях Тела Христова — ее поместной церкви.
Из книги «Где Бог, когда я страдаю?»
Начиная работу над книгой, я, по сути, беру мачете и начинаю пробиваться сквозь джунгли, не столько для того, чтобы расчистить дорогу другим, сколько найти путь самому. Последует ли кто-нибудь за мной? Не заблудился ли я? Я никогда не знаю ответы на эти вопросы, о которых пишу — я просто продолжаю махать мачете.
Впрочем, этот образ не совсем точен. Пробивая себе путь, я следую карте, разложенной передо мной многими другими: «облаком свидетелей», предшествовавших мне. В пользу моих сражений с верой говорит хотя бы тот факт, что они имеют долгую и славную историю. Я нахожу знакомые проявления сомнений и смятения в самой Библии. Зигмунд Фрейд обвинял Церковь в том, что она учит только о тех вопросах, на которые может дать ответы. Возможно, какие-то церкви так и поступают, но только не Бог. В книгах наподобие Иова, Екклесиаста и Аввакума Библия ставит прямые вопросы, на которые нет ответов.
По мере своих изысканий я обнаруживаю, что великие святые сталкивались с теми же препятствиями, окольными путями и тупиками, которые проходил я сам, и о которых мне пишут читатели. Современные церкви любят свидетельства о духовных успехах и никогда — о поражениях, что только усугубляет душевное состояние борцов на церковных скамьях. Однако копните немного историю Церкви, и вы увидите совсем другую картину: людей, которые, как рыба на нересте, изо всех сил плывут против течения.
Я говорю обо всем этом не для того, чтобы ослабить чью-то веру, а чтобы привнести долю реализма в духовную пропаганду, обещающую больше, чем она может в действительности дать. Как это ни парадоксально, именно ошибки Церкви подтверждают ее вероучение. Благодать, подобно воде, устремляется в низины. Мы, как Церковь, можем предложить этому миру смирение и раскаяние, а не формулы успеха. Находясь почти в полном одиночестве в нашем ориентированном на успех обществе, мы признаем, что совершали ошибки, совершаем их сейчас и будем совершать их впредь. И именно поэтому мы с таким отчаянием обращаемся к Богу.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Со временем я начал привыкать к таинственности и неопределенности. Бог не выкручивает нам руки и никогда не загоняет нас в угол, из которого единственный выход — это вера. Мы всегда будем видеть, как Паскаль, «слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы быть уверенными».
В поисках доказательств Божьего нежелания выкручивать нам руки я взираю на Иисуса, выставленного Богом человечеству на обозрение. Иисус зачастую поступал так, что людям было не легче, а сложнее поверить. Он никогда не нарушал свободу человека в принятии решений, даже если эти решения были направлены против Него.
В церковной среде, где я вырос, не было места для сомнений. «Просто верь!» — говорили нам. Каждый уклонившийся в сторону рисковал понести наказание как не соответствующий нормам. В 1960-е годы мой брат во время учебы в библейском колледже получил «двойку» за доклад, в котором он имел наглость предположить, что рок-музыка сама по себе не аморальна. Хотя мой брат был классическим музыкантом и ему в действительности совсем не нравилась рок-музыка, он не нашел никаких библейских подтверждений аргументам, которые выдвигались против нее в этом колледже.
Я неоднократно слышал выступления моего брата — он был искусным оратором — и видел текст его доклада. Я ничуть не сомневаюсь, что он получил плохую оценку по единственной причине: преподаватель не был согласен с его выводами. Более того, он не сомневался, что Бог не согласен с ними тоже. Мой брат бросил тот колледж. Он также оставил веру, и так к ней и не вернулся — думаю, во многом из-за того, что он никогда не видел, как истина освобождает людей, и ни разу не встречал церковь, где было бы место для блудных сыновей.
Мой личный опыт сильно отличается от опыта моего брата. В своем странствии я нашел наполненную благодатью церковь и христиан, предоставивших тихую гавань для моих сомнений. Читая Евангелия, я обратил внимание, что Иисусов ученик Фома продолжал общаться с остальными учениками, хотя и не мог поверить в их рассказы о воскресении Иисуса, и именно когда они были вместе, явился Иисус, чтобы укрепить веру Фомы. Подобным же образом, мои друзья и коллеги по журналу «Студенческая жизнь», а позже — «Христианство сегодня», а также чикагская Церковь на улице Ласалль создавали для меня небесную атмосферу принятия, которая поддерживала меня, когда моя вера колебалась. Мне очень жаль одиноких скептиков. Мы все нуждаемся в надежных товарищах по сомнениям.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Сказав столько похвального о сомнениях, я должен также признать, что сомнение может и увести человека от веры, а не привести к ней. В моем случае, сомнения побуждали меня исследовать многие спорные вопросы, а также изучать альтернативы вере, среди которых не нашлось ни одной достойной. Благодаря своим сомнениям, я и по сей день остаюсь христианином. Тем не менее, для многих других они возымели обратное действие, став своеобразным заболеванием нервной системы, приведшим к медленному и болезненному духовному параличу. Я каждую неделю отвечаю на письма тех, кто мучим сомнениями. Их страдания такие же сильные и изнуряющие, как и любые другие.
Хотя мы и не можем контролировать сомнения, можно научиться направлять их таким образом, чтобы они питали, а не отравляли нашу жизнь. Для начала, я пытаюсь относиться к сомнениям со смирением, соответствующим моему статусу в творении.
Наше отношение к сложным вопросам должно исходить из признания нашего состояния ограниченных созданий. Возьмем, к примеру, доктрину о Божьем всемогуществе. Она представлена в Библии таким образом, что между ней и человеческой свободой сохраняется неразрешенное напряжение. Божий взгляд как всемогущей Личности, Которая видит всю историю сразу, а не раскрывает ее секунда за секундой, всегда будет ставить богословов в тупик только потому, что такой взгляд для нас непостижим, даже невообразим. Лучшие физики мира до сих пор затрудняются объяснить множественную направленность векторов времени. Смиренный подход признает это различие и почитает Бога, превосходящего наши ограничения.
Разумеется, мы можем и должны исследовать некоторые вопросы, затрагивающие пограничные области учения. Мне, например, очень понравилось, как в книге «Расторжение брака» показан ад: местом, которое люди избрали себе сами и продолжают его избирать, даже оказавшись там. Как сформулировал это сатана в одном из произведений Мильтона: «Лучше царствовать в аду, чем служить на небесах». И все же, я должен подтвердить, что самые важные вопросы о небесах и аде: «Кто куда попадает? Существует ли второй шанс? В чем выражаются наказания и награды? Существуют ли промежуточные состояния после смерти?» — для нас, в лучшем случае, туманны. Я все больше и больше становлюсь благодарным за это неведение и за то, что ответ определяет только Бог, явленный в Иисусе.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Я должен упражняться в вере просто для того, чтобы верить в существование Бога, — базовое требование для любых взаимоотношений. Но исследовать, как действует вера, лучше всего через черный ход сомнений, потому что свою потребность в вере я лучше всего осознаю в ее отсутствие. Божья невидимость гарантирует, что я буду проходить через времена сомнений.
Каждый из нас словно раскачивается на маятнике — от веры к неверию, затем снова к вере, и, кто знает, где окажется в конечном итоге? Некоторые так никогда и не приходят к вере.
Я чувствую родство с теми, кому кажется невозможным поверить, или кто не может продолжать верить пред лицом очевидного предательства. Порой я и сам оказывался в таком положении, и меня изумляет, что Бог наградил меня неожиданным даром веры. Исследуя собственные периоды неверия, я вижу в них самые разнообразные формы преткновений. Иногда я уклонялся, не находя доказательств, иногда ускользал из-за обиды или разочарования, а порой сворачивал в сторону в сознательном неповиновении. Но что-то постоянно влекло меня обратно к Богу. Что? Я и сам хотел бы знать.
«Какие странные слова! Кто может это слушать?» — сказали ученики Иисуса, вторя мыслям каждого сомневающегося. Учение Иисуса, подобно магниту, поднесенному к стрелке компаса, одновременно привлекало и отталкивало Его слушателей. По мере того, как смысл Его слов доходил до их сознания, толпа зевак и последователей становилась все меньше, пока не осталось только двенадцать человек. «Не хотите ли и вы отойти?» — спросил их Иисус тоном, в котором смешались печаль и смирение. Как всегда, за всех ответил Петр: «Господи! К кому нам идти?»
Для меня это — резюмирующий ответ, почему и я никуда не ухожу. К своему стыду должен признать, что одна из основных причин, удержавших меня в Божьей пастве, — это отсутствие достойных альтернатив, хотя я перепробовал многие. «Господи! К кому мне идти?» Единственное, что может быть тяжелее, чем взаимоотношения с невидимым Богом, — это отсутствие таких взаимоотношений.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Итак, что из двух: полнота или опустошенность; свет или тьма; победа или поражение? Если бы у меня потребовали ответ, я бы сказал: «И то, и другое». Составьте точную схему действий, гарантирующую успешную молитвенную жизнь, явное Божье присутствие и постоянную победу над искушением, и вы наверняка окажетесь на мели. Взаимоотношения с невидимым Богом всегда включают в себя неопределенность и изменчивость.
Впрочем, я стараюсь уклоняться от этого вопроса, потому что считаю его ошибочным. Оглядываясь назад на героев веры, я вижу в них всех кое-что общее, и это — не победы и успехи, а пылкость. Акцент на духовной методике может увести нас в сторону от страстных взаимоотношений, которые Бог ценит выше всего. Библия гораздо больше, чем систему доктрин и мистические переживания, подчеркивает взаимоотношения с Личностью, а личные взаимоотношения никогда не бывают статичными.
Божьи любимцы отвечали Ему взаимной пылкостью. Моисей настолько горячо спорил с Богом, что несколько раз уговорил Его изменить планы. Иаков боролся всю ночь и прибег к мошенничеству, чтобы завладеть Божьим благословением. Иов набросился на Бога с гневом. Давид нарушил по меньшей мере половину из Десяти Заповедей. И все же, они никогда не отказывались от Бога полностью, а Он никогда не отказывался от них. Бог силен выдержать гнев, обвинения и даже — сознательное непослушание. Единственное, что блокирует взаимоотношения, — это безразличие. «Они оборотили ко Мне спину, а не лице», — сказал Бог Иеремии, предъявляя обвинительный акт Израилю.
От духовных гигантов Библии я усвоил о взаимоотношениях с невидимым Богом один крайне важный урок: что бы ты ни делал, никогда не игнорируй Бога. Приглашай Его во все аспекты своей жизни.
Для некоторых христиан кризисы, подобные пережитому Иовом, представляют величайшую опасность. Как можно возлагать свою веру на Бога, Который не только безразличен к тебе, но даже враждебен? Другие (к числу которых я причисляю и себя) сталкиваются с более скрытой угрозой. Накапливая все больше отвлекающих факторов —сбоящий компьютер, неоплаченные счета, приближающаяся поездка, женитьба друга, общая загруженность житейскими делами, — я постепенно вытесняю Бога из центра своей жизни. Бывают дни, когда я встречаюсь с людьми, ем, работаю и принимаю решения без единой мысли о Боге. И эта пустота гораздо опаснее пережитого Иовом, потому что он не переставал думать о Боге ни на мгновение.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Загорская тюрьма, старейшая в России, была построена в 1832 году. Чтобы избавиться от необходимости в отоплении, строители углубили ее каменные стены под землю. Для того, чтобы добраться до помещений, в которых содержались заключенные, мы прошли через три стальные двери — вниз, вниз, вниз по потертым каменным ступеням, ведущим к источнику удушливого зловония: камерам на нижнем этаже.
Первая камера, в которую мы вошли, по размерам была примерно такой же, как моя спальня в Чикаго. Когда открылась дверь, восемь подростков, младшему из которых было всего лишь двенадцать, встали по стойке смирно. В камере стояли только четыре кровати, поэтому мальчики спали по двое. Кроме расшатанного стола, из мебели там больше ничего не было. Каждая кровать была покрыта тонким, грязным одеялом. Никаких простыней и наволочек не было и в помине.
В одном из углов камеры в полу была устроена выложенная плиткой яма с двумя площадками по размеру ступней. Эта яма, просматривающаяся со всех сторон, служила одновременно туалетом и «душевой», хотя единственный кран с холодной водой находился от нее на расстоянии вытянутой руки. Единственное узкое окошко находилось под самым потолком камеры. Оно полностью заледенело, и потому не открывалось. Камера освещалась голой лампочкой, свисающей на проводе с потолка.
Я не увидел ни настольных игр, ни телевизора, ни радиоприемника — вообще никаких средств развлечения. В целях безопасности, заключенные в Загорске содержатся в строгой изоляции, никогда не выходя из камер. Изо дня в день на протяжении года, двух, а может — и пяти эти мальчики сидят в своей тюремной камере, как животные, ожидая свободы. Как я выяснил, большинство из них отбывает срок за мелкое воровство.
Начальник худшей из тюрем Советского Союза оказался целеустремленным и даже смелым человеком. Двумя годами ранее, когда правительство урезало поставки продовольствия, он обратился за помощью к монахам находящейся неподалеку знаменитой Троице-Сергиевой лавры. Монахи начали поставлять хлеб и овощи из своих кладовых в достаточном количестве, чтобы прокормить заключенных в течение зимы. Их бескорыстная помощь произвела на начальника тюрьмы, который был коммунистом, такое впечатление, что в 1989 году он разрешил отстроить в подземном помещении часовню — необычайно смелый поступок, как для советского должностного лица в атеистическом государстве.
(Продолжение см. 31 мая)
Из книги «В молитве с КГБ»
(Продолжение от 30 мая)
Расположенная на самом низшем подземном этаже, часовня в этой мрачной темнице была оазисом красоты. Служители церкви выложили ее пол мрамором, а к стенам прикрепили красиво отделанные подсвечники. Каждую неделю сюда из монастыря приходили священники, чтобы провести богослужение, и по такому случаю заключенных выпускали из камер, что, конечно же, обеспечило превосходную посещаемость часовни.
Мой попутчик, Рон Никкель, спросил священника (его звали отец Петр), может ли тот помолиться о заключенных. «Помолиться? — озадаченно спросил отец Петр. — Вы хотите, чтобы я помолился?» Мы кивнули.
На мгновение задумавшись, священник исчез за иконостасом в конце комнаты. Оттуда он вынес икону. Достав две лампады и кадильницы, он старательно подвесил их на цепочки и поджег. Затем он снял головной убор и накидку, тщательно пристегнул к черным рукавам позолоченные поручи, надел на шею длинную, золотистую епитрахиль, а поверх — золотой крест. Наконец, отец Петр был готов молиться.
Священник не произнес молитву — он спел ее по церковной книге, лежащей на особой подставке. Наконец, через двадцать минут после того, как Рон попросил отца Петра помолиться о заключенных, тот сказал: «Аминь», — и мы вышли из тюрьмы на бодрящий, свежий воздух.
Эта процедура в часовне напомнила мне о том внутреннем конфликте, который я всегда испытывал, находясь в величественных русских соборах. Почтение, покорность, благоговение, таинство — всего этого на богослужениях православной церкви в избытке, однако Бог остается далеким. К нему можно приблизиться только после долгих приготовлений и только — через посредников: священников и иконы. Я подумал о тех подростках в подземной камере. Если бы кто-нибудь из них попросил помолиться о том, чтобы Бог помог пережить ему это заключение, или о ком-нибудь из больных родственников на воле, неужели отец Петр проделал бы такой же ритуал? Осмелились бы эти парни подумать о том, что они могут приблизиться к Богу сами, молясь обычным, повседневным языком, как это делал Иисус?
Тем не менее, когда возникла нужда, монахи откликнулись на нее хлебом, своим живым присутствием и восстановлением поклонения в, казалось бы, самом бесперспективном месте. Тем утром в Загорске я увидел наилучшую и наихудшую стороны России, и в какой-то момент они смешались воедино.
Из книги «В молитве с КГБ»