Встретившись с Божьей скрытностью, мы можем впасть в серьезное заблуждение. Она подвергает нас искушению начать относиться к Богу, как к врагу, принимая Его скрытность за нежелание заботиться о нас.
Это подтверждает один случай из жизни знаменитого библейского персонажа. Если сравнивать с Иовом, то у пророка Даниила встреча с Божьей скрытностью была вполне умеренной. Он ломал голову над типичной проблемой неотвеченной молитвы. Почему Бог игнорировал его постоянные просьбы? Даниил настойчиво молился на протяжении 21 дня. Он носил траурную одежду. Он отказался от вкусной еды. Он дал зарок не есть мяса, не пить вина и не умащать тело благовониями. Даниил снова и снова взывал к Богу, но ответа не было.
И вот, в один из дней он получил куда больше, чем ожидал. На берегу реки рядом с ним вдруг появилось сверхъестественное существо с глазами, как пылающие факелы, и лицом, как молния. Все спутники Даниила, охваченные ужасом, сбежали. Он попытался заговорить с этим ослепительным существом, но едва мог дышать.
Гость начал объяснять причину долгой задержки. Он был послан, чтобы ответить на самую первую молитву Даниила, но столкнулся с сильным сопротивлением со стороны «князя царства Персидского». Наконец, после трехнедельного противостояния, подоспело подкрепление, и Михаил (один из верховных ангелов), помог сломить сопротивление.
Я не буду пытаться интерпретировать эту удивительную сцену вселенской войны, а только проведу параллель с Иовом. Подобно Иову, Даниил сыграл решающую роль в сражении между космическими силами добра и зла, хотя основная часть действия происходила вне пределов его видимости. Возможно, ему казалось, что его молитва тщетна, а Бог безразличен, однако взгляд «за завесу» показал прямо противоположное. Ограниченное понимание Даниила, как и Иова, исказило реальность.
Большая картина, в которой на заднем плане — целая вселенная, содержит большую деятельность, которую мы никогда не видим. Когда во времена невзгод мы непреклонно держимся за Бога или даже когда мы просто молимся, в этом может быть задействовано больше, гораздо больше сил, чем мы себе представляем. Для того чтобы уповать на это и быть уверенными в том, что мы никогда не окажемся оставленными, каким бы далеким ни казался нам Бог, требуется вера.
Из книги «Разочарование в Боге»
Напряженность в отношениях церкви и государства нередко перерастает в открытый конфликт — особенно когда тоталитарный режим объявляет «Господом» себя. Нацистская Германия стала самой суровой проверкой для доктрины Лютера о двух царствах, и церковь в своем большинстве этот экзамен провалила. Мартин Нимёллер, один из лидеров, противоставших Гитлеру, признался, что церкви в целом просто не хватило мужества сопротивляться Гитлеру. Практикуя индивидуалистическую веру, привыкшую подчиняться государству, они слишком медлили с протестом. В самом деле, многие христианские лидеры, включая и самого Нимёллера, поначалу благодарили Бога за подъем нацизма, который казался единственной альтернативой коммунизму.
Как это ни прискорбно, евангельские христиане поверили обещаниям Гитлера восстановить нравственность в правительстве и в обществе. Как отмечает Карл Барт, церковь «приняла гитлеровский режим почти единодушно, с твердой уверенностью и даже — высочайшими надеждами». У протестантов Германии не была развита традиция противления государству, и христиане переняли девиз: «Со свастикой на груди, с крестом в сердце». Их пасторы носили нацистскую униформу и пели нацистские гимны. Когда же они поняли, что церковь в очередной раз соблазнилась властью государства, было уже слишком поздно.
Впрочем, растущая угроза нацизма пробудила небольшое число пасторов. Нимёллер издал сборник своих проповедей с вызывающим названием «Christus ist mein Fuhrer» («Христос [а не Гитлер] — мой Фюрер»). Он провел семь лет в концлагере. В другом лагере был казнен Дитрих Бонхёффер. В итоге, единственной значительной группой, противящейся Гитлеру внутри Германии, остались верные Богу христиане. Профсоюзы, парламент, политики, врачи, ученые, профессора университетов, юристы — все они капитулировали. Сопротивлялись только христиане, понимавшие, что должны быть верными более высокой власти.
Благодарение Богу, церкви в Соединенных Штатах никогда не приходилось сталкиваться со столь сложным выбором в отношении тирании. Наоборот, американская демократия исторически всегда приветствовала религиозную деятельность. Говоря словами Роберта Беллаха, «в истории США не было ни одного серьезного вопроса, о котором публично и во всеуслышание не высказывались бы религиозные организации».
Статья «Страна неблагодати»
в журнале «Христианство сегодня»,
3 февраля 1997 года
Как получилось, что христиане, призванные источать аромат благодати, вместо этого испускают ядовитые пары неблагодати? При виде Соединенных Штатов сегодня ответ на этот вопрос напрашивается сам собой. Церковь позволила себе настолько увлечься политикой, что начала играть по правилам власти, которые всегда являются правилами неблагодати. Нигде церковь не подвергается такому риску утратить свое призвание, как на публичной арене.
Я полностью поддерживаю право и, конечно же, обязанность христиан участвовать в политических процессах. Христиане всегда были в авангарде борьбы с такими нравственными проблемами, как рабство, ущемление гражданских прав и аборты, и я уверен, что средства массовой информации слишком преувеличивают «угрозу» со стороны «религиозных правых». Известные мне христиане, вовлеченные в политику, очень мало похожи на свои карикатуры. И все же, меня очень беспокоит новая тенденция взаимозаменяемости ярлыков «евангельское христианство» и «религиозные правые». Судя по политическим комиксам, христиан все больше воспринимают, как суровых моралистов, стремящихся контролировать чужую жизнь.
Я знаю, почему некоторые христиане ведут себя не по благодати: из страха. Нас атакуют в школах, в судах и иногда — в Конгрессе. Тем временем, вокруг себя мы замечаем изменения в нравственности, указывающие на упадок общества. В таких сферах, как преступность, разводы, самоубийства среди молодежи, аборты, наркомания, дети, лишенные родительских прав и рожденные вне брака, Соединенные Штаты уверенно обгоняют другие промышленно развитые страны. Социальные консерваторы все чаще и чаще оказываются в положении критикуемого меньшинства, а их ценности подвергаются постоянным нападкам.
Как же христианам защищать моральные ценности в светском обществе, демонстрируя при этом дух милости и любви? Как выразился псалмопевец: «Когда разрушены основания, что сделает праведник?» Я уверен, что за неприветливостью многих категорично настроенных христиан лежит глубокая и вполне обоснованная обеспокоенность состоянием мира, в котором так мало места для Бога. Но я также знаю, что одна лишь забота о моральных ценностях — это еще далеко не все, на что и указал Иисус фарисеям. Морализм без благодати мало что решает.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Как вы уже, наверное, поняли, я верю в то, что основной вклад, который могут внести христиане, — это распространение Божьей благодати. Как сказал Гордон Макдональд, мир может делать то же самое, что и церковь, за исключением одного: он не может являть благодать. На мой взгляд, христиане недостаточно успешны в распространении благодати в этом мире, и особенно сильно мы претыкаемся в сфере соприкосновения веры и политики.
Иисус не позволял, чтобы какой-либо социальный институт мешал Ему проявлять любовь к отдельным людям. Еврейские расовые и религиозные правила запрещали Ему разговаривать с самаритянками —тем более, если у них запятнанная нравственная репутация, но Иисус избрал одну из таких женщин в качестве миссионерки. Среди Его учеников были мытарь (их в Израиле считали предателями) и зилот (член ультранационалистической партии). Он хвалил диссидента Иоанна Крестителя и вел беседы как с ревностным фарисеем Никодимом, так и с римским центурионом. Он обедал в доме еще одного фарисея по имени Симон и в доме «нечистого» Симона прокаженного. Для Иисуса человек был важнее любой категории или ярлыка.
Я знаю, насколько легко увлечься политикой поляризации и начать кричать через головы пикетчиков на «врагов» по другую сторону баррикад, но Иисус заповедал: «Любите врагов ваших».
Кто же мой враг? Сторонник легализации абортов? Голливудский продюсер, загрязняющий нашу культуру? Политик, посягающий на мои моральные принципы? Наркобарон, правящий городскими кварталами? Если моя политическая активность, какими бы правильными мотивами она ни руководствовалась, вытесняет любовь, то я неверно понимаю Евангелие Иисуса. Оставив Евангелие благодати, я увяз в законе.
Проблемы, с которыми сталкивается общество, крайне важны, и, наверное, культурных войн просто не избежать. Однако христианам в таких войнах следует использовать другое оружие: «оружие милости», как метко определила его Дороти Дэй. Иисус заявил, что нас должно характеризовать одно особое качество: не политкорректность или нравственное превосходство, а любовь. Павел же добавил, что без любви ничто: ни чудеса веры, ни блестящее богословие, ни пламенная личная жертва — не принесет пользы (1 Коринфянам 13).
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Не стоит забывать афоризм Г.К. Честертона: «Сближение церкви и государства всегда хорошо для государства и плохо для церкви». В этом и заключается главная опасность для благодати: государство, которое управляется по правилам неблагодати, постепенно заглушает возвышенное послание церкви о благодати.
Ненасытное к власти государство может запросто решить, что от церкви будет больше пользы, если ее взять под свой контроль. Наиболее драматичный пример этого — нацистская Германия, где евангельские христиане обольстились обещанием Гитлера восстановить нравственность.
Церковь наиболее эффективно действует как сила сопротивления, противовес всепоглощающей силе государства. Чем уютнее она себя чувствует в отношениях с государством, тем более разбавленным становится ее послание. Когда Евангелие превращается в гражданскую религию, оно изменяется по самой своей сути. Как отмечает Аласдер Макинтайр, в возвышенной этике Аристотеля нет места для доброго человека, проявляющего любовь к человеку плохому. Другими словами, в ней нет места для Евангелия благодати.
Государство всегда должно разбавлять абсолют заповедей Иисуса, превращая их в форму внешней нравственности, что прямо противоположно Евангелию благодати. Жак Эллюль откровенно заявляет, что в учении Нового Завета нет ничего подобного иудейско-христианской этике. Оно повелевает обратиться, а дальше: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Прочитайте Нагорную проповедь и попробуйте представить себе какое-либо правительство, принимающее подобный свод законов.
Государственная власть может закрыть по воскресеньям магазины и кинотеатры, но неспособна принудить к поклонению. Она может арестовать и наказать убийц из ку-клукс-клана, но бессильна уничтожить их ненависть, и уж тем более — научить их любить. Государство может принять законы, усложняющие развод, но оно не в силах заставить мужей любить их жен, а жен — любить мужей. Оно может давать субсидии нуждающимся, но неспособно принудить богатых проявлять сострадание и быть справедливыми. Оно может запретить прелюбодеяние, но не похоть; воровство, но не жадность; мошенничество, но не гордость. Государство может побуждать к добродетели, но не к святости.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
В начале своего правления Сталин, чтобы продемонстрировать перспективы коммунизма, построил в Польше городок Нова Гута (т.е. «Новый город»). По его словам, он не мог сразу изменить всю страну, но мог возвести один новый город со сверкающим сталью заводом, просторными домами, большими парками и широкими улицами, как символ того, что ожидает в будущем. Однако впоследствии именно Нова Гута стала одним из очагов профсоюзного движения «Солидарность», показав всему миру, что коммунизм не работает даже в отдельно взятом городке.
А что, если бы христиане начали действовать подобными методами в светском обществе и достигли успеха? Бонхёффер сказал: «В этом мире христианство — это колония настоящей родины». Пожалуй, христианам стоило бы действовать активнее в образовании колоний Царства, указывающих на нашу настоящую родину. Слишком уж часто церковь становится зеркалом, отражающим окружающее общество, а не окном, сквозь которое виден другой путь.
В то время как мир презирает отъявленных грешников, церковь любит их. В то время как мир урезает помощь бедным и страждущим, церковь предоставляет им пищу и исцеление. В то время как мир угнетает, церковь поднимает угнетенных с колен. В то время как мир срамит социальных изгоев, церковь провозглашает Божью примиряющую любовь. В то время как мир ищет выгоды и самоудовлетворения, церковь стремится к жертвенности и служению. В то время как мир требует возмездия, церковь являет благодать. В то время как мир раскалывается на группировки, церковь стремится к единству. В то время как мир уничтожает своих врагов, церковь любит их. По крайней мере, такой образ Церкви рисует Новый Завет: небесной колонии во враждебном мире.
Подобно диссидентам в коммунистических странах, христиане живут по другому своду правил. Мы — «особенные» люди, — пишет Бонхёффер, подразумевая под этим экстраординарность, необычность, нечто из ряда вон выходящее. Иисуса распяли не за то, что Он был добропорядочным гражданином, только немного лучше всех остальных. Правители тех дней справедливо считали Иисуса и Его последователей диверсантами, потому что они подчинялись приказам власти, более высокой, чем Рим или Иерусалим.
А как бы выглядела «диверсионная» церковь сегодня в Соединенных Штатах?
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Хотя Библия, говоря о деньгах, обычно дает не конкретные указания, а общие принципы, она, тем не менее, предлагает одно действие, доступное каждому. Мы можем лишить деньги власти над собой, и для этого нам необходимо их отдавать.
Для бедной вдовы не было никакого смысла жертвовать последние копейки коррумпированной, обветшавшей религиозной структуре в Иерусалиме, однако в ее поступке Иисус увидел трогательный пример правильного отношения к деньгам. Самый лучший способ распорядиться ими — пожертвовать.
Гордон Косби из «Церкви Спасителя» в Вашингтоне рассказал историю одной вдовы, дохода которой едва хватало на то, чтобы кормить и одевать ее шестерых детей. Еженедельно она неизменно клала на поднос для пожертвований четыре доллара. Один из дьяконов предложил Косби навестить эту вдову и заверить ее, что она может использовать эти деньги на нужды своей семьи.
Косби последовал совету, о чем потом горько пожалел. Вдова с глубокой печалью ответила ему: «Вы сейчас пытаетесь забрать у меня последнее, что дает мне чувство собственного достоинства и смысла в жизни». Она познала секрет даяния, за который держалась любой ценой.
Этот секрет таков: основная польза от даяния заключается в его влиянии на дающего. Конечно, люди в Африке и Индии нуждаются в моей финансовой помощи, как мне настойчиво напоминают при сборе пожертвований. Однако в действительности я нуждаюсь в том, чтобы давать, ничуть не менее отчаянно, чем они — в том, чтобы принимать.
Акт даяния наиболее эффективно напоминает мне о моем месте на земле. Все мы живем здесь по благости и милости Божьей, подобно небесным птицам и полевым цветам, как сказал Иисус. Эти создания не беспокоятся о будущей стабильности и безопасности, и мы тоже не должны беспокоиться об этом. Даяние предоставляет мне возможность продемонстрировать свою веру и уверенность в том, что Бог позаботится обо мне точно так же, как Он заботится о воробьях и лилиях.
Из буклета «Деньги»
Действительно ли верующему человеку так необходима церковь? Уинстон Черчилль как-то сказал, что относится к церкви, как контрфорсная арка: он поддерживает ее снаружи. После того, как я искренне уверовал и посвятил себя Богу, я тоже некоторое время старался придерживаться этой стратегии. И в этом я не одинок. Людей, посещающих церковь по воскресеньям, намного меньше, чем тех, кто называют себя последователями Христа. У некоторых из них истории похожи на мою: они когда-то обожглись на церковной жизни или даже были преданы. Другим же церковь просто «ничего не дает». Одно дело — следовать за Иисусом, и совсем другое — следовать за верующими каждое воскресенье в храм. И зачем столько шума? Как сказала об этом поэтесса Энн Секстон:
Они забили гвозди в Его руки,
После чего надели шляпы и ушли…
Размышляя о своем духовном странствии, я вижу, что от церкви меня удерживали несколько барьеров. Первым было лицемерие. У философа-атеиста Фридриха Ницше однажды спросили, почему он так отрицательно настроен против христиан. Тот ответил: «Я поверил бы в их спасение, если бы они были чуть больше похожи на спасенных».
Израненный в детстве абсолютистским фундаментализмом, я относился к церкви с опаской. В воскресное утро христиане одевали парадные наряды и улыбались друг другу, однако по личному опыту я знал, что за этим фасадом могут скрываться всевозможные гнусности. Меня передергивало от всего, что имело привкус лицемерия, пока однажды мне в голову не пришла мысль: «А как бы выглядела церковь, если бы в ней каждый был точно таким же, как я?» После такого урока смирения я начал концентрировать внимание не на чужой, а на своей собственной духовности.
Я решил для себя, что самый лучший судья лицемерию в церкви — это Бог, и мне следует передать этот суд в Его умелые руки. Я внутренне расслабился, смягчился и начал чаще прощать других. В конце концов, у кого есть совершенная супруга, совершенные родители или дети? Мы же не отказываемся от института семьи из-за его несовершенства, так почему же мы отказываемся от церкви?
Из книги «Много шума из-за церкви»
Что изменило мое отношение к церкви? Скептик сказал бы, что где-то по пути я занизил свои ожидания, или, возможно, «привык» к церкви точно так же, как после многочисленных неудачных попыток привык к опере. Тем не менее, мне кажется, что сработало нечто другое. Церковь заполнила во мне потребность, которая не могла быть восполнена никаким другим способом. Святой Иоанн Креста сказал: «Благочестивая одинокая душа… подобна одиноко горящему угольку. Она не разгорается, а остывает». Думаю, он был прав.
Христианство не является чисто интеллектуальной, внутренней верой. Его можно практиковать только в сообществе. Возможно, именно по этой причине я никогда полностью не отказывался от церкви. Где-то глубоко внутри я чувствовал, что в церкви есть что-то, в чем я отчаянно нуждаюсь. Каждый раз, когда я на какое-то время отстранялся от церкви, было очевидно, что от этого страдаю только я сам. Моя вера увядала, и я вновь начинал обрастать черствой коркой нелюбви. Я не разгорался, а остывал, и потому мой путь, уходя от церкви, всегда по кругу вновь возвращался к ней.
Сегодня, невзирая на былое непостоянство, я не мыслю себе жизни без церкви. Каким образом из скептика я превратился в сторонника церкви, и из стороннего наблюдателя — в участника? Могу ли я определить, что именно исправило мое отношение к церкви?
Ответ заключается в том, что за многие годы я понял, что нужно искать в церкви. В детстве у меня было не больше свободы в выборе церкви, чем в выборе школы. Позже мне представилась возможность попробовать самые разные церкви, и я посещал то одну, то другую. В процессе этого я понял, что секрет нахождения «правильной» церкви заключен внутри меня самого. Вся суть — в моем восприятии. Как только я научился правильно смотреть на вещи, вопросы вроде того, к какой деноминации принадлежит церковь, уже не имели для меня особого значения.
Благодаря этому новому восприятию, я перестал просто терпеть церковь и научился любить ее. Имея правильный взгляд на церковь, участвуя в ее жизни, мы можем помочь ей стать местом, которым Бог определил ей быть.
Из книги «Много шума из-за церкви»
Я зачастую относился к церкви, как разборчивый потребитель. Служение поклонения было для меня сродни концерту. Дайте мне что-нибудь, что мне понравится. Развлекайте меня.
Говоря о таких, как я, Сёрен Кьеркегор сказал, что мы склонны смотреть на церковь, как на какой-то театр: мы сидим в зале, внимательно наблюдая за актером на сцене, который привлекает к себе всеобщее внимание. Если увиденное занимает нас, мы выражаем одобрение аплодисментами и бодрыми возгласами. Однако церковь должна быть чем-то диаметрально противоположным. В ней зрителем, наблюдающим за нашим поклонением, является Сам Бог. Служителю же отводится роль далеко не ведущего актера. Скорее, он — суфлер, незаметный помощник, который, сидя рядом со сценой, шепчет подсказки.
Самое главное происходит не среди актеров на сцене, а в сердцах сидящих в зале. По окончании служения поклонения вместо вопроса: «Что это мне дало?» — мы должны спросить себя: «Понравилось ли Богу то, что здесь происходило?» Сегодня во время поклонения я стараюсь поднимать свой взор вверх, устремляя его за пределы сцены, к Богу.
Тот же Бог, Который взял на Себя труд описать древним израильтянам подробности принесения в жертву животных, позже сказал им: «Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих, ибо Мои все звери в лесу, и скот на тысяче гор». Сосредоточившись на внешней стороне поклонения, они совершенно упустили из вида суть: Бога интересовала жертва сердца, внутреннее отношение покорности и благодарения. Сегодня, посещая церковные собрания, я стараюсь сосредоточиться именно на этом внутреннем смысле, вместо того, чтобы просто сидеть, развалившись на скамье, как театральный критик, и отпускать замечания об эстетическом содержании происходящего.
По многим причинам я продолжаю поклоняться в традициях протестантизма, которые делают большой акцент на проповеди с кафедры Слова. Меня уже особо не беспокоит ни музыкальный стиль, ни порядок поклонения, ни «атрибутика» церкви. Сосредоточиваясь на внешних атрибутах, а не на цели поклонения — встрече с Богом, — мы упускаем из вида самое важное из всех посланий.
Из книги «Много шума из-за церкви»
В каждой семье есть несколько успешных личностей и несколько жалких неудачников. Так, на День благодарения вице-президент корпорации тетушка Мэри сидит рядом с дядюшкой Чарльзом, который много пьет и не может удержаться ни на одной работе. Хотя кто-то из собравшихся за столом умен, а кто-то глуп; кто-то уродлив, а кто-то красив; кто-то здоров, а кто-то болен, в семье эти различия становятся несущественными.
Кузен Джонни прилагает все усилия к тому, чтобы отдалиться от семьи, но какого-либо практического способа изгнать его просто не существует. Он — один из нас, родившихся от одних и тех же предков. Внутри наших клеток свернуты спиралью одинаковые гены. Неудачи не лишают нас членства. Семья, — сказал Роберт Фрост, — это «место, в котором вас должны принять, когда вам нужно туда прийти».
Иногда мне кажется, что Бог изобрел человеческий институт семьи, как учебный полигон для нашей подготовки к взаимодействию в рамках других институтов. Семьи наиболее успешны, когда они не скрывают своих внутренних различий, а почитают их. Здоровая семья укрепляет самых слабых ее членов, не вредя при этом сильным. Мать Джона Уэсли сказала по этому поводу следующее: «Кого из своих детей я люблю больше всего? Больного ребенка, пока он не выздоровеет, и ушедшего из дома, пока он не вернется».
Семья — это единственный человеческий институт, участие в котором нам не выбирать. Мы становимся причастны к ней, просто родившись на свет, и, как следствие, невольно оказываемся посреди сборища странных и непохожих друг на друга людей. Церковь же требует сделать еще один шаг: принять добровольное решение связаться с другим странным сборищем ради общих уз в Иисусе Христе. На мой взгляд, такое сообщество напоминает семью больше, чем любой другой человеческий институт. Генри Ноуэн однажды дал следующее определение сообщества: «Место, где обязательно живет тот, с кем вы хотели бы жить меньше всего». Это определение в равной степени применимо как к родне, съезжающейся на День благодарения, так и к тем, кто собирается воскресным утром на богослужение.
Из книги «Много шума из-за церкви»
Я обнаружил в Ветхом Завете устойчивое нежелание Бога активно вмешиваться в ход истории. Он ожидает, избирает партнера, мучительно медленно продвигается вперед, совершает несколько чудес и затем опять выжидает. В Евангелиях снова наблюдается взрыв сверхъестественной активности, благодаря излучаемой Иисусом силе. Тем не менее, Иисус тоже вмешивался в события избирательно, и совершаемые Им чудеса были не панацеей, а знамениями Божьего правления.
Кроме того, Иисус объявил о значительной перемене: «Настанет время, — объяснил Он, — и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе». Иисус сместил Божье присутствие с его традиционного положения в доме и перенес в самое неожиданное место: в обычных людей.
Бог не задумывал эту планету как арену для демонстрации сверхъестественных способностей, как бы нам, людям, этого порой ни хотелось. Бог, прежде всего, хочет иметь личные отношения с творением, любить и быть любимым. Восстановление таких взаимоотношений протекало мучительно медленно, было отмечено многими ошибками, остановками и топтанием на месте. В сравнении с ветхозаветными историями чудес и триумфа оно зачастую казалось регрессом. На самом же деле Новый Завет представляет длительное, но неуклонное продвижение к близости с Богом.
Я знаю христиан, которые тоскуют по былому Божьему стилю могучего Вершителя, Который низвергал фараонов, сравнивал с землей стены Иерихона и сжигал дотла жрецов Ваала. Но я — нет. Я верю, что Царство теперь распространяется посредством благодати и свободы, которые и были изначально Божьей целью. Я принимаю заверение Иисуса в том, что Его уход с земли — это шаг вперед, поскольку он открывает дверь приходу Советника. Мы знаем, как действуют советники: они не приказывают и не навязывают изменения давлением извне. Хороший советник работает с сердцем, выводя на поверхность скрытый потенциал. Для взаимоотношений между такими неравными партнерами молитва становится идеальным инструментом.
В большинстве случаев Советник обращается ко мне едва уловимо, вкладывая мысли в мой разум, заставляя осознать только что отпущенное язвительное замечание, вдохновляя принять лучшее решение, чем я мог и хотел бы, проливая свет на скрытые опасности искушения, делая меня чувствительным к нуждам других людей. Божий Дух не кричит, а шепчет. Он приносит не смятение, а мир.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
По Своему провидению, Бог обычно действует через мироздание и в согласии с ним, а не вопреки ему. По этой причине большинство ответов на молитвы сложно доказать с полной уверенностью. Однако, доверяя Божьему характеру, мы можем увидеть больше, чем совпадения. Мы видим истинное партнерство — тесное и переплетающееся.
Помню, как я стоял в полном смятении в центре Будапешта после десятичасового перелета. Ранее в ноутбуке я набросал конспект своих выступлений, но при регистрации в гостинице обнаружил, что забыл блок питания где-то в транзитной зоне аэропорта. До закрытия магазинов оставался час, наступало воскресенье, а я понятия не имел, где можно найти запчасти к компьютеру в этом совершенно незнакомом городе, и тем более — как туда добраться. Выдохнув короткую молитву, я отправился на поиски кого-нибудь, понимающего английский. Когда я уже отчаялся в поисках, ко мне подошел какой-то юноша со своей мамой. «Могу я вам чем-то помочь?» — спросил он. Этот юноша только что сдал экзамен по английскому на курсах повышения квалификации и теперь вместе с мамой направлялся к железнодорожному вокзалу, расположенному рядом с компьютерным магазином — одним из двух магазинов Будапешта, в которых можно было купить необходимый мне блок питания. Было ли это случайностью?
Год спустя, я посетил конференцию, в которой принимало участие 1200 человек. Во время одного из обедов я выбрал место наугад. Разговорившись с соседями по столику, я узнал, что это — одна семья. У отца, оставшегося дома в Мичигане, была последняя стадия рака. Ему осталось жить считанные дни, и в последнюю минуту, чтобы побыть с ним, приехали двое родственников. Дочери добирались двадцать часов из другого штата. Мать, которая не отходила от мужа на протяжении полугода, приехала на конференцию в надежде поговорить со мной о страданиях, поскольку знала, что моя жена работала в хосписе капелланом. Она привезла с собой список вопросов, хотя у нее было мало надежды обсудить их со мной. Итак, не против ли я уделить ей внимание?
«Когда я молюсь, происходят совпадения, — сказал архиепископ Уильям Темпл. — Если же я не молюсь, то нет и их». Вместо того чтобы критически анализировать подобные случайности, я стараюсь использовать их в качестве строительных блоков веры, видя в них Божью руку, а не волю случая.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
В один из насыщенных событиями дней, после того, как Иисус воскресил мертвую девочку, исцелил больную женщину, вернул зрение двум слепым и способность говорить — немому, Он сокрушался тем, сколько еще предстояло сделать. При виде собравшихся толп Иисуса охватило сострадание, потому что «они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря». Пред лицом этих нескончаемых человеческих нужд Он дал одну из немногих прямых заповедей о том, за что надо молиться: «Молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою».
Да, Иисус оказал значительное влияние на небольшой уголок Палестины, однако для распространения Благой вести Царства по Римской империи и на другие континенты Он нуждался в партнерах.
В конце XIX века Уильям Кэри ощутил призыв отправиться в Индию в качестве одного из тех самых делателей для жатвы. Пасторы вокруг него насмехались: «Юноша, если бы Бог хотел спасти язычников в Индии, то Он, несомненно, смог бы сделать это и без таких, как мы с вами». Они совершенно не поняли принцип партнерства. Без таких, как мы с вами, Бог совершает на земле очень мало.
Как партнеры в Божьем деле на земле, мы настаиваем на осуществлении Божьей воли и вместе с тем посвящаем себя всему, что бы от нас ни потребовалось. «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя», — учил нас молиться Иисус. Эти слова являются не спокойными просьбами, а требованиями. Сверши правосудие! Исправь этот мир!
Наша роль отличается от Божьей. Как ясно дал понять Бог Иову, мы, люди, неспособны охватить Его провидение, вселенское правосудие и ответы на вопросы: «Почему?» Наша задача — просто следовать по стопам Иисуса, совершая дело Царства как своими поступками, так и молитвами. Что Бог совершает в этом мире? Ответом служит другой вопрос: «Чем занимается народ Божий?» Согласно метафоре Павла, мы — тело Христа на земле. Мы «во Христе»; это выражение повторяется в Новом Завете 164 раза. Тем, кому служим мы, служит Христос; тех, кого прощаем мы, прощает Христос. Проявляя милость к тем, кто сломлен, мы протягиваем им руки Самого Христа.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Некоторые люди беспокоятся, что молитва может привести к пассивности, что мы станем прибегать к ней, как к замене действию. Иисус не видел здесь никакого противоречия. Он проводил многие часы в молитве, а затем — многие часы, восполняя нужды людей. Церковь, описанная в книге Деяний, поступала подобным же образом, демонстрируя пример истинного партнерства. Они помолились о водительстве в заботе о вдовах, после чего назначили дьяконов, чтобы высвободить остальных лидеров для жизненно важного акта молитвы. Если бы они перестали молиться, то, вполне возможно, перестали бы и заботиться о вдовах. Они помолились вместе о культурных разногласиях между евреями и язычниками, после чего собрали совет, чтобы прийти к какому-то компромиссу.
Апостол Павел не только усердно молился о первых церквях, но еще и писал им послания и навещал их. Он с одинаковым посвящением и молился, и трудился. Во время морского путешествия, когда после своих молитв Павел обрел уверенность, что никто из пассажиров не погибнет в неминуемом кораблекрушении, он занялся спасением 276 человек, находящихся на борту, раздавая распоряжения и организовывая спасательные мероприятия.
Описанное в Деяниях показывает двойное действие, которое делает невозможным отделить Божью работу от совершаемого христианами (и это в точности так). Вспомните парадоксальное повеление Павла филиппийцам: «со страхом и трепетом совершайте свое спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению».
В своих собственных разочарованиях в сфере молитвы я обычно сосредоточивался на недостаточном Божьем вмешательстве. Почему Он не делает того, о чем я Его прошу? Когда же я взглянул на молитву как на партнерство, невидимое взаимодействие человека с Богом, совершающее Божью работу на земле, мое отношение полностью изменилось. Бог просит меня обратиться к Нему в молитве, после чего вплетает мои молитвы в Свой генеральный план для моей жизни, — план, который я едва ли могу постичь.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
В горах, где я живу, геологи и горнорабочие используют термин «угол естественного откоса». Он обозначает максимальную крутизну склона, при которой валун все еще остается лежать на нем, не скатываясь вниз. Для меня этот образ олицетворяет точку, где соприкасаются молитва и действие. То и дело один из валунов на склоне срывается, высвобождая потенциальную энергию в сокрушительном обвале. Нечто подобное происходит и во время лавины, когда высвобождается скопление крошечных, почти невесомых снежинок.
По словам одного из немецких богословов, секрет Дитриха Бонхёффера заключался в том, как ему удалось творчески объединить молитву и земные дела, положив начало духовности, в которой было место как для благочестия, так и действия. Уединившись в монастыре, Бонхёффер в ожидании приказов от немецкого движения сопротивления, написал: «День без утренней и вечерней молитвы и личного ходатайства — это, по сути, день без смысла и значения». Этот пастор продолжал придерживаться регулярного времени молитвы даже после того, как оказался в тюрьме за участие в заговоре против Гитлера.
Бонхёффер осознал природу молитвы как партнерства в Божьем деле на земле. Он упрекал христиан Германии за то, что они уклонились в благочестие, покорившись окружающему их злу («пусть будет, как будет»). Нельзя просто молиться, ожидая, что все остальное Бог сделает Сам. В то же время, Бонхёффер предостерегал против деятельности, противостоящей силам зла, без привлечения силы молитвы. Сражение со злом требует одновременно и молитвы, и действия по молитве.
В течение 1960-х и 1970-х годов молитва практически исчезла из студенческих городков основных протестантских семинарий, делавших акцент на социальном Евангелии. Заговорив о личной молитвенной жизни, человек попадал в категорию подозрительных, и даже мог услышать нравоучение об опасности ложного благочестия. В результате многие протестанты в поисках духовного руководства начали посещать монастыри. От деятельных личностей наподобие Дороти Дэй и Томаса Мертона они узнавали, что социальная активность без молитвенной поддержки может легко привести к изнеможению и отчаянию.
Каждый из нас будет по-своему ощущать напряженность между молитвой и активной деятельностью, между действием и размышлением. Я получаю информационный бюллетень из «Центра действия и размышлений», и вместе эти два слова охватывают почти все, к чему мы призваны в следовании за Иисусом.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Один китайский философ упорно ездил на своем осле, сидя задом наперед, чтобы не отвлекаться на то, что ожидало его впереди, но размышлять об оставшемся позади. В определенном смысле Библия действует подобным же образом. Послания проливают свет на прошедшие евангельские события, чтобы мы могли взглянуть на них по-новому. Послания и Евангелия сообща проливают свет на прошедшие события Ветхого Завета.
На протяжении веков фраза «что предсказывали пророки» оказывала на обращающихся к вере людей одно из самых сильных влияний. Иустин Мученик признавал, что обратился ко Христу, впечатленный точностью предсказаний Ветхого Завета. Выдающийся французский математик Блез Паскаль тоже называл исполнившиеся пророчества одним из важнейших факторов его веры. В наши дни лишь немногие христиане читают книги пророков (полуспиритические поиски указаний на грядущие события — не в счет). Мы утратили глубокое понимание единства между двумя Заветами, которое было присуще лидерам Реформации.
Возможно, желание понять нашу цивилизацию и понять Библию — это действительно важные причины для изучения Ветхого Завета, однако, наверное, самая главная причина заключается в том, что именно такую Библию читал Иисус. Он прослеживал на ее страницах все важные факты о Себе и Своей миссии. Он цитировал ее в качестве аргументов для Своих оппонентов вроде фарисеев, саддукеев и самого сатаны. Образы, которые использовал Иисус для описания Самого Себя — Агнец Божий, Пастырь, знамение Ионы, отвергнутый строителями камень, — пришли непосредственно со страниц Ветхого Завета.
Как-то в одной стране власти попытались исключить Ветхий Завет из христианского Писания. Нацисты в Германии запретили изучение этой «еврейской книги», и Ветхий Завет исчез как предмет обучения из немецких семинарий и как тема научных изысканий — из журналов. В 1940 году Дитрих Бонхёффер демонстративно издал книгу о Псалмах, за что был серьезно оштрафован. В письмах об апелляции он убедительно доказывал, что истолковывал Псалмы, как молитвенник Самого Иисуса. Бонхёффер отмечал, что Иисус часто цитировал Ветхий Завет и никогда — какую-либо другую книгу, хотя в то время еврейский канон еще не был сформирован. Кроме того, большинство книг Ветхого Завета явно или косвенно указывают на Иисуса.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»
Элейн Сторки пишет, как одна маленькая девочка, вбежав в больничную палату, где лежал ее новорожденный брат, спросила: «Скажи скорее, как выглядит Бог?» Она благоразумно рассудила, что малыш, только что прибыв с небес, должен владеть какой-нибудь внутренней информацией.
Ветхий Завет отвечает на вопрос девочки, и этот ответ отличается от того, что мы можем получить на основании одного лишь Нового Завета. Без Ветхого Завета наши представления о Боге всегда будут ущербными. Бог не является философской концепцией. Он — Личность, принимающая участие в историческом процессе: Бог создал Адама, дал обетование Ною, призвал Авраама и открыл Свое имя Моисею. Он снизошел до того, чтобы жить в палатке в пустыне, лишь бы быть ближе к Своему народу. С первой главы книги Бытие Бог хотел открывать Себя, и Ветхий Завет — это наше самое полное откровение о том, каков же на самом деле Бог.
Романист Джон Апдайк сказал, что «наши мозги уже не настроены на почитание и благоговение». Эти слова кажутся нам старомодными, и, насколько это действительно так, настолько же мы уклоняемся от Божьего портрета, открытого нам в Ветхом Завете. Мы не можем втиснуть Бога в какие-то рамки и объяснить Его поступки. Он представляется неконтролируемым и таинственным, — Богом, Которого невозможно легко постичь. Никто не укажет Богу, что Ему делать (основная мысль Божьей обличительной речи, обращенной к Иову).
Я признаю, что Ветхий Завет создает определенные проблемы, которых хотелось бы избежать. «Итак видишь благость и строгость Божию», — писал Павел. Я бы предпочел видеть только Божью благость, но тогда вместо того, чтобы полагаться на Божье откровение о Себе Самом, я начал бы лепить собственный образ Бога. Я не имею права говорить о Боге, не слушая того, что говорит Он.
От того, как мы изображаем Бога, зависит очень многое. Является ли Он равнодушным Часовщиком, Который завел пружину вселенной и отошел в сторону, наблюдая за тем, как она самопроизвольно раскручивается? Или же, Бог, — заботливый Отец, Который держит в Своих руках не только вселенную, но и каждого отдельно взятого человека? Более важную задачу, чем восстановление правильного представления о Божьем характере, тяжело себе и представить.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»
Подобно несмолкающему барабанному бою, со страниц Ветхого Завета постоянно звучит послание о том, что этот мир вращается вокруг Бога, а не вокруг нас. Еврейская культура пестрила напоминаниями об этом. Иудеи посвящали Богу собственных первенцев и детенышей скота, носили фрагменты закона на головах и запястьях, прикрепляли видимые напоминания на дверных косяках, сто раз в день произносили слово «благословен» и даже носили особые прически и расшитые кисточки на одежде.
Набожный еврей не мог прожить и часа, не говоря уже о целом дне, не натолкнувшись на какое-нибудь напоминание о том, что он живет в Божьем мире. Даже еврейский календарь отсчитывал время от таких событий, как Пасха и День искупления, а не просто по циклам урожаев или луны. Евреи верили, что этот мир — Божья собственность, а человеческая жизнь «священна» в том смысле, что она принадлежит Богу.
Это ветхозаветное представление звучит очень не по-американски. Разве наши законы и конституция не гарантируют нам право на жизнь, свободу и стремление к счастью? Мы бунтуем против всякого посягательства на свои личные права и против любого, кто пытается установить рамки, ограничивающие наше жизненное пространство. В нашем светском, индустриальном окружении можно прожить не то что день, а целую неделю, ни разу не встретив какого-либо напоминания о том, что этот мир принадлежит Богу.
Я вспоминаю одну проповедь, услышанную мной во время учебы в Уитонском колледже в 1970-х годах, когда достигло своего пика «Движение смерти Бога». Профессор Роберт Уэббер решил проповедовать о третьей заповеди: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно». Мы обычно истолковываем эту заповедь в узком, буквальном смысле, — отметил Уэббер, после чего расширил ее понимание до «никогда не живите так, как будто Бога не существует». Или же, в позитивном ключе, «всегда живите, осознавая, что существует Бог».
Чем больше я изучаю эту заповедь в ее ветхозаветном контексте, тем больше соглашаюсь с Уэббером. Все ключи к такой жизни необходимо искать в великом еврейском наследии Ветхого Завета.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»
Исследуя жизнь Иисуса, я неизменно удивляюсь одному факту: люди, которые Его больше всего раздражали, были (по крайней мере, — внешне) больше других на Него похожи. Ученые сходятся во мнении, что Иисус во многом соответствовал психологическому портрету фарисея. Он подчинялся Торе или закону Моисея, цитировал ведущих фарисеев и часто принимал их сторону в публичных спорах. И все же, Иисус избрал фарисеев объектом Своих самых яростных нападок. «Змеи! — называл Он их. — Порождение ехидны! Глупцы! Лицемеры! Слепые поводыри! Окрашенные гробы!»
Что вызывало у Иисуса такую реакцию? Фарисеи посвятили свою жизнь следованию за Богом, тщательно отделяли десятины, повиновались малейшим предписаниям Торы и отправляли миссионеров для приобретения новообращенных. Будучи редко замешанными в сексуальном грехе или уголовных преступлениях, фарисеи представляли собой образцовых граждан.
Гневное порицание этих людей со стороны Иисуса показывает, насколько серьезно Он относился к угрозе, исходящей от яда законничества. Его действие неявно, а симптомы едва уловимы. Их сложно четко распознать, и в поисках указаний на них я тщательно просмотрел Новый Завет — особенно Луки 11 и Матфея 23, где Иисус проводит нравственный анализ фарисеев. Я уверен, что в нынешнем веке этот яд представляет собой не меньшую угрозу, чем в первом.
Если обобщить, то Иисус осуждал сосредоточенность законников на внешних формах. «Вы, фарисеи, внешность чаши и блюда очищаете, а внутренность ваша исполнена хищения и лукавства», — говорил Он. Проявления любви к Богу со временем превратились в способ произвести впечатление на других. В дни Иисуса религиозные люди во время коротких постов напускали на себя угрюмый, истощенный вид, напыщенно молились на публике и привязывали к телу фрагменты Библии. В Своей Нагорной проповеди Иисус осудил мотивы, стоящие за такими на первый взгляд безобидными традициями.
Лев Толстой, который всю жизнь сражался с законничеством, понимал слабость религии, основанной на внешних формах. По его словам, все религиозные системы побуждают к соблюдению внешних правил, то есть к морализму. В противоположность этому, Иисус отказался устанавливать свод правил, который Его ученики могли бы исполнять с чувством выполненного долга. Признаком духовной зрелости, — доказывал Толстой, — является не ваша «чистота», а осознание вашей нечистоты. Именно такое осознание открывает дверь для благодати.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Я написал о законничестве отчасти из-за собственных болезненных столкновений с ним, отчасти из уверенности, что оно представляет сильное искушение для церкви. Законничество, подобно стриптизерше, стоит на обочине веры, соблазняя нас уклониться на более легкий путь. Оно манит нас, обещая некоторые выгоды веры, хотя неспособно дать самое главное. Как написал законникам своего времени Павел: «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе».
На первый взгляд, законничество кажется трудным, однако в действительности свобода во Христе — куда более непростой путь. Не убивать относительно легко — гораздо сложнее протягивать руку помощи в любви. Обходить соседскую постель просто — сложнее поддерживать жизнь в собственном браке. Платить налоги нетрудно — сложнее служить бедным. Живя в свободе, я должен оставаться открытым для водительства Духа. Я больше осознаю то, чем пренебрегаю, чем то, чего достиг. Я не могу, подобно лицемерам, прятаться за маской пристойного поведения, не могу и скрываться за поверхностным сравнением с другими христианами.
Богослов-реформатор Грешем Махен написал: «Приземленный взгляд на закон ведет к религиозному законничеству, а возвышенный — побуждает к поиску благодати». Конечный результат законничества — заниженное представление человека о Боге. Мы склонны относиться к более строгим деноминациям и христианским институтам, как к более «духовным». По правде же говоря, различия между университетом Боба Джонса и Уитонским колледжем или между менонитами и южными баптистами просто мизерны по сравнению со святым Богом.
Однажды я прочитал, что с учетом пропорций поверхность Земли более гладкая, чем бильярдный шар. Нас, живущих на этой планете, весьма впечатляет высота Эвереста и глубина тихоокеанских впадин, но для взгляда из туманности Андромеды или даже с Марса они вообще ничего не значат. Именно так я теперь рассматриваю поведенческие различия между христианскими группами. По сравнению со святым и совершенным Богом самый превознесенный Эверест уставов — не более, чем песчинка. Вы не сможете заслужить Божье принятие, карабкаясь в гору — вы должны принять его, как дар.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Будучи ребенком, я по утрам в воскресенье облачался в самое лучшее поведение, принаряжаясь для Бога и окружающих меня христиан. Мне никогда и в голову не приходило, что церковь — это место, где необходимо быть искренним. Сегодня, стараясь глядеть на мир сквозь очки благодати, я осознаю, что несовершенство — это необходимая предпосылка благодати. Свет проникает только через трещины.
Гордость по-прежнему искушает меня максимально приукрасить фасад, очистить наружность. Клайв Льюис сказал: «Легко признать, однако почти невозможно сохранить это осознание надолго, что мы — зеркала, сияние которых (если мы, конечно, сияем) полностью исходит от светящего на нас солнца. Должно же у нас быть небольшое (хотя бы небольшое) природное свечение! Не можем же мы быть полностью творениями». Льюис продолжает: «Благодать занимает место полного, детского, восторженного принятия нашей нужды и радости от полной зависимости. Мы становимся ‘веселыми нищими’».
Мы, творения, веселые нищие, воздаем Богу славу своей зависимостью от Него. Наши раны и изъяны — это именно те трещины, через которые может проникать благодать. Быть несовершенными, уязвимыми, слабыми и смертными — это наш человеческий удел на земле, и только смирившись с этим уделом, мы сможем избавиться от земного притяжения и принять благодать. Только тогда мы сможем начать приближаться к Богу.
Как ни странно, Бог ближе к грешникам, чем к «святым». (Под ними я подразумеваю людей, известных своей набожностью — ведь настоящие святые никогда не упускают из виду свою греховность). Однажды я услышал такое сравнение: «Бог на небесах держит каждого человека за нить, и, согрешая, вы перерезаете ее. Бог восстанавливает ее, связывая концы узлом, благодаря чему вы становитесь к Нему чуть ближе. Ваши грехи снова и снова перерезают эту нить, и с каждым последующим узлом Бог привлекает вас ближе и ближе».
Когда изменилось мое представление о самом себе, я начал по-другому смотреть и на церковь: как на сообщество людей, жаждущих благодати. Подобно алкоголикам в процессе реабилитации, нас объединяет взаимное признание нашей слабости.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Норвежский богослов Оле Халлесби выделил слово «беспомощность» как лучшее описание отношения сердца, которое Бог принимает в качестве молитвы. «Выражается оно в словах или нет, — важно для нас самих; для Бога же это не имеет никакого значения, — добавляет Халлесби. — По-настоящему может молиться только беспомощный».
Что за камень преткновения! Чуть ли не с самого рождения мы развиваем уверенность в себе. Родители радуются, когда дети учатся делать что-то самостоятельно: ходить в туалет, одеваться, чистить зубы, завязывать шнурки, ездить на велосипеде, ходить в школу…
Как взрослые, мы любим сами платить по счетам, жить в собственных домах, самостоятельно принимать решения, не полагаться на стороннюю помощь. Мы смотрим свысока на тех, кто живет за счет социальной помощи или благотворительности. Сталкиваясь с неожиданными трудностями, мы ищем книги, объясняющие, как можно помочь самим себе. Все это время мы систематически прячем подальше то отношение сердца, которого больше всего жаждет Бог и которое лучше всего описывает наше истинное положение во вселенной. «Без Меня не можете делать ничего», — сказал Иисус Своим ученикам, и это — очевидный факт, который мы сговорились отрицать.
Истина, конечно же, заключается в том, что я не могу полагаться на себя. Будучи ребенком, я мог бы так и не научиться читать книги, и уж тем более — писать их, если бы надо мной не стоял учитель, исправляя мои ошибки. Став взрослым, я полагаюсь на коммунальные службы, поставляющие мне электричество и топливо, на автомобильные компании, обеспечивающие меня транспортом, на фермеров, кормящих меня, на пасторов и наставников, которые заботятся о моем духовном состоянии. Я живу в паутине зависимости, в центре которой находится Бог, держа все в Своих руках.
Молитва вынуждает меня обратить внимание на это мое истинное положение. Как сказал Генри Ноуэн: «Молиться — это значит ходить в полноте Божьего света, полностью признавая, что я — человек, а Он — Бог».
Большинство родителей болезненно переживают период, когда дети перерастают зависимость от них, даже если они и признают, что такой рост — это естественно и нормально. В отношениях же с Богом правила меняются. Я никогда не перерасту зависимость от Него, и если я считаю иначе, то заблуждаюсь именно в той степени, в какой уверен, что я независим. В основании молитвы лежит просьба о помощи. Даже Молитва Господня состоит из последовательности таких просьб. Молитва — это декларация зависимости от Бога.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Я заметил, что люди, задействованные в служении, наверное, больше других живут с подсознательной «контрактной верой». В конце концов, они отдают на Божье дело время и силы. Разве они не заслуживают особого обращения в ответ?
Мою жену раздражает, когда она получает штраф за нарушение правил парковки, заехав в магазин за мясом для благотворительной столовой, или в больницу, чтобы навестить лежачего больного. Она превышает положенное время стоянки именно по той причине, что чувствует необходимость посвятить больше времени Божьему делу. И вот награда: штраф плюс полдня, потраченных на поездку в городской суд!
Бад, один из настоящих «святых» в служении городской бедноте Чикаго, едва не отрезал себе руку на пилораме, показывая добровольцам, как строить дома для бездомных. Судьба моего друга Дугласа во многом напоминала испытания Иова: он потерпел неудачу в служении, жена умерла от рака, а его вместе с ребенком сбил пьяный водитель. И все же Дуглас советует: «Не надо путать Бога с жизнью».
Когда меня одолевают сомнения, я часто обращаюсь к великой главе Павла, Римлянам 8. «Кто отлучит нас от любви Божией? — спрашивает он. — Скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» В этом одном предложении апостол Павел подытожил свою автобиографию служителя. Он проходил через эти испытания ради Евангелия, с верой в то, что все они — конечно же, не будучи хороши сами по себе, — тем не менее, могут быть использованы Богом во благо.
Апостол Павел научился смотреть поверх жизненных невзгод на любящего Бога, Который однажды восторжествует. «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем», — триумфально завершается эта глава. Такая уверенность может проделать долгий путь к преодолению разочарования в служении, которое никогда не идет полностью так, как нам бы хотелось.
Из книги «Много шума из-за церкви»
Поначалу молитва может показаться выходом из боя, временем созерцания и размышлений о Божьей точке зрения. Но она оттесняет нас обратно к осуществлению Божьей воли, свершению работы Царства. Как соработники у Бога, мы прибегаем к молитве, чтобы она подготовила нас для такого партнерства. Карл Барт в самый разгар кризиса нацистского правления, заявил, что молитва — это «настоящий, правильный труд христианина». Кроме того, он отметил, что «самые активные труженики, мыслители и борцы Божьего служения в этом мире также были и самыми активными молитвенниками».
В современном Лос-Анджелесе рабочий день благотворительной столовой «Catholic Worker» начинается с такой молитвы: «Господь, сделай нас достойными служить нашим братьям и сестрам, живущим и умирающим в нищете и голоде. Подай им в этот день через наши руки их насущный хлеб, а через нашу отзывчивую любовь — мир и радость».
Один из работников-добровольцев рассказывал, что зачастую этой начальной молитвы бывает недостаточно:
Когда меня с головой захлестывают непростые обязанности нашего дела, мне приходится порой делать шаг назад, чтобы еще раз повторить слова этой молитвы. И тогда я вспоминаю: «Ах, да! За все же это отвечаю не я, а Бог! Не знаю как, но у нас хватит продуктов; не знаю как, но мы успеем приготовить еду; не знаю откуда, но у нас будет достаточно добровольцев, чтобы подать ее. Не знаю как, но мы переживем этот день».
Во время приготовления пищи один из добровольцев всегда выходит и молится в течение часа. Персонал столовой настойчиво практикует такую молитву, хотя лишняя пара рук не помешала бы и на кухне — помочь в нарезке овощей или приготовлении кофе. Они хотят, чтобы это был Божий, а не их труд. Устранив молитвенное время, они уклонились бы в трудоголизм нашей культуры. Кроме того, раз в неделю вся община собирается на утреннюю получасовую молитву-размышление. Для активистов с передовой молитва служит отчасти оазисом, отчасти палатой реанимации.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
В каждой религии можно проследить тенденцию пробуждения жажды по уединению, когда общество приходит в состояние упадка. В дни Иисуса евреи-ессеи удалялись в пещеры; Будда уединился, чтобы очиститься от социальных иллюзий; индус Ганди соблюдал по понедельникам строгое молчание — традиция, от которой он не отказывался даже при встречах с королем Англии.
Уединение срывает все маски и камуфляж; оно разрушает ненужную зависимость от материальных благ. Генри Дэвид Торо настаивал: «Я никогда не встречал компании, настолько же компанейской, как одиночество».
Лучшим апологетом уединенной жизни нашего столетия стал Томас Мертон. Он стремился присоединиться к тем «людям на этой несчастной, шумной и жестокой планете, которые вкусили удивительной радости тишины и уединения, которые живут во всеми забытых горных обителях и укромных монастырях, в недосягаемости от новостей, желаний, запросов и конфликтов этого мира». Тем не менее, Мертон настаивал на том, что «единственным оправданием для жизни добровольного уединения может быть убежденность в том, что она поможет вам любить не только Бога, но и других людей».
Мертон доказал, что жизнь в уединении не обязательно ведет к изоляции и отрешенности. Знал ли наш век более проницательного эксперта в вопросах политики, культуры и религии, чем этот неразговорчивый монах, который редко покидал пределы своего монастыря?
Меня удивляет, что в наше время нравственного кризиса церковь не реагирует новым движением в сторону уединения. Илия, Моисей и Иаков встречались с Богом наедине. Апостол Павел, Иоанн Креститель и Сам Иисус удалялись в пустыню для духовного укрепления.
Что было бы, если бы каждый христианин по выходным отправлялся в молчании на двухчасовую пешую прогулку на природе? Или если бы мы, как Ганди, соблюдали день тишины? Он избрал понедельник, а мы могли бы согласиться молчать после церковного богослужения в воскресенье. Еще более радикальным вариантом стала бы воскресная тишина вместо спортивных трансляций по телевидению и радио.
На этом мне лучше остановиться. Как нам напоминают отшельники, такие духовные дисциплины могут выйти из-под контроля.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
6 апреля 1998 года
Иов указывает на удивительную истину: наши шаги веры важны не только для нас и нашего будущего но, как это ни удивительно, — и для Самого Бога. Елифаз высмеивал Иова: «Разве может человек доставлять пользу Богу?.. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен?» (21:1-3). В конце, когда он приносил через Иова жертвы и просил прощения, ему, наверное, не раз вспомнились эти его слова. Вера Иова приобрела для Бога великую победу над сатаной, поставившим под сомнение весь эксперимент с человечеством.
Часть истории вселенной зависела от решений Иова, и она по-прежнему зависит от наших с вами решений. Библия содержит намеки (всего лишь намеки) на тайну, стоящую за этой истиной:
- Утверждение Иисуса в Луки 10 о том, что, пока Его последователи были в отлучке, провозглашая Божье Царство, Он «видел сатану, спадшего с неба, как молнию».
- Интригующий шепот в Римлянам 8 о том, что мы станем на земле действующей силой искупления природы. «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих» (8:19). Или, как переведен этот стих у Кларенса Джордана: «По сути, самая большая мечта вселенной — взглянуть на настоящих живых сыновей и дочерей Божьих».
- Фраза из Ефесянам: «Дабы ныне соделалась известною через Церковь начальствам и властям на небесах многоразличная премудрость Божия» (3:10).
- Всеобъемлющее заявление апостола Петра о том, «во что желают проникнуть Ангелы» (1 Петра 1:12).
Эти завуалированные намеки повторяют мысль Иова: наши решения имеют значение. Ухватившись за тончайшую ниточку веры, Иов одержал важнейшую победу в великом Божьем плане по искуплению земли. Бог почтил обычных мужчин и женщин правом участвовать в восстановлении вселенной. Через наше послушание Бог дает нам возможность помогать в избавлении этого мира от боли и несправедливости, о которых так красноречиво говорил Иов. Мы можем даже сказать, что Бог согласился с жалобами Иова на этот падший мир. Божий план по устранению падшего состояния зависит от веры тех, кто следует за Богом.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»
Псалмы дают мне модель духовной терапии. Однажды я написал книгу «Разочарование в Боге», и моих издателей поначалу беспокоило ее название. Они предлагали заменить его на «Преодолевая разочарование в Боге», поскольку появление в христианских книжных магазинах, наполненных изданиями об удивительной христианской жизни, книги с негативным названием выглядело бы едва ли не ересью. Однако я обнаружил, что Библия содержит подробные рассказы о людях, жестоко разочаровавшихся в Боге — и это еще мягко сказано.
Проблемы в отношениях с Богом были не только у Иова и Моисея, но также и у Аввакума, Иеремии и многих безымянных псалмопевцев. Некоторые из Псалмов заслуживают заголовков вроде: «В ярости на Бога», «Преданный Богом», «Оставленный Богом», «В отчаянии из-за Бога».
Вот, например, несколько строк из Псалма 88: «Доколе, Господи, будешь скрываться непрестанно, будет пылать ярость Твоя, как огонь?.. на какую суету сотворил Ты всех сынов человеческих?»
Или такие размышления из Псалма 87: «Для чего, Господи, отреваешь душу мою, скрываешь лице Твое от меня?.. Ты удалил от меня друга и искреннего; знакомых моих не видно».
Может показаться странным, что священные Писания содержат подобные сцены духовного поражения, однако на самом деле их включение в Библию указывает на один важный терапевтический принцип. Семейные консультанты зачастую предупреждают новых клиентов: «Ваши взаимоотношения могут ухудшиться, прежде чем станут лучше». На поверхность могут всплыть обиды, которые годами лежали в глубине. Прежде, чем расцветет настоящее взаимопонимание, должно во всей своей наготе открыться непонимание. Псалмы, подобно психоанализу, помогают нам обнаружить в себе невротические элементы.
Меня больше не коробит, как когда-то, от странной смеси псалмов проклятий, псалмов хвалы и псалмов покаяния. Вместо этого, я не перестаю поражаться духовной целостности еврейских поэтов, которые стремились включить Бога во все сферы своей жизни, открывая перед Ним все эмоции, переживаемые ими в повседневных делах. Не нужно «принаряжаться» или «напускать на себя правильный вид», чтобы встретиться с Богом. Нет огороженных участков; Богу можно доверить реалии жизни.
Для еврейских поэтов Бог был реальностью, более весомой, чем их собственные израненные чувства или неоднозначная история их народа. Они боролись с Богом за каждую грань своей жизни, и, в конечном счете, сам факт этой борьбы подтверждал их веру.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»
У каждого из нас есть одновременно как внутренняя, так и внешняя жизнь. Если мы с вами побываем на одном и том же мероприятии (скажем, на вечеринке), то я принесу домой те же «внешние» факты о его событиях и участниках, что и вы, но моя «внутренняя» точка зрения будет полностью отличаться от вашей. Моя память будет сосредоточена на том, какое я производил впечатление. Был ли я остроумным и очаровательным? Обидел ли я кого-нибудь? Попадал ли в неловкие ситуации? Выглядел ли я хорошо в чужих глазах? Скорее всего, вы будете задавать те же вопросы, но только применительно к себе.
Давид явно относился к жизни по-другому. Его подвиги, безусловно, заслужили ему право быть на первых ролях. Давид голыми руками убивал диких зверей, победил Голиафа, пережил яростное преследование Саула, наголову разбил филистимлян… Тем не менее, размышляя об этих событиях и описывая их в стихах, он нашел способ сделать центральным Героем Иегову, Бога Израиля. Что бы ни означала фраза «практиковать Божье присутствие», Давид это делал. Как бы ни выражал он это присутствие: в возвышенных стихах прославления или в земных речах, — он целенаправленно вовлекал Бога во все подробности своей жизни.
Давид был уверен, что он важен для Бога. Однажды, едва спасшись бегством, он написал: «[Бог] избавил меня, ибо Он благоволит ко мне» (Псалом 17:20). Когда Давиду показалось, что Бог предал его, он так Ему и сказал. Именно Давид первым произнес слова: «Боже мой! Боже мой! Для чего Ты оставил меня?» Он призывал Бога к ответу, настаивая на том, чтобы Тот со Своей стороны также поддерживал их особые взаимоотношения.
На протяжении всей свой жизни Давид верил, действительно верил, что духовный мир, хотя и невидимый для него, ничуть не менее реален, чем «естественный» мир мечей и копий, пещер и тронов. Его псалмы составляют описание целенаправленных попыток переориентировать свою повседневную жизнь на реальность этого невидимого, сверхъестественного мира вокруг него. Сегодня, спустя многие века, мы можем использовать эти же молитвы в качестве шагов веры; пути, ведущего нас от зацикленности на себе к реальному присутствию нашего Бога.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»
Мне надо научиться «допускать Бога» во все мелочи жизни. В нашем суетливом, промышленно развитом современном мире мы стремимся раскладывать по полочкам свою жизнь. Мы наполняем день делами: забираем из ремонта машину, отправляемся в отпуск, ходим на работу, стрижем газон, развозим детей, — а потом пытаемся выделить определенное время для «духовных» дел, наподобие посещения богослужений, участия в домашней группе и личной молитвы. Но я не вижу ни малейших признаков подобного разделения в Псалмах.
Каким-то образом Давиду и другим поэтам удалось сделать Бога центром тяжести своей жизни, чтобы с Ним соотносилось все остальное. Для них поклонение было главным делом их жизни, а не кратковременной обязанностью, с которой необходимо поскорее справиться, чтобы вернуться к другим занятиям.
Я тоже учусь этому повседневному процессу переориентации, и Псалмы стали для меня одной из ступеней на пути к осознанию истинного Божьего места как центра тяжести. Я стремлюсь к тому, чтобы молитвы, однажды произнесенные еврейскими поэтами, стали по-настоящему и моими. Это же делали и авторы Нового Завета, которые цитировали Псалмы чаще любой другой книги. Божий Сын на земле поступал так же, опираясь на Псалмы как на язык взаимоотношений между людьми и Богом.
Я уверен, что для того, чтобы Псалмы превратились в мои собственные молитвы, потребуется посвящение длиною в жизнь. Я ощущаю в них такой натиск, желание и жажду по Богу, что в сравнении с ними мои собственные потуги выглядят просто безжизненными. Псалмопевцы страстно стремились к Богу, подобно тому, как изнуренный олень, вывалив язык, стремится к воде. Они лежали по ночам без сна, мечтая «созерцать красоту Господню». Они предпочитали провести один день в Божьем присутствии, чем тысячу лет где-нибудь еще. Эти поэты учились в передовой школе веры, в то время как я зачастую чувствую себя, словно в детском саду. Но, надеюсь, благодаря чтению Псалмов, эта ситуация начнет меняться.
Из книги «Библия, которую читал Иисус»